Текст книги "Культура заговора: от убийства Кеннеди до «секретных материалов»"

Автор книги: Питер Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Объяснение распространения культуры заговора с точки зрения психологии обычно предполагает, что люди винят какие-то внешние силы в том, что, по сути, является их внутренними психическими проблемами, развивающимися иногда на сексуальной почве. Так, утверждает Хофштадтер, «сексуальная раскрепощенность, приписываемая ему [врагу], отсутствие у него моральных комплексов, знание особенно эффективных способов удовлетворения желаний позволяет носителям параноидального стиля проецировать и беспрепятственно выражать отвергаемые их собственным сознанием вещи» (PS, 34). Говоря о повествованиях, где речь идет о похищении инопланетянами, Шоуолтер сходным образом заключает, что «женщины ищут внешних объяснений своим сексуальным мечтаниям, бессознательным фантазиям, ощущениям».[36]36
  Showalter. Hystories, 207.


[Закрыть] Хотя утверждение о том, что основанные на заговорах страхи являются истерическим проявлением бессознательных желаний человека или его постыдных фантазий, порой звучит правдоподобно, вместе с тем оно скрывает возможность того, что подобные страхи в такой же степени являются интернализацией социального напряжения, в какой они отражают личные бессознательные тревоги. Таким образом, культуру заговора, далекую от того, чтобы служить проекцией вытесняемых внутренних конфликтов во внешний мир, в целом можно трактовать как попытку придать смысл, хотя и в искаженном виде, более глубоким конфликтам, коренящимся не в психике отдельного человека, а в обществе. Возможно, порой полезнее искать внутренних демонов где-нибудь в Пентагоне, чем в умах людей.

Моральная паника

Тем не менее существует альтернативная теория конспирологических теорий, базирующаяся не на психоаналитических предпосылках по поводу подавленных желаний. Начиная с работ прогрессивных историков первой четверти XX века, эта теория утверждает, что вспышки того, что Хофштадтер и остальные впоследствии назвали «параноидальным стилем», в действительности были сознательно организованной моральной паникой. Согласно этой точке зрения, эти организованные взрывы общественной тревоги позволяли стоявшим у власти людям проводить репрессивную политику. Так, например, панический страх перед красными, заметный в 1920–1930-х годах, подогревался историями про итальянских анархистов, плетущих заговор с целью свержения правительства. Согласно этой концепции, такая демагогия вовсе не была естественным выражением подлинной (хотя и сильно преувеличенной) тревоги за национальную идентичность, уязвимую перед нараставшей иммиграцией из стран Южной Европы, выходцев из которой заклеймили «социалистами». Вспышки общественного беспокойства, скорее, были без труда инициированы и раздуты представителями власти для того, чтобы оправдать хитрые политические ходы вроде антитрудового законодательства. В рамках этой модели (возрожденной стараниями радикальных историков в 1960-х годах) элита не охвачена патологическим бредом, а, наоборот, с безжалостным расчетом манипулирует общественным мнением.[37]37
  Для дальнейшего рассмотрения этого подхода см.: Michael Rogin. Ronald Reagan. The Movie, and Other Episodes in Political Demonology (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1988); а также: Eric Goode and Nachman Ben-Yehnda. Moral Panics: The Social Construction of Deviance (Oxford: Blackwell, 1994).


[Закрыть] Если Хофштадтер, к примеру, считал расцвет маккартизма результатом разгула ограниченных, застойных и популистских предрассудков, то другие историки сказали бы, что он не учел тот факт, что элита республиканской партии поддержали маккартизм в своих политических целях.[38]38
  Рогин сам поддержал эту тенденцию к пересмотру, см.: The Intellectuals and McCarthy: The Radical Specter (Cambridge: MIT Press, 1967).


[Закрыть]

Преимущество теорий о моральной панике, спровоцированной элитой, состоит в том, что они не опираются на недоказуемые утверждения о психическом состоянии людей, склонных верить в конспирологические теории. С учетом зачастую неоспоримых разоблачений экономических и политических интересов, которым служит пропаганда конспирологических убеждений, этот подход также может предложить подробные исторические объяснения, которых часто недостает психологическим теориям. Но и у этой теории есть свои ограничения. Как и при исследовании параноидального стиля, здесь приходится признать, что конспирологические теории непременно ошибочны, а эта посылка все больше не выдерживает критики на фоне разоблачений деятельности разведывательных служб, появляющихся с конца 1960-х годов. Своим описанием злобных руководителей, готовящих страшные заговоры, чтобы обманным путем заставить массы проникнуться демонологической риторикой (а между собой с циничным видом презрительно отзываться о ней), есть опасность, что эта теория тоже может породить что-то вроде конспирологической теории о происхождении конспирологических теорий, направленных против масс. Наконец, делая акцент на беспощадное и умелое манипулирование общественным мнением, эта теория не оставляет места пониманию того, почему так много людей начинает верить в конспирологические теории. Не может она и признать пользу, которую люди извлекают для себя из наводящих панику историй, цинично навязанных им, а также порой удивительную культурную и психологическую работу, которую эти основанные на заговорах теории выполняют в повседневной жизни.

Когнитивное картографирование бедняка

Хотя в большинстве своем исследования, посвященные культуре заговора, стараются доказать ее несостоятельность и непригодность, отдельные комментаторы все же начали анализировать причины высокой популярности дискурса паранойи в последние годы. В двух своих статьях о постмодернизме Фредрик Джеймисон предлагает – чуть ли не мимоходом – полезную формулировку, отражающую отношения между конспирологическими повествованиями и современной социально-экономической ситуацией. «Заговор, – пишет Джеймисон, – э го когнитивное картографирование бедняка в эпоху постмодерна; это размытое изображение тотальной логики позднего капитала, отчаянная попытка представить систему последнего, неудачный исход которой отмечен скатыванием к голой теме и содержанию». Джеймисон обнаруживает «повсеместное присутствие темы паранойи» в «кажущемся неиссякаемым производстве продуманных с максимальной тщательностью конспирологических сюжетов, появляющихся в эпоху постмодерна», начиная с триллеров и заканчивая киберпанком.[39]39
  Fredric Jameson. Cognitive Mapping 11 Marxism and the Interpretation of Culture, ed. Cary Nelson and Lawrence Grossberg (Basingstoke: Macmillan, 1988), 356.


[Закрыть] Это перепроизводство «паранойи в стиле хайтек» является признаком того, что многие люди больше не способны найти смысл своей жизни в рамках более масштабного исторического и социально-экономического контекста. Раскрывая скрытые намерения, стоящие за внешним хаосом современной истории, конспирологическая теория пытается придать компенсирующий смысл историческому ориентированию – «когнитивному картографированию», по выражению Джеймисона, – которого недостает в повседневной жизни.

Предложенная Джеймисоном формулировка позволяет провести материалистический анализ причин, заставляющих людей обращаться к конспирологическим объяснениям, анализ, не зависящий от недоказуемых догадок психоанализа, проникающего в сознание этих людей. Кроме того, он предлагает убедительное историческое объяснение распространению конспирологического дискурса в эпоху глобализации. По мнению Джеймисона, современная теория заговора неизменно является попыткой «осмыслить современную мировую систему во всей ее невероятной полноте».[40]40
  Jameson. Postmodernism, or, 'I he Cultural Logic of Late Capitalism (London: Verso, 1991), 38.


[Закрыть] Если теоретики параноидального стиля видят подавляемую сексуальность в качестве главного источника страхов и фантазий, то выражение «когнитивное картографирование бедняка», использованное Джеймисоном, отражает вытесняемые представления об экономике. Впрочем, как видно из примеров, приведенных в этой книге, культура заговора выполняет разные функции в различных сферах.

Если отталкиваться от предыдущей работы Джеймисона, то может показаться, что в современном обществе действительно существует заговор – в повествовательном смысле, – который необходимо раскрыть. Речь идет не о тайных махинациях могущественной группы заговорщиков, а об «одном крупном незаконченном заговоре» в форме классовой борьбы.[41]41
  Jameson. The Political Unconscious: Narrative as a Socially Symbolic Act (London: Methuen, 1981), 20.


[Закрыть] Подход Джеймисона базируется на том убеждении, что экономический способ производства (по выражению Альтюссера) в конечном счете решает все. Хотя Джеймисон и упрекает культуру паранойи за ее неспособность точно обозначить «современную мировую систему во всей ее невероятной полноте», можно утверждать, что в его вере в единую и в конечном итоге причинно-обусловленную систему звучат громкие конспиративистские нотки. Как мы покажем в шестой главе, отдельные проявления современной культуры заговора отражают нарастающий скептицизм по поводу какой-либо возможности последовательно объяснить непредсказуемые причинно-следственные связи в мире, где все становится взаимосвязано. Нагнетая непрекращающиеся подозрения, сложные формы культуры заговора, начиная с романа «Выкрикивается лот 49» и заканчивая «Секретными материалами», указывают на то, что окончательная карта никогда не будет составлена и, более того, навязчивое желание прийти к этому итогу иллюзорно, опасно и даже параноидально.

В отличие от резкого отказа Джеймисона от культурной логики паранойи, Марк Фенстер в своем анализе, сопровождающемся обильными подробностями, изо всех сил старается отыскать проблески утопических политических целей, запрятанных в продуктах теории заговора. В неустанном стремлении конспирологов обнародовать грязные секреты какого-нибудь продажного правительства Фенстер обнаруживает похвальный демократический порыв к гласности и справедливости. В то же время вслед за Джеймисоном, настаивающим на том, что культурная логика паранойи, в конечном счете, это деградация и неудача, Фенстер тоже критикует теорию заговора. «Кроме ее недостатков как универсальной теории власти и подхода к изучению исторических и политических событий, – предупреждает Фенстер, – теория заговора в конечном итоге оказывается несостоятельной в качестве политической и культурной практики» главным образом потому, что она не предлагает какого-нибудь плана эффективных политических действий после раскрытия заговора.[42]42
  Mark Fenster. Conspiracy Theories: Secrecy and Power in American Culture (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1999), 225–226.


[Закрыть] Фенстер также убедительно оспаривает привычку конспирологической теории полагаться на всеамериканскую идеологию строго индивидуального действия. С не меньшей корректностью Фенстер отвергает представление о том, что конспирологи непременно образуют некое протополитическое радикальное сообщество, которое нужно защищать. Хотя эта критика хорошо аргументирована, тем не менее она подходит к теории заговора с чрезмерно строгими критериями настоящего политического мышления и деятельности, которым теория заговора никогда не будет соответствовать. Отдельные теоретики заговора действительно заявляют о своих радикальных политических убеждениях, но большинство форм повседневной паранойи редко бывают настолько грандиозными или программными. В подходе Фенстера есть одна проблема: он неявно требует от конспирологических теорий выполнять ту политическую функцию, с которой они никогда не справлялись. Культурологические исследования делают ставку на существование тайных утопических устремлений, скрытых где-то глубоко в массовой культуре, которые можно переформулировать в более продуктивные политические проекты. И хотя это представляется крайне важной задачей для культурологического анализа, все может закончиться утверждением, что повседневная культурная практика других людей (чаще всего более простая) является проводником чьих-то политических целей, а затем последует обвинение этой практики в том, что она не выполняет задач, никогда не стоявших у нее на первом месте.

Желание выявить скрытые радикальные намерения в культуре заговора принимает крайнюю форму в работе Джоди Дин «Пришельцы в Америке».[43]43
  Jodi Dean. Aliens in America: Conspiracy Cultures from Outerspace to Cyberspace (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1998). В число отрицательно отнесшихся к книге Дин критиков входят Alexander Star (The Truth Is Out There // New York Times Book Review, 9 August 1998, 10–11), Norman Levitt (Why Professors Believe Weird Things // Skeptic Magazine 6, no. 3 (1998): 28–35), Cristopher Hitchens (Invasions of the Body-snatchers, TLS, 15 May 1998, 18–19), а также Frederick Crews (The Mindsnatchers, New York Review of Books, 25 June 1998,14–19).


[Закрыть] По мнению Дин, истории о похищении инопланетянами и правительственном заговоре предлагают людям способ осмыслить и зафиксировать ненаправленный протест против заговора военно-промышленно-научного комплекса. Книга «Пришельцы в Америке» получила резкие отзывы критиков, которым не понравилось, что автор отказалась категорически осуждать бредовые представления тех, кто верит в похищение людей пришельцами. Нападки, которым подверглась достойная похвалы попытка Дин серьезно отнестись к культуре повседневности вместо того, чтобы сразу начать ее забраковывать, слишком часто были пусты и узколобы. Вместе с тем один из доводов Дин продолжает вызывать какую-то неясную тревогу, когда она говорит о том, что распространение паранойи является частью более масштабного размывания границ между рациональным и иррациональным, что в будущем приведет к усилению демократической свободы, избавленной от рабской привычки полагаться на мнение экспертов.

Хотя Дин, несомненно, преувеличивает радикально дестабилизирующий потенциал повседневной паранойи, ее мнение сохраняет свою привлекательность. Но цена, которую отдельные люди вынуждены платить за это прекрасное будущее, слишком высока. Возможно, конспирологические рассказы о похищении инопланетянами привносят ощущение силы и приятного возбуждения в жизнь вечно угнетаемых людей, но вместе с этим они могут запереть отдельного человека в пространство какого-то повествования, сделав сто пешкой в чужой игре, систематически лишаемой разума и тела. Кроме того, истории о похищениях адресуют человека, который в них верит, к таким представлениям о мироустройстве, которые затрудняют обычную жизнь. Более того, приветствуя ускоренное проникновение скептицизма в паранойю как признак здорового популистского инакомыслия, Дин, хотя и глубоко сочувствует людям, о которых она пишет, рискует начать оправдывать их страдания и замешательство ради своей политической программы.

Где-то культура заговора безнадежно заблуждается и слишком язвит, но где-то она, несомненно, проявляет иронию и ведет подрывную деятельность. Большинство ее проявлений находится посередине между этими крайностями. Хотя благожелательное отношение к массовой культуре является важнейшим условием для глубокого и симптоматического понимания сути текстов, это, конечно же, ошибка – любой ценой делать из других людей главных героев чьей-то революционной драмы. Вместо того чтобы мерить культуру паранойи политическим аршином, которому она никогда не будет соответствовать, в этой книге мы исследуем значение культуры заговора и для тех, кто ее производит, и для тех, кто ее потребляет.

Заговор / Культура

Все своего рода заговор, приятель.

Пинчон. Радуга тяготения

Агент Скалли: Почему вы думаете, что это заговор? Из-за того,

что здесь замешано правительство?

Курт Кроуфорд: А с чего вы взяли, что это не заговор?

Секретные материалы

Параноик – это человек, у которого на руках все факты.

Уильям Берроуз

На первый взгляд может показаться, что на протяжении столетий дискурс американского заговора сохранял поразительную преемственность. Навязчивые идеи, попавшие на моментальный снимок «параноидального стиля», сделанный Ричардом Хофштадтером, можно обнаружить и на заре нового тысячелетия. Конспирологические теории враждебного влияния еврейских банкиров, иллюминатов и масонов существуют и поныне, взять журнал Spotlight праворадикального «Лобби свободы» или бестселлер Пэт Робертсон «Новый Мировой Порядок» (1991). Действительно, Дэниэл Пайпс утверждает, что пугающе живучий антисемитизм продолжает лежать в основе большинства теорий заговора.[44]44
  Daniel Pipes. Conspiracy: How the Paranoid Style Flourishes and Where It Comes From (New York, Free Press, 1997).


[Закрыть] Но тем не менее наряду с этими хорошо знакомыми демонологиями появились и новые важные формы культуры заговора, которые различными способами оказывают влияние на более традиционные проявления параноидального стиля. Более того, даже эти обычные формы конспирологического мышления правых экстремистов приобретают новое звучание и начинают служить новым целям. В этой главе мы постараемся обозначить и объяснить главные изменения, которые претерпели границы и функции культуры заговора начиная с 1960-х годов. В первой части главы обобщаются основные элементы этого сдвига, а во второй – в качестве примера – анализируется творчество Томаса Пинчона, в частности его роман «Вайнленд» (1990). Однако, как станет ясно из второй главы, развитие массовой паранойи на протяжении последних нескольких десятилетий шло довольно извилистым путем. Базовая история – история об утрате невинности, что нередко считают прямым следствием убийства Кеннеди в ноябре 1963 года. Вместе с тем рассказ о широко распространенных случаях впадения в замешанную на заговорах подозрительность сам по себе обычно является результатом позднее возникшей потребности датировать задним числом появление нынешних врагов, которое относят теперь к началу 1960-х. Причинно-связное повествование о растущем скептицизме по отношению к авторитету экспертов и правительству подрывается более общим недоверием к авторитетной способности самого повествования изложить подобную историю связи причин и следствий.

Несмотря на все эти неотъемлемые трудности, обрисовать в общих чертах перемены, коснувшиеся формы и функций культуры заговора за последние несколько десятилетий, все же возможно. Обычно конспиролога изображают маргиналом, чокнутым параноиком, который чаще всего занимает крайне правую политическую позицию, а если брать американский контекст, то эти люди окажутся еще и в явном меньшинстве. Как мы видели, Хофштадтер определяет параноидальный стиль как «старый и регулярный способ выражения в нашей общественной жизни», но вместе с тем и как «стиль, предпочтение которому отдают лишь движения меньшинств»'. Ниже мы увидим, что эта модель нуждается в пересмотре, поскольку конспирологические теории больше не являются обязательным признаком – по порядку – бредового, ультраправого, маргинального, политического, догматического типов мышления.

I. Меняющийся стиль паранойи

(Не)опровержимая правдоподобность

Как говорилось во Введении, конспирологический дискурс больше нельзя считать прямым доказательством бредового, ква-зипараноидального мышления. Крепнущее самосознание риторики паранойи убедительно свидетельствует о том, что теории заговора редко являются наивными и неопосредованными симптомами безумия. Многие конспиративисгские заявления сегодня предваряются сознательным отречением в духе «Быть может, я похож на параноика, но…». Кроме того, стало труднее отмахиваться от конспирологических теорий как доказательства коллективной склонности к паранойе просто потому, что в глазах многих людей они стали куда более правдоподобными. Начиная с 1960-х годов все больше и больше американцев считают идею заговора если и не чем-то само собой разумеющимся, то очевидной возможностью, которую всегда нужно учитывать. Совокупность известных заговоров и разоблачений создала такую обстановку, в которой новые слухи о заговорах будут скорее приняты во внимание, нежели немедленно отвергнуты.

Если разведслужбы в своем тайном мире работают по принципу «правдоподобного опровержения»*,[45]45
  Richard Hofstadter. The Paranoid Style in American Politics and Other Essays (London: Jonathan Cape, 1966), 7 (курсив автора). Далее ссылки на эту работу обозначаются буквами PS.


[Закрыть] гарантирующему, что имена тех, кто отдавал распоряжения, никогда не свяжут с грязной работой простых агентов, то многие люди, живущие в обычном мире, в слухах о правительственном заговоре воспринимают то, что можно было бы назвать неопровержимой правдоподобностью. На фоне таких вызывающих жаркие споры проблем, как «синдром войны в Заливе», многие американцы предполагают, что правительство не только несет ответственность за любые первоначальные причины, спровоцировавшие болезнь, но и старается скрыть свою вину. В свете таких разоблачений, как исследования по изучению сифилиса в Таскиджийском институте, опыты по воздействию ядерной радиации, ЛСД и агента «Оранж», проводившиеся на военнослужащих и гражданских лицах, которые ни о чем не подозревали, тот факт, что правительство могло проводить не менее жестокие эксперименты на военных и женщинах во время войны в Заливе, вряд ли вызвал бы удивление. Именно так рассуждают люди. Даже если какая-нибудь конкретная теория заговора оказывается совершенно необоснованной, многие все равно здраво рассуждают, что теория заговора на начальном этапе дает вполне приемлемое объяснение странных событий и совпадений.

Таким образом, риторика заговора перестала быть дышащим ненавистью языком одних только приверженцев крайних взглядов, но стала частью языка, на котором говорят все американцы. Начиная с 1960-х годов культура заговора породила немало акронимов, кодовых и тройных названий, которые похожи скорее на стенографическое перечисление ставших привычными подозрений, чем на устоявшееся мировоззрение. Этот навевающий воспоминания список включает в себя: Дж. Ф. К., Р. Ф. К., М. Л. К., Малькольм Икс, Мэрилин Монро, MK-ULTRA, операция «Скрепка», «Феникс», «Мангуст», Majestic-12, COINTELPRO, Ли Харви Освальд, Джеймс Эрл Рей, Сирхан Сирхан, Артур Герман Бремер, Марк Дэвид Чэпмен, Джон Хинкли-младший, ЛСД, MIA, ЦРУ, ФБР, АНБ, Секретная служба, «Спрут», досье «Драгоценный камень», Росуэлл, Зона 51, Таскиджийский институт, Джонстаун, Чаппаквиддик, Уэйко, Оклахома, Уотергейт, Иракгейт, «Иран-Контрас», «Октябрский сюрприз», Savings & Loan, Уайтуотер, Локерби, рейс 800 авиакомпании TWA, О. Дж., вирус Эбола, СПИД, крэк, военно-промышленный комплекс, черные вертолеты, серые пришельцы, Травяной холм, волшебная пуля, псих-одиночка*.[46]46
  *Дж.Ф.К. – Джон Фитцджеральд Кеннеди, президент США, убит (1963);
  Р.Ф.К. – Роберт Фрэнсис Кеннеди, брат Джона, после убийства которого стал лидером партии, а затем кандидатом в президенты, убит (1968);
  М.L.К. – Мартин Лютер Кинг, лидер движения за гражданские права чернокожих, убит (1968);
  Малькольм Икс – один из лидеров негритянского движения «Черные мусульмане», убит (1965);
  Мэрилин Монро – американская актриса, «легенда» Голливуда, покончила с собой (1962);
  MK-ULTRA – программа ЦРУ по контролю над сознанием;
  Операция «Скрепка» – операция объединенных военных разведок США по вывозу из Европы в Америку крупных ученых и военных инженеров;
  «Феникс» – операция ЦРУ по уничтожению сочувствовавших коммунистам в Южном Вьетнаме (1967–1671);
  «Мангуст» – операция ЦРУ по саботажу правительства Кастро (1961);
  Majestic-12 – американский проект исследования НЛО (1947), по одной из конспирологических версий – тайное правительство Земли, созданное для контактов с пришельцами;
  COINTELPRO – контрразведывательная программа ФБР (1956);
  Ли Харви Освальд – убийца Джона Кеннеди;
  Джеймс Эрл Рей – убийца Мартина Лютера Кинга;
  Сирхан Сирхан – убийца Роберта Кеннеди;
  Артур Герман Бремер – человек, покушавшийся на сенатора Джорджа Уоллеса, прототип героя Роберта де Ниро из фильма «Таксист»;
  Марк Дэвид Чэпмен – убийца Джона Леннона;
  Джон Хинкли-младший – человек, покушавшийся на президента США Рональда Рейгана (1981);
  ЛСД – диэтиламид лизергиновой кислоты, эксперименты с которым легли в основу программы MK-ULTRA;
  М1А – сокр. от missing in action, пропал без вести (англ.);
  ЦРУ – Центральное разведывательное управление США, занимающееся внешней разведкой;
  ФБР – Федеральное бюро расследований США, на которое возложены функции расследования преступлений федерального уровня и контрразведки;
  АНБ – Агентство национальной безопасности США, специализирующееся на электронной слежке;
  Секретная служба – подразделение Министерства финансов США, занимающееся охраной президента и борьбой с фальшивомонетчиками;
  Octopus – якобы существующий секретный заговор Министерства финансов США и компьютерной индустрии по слежке за пользователями;
  досье «Драгоценный камень» – подборка скандальных материалов, посвященных Аристотелю Онассису и связям ЦРУ с международным наркобизнесом;
  Росуэлл – та самая американская военная база в штате Нью-Мексико, недалеко от которой, как считают многие, упала летающая тарелка пришельцев;
  Зона 51 – еще одна военная база США, на которой, как подозревают, проводятся эксперименты над пришельцами;
  Таскиджи – место проведения длительного (1932–1972) нетерапевтического наблюдения за чернокожими – больными сифилисом;
  Джонстаун – поселение общины Народный храм Джима Джонса в Гайане, где более 900 человек покончили жизнь самоубийством при не вполне ясных обстоятельствах (1978);
  Чаппаквиддик – остров в штате Массачусетс, который приобрел широкую известность, когда с моста в воду упал автомобиль, в котором находились сенатор Эдвард Мур Кеннеди и его секретарша, погибшая в этой катастрофе (1969);
  Уэйко – город в штате Техас, где при штурме федеральными силами дома общины Дэвида Кореша погибло 80 человек (1993);
  Оклахома – имеется в виду взрыв административного здания в Оклахома-Сити, во в время которого погибли 168 человек (1995);
  Уотергейт – отель, по имени которого был назван и скандал, приведший к отставке президента Никсона;
  Иракгейт – скандал, связанный с войной в Ираке;
  «Иран-контрас» – скандал, связанный с незаконными тайными поставками США оружия Ирану в обмен на американских заложников в Ливане и передаче вырученных средств никарагуанским контрас (1986–1987);
  «Октябрьский сюрприз» – операция по освобождению заложников из американского посольства в Тегеране;
  Savings & Loan – имеется в виду банкротство системы кредитно-сберегательных ассоциаций (конец 1980-х);
  Уайтуотер – скандал с незаконными сделками с недвижимостью, в причастности к которому обвиняли президента США Била Клинтона;
  Локерби – местечко в Шотландии, над которой был взорван самолет Boeing 747 компании Pan American и погибли 259 пассажиров и 11 жителей деревни;
  рейс 800 авиакомпании TWA – самолет Boing 747 этого рейса взорвался вскоре после взлета недалеко от Лонг-Айленда, все 230 пассажиров погибли, по одной из версий самолет был случайно сбит ВМС США;
  О. Дж. – О. Дж. Симпсон, актер и звезда американского футбола, избежал смертной казни после обвинения в убийстве;
  вирус Эбопа – вирус африканской геморрагической лихорадки, одна из версий появления которого – секретные эксперименты по биологическим вооружениям;
  СПИД – и с распространением синдрома приобретенного иммунодефицита связан ряд конспирологических теорий;
  крэк – вызывающий быстрое привыкание относительно дешевая производная кокаина;
  черные вертолеты ООН – один из распространенных «персонажей» конспирологических теорий; травянистый холм – холм, рядом с которым разворачивалась трагедия гибели Кеннеди.


[Закрыть] Эта мантра массовой паранойи начинается с неопровержимо правдоподобных утверждений и заканчивается самыми дикими спекуляциями. Но логика здесь в том, что несколько случаев доказанных конспиративных делишек (например, программа контрразведывательной деятельности COINTELPRO, которой больше всего злоупотребляет ФБР, среди прочего предполагающая внутренний шпионаж и проникновение в объединения чернокожих активистов) теперь заставляют по меньшей мере сначала скептически воспринимать официальные опровержения всех прочих случаев.

Но еще важнее то, что становится все труднее различать правдоподобные и параноидальные версии. При ограниченном доступе к подлинной информации (несмотря на Закон о свободе информации) и чрезмерном наплыве материалов (особенно через Интернет) оказывается все сложнее провести грань между ложными слухами и реальными разоблачениями. Что касается конспиролога (а в каком-то смысле сейчас мы все конспирологи), то вероятность специально подсунутых ложных улик – «дезинформации» – означает, что мы никогда не прекратим пытаться объяснить те или иные события. Возьмем, к примеру, теперь уже всем хорошо известные слухи о крушении приземлявшегося НЛО в Росуэлле, штат Нью-Мексико, в 1947 году.[47]47
  Как и в случае с конспирологическими теориями убийства Кеннеди, подробности этого события вызывают множество разногласий. Обзор шести различных версий росуэлльской истории, циркулирующих в уфологических кругах, смотрите в Benson Saler: Charles A. Zeigler and Charles B. Moore. UFO Crash at Roswell: Genesis of a Modern Myth (Washington, DC: Smithsonian Institute Press, 1997).


[Закрыть]8 июля 1947 года военный аэродром Росуэлла выпустил пресс-релиз, в котором говорилось об обнаружении «летающего диска», потерпевшего крушение при посадке. Эту новость быстро подхватили местные, а потом и национальные СМИ, которые быстро связали эту аварию с недавними разговорами и случаями наблюдения «летающих тарелок». Впоследствии авиация сухопутных сил опровергла эту историю, заявив, что непонятный летающий объект и его металлические обломки оказались всего-навсего упавшим на землю метеозондом. Полвека спустя (и особенно после вновь поднявшихся в конце 1970-х разговоров вокруг этого случая) многие вернулись к прежним слухам о происшествии в Росуэлле, настаивая на том, что с помощью истории с метеозондом от людей скрыли куда более тревожную правду, суть которой – по самой популярной версии – состояла в том, что в Росуэлле приземлились инопланетяне, и что (как считали сторонники более обдуманных версий) правительству и военным было об этом известно, и что они тем или иным образом вошли в контакт с пришельцами и с тех пор скрывают факт их приземления и сотрудничество с ними.[48]48
  Рассказ о том, как крушение НЛО в Росуэлле стало частью национальной мифологии, долог и запутан. Тогда об этом случае быстро забыли, а к концу 1970-х, когда о нем снова вспомнили стараниями уфолога Стентона Фрейдмена, эта история стала намного богаче: в ней появились спасшиеся инопланетяне, которых держали в ангаре на базе военно-воздушных сил, а кроме того, туда вошли отдельные подробности из расследования-мистификации другого крушения из книги Фрэнка Скалли «Behind the Flying Saucers» (1952).


[Закрыть] По мнению многих конспирологов, президент Эйзенхауэр создал «Мажестик-12» (MJ-12), совершенно секретный комитет, куда вошли военные, представители разведслужб и ученые, с целью скрыть истинные обстоятельства дела, главным образом касавшиеся обнаружения четырех «внеземных биологических существ» на месте крушения.

Хотя большая часть копий документов MJ-12 – явная мистификация, военные и разведслужбы несколько раз возвращались к расследованию этого дела (и других случаев наблюдения НЛО). По результатам долгосрочного проекта военно-воздушных сил «Голубая книга», в ходе которого изучались НЛО, был сделан вывод о том, что все случаи обнаружения НЛО можно объяснить за счет природных явлений. Группа Робертсона, секретный комитет из ученых, созданный ЦРУ в 1953 году, также пришла к заключению об отсутствии веских доказательств, позволяющих считать НЛО явлениями внеземного происхождения. Однако в 1997 году в журнале ЦРУ Studies in Intelligence появилась статья, в которой признавалось, что история с метеозондом действительно была придумана для отвода глаз и что даже Совету национальной безопасности было приказано (по рекомендации группы Робертсона, явно обеспокоенного вероятностью массовой истерии в связи с этим случаем) разоблачить слухи об НЛО при помощи таких средств, как проект «Голубая книга».[49]49
  Gerald K. Haines. CIA’s Role in the Study of UFOs, 1947–1990 // Studies in Intelligence 1, no. 2 (1997), а также в Интернете: http://www.odci.gov/csi/studies/97/ unclas/ufo.http.


[Закрыть] В статье говорилось, что от общественности нужно было скрыть факт существования высотных самолетов-шпионов и прочих экспериментальных летательных аппаратов. С появлением целого ряда сенсационных книг о Росуэлле член палаты представителей от Нью-Мексико Стивен Шифф настоятельно посоветовал счетной палате США собрать все документы по этому делу. Этот шаг подтолкнул американские военно-воздушные силы начать собственное полугодовое расследование, завершившееся в июле 1994 года докладом, в котором говорилось, что на землю упал не метеозонд, а шар-зонд, запущенный в рамках совершенно секретного проекта Mogul, целью которого была слежка за ядерными испытаниями Советского Союза. В ответ на критические высказывания уфологов, подметивших молчание первого (и предположительно наиболее полного) доклада насчет тел пришельцев, по общему мнению, обнаруженных на месте событий, ВВС продолжили расследование. Согласно предложенному объяснению, в 1950-х годах военно-воздушные силы США использовали манекены в экспериментах с высотными парашютами, так что местные очевидцы, возможно, уже задним числом объединили крушение с манекенами, чтобы создать росуэлльский миф о найденных телах пришельцев.[50]50
  James McAtidrew. The Roswell Report: Case Closed (Washington, DC: Headquaters United States Air Force, 1997).


[Закрыть]

Таким было якобы окончательное объяснение события, которое уфологи называют «космическим Уотергейтом», ответ, преподнесенный в духе гласности, наступившей после «холодной войны». И все же повторяющаяся модель опровержения, сокрытия и ложного разоблачения бросает тень подозрения на все официальные заявления по поводу этого и многих других дел. Дело не столько в том, что все кругом верят в заведомую ложь, распространяемую правительством (хотя для многих американцев так и есть). Скорее, проблема в том, что, даже если история о разработке секретного оружия и соответствует действительности, никакого надежного способа проверить, что так оно и есть, не существует. В глазах многих людей давнишние подозрения сохраняют свою силу. На самом деле ничто не является тем, чем кажется. Ни один «окончательный отчет» не гарантирует, что дело по-настоящему закрыто. Согласно опросу журнала Time и службы Яикеловича, 80 % американцев считает, что о внеземных формах жизни их родное правительство знает намного больше, чем предпочитает говорить.[51]51
  Bruce Handy. Roswell or Bust // Time, 23 June 1997, а также в Интернете: http:// www.pathfinder.com/time/magazine/1997/dom/970623/society.roswell_or_bust.html.


[Закрыть]

Вдобавок к невозможности полностью верить официальным заявлениям экспертов и властей имеется и другая трудность, все чаще заявляющая о себе: люди не знают, кому из экспертов можно доверять. Во время судебных слушаний по делу О. Дж. Симпсона, адвокаты которого говорили о заговоре полиции, задумавшей оклеветать бывшую звезду футбола, было использовано невиданное количество научных заключений экспертов, основанных не только на уликах, но и на анализе ДНК. Эти заключения настолько усложнили дело, что большинство людей с удовольствием их проигнорировали.[52]52
  О судебном значении доказательств, связанных с ДНК, см.: Andrew Ross. If the Genes Fit, How Do You Acquit?: O.J. and Science // Birth of a Naationhood: Gaze, Script, and Spectacle in the O.J. Simpson Case, ed. Toni Morrison and Claudia Brodsky Latour (London: Vintage, 1997), 241–272.


[Закрыть] Многие исследователи-непрофессионалы полагают, что в ситуации, когда мнения различных экспертов расходятся, очевидного и согласованного критерия, позволяющего определить, кому из экспертов можно верить, не существует. Остается одно – пригласить другого эксперта, и так до бесконечности. Очевидно, что конспирологи действительно могут прийти к каким-то выводам, однако тень неуверенности неизменно будет омрачать их кажущиеся вескими аргументы.

По мнению многих американцев, единственное, что остается, считать, что заговор вполне может иметь место, ибо вряд ли людям позволят знать больше, чем они знают в общих чертах. Бремя доказательства в наше время изменилось: теперь власти должны как следует постараться и предоставить неоспоримые доказательства отсутствия первоначального заговора или последующего сокрытия истины. Разумеется, с учетом обычной реакции измотанной в боях паранойи любое опровержение заговора само по себе часто воспринимается как доказательство попытки что-то скрыть. Поэтому современная культура заговора вечно балансирует на краю бездонной пропасти подозрений. Идущий в прайм-тайм конспирологический сериал «Секретные материалы» изящно отражает вероятность того, что мы оказались в пространстве, которое Дэвид Мартин в своей книге о ЦРУ и «холодной войне» назвал «чащоба зеркал».[53]53
  David C. Martin. Wilderness of Mirrors (New York: Harper & Row, 1980).


[Закрыть] Подытоживая свое пятилетнее исследование паранормальных и необъяснимых явлений, занесенных в секретные материалы ФБР, специальный агент Малдер, которого постигло глубокое разочарование, на одной из конференций уфологов печально признается, что его чересчур наивная вера во внеземную жизнь была использована в ходе заговора, который он начал распутывать. Малдер заявляет, что его охотная убежденность в правительственном заговоре, затеянном с тем, чтобы скрыть факт существования внеземной жизни, была цинично использована высокопоставленными лицами, которые хотели скрыть свои отвратительные медицинские эксперименты. Жертвами этих опытов стали ничего не подозревавшие люди, которых в свою очередь кормили байками о похищении инопланетянами, чтобы сбить их со следа. «Цель заговора заключается не в том, чтобы скрыть существование инопланетян, – объясняет агент Малдер, – а в том, чтобы заставить уверовать в пришельцев настолько, чтобы люди больше ни в чем не сомневались».[54]54
  The X-Files, Patient X (5X13), первый показ 1 марта 1998 года.


[Закрыть] Однако в следующих сезонах сериала Малдер вновь обнаруживает следы, которые считает неопровержимым доказательством того, что на Земле побывали пришельцы. Теперь он верит, что официальные опровержения были тщательно согласованной ложью, нацеленной на сокрытие факта причастности правительства к экспериментам по созданию ДНК, объединяющей гены пришельцев и человека. Своим постоянным пересмотром и переоценкой фактов «Секретные материалы» (см. об этом в шестой главе) в сжатой и стилизованной форме драматизируют постоянные подозрения, отличающие современное конспирологическое мышление. Вовсе не предлагая парадоксально успокаивающее и законченное параноидальное объяснение американской истории за последние полвека, создатели фильма наслаждаются бесконечной герменевтикой подозрения, разрушающей все обоснованные выводы, к которым приходят специальные агенты Малдер и Скалли. Вместо того чтобы остановиться на каком-нибудь конкретном результате конспирологического теоретизирования, наряду с другими примерами «Секретные материалы» сосредоточиваются на процессе раз за разом настигающего человека осознания того, что все казавшееся ему хорошо известным – сплошная неправда.