Текст книги "Культура заговора: от убийства Кеннеди до «секретных материалов»"

Автор книги: Питер Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Пожалуй, максимально креативно использовать культуру заговора удается Wu-Tang Clan. Эта группа талантов с вечно меняющимся составом появилась на Стейтен-айленде в 1993 году, выпустив «Enter the Wu-Tang (36 Chambers)», пьянящую смесь учения организации «Пять процентов» (ответвление «Нации ислама»), конспирологии, уфологии, восточных единоборств, славословий в адрес мафии и гангстерской бравады. Wu-Tang Clan объединяет нумерологию с эзотерической этимологией, «доказывающими» их конспиративистские выкладки; так, когда в одном из интервью ОГ Dirty Bastard спросили, что значит для него ислам, он ответил: «Я Искренне Люблю Математику Аллаха».[361]361
  Andrew Harrison. Re-Enter the Dragons // Ihc Face, May 1997, 93–98. Как и в случае с феминистскими исправлениями лексики у Мэри Дэли, сложно понять, насколько буквально следует воспринимать этимологические упражнения чернокожих националистов.


[Закрыть] Их заявления постоянно мечутся между совершенно риторическим и слишком буквальным. Вслед за многими рэперами, мифологизирующими самих себя, они не раз встречались с законом, создавая, если фактически не подтверждая, свою уличную репутацию. Но в то же время, как и Public Enemy, они выстраивают свою изменчивую идентичность вокруг создания контрзаговора. Каждый из них ассоциируется с многочисленными героическими персонажами комиксов и стилями кунфу, пресекая любую попытку закрепи т свою эстетику в какой-то строгой системе. Хотя, по-видимому, они сильно увлеклись конспирати-вистскими изворотами теологии «Пя ти процентов» и не стесняются заявлять, что вакцинации приводят к тому, что «дети рождаются уродами», они способны, к примеру, в какой-нибудь песне предупредить об опасности того, что конспирология СПИДа мешает безопасному сексу. Они в сатирической форме озвучивают мысли неудачника, считающего СПИД «результатом бактериологической войны», то есть «созданным правительством» с целью «держать ниггеров в страхе», чтобы «никакого секса, никаких детей», и в итоге чтобы «черное население сократилось за десять лет».[362]362
  Wu-TangClan. A Better Tomorrow // Wu-Tang Forever (Loud Records, 1997), а также: America // A.I.D.S. (America Is Dying Slowly) (WEA/Elektra Entertainment, 1996).


[Закрыть] Wu-Tang поднимает на новую высоту использование конспирологической риторики в мошеннической эстетике, порой деструктивной и поверхностной, но все же комичной и открытой. Они заставляют культуру заговора работать на них самих, не стараясь зафиксировать разницу между тем, что является заговором в буквальном смысле, и тем, что просто похоже на заговор, но умышленно смешивая эти противоположности с помощью ловкого риторического джиу-джитсу. Многие конспирологические теории, циркулирующие среди афроамериканцев, несомненно, основаны на заблуждениях и дышат злобой. Вместе с тем отдельным формам черной конспирологической культуры удается при помощи остроумного и ироничного преувеличения удерживать сложные вопросы причинности и ответственности на повестке дня, заимствуя и трансформируя язык конспирологии.

Паника вокруг тела

Я больше не могу сидеть сложа руки и позволять коммунистическому проникновению, коммунистической обработке, коммунистической диверсии и международному коммунистическому заговору сосать и осквернять все наши драгоценные телесные соки.

Доктор Стрейнджлав

Существует ли тело до сих пор в самом что ни на есть плотском смысле? Его роль постепенно сокращается, отчего оно кажется не более чем призрачной тенью на рентгеновской пластинке нашего морального неодобрения. Сейчас в нашем отношении к телу начинается колонизаторская стадия, полная патернализма, за которым скрывается безжалостная эксплуатация ради собственного же блага. Это животное создание нужно где-то устраивать, понемногу подкармливать, сводить к минимуму его сексуальную активность, необходимую для воспроизводства, и не выпускать из-под просвещенной и благотворной опеки. Взбунтуется ли тело в конце концов, швырнет ли все эти витамины, гели и аэробику в Бостонскую гавань и свергнет ли колониального угнетателя?

Дж. Баллард. План словаря двадцатого века

Метафоричность – это заражение логикой и логика заражения.

Жак Деррида. Диссеминация

За последние годы тело стало одним из самых заметных объектов параноидальных фантазий. Начиная с фильмов ужасов, где невидимые силы эффектно уродуют тела, и заканчивая историями о похищениях маленькими серыми инопланетянами (возможно, состоящими в сговоре с правительством), которые, вмешиваясь в организм, устраивают медицинские эксперименты; начиная с полицейских, которые надевают латексные перчатки, охраняя митинг о борьбе со СПИДом, и заканчивая едкой спермой, о которой рассказывают жены мужчин, утверждающих, что они страдают синдромом войны в Заливе, – все это свидетельствует о том, что американская культура изобилует признаками телесной паники. Страх перед вторжением тех или иных похитителей тел заявлял о себе на протяжении всей американской истории, особенно заметным он был в 1950-х годах.[363]363
  Обзор этих страхов см.: Eric Mottram. Fear of Invasion in American Culture // Blood on the Nash Ambassador: Investigations in American Culture (London: Hutchinson Radius, 1989), 138–180.


[Закрыть] И действительно, с возвращением риторики заражения и проникновения может показаться, что 1980-е и 1990-е годы запустили повторный показ 1950-х. В буквальном смысле 1950-е вернулись в виде ремейков в таких фильмах, как «Нечто» Джона Карпентера (1982) и «Муха» Дэвида Кроненберга (1986). Масштабов же эпидемии процесс мутации и размножения прежних образов в стиле научно-фантастического хоррора достигает в «Секретных материалах».[364]364
  Фильмы Карпентера и Кроненберга соответственно являются ремейками фильмов «Нечто из другого мир» (реж. Кристиан Найби, 1951) и «Муха» (реж. КуртНойманн, 1958).
  Также можно отметить, что подозрения по поводу фторирования воды уже не обязательно являются результатом конспирологических сценариев, придуманных правыми, а наряду с другими подозрениями отражают распространенное и вполне буквальное недоверие к неизвестным долгосрочным последствиям применения опасных химикатов. О фторировании воды см.: David C. Kennedy. Fluoridation: А 50 Year Old Blunder and Cover-Up – A Reference Review of the Fluoridation Issue, http://emporium.turnpike.net/P/PDHA/fluoride/blunder.htm.


[Закрыть] Кроме того, последнее десятилетие XX века принесло с собой угнетающе знакомую политическую культуру демонологии. Стоило вам подумать, что вам ничто не угрожает, как чудовищная риторика карантина, исключения и превращения в козла отпущения нежелательных лиц вернулась: экономическая изоляция, белый рейс, огороженные общины, ограниченная иммиграция, несоразмерные обвинения меньшинств в социальных проблемах, жертвами которых они обычно и становятся, страхи перед внутренними террористами и злыми диктаторами, используемые для оправдания репрессивной расистской реакции и, что выглядит наиболее угрожающе, новое возвращение гомофобии, которой была отмечена эпоха охоты на «красных», наиболее вероломно отразившаяся в предложении Уильяма Ф. Бакли ставить клеймо на ягодицах ВИЧ-инфицированных.[365]365
  По предложению Бакли, «всем, у кого обнаружен СПИД, следует ставить татуировку в верхней части предплечья, чтобы защитить обычных людей, пользующихся иглами, а также на ягодицах, чтобы не допустить обмана других гомосексуалистов», а сенатор Джесси Хелмс настаивал на том, что «карантин инфицированных логически вытекает из анализов»: William F. Buckley, Jr. Crucial Steps in Combating the AIDS Epidemic: Identify All the Carriers // New York Times, 18 March 1986, A27; комментарий Джесси Хелмса цит. по: Douglas Crimp, ed. AIDS: Cultural Analysis, Cultural Activism (Cambridge, MA: MIT Press, 1988), 8.


[Закрыть]

Масса фактов

Хотя может показаться, что во многих отношениях 1980-е и 1990-е скопировали худшие крайности 1950-х годов, все же между ними есть и существенная разница. В 1950-х язык физического проникновения был готовым источником метафор на тему воображаемой угрозы американскому государству. В годы маккартизма в политической и массовой культуре господствовали истерические страхи перед насекомыми, бактериями, микробами, уродами, пришельцами и всевозможными Другими козлами отпущения. В своей известной доктрине «сдерживания» Джордж Кеннан заявил, что «мировой коммунизм похож на болезнетворного паразита, питающегося лишь нездоровой тканью», а генеральный прокурор Дж. Говард Макграт предупреждал о том, что коммунисты «повсюду – на фабриках, в конторах, в мясных лавках, на уличных углах, на частных предприятиях – и каждый из них несет смертельные микробы». Народ боится за свое здоровье, охваченный смутной истерической тревогой насчет неамериканского влияния («Фторирование – это что, заговор коммунистов? Неужели в вашей ванной комнате воспитывают большевиков?»).[366]366
  George Kennan. The Sources of Soviet Conduct (1947) // The Cold War: A Study in U.S. Foreign Policy, ed. Walter Lippmann (New York: Harper & Row, 1972), 73; William Tanner and Robert Griffith. Legislative Politics and McCarthvism: The Internal Security Act of 1950 // The Specter: Original Essays on the Cold War and the Origins of McCarthyism, ed. Robert Griffin and Athan Iheoharis (New York: New Viewpoints / Franklin Watts, 1974), 179. Обе работы цитируются в прекрасном анализе Эндрю Росса (Andrew Ross) бактериофобной логики заражения времен «холодной войны»: No Respect: Intellectuals and Popular Culture (New York: Routledge, 1989), 47. В книге «The End of Victory Culture: Cold War America and the Disillusioning of a Generation» (New York: Basic Books, 1995) Том Энгельгардт предлагает похожий анализ динамики вовлечения и выдворения, порождавшей тревожную диалектику терпимости и чисток как во внешней, так и во внутренней политике в послевоенные годы.


[Закрыть] Язык иммунологии охотно приспосабливался к подозрениям, что подрыв «здоровья и энергии нашего общества» (как выразился Кеннан) так же опасно, как заражение «чужой» идеологией коммунизма. Если в 1950-х годах боязнь микробов в основном была воплощением страхов по поводу нападения на государство и неспособность национальной иммунной системы его защитить, то более поздние акты драмы иммунологической паранойи говорят лишь о страхах за само тело. В фильме Стэнли Кубрика «Доктор Стрейнджлав» (1964), в котором сатирически высмеивалась паранойя 1950-х годов, сумасшедший генерал Джек Риппер борется с коммунистической заразой, покушающейся на его «драгоценные телесные соки» путем фторирования воды. Но если в фильме Кубрика описание загрязненных телесных жидкостей – пародийный символ, отражающий параноидальные страхи предыдущего поколения (будь то перед коммунизмом или конформизмом), то в 1980-е и 1990-е годы беспокойство за драгоценные телесные жидкости становится вполне буквальным.[367]367
  Также можно отметить, что подозрения по поводу фторирования воды уже не обязательно являются результатом конспирологических сценариев, придуманных правыми, а наряду с другими подозрениями отражают распространенное и вполне буквальное недоверие к неизвестным долгосрочным последствиям применения опасных химикатов. О фторировании воды см.: David C. Kennedy. Fluoridation: А 50 Year Old Blunder and Cover-Up – A Reference Review of the Fluoridation Issue, http://emporium.turnpike.net/P/PDHA/fluoride/blunder.htm.


[Закрыть]

Разрыв между метафорическим изображением телесной паники в 1950-е годы и современным, более буквальным ее воплощением, можно проиллюстрировать тремя примерами: паникой по поводу наркотиков, похищения инопланетянами и контроля над разумом. Как метко отмечают кибертеоретики Артур и Марилуиза Крокеры, за последние десять – двадцать лет мы стали свидетелями возникновения того, что можно было бы назвать «телесным маккартизмом», то есть возвращением к истеричному дискурсу тайного проникновения и присяги в благонадежности, связанных с травлей предполагаемых радикалов и гомосексуалистов, которые якобы представляли угрозу целостности Соединенных Штатов, организованной Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности.[368]368
  Arthur Kroker and Marilouise Kroker. Panik Sex in America // Body Invaders: Panic Sex in America, ed. Kroker and Kroker (Montreal: New World Perspectives/CultureTexts Series, 1987), 10–19.


[Закрыть] Но в наше время страхи и расследования касаются самого тела. Во многих отношениях «война с наркотиками» в последние два десятилетия напоминает кампанию по борьбе с «внутренним врагом» времен маккартизма.[369]369
  «Наркотики – внутренний враг» – так называлась заглавная статья в Time от 15 сентября 1986 года; цит. по: David Campbell. Writing Security (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1992), 199.


[Закрыть] Присяги в благонадежности, проводившиеся в 1950-х, требовали публичной демонстрации соответствия и чистоты, которая сейчас разворачивается на уровне телесности: указ президента № 12 564, вступивший в силу в 1986 году при администрации Рейгана, ввел обязательную проверку на предмет употребления наркотиков для сотрудников федеральных органов, занимающих «должности, важные с точки зрения государственной безопасности», служащих, вызывающих «обоснованные подозрения» в употреблении наркотических средств, а также всех кандидатов на работу в федеральных органах. Закон, запрещающий употребление наркотиков на рабочем месте (1988), распространил эту политику на всех, кто получал федеральный контракт или субсидию федерального правительства в частном секторе, и многие компании добровольно ввели у себя контроль за употреблением наркотиков. Как указывает Дэвид Кэмпбелл, «в начале 1990-х годов контроль за употреблением наркотиков [становится] более распространенным, чем проверки на благонадежность в начале 1950-х».[370]370
  Campbell. Writing Security, 208. Несмотря на то что, возможно, сейчас анализы получили еще большее распространение, важно, что под обстрел в каждом случае попадают одни и те же меньшинства «женщины, черные, иностранцы, радикалы, «психически больные» и люди с «сексуальными отклонениями»» (Campbell. Writing Security, 205).


[Закрыть] Чистота тела становится не пародийной метафорой, а прямым патриотическим долгом. Как заметила член рейга-новской Президентской комиссии по проблемам СПИДа Кори Серваас: «Сдать анализы на СПИД и получить отрицательный результат – это патриотично».[371]371
  Цит. по: Allison Fraiberg. Of AIDS, Cyborgs, and Other Indiscretions: Resurfacing the Body in the Postmodern II Postmodern Culture, no. 3 (1991), http://jefferson.village. virginia.edu/pmc/text-only/issue591/fraiberg.591.


[Закрыть] Телесная политика, а не политика государства, стала причиной конспирагивистских страхов.

Если получившая распространение проверка на употребление наркотиков отражает прямой страх власти перед телесным подстрекательством к бунту, то тревога по поводу похищения инопланетянами и контроля над разумом говорит о популистской телесной панике в эпоху развитых технологий. Что касается уфологии, очень важно то, что в типичных для 1950-х годов сообщениях об НЛО говорилось, что человек видел непонятный летательный аппарат откуда-то издалека (так называемые контакты первой категории), тогда как самые громкие за последнее десятилетие случаи связаны с тесным контактом четвертой категории, то есть когда инопланетяне похищают людей, вытаскивая их из кровати или из машины, и, что характерно, ставят над своими жертвами ужасные медицинские эксперименты.[372]372
  Классификацию встреч с пришельцами, пользующуюся, пожалуй, наибольшим авторитетом, можно найти у Ьадда Хопкинса: Budd Hopkins. Intruders: The Incredible Visitations at Copley Woods (New York: Random House, 1987; London: Sphere Boooks, 1988). Также см.: Whitley Strieber. Communion: A True Story (New York: Simon & Schuster, 1994); C.Ü.B. Bryan. Close Encounters of the Fourth Kind: Alien Abduction, UFOs, and the Conference at MIT (New York: Knopf, 1995).


[Закрыть] В таких рассказах ощутимой целью агрессивных сил становится само физическое тело: контакт с пришельцами стал внутренним. Далекие от оптимизма первых рассказов о благожелательной посланнической миссии инопланетных «Космических Братьев», более поздние свидетельства очевидцев настаивают на том, что мотивы пришельцев куда непонятней, если не напрямую злонамеренны, и вдобавок к этому (и эго волнует еще больше), правительство очень даже может быть в сговоре с внеземными захватчиками. Чаще всего в этих историях фигурируют такие тревожащие псев-домедицинские манипуляции, как изъятие яйцеклеток, исследование прямой кишки и введение имплантата в нос. Так, в своей работе «Контакт» Уитли Штрайбер описывает следующий эпизод без малейшего намека на иронию:

Двое коренастых существ развели мне ноги. Потом я понял, что меня поместили перед каким-то огромным и крайне уродливым предметом серого цвета и покрытым чешуей с чем-то похожим на проволочную сетку на конце. Эта штука была длиной не меньше ступни, узкая и треугольная по форме. Они засунули ее мне в прямую кишку. Казалось, она разрослась во мне, словно зажила собственной жизнью.[373]373
  Strieber. Communion, 30.


[Закрыть]

Бадд Хопкинс, настоящий знаток и собиратель историй о похищении людей инопланетянами, подсчитал, что более 19 % его корреспондентов сообщали о «введении в их тело чего-то похожего на крошечные имплантаты»; кто-то вспоминал о том, что ему «вводили в ноздрю что-то вроде тонкого зонда с крошечным шариком на конце»; в других случаях введение каких-то предметов происходило через глазную или ухо.[374]374
  Hopkins. Intruders, 50. Когда Бадд Хопкинс спрашивает у одного пациента, описывавшего, как его насильно осматривали инопланетяне, обращали ли они особое внимание на какую-нибудь часть его тела, тот отвечает, что «они проявили более чем разумный интерес к моим гениталиям» (171). В одной из серии о Хэллоуине в мультфильме «Симпсоны» (1996) высмеивается, насколько обычными стали сообщения об этом «разумном интересе». В этой серии на место кандидатов Клинтона и Доула приходят монстры с огромными глазами, которые в свою очередь похищают Гомера, чтобы он стал свидетелем их замены на выборах. Оказавшись на борту космического корабля пришельцев, Гомер начинает стягивать с себя штаны, покорно говоря: «Думаю, вы хотите исследовать меня. Может, сразу закончим с этим». На что зеленые инопланетяне в сердцах отвечают: «Хватит! Мы уже узнали все, что могли, при помощи ректального прощупывания» («Treehouse of Horror VII» [4F02]).


[Закрыть]

Массовая культура и, в частности, Интернет наводнены конспирологическими историями об угрожающей человеческому телу насильственной инопланетной технологии. Заманчиво отмахнуться от большей части этой новой уфологии как от истерического симптома коллективной паранойи, соматического проявления тревог, которые в конечном счете имеют мало отношения к физическому телу.[375]375
  Этой же линии придерживается, к примеру, Элен Шоуолтер в своей работе «Hystories: Hysterical Epidemics and Modern Culture» (New York: Columbia University Press, 1997).
  Бриджит Браун приводит неотразимый аргумент в пользу этой связи; см., например: «Му Body Is Not My Own»: Personalizing Disempowerment in Alien Abduction Narrative // Conspiracy Nation, ed. Peter Knight (New York: New York University Press, forthcoming). Интересно отметить, что визуальная связь между инопланетянином и человеческим плодом все чаще прослеживается в рамках массовой культуры. Так, в «Секретных материалах» неоднократно демонстри-


[Закрыть] Но перевести физическое в психическое значило бы проигнорировать тог факт, что само осажденное тело превратилось в одного из ведущих игроков на арене современной политики. Так, сгущение страхов перед ректальным проникновением в тело необходимо рассматривать в контексте преувеличенного внимания к анусу как источнику и средоточию как медицинского, так и нравственного беспокойства в дискуссиях на тему СПИДа. Точно так же широкое распространение историй о похищении инопланетянами, которые затем проводят насильственные гинекологические процедуры, указывает на тревогу по поводу быстро меняющихся технологий воспроизводства на протяжении десятилетия, политическое пространство которого изуродовали битвы вокруг абортов и таких способов деторождения, как суррогатное вынашивание и клонирование. В отличие от поползновений похитителей 1950-х годов, когда положение спасали ученые (нередко в сотрудничестве с военными), нарративы 1990-х, повествующие о похищении инопланетянами, выражают страхи перед вторжением в человеческое тело медицинской науки, которая становится источником угрозы. Более того, не вызывает удивления, что самый частый гость, так называемый маленький серый человечек, и в рассказах отдельных очевидцев, и в голливудских фильмах изображается как существо с непропорционально большой головой, огромными загадочными глазами, маленьким телом и тонкими ручками. Этот образ напоминает очертания зародыша в матке, поразительный и зловещий облик «внутреннего чужого», возможность увидеть которого появилась лишь благодаря новой технологии воспроизведения изображения, появившейся в последней четверти XX века. Таким образом, изменившиеся под влиянием темы заговора драматические повествования об инопланетных экспериментах говорят не о конкретном психическом состоянии рассказывающих их людей, но скорее об обществе, в котором отношение людей (особенно женщин) к своему телу так часто опосредовано технической экспертизой, будь то медицинской, судебной или этической.[376]376
  Бриджит Браун приводит неотразимый аргумент в пользу этой связи; см., например: «Му Body Is Not My Own»: Personalizing Disempowerment in Alien Abduction Narrative // Conspiracy Nation, ed. Peter Knight (New York: New York University Press, forthcoming). Интересно отметить, что визуальная связь между инопланетянином и человеческим плодом все чаще прослеживается в рамках массовой культуры. Так, в «Секретных материалах» неоднократно демонстрируется, что подразумевается под зародышами гибридов человека и пришельца, которых выращивают в стеклянных банках и которые вписаны в более крупную историю о принудительной программе размножения гибридов. Впервые мы мельком видим зародыш гибрида человека и пришельца в эпизоде «Колба Эрленмейера» (1X23), первый показ 13 мая 1993 года. В начале второго сезона похищают уже саму Скалли, и выстраивается замыкающая связь между похищением, беременностью и жуткими медицинскими экспериментами – проводятся они пришельцами или правительством, мы точно не знаем. Зародыши гибридов появляются вновь в эпизоде «Эмили» (5X07), первый показ 14 декабря 1997 года, а также в эпизоде «Единственный сын» (6X12), первый показ 14 февраля 1999-го.


[Закрыть]

По рассказам многих похищенных, их жизнь – и порой даже их мысли – периодически контролируются пришельцами. Так, Хопкинс предполагает, что цель введения имплантатов сводится к «одной или ко всем трем неприятным возможностям»:

Они могли действовать как «локаторы» на манер маленьких радиопередатчиков, которые зоологи прикрепляют к ушам несчастного, успокоенного лося, чтобы затем отслеживать его перемещения. Или они могли быть чем-то вроде мониторов, передающих мысли, эмоции или даже визуальные и сенсорные ощущения человека, которому их вставляют. Или, что, пожалуй, неприятней всего, они могли осуществлять регулирующую функцию, исполняя роль приемника, и эго указывает на возможность того, что из похищенных хотели сделать подобие похитителей.[377]377
  Hopkins. Intruders, 70.


[Закрыть]

Хотя Хопкинс и не останавливается на «этих вызывающих паранойю теориях», другие авторы говорят о том, что истории о похищениях инопланетянами на самом деле прикрывают случаи реальных похищений, происходящих в рамках сверхсекретных правительственных проектов по контролю над разумом. Эта идея обыгрывается, например, в «Секретных материалах», в которых постоянно то доказывают, то опровергают эту возможность, то опять возвращаются к ней.[378]378
  Более подробно герменевтика «Секретных материалов» рассматривается в шестой главе. О контроле над разумом см., например: Jim Keith. Mind Control, World Control (Atlanta, GA: IllumiNet Pres, 1998).


[Закрыть] Помимо похищений инопланетянами, существует давняя традиция конспирагивистских обвинений в экспериментах по контролю над разумом. Эти страхи концентрировались вокруг Советов – как главных злоумышленников в разгар «холодной войны» – и вокруг таких секретных программ американского правительства, как MK-ULTRA (так называемая программа «Маньчжурский кандидат»), о которых заговорили в 1970-х годах на волне разоблачений деятельности разведслужб.[379]379
  Описание истории экспериментов ЦРУ по установлению контроля над разумом см.: John Marks. The Search for the «Manchurian Candidate»: The CIA and Mind Control (London: Allen Lane, 1979). Кроме упомянутой книги Кита, репрезентативную подборку конспирологических книг о контроле над разумом см. также: Alex Constantine. Virtual Government: CIA Mind Control Operations in America (Portland, OR: Feral House, 1997); Jerry E. Smith. HAARP: The Ultimate Weapon of Conspiracy (Kempton, IL: Adventures Unlimited, 1998).


[Закрыть]

Важно отметить, однако, что если в прошлом самым подробно описанным способом вмешательства в психику была некая форма психологической обработки, то сейчас чаще всего речь идет о насильственной технологии, будь то микроволны или реальная имплантация микрочипов. Рассказы о найденных имплантатах, сопровождаемые инструкциями касательно того, как защититься от психического проникновения с помощью шляпы, отделанной по краям фольгой для запекания, регулярно обсуждаются любителями поговорить о контроле над разумом в Интернете. Одним из самых популярных в Сети изображений имплантатов является снимок крошечных металлических предметов, удаленных в Южной Калифорнии доктором Роджером Лэйром из большого пальца ноги своей пациентки, утверждающей, что ее похищали инопланетяне. Фото– и рентгеновские снимки обычно сопровождаются чудовищными фотографиями самой операции.[380]380
  В качестве примера вебсайтов, на которых размещены изображения, см. следующий: http://no-more-secrets.net/firsthomepage.htm. Лэйр опубликовал книгу об имплантатах, установленных инопланетянами: «The Aliens and the Scalpel: Scientific Proof of Extra Terrestial Implants in Humans» (Columbus, NC: Granite Publishing, 1999).


[Закрыть] Кроме того, ходят слухи, что Тимоти Маквей, организовавший взрыв в Оклахоме, заявлял, что ему, как служащему секретных вооруженных сил, имплантировали в ягодицу чип, контролировавший его действия. И хотя очевидно, что местонахождение этого предполагаемого имплантата очень символично (дело даже не в том, что такое утверждение неправдоподобно), здесь важно подчеркнуть, что заявление Маквея о том, что им управляют какие-то внешние силы, принимает буквальную форму материального телесного имплантата.[381]381
  Если учесть, что американское правительство поддерживает программы по внедрению электронной маркировки заключенных и идентификационных чипов для домашних животных, а какому-то (британскому) ученому недавно имплантировали чип, который связан с его рабочим компьютером, то неудивительно, что американские военные используют чипы-имплантаты, чтобы отслеживать секретные операции вооруженных сил за линией противника. Полет фантазии Маквея проявляется не столько в его утверждении, что в его тело был имплантирован чип, сколько в его заявлении о том, что он принадлежал к силам особого назначения, хотя по всем оценкам, похоже, что его не взяли в элитные войска. Не слишком скептичное обсуждение различных заявлений Маквея см.: Jim Keith. McViegh and the Controllers // OK Bomb! (Atlanta, GA: IllumiNet Press, 1996).


[Закрыть] Как и в случае с историями о проверке на наркотики и похищениях инопланетянами, конспиративные страхи перед тем, что человеком управляют внешние силы, теперь локализованы на человеческом теле.

Вторжение похитителей тел

К первоначальному утверждению о том, что телесная паника свернула в буквализм, можно добавить и кое-что еще, если проследить, как менялись фильмы в жанре научно-фантастического хоррора, начиная с 1950-х годов. Согласно обычной трактовке, характерной для классического «повествования о вторжении», как, например, фильм Дона Сигеля «Вторжение похитителей тел» (1956), в зомбированных людях-коконах отражена угроза, которую представляет собой безликий конформизм, существующий при тоталитаризме вообще и при коммунизме в частности. В более поздних интерпретациях этот фильм видится предупреждением, указывающим на опасности конформизма, причем имеется в виду подчинение не какому-то инопланетному учению, а обесчеловечивающей догме маккартизма. В других случаях сюжеты о вторжении с целью похищения рассматриваются как критика технократической рациональности, испытывающая страх перед превращением послевоенного американца в «организованного человека». Отдельные фильмы такого плана («Они», «Захватчики с Марса») также можно считать выражением страха не столько перед ядерной атакой Советского Союза, сколько перед военно-промышленным комплексом, превратившим Соединенные Штаты в милитаристское государство. Кто-то даже утверждал, что чудовищная захватническая сила в этих фильмах – эго зашифрованное изображение демонизированных в Америке Других (главным образом, женщин, черных и гомосексуалистов), которых превратили в угрозу господству гетеросексуальных белых мужчин. Поэтому вторжение чужих в этих фильмах следует понимать не столько как угрозу извне, сколько как незаметную опасность «антиамериканского» влияния внутри нации.[382]382
  Сравнение пришельцев с коммунистами в этих фильмах см.: Patrick Luciano. Them or Us: Archetypal Interpretations of Fifties Alien Invasion Narratives (Bloomington: Indiana University Press, 1987). Эта точка зрения подвергается критике в следующих работах (в порядке обсуждения в тексте): Peter Biskind. Seeing Is Believing: How Hollywood Taught Us to Stop Worrying and Love the Fifties (London: Pluto, 1983); Mark Jankovich. Rational Fears: American Horror in the 1950s (Manchester: University of Manchester Press, 1996); Michael Rogin. «Independence Day», of How I Learned to Stop Worrying and Love tne Enola Gay (London: BFI Publishing, 1998); Cyndy Hendershot. The Atomic Scientist, Science Fiction Films, and Paranoia: The Day The Earth Stood Still, This Island Earth, and Killers from Space II Journal of American Culture 20 (1997): 31–41; Michael Rogin. Kiss Me Deadly: Communism, Motherhood, and Cold War Movies // Representations 6 (1984): 1–36; Adam Knee. The American Science Fiction Film and Fifties Culture, unpublished PhD diss., Cinema Studies, New York University, 1997; а также Harry M. Benshoff. Monsters in the Closet: Homosexuality and the Horror Film (Manchester: Manchester University Press, 1997).


[Закрыть]

Хотя и отличающиеся друг от друга деталями, все эти оценки считают американскую культуру 1950-х годов охваченной параноидальным стремлением провести и поддержать границу между ней самой и всем остальным миром, между наверняка американским и нестерпимо чужим ее идеализированному представлению о самой себе, даже если барьер между Ними и Нами порой тяжело сохранить. Независимо от того, считаем мы этот популярный жанр выражением подлинных страхов или циничной манипуляцией, вызванной демонологическим неприятием всего Другого, эти фильмы все равно настаивают на существовании (как говорится в обвинении Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности) «явной и присутствующей угрозы» американскому образу жизни. Более поздние параноидальные сценарии, однако, зачастую довольно неточны или противоречивы в отношении источника воображаемого вреда. Очевидно, что фильм 1956 года «Вторжение похитителей тел» играет роль предостерегающей аллегории, хотя его демонологическая направленность и вызывает споры. Точно так же коконы, фигурирующие в снятом в 1976 году ремейке этого фильма, действие которого разворачивается в Сан-Франциско среди бывших радикалов-шестидесятников, можно считать угрозой контркультурного «усыпляющего впадения» в самодовольное самопереваривание, наблюдавшееся в 1970-х годах. Зато в следующем ремейке под названием «Похитители тел», снятом в 1990-х Абелем Феррарой, невероятно тяжело понять, в чем же заключается аллегорическая суть фильма. Так, одно из критических истолкований не может предложить ничего конкретнее своих подозрений, что фильм о взрослении, о разрыве между поколениями и о вероятности того, что «сама эпоха является похитителем тел».[383]383
  Michael J. Collins. Version/Inversion: Paranoia in Three Cases of Bodysnatching // Contributions to the Study of Science Fiction and Fantasy 70 (1997): 195–202.


[Закрыть] В фильме речь идет о семье из четырех человек. Отца вызывают на военную базу для расследования дела о загрязнении окружающей среды. Коконы изменяют одного за другим всех членов семьи, и спастись удается лишь обуянной страхом девочке-подростку. В этой версии фильма коконы, как-то связанные с медицинско-военно-промышленным комплексом, представляют смутную, но тем не менее внутренне существующую и буквальную угрозу главным героям. В отличие от двух предыдущих версий, ремейк 1990-х годов демонстрирует процесс похищения тела во всех красочных подробностях, когда сначала тело матери вдруг резко сдувается и превращается в разлагающуюся массу, а потом скользкие щупальца нападают на заснувшую в ванне дочь, и одно из щупалец проникает к ней в горло. Фильм Феррары вызывает тревожное и выразительное ощущение зловещей угрозы, но не дает четких указаний на источник или природу этой угрозы. По сути, фильм создает ощущение заговора без заговора, общую и порой парализующую атмосферу однообразной тревоги, оставляя зрителя в неизвестности относительно того, кто или что может быть причиной этой тревоги. Единственное, что мы знаем наверняка, – это то, что «Они» охотятся за телами главных героев.

В отличие от внезапного вторжения демонизированных чудовищ (не важно, из космоса или из подсознания), которое происходит в фильмах ужасов 1950-х годов, кошмары, мучающие Америку на рубеже тысячелетий, – городская преступность, насилие на улицах, экономическая неуверенность, наркотики, загрязнение окружающей среды и вирусы – создают всепроникающую атмосферу опасности, центром которой становится человеческое тело. Во введении к книге «Политика повседневного страха» Брайан Массуми делится проницательными и резкими выводами по поводу сложившейся ситуации, которая, по его мнению, цинично эксплуатируется как прежний ужас времен «холодной войны»:

«Холодная война» во внешней политике превратилась в общее сдерживание неопределенного врага. Какой-то точно не установленный враг угрожает заявить о себе в любой момент в любой точке социального или географического пространства. От государства всеобщего благосостояния к военному государству – постоянное чрезвычайное положение в борьбе с разнообразными угрозами как внутри нас, так и снаружи.[384]384
  Brian Massumi. Everywhere You Want to Be: Introduction to Fear // The Politics of Everyday Fear, ed. Massumi (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1993), 10–11.


[Закрыть]

Лобовое столкновение двух сверхдержав сменилось «конфликтом низкой интенсивности», вызывающим постоянное, но неопределенное чувство угрозы, которая теперь существует везде, но конкретно нигде. Безопасная паранойя, связанная с напряженным, зато ясным геополитическим разделением на своих и чужих, уступила место мучительной путанице, обозначившейся в конце 1960-х годов. Начиная с военного вторжения американцев во Вьетнам и заканчивая миссией по поддержанию мира в Сомали – стало непонятно, как отличить друзей от врагов. После возрождения при Рейгане демонологии времен «холодной войны» возникший в 1990-х годах «Новый Мировой Порядок» принес с собой небезопасную паранойю, для которой уже не существует одного узнаваемого врага или действительно ясного ощущения национальной идентичности.[385]385
  Майкл Рогин обнаруживает похожую логику в фильме «День независимости»: «[эта логика] удовлетворяет желание апокалиптического триумфа, оборвавшегося, когда «холодная война» закончилась не взрывом, а нытьем. Но тревоги, появившиеся после «холодной войны», были связаны с ретроспективным стремлением к победе скорее как личным, а не политическим импульсом. Начиная с токсичных отходов и природных бедствий и заканчивая эпидемическими заболеваниями, больше нет империи зла, которая служит их источником, как нет апокалиптического большого взрыва, уничтожающего мир, который служит их кульминацией. Единственный исполинский враг в «Дне независимости», с которым можно встретиться в бою и которого можно победить (кит Ахава), – это воображаемая защита от распространения множащихся, дезорганизующих, разбросанных точек уязвимости тела» (Independence Day: 64).
  Peter Jaret. Our Immune System: The Wars Within // National Geographic, June 1986, 702–735.


[Закрыть]

Если учесть тесную связь между риторикой бактериофобии и национальной политикой, не приходится удивляться тому, что за этот период произошел соответствующий сдвиг в терминах иммунологии. Со времен своего возникновения в конце XIX века в качестве отдельной дисциплины иммунология в основном интересовалась установлением механизмов, при помощи которых тело человека защищает себя от нападения чужеродных антигенов. Фундаментальным принципом иммунологии является разделение на своих и не своих. За последние три десятка лет линия фронта борьбы с болезнью в иммунологическом дискурсе сместилась с поверхности тела (кожа как защитный барьер, и личная гигиена как лучшая защита) к сложным механизмам иммунной системы, осуществляющей регулирующую функцию внутри тела через кровеносную и лимфатическую системы. Современные иммунологи озабочены сложным и вызывающим тревогу размыванием, по общему мнению, краеугольного различия между своим и другим, которое было спровоцировано интересом к аутоиммунным болезням вообще и к ВИЧ/СПИДу в частности. Теперь в центре внимания оказались «внутренние войны», как они были названы в подзаголовке известной статьи Питера Джарета (подготовленной при участии фотографа Леннарта Нильсона) в National Geographie. В статье нарисованы впечатляющие картины борьбы, происходящей во «внутреннем пространстве», когда, к примеру, макрофагоциты окружают бактерию, и эта сцена больше всего напоминает какой-нибудь эпизод из «Звездных войн».[386]386
  Peter Jaret. Our Immune System: The Wars Within // National Geographic, June 1986, 702–735.


[Закрыть] В тексте используется милитаристский язык с его «врагами» и «вторжением», но когда дело доходит до обсуждения ВИЧ, парадигма «тело как поле боя» становится шпионской историей:

Многие из этих врагов разработали обходные приемы, чтобы их не обнаружили. Так, вирусы, вызывающие грипп и обычную простуду, постоянно мутируют, изменяя свои отпечатки пальцев. Вирус СПИДа, самый коварный из них, использует целый набор стратегий, он, например, прячется в здоровых клетках. Смертельным этот вирус делает его способность проникать в хелперные Т-клетки и уничтожать их, тем самым нарушая реакцию всей иммунной системы.[387]387
  Jaret. Our Immune System, 709.


[Закрыть]

Инертный вирус заряжен злонамеренным действием, тогда как человеческое «я» постоянно подменяется все более микроскопическими частицами, осуществляющими защиту, в результате чего появляются иммунологические гомункулы, которых изображают в виде уменьшенных специальных агентов. Метафоры иммунологии по-прежнему остаются по большей части милитаристскими, и сейчас она заимствует образы грязных войн, гражданских беспорядков, внутреннего терроризма и т. д., то есть ту разновидность тревожного конфликта низкой интенсивности, которая стала преобладать в мире после «холодной войны».[388]388
  И действительно, международные отношения охотно заимствуют свою терминологию у иммунологического дискурса, который, в свою очередь, черпает свои милитаристские метафоры из сферы геополитики. Налицо некая замкнутая система: политики обращаются к языку естественных наук, чтобы натурализовать и оправдать свои действия, однако этот научный дискурс уже изрядно трансформирован терминами и установками военного конфликта. Риторика, которая использовалась для оправдания программы СОИ, фантазии Рейгана в духе «Звездных войн», была наводнена иммунологической терминологией. Об истории иммунологии и ее метафорах см.: Emily Martin. Flexible Bodies: Tracking Immunology in American culture – From the Days of polio to the Age of AIDS (Boston: Beacon Press, 1994); Donna Haraway. The Biopolitics of Postmodern Bodies: Constitutions of Self in Immune Systems Discourse // Simians, Cyborgs, and Women: The Reinvention of Nature (London: Free Association Books, 1991), 203–230; Cindy Patton. Inventing AIDS (London: Routledge, 1990); Scott L. Montgomery. Codes and Combat in Biomedical Discourse // Science as Culture 12 (1991): 341–390; Catherine Waldby. Body Wars, Body Victories: AIDS and Homosexuality in Immunological Discourse // Science as Culture 5 (1995): 181–198; Alfred I. Tauber. The Immune Self: Theory or Metaphor? (Cambridge: Cabridge University Press, 1994); а также: Arthur M. Silverstein. A History of Immunology (London: Academic Press, 1989). Указание на наблюдающийся за последние полвека сдвиг представлений о болезни как о внешней угрозе к представлениям о ней как сложном элементе иммунной системы см., например: Frederick Eberson. Microbes Militant: A Challenge to Man: The Story of Modern Preventive Medicine and Control of Infectious Diseases (New York: The Ronald Press Company, rev. ed. 1948), а также: William R. Clark. At War Within: The Double-Edged Sword of Immunity (New York: Oxford University Press, 1995). Последняя работа является приложением к книге «Diversity, Tolerance, and Memory: The Politically Correct Immune System».


[Закрыть]

Если в современных фильмах в жанре научно-фантастического хоррора и можно отследить источник ощутимой угрозы, то он будет находиться уже не снаружи, а внутри. Хотя ранние фильмы ужасов, возможно, были не меньше озабочены тем, что угроза американскому государству исходит изнутри, разница в том, что сегодняшние фильмы изображают тревогу не столько по поводу находящегося под угрозой тела, сколько по поводу самого тела, представляющего угрозу. Эта перемена эффектно отражена в иронически переделанном названии классического фильма ужасов «Оно пришло из далекого космоса», которое у Дэвида Кроненберга в его новаторском фильме 1974 года звучит как «Они пришли изнутри». В версии Кроненберга опасность исходит не от инопланетного космического корабля, разбившегося в пустыне, а от обитающих в крови паразитов, превращающих свои жертвы в помешанных на сексе зомби. Инопланетные паразиты изменяют физическую идентичность жертв, в результате чего тех нельзя назвать ни инопланетянами, ни людьми. Похожим образом, оставляя в стороне другие различия между оригинальным фильмом «Муха» (1958) и ремейком Кроненберга 1986 года, больше всего бросается в глаза крупное изображение разлагающейся и бунтующей плоти, когда персонаж Джеффа Голдблюма превращается в муху Брандла. В фильме Кроненберга важно не только то, что разрушается личность ученого, но и то, что его тело буквально растворяется, осуществляя безжалостный заговор плоти против остатков «я».

То, что в 1970-х годах представляло авангардный интерес для таких режиссеров, как Кроненберг, ныне стало обычным явлением. Микроэлектронные фотографии или схематические изображения, на которых показано, как действует «предательский» вирус иммунодефицита человека, проникая в клетку, – пожалуй, самые известные примеры популярных изображений тела как чужого поля битвы. Когда Манхэттенский проект уступил место проекту «Геном человека», Вирус сменил Бомбу в качестве скрытого источника массовой паранойи. Некоторые даже утверждают, что после окончания «холодной войны» вирус стал новым государственным врагом номер один.[389]389
  Tim Weiner. Finding New Reason to Dread the Unknown // New York Times, 26 March 1995, Dl.


[Закрыть] Новые медицинские технологии воспроизведения изображения способствуют тому, что в массовом воображении внутреннее пространство вытесняет космос и в качестве утопического последнего рубежа научно-технического поиска, и в качестве источника конспирологических сценариев вражеской агрессии, когда тело оказывается и неуправляемым мятежником, и уязвимой жертвой. Уильям Берроуз, космонавт-первопроходец, освоивший внутренний космос и создавший часть самых красочных и известных образов, воплотивших идею телесной паники, подходит к делу с сардонической и пророческой сдержанностью. «Осознание того, – утверждает он, – что нечто такое знакомое вам, как сокращение кишок, шум дыхания, биение сердца, в то же время чужое и враждебное, поначалу и в самом деле заставляет человека почувствовать себя немного незащищенным».[390]390
  William Burroughs. The Ticket That Exploded (1962; London: John Calder, 1985), 57.


[Закрыть] Когда плоть восстает и «программная машин» тела устраивает заговор против личности (или того, что осталось от этой идеи), неусыпное иммунологическое самонаблюдение становится жизненно важной, но в конечном счете тщетной необходимостью. В «Секретных материалах» правительственный агент-предатель инфицирует помощника директора ФБР Скиннера какой-то болезнью, оказывающейся механической по происхождению. Эту болезнь представляет собой нанотехнологическое проникновение микроскопических механизмов, которые возводят преграды в артериях Скиннера, из-за чего «его кровь стала оружием против его тела».[391]391
  Агент Скалли, The X-Files, S.R. 819 (6X10), первый показ 17 января 1999 года.


[Закрыть] Если в 1950-х годах народная мудрость предупреждала, что коммунисты повсюду, то параноидальным девизом 1990-х становится «не верь никому», а меньше всего своему телесному «я».