Текст книги "Полегче на поворотах (сборник)"

Автор книги: Питер Чейни

Соавторы: Майкл Гилберт,Френсис Дэрбридж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

ГЛАВА 2

Обманчиво мягкая манера инспектора Гайда вести допрос идеально подходила для беседы со столь нервной женщиной, как миссис Кэртис. У инспектора сложилось впечатление, что позволь он себе повысить голос, она тут же залилась бы слезами и выбежала из комнаты.

"– Как она удивительно миниатюрна, – мысленно отметил Гайд, – не больше пяти футов и двух дюймов".

Возраст её он определил лет под сорок и, будучи человеком от природы тактичным, не стал его уточнять.

– Я задержу вас ненадолго, миссис Кэртис, – начал он в мягкой, успокаивающей манере. – Прекрасно понимаю, как огорчительно все это для вас.

– Просто ужасно, когда такое случается в отеле, – отрывисто проговорила миссис Кэртис, играя брошью, украшавшей её блузку. – Скверная реклама… и ещё полиция и журналисты, что рыщут повсюду… Персонал отбился от рук! Да и гостям неприятно. Удивляюсь, что они ещё не выехали отсюда.

В молодости она, очевидно, была эдаким симпатичным чертенком, но последние годы, когда после смерти мужа ей одной пришлось бороться за выживание отеля, явно отняли все силы, а самоубийство гостя оказалось жестоким ударом, который её нервы едва ли могли выдержать.

– Уверяю вас, миссис Кэртис, я понимаю, как вам трудно. Мои помощники получили инструкции действовать как можно де ликатнее, да и от прессы я попробую вас оградить. Мы покинем вас, как только соберем необходимую информацию.

– Но что же вы хотите знать? – жалобно запричитала миссис Кэртис. – Я уже рассказала о солдате все, что знала. Он не был нашим постоянным гостем, мы никогда не видели его раньше… и, Господи, может и нехорошо так говорить, но почему, черт возьми, он не мог покончить с собой где‑нибудь еще! Ведь отель – не частный дом и не меблированные комнаты, у нас столько проблем…

– Вот именно, – перебил Гайд. Если он не будет тверд, то все утро пройдет в пустых разговорах. – А теперь хотелось бы уточнить некоторые детали, о которых вы упомянули раньше. Вы сказали, мистер Хольт заказал номер по телефону в воскресенье?

– Да. Но я не знаю, откуда он звонил.

– Понимаю. Он не говорил, кто ему рекомендовал ваш отель?

– Нет. Звонок был очень кратким и деловым.

– Его кто‑нибудь навещал, пока он жил у вас?

– Насколько я знаю, никто.

– Не встречал он здесь своих знакомых?

Миссис Кэртис откинула с глаз прядь волос и уставилась в окно.

– Трудно сказать. Не думаю. Он держался очень замкнуто, проводил все время за чтением. Я ни разу не видела, чтобы он с кем‑то разговаривал, кроме доктора Линдерхофа.

– Доктора Линдерхофа?

– Да, это один из наших постояльцев, немец.

– А, немец… Скажите, миссис Кэртис, доктор Линдерхоф ос танавливался здесь прежде?

– Нет, мы никогда его раньше не видели. Он пробыл у нас, по–моему, чуть больше недели.

– Вы не знаете, из какого района Германии он прибыл?

– О, Боже! – миссис Кэртис постаралась сосредоточиться. – По–моему… Когда он записывал свое имя в книгу, указал адрес в Гамбурге. Да, точно, в Гамбурге.

– Вы уверены в этом?

– Да, инспектор.

Гайд, задумавшись, умолк. Миссис Кэртис предложила ему сигарету, но он вежливо отказался. Она курила, делая короткие нервные затяжки и время от времени посматривая на часы. Гайд решил, что пора понять намек.

– Знаю, для вас это будет утомительно, но мне нужно чтобы вы ещё раз рассказали, что происходило вчера вечером и сегодня утром. После этого я постараюсь вас больше не беспокоить.

Миссис Кэртис кивнула и попыталась изобразить улыбку.

Нет, она не заметила, когда покойный пошел спать. Они все были ужасно заняты, обслуживая шумный банкет местного драматического общества. Нет, она не слышала выстрела. Вокруг раздавалось столько хлопков от вылетающих пробок, такой шум стоял весь вечер, что когда она наконец сумела под утро удалиться на покой, то заснула как убитая. Да, Альберт – официант, дежуривший на этаже, – первым обнаружил тело, когда в половине девятого принес завтрак в двадцать седьмой номер. И никаких соседей в комнатах, примыкающих к двадцать седьмому номеру, не было: с одной стороны находится ванная, а с дру гой – никем не занятый номер.

"– Все тот же тупик, что и раньше", – подумал Гайд. Все, с кем он беседовал, рассказали то же самое.

– Вы говорите, стены здесь очень толстые, миссис Кэртис? Я имею в виду стены между комнатами.

– Совершенно верно. Наш отель давно и весьма солидно построен. Во всех номерах двойные двери, коридоры устланы толстым ковром. Старомодная атмосфера тишины и покоя – главная привлекательность нашего отеля. Даже когда внизу идет шумная вечеринка, постояльцы верхних этажей её не замечают.

– Должен признать, что мне это нравится, – вежливо признал Гайд. – Ваш отель оставляет очень хорошее впечатление.

– Благодарю. Конечно, мне повезло с управляющим.

– О да, я должен признать – сразу видно, что он профессионал высокого класса.

– Вы не ошибаетесь, – подтвердила миссис Кэртис.

– А теперь вернемся к краткому пребыванию здесь мистера Хольта. Вы сказали, что посетителей он не принимал. Ну, а почту ему доставляли?

– Никакой, если не считать посылку с книгой, о которой я вам говорила.

– Да–да, книга стихов, чтению которой он посвящал все свое время. Просто затворник, и только.

– Нам казалось, что он не хотел ни с кем общаться, и мы с уважением отнеслись к его желанию.

– Понимаю. Что же, благодарю, миссис Кэртис. Думаю, мне не придется беспокоить вас в ближайшее время. Может быть, позже мы ещё встретимся, но я постараюсь вам не надоедать.

Миссис Кэртис встала, одарив его усталой улыбкой, в которой угадывалось облегчение. Когда он подходил к двери, она, казалось, вспомнила свои профессиональные навыки.

– Заказать вам что‑нибудь, инспектор? Виски или кофе?

– За кофе я был бы очень благодарен, – учтиво ответил Гайд.

– Прекрасно. Альберт сейчас же принесет.

– Спасибо.. Вы не будете возражать, если я задержу Альберта на несколько минут? Хочу немного побеседовать.

– Ради Бога, инспектор.

* * *

На Альберте был черно–серый в полоску сюртук официанта. Угрюмая мина говорила том, что он числит себя жертвой несправедливой судьбы и, казалось, с трудом сдерживается, чтобы не заявить во всеуслышание: "– Не понимаю, почему такое должно было случиться именно со мной".

Он не рассказал ничего нового по сравнению с тем, что уже говорил инспектору утром. Его место в отеле расположено на верхнем этаже, довольно далеко от номера 27. Он не слышал выстрела. Понятия не имеет, когда Рекс отправился спать. Да, мистер Хольт смахивал на затворника – "целый день сидел, уставившись в книгу, и ни на что другое не отвлекался".

Альберт явно получал удовольствие, рассказывая эту историю, и Гайд вновь выслушал, как тот обнаружил в постели тело Рекса Хольта, когда принес завтрак.

– Такого потрясения я в жизни не испытывал. Мой старый мотор уже совсем не тот, что раньше. Доктор велел мне беречься… а тут такое! Несправедливо все это.

Инспектор Гайд с трудом подавил улыбку.

– Я хочу спросить, – между тем продолжал Альберт, – что же будут говорить наши люди, сэр? В"Королевском соколе"такого происходить не должно. Если парень решил пустить себе пулю в лоб, ну так пусть делает это в парке или в дешевой забегаловке. Понимаете, к чему я клоню? Зачем причинять столько неприятностей такому первоклассному заведению, как наше! Это несправедливо по отношению к нам и нашим гостям. Несправедливо и к мистеру Тэлботу. Разве я не прав?

– Вы здесь все такого высокого мнения о мистере Тэлботе, если я не ошибаюсь?

– Наилучшего, сэр! Он требователен, настойчив, но это то, что нужно. Поверьте, сэр, он сотворил с отелем чудо. "Королевский сокол$1 – одна из лучших старинных гостиниц в Англии. После смерти мистера Кэртиса дела наши пошли хуже некуда. Миссис Кэртис с трудом перенесла удар, она была просто убита. А мистер Тэлбот – тот просто вдохнул в неё новую жизнь. Надеюсь, вы понимаете меня, сэр?

Гайд кивнул и отпил кофе.

– Да, понимаю. А кофе, между прочим, прекрасный.

Он поднялся и ненавязчиво проводил до двери словоохотливого Альберта, выражавшего желание продолжить разговор.

– Благодарю, вы нам очень помогли. Только мне ещё предстоит побеседовать со многими другими…

– Извините, если скажу лишнее, но вам бы надо задать пару хитрых вопросов этому доктору Линдерхофу. Вот уж подозри тельный тип, каких не часто встретишь! Ведет себя так, будто собирается взорвать весь мир!

* * *

Характеристика, данная Альбертом в столь экстравагантном стиле, почти полностью совпала с первым впечатлением Гайда от встречи с Линдерхофом, которого привел Томпсон. Немец выглядел точно так, как школьники представляют ученого–маньяка, строящего дьявольские планы уничтожения Вселенной. Пронзительный взгляд голубых глаз, блестевших из‑под пышных белых бровей, сутулая хрупкая фигура, редеющие седые волосы, растущие из черепа непокорными пучками… Доктор Линдерхоф выглядел чрезвычайно взволнованным – "тяжелый случай нервной горячки", как сказал бы Альберт.

Гайд почувствовал некоторое облегчение, когда узнал, что Линдерхоф был отнюдь не доктором физических наук и не специалистом по расщеплению атомного ядра, а всего лишь старомодным практикующим врачом.

– Могу я поинтересоваться, что привело вас в Англию, доктор? – спросил Гайд.

– Я… я нуждался в отдыхе от моих занятий, – последовал ответ. Его английский был добротным, хотя и с сильным гортанным акцентом.

– Да? Приходится много работать?

– Можно сказать и так.

– Это ваш первый визит в Англию?

– Нет, я уже был здесь однажды.

– В "Королевском соколе"?

– Нет–нет. В Лондоне. Но там оказалось слишком шумно. Друг посоветовал, – если мне нужен абсолютный покой, стоит остановиться здесь.

– Понимаю. А врачебная практика у вас в Гамбурге?

– Да.

– Вам приходилось раньше встречаться с Рексом Хольтом?

– Нет, никогда.

– Он служил в воинской части, стоявшей в Гамбурге.

Доктор Линдерхоф пожал плечами.

– Гамбург – большой город.

– Совершенно верно. Скажите, доктор, на какую тему вы беседовали с Рексом Хольтом?

– Кто сказал, что я с ним разговаривал? – возмутился Линдерхоф.

– Сразу несколько человек подтвердили это, доктор.

Немец побагровел от досады.

– Языки у них без костей! Вечно суют нос в чужие дела! Я не сказал с ним и двух слов и раньше никогда с ним не встречался, это чистая правда. Я приехал сюда отдыхать, а не разговаривать!

– Я уверен, доктор, что вы говорите правду, – Гайд любезно улыбнулся. – И все же вы обменялись с ним несколькими словами. О чем?

– Разве можно вспомнить? – Линдерхоф раздраженно пожал плечами. – О погоде или о чем‑то ещё столь же банальном. Погодите минутку: книга… да–да, у него была книга – стихи Хилари Беллока.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Это, может быть, мелочь, но я случайно обратил внимание на то, что он читает. Я, между прочим, тоже люблю поэзию и потому подумал, что, может быть, встретил… как это… родной дух, да?

– Родственную душу, – подсказал Гайд.

– Да–да, именно – родственную душу. Но я ошибся, инспектор. Мистер Хольт не был настоящим любителем поэзии. Нет–нет, я очень ошибся.

– Почему вы так считаете?

Линдерхоф сделал выразительный жест.

– Люди, любящие поэзию, инспектор, обсуждают её друг с другом. Думаю, мистеру Хольту вряд ли было известно даже имя автора книги, которую он якобы читал. И когда я прочел наизусть несколько строк из Беллока, книгу которого он держал, он их не узнал. Уверяю вас, инспектор, этот молодой человек не был истинным любителем поэзии.

– Очень любопытно, – пробормотал инспектор Гайд.

* * *

Утром того же дня сержант Томпсон доложил инспектору, что книга Беллока отправлена в лабораторию.

– Прекрасно! Как только получите заключение экспертизы, немедленно передайте его мне. Это очень важно.

– Слушаюсь, сэр. А как вы поступили с ненормальным ученым, сэр?

– С кем?.. А, вы имеете в виду доктора Линдерхофа? – инс пектор рассмеялся. – На первый взгляд он кажется абсолютно безвредным. Странно только, что он боится меня до смерти.

– Я тоже это заметил, сэр. Возможно, его маму испугал какой‑нибудь полицейский, когда она была…

Гайд решительно прервал рассуждения своего помощника.

– Как далеко вы продвинулись с подсчетом зубов супруги Филиппа Хольта, сержант? – спросил он. – Точнее, экс–миссис Хольт.

У Томпсона вытянулось лицо.

– У меня было мало времени, сэр. Я связался со Скотланд–Ярдом, и они подключили к делу эксперта по бракоразводным делам. Вероятно, уже к обеду будут какие‑то сведения.

– Отлично. А как у Филиппа Хольта с финансами?

– Я пытаюсь проследить, кто ведет его финансовые дела, сэр, хотя Бог знает, разгласят ли они свои секреты. Когда я сунулся в его банк, управляющий оказался весьма необщительным человеком. Но один непреложный факт мне удалось установить с помощью местных газет: вчера вечером в Марлоу состоялся конкурс фотографов–любителей и Филипп Хольт был членом жюри.

– Все‑таки был? – протянул Гайд, и в его голосе звучало разочарование.

– Хорошо это для мистера Хольта, сэр? Или плохо?

– Как посмотреть, сержант. С одной стороны, это доказывает, что он говорил правду, с другой – подтверждает, что в роковую ночь он находился неподалеку от места гибели брата. Думаю, было бы весьма любопытно, сержант, если у вас нет других дел, – инспектор улыбнулся, а Томпсон состроил кислую гримасу, – составить график – поминутный график – передвижений Филиппа Хольта во время вчерашней поездки в Марлоу.

– Слушаюсь, сэр. – Сержант тяжело вздохнул. – А теперь могу я прислать к вам этого типа, Тэлбота?

Теперь наступил черед Гайда тяжело вздохнуть.

– Томпсон, – сказал он, – вы навсегда останетесь сержантом, если не научитесь быть тактичным. Не следует "присылать этого типа Тэлбота", надо спросить управляющего, не может ли он уделить нам несколько минут своего бесценного времени…

* * *

Первое впечатление о Дугласе Тэлботе – типичный хорошо знающий свое дело управляющий отелем. Модный костюм, свежая рубашка, симпатичное, тщательно выбритое лицо, располагающая к себе внешность – именно таким и представлял его себе инспектор. И все же что‑то в нем раздражало. Инспектор пригляделся и понял: тому не хватало уважительного отношения к людям.

Большинство управляющих отелями, с которыми Гайд встречался частным образом или по профессиональным обязанностям, отличались скромностью манер и тактичностью в разговорах. Даже если эти черты были наигранными, они создавали у гостей чувство некоторого превосходства. Тэлбот не обладал такой утонченностью. Хотя его речь звучала безукоризненно вежливо, но в манерах сквозило высокомерие, озадачившее и заинтриговавшее инспектора. Несомненно, этот человек исключительно успешно управлял преуспевающим отелем, однако Гайд понимал, что его манеры не могли не раздражать некоторых гостей.

Инспектор не был слишком удивлен, узнав, что Тэлбот всего пару лет подвизается на ниве гостиничного бизнеса.

– Я всегда считал, – убежденно говорил Тэлбот, – что гостиничный бизнес в Британии нуждается в перестройке. Что мы видим? Неумелое руководство, некомпетентный персонал, слоняющийся повсюду и вымогающий чаевые, засилье равнодушных дилетантов, не разбирающихся в бизнесе. А он на самом деле довольно прост, если с толком взяться за дело.

– Судя по тому, что я видел, – вежливо отозвался Гайд, – ваша работа здесь оказалась очень успешной.

Тэлбот самодовольно усмехнулся.

– Благодарю… Конечно, самоубийство – тяжелый удар по нашему бизнесу, но, к счастью, публика довольно быстро забывает о таких вещах.

Гайд кивнул.

– Я рад, что вы так относитесь к случившемуся. Мои попытки убедить миссис Кэртис смотреть на вещи так же, увы, не дали результата, она никак не может успокоиться.

– Миссис Кэртис – просто дура… – бросил Тэлбот, но вовремя поправился. – Боюсь, что нервы у неё совсем расшатались. Она ещё не пришла в себя после смерти мужа. Вы, наверно, знаете: он погиб в авиационной катастрофе пару лет назад.

– И миссис Кэртис попросила вас взять на себя руководство отелем?

– Да. Я был другом и советником семьи. Поначалу это была чисто временная договоренность. Я тогда работал в Сити, на фондовой бирже.

– А теперь вы управляете отелем чуть ли не одной левойлюбезно заметил Гайд.

Тэлбот покосился него, решая про себя, нет ли в словах инспектора скрытого смысла. Но открытая улыбка Гайда его успокоила.

– Да, теперь мне приходится заниматься здесь абсолютно всем.

Инспектор сменил тему разговора и попытался выудить из Тэлбота все, что относилось к смерти Рекса Хольта. К концу получасовой беседы, во время которой управляющий проявил завидную точность и очевидный интеллект, Гайд так и не узнал ничего нового.

Получалось так, что никому не известный постоялец заявился в отель "Королевский сокол", провел там три дня, читая книгу стихов, а потом аккуратно пустил себе пулю в лоб.

Что‑то тут было не так.

* * *

За обедом, поданным в укромной боковой комнатке хорошенькой официанткой, инспектор тщательно обдумывал собранную информацию.

Самоубийство?

Или убийство?

Чаша весов могла склониться в любую сторону – ещё оставалась масса невыясненных фактов, которые следовало внимательно проанализировать. Пока что он мог опираться только на интуицию, но будучи человеком осторожным, доверять ей вполне не решался.

Филипп Хольт, человек, знавший Рекса Хольта лучше других, отказывался верить в самоубийство. И все же он был вынужден признать записку о самоубийстве подлинной.

Рекс Хольт служил в Гамбурге, и именно там жил и работал доктор Линдерхоф. Было ли это простым совпадением или означало нечто большее? Какова причина очевидной нервозности немца? А книга стихов Беллока, которая так не подходит к характеру и вкусам покойного? Случайно ли знакомство Линдерхофа с творчеством Беллока? Что касается самой книги… любопытно, какими будут результаты экспертизы.

Предположим, мы имеем дело с убийством. Кто от него выигрывал? Пока подозрение падало только на Филиппа Хольта, хотя именно он привлек внимание Гайда к трудно объяснимым фактам. Был ли это блеф, поскольку он знал, что рано или поздно о завещании все равно станет известно? Или чистейшая правда? Куда бы ни склонялась чаша весов, нужно было проверить и финансовое положение, и алиби Филиппа Хольта.

Говорил ли он правду, рассказывая о Шоне Рейнольдсе и пропавшей фотографии? Либо Филипп Хольт лгал, либо кто‑то действительно выкрал фотографию из вещей Рекса Хольта. Но, возможно, Рекс сам её уничтожил.

Гайд покачал головой и мысленно упрекнул себя за желание преждевременно домыслить версию. Он обязан оставаться непредубежденным, пока не будут установлены новые факты.

Два из них были выяснены в тот же день по телефону.

– Говорит сержант Томпсон, сэр. Я получил информацию о разводе Филиппа Хольта, сэр. Похоже, он не преувеличивал, когда говорил, что развод влетел ему в копеечку.

– И в какую же сумму, сержант?

Сержант Томпсон назвал цифру.

– В год, вы хотите сказать?

– Нет, сэр, в месяц.

Вопреки своим правилам, инспектор Гайд присвистнул.

– Мне тоже пришлось свистнуть, сэр, – обрадовался Томпсон. – Думаю, лучше оставаться одиноким.

– До чего же вы докопались?

– Я проследил его пребывание на вчерашнем конкурсе в Марлоу. Приехал он в восемь тридцать, принял участие в работе жюри и вручил несколько призов. Весь вечер никуда не отлучался. Время отбытия в Лондон: примерно без десяти двенадцать. Через Мейденхед он должен был проехать как раз в то время, когда банкет драматического общества был в самом разгаре, не так ли, сэр?

– Если только он ехал через Мейденхед.

– Едва ли он мог проехать другим путем, сэр.

– Пожалуй, вы правы. Другой дороги, пожалуй, нет.

ГЛАВА 3

Инспектор Гайд сидел в своем кабинете, размышляя над содержанием лежавшего на столе досье. Хмурый взгляд временами теплел, на лице появлялась улыбка. Взяв карандаш, он неторопливо вывел на папке: «Портрет подозреваемого в убийстве». Подумал и пририсовал большой вопросительный знак.

Он не торопился докладывать об этом деле шефу. Прежде чем отнести ему досье, инспектор взял ластик и тщательно стер пометки на полях, потом снова, в который раз, перечитал материалы.

Инспектор Гайд, сержант Томпсон и команда незаметных, но умелых следователей составили детальный портрет Филиппа Хольта, подробный отчет о его делах – финансовых, семейных, профессиональных, – включавший самые разнообразные примеры как логичных, так и парадоксальных поступков, из которых складывается поведение любого человека.

В материалах раздела "Финансовые дела", возникшего из кипы цифр, добытых загадочным, едва ли не сверхъестественным путем, содержалось противоречивое заключение: несомненно талантливый человек оказался не в состоянии справиться с финансовой стороной своего популярного бизнеса. Его многочисленные долги оставались неприятным и необъяснимым фактом.

В разделе "Профессиональные дела" вызывал недоумение тот факт, что, сделав себе имя в мире фотографии как портретист, он тем не менее довольно дилетантски занимался чуть ли не всеми другими направлениями этой профессии – от моды до ландшафтов для календарей.

Именно по этому вопросу приводилось высказывание его бывшей супруги в разделе "Брачные дела": "Миссис Тернер, бывшая миссис Филипп Хольт, после развода вернувшая себе фамилию первого мужа, назвала в качестве одной из причин семейного разлада отказ мистера Хольта специализироваться в своей работе".

"– Выражено это было несколько иными словами", – вспоминал инспектор Гайд с кривой усмешкой. В официальном досье её слова приобрели более приличное звучание. На самом же деле между третьим и четвертым мартини она заявила:"– Этот человек – полный идиот! Он мог заткнуть за пояс Битона и Кэрша, если бы только подсуетился. Какие люди желали иметь портреты его работы! Герцогини стояли в очереди к нему на съемки. Много ли от него требовалось – быть чуточку повежливее, немного сдерживать себя – и его студия стала бы самой модной в городе. Но нет, разве можно было просить его об этом! Это он бы счел покушением на свою творческую свободу".

– Свободу для чего? – спросил тогда Гайд, несколько ошарашенный её гневом и язвительностью тона.

– Чтобы фотографировать все, что подскажет ему его гнусная фантазия, вспыхнула она и пропустила очередной стаканчик.

– Какие же объекты он выбирал для съемок?

– Любые! Людей, насекомых, машины – все, что придумывал своими куриными мозгами. Убийцы, покидающие скамью подсудимых; несчастные старики, копошащиеся под мостами через Сену; гусеницы, выползающие из куколок или откуда они там выполза ют. Все, что угодно, масса всего!

– Именно на этом он стал терять деньги?

– Точно. Разве можно выжать жирный гонорар из гусениц? Отказавшись специализироваться, он окончательно упустил шанс сделать карьеру. И даже когда зарабатывал какие‑то жалкие гроши, то либо отдавал их своему никчемному брату, либо тратил на дурацкие автомобили.

– Автомобили? Вы хотите сказать, что он…

– Конечно. Больше полугода машина у него не задерживается. Он напоминает мальчишку, которому шестипенсовая монета жжет руки. Он обхаживает новые машины, как другие мужчины бегают за девушками. И конечно же, каждый раз, когда меняет свою четырехколесную возлюбленную на новую модель, он теряет на этом не одну сотню. Ничего не смыслит в бизнесе, абсолютно несносный человек! Нужно быть святой, чтобы жить с ним.

Гайд продолжал расспрашивать (одновременно формируя собственное мнение о далеко не святой миссис Тэрнер), однако её ответы мало что добавили к уже сложившемуся портрету. Неприятностей из‑за женщин вроде не было. Если и существовала проблема с выпивкой, то она касалась скорее её, чем его. Другие излишества? Наведение справок в районе Бонд–стрит показало, что у Хольта много денег уходило на одежду, но эти траты не шли ни в какое сравнение с космическими масштабами расходов его жены. Гайд пришел к выводу, что брак Хольта развалился главным образом потому, что тот не мог предложить своей жене столь роскошный уровень жизни, на который она претендовала. Гайда до сих пор трясло при воспоминании об алиментах, которые получала эта милая женушка.

Инспектор тяжело вздыхал, перелистывая страницы досье. Здесь было все: происхождение, скромное, но основательное образование, феерическая профессиональная карьера; квартира со студией в Вестминстере; членство в престижных клубах; хобби (автомобили); спортивные занятия (плавание и гольф). Что это добавляло к портрету подозреваемого в убийстве? Сомнительное алиби и вечная нужда в деньгах (так удачно удовлетворенная крупной суммой, доставшейся после младшего брата) – об этом тоже говорилось в досье.

Гайд долго пребывал в глубоком раздумье, потом закрыл папку, черкнул короткую записку шефу и, откинувшись в кресле, стал набивать трубку. Долгое обдумывание собранных фактов привело его к решению: оснований для предъявления обвинения в убийстве нет. Пока нет. Шеф может отбросить версию как не нашедшую подтверждения, но Гайд намерен продолжать её разработку.

* * *

Когда несколько дней спустя был вынесен официальный вердикт, инспектор Гайд, казалось, счел его неоспоримым. Между тем вердикт определил случившееся как "самоубийство, не дающее достаточных оснований для определения психического состояния покойного". Только те, кто хорошо знали Гайда, могли догадаться, что на самом деле происходит в глубине его души. И один из них отважился на вопрос. Сержант Томпсон, наблюдавший, как внимательно инспектор изучал экземпляр книги Хи лари Беллока "Сонеты и стихотворения", возвращенный из лаборатории, рискнул спросить:

– Вернули чистым, как из карантина, не так ли, сэр?

– О, да, лаборатория отвела от книги всякие подозрения, – ответил Гайд, задумчиво взвешивая её на ладони. – Очевидно, они, как всегда, правы. И все же я не могу с ними полностью согласиться.

– Почему же, сэр?

– Понимаете, Томпсон, в книге не обязательно должны быть тайный код или послание, написанное невидимыми чернилами, чтобы… как сказать… чтобы она представляла интерес. Было бы весьма любопытно снова пустить её в обращение. Это могло бы привести в движение неизвестные нам силы, оказавшиеся не у дел, пока книга находилась у нас.

– Как вы полагаете поступить, сэр?

Инспектор Гайд потянулся за шляпой и как всегда мягко ответил:

– Что ж, начать следует с передачи всех вещей покойного его брату. Как вы считаете, сержант?

* * *

Инспектор стоял перед ярко–желтой дверью студии Филиппа Хольта в Вестминстере, собираясь позвонить. Когда его рука уже потянулась к кнопке звонка, взгляд невольно привлек поразительный портрет покойного Рекса Хольта в витрине. "Машинистки делают крюк, чтобы поглазеть на него", говорил Филипп Хольт, и инспектор теперь убедился в справедливости его слов.

Гайд не впервые видел этот портрет: в уменьшенном виде он появился на страницах некоторых воскресных газет. Рекс Хольт и в самом деле был, говоря словами его старшего брата, "фантастически красивым чертом".

"– Не слишком ли красив он оказался для себя самого? – подумал Гайд. И не следы ли слабости отразились в форме его челюсти, не терпимость ли к своим грешкам – в рисунке его полных губ? И если говорить откровенно, не было ли это лицо лицом испорченного ребенка, чьи приятные черты и отсутствие характера затянули его в глубокую трясину? Или все это результат моего больного воображения?"

Он нахмурился и нажал кнопку звонка.

Изнутри донесся стук каблучков по лестнице, и мгновение спустя дверь открылась. Ему улыбалось удивительно хорошенькое личико с зелеными глазами.

– Инспектор Гайд, если не ошибаюсь? Я видела вашу фотографию в журнале. Я – Рут Сандерс, секретарь мистера Хольта. Прошу, входите.

Она провела его вверх по короткой крутой лестнице и, хотя инспектор был счастлив в браке и очень серьезно относился к своей работе, он не мог не восхититься грациозной формой ног, мелькавших перед его глазами.

Минуя распахнутую дверь, он обратил внимание на хорошо оборудованную фотостудию, просматривавшуюся в глубине. Филипп Хольт был не один. В нише, у огромного окна с прекрасным видом на Биг–Бен, Темзу и часть зданий парламента, стоял коренастый солдат. В обезьяноподобной фигуре Гайд признал капра ла Энди Вильсона, лучшего друга покойного Рекса.

– Надеюсь, я не помешал? – вежливо спросил инспектор.

Солдат повернулся от окна, а Филипп Хольт приветствовал Гайда, привстав из‑за стола:

– Нет–нет, инспектор. Это – Энди Вильсон. Мне кажется, вы встречались?

Гайд и капрал кивнули друг другу, а Рут, наблюдая за ними, отметила почему‑то вдруг возникшую атмосферу отчужденности.

Капрал тут же собрался уходить.

– Я, пожалуй, отвалю, Филипп, – бросил он и потянулся к армейской сумке на "молнии".

– Прошу вас, не уходите из‑за меня, – торопливо сказал Гайд – Я зашел всего на минутку и лишь для того, чтобы вернуть вам книгу, мистер Хольт.

Он вынул поэтический томик из потрепанного портфеля и положил на стол, заваленный счетами, негативами и фотоснимками.

– В лаборатории его проверили и не обнаружили ничего примечательного. Теперь, когда дело официально закрыто, мы обязаны вернуть вам книгу.

– Вы тоже считаете дело закрытым, инспектор? – резко спросил Филипп. Власти, разумеется, могли назвать это самоубийством – надо же что‑то сказать в конце концов, – но у меня такой уверенности нет. А что вы сами думаете о причине смерти моего брата?

Гайд понимал, что все напряженно ждут его ответа. В глазах прелестной девицы угадывался интерес, смешанный с сост раданием; от Филиппа Хольта исходил прямой вызов; а капрал Вильсон – крупный, нескладный, смахивавший на обезьяну, у которого на голове под редкими светлыми волосами выступили предательские капельки пота – капрал Вильсон явно чего‑то побаивался.

Гайд решил, что время откровений ещё не пришло. Устремив пристальный безучастный взгляд на Энди Вильсона, он обратился к Филиппу:

– А что вы, мистер Хольт, об этом думаете?

– Вам чертовски хорошо известно мое мнение, инспектор. Рекс не пускал себе пулю в лоб, какая‑то свинья сделала это за него!

– Если вы располагаете уликами, подтверждающими ваше мнение, мистер Хольт…

– Разумеется, никаких улик у меня нет, инспектор, иначе я бы тут же отправился к вам. И тем не менее я настаиваю на своем: никто не заставит меня поверить, что он не был убит!

Энди Вильсон прочистил горло и старательно сглотнул слюну, смахивая на начинающего актера, собирающего всю волю в кулак перед первым выходом на сцену.

– Филипп хочет сказать, инспектор, что Рекс был свой парень, гуляка, любил пожить. Парни вроде него не стреляются, – голос капрала постепенно набирал силу. Обращаясь к Рут, он уже отважился ухмыльнуться: – А каков он был с девицами! Правда, Рут? Не испытывал никаких проблем…

– Ради Бога, Энди! – зло оборвал его Филипп.

Взгляд Гайда вновь скользнул по всем троим и остановился на фотографе. Его раздражение было очевидным.