Текст книги "Полегче на поворотах (сборник)"

Автор книги: Питер Чейни

Соавторы: Майкл Гилберт,Френсис Дэрбридж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

"– Чем же оно вызвано? – подумал Гайд. – Конечно, не одной вульгарностью Вильсона. Но чем?"

Взяв портфель, инспектор нарушил молчание:

– Боюсь, мне пора идти, мистер Хольт. – Подойдя к открытой двери, он обернулся, словно некая идея неожиданно пришла ему в голову. Пристально глядя на Энди Вильсона, он спросил: – Вы абсолютно уверены, что никогда не встречались в армии с Шоном Рейнольдсом? Я знаю, что уже спрашивал вас об этом…

– Не встречался, инспектор, – Энди Вильсон, казалось, успокоился. – Я считаю, этот тип – Шон Рейнольдс – просто миф.

Гайд задумчиво кивнул.

– Боюсь, что вы правы. Все наши запросы о нем ничего не дают. Абсолютно никто не подтверждает рассказ о несчастном случае в Гамбурге и жене, играющей на аккордеоне.

– Бог ты мой! – сердито воскликнул Филипп. – Я своими глазами видел фотографию. Здесь, в этом кабинете! Вы, что же, считаете, что я выдумал всю эту историю? Вот на этом месте Рекс вынул бумажник и показал фотографию женщины, с аккордеоном и её мужа, улыбающегося из‑за её плеча. И зачем, черт побери, я стал бы такое выдумывать?

Гайд упрямо покачал головой.

– Сожалею, сэр, но мы не нашли в вещах вашего брата ни бумажника, ни фотографии. Более того, армейское командование ничего не знает ни о Шоне Рейнольдсе, ни о несчастном случае в Гамбурге. Мы должны с этим считаться.

– Похоже, что вы уже готовы чертовски легко согласиться с таким решением, инспектор. На наведение справок о моем алиби вы потратили гораздо больше времени. Видимо, вы полагаете, что это я, возвращаясь из Марлоу, прокрался в "Королевский сокол" и убил своего брата? Не забывайте, какую кучу денег я получу в наследство!

– О, Господи, Филипп! – не удержалась расстроенная Рут. – Вам не следует так говорить!

По непроницаемому лицу инспектора ничего прочесть было нельзя.

– Мне нужно идти, сэр, – сказал он спокойно. – Всего хорошего, мисс Сандерс. Рад был познакомиться с вами. Всего хорошего, джентльмены.

Рут проводила инспектора вниз до двери, а Энди Вильсон извлек из кармана мундира огромный носовой платок и вытер пот со лба.

– Фу!.. Никогда не любил полицейских, и этот – не исключение.

– В чем дело, Энди? Совесть заговорила? – весело поинтересовался Филипп, направляясь в темную комнату за фотографиями.

– Можешь считать как хочешь, – громко отозвался Энди, – но я не люблю людей, сующих нос в мои дела, вот и все.

Рут услышала это замечание, поднимаясь по лестнице.

– А ты не думаешь, что другие тоже имеют право на личную жизнь, Энди? – едко заметила она, возвращаясь за свой стол.

– Извини, моя прелесть, но я не знал, что ты такая чувствительная.

Рут поджала губы и сделал вид, что занята делами. А ког да Филипп вернулся в комнату, сдержанно добавила:

– Ты учти на будущее, Энди, что у нас с Рексом ничего серьезного не было, ты же знаешь, да и все прошло давным–давно.

Энди был слишком простодушен, чтобы понять, что замечание это на самом деле адресовалось не ему. Он ухмыльнулся Филиппу, погладил по плечу Рут и, держа в руках свою сумку, заковылял по лестнице, бормоча под нос, что ему до смерти захотелось выпить пивка.

* * *

Вышло однако так, что в перерыве между двумя кружками пива он едва избежал смерти. Два часа спустя полиция подобрала его тело, распростертое на тротуаре на полпути между двумя пивными. В него кто‑то всадил три пули. Стреляли, очевидно, из машины на ходу. Свидетели честно признали, что они думали, как бы укрыться от пуль, а не о том, чтобы запомнить марку машины и находившихся в ней людей.

Инспектор первым сообщил новость Филиппу и Рут. Та осторожно поинтересовалась:

– Он не умер?

– Нет, мисс Сандерс, но находится в критическом состоянии и пролежит в больнице довольно долго.

– Ох, какой ужас! Мне так стыдно…

– Это не ваша вина, Рут, – спокойно заметил Филипп. – Не вы же в него стреляли.

– Мой язык хуже пистолета. Я так резко разговаривала с ним и теперь сожалею об этом. Это все оттого, что Энди всегда гладил меня против шерсти, даже когда в доброе старое время бывал здесь с Рексом. Я считала, что он дурно влияет на Рекса и…

– Мистер Хольт, – прервал её инспектор, – вы можете вспомнить, когда Вильсон ушел отсюда?

– Да. Буквально через несколько минут после вас.

– Так. Теперь могу я узнать, оба вы весь день оставались в студии?

– Думаю, да… Нет, погодите минутку, я выходил на полчаса, просто подышать воздухом. В этой темной комнате слишком долго не просидишь. Я прошелся по улице до моста и обратно. Рут выходила отправить письма и доставить пачку контрольных отпечатков в палату общин. – Инспектор поднял бровь, и Филипп пояснил: – Когда членам парламента требуется эффектный портрет, они приходят сюда.

– Понимаю.

Инспектор вынул изо рта трубку и начал её набивать. Филипп ждал, что на него обрушится лавина вопросов о точном времени каждого сделанного им шага – так было с его алиби в ночь убийства Рекса, – но они не последовали. Казалось, Гайд не проявляет особого интереса к случившемуся, и потому его очередной вопрос оказался полной неожиданностью.

– Мистер Хольт, сегодня утром я вернул вам книгу стихов. Не могу ли я ещё раз взглянуть на нее?

– Конечно, – Филипп стал перебирать на столе кучу снимков и писем, нахмурился, выдвинул ящики – вновь без результатно, потом обратился за помощью к Рут. Та ответила ему дру жеской улыбкой и энергично приступила к поискам, заметив при этом Гайду:

– У меня самый неаккуратный начальник на свете. Клянусь, он когда‑нибудь сунет не на место брюки и явится на работу без них.

– Ничего страшного, моя квартира неподалеку отсюда, – проворчал, оправдываясь, Филипп и продолжил поиски.

– Вы живете в этом доме, не так ли, сэр? – спросил Гайд.

– Да, моя квартира примыкает к студии. А соединяет их вот этот переход, – он указал на одну из дверей. – Очень удобно.

Рут прекратила поиски и сдалась.

– Ничего не понимаю, – сказала она, нахмурившись. – Не могла же она испариться! Я помню, как инспектор положил её здесь, на край стола…

Гайд позволил им поискать еще, затем, удовлетворенный, спокойно сказал:

– Не думаю, что вы найдете книгу, мистер Хольт. По правде говоря, она у меня здесь, с собой. – Он открыл портфель и достал оттуда книгу.

Рут и Филипп были поражены.

– Как, черт побери, она опять к вам попала?

– Из сумки капрала Вильсона.

– Из сумки?.. Вы хотите сказать, Энди взял книгу с моего стола?

– Может быть, если только вы сами её не отдали.

– Конечно не отдавал. Какого черта я стал бы это делать?

– Не знаю, сэр, – серьезно сказал Гайд. – А теперь я хо чу, чтобы вы внимательно подумали: был ли момент, когда он мог незаметно для вас взять со стола эту книгу?

– Нет… Не думаю. Мы все время были вместе.

– Мисс Сандерс не все время находилась здесь, сэр. Она весьма любезно проводила меня вниз к выходу. А где вы были в тот момент?

– Бог ты мой! И в самом деле, я на несколько секунд заглянул в лабораторию. Черт меня побери! Я всегда говорил, что Энди – жулик, но не думал…

Конец фразы заглушил телефонный звонок. Рут сняла трубку и повернулась к Гайду:

– Это вас, инспектор.

– Надеюсь, вы не будете возражать, – извинился инспектор. – Я предупредил, где меня можно найти, если срочно понадоблюсь.

Филипп понимающе кивнул, Рут передала Гайду трубку.

– Гайд у телефона. Да… продолжайте, сержант… Когда это было?.. понимаю… Он все ещё бредит?.. Верно!.. Нет, не делайте этого, оставайтесь с ним, а я буду держать связь с вами. Благодарю за звонок.

С задумчивым видом инспектор повесил трубку.

– Звонили из больницы. Энди Вильсон заговорил. Он в бреду, но кое в чем есть определенный смысл. Трудно сказать, где бред, а где правда.

– А что он сказал?

– Похоже, он обращается к вам, сэр. Он твердит:"– Филипп, уничтожь фотографию".

Наступило молчание, прерванное Рут, которая медленно повторила фразу:

– "Уничтожь фотографию"? Какую фотографию? У нас в студии тысячи фотографий. О какой из них он говорит?

Инспектор Гайд выжидал, продолжая внимательно наблюдать за Филиппом. У того мелькнула в глазах какая‑то мысль.

– А не мог ли он говорить о фотографии Рейнольдса с женой, как вы считаете, инспектор?

– Вполне возможно, – согласился Гайд.

– Но теперь‑то вы поверите, что такая фотография на самом деле существует? Или существовала?

Гайд промолчал.

– "Уничтожь фотографию", – протянул Филипп. – Все это прекрасно, старина Энди, но как это сделать, если у меня её нет?

Он начал мерить шагами комнату, а Гайд наблюдал за ним с нескрываемым интересом.

– Все‑таки я вот что вам скажу: я много бы отдал, чтобы снова держать в руках эту фотографию.

Не прошло и суток, как он вспомнил эти слова.

ГЛАВА 4

На следующее утро на столе инспектора Гайда зазвонил телефон, и с другого конца линии донесся возбужденный голос Филиппа Хольта.

– Есть новости, инспектор! Мне надо кое‑что вам рассказать.

– Я весь внимание. Слушаю вас…

– Этим утром моя секретарша задержалась с приходом на работу, и я сам просматривал почту. Там был большой конверт с моим адресом и лондонским почтовым штемпелем. Я сохранил его для вас.

– Очень хорошо. Продолжайте, сэр.

– Внутри конверта я обнаружил фотографию – портрет моего брата, точно такой же, как в витрине студии!

– Вашей собственной работы?

– Именно, инспектор! А когда пришла мисс Сандерс, мы долго ломали голову, пытаясь разгадать эту загадку, и в конце концов решили, что это, должно быть, просто шутка – кто‑то вынул портрет из витрины и послал его по почте.

– Не сказал бы, что удачная, – протянул Гайд. – Фотография действительно была из витрины, мистер Хольт?

– В том‑то и дело, инспектор, что портрет Рекса из витрины исчез, а на его месте висит фотография Шона Рейнольдса и его жены с аккордеоном!

Гайд долго молчал, переваривая услышанное, прежде чем что‑то сказать.

– Действительно, очень странно…

– Надеюсь, вы сумеете выяснить, кто же они все‑таки такие, возбужденно продолжал Филипп, – и тогда мы, наконец, сдвинемся с места.

– Я обязательно займусь этим, сэр. Сейчас же пришлю к вам человека за конвертом с фотографией. Он же осмотрит витрину.

– Прекрасно! Меня не будет все утро, но мисс Сандерс на месте.

– Могу я узнать, каковы ваши планы на сегодня?

Филипп несколько опешил от такого вопроса.

– Честно говоря, инспектор, я собирался отвлечься от дел и попробовать себя в роли сыщика, если вы не против. Вы сможете найти меня в Мейденхеде, в отеле "Королевский сокол", где я буду заниматься изучением книги регистрации гостей. Не возражаете?

Он едва сдерживал волнение, ожидая реакции инспектора. Но ответ Гайда был спокойным, с легким налетом иронии:

– Это свободная страна, сэр.

Филипп уже собирался повесить трубку, когда инспектор добавил:

– У меня единственный вопрос, мистер Хольт. Не можете вы или мисс Сандерс вспомнить, когда вы последний раз смотрели на витрину, – до того, как в ней кто‑то похозяйничал?

– О… Я не уверен… Вы же знаете, как это бывает, когда каждый день видишь одно и то же–ни на что уже не обращаешь внимания…

– Совершенно верно. Скажите, чья это была идея – взглянуть на витрину. Ваша или мисс Сандерс?

Филипп ответил не задумываясь.

– Будь я проклят, совершенно не помню. Кажется, идею подала Рут.

* * *

Видимо, Филиппу Хольту повезло – когда он приехал в "Королевский сокол", управляющего Тэлбота не оказалось, иначе никто и не подумал бы дать ему копаться в книге регистрации. Миссис Кэртис и занудно тянула время, но её сопротивление в конце концов было сломлено.

– Я прошу помочь мне в очень важном деле, миссис Кэртис, – настаивал Филипп, мобилизовав все свое обаяние. – Мне нужны имена и адреса всех гостей, живших здесь в ту неделю, когда погиб мой брат.

– О, дорогой мой, это довольно необычно, не правда ли? Я хочу сказать… Ну, наверно, ничего плохого тут нет, но все‑таки я не очень понимаю, зачем вам…

– Просто меня не удовлетворяет заключение властей, миссис Кэртис. Я наотрез отказываюсь верить, что мой брат покончил жизнь самоубийством! Я намерен копнуть глубже, ведь полиция спит на ходу.

– О, мне показалось, что инспектор Гайд такой очаровательный человек, настоящий джентльмен…

– В том‑то и дело: он слишком джентльмен. Лучше бы он действовал решительнее! Сколько драгоценного времени он упустил, занимаясь в основном расспросами обо мне! А ему следовало бы интересоваться подлинными преступниками. Например, теми, кто средь бела дня стрелял вчера в Энди Вильсона.

– Стрелял в Энди Вильсона? – миссис Кэртис перепуганно заморгала. Боюсь, я вас не совсем понимаю.

– Разве вы не читали об этом в газетах, миссис Кэртис?

Покачав головой, она одарила его улыбкой, которая в её юные годы бесспорно была обольстительной, но теперь выглядела куда скромнее. Пришлось Филиппу пересказывать ей историю с покушением на Энди Вильсона, и закончил он словами:

– Я считаю, покушение на Вильсона как‑то связано со смертью моего брата.

– О, Боже, какой ужас! И полиция тоже так считает?

– Понятия не имею, что считает полиция. Я устал от бесполезного ожидания, когда они начнут шевелиться. Вот почему я хочу сам провести небольшое расследование, – и он улыбнулся в надежде получить одобрение.

Видимо, ему это удалось. Во всяком случае, она согласилась разрешить просмотреть книгу регистрации.

– Ладно, мистер Хольт, но я должна сказать вам, что все гости, находившиеся здесь во время… в то время, мне лично хорошо знакомы. Кроме доктора Линдерхофа, конечно.

– О да, доктор из Гамбурга… Интересно, есть ли у меня шанс поговорить с ним?

Миссис Кэртис издала огорченный смешок.

– Только представьте себе! Доктор Линдерхоф выехал сегодня утром, после завтрака.

– Проклятие! – Чувствовалось, что Филипп хотел выразить ся покрепче, но не был уверен что хрупкие нервы миссис Кэртис выдержат. Он поспешно восстановил на своем лице любезнейшее выражение, а она, взмахнув ресницами, отправилась за книгой регистрации.

Затем она провела его в служебное помещение, где, по её словам, никто не будет ему мешать. Но, к досаде Филиппа, сама оставалась в комнате все время, пока он выписывал имена и адреса. Он задал множество вопросов о гостях отеля и уже приближался к концу списка, когда Альберт – тот самый мрачный официант, который давал показания, вошел с запиской для миссис Кэртис, и она покинула комнату.

Филипп воспользовался благоприятной ситуацией и, достав из портфеля миниатюрный японский фотоаппарат, торопливо сфотографировал страницы, которые могли, по его мнению, представлять интерес. Собираясь с этого начать, он боялся, что миссис Кэртис отнесется к этому неодобрительно и вообще откажет в его просьбе. А к тому времени, когда она вернулась, книга была снята на микропленку, а крохотный фотоаппарат спрятан.

Он собирал свои записи и благодарил миссис Кэртис за помощь, когда дверь в комнату без стука приоткрылась, и в щель наполовину просунулась высокая худая фигура.

– О, извини, Ванесса, я не знал, что у тебя гость, – медленная речь человека была невнятной и гнусавой.

– Заходи, Томас, – миссис Кэртис казалась взволнованной. – Войди и познакомься с мистером Филиппом Хольтом.

Фигура отделилась от двери и предстала взгляду Филиппа целиком.

– Мистер Хольт, – с каким‑то нервным смешком сказала миссис Кэртис, разрешите представить вам моего брата Томаса Квейла.

Посмотреть на Томаса стоило. Он был на несколько дюймов выше сестры, а от чрезвычайной худобы казался ещё выше. У темно–синего костюма были излишне высокие лацканы и чрезвычайно узкие брюки. Всю эту поразительную картину венчали белая гвоздика в петлице и незажженная сигарета в белом мундштуке. В руках он держал маленькую белую собачку.

Филипп протянул руку и пожал мягкую, безвольную кисть, казалось, едва державшуюся на запястье.

– Очень рад. Ты сказала – Филипп Хольт? Тот самый? Не вашу ли великолепную выставку на Флит–стрит я имел удовольствие недавно видеть?

– О, она прошла довольно давно, – радостно откликнулся Филипп, понимая, что ему льстят.

– Но мне она очень запомнилась. Особенно клошары на фоне туманной Сены. И ещё ваши шекспировские снимки. Такие фотографии не скоро забудешь.

– Благодарю вас.

– Ужасная вещь произошла с вашим братом. Примите мои глубочайшие соболезнования. Представляю, как вы огорчены. Такой ужасный удар…

– Да, вы правы.

– Как я понял, вы считали, что он в это время был в Ирландии?

– Да, он сказал мне, что едет в Дублин.

Квейл погладил мягкую белой шкурку крохотной собачки, которую держал на руках, и задумчиво добавил:

– Какой странный случай…

Миссис Кэртис выглядела встревоженной.

– Томас, если ты не возражаешь…

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – быстро отреагировал Филипп. – Я, почти закончил и уже убегаю.

Квейл широким жестом распахнул дверь, ожидая, когда Филипп соберет свои заметки и засунет их в портфель.

– Надеюсь, вскоре мы увидим вашу новую выставку, мистер Хольт? спросил Квейл.

– Боюсь, что не скоро. Мне все время подбрасывают работу рекламные агенства. А её не назовешь искусством с большой буквы. Увы, я нуждаюсь в деньгах.

– О, да, проклятая жизнь заставляет думать о деньгах. Как хорошо я вас понимаю!

– А вы тоже заняты в гостиничном бизнесе, – заинтересовался вдруг Филипп.

Квейл в притворном ужасе взмахнул безвольной рукой.

– Упаси Боже! Убирать за старыми чудаками грязную посуду и разносить грелки – это не для меня. Пусть уж Ванесса занимается такими делами. А я занят антиквариатом. У меня небольшое дельце в Брайтоне. Ничего особенного, однако помогает мне не умереть с голоду, не так ли, сестренка?

– Томас, ради всех святых, – запротестовала Ванесса Кэртис, а Филипп поспешно распрощался и вышел из комнаты. Он уже собирался покинуть отель, когда из‑за стоки его окликнул Альберт, намекнув, что хотел бы сказать ему пару слов по секрету. Филипп кивнул и остановился у парадного входа, под жидая. Его взгляд упал на сиреневый "остин", стоявший у подъезда. "Машина Томаса Квейла? "– подумал он. Она выглядела подходящей для такой персоны. Филипп вышел, чтобы поближе рассмотреть машину. Тут его догнал запыхавшийся Альберт и протянул ключ от английского замка.

– Думаю, он принадлежал вашему брату, сэр.

– О, благодарю вас.

– Дора, наша служанка, нашла его в двадцать седьмом номере.

– Это, должно быть, ключ от моей квартиры. Я одолжил его Рексу, когда он приехал в отпуск. Удивляюсь, как полиция не нашла его, обыскивая комнату.

– Он завалился в щель между досками пола. Дора никогда бы на него не наткнулась, если бы не было решено заново отделать комнату после вашего… – Альберт смущенно умолк.

– Я это хорошо понимаю, – успокоил его Филипп.

Альберт продолжал топтаться на месте, отчищая чуть заметные пятнышки на капоте сиреневой машины. Филипп протянул ему чаевые, на которые тот явно рассчитывал, и с одобрением в голосе спросил:

– Это машина мистера Квейла?

– Нет, сэр, я не знаю, где он поставил свою машину, – Альберт огляделся. – А это машина миссис Кэртис.

Филипп поблагодарил и сел в "лянчу", чтобы вернуться назад, в Вестминстер. Обычно, сидя за рулем, он поругивал или одобрял действия водителей встречных машин, но сейчас, задумавшись, просто не замечал их. Его мысли сосредоточились на беседе с Ванессой Кэртис. Перебирая в памяти детали разгово ра, он понимал, что мало чего добился, и к тому же рухнули его надежды на встречу с доктором Линдерхофом.

Поставив в гараж "лянчу", он повернул за угол и, подойдя к парадному входу, вставил в замок ключ, который дал ему Альберт. Ключ не поворачивался, что‑то в механизме заедало. Он вынул ключ, чтобы проверить, в чем тут дело, и в этот момент дверь открылась.

– Я увидела вас из окна, – сказала Рут. – К вам посетитель.

– Что‑нибудь важное? У меня так много дел…

– Думаю, для этого посетителя вы время найдете, – заметила Рут, пока они поднимались по лестнице. – Вас ждет немецкий доктор – тот, что был в отеле, доктор Линдерхоф.

– Боже мой! – Филипп был потрясен. – Да, конечно, я приму его, Рут! Он не сказал, зачем пришел?

– Нет, – покачала она головой. – Похоже, он не в своей тарелке.

Доктор Линдерхоф нервно расхаживал по кабинету. Время от времени он останавливался и, близоруко щурясь, всматривался в многочисленные портреты и ландшафты, развешанные по стенам. Когда Филипп вошел в комнату, на лице доктора отразилось то ли облегчение, то ли ожидание чего‑то. Такие лица встречаются в кабинете зубного врача: пациент идет на тяжкое испытание, зная, что ему станет легче, когда все кончится.

– Рад видеть вас, доктор! Я думал, вы уже вернулись в Германию.

– Мой самолет вылетает вечером, и я выкроил время посетить вас.

– Очень рад вас видеть. Чем могу быть полезен?

Линдерхоф выжидательно покосился на Рут, и та тактично вышла из кабинета. Доктор подождал, пока за ней закроется дверь.

– Я вам должен кое‑что сказать, – произнес он, понизив голос. – Не смогу спокойно вернуться в Германию, пока не расскажу. Это касается вашего брата.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – Филипп постарался подавить в своем голосе предательское волнение.

Линдерхоф нетерпеливо мотнул головой и глубоко вздохнул.

– Я не считаю, что ваш брат застрелился.

– Я такого же мнения, доктор. Но есть у вас что‑то конкретное?

Линдерхоф снова тряхнул седой шевелюрой.

– Не знаю, что на самом деле произошло той ночью, но я уверен, это не было самоубийством. Знаете, временами я себя неважно чувствую, у меня язва, и она меня порою беспокоит, особенно ночами. Той ночью я вынужден был подняться и пройти по коридору в ванную. На мне были ночные туфли, а ковры в отеле очень толстые, поэтому меня никто не мог услышать. Вы помните, мистер Хольт, где в "Королевском соколе"на втором этаже находится ванная?

– Да. Рядом с двадцать седьмым номером.

– Верно. Рядом с комнатой, где спал ваш брат. Но он не спал, он ссорился. Я слышал сердитые голоса.

– Вы уверены, что голоса доносились из номера двадцать семь, а не какого‑то другого?

– Уверен. С другой стороны ванной вообще нет комнаты.

Сердитые голоса доносились из двадцать седьмого номера!

– Вам не удалось услышать, о чем шла речь, доктор? Из‑за чего был спор?

– Только кое‑что. Но когда они повысили голос, я услышал, как ваш брат сказал:"– Я возвращаюсь в Лондон и не собираюсь торчать тут ни минуты с этой проклятой книгой". Вот что он сказал.

– Вы уверены? Вы уверены, что он произнес именно эти слова?

– О, да. Я слышал это совершенно отчетливо.

– А мужчина, с которым он ссорился, – что тот ответил?

– Это был не мужчина, мистер Хольт. – Линдерхоф замялся, его холодные голубые глаза беспокойно блеснули. – Голос был женский.

– Вы слышали, что она говорила?

– Она сказала:"– На вашем месте я бы подождала, даже если бы пришлось остаться здесь до конца недели". А ваш брат сердито закричал в ответ: "– Я не останусь здесь ни на день, и это окончательно!"

– Что произошло потом?

– Она, должно быть, упросила его говорить потише. Больше ничего не было слышно. Да я и не хотел. Нехорошо слушать… подслушивать. Я вернулся в свой номер, а утром был напуган страшной новостью, что ваш брат пустил себе пулю в лоб.

– А вы не слышали звука выстрела?

– Нет. Иначе я бы сообщил об этом полиции.

Филипп расхаживал по комнате, пытаясь решить, насколько достоверен рассказ этого явно неуравновешенного человека. Наконец он сказал:

– Не могу понять, почему вы не сообщили полиции об услышанном разговоре? Или я ошибаюсь, и ваши показания просто не попали в протокол следствия?

– Нет, я ничего им не сказал.

– Но почему же, доктор? Не потому ли, что не смогли узнать женщину по голосу?

Ответ Линдерхофа пригвоздил Филиппа к месту:

– Я узнал её. Это была миссис Кэртис.

– Миссис Кэртис? Хозяйка отеля?

– Да.

– Вы абсолютно уверены?

– Определенно. У неё голос… голосок, как у недовольного ребенка, его невозможно перепутать.

Филипп устремил проницательный взгляд на доктора. В нем росло убеждение, что тот говорил правду. И все же…

– Просто невероятно, доктор! Обладая такими важными уликами, вы идете ко мне, а не в полицию. Почему? Что, черт возьми, помешало вам рассказать все инспектору Гайду?

Маленький немец, казалось, пришел в полное замешательство. Он передернул плечами и пробормотал что‑то непонятное на родном языке.

– Ладно, доктор. Только между нами. Даю слово, что об этом никто больше не узнает.

– Ну, хорошо. Это должно, как вы говорите, остаться между нами. Я не мог рассказать в полиции потому… потому, что хочу избежать в данный момент упоминания в прессе своего имени. Любой намек на скандал меня разорит. На следующей неделе я должен предстать перед врачебным трибуналом в Гамбурге. Против меня выдвинуты… определенные обвинения. Если дело обернется для меня плохо, я буду лишен возможности заниматься врачебной практикой.

– В чем же вас обвиняют?

– Сплошная ложь! – Линдерхоф запнулся, его лицо побагровело от гнева. – Ложь, состряпанная бездельниками, которые от нечего делать суют свой нос в чужие дела. Вам скучно будет выслушивать детали, но, уверяю вас, я восстановлю свое доброе имя. Я приехал В Англию, чтобы ни один немецкий газетчик не смог разыскать меня, и поэтому я не могу позволить себе быть замешанным в какие‑то дела с вашей полицией. Как видите, положение у меня очень сложное.

– Вижу…

Это была странная история, но звучала она правдоподобно. Очевидно доктор выдержал нелегкую борьбу с собственной совестью, прежде чем решился на этот рассказ.

– Вы очень верно поступили, придя ко мне, доктор. Я высоко ценю ваш поступок.

– В самом деле? В таком случае не окажете ли мне ответную любезность?

– Безусловно, если смогу.

– Если вы воспользуетесь полученной от меня информацией, пожалуйста, не упоминайте моего имени в течение следующих нескольких дней. После того, как на той неделе мое дело закончится, мне все уже будет безразлично.

– Очень хорошо, доктор.

– Благодарю вас. До свидания и удачи вам!

– Благодарю и в свою очередь желаю вам, доктор, всяческого успеха.

Они пожали руки, и Филипп проводил Линдерхофа до двери. Когда он вернулся, Рут стояла посреди кабинета, глаза её возбужденно блестели.

– Вижу, вы подслушивали, – спокойно сказал Филипп.

Она озорно улыбнулась.

– В обязанности образцового секретаря, к вашему сведению, входит знать, чем занимается её начальник в рабочее время.

Филипп не был расположен к фривольной болтовне и уже собрался одернуть Рут, когда зазвонил телефон.

– Спасительный звонок! – усмехнулась Рут, а Филипп не смог подавить гримасу досады. Подняв трубку, она вновь стала образцовым секретарем. Фотостудия Хольта… Да… Кто говорит?.. Одну минутку. Это миссис Кэртис, она хочет поговорить с вами.

Филипп взял трубку.

– Миссис Кэртис? Это Филипп Хольт. Чем могу служить?

Рут внимательно наблюдала за ним. Вот он слегка нахмурил брови и ощупал карман.

– Да… Да, ключ у меня… Вы наверно правы, он действительно не подходит к моей двери… Хорошо, миссис Кэртис, я верну его вам… Нет–нет, если это важно, я лучше сам привезу его. Не составит никакого труда… Завтра я навещу вас в отеле. Да, миссис Кэртис, я настаиваю на этом. К тому же мне хотелось бы побеседовать с вами.

Жгучее любопытство пересилило у Рут угрызения совести. Она прошмыгнула в дверь, ведущую в квартиру Филиппа, и схватила отводную трубку в гостиной.

Послышался недовольный голос миссис Кэртис:

– О чем вы хотите говорить со мной, мистер Хольт? Утром я рассказала все, что вас интересовало.

– Я хочу поговорить о своем брате, миссис Кэртис.

– Но мы уже все обсудили…

– Да, и весьма подробно. Казалось, все выяснили. И все же мне кажется, вы кое о чем забыли.

– Я… я вас не понимаю.

– Разве, миссис Кэртис? Скажите, почему вы не упомянули, что были в номере Рекса той ночью, когда он погиб?

Несколько секунд на другом конце провода молчали. Потом Ванесса Кэртис разразилась шквалом бессвязных протестов. Филипп оборвал её излияния.

– Такие вопросы вряд ли стоит обсуждать по телефону. Завтра утром я приеду к вам.

– Нет! Не делайте этого… Только не в отель, не сюда.

– Почему же?

– Это… просто неподходящее место, вот и все. Давайте встретимся где‑нибудь в другом месте. Например, в ресторане.

– В Мейденхеде?

– О нет. Где‑нибудь поблизости, скажем, в Виндзоре. Там есть кафе, неподалеку от замка, называется "Выбор Хобсона". Вы его знаете?

– Найду. Когда мы встретимся?

– О, Боже! В одиннадцать вас устроит?

– Вполне, миссис Кэртис, – сказал он мрачно и положил трубку.

Рут стремглав помчалась обратно. Филипп строго взглянул на нее.

Он должен был признать, что ему повезло с секретарем, хотя Рут вела себя нахально и порою его раздражала. Она умело справлялась с канцелярской работой и проявила известные способности, освободив его от сравнительно несложной работы по ретушированию и обработке снимков. Иногда она сопровождала его в деловых поездках, оказавшись полезным помошником, и хотя их связывали строго деловые отношения, он не мог отрицать, что её внешность радовала глаз, а её общество доставляло удовольствие.

Он уже собирался прочитать ей мораль, но, взглянув на нее, смягчился. В это время в дверь позвонили. Нахмурившись, он произнес тоном не слишком суровым, но достаточно сухим, чтобы испортить ей настроение:

– Не найдется ли у вас времени открыть дверь, Рут?