Текст книги "Падение Трои"

Автор книги: Питер Акройд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В тот же день ближе к вечеру Торнтон, увлеченный изучением глиняных табличек, сопоставлением их сходства и различия, вдруг услышал похожий на вздох низкий звук, идущий откуда-то из-под ног. Стол, за которым он работал, затанцевал; постель затряслась, а затем, когда вздох перерос в рев, пол заходил под ногами. Ведро с водой раскачивалось, выплескивая воду.

Инстинкт гнал Торнтона наружу, но прежде всего следовало обеспечить безопасность табличек. Торопливо, поскольку толчки становились все сильнее, он собрал их и сложил в два брезентовых мешка, в которые убирал пропыленную рабочую одежду. Когда он выбежал наружу, Оберманн и все остальные стояли рядом с раскопом, а множество рабочих сбегало по холму на равнину.

– Нам здесь ничего не грозит! – крикнул Оберманн. – Троя пережила не одно землетрясение.

Деревья на холме и на равнине раскачивались из стороны в сторону, дощатые крыши двух домов обрушились; рев земли, казалось, раздавался из-под холма и распространялся по всей равнине. Земля покрывалась рябью и колебалась, словно была морем.

– Зевс говорит! – снова крикнул Оберманн. – Напоминает нам о своей мощи.

Торнтон поискал взглядом Софию. Она стояла рядом с Лино, обняв его за плечи, и выглядела совершенно спокойной среди всего этого столпотворения. Глаза Лино быстро двигались вправо-влево, но он тоже не обнаруживал страха. Торнтону показалось, что Оберманн прав и что Троя каким-то образом защищена от бед. Он с удивлением увидел появившуюся в восточной части раскопок трещину, сквозь которую стала видна небольшая каменная комната.

Толчок длился не более минуты, затем над холмом и равниной поднялось облако пыли, подхваченное порывом ветра. Оно взлетало все выше и выше, пока не смешалось с плывущими облаками.

– Мы услышали рев богов, живущих под землей. К Зевсу присоединились сыновья Теллус, богини Земли! – Оберманн повернулся к Торнтону. – Должно быть, таким образом сам Приам слышал голоса незримого! – Он пребывал в восторженном состоянии, Леонид стоял рядом с ним, и в облаке пыли они были неотличимы друг от Друга.

Слезы лились из глаз Торнтона – не от радости или жалости, но оттого, что в глаза ему попала пыль. Он вытер лицо рукавом рубашки и направился к Софии и Лино.

– Вам нужна помощь? – спросил он их.

– Напротив, – ответил Лино. – Мы намеревались идти на помощь к вам. София сказала, что вы плачете.

– Боюсь, от боли, а не от горя. Везде пыль.

– Деревья плясали?

– О да.

– Наверное, замечательное зрелище. – В первый раз Торнтон услышал от Лино намек на собственную слепоту.

– Земля стала как морские волны, – сказала София. – Это было величественно. Великолепно.

– Вы видели, что открылось в земле? – спросил ее Торнтон. – Огромная расселина в восточной стороне.

– Нам отсюда не видно, – ответила она. – Пойдемте, мсье Лино. Посмотрим. – И они пошли, осторожно ступая, будто это были их первые шаги по земле, и Оберманн последовал за ними.

– Мы в безопасности, София. Боги верят в нашу судьбу.

– Счастливые боги, – заметил Лино.

– Если бы вы могли видеть равнину, – сказал ему Оберманн, – вам открылась бы панорама, достойная Мантеньи [22]22
  Андреа Мантенья(1431–1506) – итальянский художник, представитель падуанской школы живописи.


[Закрыть]. Телемак, тебе следует съездить в деревню, взглянуть, не нужна ли там помощь. Теперь же. А где Кадри-бей?

– Он остался с рабочими, – объяснил Леонид. – Они побежали к подножию холма.

– Там должно быть безопасно. Ну, друг мой Торнтон, как вам наш троянский климат?

– Бодрящий.

– Бодрящий? – Оберманн громко рассмеялся. – Какое подходящее, чисто английское определение. Но тут кроется нечто более древнее. Более темное. Предзнаменование. Предостережение.

– Не могу представить, сэр, почему нас надо предостерегать.

– Дайте же волю воображению, мистер Торнтон. Вы заметили эту щель в земле?

– Мы собирались осмотреть ее.

– Этот дар хранился для нас. Имейте в виду. Мы должны обнаружить здесь нечто очень важное. – Они осторожно шли к только что открывшейся в земле щели, сквозь которую можно было различить очертания прямоугольной комнаты.

– Отсюда надо убрать золу и землю, – сказал Леонид.

– Не важно. Думаю, я нашел то, что искал. – Оберманн подошел и встал у боковой стены комнаты, за которой на невысоком каменном ограждении лежала плоская плита. – По-вашему, что это, мистер Торнтон?

– Не могу сказать.

– Гробница. Это культовое пространство, священное место, и гробница находилась рядом с ним. Давайте быстрее, нам нужно отодвинуть плиту, пока Кадри-бей с рабочими внизу. У меня раньше уже были сложности с найденными останками. Турки хотят похоронить их вопреки всем правилам высокой науки. Если мы успеем опустошить могилу до их возвращения, будет прекрасно. Телемак, спустись к Кадри-бею и предупреди, что продолжать раскопки небезопасно, пока я тщательно не осмотрю все вокруг. Заплати людям и скажи, пусть приходят на той неделе. Кадри-бей трус, он останется с ними. Торопись.

– Вы хотели, чтобы я поехал в деревню.

– Я передумал. Деревенские подождут.

Леонид побежал вниз по склону, а Оберманн стукнул кулаком по плите.

– Она не пуста, – сказал он. – Там, внутри, что-то есть. Когда вернется Телемак, мы сдвинем эту крышку. – В тишине отчетливо прозвучало каждое слово. – Кругом пыль.

Облако пыли начало опускаться.

Торнтон боялся новых толчков. Может быть, это была обманчивая тишина, которую того и гляди прервет новое землетрясение? В первый раз он заметил, что в небе, отбрасывая на холм длинную тень, кружатся сотни птиц, гнезда которых были повреждены или разрушены.

София подняла взгляд в тот же момент.

– Странное зрелище, – сказала она ему. – Все стало таким странным.

– Понимаю. Вы заметили, что птицы не кричат?

– Да, и это самое удивительное.

Вернулся Леонид.

– Рабочие разъехались по своим деревням, – сказал он Оберманну, – проверить, что стало с их семьями. Кадри-бей скачет в Чанаккале посмотреть, какой урон нанесен городу.

– Отлично. Пусть он подольше не возвращается. Телемак, нам нужна твоя сила. Вы готовы, господа?

Леонид и Лино, Оберманн и Торнтон попытались поднять каменную плиту с каменного ограждения.

– Слишком тяжелая, – сказал Оберманн. – Придется сдвигать ее дюйм за дюймом. София, ты не принесешь мне молоток и клин? Мы должны отделить плиту от скалы.

– Но ведь нужно зафиксировать, как она здесь лежит?

– У вас нет фотоаппарата, мистер Торнтон.

– Я могу зарисовать.

– Тогда рисуйте. У Телемака есть фотоаппарат, но подготовка займет слишком много времени. Разве нет, Телемак?

– Если вы заинтересованы в скорости…

– В высшей степени. Как ни в чем другом.

Торнтон вернулся к себе. Дом устоял, но он предпочел оставить брезентовые мешки с табличками за дверью. Он вернулся с карандашом и блокнотом и стал быстро зарисовывать комнату с каменным ограждением.

София подала Оберманну молоток и клин. Он начал вбивать клин между плитой и камнем, которые были разделены слоем слежавшейся земли. Работа шла быстро и ловко. Оберманн прошел все стороны плиты, в то время как вокруг продолжала кружиться пыль. Казалось, настали сумерки, – огромные стаи птиц закрывали небо.

– Теперь, – сказал он, – мы можем легко сдвинуть плиту. Если мистер Торнтон кончил рисовать, мы будем рады его участию.

– Еще несколько минут, сэр.

– Разве не странно, Лино, что нас больше интересует внешний вид, чем то, что внутри? Коща вы изучаете вазу, она возникает у вас в мозгу. Вы воссоздаете ее. Вы видите ее внутренним взором, такой, какой она когда-то явилась первому владельцу. Ни рисунок, ни фотография не могут это передать.

Торнтон присоединился к ним, и четверо мужчин – по одному на каждый угол плиты – стали сдвигать крышку с углубления в камне. Плита медленно поддавалась, наконец, стала видна внутренность каменной полости. Там находился маленький скелет, лежавшей в позе эмбриона; кости были окрашены красным, рядом с черепом лежала головка нефритового молотка. Софии показалось, что Оберманн глядит на находку скорее с ужасом, чем с удивлением. Торнтон потряс головой и запустил пальцы в волосы.

– Что это? – спросил Лино. – Что вас испугало?

– Это ребенок, – сказал Торнтон. – С его костей сняли плоть, а сами кости напудрили красной охрой.

– Я видел такое раньше. – Оберманн пристально смотрел на маленькие кости. – У древних племен Монголии.

– Это типично для поздних мезолитических погребений. – Торнтон был готов спрыгнуть в небольшое углубление, но удержался; по правилам первым должен был войти Оберманн.

– Мне не нравится такая классификация, мистер Торнтон. Я нахожу ее слишком неточной. Кроме того, что общего у каменного века с этим уровнем Трои?

– Нужно достать скелет, – сказал Лино. – Мы не сумеем изучить его там.

– Невозможно, – ответил Оберманн. – Он слишком хрупок. Может рассыпаться на кусочки или просто в пыль. Кто знает, к чему приведет внезапное воздействие воздуха?

– Тогда нам надо действовать быстро. Дайте руку, мистер Торнтон.

Не дожидаясь разрешения Оберманна, Лино быстро шагнул в углубление и с помощью Торнтона опустился на колени рядом со скелетом. Торнтон стал негромко описывать расположение и позу тела, а Лино пробежал пальцами по красноватым костям. Торнтон заметил наконечник стрелы, лежавший рядом с шеей, под головкой молотка, и что-то прошептал Лино.

Оберманн наблюдал за ними.

– Я как в лихорадке, – проговорил он, – жду, что вы скажете.

– Это мальчик лет восьми-десяти, не больше.

– Кости тонкие. Хорошей формы. Череп имеет овальную форму. Височная область увеличена, в теменной области углубление.

– Вам придется, мсье Лино, перевести это для моей жены.

– Она поймет и так. Мальчик был убит стрелой, попавшей в шею. Наконечник стрелы лежит рядом. Он положен специально. И в верхней части позвоночника есть перелом.

– Это невозможно. – Оберманн говорил очень громко.

– И я должен сказать еще одну вещь. Его плоть была съедена. На костях многочисленные царапины, которые могли быть сделаны только ножом.

– Вдвойне невозможно. Гомер ничего не писал о каннибалах.

– Посмотрите сами, – предложил Торнтон.

– Мне не обязательно смотреть. Это не город смерти.

София смотрела на птиц, которые, казалось, плыли в небе над ними.

– Это город жизни, – сказала она. – Жизнь алчна. Такой ее сотворил Бог. Жизнь должна продолжаться.

Мужчины, поглощенные спором, не обратили на нее внимания.

– Кроме того, – сказал Оберманн, – эти метки могли оставить птицы, питающиеся падалью, когда отрывали куски плоти.

– Они слишком аккуратные. Слишком одинаковые. – Лино постукивал по малоберцовой кости мальчика. – Они сделаны последовательно.

– Ни один из вас не имеет ни малейшего представления об археологии. Я открыл новый мир, а вы хотите омрачить его. Вы хотите, чтобы он пал.

Все подняли головы, встревоженные внезапной переменой ветра. Никакого шума не было, но внезапно раздался мощный толчок. Мужчины инстинктивно вцепились друг в друга, София прижалась к ним, охваченная внезапным ужасом. Они стояли в кружок около маленькой могилы. Толчок продолжался несколько секунд, затем все успокоилось.

– Мы пережили последний толчок, – сказал Оберманн. – Больше ничего не произойдет.

– Взгляните на кости! – воскликнул Леонид.

Кости распадались на глазах, крошась и превращаясь в пыль при контакте с воздухом. Оберманн быстрым движением попытался собрать их, но череп и часть грудной клетки рассыпались у него в руках. Вскрикнув, он шагнул назад, причем Торнтону показалось, что скорее это был победный клич, а не тревожное восклицание.

– Кости исчезли, – прошептала София Лино. – Они рассыпались под воздействием воздуха.

– В этом нет ничего необычного. Я знаю случаи, когда мечи и молоты рассыпались в пыль.

– Словно они не хотели, чтобы их обнаружили.

– Они не хотели продолжать существовать. Их труд был исполнен.

– Ваша каннибальская теория исчезла, мистер Торнтон. – Удовольствие Оберманна было заметно всем. – Все свидетельства исчезли. – Он стряхнул с рук пыль. – Была явлена воля богов.

– Но я видел это, сэр.

– Ваши глаза, возможно, обманулись, мистер Торнтон. Ты видел что-нибудь, Телемак?

Леонид покачал головой.

– София?

– У меня не было возможности, Генрих.

– У меня тоже. – Оберманн переводил взгляд с одного на другого. – Я ничего не видел. Ничего, что могло бы опровергнуть самую знаменитую в мире поэму.

София заметила озабоченность и удивление Торнтона. Когда он пошел к себе, она догнала его и легко тронула за плечо.

– Я знаю, что вы расстроены, Александр. Я не прошу вас простить моего мужа. Он…

– Вандал.

– Не так резко. Мы в Греции называем таких людей одноглазыми. Он видит только то, что хочет.

– Как циклопы.

– Да. Но ведь Улисс перехитрил циклопов, верно? – Она с минуту была в нерешительности. – Ищите ваши свидетельства где-то еще. На табличках. Если вы найдете их там, моему мужу придется признать вашу правоту. Я уверена. Ищите доказательства.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

На третий день после землетрясения София увидела вороного коня с всадником, медленно двигавшегося по равнине. Казалось, конь шел как-то неровно, а когда он приблизился, София поняла, что всадник пользуется дамским седлом. Всадник, весь в черном, напоминал какой-то странный вырост на коне, София узнала высокую сутулую фигуру преподобного Десимуса Хардинга. Он пробуждал воспоминания о странной смерти Уильяма Бранда, и она ощутила беспокойство. София подождала, пока он привяжет коня в молодой дубовой роще и поднимется на холм.

– Добрый день, фрау Оберманн, надеюсь, вы в добром здравии после этого землетрясения.

– Добрый день, отец. Да. Мы все в порядке. И в хорошем настроении.

– Рад слышать. – Почему-то он казался разочарованным. – Я никак не мог успокоиться и решил увидеть разрушения собственными глазами.

– Здесь нет разрушений, преподобный. – К ним подошел Оберманн. – Мы видали виды, как вы выражаетесь. И выдержали бурю.

– Я рад, сэр. Очень рад. – Какое-то мгновение у Хардинга был расстроенный вид. – Я слышал совсем другое от английского посла. Мы все очень сожалели о ваших несчастьях.

– "Молва понеслась и наполнила город слухами", мистер Хардинг.

– Да, как говорил Вергилий. Я помню, что вы прекрасно знаете Вергилия. – Намек на обряд очищения дома в деревне был совершенно очевиден. – Не могу не думать, что смерть этого американца была своего рода знамением.

– Мы не обсуждаем это, сэр.

– Разумеется. Конечно. Это бестактно. – Хардинг прочистил горло. – Посол считает, что ваши раскопки очень сильно пострадали.

– Лейард ошибается. – Сэр Остин Лейард, английский посол в Константинополе, был в свое время археологом. Это он обнаружил дворец Синахериба в Ниневии. – Не в первый раз.

– Мы не должны так говорить, герр Оберманн. О нет. – Хардинг выглядел довольным. – Сэр Остин не поблагодарит нас.

– Он ничего не понял в стенных рельефах, – сказал Оберманн. – И не разобрался в ромбическом узоре.

– Пусть эксперты ссорятся между собой, дорогая леди. Мы не разбираемся в таких вещах, – обратился он к Софии, хорошенько запомнив критические высказывания Оберманна. – Так, значит, вы не пострадали?

– Троя процветает, как вы сами видите. Задело ли землетрясение Константинополь?

В пригородах толчки чувствовались, но старый город выстоял. Однако турки, как известно, не отличаются самообладанием. Крик и стон стояли ужасные. Я думал, настал конец света. – Судя по выражению лица Хардинга, он, казалось, приветствовал этот момент. – Толчки едва заметные, ну, скажем, достаточные, чтобы задребезжали чашки, но не больше.

– Пойдемте, преподобный. Разрешите мне показать вам наши находки. – Оберманн взял Хардинга под руку, тот без большого желания повиновался, и они пошли по Трое. – Планировка простая, как видите. Вот эта крутая улица, вымощенная плитами, идет от единственных ворот на западной стороне. Вы заметили вон там фундамент?

– Этот город стоит перед моим мысленным взором многие годы, герр Оберманн, сойдя со страниц божественного Гомера.

– Вам не стоит говорить " божественный". Не при вашей профессии.

– Полет фантазии, дорогой сэр.

– Это я могу назвать его святым из святых, а в ваших устах такие слова звучат богохульством.

– Но мы можем назвать его "священным", правда? Это не смутит даже самую чувствительную совесть.

София подозревала, что совесть Хардинга была не слишком чувствительна.

– Генрих говорит, что в Гомере больше красоты, чем в Библии. Вы согласитесь с ним, отец Хардинг?

– Разумеется, это старейшая в мире написанная поэма. В ней масса удачных мест. Я не "отец", дорогая леди, в моей церкви я "преподобный". Это тонкое различие.

– А сейчас вы на земле богов и героев, – сказал Оберманн. – Видите, главная улица ведет к дворцу? – Он стукнул по земле тростью. – Мы выкопали тысячи кубических метров всякого мусора. Мне пришлось построить дорогу, чтобы вывозить его. Здесь были огромные напластования мусора, дорогой сэр, до пятидесяти футов в высоту!

– Меня не волнуют подробности, герр Оберманн.

– Конечно, поэтому вы и священник. Вам виден слой, лежащий поверх вон тех камней, словно черный туман? – Оберманн указывал тростью на маленькие разрушенные комнаты. – Во время большого пожара ветер гнал пламя с юго-запада, от городских ворот, на северо-восток. Все сокровища найдены на юго-восточной стороне.

– Драгоценности, дорогой сэр? Ахмед Недин будет несказанно рад услышать это. – Десимус Хардинг побывал в музее древностей в Константинополе и познакомился с Ахмедом Недином. Недин обожал все английское, и провел с преподобным Хардингом вечер за кальяном.

– Драгоценные для меня, сэр, – поспешно добавил Оберманн, испугавшись, что сказал слишком много. – Глиняные статуэтки. Чаши.

– Ничего ценного?

– В Трое ценно все.

– Но мистер Недин уверен, что музею вскоре будет передана масса золотых украшений. – Хардинг смотрел на Оберманна напряженно, можно сказать, жадно. – Я рассказывал вам о мече?

– О мече? О каком мече? – голос Оберманна звучал резко. – Я не знаю ни о каком мече.

– Успокойтесь, дорогой сэр. Я имею в виду меч Константина Двенадцатого.

– Последнего императора Византии. И что?

София заметила неожиданное волнение мужа.

Она подумала, что существуют какие-то запутанные связи между Генрихом Оберманном и Ахмедом Недином, между обещанной "массой украшений" и внезапно обнаруженным в раскопках мечом. Но ей не хотелось вникать в эти связи.

– Он был разбит Мехмедом Вторым? – спросила она у мужа.

– Он известен как Мраморный император, – ответил за него Хардинг. – Но мрамор оказался слабым.

– И дело закончилось падением Византии, – добавил Оберманн.

– Золотая империя рассыпалась в прах. – Хардинг с удовольствием произнес эту фразу. – Турки завоевали славную страну. Но я должен рассказать вам о мече, герр Оберманн.

– Если хотите.

– Один турецкий торговец древностями, известный как Иссед Сака…

– Я с ним знаком, – сказал Оберманн. – Все знают, что он развратник. Содомит.

– Он принес Ахмеду Недину меч и уверял, что это меч Константина Двенадцатого.

– Не верьте ему.

– Музейные специалисты подтвердили византийское происхождение меча.

– Подделка. Нетрудно изготовить.

– Именно такой была и моя реакция, дорогой сэр. Вы бы удивились, узнав, сколько подделок поступает в музей.

– Тренированный взгляд отличит их.

– Так ли? – Хардинг заинтересованно смотрел на Оберманна. – Ловлю вас на слове.

Оберманн выглядел обиженным.

– Вы всегда можете положиться на мое слово.

София заметила, что муж мрачнеет.

– Вот мистер Торнтон, – сказала она. – Познакомьтесь с ним, преподобный мистер Хардинг.

Хардинг какое-то время не слышал ее, продолжая обращаться к Оберманну:

– Ахмеду Недину были подарены несколько других мечей, о каждом из которых говорилось, что он принадлежал Константину Двенадцатому. Недин намеревался устроить небольшую выставку по этому поводу.

– Если он захочет, я приеду в Константинополь и обнаружу среди них подлинный.

– Вы ведь с ним не так давно виделись, правда? Когда мы обедали, он превозносил ваши достоинства.

Оберманн ответил не сразу.

– Я был у него с кратким визитом. У меня не было времени обсуждать с ним что-либо. А, вот и ваш соотечественник. Разрешите представить вам Александра Торнтона из Британского музея.

– Очень рад. Будем приветствовать друг друга на турецкий манер?

Торнтон не знал, что он имеет в виду. Он собирался поцеловать Хардинга в щеку, но тот в смятении отступил на шаг.

– Так не годится, – сказал Оберманн. – Англичане никогда не целуются. Во всяком случае, прилюдно. – Он обнял Софию за талию и захохотал во весь голос.

Вечером, за ужином, Десимус Хардинг вернулся к теме падения Византии.

– Все золото непременно обращается в пыль, – сказал он. – В мире нет такой красоты или такого великолепия, которые не были бы тленны.

– Напротив, – заметил Лино, – золото переживает время.

– О сэр, вы имеете в виду лишь чаши и сосуды.

– Вы неверно меня поняли. Я имею в виду идеалы. Стремления. Идея Трои живет тысячи лет. Слава Византийской империи до сих пор светит миру.

– Чепуха какая, – сказал Оберманн, – сравнивать Трою и Византию. Они не имеют отношения друг к другу.

– Они, возможно, ближе, чем вы думаете, герр Оберманн, – Десимус Хардинг с улыбкой обратился к нему. – После падения Константинополя султан Мехмет Второй, завоеватель города, отправил Папе Римскому письмо. Султан высказывал сожаление, что Его Святейшество испытывает к нему неприкрытую враждебность, в то время как у них, в конце концов, общие предки. Мехмет объяснил, что тевкры, троянцы, от которых произошли итальянцы, того же происхождения, что и турки, – говоря это, Десимус Хардинг продолжал улыбаться.

– Смехотворно, – сказал Оберманн, – и нелепо.

Кадри-бей внимательно прислушивался к обмену репликами.

– Нет, это не чепуха, герр Оберманн, – вмешался Кадри-Бей. Многие турки верят, что захват Константинополя был местью за падение Трои, греки сполна заплатили за свое коварство. Вы как– то спрашивали меня, почему турецкие крестьяне почитают могилы гомеровских героев. Теперь я отвечаю вам. Они поклоняются своим предкам.

– Это глупость. – Оберманн поставил стакан. – Безумие. Поверить не могу, что слышу это от вас. – Софии стало ясно, почему Кадри-бей так пристально следит за раскопками. Он считает, что охраняет древнее имущество своей страны. – Разве я не разъяснил это всему миру? Турки это азиаты с востока. Троянцы были европейцами с се вера.

– А где ваши доказательства, сэр? – В спор вступил Александр Торнтон, все еще не простивший Оберманну откровенного пренебрежения детским скелетом.

– Доказательства? Доказательства здесь. – Оберманн коснулся своей головы. – И здесь. – Он показал на сердце. – Другого руководства мне ненужно.

– Это не то свидетельство, – сказал Десимус Хардинг, – которое можно представить суду.

– Никакой суд не обвинит меня в идеализме. Даже английский. – К Оберманну вернулось хорошее расположение духа. – Кроме того, у меня есть свидетель. Рядом стоит Гомер. Неужели вы действительно верите, что Гектор и троянские воины были предками турок? Я нисколько не хочу оскорбить ваш народ, Кадри-бей, но он не из таких, что порождают героев.

– Это не так, герр Оберманн, – снова возразил Хардинг. – А Мехмет, победитель Мраморного императора? А султан Мурад? А Сулейман Великолепный? Каждый из них достоин того, чтобы быть воспетым Гомером.

– Ну, я не стану спорить со священником.

– Священник, как всегда, говорит правду. – Кадри-бей не хотел оставлять тему. – Турки не менее отважны и решительны. И они претендуют на Трою как на свою собственность.

– Посмотрим, – сказал Оберманн. – Мертвые не лгут. Они расскажут нам свои истории. Наш друг, мистер Торнтон, поможет им.

– Возможно, вам не понравится то, что они нам скажут, – заметил Торнтон.

– Ну, в таком случае я попрошу их замолчать.