Текст книги "Падение Трои"
Автор книги: Питер Акройд
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
На следующее утро Оберманн разбудил Софию поцелуем.
– Поедем сегодня со мной на Геллеспонт, – сказал он. – Мне приснилось, что мы вместе плывем по большой реке. Это знамение.
– Я не умею плавать, Генрих
– Тогда я поплыву в твою честь. Я буду твоим рыцарем.
Они позавтракали и верхом отправились на север, по направлению к берегу. Ранним утром Геллеспонт переливался всеми оттенками голубого; издали он виделся Софии лентой света между двумя окутанными туманом материками – Азией и Европой.
Оберманн наклонился вперед и что-то прошептал своему коню.
– Я велел ему, – объяснил он, – вести себя подобающим образом в присутствии моей жены. Он прекрасно понимает меня. Я назвал его Пегасом, как только купил у торговца лошадьми в Думбреке. Он горд своим именем. – Оберманн погладил коня и снова что-то прошептал. – Я объяснил Пегасу, что он рожден из тумана над морем и что там, где его копыта касаются земли, начинают бить родники. – Он указал на Геллеспонт. – Вперед! – воскликнул он. – Вперед, туда, где встречаются великие моря!
Когда они приблизились к берегу, Оберманн поехал впереди по тропинке, ведущей к мысу. Воды Геллеспонта потемнели, теперь они отливали зеленым и желтым.
– Берег Европы очень близко, – сказала София.
– Когда-то это был берег Греции. Или Фракии.
– Возможно, когда-нибудь так будет снова. Но мне не дожить.
– Не говори: "Не дожить". Здесь мы бессмертны! Сейчас мы покорим эту землю. Я переплыву Геллеспонт и провозглашу ее нашей.
– Нет-нет, Генрих. Ты не можешь плыть так далеко.
– Никогда не говори мне: "Не можешь", София. Лорд Байрон заявлял, что был первым со времен Леандра, кто проплыл от берега до берега. Но это ложь. Многие совершали такой подвиг.
– Прошу тебя, не делай этого сейчас, Генрих. Пожалуйста.
– Меня будет вдохновлять история Геро и Леандра. Влюбленные, разделенные проливом! Сигнальный огонь на окруженной морями башне освещал ему путь через пучину! Потрясающе.
– Но ведь Леандр утонул, разве не так? А Геро бросилась со скалы в море.
– Позднейшая вставка, София. Эта легенда служила объяснением разделения Европы и Азии. Только и всего.
– Очаровательная легенда, Генрих.
– Двое любовников, нашедшие раннюю смерть в волнах? Я согласен, что история прекрасна. Но мы сделаем ее еще прекраснее. София и Генрих бросят вызов Геллеспонту. Двое новых любовников покорят волны.
София отметила, что мужу такое сравнение вовсе не кажется странным. Он подошел к берегу и, обратившись лицом к волнам, громко прочел:
– Мне здесь не нравится слово «докажет» – это неподходящий глагол. – Он вернулся и встал рядом с ней. – Мы молоды сердцем, София.
– Я уже не так молода. И ты тоже. Было бы безумием пытаться переплыть пролив. – Волны мягко бились о берег.
– Ерунда. Мы все молоды, когда оказываемся здесь. Это ворота в мир. – Он заслонил глаза от света ладонью и посмотрел на север. – Треки верили, что это путь в незнаемые земли. Они устремляли взгляд на север, на владения гиперборейцев, наслаждавшихся вечной весной. А те жили так близко от звезд, что слышали их музыку. Могли пересчитать холмы на луне.
София подошла к самому берегу, где вода казалась прохладной и манящей.
– Что это за остров? – спросила она, указывая на небольшой клочок земли над поверхностью воды.
– Он безымянный.
Почему бы тебе не доплыть до него? Я не выдержу, если ты поплывешь дальше, Генрих.
– Хорошо. Пусть будет так. – Он снял рубашку и брюки и оказался в старомодном купальном костюме.
София рассмеялась.
– Мой отец носит такой же! – Ее отец воспринял эту моду, когда был молодым, и гордился, что до сих пор сохранил стройность и может плавать в том же костюме.
– Твой отец в хорошей форме. Я тоже. – Оберманн вошел в воду, взывая к Посейдону, и с криком бросился в волны. Пока он плыл к острову, вокруг разлеталась брызгами вода, София никогда не видела, чтобы кто-нибудь плавал так шумно. Неподалеку виднелась рыбацкая лодка; рыбаки поправляли сети, и Софии было слышно, как они смеются, показывая на Оберманна. Он напоминал небольшое морское чудовище, фыркающее и булькающее в глубинах. За несколько минут он доплыл до островка, вылез на скалы и принялся скакать, размахивая руками и что-то крича Софии. Он казался ей ребенком, нетерпеливым и восторженным.
Затем он опять бросился в море и поплыл к берегу. Две или три минуты спустя София увидела, как он снова машет, но сейчас в его движениях было что-то странное и пугающее. Потом он исчез под водой.
Что-то случилось. Он появился, но остался на месте. Он что-то кричал, но из-за ветра ничего не было слышно. Она тоже принялась кричать и махать руками рыбакам, все еще возившимся с сетями.
Она закричала по-турецки: " Imdat! Imdat!" и показала рукой на Оберманна. Один из рыбаков услышал ее крики о помощи и показал товарищам на пловца. Они взялись за весла и поплыли к Оберману. Софии казалось, что они двигаются страшно медленно, Оберманн успел еще раз исчезнуть под водой. Потом она увидела, как втащили втащили Оберманна в лодку.
Лодка возвращалась, и София побежала к кромке воды. Оберманн лежал на дне на боку, руки были сжаты в кулаки. Она поняла, что он жив.
Рыбаки вытащили его из лодки, вынесли на берег и осторожно опустили на землю, на сухой песок и камешки. Она знала единственное слово благодарности на их языке – " tesekkurler" – и повторяла его. Только она опустилась рядом с мужем на колени, как один из рыбаков обхватил его за пояс, поставил на ноги и согнул. Несколько секунд Оберманна рвало водой, затем он неуверенно огляделся вокруг.
– На землю, – сказал он.
Они положили его, и он, казалось, стал засыпать. Но вдруг открыл глаза и вскочил на ноги легко и быстро, словно его гальванизировали. Софию изумило внезапное возрождение.
– Судорога, – объяснил он, – не мог шевельнуть ногой.
– Тебе повезло, Генрих, что эти люди оказались поблизости. Ты должен поблагодарить их.
Казалось, он только что увидел рыбаков.
– Спасибо, спасибо вам, – сказал он по– турецки. – Вы спасли Генриха Оберманна! Боги тысячекратно вознаградят вас! Погодите. Я вам кое-что дам.
Он подошел к своему сюртуку, лежавшему вместе с остальной одеждой там, где он сложил ее, прежде чем войти в воду, и вытащил кошелек. Протянул рыбакам банкноты.
– Спасибо, спасибо вам! Вы – дети Посейдона. Воины моря!
Они охотно взяли деньги и, по очереди обнявшись с ним, вернулись в лодку.
– Треки не взяли бы денег, – сказал он. – Они считают жизнь даром богов.
– Это бедняки, Генрих. У них есть семьи, которым надо на что-то жить.
– Разумеется, ты права. Я не жалуюсь, просто констатирую факт.
– Тебе повезло, что остался жив.
– Я понимаю. Это чудо. – Он оглянулся на воды Геллеспонта. – Если бы их здесь не оказалось, я бы уже покоился в глубине. – Софии показалось, что он произнес это с мрачным удовлетворением. – Афина присматривала за мной. Она спасла меня от морского бога, как спасала героев Греции. Она покровительствует мне!
– Вытрись, Генрих. Ты простудишься на ветру.
Скоро они поскакали назад. Оберманн выглядел несколько подавленным.
– Когда ты познакомился с этой русской? – вдруг спросила София.
– Много лет назад. Она оказалась жестокой и высокомерной.
– Где вы познакомились?
– В маленьком шахтерском городке на востоке этой страны. Я тогда спекулировал русским золотом. К чему вопросы, София? Все давно прошло.
– Меня интересует первая миссис Оберманн.
– У тебя нет ничего общего с ней, кроме фамилии.
– Она была бездетна?
– Разве я не говорил тебе? – Он взглянул на нее. – Но ты недолго будешь бездетной. Как только мы уедем отсюда, сразу же обзаведемся большой и здоровой семьей.
Почему-то перспектива ужаснула ее.
– Как она умерла?
– Покончила с собой. Утопилась в реке.
– Прости.
– Не о чем скорбеть. Я был рад, что она умерла. Почувствовал такое облегчение, что пил три дня. Представляешь пьяного Оберманна? Впрочем, я тогда был молод.
Софии не хотелось расспрашивать о самоубийстве. Не хотелось думать, что ту женщину сделал несчастной Оберманн. Не хотелось знать, почему та решила покончить с собой: София сказала себе, что случившееся не ее дело. Она не будет этого касаться. Прошлое человека сильно отличается от прошлого города, такого, как Троя: его нельзя понять. Она не могла представить Оберманна и его первую жену двадцать лет назад, как не могла вообразить свою встречу с ним, когда он был молодым. Его прежняя жизнь была тайной, и на самом деле Софии не хотелось проникать в нее. Достаточно делить с ним жизнь сейчас.
Но против ее воли возник другой вопрос, который даже произнести было трудно.
– А твоя мать? Ты как-то сказал мне, что ее отравил твой отец.
– Правда? Боюсь, это сильное преувеличение. Она была больна, а отец настоял, чтобы собственноручно приготовить для нее сердечное. Из ягод с окружавших нас гор. Он верил в природные средства. Вскоре после этого она умерла. Но я не перестал преклоняться перед отцом. Это он впервые прочитал мне Гомера. Я знаю, что рассказывал тебе. Но это до сих пор так близко, будто я слышу его голос, сидя в гостиной. Знаешь, что я слышу? Слышу, как Афина вливает нектар с амброзией в грудь Ахилла, чтобы он не чувствовал голода в битве! – Они скакали дальше, Оберманн время от времени шептал что-то на ухо Пегасу. – Вот колонна Нестора. – Он указал на обнажение пород, служившее пограничным знаком. – Скоро будем дома.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
– У нас будет гость, София, – объявил Оберманн однажды утром, спустя несколько дней после поездки верхом на Геллеспонт. – Он послал телеграмму из Константинополя, чтобы предупредить, что приедет на следующей неделе.
Почему ты не сказал раньше? Как я могу принимать гостей, Генрих? Посмотри на меня. – София ходила теперь в блузе турецких рабочих, которая очень ей шла. Волосы она стягивала в узел, но и так на них была заметна пыль от работы на раскопках. Длинную юбку подбирала так, что были видны коленкоровые носки, и надевала грубые кожаные перчатки, чтобы защитить руки. – Я настоящее чудовище, Генрих. Меня нельзя никому показывать.
– Ерунда, София. Ты богиня в облике смертной.
– Очень грязной смертной.
– Это не грязь. Это материя древнего города.
– Кто этот гость? Нам еще многое предстоит сделать, Генрих.
Они обнаружили явно просматривавшиеся очертания большой комнаты, которую Оберманн тут же наименовал "тронным залом Приама". В земле, заполнявшей комнату, нашли множество предметов, среди которых были кольца и ножи, чаши и кувшины, а также фрагменты статуй и керамические черепки.
– Знаешь, чего у нас нет? – спросил Оберманн жену после окончания дневных работ. – Единственное, чего мы еще не находили. Здесь нет мечей.
– Это случайность, Генрих. Оружие найдется.
– Может быть. Но разве не удивительно, что еще не найдено ни одного меча?
– И ни одного щита.
Он удивленно посмотрел на нее.
– Ты совершенно права. Щитов нет. Нет ни мечей, ни щитов. Тебе это ни о чем не говорит, София?
– Мне бы не хотелось…
– Я скажу тебе, что это значит. Если мы не найдем ничего подобного, значит, мы попали в переплет, как говорят в таких случаях англичане. Если нет оружия, у нас нет оснований полагать, что они были воинственными людьми. А ты что думаешь?
– Если они не были воинственными, значит, не было войны, – сказала она. Оберманн зажал ладонями уши. – Если войны не было, – продолжала она, – значит, Гомер ошибается.
Разумеется, Оберманн слышал ее.
– Хорошо сказано. Изящно. Да. – Оберманн снял широкополую шляпу и поглядел на небо. – Гомер ошибается. Гомер дремлет. Тебе знакомо это выражение, София? – Он издал пронзительный вопль, распугавший птиц на равнине внизу. Она удивленно поглядела на мужа. – Прости, дорогая. Я просто раздумывал о конце своей жизни. Если Гомер не прав, значит, не прав и я. – Он с силой топнул ногой. – Вот это неправильно! Троя неправильна! Все неправильно! Все заброшено и потеряно.
По мере того, как он волновался все сильнее, София ощущала себя все более уверенно. Она была совершенно спокойна.
– Ты слишком горячишься, Генрих. Послушай. Ты нашел древний город там, где, по описанию Гомера, находилась Троя. Ты нашел стены. Нашел драгоценности. Что еще нужно?
– Оружие.
– Его могли забрать греки в качестве трофеев. Это возможно, правда?
– Возможно.
– Или, может быть, троянцы потерпели поражение, потому что не могли как следует защитить себя.
– У Гомера они сражались на равнине и у реки. В битве участвовали Гектор и Ахилл.
– Это поэзия, Генрих.
– Я живу этой поэзией. Я верю в эту поэзию. Мальчиком в Фюрстенберге я работал в бакалейной лавчонке. Там торговали селедкой, картофельным спиртом и тому подобным. Никогда не забуду вечер, когда в лавку пришел сильно подвыпивший человек. Его звали Герман Нидерхоффер. Сын протестантского священника в Рёбеле, он не был доволен своей участью. Поэтому пил. Но он еще не забыл, как учил Гомера. Он приходил в лавку и читал мне наизусть большие фрагменты из поэмы, соблюдая великолепный размер. Я просил читать мне отрывок по три раза, и каждый раз наливал ему стакан водки.
– Я говорил, что Гомера читал тебе отец.
– Да, читал. Мы немцы, София. Мы любим эпос. Это часть нашей жизни.
Позже в тот же день Оберманн сел верхом на коня.
– Я съезжу в Константинополь, – сказал он жене. – Мне нужно прибегнуть к мудрости Ахмеда Недина.
– Кто такой Ахмед Недин? – спросила София у Леонида через несколько минут после того, как помахала на прощание Оберманну и посмотрела, как Пегас галопом мчится по равнине.
– Хранитель древностей в музее.
– Значит, наши здешние драгоценности отправятся к нему?
– Ему бы хотелось, фрау Оберманн. Но вам следует спросить об этом мужа.
София с дурным предчувствием следила, как муж исчезает вдалеке в сопровождении облака пыли, поднятого копытами коня.
Оберманн вернулся через три дня. Он больше не говорил об оружии и не обсуждал визит в Константинополь. Казалось, его больше заботит приезд визитера.
– Это профессор из Гарварда, София. Он прочитал о моей работе в научных журналах и приехал засвидетельствовать свое почтение. Мы не можем отменить его приезд.
– Где он будет спать?
– В деревне.
– Там полно клопов.
– Неважно. Тогда ночью он сможет думать. Сможет писать статьи, восхваляющие наши добродетели.
Уильям Бранд приплыл на пакетботе из Константинополя, где побывал на ужине у американского консула. Сайрус Редцинг занимал этот пост шесть лет и открыто признавал, что сделался тюркофилом. Ему нравились ум и жизнелюбие окружавших его людей.
– В мире нет народа умнее, сэр, – сказал он профессору Бранду. – Они превосходят всех остальных.
– Да, они сообразительны. Тут я с вами согласен.
– Более чем сообразительны, профессор. В них сохранился дух старины. Сами увидите.
– Вы имеете в виду оттоманов?
– Нет, сэр, берите гораздо глубже. Значительно глубже во времени. Вы изучаете древний мир, сэр, и вам не нужно объяснять.
– Археология не то же самое, что древняя история. Хотя иногда мне хочется, чтобы так было.
– Я имею в виду византийцев. И греческих колонистов. Земля хранит наследие. Не только кровные узы. Земля хранит все.
– Не только руины?
– Не только. – Консул сделал глоток зеленого чая, который поставил перед ним слуга.
– Погодите. Если следовать вашему суждению, то и вы, и я частично краснокожие индейцы.
– Ни минуты в этом не сомневаюсь.
Разговор перешел на раскопки в Гиссарлыке.
Вам предстоит решить, нашел ли Оберманн легендарный город. Это по вашей части, сэр. На мой взгляд, это доказано. Он удивительный человек, сэр. В каком-то смысле самый удивительный человек своего времени. По моему мнению, он познакомил мир с археологией. Сделал ее видимой.
О, мы же не говорим сейчас об этом цирке, – сказал Бранд. – Эти его трюки…
– Трюки? Он нашел ворота и гробницы Мегалополиса. Он поплыл на Итаку и обнаружил дворец Одиссея.
Нет, мистер Реддинг. Он обнаружил следы какого-то поселения, не более.
– Разве? Я считал, что нашел. Ну, во всяком случае, он приехал сюда и благодаря какой-то чертовской интуиции обнаружил местонахождение погибшего города. Это уже что-то. И это ни с какой стороны не выглядит трюком. Народные мифы основаны на фактах. Все здешние легенды упоминают битвы и осады у входа в Геллеспонт. Как только Оберманн увидел равнину, он узнал ее по Гомеру. Увидел холм, ручей и фиговые деревья. Подобную картину он и представлял. Копайте, сказал он. Город окажется здесь. Этот человек обладает талантом.
– К тому же умеет его показать. Некоторым моим коллегам он явно не по вкусу. Он приводит их в ярость. Из-за него они кажутся лентяями.
– В этих краях его почитают, профессор. Люди гордятся своей историей. Им нравится думать о собственной связи с героями Трои. – Консул помолчал и твердо посмотрел на Уильяма Бран– да. – Я должен сказать вам кое-что об Оберман– не. У этого талантливого человека могут найтись недостатки, правда? – Бранд кивнул. – Мы оба гарвардцы, вы и я, поэтому я могу полагаться на ваше благоразумие.
– Разумеется, можете, мистер Реддинг.
– Оберманн – американский гражданин.
– Я этого не знал. – Бранд заложил руки за голову и свистнул. – Я весьма удивлен, сэр.
– Вы удивитесь еще больше, если узнаете, что он сфальсифицировал длительность своего пребывания в Соединенных Штатах. Он подкупил четырех свидетелей, мы знаем это точно. Сказал, что провел там пять лет. А провел четыре недели.
– Неужели? Черт побери!
– Сейчас уже поздно что-либо менять. Это будет плохо выглядеть. Я расскажу вам еще кое-что. Не сколько месяцев спустя герр Оберманн покупал золотой песок в Сакраменто. У него был контракт с банкиром в Сан-Франциско. Но контракт был разорван. Оберманн прислал банкиру неполный вес. Через суд ничего нельзя было доказать, поскольку Оберманн уехал из страны, прежде чем юристы поймали его. Тоже очень интересно, не правда ли?
– Но от этого он не перестает быть великим человеком?
– О нет, сэр. Не перестает. Но я не называл его великим человеком. Я говорил о его таланте. А недостатки делают его еще более интересным.
– Более подозрительным, мистер Реддинг.
– Это не моя сфера. Ваша.
– Чего вы ждете от меня? Что я буду шпионить за ним?
– Ни в коем случае. Боже мой, ведь он – американский гражданин.
– Но он мошенник!.
– Неважно. Он наш соотечественник. Но мне было бы чрезвычайно интересно узнать, чем он здесь занимается. Работники музеев тревожатся из-за отсутствия находок. Им это не нравится. Они полагают, что он, возможно… как бы это сказать… утаивает…
– Оставляет троянские сокровища себе?
– Можно и так сказать, профессор. Но я бы не стал употреблять именно эти слова.
– Значит, вы хотите, чтобы я осмотрелся там?
– Вот именно. Осмотритесь. Мне бы хотелось, чтобы вы смотрели в оба.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Как только Уильям Бранд сошел на берег в Чанаккале, его встретил Леонид и тут же повез на повозке в Гиссарлык.
– Вы давно работаете с герром Оберманном? – спросил Бранд, когда они ехали по равнине.
– Много лет, профессор. Я имел честь быть с ним на Итаке. Видел дом Улисса.
– Мало кто может сказать это о себе.
– Я думаю об этом все время. Профес… – Леонид запнулся. Ему советовали не называть своего работодателя "профессором" в обществе Уильяма Бранда. – Герр Оберманн полагает, что именно там он перебил женихов Пенелопы.
– Возможно, сэр, но маловероятно. Я уверен, что герр Оберманн сознает эту разницу.
– О да! Это один из первых уроков, которые он мне преподал. Divide et impera [11]11
Разделяй и властвуй (лат.).
[Закрыть]. Умей проводить различия, и будешь знатоком своего дела.
– Хороший совет. Что это там за здание?
Герр Оберманн называет его нашим полевым госпиталем. Мы построили его собственноручно из камней Трои. Лучшего применения им не найти. Мы помещаем туда деревенских, заболевших малярией. Болота вызывают опасную лихорадку, профессор. Вредные испарения. Вот он и подумал об этом.
– Так значит, он благодетель.
– Он почитает эту землю. И этих людей. Уже видно Гиссарлык.
Уильям Бранд видел множество гравюр и фотографий, печатавшихся в прошлом году в американских газетах. Дюны по берегам древнего Скамандра, деревни на равнине, холм Трои с его склонами, гребнем, вертикальным обнажением породы. Тем не менее Бранд был поражен величием этих мест. Это было единственное слово, которое он мог найти, чтобы охарактеризовать свое впечатление. Он знал, что здесь ведется интенсивная, можно сказать, непрерывная, деятельность; даже сейчас, издали, он мог разглядеть снующих рабочих с тачками и лопатами. Он знал также, какая грязь и неудобства сопутствуют любым раскопкам. Но здесь была еще одна особенность. Ему пришла в голову курьезная мысль, что, когда Троя была найдена, земля вздохнула с облегчением. Она избавилась от бремени.
– Видите, профессор, мы работаем на всей территории. Герр Оберманн хочет получить полную картину города.
– Разумно ли это, сэр? Ведь так много зависит от внимательного изучения одного участка. Здесь так много уровней, которые нужно тщательно изучать…
– Мы ограничены во времени. У нас разрешение еще только на год. А потом – как знать – могут прийти англичане или швейцарцы.
– И украдут вашего ребенка?
– Это ребенок герра Оберманна. Он нашел его. Признал. Дал ему имя.
– Но тогда вы должны принимать во внимание его истинное происхождение, сэр. Решать, кому позволено здесь появляться, должна администрация этого региона.
– Герр Оберманн поспорит с вами, – рассмеялся Леонид. – И его жена присоединится к нему. У фрау Оберманн есть собственные суждения по этому поводу.
– Я не знал, что он женат.
– Фрау Оберманн гречанка. Молодая и прекрасная, с позволения сказать.
– Она здесь?
– Да, она работает вместе с нами. Не сидит в своем шатре, как сказал бы Гомер. Принимает участие в полевой работе и в раскопках. Это фрау Оберманн нашла скелет.
– Скелет?
– Я и так уже рассказал вам слишком много, профессор. Вы скоро встретитесь с ней сами.
И действительно, именно София приветствовала Бранда, когда лошадь с телегой добрались до холма.
– Мой муж сейчас очень занят, – сказала она по-английски. – Я буду вашим гидом в течение примерно часа, профессор Бранд. Надеюсь, это не будет неудобно.
– Напротив, мэм, очень удобно. Я не ожидал встретить такую очаровательную собеседницу
– Но я не ученый. Я не au fait [12]12
В курсе (фр.).
[Закрыть]всей работы.
– Как я слышал, вы находитесь в центре всего.
– От Леонида? Он преувеличивает. Сделать вам кофе? Но боюсь, у нас только турецкий.
Когда они выпили кофе, показавшийся Уильяму Бранду мутноватым, София медленно провела его по территории раскопок, показывая траншеи и шахты.
– Мы обнаружили шесть уровней, – объяснила она. – Шесть разных поселений на протяжении двух тысяч лет. Каждый раз город строился частично на руинах своего предшественника.
– Это странно.
– У мсье Лино – вы потом с ним познакомитесь – есть теория на этот счет. Он считает, что в городе было какое-то священное изображение или священное место, которое необходимо было сохранить. Город должен был защищать его.
– Я не знаю ни одного другого такого города, если дело обстоит именно так За одним исключением: мои коллеги обнаружили в Мексике город со множеством храмов, что не поддается объяснению. Возможно, Троя сродни ему.
– Нет, это неповторимый город, профессор Бранд. Исконный. У моего мужа это не вызывает никаких сомнений. Это первый город.
– На мой взгляд, слишком много домыслов, мэм. Мне хочется взглянуть на материал своими глазами. Потрогать камень своими руками.
– Тогда оглядитесь вокруг. Вы увидите все. В этой траншее, справа от вас, видны следы огня. Мой муж думает, что мы раскрыли часть башни второго города. Он полагает, что это часть сожженного и разрушенного гомеровского города. Керамика здесь красная, с глазурью, необычная для этого уровня. Но вы скоро прочитаете об этом в ваших газетах.
– Это верно. Дома это предмет восхищения и дебатов. Но мне хотелось бы увидеть свидетельства.
Полемон, живший во втором веке до Рождества Христова, – София склонила голову, произнося святое имя, – приезжал в Трою. Он отмечал, что видел здесь такой же алтарь Зевса, как тот, на каком был убит Приам. Он также видел камень, на котором Паламед учил греков игре в кости. Это свидетельствует о том, что здесь должны быть обнаружены памятники, правда?
– Вы удивительно хорошо информированы, миссис Оберманн.
– У меня хороший учитель.
– Я бы сказал, вы образованнее моих выпускников.
– О нет. Не образованнее. Я сумела только наскоро получить отрывочные знания. Муж постоянно объясняет мне суть дела Он все время помогает мне. – Вдруг она оставила серьезный тон и, видя озадаченность, рассмеялась. – Вам не верится, что женщина может всерьез говорить о Полемоне и древней Трое. Ведь так?
– О нет, мэм. Я удивляюсь не этому. Я просто раздумывал, как может красивая молодая женщина проявлять такую любовь к грязи и камням. Простите. Это откровенное мнение янки.
– Я нисколько не обиделась. – София снова рассмеялась. – Иногда я удивляюсь сама себе, профессор Бранд. Давайте я покажу вам наружную стену, где мы сделали самые интересные находки. – Она повела гостя к камням, прилегавшим один к другому, не скрепленным известковым раствором. – В соответствии с мифом, разумеется, эта стена была возведена Посейдоном и Аполлоном.
– Или одним Посейдоном.
– Вы вспомнили этот фрагмент? "Я обитателям Трои высокие стены воздвигнул, крепкую, славную твердь, нерушимую града защиту…" [13]13
Гомер, «Илиада», песнь 21. Здесь и далее цитируется в переводе Н. И. Гнедича.
[Закрыть]
– У вас прекрасная память, миссис Оберманн.
– Я изучала эту книгу. И сейчас знаю почти наизусть. Муж читает ее нам каждый вечер, а затем я смотрю слова. В греческом оригинале.
Уильям Бранд уже почти влюбился в Софию Оберманн, хотя не отдавал себе в этом отчета.
В Гарвардском университете он вел холостяцкую жизнь, живя в белом доме с деревянным каркасом неподалеку от кампуса. Бранд был высок и строен, облик его наводил на мысль о новоанглийском семействе, из которого он был родом. Профессор отличался некоторой чопорностью и преувеличенной вежливостью. Он обладал тем, что бостонцы именовали "нравственными устоями", прямотой в манерах и честностью в действиях. Он не был экспансивен. В нем не было того, что сам он называл "нью-йоркской напористостью", подразумевающей бойкость и хваткость. Бранд не был женат, потому что, как он объяснял друзьям, не знал, как "взяться за дело", имея в виду ухаживание или предложение руки и сердца. Хотя на самом деле он был слишком робок. Но в отношении любой темы, касающейся его предмета, был точен и при случае даже любил поспорить. Его вежливость в вопросах, касающихся профессии, имела пределы. В узком кругу Бранд проклинал полученное строгое воспитание, но по воскресеньям неизменно посещал богослужение в унитарианской университетской церкви.
Теперь, беседуя с Софией Оберманн на продуваемом ветрами холме Трои, он счел, что может говорить свободно.
– Я читал Гомера в детстве, – сказал Бранд, – в переводе Лонгфелло. У наших американских поэтов много блестящих строк, но мне кажется, мистер Лонгфелло скорее имел в виду краснокожих, а не троянцев.
– Вы не изучали греческий?
– Изучал. Его вдалбливали в нас в Дирмаунте – так называлась моя школа, – и мы были сыты им по горло. Да, мэм, мы знали свой греческий. Помню, как учитель сказал нам, что победа Греции над Персией для истории человечества важнее, чем то, что американцы разгромили британцев. Это нас потрясло. Но мы нисколько не усомнились в этом.
– Я тоже учила историю своего народа. Но только сейчас…
– Она оживает для вас?
– Именно так. Это я и хотела показать вам. Видите линии на камне внутри этой стены? – София указала на прямоугольный кусок камня, только что появившийся из земли. – Это не тог же материал, что в стене. Это мрамор. Я думаю, у стены мог быть священный алтарь, дававший защиту.
– Здесь много таких алтарей, мэм. Я соглашусь с вами.
– И, мне думается, я знаю, что это за алтарь. Он посвящен богине Are и упоминается у Ликофрона и Апсшлодора. А та быстра и сильна. Она ходит легкими стопами не по земле, а по людским головам. Мы знаем, что ей на этом холме поклонялись троянцы, а где найти лучше место для такой богини, чем на стене?
– Это теория. Если вы изложите ее перед аудиторией гарвардских студентов, они мгновенно вам поверят. Должен сказать, вы очень убедительны. Но все же это только теория.
– Я согласна с вами, профессор. Но разве иногда теории не бывают хороши?
– Нет, если они мешают фактам.
София топнула ногой о землю.
– Но это факт! – Бранд испугался, что рассердил ее. – Я не сержусь. Я только утверждаю, что эта земля под нашими ногами – факт. У нас слишком много фактов. Но недостаточно теорий.
– Да, мэм, это необычно. В моей профессии обычно бывает наоборот.
– А вот и мой муж.
Оберманн подходил сзади со стороны плато.
– Я нашел его, София! – Он спешил к ним. – Простите, простите, профессор Бранд, что я не приветствовал вас официально. Я Оберманн. – Он поклонился и обменялся рукопожатием с американцем. – Добро пожаловать в наш городок. Я нашел его, София! Вы приехали сюда, профессор, в день, который войдет в анналы археологии. Я нашел троянский меч! Я нашел бронзовый меч!
– Чудесная новость, Генрих! – София смотрела на мужа выжидательно, едва ли не с любопытством. – Ведь ты уже почти потерял надежду найти его.
– Никогда не теряй надежды! Правда, профессор? Разве не этому вы учите в Гарварде? Никогда не теряй надежды обнаружить чудо.
– Я бы с глубочайшим интересом посмотрел на этот меч, мистер Оберманн.
– Вы будете первым из моих коллег, кто увидит его. Пойдемте. Сейчас мы приблизимся к давно утраченному чуду.
Оберманн повел их по территории раскопок на другую сторону холма, обращенную на восток. Он был в приподнятом настроении. Он ущипнул Софию за руку и послал ей воздушный поцелуй.
– Ах, профессор, – сказал он. – Смотрите, куда идете.
– Простите?
– В буквальном смысле. Смотрите. Наблюдайте. Что вы можете сказать об этой дороге?
– Я вижу известняк
– Да. Прекрасно. Вы видите плиты известняка, верно. Это древняя улица. Но что еще вы видите?
– Ничего.
Оберманн захохотал.
– Хорошо. Прекрасно. Ничего. Именно это вижу и я. Ничего! – Он снова громко рассмеялся. – И какой вывод вы из этого сделаете?
– То есть?
– Когда собаки не лают, следует узнать, почему. Так нас учили в Германии.
– Я не совсем улавливаю ход ваших мыслей.
– Здесь нет колеи. Следовательно, никаких колесных повозок. Улица служила только для пешеходов.
Уильям Бранд присвистнул.
– Вот это да. Снимаю шляпу, сэр.
– Вы без шляпы. Но я настоятельно советую вам завести головной убор.
– Это просто американское выражение. Я потрясен.
– Здесь нет ничего особенного. Всего лишь опыт. Практика, дорогой сэр. Я должен сказать вам еще кое-что об этом известняке, профессор. В нем встречаются двустворчатые ракушки.
