Текст книги "Падение Трои"

Автор книги: Питер Акройд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В тот же вечер Генрих Оберманн задумал экспедицию для развлечения своих гостей.

– Вы увидите, мистер Торнтон, – сказал Оберманн, – место, где было посеяно семя всех троянских бедствий. Это гора Ида. Ведь вы можете оторваться на день-другой от ученых занятий, чтобы оказаться там, где Афина, Афродита и Гера соперничали друг с другом из-за золотого яблока?

– У меня нет вашего доверия к мифологии сэр. Но если вы смотрите на это таким образом…

– Я действительно смотрю на это таким образом. Древние истории всегда правдивы. Афина предстала перед Парисом в сияющих доспехах и пообещала высочайшую мудрость, если он присудит яблоко ей. Гера показалась Парису во всем царском величии и заверила, что принесет ему богатство и власть. Афродита явилась, прикрытая лишь чудесным поясом, обвитым вокруг талии, и посулила невесту, такую же прекрасную, как она сама. Разве Парис мог сделать иной выбор? Разве вы не пожелали бы красавицу-невесту, мистер Торнтон? Такую же прекрасную, как, скажем, София.

– Не знаю, какой из богинь я отдал бы предпочтение, сэр. Желание высочайшей мудрости могло оказаться весьма сильным.

– Вы меня удивляете. Молодой человек должен мечтать о любви. Разве не так, София?

– Понятия не имею, Генрих. – Она сразу же пожалела о своей резкости и продолжила уже мягче: – В сердечных делах нет правил.

– Вот это речь женщины, – отозвался Оберманн. – А история доказывает, что любовь сильнее всего. Что ей невозможно противиться. Нет на свете силы, которая могла бы сравниться с ней. – Они с Софией обменялись взглядами.

– Но она источник ревности и разлада. В ней начало вражды. – Десимус Хардинг заметил, что они переглянулись. – Древние знали, что любовь и несогласие слиты воедино.

– Что знают о любви священники, дорогой сэр?

– Я вижу ее последствия. – Он окинул взглядом развалины Трои. – Афродита пообещала Парису самую прекрасную женщину в мире, и с помощью богини он похитил Елену и вернулся с ней в Трою. Разумеется, вы знаете эту историю, фрау Оберманн. – Хардинг обращался к Софии. – Ее муж, Менелай, царь Спарты, заручившись поддержкой Агамемнона и других греческих вождей, собрался в поход против Трои. Остальное – Гомер.

– Не следует недооценивать оскорбленного мужа, – заметил Оберманн. – Менелай был неумолим. Гнев его невозможно вообразить. Он хотел перебить жителей Трои. Хотел разорить и разрушить город.

– Мы живем в более просвещенное время, – сказал Хардинг. – Мы сумели обуздать свои страсти.

– Разве? – Оберманн повернулся к нему. – Я в это не верю.

– Вы простите меня, господа? – София встала из-за стола. – Я устала сегодня…

Все поднялись одновременно, и Оберманн последовал за женой по склону к их хижине.

– Не забудьте, – обратился он ко всем, – мы отправляемся с рассветом. Мы пройдем по следам Париса к горе Иде!

Назавтра, только рассвело, четверо путешественников – Оберманн и София, Хардинг и Торнтон – медленно ехали верхом на юго-восток, к горам. Они следовали по дороге вдоль реки Скамандр, пересекавшей равнину Трои.

– Видите, господа? Лебеди! – восторженно показывал Оберманн. – Несомненно, вы считали их английскими птицами. Эйвонский лебедь. Милая Темза.

– У них английская манера держаться, вам не кажется? – Хардинг обращался к ехавшей рядом Софии. – Они преисполнены достоинства.

– Она не могла понять, говорит он всерьез или подшучивает над ней.

– Но они очень свирепы. Шипят на каждого, кто приблизится.

– Это естественно.

– Они прекрасны на воде, – заметил Оберманн. – Но некрасивы и неуклюжи на земле.

Они неторопливо ехали по равнине, сопровождаемые вьючной лошадью с поклажей, мимо возделанных полей и глинобитных домов с соломенными крышами. Солнце грело сильно, но жара умерялась северо-восточным ветром, гнавшим пыль по дороге.

Подъехали к деревне Бунарбаши, где их встретили и окружили ребятишки, протягивая к ним руки.

– Я хочу кое-что показать вам, – сказал Оберманн. Они съехали с дороги на несколько сот ярдов и оказались у холма с обширным скальным обнажением. Оберманн показал на склон тростью. – Иоганн Конзе и мсье Лешевалье готовы были поклясться, что этот небольшой холм и есть то место, где стоял город Троя! Можно ли представить себе более абсурдное и пустое утверждение? Смотрите. Ведь это просто пастбище. – У подножия холма паслись несколько овец, коз и коров. – Теперь мои враги, разумеется, помалкивают. Они не осмеливаются бросить мне вызов.

– Он похож на лебедя, который шипит, – шепнул Хардинг Торнтону.

Путешествие продолжилось после краткого привала, во время которого лошади напились из источника, бившего с западной стороны каменистого склона.

По мере того, как они приближались к горной гряде, воздух становился чище, а стук лошадиных копыт по дороге казался звучнее и резче. Вокруг виднелись похожие на столбы черные базальтовые скалы. Когда София указала на них Торнтону, он объяснил ей, что это остатки лавы, которая когда-то залила долину.

– Значит ли это, что Ида раньше была вулканом? – спросила София.

– Похоже, так. Она потухший вулкан.

– Значит, ее жизнь началась до того, как ее посетили боги?

– Не надо верить в эти истории, София.

– Я не знаю, во что верить.

– Мифологическое время не смешивается с геологическим. Это два разных мира.

– И все же они часть одного мира. Неужели это приводит в замешательство только меня?

Торнтон улыбнулся ей.

– Замешательство естественно в жизни. Мы никогда не знаем наверняка, во что верим или что чувствуем.

– Что чувствуем? О, в этом у меня нет сомнений.

– В самом деле? – Торнтон некоторое время смотрел на Софию. – Но то, что вы чувствуете сегодня, вы не обязательно будете чувствовать завтра.

– Ну вот, вы опять привели меня в замешательство. Я не могу разговаривать с вами.

– Не говорите так. Разговор с вами – одно из немногих удовольствий в этих местах.

– Со мной? – София казалась искренне удивленной. – Но я не умна. И не остроумна.

– Вы добры. Честны. Вы даете мне надежду.

– Надежду на что?

– Надежду на… не знаю. Надежду на то, что все осмысленно. Надежду на будущее.

Софии пришлось самой раздумывать, какое будущее имеется в виду, поскольку Оберманн позвал Торнтона, чтобы показать ему амбар, мимо которого они проезжали.

– Видите в шине фрагменты керамики? – спросил он. – Красной и коричневой. По большей части эллинической. Должно быть, мы недалеко от места, где когда-то был античный город, мистер Торнтон. Черепки лежат почти на поверхности!

– Вы знаете, что это за город, сэр?

– Думаю, это Скамандрия. Невдалеке находится деревня. Тут всегда было поселение.

Довольно скоро они подъехали к скоплению хижин, амбаров и домов. Оберманн спешился и зашагал к маленькой лавке в центре деревни. Через несколько минут он вышел оттуда.

– Эта деревушка называется Ина, – сказал он. – Не знаю, может быть, это искаженное имя речного бога Инаха, отца Но. Добрая женщина не могла мне объяснить. Зато продала вот это за сущую мелочь.

И он протянул спутникам прекрасной формы мраморную женскую головку. Безупречно отполированный овал напомнил Софии драгоценный камень. Она не могла бы сказать, человеческое это лицо или божественное.

– Глаза закрыты, – сказала София. – Она, должно быть, спит.

– Спит или думает, – ответил Оберманн. – Добрый знак для нашей поездки. Возможно, это Афина или Афродита. И даже с закрытыми глазами она может повести нас вперед.

Они добрались до городка Байрамич, стоявшего на плато на берегу Скамандра. Здесь остановились и перекусили хлебом с оливками под доносившийся снизу шум реки.

– Вы заметили, – спросила София, – что птицы поют у реки и никогда не поют на болотах?

– Они подражают звуку воды, – сказал Торнтон. – Отвечают ему. А на болотах нет звуков, там слышен только ветер.

– Тогда почему птицы поют в Оксфорде?

– Слышат, как разговаривают люди. Птицы отвечают им.

– Ах, не может быть! Они разговаривают друг с другом, даже если мы не понимаем их.

– В Оксфорде никто ничего не понимает, – сказал Оберманн. – Пора ехать дальше. Было бы неблагоразумно подниматься по склону Иды в темноте.

Они поехали к деревне Авджилар.

– Авджилар – значит "деревня охотников", – объяснил Оберманн. – Здесь много диких зверей, которые спускаются с гор. Медведи, вепри.

– А это безопасно? – спросил Хардинг.

– Ехать, куда мы едем? Думаю, да. А вы божий человек. Вы помолитесь за нас. – Казалось, Оберманну доставляет удовольствие, что Хардинг нервничает. – Разве Христос не приручал диких животных в пустыне?

– Не помню такого фрагмента.

– Вам следует более внимательно изучать Библию, преподобный Хардинг. Кроме того, я захватил пистолет.

– Чувствуете, воздух становится холоднее? – спросила София.

– Мы поднялись выше, чем на восемьсот футов над уровнем моря, – отозвался Оберманн. – Ида недалеко.

Они подъехали к небольшой поляне, на которой оказался пруд с зеленоватой водой, над ним нависал склон горы, покрытый пологом сосен, дубов и каштанов.

– Надо дать лошадям отдохнуть, – сказал Оберманн, – прежде чем двинемся дальше.

– А как вы намереваетесь взбираться туда? – спросил его Хардинг.

– Тут есть дорога. Ее отсюда не видно. Но люди пользуются ею тысячи лет. Кроме того, мы не станем подниматься так высоко. Поляна богинь ниже первого пика.

– Приятно слышать.

София подошла к Торнтону, который вел свою лошадь к пруду.

– Вы все время молчали, – заметила она.

– Правда? Должно быть, отвлекся.

– Думали о своей работе. Эти мысли не оставляют вас.

– Боюсь, и о других вещах. – Он не глядел на Софию. – Декорации очень хороши. Величественны.

– Каких других вещей вы боитесь?

– Это просто такой оборот. Как вы думаете, какова цель нашего похода? Должен сказать, у меня нет большого опыта путешествий в горах.

– Генрих не станет испытывать нас на прочность. Он бывал здесь раньше и знает дорогу. Вы очень таинственны, Александр.

– Когда я не могу говорить о чем-то без замешательства, я молчу. Только и всего.

София почувствовала приближение мужа.

– Александр хочет знать, куда именно мы направляемся, – сказала она Оберманну.

– Мы движемся к горе Гаргар, мистер Торнтон, в хребте Иды. Именно там богини спустились с небес. По счастливому совпадению именно там зарождается Скамандр. Так что вы увидите его исток. Гора отмечает начало этой божественной реки. И начало Троянской войны. Она вдвойне благословенна. Ведь люди любят начало приключений, разве не так?

Они пришпорили лошадей и поднялись по каменистой дороге, проходившей между густо растущими деревьями. Затем дорога повернула, и они примерно милю ехали вдоль берега ручья, который привел их в долину между двумя пиками Иды. Дно этой долины было покрыто валунами, скатившимися с крутых склонов, возвышавшихся по ее сторонам. Откуда-то сверху доносился звук текущей воды.

– Вы видите гору Гаргар и гору Котил, – объявил Оберманн, возглавлявший группу. – Вершина Гаргара находится на высоте шести тысяч футов над уровнем моря. Не волнуйтесь. Мы не станем подниматься на вершину! – Он рассмеялся. – Поляна на четыре тысячи футов ниже вершины горы. И здесь мы увидим исток Скамандра. Следуйте за мной.

– Думаю, выбора у нас нет, – пробормотал Хардинг, не обращаясь ни к кому в отдельности. Его угнетали тяготы путешествия.

Они поднимались по узкой тропе по одному, вьючная лошадь замыкала шествие. За час трудного подъема они достигли небольшого плато, откуда увидели внизу под собой долину и равнину Трои, простирающуюся до моря. Слышен был лишь звук быстро бегущей воды.

– Мы рядом с поляной богинь, – сообщил Оберманн. – Но прежде чем мы выйдем на нее, я кое-что покажу вам.

Они последовали за Оберманном по тропинке, которая, казалось, шла вокруг горы. Вдруг он остановился и указал наверх. Из пещеры в почти вертикальной скале широкой струей лился поток. Вода падала с большой высоты по выступающим камням, ниже присоединялся меньший ручей, и дальше небольшая речушка пробиралась вниз по склону горы.

– Вот исток божественного Скамандра! – воскликнул Оберманн. – Его питают зимние снега. Он чист! Он несет горё плодородие! – Внизу склоны, окрестные холмы и равнина действительно были покрыты лесами. – Здешние деревья давали древесину для кораблей Париса, когда тот готовился украсть Елену. Но на этой же горе греки нашли дерево, чтобы соорудить огромного коня! Видите, как земля формировала судьбу Трои? Отсюда боги наблюдали за битвой. Это здесь Анхизом и Афродитой был зачат Эней. Вот почему я привел вас сюда. Это часть города.

– Нам самим скоро понадобится дерево, – сказал Хардинг Торнтону, – чтобы развести костер. – Он все с большим беспокойством поглядывал на небо.

Солнце садилось, и ясное небо обещало холодную ночь. Хардинг не ожидал, что их путешествие так затянется, и ему не слишком нравилась перспектива ночевать в турецкой местности.

Но Софию и Торнтона увлек дух странствий, присущий Оберманну, они получали удовольствие от каждого мгновения, проведенного на горе. Торнтон показал ей, как лучи заходящего солнца играют на поверхности скалы, как будто в глубине горы пылает раскаленная печь.

– Ну, – сказал Оберманн, – сейчас мы посетим трех богинь.

Проехав немного назад, они свернули на не большую тропу, идущую среди скал и кустов утесника в лес. Здесь было темно и сумрачно, не видно было горного хребта и не слышно звука воды. Путешественники молчали. Вскоре они выехали на небольшую поляну, где росли рядом три ивы.

– Священная земля, – добавил Оберманн.

Они спешились и привязали лошадей к дубам на опушке.

– Эти деревья растут на том месте, где когда– то стояли богини. Ива любит воду. Они любят Скамандр, как любили его богини, – продолжил Оберманн.

К изумлению Хардинга, Оберманн встал перед ивами на колени, склонив голову в молитве. Хардинг чувствовал, что не должен поощрять этот акт поклонения, подошел к краю поляны и стал всматриваться в деревья. И вдруг отпрянул. Ему показалось, что он заметил движение в листве. Он вернулся к остальным в тот момент, когда Оберманн поднимался с колен.

– Мы можем расположиться здесь лагерем, – сказал Оберманн. – Пока еще светло, нужно набрать веток для костра. – Он засмеялся, заметив неудовольствие Хардинга. – Еда лежит в седельных сумках, и я предусмотрительно захватил четыре одеяла. Земля здесь очень ровная.

В лесу неподалеку от поляны они легко набрали топлива для костра и сложили большой кучей подальше от трех ив.

Когда небо потемнело, над горами появилась полная луна, серебряный шар с отчетливо видимыми долинами и горами. Казалось, до нее совсем близко.

– Я знаю, что мы должны сделать, – произнес Оберманн.

– Надеюсь, – шепнул Хардинг Торнтону, – что это не какая-нибудь церемония. Он совершенный язычник, вам не кажется?

– Мне кажется, это его способ поддерживать хорошие отношения.

– Отношения? С кем?

– С троянцами. С этой землей.

Оберманн подошел к вьючной лошади и вытащил из сумки мраморную головку, которую купил в Ине.

– Это награда, – сказал он. – София, ты должна выбрать среди нас самого достойного и наградить.

– Вы повторяете легенду, герр Оберманн, – заметил Хардинг. – Разве это мудро? Не приведет ли это к новому конфликту?

– Какой тут может быть конфликт? Мы не божества. Мистер Торнтон не станет никого похищать. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Не представляю, что я должна делать, Генрих.

– Мы построимся перед тобой. Мистер Хардинг самый благочестивый. Я – самый безрассудный. Мистер Торнтон – что ж, он самый красивый. Тебе просто надо выбрать между нами.

Они стояли рядом с тремя ивами, и яркая луна на мгновение превратила их в мраморные фигуры, немые и неподвижные в серебряном свете. Изваянная голова лежала на земле перед ними и Софией.

– Я не могу сделать этого, Генрих.

– Как она может выбирать между нами, сэр? – спросил его Торнтон.

– Женщины это умеют.

– Я не так уж уверен в этом, – ответил Хардинг. – Вспомните Еву.

Они услышали неподалеку вой волка. Лошади сбились в кучу и негромко заржали, а Оберманн подошел к краю поляны и всмотрелся окружающие их деревья.

– Это предупреждение, – сказал он, вернувшись к остальным. – Только и всего.

– Тебе велят не изображать богов, – предположила София.

– Возможно.

– Мне показалось, я что-то видел между деревьями. – Хардинг был явно взволнован.

– В полнолуние, – сказал Оберманн, – волк обладает человеческой душой. Так говорили у нас в Германии, когда я был ребенком. Но чья душа захотела быть с нами сегодня ночью? – Он посмотрел на Софию. Она подумала об Уильяме Бранде.

Пока они разговаривали, Александр Торнтон набрал еще веток на поляне и в лесу неподалеку. Принес их в центр поляны и положил на уже собранную кучу.

– Огонь удержит на расстоянии любого зверя, – сказал Торнтон.

Он вытащил из кармана спички, и вскоре от языков пламени по всей поляне разошлось тепло и мерцающий свет.

– Давайте петь, – предложил Оберманн. – Петь громко. Это отпугнет ночных зверей. Я спою вам "Einerlei" [23]23
  Все равно (нем.).


[Закрыть]и «Meinem Kinde» [24]24
  Дитя мое (нем.).


[Закрыть].

– И он громко запел, затем стал декламировать балладу, начинавшуюся "Fűr fiinfzehn pfennige" [25]25
  За пятнадцать пфеннигов (нем.).


[Закрыть]. Никто не понимал ни слова, но когда Торнтон перехватил инициативу, затянув «Плачущего оленя» и «Где пчела собирает нектар», к нему присоединился Десимус Хардинг.

Они пели до тех пор, пока пыл не иссяк, и они уже не могли придумать, что бы еще спеть. Все заснули, а тем временем костер догорал. В лесу все было тихо.

На следующее утро они проснулись в хорошем настроении, отдохнувшие и довольные, что ночью на них никто не напал. Опасность миновала.

Но, когда они свернули одеяла и затоптали остатки костра, Оберманн воскликнул:

– Она пропала! – Оберманн стоял с озадаченным видом, упершись руками в бедра. – Ее унесли!

– О чем ты, Генрих?

– Я оставил ее лежать на земле. Скульптура – мраморная голова – пропала.

– Она должна быть здесь, – возразил Хардинг. – Как она могла исчезнуть?

Они осмотрели всю поляну на случай, если голова каким-то странным образом укатилась. Поискали в лесу рядом с поляной.

– Как это можно объяснить? – с вызовом спрашивал Оберманн спутников.

– Ее мог забрать ночью медведь, – улыбаясь, сказал Торнтон. – Вдруг они собирают такие вещи.

– Совершенно бесшумно, так что мы не проснулись, – отозвался Оберманн. – Вряд ли.

– Может быть, кто-то из нас ходит по ночам? – тоже улыбаясь, предположил Хардинг. – Но вряд ли кто-нибудь из нас пошел бы в лес.

– А как ты это объясняешь? – спросила Оберманна София.

– Не знаю. – Он внимательно оглядел всех. – Вы станете надо мной смеяться, если я рискну предположить божественное вмешательство…

– Три богини спустились на землю и избавились от соперницы. Так?

– Не торопитесь, преподобный. Не забывайте, это священное место. Может быть, именно поэтому волки нас не тронули.

– Значит, – сказала София, – мрамор стал наградой богиням за то, что они защитили нас.

– Вот как, – произнес Хардинг.

– Возможно. – Оберманн обнял жену за талию. – У Софии женское понимание богинь. Может быть, они хотели получить дар.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

После отъезда Десимуса Хардинга в Константинополь прошло несколько недель. София все больше интересовалась тем, как Торнтон внимательно изучает глиняные таблички. Она приходила в его жилище, и они, сидя рядом, сосредоточенно рассматривали странные знаки и символы на разложенных на дощатом столе табличках. Она научилась точно зарисовывать их, и теперь они могли сравнивать свои интерпретации различных изображений. То, что казалось Торнтону пучком стрел, Софии представлялось снопом колосьев.

В свою очередь, Торнтон расспрашивал ее о небольших вотивных фигурках, которые регулярно находили в земле Трои. Одни были терракотовыми, с прекрасно вылепленными мужскими и женскими головами, а другие сделаны более грубо, но ключ к их смыслу можно было найти всегда. На спинах некоторых из них София заметила процарапанные линии, которые, по ее мнению, обозначали длинные волосы женского божества.

– Удивительно, – однажды утром сказала она Торнтону, показывая грубого костяного идола, – что часть фигурок выполнена так тщательно. Словно их сделал какой-то художник.

Они находились в доме Софии и Оберманна и стояли как раз над углублением под полом, где были спрятаны сокровища.

– А что вы думаете об этом? – Он показал на четыре горизонтальных линии ниже головы.

– Это ее броня. Ниже две груди. А пересекающиеся линии на теле придают ей еще более воинственный вид.

– А это?

– Думаю, ее вульва.

– Наши друзья не отличались деликатностью.

– Они не страшились жизни. Это исток мира, Александр.

– Блажен, кто жив был на том рассвете. – Он на мгновение смешался. – Простите. Это просто цитата.

– Вас не за что прощать. Это чудесное чувство. Когда сыновья и дочери Евы приходят в мир, нужно радоваться. Вот другая, похожая на нее богиня. Видите?

– У троянцев было гораздо более здравое представление о своих богах. Они могли радоваться…

– Отношениям между полами? О да. Это часть их божественности. И это нас с ними объединяет.

– Я думал, вы христианка, София.

– Не здесь. Христианство не имеет ничего общего с Троей. – Она подняла фигурку, чтобы на нее падал свет. – Это богиня жизни. Равновеликая Рее. Сейчас вы видите? Мне кажется, это детская игрушка. Или, возможно, амулет, который носили на шее. Видите? Вместо лица нарисован круг.

– Не думаю, что она предназначалась для ребенка. Слишком свирепа.

– Я бы не назвала ее свирепой. Древнее изображение, только и всего.

– А что вот это? – Торнтон поднял тяжелый предмет из диорита с пятью шарообразными выступами.

– Видите эти едва намеченные линий? Это ожерелье. Значит, этот шар – голова. – София поставила фигурку правильно. – Руки-ноги на месте, – сказала она. – Удивительно, в ней до сих пор сохранился дух.

Торнтон шагнул назад.

– Она могла принадлежать тому ребенку.

– Скелет которого мы нашли? Боюсь, его дух отлетел.

– Разве это прежде всего дает ребенку жизнь? Дух?

– Конечно, – ответила она.

– Я обычно называю это душой.

– О, душа так медлительна. Она существует в нас наподобие какого-то камня. А дух прыгает и пляшет. Это сок в стволе дерева, кровь в венах.

– Никогда не знаю, говорите ли вы всерьез, София.

– Да я никогда не бываю серьезной.

– Я видел вас серьезной. Когда вы молчите и смотрите через равнину в сторону Геллеспонта и крутите прядь волос на пальце.

– Вы наблюдали за мной! Это нечестно.

– Я часто наблюдаю за вами.

– Не делайте этого. Сейчас я говорю серьезно, Александр. Прошу вас, не делайте этого.

Увидев ее ужас, он понял, что зашел слишком далеко. Он огляделся вокруг, чтобы не встречаться взглядом с Софией, и заметил ее плащ и шляпу, небрежно брошенные на кровать. На тумбочке лежала пачка американских сигарет Оберманна.

– Вам здесь уютно, София.

– Уютно? Я бы так не сказала. – Она засмеялась. – Я справляюсь, как выражается муж.

– Но вам нравится ваша работа здесь.

– Теперь это моя жизнь. – София с минуту помолчала. Она уже жалела, что не сумела скрыть от него недовольства. – Я никому этого не говорила.

– Я восхищаюсь вами, София. – Он правильно понял ее взгляд. – Я ничего никому не скажу.

Торнтон вернулся к себе и достал начатое письмо, адресованное главе Отдела древних исторических рукописей Британского музея. Алфред Граймс был его коллегой и другом, и Торнтон чувствовал, что должен написать ему о том, как найденный после землетрясения маленький скелет рассыпался в прах у них на глазах. Таким образом, этот факт был бы письменно зафиксирован, хотя и в неофициальной форме, и послужил бы свидетельством реального состояния дел в Трое.

"Мой дорогой Граймс, – начиналось письмо. – Я здесь, на вершине крепостного холма Гиссарлык, иначе известного как Троя. Во многих отношениях это славное место – нигде больше в мире земля не открыла так много остатков древних поселений, лежащих один над другим, со всем их богатым содержимым. – Далее Торнтон описывал слои различных поселений Трои и, в частности, объяснял открытие "сожженного города", о котором, как считается, писал Гомер. На второй странице он выражал свой восторг по поводу возможности изучения глиняных табличек. – Я действительно считаю, что это один из первых образцов письма в мире, – писал он Граймсу. – Возможно, эти таблички появились прежде надписей в Месопотамии, но по этому, как и по многим другим вопросам, я еще не пришел к определенным выводам".

Он описал свои не слишком успешные попытки дешифровки этих символов и, тем не менее, подтвердил свою веру в то, что, в конце концов, "найдет путь сквозь все эти дебри".

Он на мгновение остановился, затем начал новый абзац.

"Тебе известна репутация герра Оберманна как довольно агрессивного и властного человека. Репутация вполне заслуженная. Он настоящий тевтонец, а на археологию смотрит как на инструмент для своих теорий и полностью пренебрегает доказательствами. Он приказывает разрушить что-либо римское или греческое, чтобы можно было обнаружить нечто более древнее. Когда бывают найдены глиняные черепки, относящиеся к классической древности, он выказывает неудовольствие и, если в ходе работ они попадают ему в руки, выбрасывает их! Он недовольно смотрит на каждый стремевидный сосуд, появляющийся из земли. Кроме того, произошел один прискорбный и довольно неприятный случай. – Торнтон кратко изложил историю находки детского скелета, рассыпавшегося в прах. – Я нисколько не сомневаюсь, что видел зарубки ножа на костях и еле ды содранной с костей плоти, но герр Оберманн не скрывал глубочайшего безразличия, более того, он явно обрадовался, когда скелет этого бедного существа начал рассыпаться под нежелательным воздействием воздуха. Он отказался поверить, что его благословенные троянцы практиковали ритуальное жертвоприношение или ритуальный каннибализм, несмотря на то, что подобные обычаи известны у других первобытных племен. По его убеждению, его троянцы вовсе не таковы. Они гомеровские герои в блистающих доспехах. – Торнтон снова остановился, обдумывая написанное. – Итак, я прошу тебя сохранить письмо до моего возвращения, когда я решу опубликовать подробное описание этого случая. Прилагаю рисунок, сделанный на месте погребения".

Далее шли добрые пожелания другим коллегам из Британского музея и подпись: "Сердечно твой, А. Торнтон. Затем он положил письмо в конверт и запечатал".

На следующее утро Торнтон отдал письмо турецкому мальчику, Рашиду, в обязанности которого входило ездить с поручениями в Чанаккале.

Оберманн шел к "арсеналу", где хранились находки; он дал складу такое название после того, как был найден меч. Он видел, что Торнтон вручил Рашиду небольшой пакет и, подождав в дверях, пока Торнтон не ушел, подозвал мальчика.

– Что это у тебя, Рашид? – Он бросил взгляд на адрес на конверте. – Я сегодня утром поеду в Чанаккале и возьму письмо. – Он дал мальчику его обычные чаевые. – Не говори мистеру Торнтону, а то он велит тебе вернуть его деньги.

Оберманн вернулся домой, зная, что София занята на раскопках: в траншее было найдено несколько нефритовых бусин. Оберманн вынул письмо из конверта и, тихонько насвистывая, быстро прочел его.

– Англичанин озадачен моим поведением, – сказал он вслух. – Меня не назовешь славным парнем. – И он сжег письмо на свечке.

София заметила вечером за ужином, что муж веселее и общительнее, чем обычно. Особое внимание он выказывал Торнтону, настаивая, чтобы тот положил себе еще консервированных персиков, которые он полил кюрасо из фляжки, взятой к столу.

– Это не амброзия, – заметил он. – Но и мы не боги. Мы смертные. И должны питаться консервированными персиками. Они вам нравятся, мистер Торнтон?

– И не герои, – добавил Лино. Консервированные фрукты его не привлекали.

– Что, друг мой?

– Время героев прошло.

– Ах, Лино, вы пессимист. Вы согласны с ним, мистер Торнтон? Что время героев прошло?

– Не могу сказать.

– Но ведь у вас наверняка есть мнение по этому поводу. Ваш друг Роулинсон, к примеру. Будут ли его помнить через тысячу лет?

– Он мне не друг, хотя я ценю его очень высоко.

– Так значит, он – герой?

– Не знаю, есть ли у этого слова какая-либо ценность. Его смысл со времен Т^ои изменился.

– Я бросаю вам вызов, мистер Торнтон.

– Простите?

– Я предлагаю вам трижды пробежать вокруг Трои. Как Гектор и Ахилл. Они три раза пробежали вокруг города в героическом состязании. Будем ли мы героями? Последуем ли их примеру?

– Это было не состязание, – возразил Лино. – Это была смертельная погоня.

– Но мы же спортсмены. Мы более просвещены, чем дикие троянцы. Разве не так, мистер Торнтон?

– У меня есть основания полагать, что так, сэр.

– Тогда мы просто побежим по равнине. Кем вы будете: быстроногим Ахиллом или Гектором в сверкающем шлеме?

Торнтон рассмеялся.

– Ахилл звучит слишком пугающе. Лучше я разделю судьбу Гектора.

– Так и будет. Вы выбрали сами. Завтра мы побежим по местам, о которых писал Гомер. Они начали бег от главных ворот Трои, вдоль стены. Пробежали мимо сторожевой башни и дикой смоковницы, прежде чем вышли на наезженную дорогу, к двум источникам, питающим Скамандр. Мимо водоемов, где мы обнаружили каменные резервуары. Таков будет наш маршрут.

– А что будет наградой? – спросила София.

– Вечная слава.

– Не давайте истории повториться, – шепнул Кадри-бей Торнтону. – Гектор был убит Ахиллом, и его тело проволокли по пыльной равнине.

– Я знаю. Но не думаю, что герр Оберманн до такой степени против моих теорий.

– Обежав город вокруг три раза, – сказал Оберманн, – мы покроем девять с половиной миль. Это вас пугает?

– Вовсе нет.

– В вашей школе вы, вероятно, бегали на более длинные дистанции.

– Но не по столь пересеченной местности. В Сассексе нет гор.

– Значит, вы учились на юге Англии? Можно было бы догадаться по стойкости ваших убеждений. Склад ума саксов восхищает меня своей практичностью.

– Разумеется, они верят в справедливость.

– Как все мы. Кстати, о справедливости. Как Гектору, вам позволяется начать бег. Я даю вам тридцать секунд форы.

Тут Оберманн встал из-за стола и, взяв Софию под руку, неторопливо удалился. Слышно было, как он рассказывает жене о созвездиях этой части ночного неба.