Текст книги "Падение Трои"

Автор книги: Питер Акройд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Очнувшись, София поняла, что лежит на кровати в номере гостиницы «Центральная» в Чанаккале, а деревянные лопасти вентилятора медленно, с шумом вращаются над ней. В дикой спешке, уезжая с фермы, она не думала ни о чем. Должно быть, она проспала здесь ночь, хотя совершенно не помнила, как сюда вернулась.

Безумная женщина была женой Оберманна, той самой женщиной из России. Когда он нечаянно проговорился об этом браке, то сказал Софии, что жена покончила жизнь самоубийством. Но на самом деле она не умерла. За ней смотрят слуги Оберманна, греческая супружеская пара, приехавшая вместе с ним из Греции в Малую Азию. Леонид – сын Оберманна. Теперь она осознала их несомненное сходство – очертания подбородка, широкий лоб.

София поняла это так ясно, как если бы муж сам рассказал ей. Муж? Вряд ли он развелся с этой безумной женщиной, а в таком случае София никогда не была его законной женой. Она пошевелилась на постели и застонала. Тогда кто она? Впереди неизвестность, перед которой она терялась.

Рядом с кроватью стояли таз и кувшин с водой, София поднялась и сполоснула лицо. Первое, что пришло в голову – бежать, бежать от него, от самой себя, бежать из Трои. Если она вернется в Афины, то, безусловно, будет считаться опозоренной, но эта участь не страшила ее. Она знала, что в делах, которые связаны с деньгами, не может полагаться на чувство чести своей матери, но считала, что сумеет выдержать ее упреки. А отец. Что ж, он не имел никакого значения.

Она снова бросилась на кровать и заплакала. Но вскоре успокоилась, хотя ничем не утешилась и ничего не придумала. Утерла глаза рукавом жакета и встала. Волнение и беспомощность исчезли, теперь она ощущала гнев. Он лгал ей. Он скрывал от нее "эту историю", как писал в послании к Теодору Скопелосу. Он оскорбил и предал ее.

– Бояться не надо, – произнесла она вслух. – Я не должна смиряться. Нужно выдержать. Я должна бороться с ним и победить.

Она не уедет. Она вернется в Гиссарлык и встретится с Оберманном лицом к лицу. Торнтон и Лино послужат ей свидетелями в обвинениях против мужа. Почему она должна стать жертвой его обмана, ведь ее воля так же сильна, как и его, а ее совесть несравнимо чище?

София вышла во двор, сказав гостиничному персоналу, что оставляет за собой номер на неопределенный срок, и забрала свою лошадь. Затем направилась в Гиссарлык.

В гостинице ее предупредили о надвигающейся буре. Небо потемнело, с моря дул сильный ветер.

Выезжая из города, она заметила молнию, а спустя какое-то время послышался гром. В том состоянии, в каком находилась София, молния показалась ей стрелой, указывающей на Трою. Лошадь раздувала ноздри и тревожно выгибала шею, но София подгоняла ее. Полил дождь, а София только громко рассмеялась. Она едва заметила, что платье ее мгновенно промокло, словно она вошла в море. Она все еще была в ярости.

Подъехав к Скамандру, София увидела стремительно несущийся поток и впереди, за завесой ливня, холм Гиссарлыка с поднимающимся, словно дым, паром. И, не уступая в ярости бушующей вокруг стихии, она вновь пришпорила лошадь, полная решимости встретиться с Оберманном, и помчалась к месту раскопок.

Но в изумлении остановилась. Дом Александра Торнтона местами обгорел, а соломенная крыша была уничтожена. Сильный дождь лил внутрь. София соскочила с лошади и побежала к дому. Подойдя ближе, она увидела открытую настежь дверь. Появился сам Торнтон. Чуть ссутуленный, словно от боли, он, казалось, не замечал ее.

– Александр! Александр! Что случилось?

– Все пропало. Размыто. Уничтожено.

– Таблички?

– Да.

Она посмотрела вверх на обугленную и все еще тлевшую солому.

– Должно быть, это молния, – сказала она. – Я видела ее в Чанаккале.

София огляделась, ища глазами Оберманна. В отдалении, за отвалом, он деятельно руководил укрыванием части раскопа мешковиной.

– Я не уверен, что в этом виновата молния. Не уверен. – Торнтон пристально посмотрел на Софию, и она сразу поняла, что он имеет в виду. – Я проснулся от жара пламени. Как раз перед тем, как началась эта ужасная гроза. Но у меня не было возможности спасти их. Ливень. – На мгновение Софии показалось, что он вот-вот расплачется. – Все пропало. Мои рисунки тоже. Они уничтожены.

– Дай мне взглянуть.

Он пригласил ее войти, и она своими глазами увидела, что таблички превратились в клейкую темно-коричневую массу, а рисунки Торнтона, тронутые огнем, совершенно размокли.

– Уничтожены, – повторил он. – Словно их и не было. – Ливень продолжал поливать их. – Этого он и хотел.

София обвела взглядом жилище Торнтона в надежде, что хоть какие-то таблички уцелели. Она уловила на постели какое-то движение и, приглядевшись, увидела небольшую коричневую змейку, ползшую по подушке. Она дотронулась до руки Торнтона.

– Смотри. Вон туда. Змея. Ante!ion. – На белых льняных простынях извивалась змейка, и они оба отступили на шаг. – Нам нужно уехать отсюда, – торопливо сказала она. – Немедленно.

– Но твой муж…

– Он мне не муж! – прошептала София, словно не веря собственным словам. – И он пытался убить тебя.

– Что?

– Змея. Она не могла появиться здесь случайно. Я знаю, что он умеет находить их.

В первый раз стало заметно, что Торнтон испуган.

– Что же нам делать?

– Пошли. Мы должны сейчас же уехать. Он нас не видит.

– Домой…

– Возьми паспорт и все свои деньги. Я вернусь через несколько минут.

София побежала к своему дому.

Оберманн все еще был занят защитой раскопа от продолжавшейся бури и не заметил ее появления.

Войдя в дом, она забрала драгоценности, которые привезла из Афин. Снова выбежала под дождь.

Торнтон ждал, воодушевленный ее энергией и решимостью покинуть Трою.

– Возьми коня и поезжай за мной, – крикнула она.

Под проливным доедем они поскакали к Чанаккале. Еще одна вспышка молнии озарила равнину, превратившуюся в болото с узкой тропкой твердого грунта, по которой они двигались. За пеленой дождя никто не видел, как они уехали, кроме мальчишки, состоявшего на побегушках у Оберманна.

Когда они прибыли в гостиницу, владелец, встревоженно посмотрев на них, заговорил с Софией по-гречески.

– Мадам Оберманн, почему вы ехали в такую жуткую грозу?

– Там случился пожар, – ответила она. – Мы ищем здесь убежища.

– Пожар? Есть пострадавшие?

– Нет, пострадавших нет. У вас найдется номер для мистера Торнтона? Он англичанин, работает у Генриха Оберманна. – Она твердо произнесла эту фамилию.

– Конечно. А теперь вы должны обсушиться и переодеться. После такой грозы легко простудиться.

Как только они разошлись по своим номерам, им принесли полотенца. Торнтону одолжили блузу и широкие брюки турецкого рабочего, а Софии – черный наряд местных женщин.

– Мы аборигены, – сказала она, когда Торнтон открыл дверь своего номера, чтобы впустить ее. – Мне идет?

– Его удивило, что она может шутить в данных обстоятельствах.

– Надеюсь, ты не простудилась.

– Простудилась? Никогда в жизни не чувствовала себя здоровее! – Она рассмеялась, глядя на его озабоченное лицо. – Мы приняли решение.

– Он подвинул ей стул и сел напротив.

– Ты понимаешь, что мы сделали?

– Разумеется, Алекс. Мы убили дракона.

– Мы не сможем вернуться.

– Разве ты действительно хочешь вернуться? Ведь он пытался убить тебя.

– Змея могла приползти во время грозы.

– Он уничтожил твои таблички.

– Это могла быть случайность, София.

– В Трое случайностей не бывает.

– Оба говорили быстро и взволнованно.

– Ты сказала, что он тебе не муж.

– София рассказала ему всю историю. Он очень внимательно слушал. Когда она закончила рассказ, он вздохнул.

– Значит, он привез эту женщину…

– Свою жену.

– Он привез с собой свою жену и поручил ее слугам. Интересно, отчего она сошла с ума.

– Не хочу этого знать.

– И ты уверена, что Леонид ее сын?

– Он назвал ее матерью, Алекс. Мне кажется, это убедительное доказательство, разве не так?

– Он действительно похож на Оберманна. Сейчас я это вижу. Но я никогда не думал…

– Никто не мог этого подумать.

– Конечно, именно поэтому Оберманн называет его Телемаком. Сыном хитроумного Одиссея.

– Я хотела встретиться с ним. Разоблачить его. Но ты прав. Я не могу туда вернуться.

Торнтону стала совершенно ясна ситуация, в которой он очутился.

– У меня нет причины возвращаться. Он уничтожил мою работу. Если нас видели, когда мы уезжали…

– Это могло бы скомпрометировать нас?

– Разумеется.

– Мужчину и женщину, едущих верхом во время грозы?

– К тому же, он скоро узнает, что мы взяли с собой паспорта и деньги, – сказал Александр.

София встала и подошла к окну. Дождь все так же заливал опустевшие улицы.

– Нам надо уехать в Константинополь. Там мы будем невидимы, пока не решим, что делать. Ты, конечно, должен вернуться в Англию.

– А ты, София?

– Не знаю.

– Вернешься в Грецию?

– Я была шлюхой Оберманна. – Торнтон густо покраснел. – Кому я там нужна? Мои родители зависят от его денег. Они не будут рады моему возвращению.

– Мы можем пожениться, София. – Он произнес это легко, почти небрежно. – Я мог бы сказать – для того чтобы спасти твою репутацию. Но это было бы оскорблением для тебя. Я просто хочу жениться на тебе. – Она повернулась и пристально посмотрела на него. – Я знаком с доброжелательным священником в Лондоне. Там тебя никто не знает.

– То есть, никто не знает моей истории? Но я буду помехой тебе.

– Не представляю лучшей судьбы для себя.

София решила, что он предлагает пожениться из сочувствия, чтобы обеспечить ей законный статус и имя.

– В Англии легко развестись спустя какое-то время?

– Я не сказал ни слова о разводе.

София смотрела на него, не зная, как реагировать.

– Не понимаю тебя, Алекс.

– Я буду счастлив жениться на тебе. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Но мы едва знаем друг друга.

– Я наблюдал за тобой, София, как я уже признавался. Видел тебя в тени этого человека. Разговаривал с тобой. Делился открытиями и видел увлеченность в твоих глазах. Это место как бы служит ареной для испытаний. Я знаю тебя так же хорошо, как если бы мы были знакомы сто лет.

– Сто лет было бы слишком много. – Она не знала, что ответить. – Мы бы устали друг от друга.

– Я никогда не устал бы от тебя.

– Я не девушка, Александр.

– Ты носишь его ребенка?

– Нет. Думаю, что нет.

– Мне этого достаточно.

– А что будет с ним?

– Он будет рвать и метать, – ответил Торнтон. – Но ничего не сможет сделать. Гордость не позволит ему обнародовать эту историю.

– Он двоеженец. По греческим законам он должен попасть в тюрьму. – Она вдруг засомневалась. – А что, если он развелся с этой русской?

– Он не мог этого сделать из-за ее болезни. Такой процесс нельзя возбудить. В Англии это невозможно. – Он вспомнил о коллеге из музея, которому пришлось поместить жену в частный сумасшедший дом в Хокстоне. – Стал бы он держать ее так близко на попечении своих слуг, если бы давно развелся? Все кончено, София. Ты больше не увидишься с ним.

Во время разговора они постепенно сближались. Они могли бы коснуться друг друга, но не коснулись.

– А твоя работа?

– Моя работа здесь закончена. Я уверен, что смогу воспроизвести по памяти множество символов, но что это за свидетельства? Их можно счесть плодом разыгравшегося воображения. У меня нет ни доказательств, ни записей.

– Но ведь ты можешь рассказать о том, что ты видел.

– Это было бы глупо, София. И Оберманн меня бы засмеял.

– Ты думаешь, он намеренно все уничтожил?

– В противном случае, как ты говоришь, получается слишком много совпадений. Я слышал, как занялась солома за несколько минут до того, как над нами разразилась гроза. Я уверен, что не было никакой молнии. Не видел ничего похожего. Что могло быть легче для него, чем поджечь солому, когда он увидел, что близится гроза?

– В таких обстоятельствах хватило бы зажженной свечи.

– Он наклонился и в первый раз легко поцеловал ее в лоб.

– И ты думаешь, что он подложил змею?

– Он любит наблюдать за этими змеями. Ему нравится, что они смертельно опасны.

– В камне достаточно трещин и щелей, через которые она могла вползти. Зачем убивать меня?

– Ты не понимаешь. Он ребенок. Он не выносит, когда ему противоречат. Терпеть не может соперников.

– Он не мог допустить мысли, что Троя…

– Его Троя, Александр.

– Что его Троя будет разрушена. Он видел войско гомеровских героев. Я видел племя людей совсем иной культуры, совершавших человеческие жертвоприношения.

– Для него это было невыносимо. Ведь Троя – смысл его существования.

– Что он станет делать?

– Продолжит работать. Без передышки. Когда он раскопает древний город целиком, уедет. Примется искать другое священное место.

– И будет гнать от себя мысль о табличках, словно они никогда не существовали.

– Он уже забыл о них. – София вздрогнула. – Все-таки дождь промочил нас насквозь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Оберманн занимался тем, что защищал раскопы от бушевавшей бури, целый день укладывая мешковину, сооружая укрытия из дерева и листов гофрированной жести.

– Теперь, – сказал он Лино, – пейзаж напоминает поле боя под Севастополем. Но мы сокрушили врага. – Он взглянул на обгоревшее и частично разрушенное жилище Торнтона. – Я не видел мистера Торнтона с тех пор, как разыгралась эта трагедия. Должно быть, он безутешен.

– И мы все тоже, Генрих. Кадри-бей говорит, что молния уничтожила все.

– То, что залил дождь, превратилось в грязь. Вы были у Торнтона?

– Не могу заставить себя пойти. Не могу вынести мысли, что все его надежды рухнули.

– Ваша чувствительность делает вам честь, Лино. Но странно, почему он не пришел сюда. Пошлю-ка я за ним мальчика.

– Англичане склонны к самоубийству.

– Сомневаюсь, что это верно в отношении Торнтона. Он слишком упрям. Рашид, подойди ко мне. Сходи к мистеру Торнтону. Он расстроен. Если его там нет, посмотри, не бродит ли он среди скал. Но будь осторожен. В грозу выползают змеи.

Рашид покачал головой.

– Он уехал, сэр.

– Уехал? Куда уехал?

– Уехал верхом. И мадам вместе с ним. В сторону Чанаккале.

– Тебе, должно быть, это приснилось, Рашид. Мадам уже в городе. Она уехала вчера. – Мальчик опять покачал головой, но ничего не сказал. – Ладно. Я сам расследую таинственное исчезновение Александра Торнтона. – Оберманн направился к лишенному крыши дому и, как только вошел, понял, что англичанин исчез. Хотя он и посмеялся над словами Лино о склонности англичан к самоубийству, все же внимательно осмотрел небольшой альков в главной комнате.

– Он удрал, – вслух сказал Оберманн. – Вот это да!

– Затем подумал о Софии. Невозможно представить, чтобы она вернулась и тут же снова уехала, так быстро и незаметно.

Он услышал стук копыт коня Леонида, а потом увидел его самого, измученного и насквозь промокшего.

– Тебе следовало остаться на ферме. Не было никакой нужды скакать в грозу.

– Была нужда.

На самом деле Леонид оттянул отъезд с фермы Теодора Скопелоса. Он боялся гнева отца. Как только София увидела его рядом с матерью, он понял, что все изменится. Он не собирался сообщать Софии, что эта женщина его мать, слово вырвалось у него само. Леонид не мог отрицать свое родство. Он любил мать, даже при всем ее безумии, и не мог предать.

Оставшись ночевать на ферме, он ломал голову, как лучше поступить. И хотя на следующее утро разыгралась гроза, ему было ясно, что нужно вернуться в Трою и принять на себя ответственность за последствия того, что открылось.

– Да что с тобой, Телемак? Ты выгладишь, будто тебя собираются повесить.

– Я должен кое-что рассказать вам.

Ну, в чем дело?

– София заезжала на ферму.

– Я знаю. Она ездила туда месяца два назад. И что?

– Она снова появилась там вчера. Неожиданно.

– Ну?

– Она видела Елену.

– Прости, я не расслышал.

– Она знает. – Оберманн блуждающим взглядом окинул раскоп. – Она подошла к нам неслышно. София слышала, как я называл Елену матерью.

Оберманн отошел на несколько шагов и склонил голову, словно глубоко задумавшись. Затем поднял лицо к небу и издал полный ужаса и страдания крик, испугавший турецких рабочих. Среди них прошел слух, что герр Оберманн во время грозы утратил множество сокровищ. К Леониду он вернулся, уже овладев собой.

– Когда это произошло?

– Ранним вечером, вчера.

– Ты долго тянул с возвращением.

– Мне было стыдно.

Оберманн сильно ударил его по щеке.

– Никогда не стыдись, Телемак! Горюй. Печалься. Но не стыдись. Стыд – это враг.

Во время разговора с Телемаком Оберманн начал понимать, что произошло. София в гневе вернулась в Трою и встретила Торнтона. Они решили бежать вместе – бежать от Оберманна, бежать из Трои. Пгев и отчаяние объединили их против него. Оберманну было это совершенно ясно, словно он слышал каждое произнесенное ими слово.

– Как поживает твоя мать?

– Она возбудилась, увидев Софию. И не могла уснуть.

– Да, София производит впечатление. – Оберманн подозвал Рашида и велел мальчику повторить то, что тот уже говорил. – Ты говоришь, они оба были верхом? – Мальчик кивнул. – И направлялись в сторону Чанаккале. Ты уверен?

Они ехали по старой тропе. Я наблюдал за ними, пока их не скрыл дождь.

– Тебе надо будет поехать в Чанаккале, Рашид, и разыскать их. Не подходи к ним. Ничего им не говори. Но узнай, где они остановились, и возвращайся. Ты понял?

– Да, сэр. Можно, я возьму Пегаса? Он быстрый конь.

– Скачи, как ветер, Рашид. Надеюсь, ты успеешь вернуться до наступления сумерек.

Мальчик убежал, обрадованный перспективой поехать верхом на берберийце.

– Ну, Телемак, какой у тебя план?

– Я не могу…

– Нет, Телемак, тебе нельзя так говорить. Ты причинил довольно вреда.

– Это несправедливо, сэр. Вы настаивали, чтобы я навещал ее. Вы не хотели видеться с ней сами. Вы вините меня в том, что она моя мать?

– Тише, тише… Я не виню тебя. Я понимаю. Значит, так сложился узор Парок. Лишь они осмеливаются противостоять самодержцу Зевсу. Клото прядет нить жизни. Лахезис отмеряет ее. А Агропос перерезает.

Леонид смотрел на него, с трудом скрывая изумление.

– А вы – Зевс?

– Все мы боги, Телемак, когда обстоятельства требуют этого. – Он с минуту помолчал, ковыряя носком ботинка мягкую землю. – Твоя мать поняла, что София…

– Кто знает, что понимает безумный? Она вопила после ухода Софии.

Оберманн поднес руку к лицу.

– И ее, даже в таком состоянии, не минует горе.

В тот вечер они ужинали с Лино и Кадри-беем, и Леониду показалось, что Оберманн особенно оживлен. Он объяснил отсутствие Александра Торнтона, сказав, что разговаривал с англичанином незадолго до его отъезда. Мистер Торнтон решил вернуться в Англию. Он отправился в Чанаккале, чтобы заказать в пароходной конторе билеты. София задерживается в городе, несомненно, в ожидании новостей о буре, но скоро должна вернуться.

Лино и Кадри-бей хранили молчание. Оба они подозревали, что отсутствие англичанина и фрау Оберманн объясняется другими причинами. Но, разумеется, не высказывались по этому поводу.

– Торнтон не хочет оставаться здесь, – сказал Оберманн. – Утрата табличек сильно на него подействовала.

– На нас тоже, – отозвался Кадри-бей. – Это самый тяжкий удар, который мы пережили здесь.

– Да, это трагедия. – Казалось, Лино смотрит прямо перед собой. – Трудно оценить все ее значение.

– Стоит ли так печалиться, господа? Насколько всем нам известно, это были всего-навсего списки товаров.

– Всего-навсего? – Лино повернулся к Оберманну, который смешался под его невидящим взором. – Это было наше первое представление о неизвестном мире. Исключительно важное открытие.

– А кто сказал, что мы не можем найти еще?

– Если они уцелели после бури.

– Будут другие города и другие места, где под землей лежат такие таблички. Веселее, Лино. Не все потеряно! Всю свою жизнь я сохраняю оптимизм. Вот почему я так успешен.

– Неужели ничего нельзя восстановить? – спросил Оберманна Кадри-бей. – Сохранились ли записи мистера Торнтона?

– Увы, нет. Его записи уничтожены огнем и водой. То, что нам удалось найти, нечитаемо. Возьмите еще анчоусов, Лино. Телемак, ты почти ничего не ел.

– Я не голоден, сэр.

– Трагедия отбила у тебя аппетит. Ничего, к утру он вернется. – В этот момент появился Рашид. Он хотел подойти к Оберманну, но тот замахал руками, чтобы мальчик ушел. – Могу я предложить тост?

– Разве нам есть что праздновать? – Кадри-бей удивленно поглядел на него.

– Тост в честь Александра Торнтона! Пусть он завоюет всемирную славу! – Леонид удивленно посмотрел на Оберманна. – Чудесно, господа, что несмотря на ужасное несчастье, несмотря на нашу печаль, мы сохраняем веселье! Атмосфера Т]рои возвращает нас к жизни.

– Троя пережила большие несчастья, – заметил Лино.

– Совершенно точно. Здесь мы становимся частью мировой души. Простите, одну минуту. – Оберманн вышел из дома и подошел к Рашиду. – Ну, что ты выяснил?

– Они остановились в "Центральной".

– Ты разговаривал с Асадом? – Асад Думанек был владельцем гостиницы, которому Оберманн время от времени делал небольшие подарки из раскопок.

– Мадам в номере 10. Англичанин в номере 4.

– Что еще он тебе сказал?

– Она заплатила за неделю английскими фунтами.

– То есть из кошелька Торнтона

– Мадам расспрашивала о рейсах в Константинополь.

– Константинополь? Они собираются туда? Какая глупость! Неужели они думают, что я не сумею найти их? Они уехали в бурю. Буря окружит их со всех сторон. – Он подошел ближе к Рашиду. – Никому ничего не говори. Если скажешь хоть слово, отрежу тебе язык.

Напуганный предупреждением мальчишка побежал прочь, а Оберманн вернулся к остальным.

– Рашид сообщил мне, что базар в Чанаккале затоплен. Нам придется день-другой прожить без фруктов. Так что только к лучшему, что у нас сегодня вечером меньше едоков.

После того как ужин закончился и все разошлись, Оберманн и Леонид остались поговорить.

– Я склонен думать, – сказал Оберманн, – что камни, найденные у ручья, это остатки храма. Когда сегодня утром лило, в течении ручья у этого места наметилась излучина. Значит, воде преграждает путь сплошная кладка. – Леонида удивило, что в суматохе, вызванной бурей, Оберманн сумел это заметить. Место, о котором шла речь, осматривали всего два дня назад. – С утра там должны начаться работы, Телемак. Нам нельзя терять времени. Там будет найден алтарь.

Леонид в нетерпении спросил.

– Что сказал Рашид?

У них отдельные номера в гостинице, они заплатили за неделю вперед. Собираются ехать в Константинополь.

– Где смогут затеряться.

– Им это будет не так-то просто. У меня много друзей в этом городе. Их увидят. Думаю, они попытаются уехать в Англию.

– Попытаются?

Оберманн отмахнулся от этого вопроса.

Мне только что пришло в голову, что они могут сочетаться законным браком в море. – Оберманн вскочил и обошел во– круг стола. – Теперь, когда она видела твою мать… – Он на минуту остановился и налил себе еще стакан вина. – Женщины знают. Они обладают интуицией.

– Ни один капитан не разрешит совершить брак. У них нет свидетельств.

– Деньги – лучшее свидетельство. – Оберманн поднял стакан. – Англичане не примут ее. Я знаю их. Узколобые. Не любят иностранцев.

– Но в Лондоне она могла бы затеряться. Он большой и темный.

– Какое существование она будет влачить там? Невыносимое. Жить в кишащем людьми городе?

– Говорю тебе, Телемак, оставшись с Торнтоном, она обречена страдать.

– Значит, вы должны спасти ее.

– Ну, разумеется! Вот это будет преображение! Вытащить ее из Лондона и привезти назад, на ее солнечную родину. – Казалось, Оберманн всерьез обдумывает эту возможность. – Она очень скоро устанет от него. Он не личность. К тому же малодушен. Кровь жидковата.

– Тогда сдержитесь, не бейте его до крови.

Оберманн рассмеялся.

– Обещаю тебе, что я его и пальцем не трону.

Вернувшись после ужина, Оберманн лежал одетым без сна. Глубокой ночью нашарил в темноте ботинки. Тихо открыл дверь и вышел в ночную темноту.

Небо после грозы было усыпано звездами, в тихом прохладном воздухе от камней и земли Трои исходило странное свечение. На сосудах, извлеченных им из земли, он не раз видел изображение солнца, луны, звезд – колесо, круг, скопление точек. На это небо смотрели Приам и Гекуба.

Он спустился к остаткам, старых стен; ливень смыл с них большую часть земли и мусора, и они нерушимо стояли, окруженные свечением. В такую ночь, как эта, он ощущал смысл древней жизни в Трое. Ходил по ее людным улицам.

Оберманн спустился к небольшому участку, на котором начали вынимать землю на том месте, где, как он считал, когда-то стоял храм у ручья. Это был приток Скамандра, прокладывавший себе путь по плоской равнине под возвышающимся Гиссарлыком, после бури он бежал быстро. Оберманн слышал его шум в ночи и нашел то место, где звук, казалось, окружал его со всех сторон. Вот здесь был храм, был алтарь. Он воздел руки к небу и поднял лицо к созвездиям. И начал говорить нараспев:

– Будь моим свидетелем, Зевс, величайший и славнейший из богов, и вы, парки, что из-под земли мстят обманщику. Я взываю ко всем богам, чтобы они отомстили за нарушение их законов. Я называю имена Александра Торнтона и Софии Хрисантис. Пусть боги принесут им беды и печали. Тот, кто нарушил божественные законы, должен понести наказание.

Это была ритуальная формула, которую Оберманн помнил наизусть и знал, что Гомер позаимствовал ее из более древних источников.

– Я не приношу жертву, – сказал он обычным будничным тоном. – Но отдаю себя в ваше распоряжение.

В дубовой роще у склона холма ухнула сова.

– Афина Паллада, великая богиня, дочь Зевса, обладательница эгиды, ты услышала мою молитву. Светлоокая Афина, к чьим крылатым словам прислушиваются другие боги, на моей стороне.

Он услышал звук трубы, возможно, трубил сторож, охранявший раскопки. Он воспрянул духом и, поднявшись с колен, вернулся к развалинам Трои.