Текст книги "Беглый огонь (Дрон - 3)"

Автор книги: Петр Катериничев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 14

По правде сказать, какой из себя был тот самый хрестоматийный дронт с острова Маврикий, я представляю смутно. Говорят, мирная была птичка. Возможно, с веткой в клюве. Миротворец. В переводе на американский "Peacemaker6". В размышлениях об умной науке орнитологии на заемном авто достиг центра дорогой столицы. За время моего отсутствия она стала еще дороже. День, надо сказать, завязался жаркий. Две разборки с пристрастием за одно утро, да еще и термометр в тени показывает не менее тридцати. Когда такой накал, нужно быть сдержаннее. Или как говаривал грузчик дядя Гриша после третьего стакана собутыльникам: "Ребята, давайте быть культурнее". Покидаю чужую машину тихо, как птенчик. И направляюсь в ближайшую аптеку. Потому как с разбитыми напрочь костяшками одной руки и сожженной ладонью другой чувствую себя не вполне комфортно: не в смысле боли, такую боль легко игнорировать, но когда клешни кровоточат и мысли – саднят. Как мудро обобщили наши предки: на хромых ногах и душа спотыкается. С перебинтованными лапами я стал выглядеть как работяга-моряк, неловко притравивший трос. Вот за что люблю Москву, так это за то, что здесь никому ни до кого нет дела. "Лягушка, у тебя что, проблемы?" – "У меня? Проблемы? Да мне звиздец!" Подхожу к автомату, втыкаю в щель кредитную карту, набираю номер. Трубку поднимают после третьего гудка: – Кругов. Хотя голос и положение генерала к шуткам не располагают, удержаться не могу: – Здесь продается славянский шкаф? – Шкаф? – не узнал меня Игорь. Меняю "шифр": – А что, братец, невесты в вашем городе есть? – Кому и кобыла невеста! Дронов! – Он самый. – Давне-е-енько не слыхивал твоего начальственного баритона. – Повода не было. – Теперь появился? – Ага. Телефон "чистый"? – Этот – как стеклышко. Так что за повод? – Женщина. – Я не удивлен. – Убита в моей квартире три-четыре часа тому назад. Перед этим изнасилована. – Вот как... – Тебя не информировали? – Дрон, я занимаюсь организованной преступностью, а это... – Подходит под проделки "писюкастого злыдня". – Кого? – Сексуального маньяка. – И кто он? – Боюсь, по мнению твоих коллег, я. Больше некому. – Хорош... – Кто? Молчание длилось с полминуты. – Дрон... Ее убил ты? – Нет. – Честно? – Как на духу. – Так. Идем дальше. Но – при личной встрече. Сможешь подъехать в управу? – Да. – Документы с собой? Я закажу тебе пропуск. – Лучше обойтись без него. – Чего так? – Следить не хочу. – Ты же понимаешь, Додо, если тебя с вахты сопроводит сам начальник управления... – Генерал Кругов, – продолжил я почтительным тоном. – Понимаю, "смежники" будут озадачены. – Еще как. – Игорь, не выдумывай велосипед. Пошли какого-нибудь доверенного вьюношу встретить индивида на контакте и провести в вашенские апартаменты черным ходом. Ведь должен же быть у вас черный ход? – А как же... И не один. И выходов столько же. Олег... Может, лучше вообще не в управе? На свежем, так сказать, воздухе? Тем более ветер, судя по всему, крепчает... – Хорошо, что не маразм. Нет. Не лучше. – Хозяин барин. Ты в центре? – Да. – Делаем так: садишься в кафешке "Тополя", что на Сретенке, и ждешь. Мой человечек тебя подберет. – Сколько ждать? – Сколько нужно. Контрольное время – тринадцать ноль-ноль. – Понял. – Дрон... – Да? – Расслабься. Судя по говору, ты напряжен, как солдат-первогодок перед присягой. На которую ни одна шалава к нему не приехала. – Ценю твой генеральский юмор. – Еще бы. Будь. – Буду. До контрольного срока почти час, времени – вагон; но Крутов мудр, "маячить" в кафешке невозможно, потому через десять минут я уже сижу в вышеозначенных "Тополях" – обычной полусквериковой забегаловке – и разминаюсь самым буржуйским, по понятиям семидесятых, занятием: потягиванием через соломинку коктейля под маловразумительным названием и весьма сомнительного качества. Заодно разглядываю проходящих. Не с целью выявления "мышки-наружки" – из чистого любопытства, граничащего с любознательностью. Естественно, привлекают девушки. И то, как они одеты. Или скорее раздеты. Впрочем, как сформулировал кто-то умный, основополагающий принцип моды как раз в том и состоит, чтобы носить одежду, вызывающую у лиц противоположного пола желание поскорее с вас ее снять. Москвички в этом преуспели. Еще больше они преуспели в этом на море... Вздыхаю: жаль, что сейчас я так далек от моря, очень жаль, что я не Казанова, и втройне жаль, что душа моя отягощена бездной комплексов так давно отлетевшей юности, начиная от впитанной подкоркой песни "а я боюсь услышать "нет" и заканчивая философичным из Макарыча: "Он был старше ее, она была хороша..." Все это, вместе взятое, и мешает мне броситься вслед очередной нимфе в воздушном одеянии. Нет, мешает еще одно: очень боюсь, прелестное создание откроет красиво очерченный рот и отрыгнет такое выражение, что... Короче, чтобы не было разочарований, лучше не очаровываться. По крайней мере, в ближайшие сорок минут. Через столик от меня расположились две девчушки. Пепси они уже не выбирают, пьют что покрепче. Вот предыдущее поколение молодых – пепси было внове, а кока еще не вошла в обиход; уже не было комсомола, а водка и кухонно-философские разговоры "обо всем" стали неактуальны; царствовали Виктор Цой, Арбат, Шевчук... Краем уха ловлю щебет девчонок... М-да... По сравнению с теперешними молодыми те кажутся просто романтиками. Каждое поколение, каждый век лепит своих кумиров, отдавая дань неофициальному культу. В тридцатые – Чкалов и Отто Юльевич Шмидт, в шестидесятые – Гагарин, Окуджава, Визбор, Вознесенский, Стругацкие, в семидесятые – восьмидесятые – Высоцкий, Макаревич, Пугачева, Цой, "Наутилус", Шевчук... Но вот настали девяностые, набрали скорость, век летит к закату, к закату движется тысячелетие... И – что? Не считать же всерьез культовыми мальчиками "нанайцев" вкупе с интернациональными Иванушками, а культовыми девочками "лицеисток"... Или – считать? Похоже, мы все вернулись в предысторию, в эпоху "шаманидов", и единственной культовой фигурой, "героем нашего времени", является могучий напряженный фаллос, на который, как на кассовый чек, нанизаны долларовые бумажки самого значимого достоинства. Если, конечно, единичку с нуликами, даже прорисованную на хорошей бумаге, вообще можно считать достоинством. – Вы крутите головой, как вентилятор! Сначала я заметил ноги под коротеньким легким платьицем, поднял глаза на девушку: веснушки на носу, смеющиеся зеленые глаза, густые выгоревшие волосы уложены в "ренессансный" каскад. Красиво, добротно, хорошо! – Меня предупредили, что вы легкомысленный, но не сказали насколько. Пригласите присесть? – Приглашаю. – Энергичный жест рукой и кивок, больше похожий на движение только что разнузданного коняки, должны подтвердить мое недоуменное удивление. Девушка присела, представилась: – Настя Сударенкова. Лейтенант. – А в ее глазах плескалось столько солнца, что... – Ну, тогда я, как водится, генерал. От инфантерии. – Вас никак не примешь за пехотинца... Ну надо же! Милая барышня не только представилась по званию, но еще и знает значение слова "инфантерия"! Поторопился я с эпитафией юному поколению! – Олег Владимирович, не рассматривайте мои ноги так откровенно! – Вас это отвлекает от несения службы, лейтенант Настя? – невинно поднимаю я брови. И уже догадываюсь, чьи это генеральские шутки! Сосредоточиваю взгляд на девичьих лодыжках, шепчу заговорщически: – Исключительно для конспирации... Шампанское вы пьете, лейтенант? – Для конспирации? – Для нее. – Не в это время дня. – Что для вас принести? Сок манго? – Чтобы жизнь сразу – сахаром? – Намек понял. Тогда грейпфрутовый? – Лучше – лимонный. Но не сейчас. Сейчас нежно возьмите меня под руку и идем к машине: темно-синий "фолькс". Кругов нас ждет. Девушка обаятельно улыбалась, слова произносила тихо и задушевно, словно завлекала меня в постель величиной с Сахару. И это правильно: случайные "уши", вроде девчонок-малолеток, реагируют не на смысл слов, а на тон, каким они сказаны, и если слова "боковым слухом" часто не улавливаются вовсе, то тон – всегда. И что они решат? Что к куцему мужичку подкатила шикарная телка "по договоренке", видать, от мужа гуляет, повлекла его в свою тачку, судя по прикиду, "разгонную", и отвалила с шиком. То, что ход их мыслей я смоделировал правильно, доказывали теперь уже прямые, оценивающие взгляды подружек, направленные нам в спины: надо же, альфонс не альфонс, а за ним такая краля подкатила! Видно, в штанах что-то особенное! Знали бы эти милые крошки, что перед ними сейчас сам "маньяк-душитель", поперхнулись бы своим мороженым! Девушка села за руль, с шиком отъехала и повела машину по бесконечной анфиладе московских переулков так лихо, что я сразу произвел ее из Насти в Анастасию. На таких "американских горках" любой хвост отвалится сам собой. Подумалось: умеет Кругов подбирать кадры... Но мысль сию я тут же отбросил, как отдающую завистью. Зачем мне это? То, что Анастасия порулила не в управу, я догадался; ну что ж, Крутов генерал, ему виднее. Вышли мы в Замоскворечье. Проскочили хитрой чередой проходных, через реконструируемые дома, пока не впилились в обитую допотопным дерматином дверцу заброшенного, прошлого века, купеческого домины за литой, проломанной во многих местах оградой. На стук открыл сторож, бегло оглядел нас, пропустил, прикрывая дверь; двигал он ее слишком тяжело, чтобы не закралась мысль: под дерматином, содранном с натуральной двери пятидесятых, укрывалось литое пуленепробиваемое сооружение. По запущенной лестничке поднялись на второй этаж. Девушка пропустила меня через "приемную", открыла дверь в кабинет. Доложила: – Доставила. – Хорошо. Хвосты? – Чисто. – Были или сбросила? – Не было. – Подожди внизу. – Есть. Как только дверь за девушкой закрылась, Крутов встал из-за стола, подошел ко мне, мы крепко пожали руки. Игорь указал жестом на два старых, годов шестидесятых, кресла у журнального столика в углу. Расселись. Крутов погрузнел, заматерел. Плечи у него и раньше были немаленькие, теперь – казались вовсе огромными; белоснежная сорочка от Босса, галстук и костюм от Версаче, туфли от Армани – все это сидело на Игоре так, словно он носил сие великолепие не то что сызмальства, но родился в нем. Легкие отклонения от принятого "протокольного" стиля только подчеркивали респектабельность: вещь для человека, а не человек для вещи. Перехватив мой взгляд, насмешливо бросил: – Хорош? – Как икона. – Клиент пошел солидный. Нужно соответствовать. – Понимаю. – Коньячку? Для разговора? – Соточку. Крутов выудил из-под кресла початую бутылку любимого им великовозрастного коньяка "Армения", разлил по двум простым советским "слезным" стаканам. – Закусить? – Чтобы коньяк испортить? – Это верно. За встречу. Мы стукнулись донышками, неспешно выцедили янтарную жидкость. Закурили. – Убитая девчонка у тебя в квартире – ведь не причина, а следствие, так? Крутов испытующе смотрел на меня желтыми тигриными глазами. Вот взгляд у него не изменился, это точно. – Так. Игорь затянулся, выдохнул: – Рассказывай.

Глава 15

– Рассказывать? Лучше я буду спрашивать. – Это как знаешь. Мне нужно знать только одно: нынешняя подстава связана с твоим прошлым? – А что у нас не связано с прошлым? Крутов поморщился: – Олег, давай без философий и по существу. Уж очень люди тобой всегда занимаются конкретные. Да и мы не абстрактные, нет? – Я точно нет, а с тебя – станется. Где ты был в последнее время? – Сначала в Штатах. Потом в Подмосковье. – Безвылазно? – Да. – Чего тогда сорвался? Я прикурил очередную сигарету от бычка, спросил: – Игорь, теракт в отношении вице-президента "Континенталя" – это твой профиль? Крутов кивнул: – Да. Значит, все так, как я и предполагал: подстава связана с убийством Крузенштерна. – У тебя есть досье на нового президента банка? – Господина Шекало? – Да. – Очень скромное. – Чист как стекло? – Хуже. Как ангелочек с крылышками. – Игорь поднял глаза к потолку. Шекало Лаврентий Игнатьевич. Имечко же ему родители дали... – Да и фамилия красивая. – Ну. Тридцать пять лет, московский финансово-экономический, руководство приватизацией и прочими радостями где-то в провинции. – Не Покровск? – Нет. Тверь, Вятка, Самара? Сейчас не упомню. Уточню. Да и подвизался он там недолго. Переезд в Москву. Среднее местечко сначала в госналогслужбе, потом в Минфине, потом где-то при президентской администрации. – Обрастал связями? – Почему нет? Потом – переход в "Континенталь", по неизвестным мне рекомендациям, вхождение в совет директоров, наконец, как апофеоз, президентство. "Континенталь" ведь банк не из последних. – И из очень непростых. – Это я догадался, – хмыкнул Крутов. – Ты приглядывался к делу об убийстве Круза? – Нет. – Не любопытен? Или дело того не стоит? Или опасаешься нарушить профессиональную этику по отношению к отделению милиции, на чьей территории произошел теракт? – Олег, не ерничай. К тому же это не теракт. Такой вид преступлений давно характеризуется как заказнуха. – Какой ты умный, Блин Клинтон... – Дело сразу забрал ГУБОП. – Ты же знал Круза. – Дрон, в ГУБОПе работают профессионалы. – Верю. Крутов поморщился: разговор у нас явно не клеился. – Олег... И ты, и я знаем, что "Континенталь" не простая контора. И разработку проводит как через спецов ГУБОПа, так и самостоятельно. Глянул на меня, добавил: – Ты прав: если, конечно, это не инициатива господина Шекало. – Или тех, кто поставил этого клоуна. – Или так. – Игорь посмотрел на меня внимательно: – Ты уже влез в это дело? Пожимаю плечами: – Я влез в "это дело" тридцать с лишним лет назад. Когда родился. – Опять философствуешь?.. – Эту "игрушку" можно или починить, или выбросить. – Ты о чем? – О стране. Но ведь для нас она не игрушка, а, Крутов? – Дрон... Не гони. – Виноват. Это я о своем, о женском. – Вот о твоем, о женском, давай и поговорим. – Слушаю. – Ты знал девушку, что оказалась задушенной у тебя в постели? – Нет. – Ты уверен? – Абсолютно. У тебя есть сомнения? – У меня – нет. У тех, кто занялся этим делом... – И кто? – Местный райотдел. – По типу "маньяк"? – По нему. Дронов, ты никогда не задумывался, что идеально вписываешься... – Задумывался. По всем имеющимся объективкам: солдат удачи, маргинал, темная лошадка... – Подбираешь несовершеннолетних девочек в подъездах... – Ты имеешь в виду?.. – Да. Сашу Лисовскую. Потом поселяешь у себя, потом устраиваешь в интернат... – Надо же, быстро раскопали. – И подшили. В нужном кому-то ракурсе. Кстати, где она теперь? – Саша? – Да. – Полагаю, на море. Сейчас лето, а это очень дорогой интернат. – Так вот: убитая, Макарова Наташа, училась в том же интернате, что и Саша Лисовская. В старшем классе. – И формально... – Не формально, а предположительно... Да. Ты вполне мог с ней познакомиться и пригласить к себе. А учитывая твой "моральный облик"... – Но я же... – Дрон, ты дрался из-за Лисовской с парнями из пеньковской группировки? – Это была не совсем драка. – Тем не менее один из вьюношей, он ныне припухает в Бутырках, святым духом был за часы найден и дал премиленькие такие показания: девочку, Лисовскую, продали тебе пеньковские – для утех. Но вы не сошлись в цене, что и вызвало конфликт с мордобоем. – Сволочь! – Работа у него такая. – Игорь, я с Сашей Лисовской не спал. – Верю. Но кто еще поверит? – Ее можно спросить. – Этого делать никто не станет. Дрон, кому-то нужно набрать на тебя "лыка в строку". Грязную компру. И пока набирают. Успешно. Мне продолжить? – Валяй. – Эта девушка, Наташа Макарова, открыла квартиру своим ключом. – Ей могла дать Саша... – Мог кто угодно. А мог и ты. Дальше? – Ага. – Пришла с полными судками готовых кушаний, загодя заказанных по телефону аж в "Праге". Кем бы ты думал? – Мной? – Да. Пришла, прибралась в квартире, все приготовила... Ее пальчики везде. – Погоди, Игорь! Но ведь кто-то был с ней? – Нет. Она девственница. Девочку раздели, или она сама разделась, и придушили. Впечатляет? – Не особенно. – Никаких других отпечатков, кроме твоих и ее. Причем ты, как особо циничный субъект, с аппетитом откушал водочки с крабовым салатом после убийства... Маньяк? Маньяк. – Игорь помолчал, спросил: – Ну, что скажешь? – Ничего. Лучше коньячку еще хряпну. – Хозяин барин. Я плеснул себе коньяку, вопросительно посмотрел на Игоря, тот покачал, головой. На нет и суда нет. Хотя пьянство в одиночку, пусть и в компании, признак начинающегося алкоголизма. Впрочем, одному не только пить плохо, но и жить. Одиночество чем-то сродни смерти. – Чего мрачный? – спросил Игорь. – А есть повод веселиться? – Мы живы. А с остальным – разберемся. – Как я понял, ты таки подписался, Кругов. Игорек сидел в кресле неподвижно, как огромное каменное изваяние. – Да, я подписался, – произнес он одними губами. – Очень не люблю, когда душат девчонок. Достану и исполнителей, и заказчика. – По закону? – По понятиям. Крутов плеснул себе коньяку на донышко, выпил глотком: – Дрон, почему ты хотел встретиться в управе? – Я хочу поговорить с Тамарой. – Вдовой Крузенштерна? – Женой. – С женой? – Я не уверен, что он убит. Игорь помрачнел: – Олег, погоди... Я понимаю, Круз был твоим другом... Я читал ориентировку. Все ясно как день. Никаких разночтений. Шанса спастись у него не было. – Я не поверю, пока не переговорю с Тамарой. – Ты полагаешь... – Да. Полагаю. Дима вполне мог сам организовать собственное "убийство". Особенно если была вероятность настоящего при новом руководстве "Континенталя". – Так. – Возможно, что так. – Ты настаиваешь на встрече с Томой? – Да. – И как ты это себе представляешь? Она с детьми сейчас не просто под колпаком, она под тройным колпаком! – Ты генерал, тебе виднее. – Я не могу ни к себе ее вызвать, ни к ней тебя отвезти. – Думай. В ГУБОП на допрос как свидетеля ее вызвать могут? – Могут. Если она и приедет, то с кучей охраны и с бандой адвокатов от заботливого Шекало. – Отсечь? – Чтобы достоверно – маловероятно. – В туалет она может захотеть? – В туалет? – Ну. Расплакаться, потом пойти умыться. Следователь, что ведет дело, по положению генерал? – Нет. – Тогда пусть беседует с ней в генеральском кабинете. – Это ты к тому, что... – В генеральском кабинете должен быть туалет. И душ. Нет? – Да. – Вот там я и буду ее ждать. – Хм... Гладко было на бумаге... – А вот дальше думай ты. – Угу. – Крутов уже о чем-то напряженно размышлял. – Положим, в здание ГУБОПа я тебя проведу... – Не сомневаюсь. – И с кем надо договорюсь... – Надеюсь. – Тебе нужно имидж сменить. Ты сейчас в "горячем" розыске, а бдительного сержанта не может просчитать никто. – Нужно – сменим. Может, мне "сексуальным меньшинством" нарядиться? – Может. Крутов оглядел меня оценивающе. Встал. Открыл дверь: – Настя? Настя Сударенкова объявилась в довольно мрачной комнате-кабинете во всем блеске и великолепии. Блеск был куда большим, чем на московской улочке: единственной конкуренткой красавице лейтенанту здесь была потускневшая кустодиевская купчиха на стареньком календаре, второй век занятая бесконечным чаепитием. Женщина, конечно, в соку, но я небольшой любитель полненьких. Может, еще время не пришло понять всю прелесть домашних купеческих див? – Посмотри на этого господина и подумай, что можно с ним сделать. – Думаю, многое, – усмехнулась девушка. – Шампанское он мне уже предлагал. – Я в смысле имиджа. – Изменить до неузнаваемости? – Скорее до невозможности идентифицировать. Крутов подошел к столу, открыл папочку, извлек оттуда листок. На листке был я, собственной персоной. Молод и отчаянно хорош собой. Черно-белая фотоксерокопия под достойной красной шапкой: "Внимание! Розыск!" – Надо же, успели! ~ удивился я. – Люди готовились загодя, – скривил губы Крутов. – Ну что? Делаем из меня красавца блондина? Чтобы два метра ростом, косая сажень в плечах и бакенбарды. Кавалергард, а? – Если только карликовый, – хмыкнул Крутов. – Ну не такой уж и карликовый... – "обиделся" я. Девушка глянула на фото, пробежала глазами текст, подняла на меня замораживающие зеленые глаза: – Ну надо же! Никогда не имела дело с маньяком. – В этой жизни все когда-то впервые.

Глава 16

Через три четверти часа на меня из зеркала смотрел седовласый господин. Краску Настя наносила аккуратно, и седина смотрелась натурально. Остается надеяться, что контрабандный краситель сработан не на Малой Арнаутской и после первого же дождя не даст "радикальный зеленый цвет". Волосы мне девушка зачесала назад, уложила феном; небритость превратилась в короткую бородку. Мокасины пришлось сменить на литые итальянские ботинки, в коих, по мнению создателей, индивид должен чувствовать себя твердо стоящим на земле. Облаченный в собственные джинсы и в светлый пиджачок фирмы "от Крутова", выглядел я теперь достаточно импозантно. Вошёл Игорь, сличил индивида с фото на розыскном листе, хмыкнул: – Хорош. – Крут? – Как поросячий хвост. Лейтенант Настя, не обращая внимания на наш треп, прищурилась" оглядывая "произведение". Вообще-то она молодец. Ибо основной принцип маскировки таков: менять надо не внешность, а имидж. Сейчас я был не бывшим разведчиком-аналитиком и хрестоматийным маргиналом с навыками массированного рукопашного боя и хорошей оперативной подготовкой, а респектабельным ученым, сумевшим неплохо устроиться в этой новой реальности, называемой на три буквы: СНГ. А девушка произнесла: – Глаза. – Наглые? Это у меня с детства. – Да нет... Я прищурился, пытаясь изобразить китайца: – А так? Девушка прыснула: – Лучше не бывает. – Посерьезнела; – Я имею в виду цвет. – Хм... Хорошо бы небесно-голубой, а? – Вы умеете носить контактные линзы? – Не пробовал. – Анастасия, не мудри, – вмешался Крутов. – Надень на него "хамелеоны". Очки нашлись: в стиле семидесятых, умеренно затемненные, они выглядели как мой вполне давний атрибут, носимый "ученым-экономистом" по близорукости. – Доволен? – спросил Крутов. – Угу. Только одно замечание. Ученый? В пиджачишке за штуку? – Почему нет? – отреагировала Настя. – Сейчас многие работают экспертами-советниками у важных персон. Приобрели и состояния, и респектабельность. – Во-во, – поддакнул Крутов. – Лившиц. Вылитый. – А может, меня, раз такая пьянка, в рыжий цвет перекрасить? – Граждане не поймут. Ну что тут возразишь? Генерал. И мыслит по-генеральски. Кругов прошел в кабинет, сделал несколько телефонных звонков. Вернулся: – Через три часа будьте у управы. – В шестнадцать? – уточнил я. – Да. Раньше не получится. Мне сейчас нужно уехать. Сударенкова останется с тобой. – И чем нам заняться? – Чем хотите. Только по проспектам не маячьте. – У тебя тут компьютер имеется? – Обязательно. И кудесник-программист при нем. – Интернет? – Да. – Красиво жить не запретишь. И на какие шиши? – Дронов, ты что, налоговая полиция? – Просто жаба давит. Отхватили ничейный особняк в центре родной столицы, напичкали аппаратурой и прикидываетесь шлангами. Преступность почему не искоренена? – Дронов, если такой зануда, подавайся в нардепы и промывай мозги коллегам. Мне своих начальников хватает. – У генералов есть начальники? – Больше, чем я мог представить, когда был вольным полканом. – Нет в мире совершенства. – Никакого. – Разве только коньяк. – Коньяк хороший. – И – девушки. – Дрон! – Все. Уже замолчал. – Ты меня загрузил за утро по самое "не хочу". Займись лучше своим прямым делом. – Ви, мон женераль. Каким? – Думай. Хорошо сказано: "Думай". По-генеральски. Некоторые наивно полагают, что разница, скажем, между полковником и генералом всего в одно звание. Фигушки. Как говорил покойный Скалозуб, дистанция огромного размера. На всю длину лампас. Генерал – это нечто почти фольклорное. "Он был титулярный советник, она – генеральская дочь..." Или: "Что я голым скакал, что я песни орал, а отец, говорил, у меня – генерал!" И жена генерала это не просто женщина, а генеральша! – Над чем задумались, Олег Владимирович? – Комплексую, Настасья. – Чего? – Вот уже и седой вашими стараниями, и пенсне надел, аки "интеллигент собачий", а люди – в генералах. Почему такая несправедливость? – Игорь Петрович очень умный. – Да? А я, выходит, очень глупый? – Олег Владимирович, хотите по секрету? – По женскому? Весь внимание. – Игорь Петрович на самом деле вас очень ценит. Чрезвычайно. – Еще бы! Не ценить такого молодца! Умный, красивый, в меру упитанный и в очках! – Я не вполне точно выразилась. Игорь Петрович считает вас не просто умным, а... Как он когда-то выразился, вы из тех редких птиц, без которых людям не выжить. Признаться, я несколько растерялся от такой ее откровенности. Приятно, конечно, тем более что умереть от скромности мне точно не грозит, но... Культивировать собственную значимость – это загнать себя в угол. А история нас учит: у Грозного появляется Малюта, у Сталина – Лаврентий, у Горбачева – Раиса Максимовна. – Милая барышня, он шутил. – Крутов? – Ну. Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли... – Что? – Пардон. Это из песни. Так вот: мы с Игорем Петровичем занимались в драмкружке. При Театре юного зрителя. Причем Крутов играл в постановке шелудивого розыскного волка, а я, как водится, горнего орла. С тех пор он и сохранил по отношению ко мне некоторый комплекс неполноценности. – Комплекс чего у Крутова? – подняла девушка брови. – Ее. К тому же в английском языке звук "А" ему никогда не давался... Тут и корова закомплексует! – Дронов! – Да? – Вы все же ужасный балабол! – Это я от застенчивости. Такая красавица, да еще и лейтенант! Я представил вас в мундире на нагое тело и... – Олег Владимирович! – Да? – Кругов прав: займитесь своим прямым делом. – Каким? – Думайте. А я приготовлю вам кофе. – Нам, Настя. – Хорошо. Нам. Хм... И почему даже хорошенькие девушки уверены, что думать – мое основное занятие? А помечтать? Ну да... Мечтать не вредно. Как и думать. Но иногда поздно. Надеюсь, мне пока не поздно. Думай. Над чем? Все дело в том, что... Обозрев свою жизнь за крайние пяток лет, могу лишь искренне вопросить: ну и что? Рисковал, подставлялся, упирался, и – что? Богатые – богатеют, бедные – гундят, молодые колют иглы в вены с таким остервенением, как будто это обещает им Царствие Небесное... А чем нас радует пресса? Очередные угольщики бессменно и безнадежно голодают, общежитие будущих инженеров-оборонщиков повально торчит на игле, в общежитии будущих педагогов-воспитателей сифилюга бродит шальной волной, как призрак коммунизма по Европе... Похоже, даже молодым окружающий мир опротивел до самой последней степени. Ну а то, что происходит во власти и вокруг нее, я если и понимаю, то даже опасаюсь формулировать. Без того тошно. Так что все промелькнувшее "житие мое" укладывается в простенькую русскую поговорку: "Бодался теленок с дубом". А может, и хорошо, что я не дуб? Наверное. Жаль только, что не экскаватор. С вертикальным взлетом. А то бы мы посмотрели, кто кого перебодал бы! Впрочем, сослагательное наклонение применительно к собственной жизни употребляют только придурки. Этак любую жизнь можно превратить в сплошное несчастье, стоит только начать вспоминать, что ты в ней упустил. Лучше думать о том хорошем, что действительно было. Это и есть праздник, который всегда с тобой. Думай. Над чем? Кто и почему меня подставляет? Ответов пока – воз и маленькая тележка. Видимо, приезд Димы Круза ко мне не остался незамеченным. Как и его интерес к Покровску. Вопрос: это его интерес, интерес банка "Континенталь", интерес господина Шекало лично или тех, кто стоит за ним? Чьи интересы пересеклись или оказались задеты в неведомом мне Покровске? Какая роль отведена мне? Если просто меня хотели бы убрать, то застрелили бы безо всяких фокусов с подставой убитой девчонки. Зачем они это делают? Кто – "они"? Как там в студенческом эпосе неизвестного мне автора? "Эйк лежал в ванне и ловил глюки. Глюки ему не нравились, в них было мало секса. Последний глюк был особенно противный. Эйк посмотрел на стрелки кумметра. Кумметр показывал двадцать мовсесянов. Эйк открыл газету "Суровая правда" и начал интуичить. Проинтуичив пару парсеков, он снова посмотрел на стрелки кумметра: кумметр показывал двадцать мовсесянов. "Дрюм-дрюм-ту-ту!" – грязно выругался Эйк и заколебался". Дрюм-дрюм-ту-ту. Ни один из поставленных вопросов не решить без детальной проработки и ознакомления с ситуацией. Ни один из вопросов не решить, не выяснив, жив ли Дима Крузенштерн. Круг. Круг – самая одинокая фигура. Состоящая из бесконечного множества бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности. Круг, или, как его обозвали бы математики, окружность – символ сознания и мироздания, как и вечности. Ибо бесконечно малые прямые – это точки, стремящиеся к исчезновению. Вот такая вот странность: он есть и его нет. Мираж, ставший колесом. Колесом истории, фортуны, мироздания. Кругом бытия. М-да... "Эйк лежал в ванне и ловил глюки. Глюки ему не нравились... А в это время из звездолета вышел робот по кличке Железный Чувак". – Кофе готов. – Настя появилась с подносом и поставила его на столик. Присела в соседнее кресло. Нет, зачем красивые девушки с замечательными веснушками на милом, чуть вздернутом носике становятся лейтенантами, мне не понять. Красота сама по себе столь редка, что место ей в музее. Вернее, на подиуме: терпеть не могу краеведческих музеев, где под запыленным стеклом бережно хранится, скажем, носовой платок, в который сморкался проездом сам Николай Гаврилович Чернышевский! Ничего в такой экспозиции нет, кроме провинциального чванства: дескать, не в одних столицах творится история! С последним я согласен, но... В музеи порой идут люди работать "старичками" и "старушками". От возраста это никак не зависит. Зато живут долго, как черепахи! А женская красота... Она преходяща, недолговечна, уязвима, трогательна и неуловима, как музыка, как дуновение ветра, как легкая дымка летним теплым днем... А мужики... Ее-то они как раз чаще всего и не замечают. И делятся на коллекционеров и эстетов. Коллекционеры вылавливают бабочек да накалывают на булавки; эстеты рассуждают и думают о символах, а не о людях. – Олег, кофе остынет. – Не успеет. Отхлебываю, пододвигаю к себе телефон: – Защищен? – Да. Технари "чистят" здесь все два раза в день. – Как Маленький Принц вулканы? – Вулканы? – Ну да. Маленький Принц чистил вулканы. Чтобы они не разорвали его планету. Впрочем, мы все этим занимаемся. И ты, и Крутов, и я, грешный. – Где-то я слышала... – Это Экзюпери. – Ну да. У меня и книжка есть. Я даже пыталась ее прочесть. Но дошла только до слоненка в удаве. И мне стало страшно. И жалко слоненка. Вот я и не стала читать дальше. Я рассмеялся: – Аналогично. Я начинал Экзюпери и в десять лет, и в двенадцать. И тоже закрывал на слоненке. Прочел только в двадцать два, когда, так сказать, окреп физически и морально. Впрочем... Я до сих пор боюсь змейку, которая ужалила Принца. И еще мне жалко Лисенка. Странно... Слова "жалить" и "жалость" похожи. – Вы о чем, Олег? – Теперь уже сам не знаю.