Текст книги "Континент Евразия"

Автор книги: Петр Савицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

В ПОРЯДКЕ ОБСУЖДЕНИЯ
К вопросу об экономической доктрине евразийства

Мне, как автору статьи «Хозяин и хозяйство» («Евразийский временник», кн. 4), видный практический деятель в области хозяйства и в то же время исследователь экономических вопросов А. М. Мелких прислал нижеследующую статью. Статья эта заключает критику концепции «Хозяина и хозяйства». Как ни далек, в некоторых пунктах, А. М. Мелких от евразийских взглядов, нельзя не признать, что статья А М. Мелких ряд вопросов ставит по существу и тем облегчает также и евразийцам формулировку их экономических взглядов. Этим определяется помещение статьи А. М. Мелких в «Евразийской хронике». Вслед за статьей идут ответные мои замечания.

П. Савицкий.

Всякий, кто следил за развитием евразийской мысли, не мог не заметить, что, ставя своей основной задачей работу «над радикальным преобразованием господствовавших доселе мировоззрения и жизненного строя…» «на основе нового отношения к коренным, определяющим жизнь вопросам», евразийцы до сих пор уделяли мало внимания вопросам материального порядка, в частности вопросам экономическим. Тем больший интерес представляет попытка П. Н. Савицкого обосновать экономическую доктрину евразийства, которой он дает красивое и как-то особо значительно звучащее название «хозяйнодержавие».

Центральным пунктом учения о "хозяйнодержавии" является вскрытие самого содержания понятия "хозяин" и объяснение истинно "хозяйной" деятельности.

Хозяйствованием до сих пор было принято называть сферу человеческой деятельности, которая направлена на удовлетворение потребностей человека. Чтобы иметь право называться хозяйственной, эта деятельность, прежде всего, должна быть экономичной, т. е. достигать наиболее полного удовлетворения потребностей при наименьшей затрате сил и средств. В этом именно смысле хозяйствующий субъект как носитель хозяйственной

деятельности может быть назван "homo oeconomicus" (экономическим человеком). Нет никакого сомнения в том, что хозяйственные цели человека могут вступать и вступают в конфликт с другими целями, ибо человеческая жизнь протекает не только в сфере хозяйственных отношений и интересов, но и в сфере отношений и интересов семейных, общественных, народных, государственных и т. д. Но, исследуя хозяйственную деятельность человека, совершенно необходимо изолировать ее от всякого рода другой деятельности. Вот в силу чего создается понятие "homo oeconomicus", а вовсе не в силу того, что "homo oeconomicus" есть какая-то особь рода человеческого. Если вкладывать в русское слово "хозяин" понятие умелого, разумного субъекта хозяйствования, достигающего удовлетворения своих потребностей с наименьшей затратой сил и средств, то это слово "хозяин" будет в точности соответствовать тому, что называется "homo oeconomicus". К слову "хозяин" в русском языке (да только ли в русском?) нередко присоединяется "epiteton oroans" "добрый" для того, чтобы еще более подчеркнуть, что деятельность такого хозяина есть деятельность целесообразная и целесоответственная, есть "хозяйствование" в прямом смысле этого слова, а не "хозяйничанье". Таков, как мне кажется, вполне согласный с общим пониманием смысл слова "хозяин".

П. Н. Савицкий видит, однако, в нем особый мистический смысл. Он уверен, что ему "предстоит будущее в учении о хозяйстве" и, главным образом, в "самостоятельно-русском учении о хозяйстве" ("Хозяин и хозяйство"). Оно, и только оно, по его мнению, "сжато и наглядно – одновременно в наиболее конкретной и в то же время в общей форме – выражает собой, в обыденном словоупотреблении и народном языке, личное начало в хозяйстве. Хозяин – это одновременно и домохозяин, и сельский хозяин, и хозяин-промышленник… "Хозяйская воля" и "хозяйский глаз" – вот что характеризует "хозяина" во всех хозяйственных процессах, как производственных, так и потребительных. Это наделение евразийского "хозяина" в противовес всем другим хозяйствующим субъектам исключительными хозяйственными свойствами заставляет поставить совершенно естественный вопрос: почему же именно "homo eurasicus" (евразийский человек) как хозяйственный тип является счастливым обладателем этих свойств? Почему они отрицаются или, в лучшем случае, признаются малохарактерной случайностью у "homo oeconomicus"? При постановке этого, как мне кажется, вполне естественного вопроса и обнаруживается вся искусственность концепции П. Н. Чтобы установить различие между типом евразийского "хозяина", который я позволю себе назвать "homo eurasicus", и типом хозяйствующего субъекта, именуемым "homo oeconomicus", П. Н. прибегает к совершенно произвольному истолкованию термина "homo occonomicus" и совершенно же произвольному и не отвечающему общепринятому пониманию роли хозяйствующего субъекта в производстве. "Хозяина в производстве, – говорит он, – современная экономическая доктрина не знает; она знает "предпринимателя", а "предприниматель" как духовная сущность это прежде всего и только "homo oeconomicus", "капиталистический человек". У него только одно отношение к тому целому, той системе людей и благ, каковой является руководимая им "производственная единица", – это точка зрения получения наибольшего чистого дохода" ("Хозяин и хозяйство"). Такое понимание "hominis oeconomici" нельзя не признать стилизацией. "Homo oeconomicus" П. Н. Савицкого – это типичный "выжимальщик пота", отношение которого к людям и вещам выражается лишь в стремлении получить от них "наибольший чистый доход". Такое изображение духовной сущности "hominis oeconomici" невольно наводит на мысль, что П. Н. С., несмотря на всю свою неоднократно высказанную враждебность к историческому материализму, находится во власти примитивно-марксистских (но даже не марксовских) представлений об экономических процессах. "Homo oeconomicus" для него – это прежде всего тип своеобразного "предпринимателя", в погоне за прибылью переходящего от одного "предприятия" к другому, беззаботно переливающего свои средства из одной отрасли хозяйства в другую, коль скоро эта последняя представляется, хотя на время, более выгодной, более рентабельной. Нечего и говорить о том, что такого рода "предприниматели" в реальной жизни являются редким исключением и самый тип такого "предпринимателя" совершенно нехарактерен. Всякий, практически соприкасавшийся с хозяйственной жизнью, хорошо знает, что такого рода дельцы могут появляться только в моменты каких-либо болезненных пертурбаций в хозяйственной жизни и тотчас же исчезают, как только устанавливается хозяйственное равновесие. Я позволю себе в этом отношении сослаться на свидетельство одного из выдающихся деятелей хозяйственной Германии – покойного Вальтера Ратенау, вдумчивость и наблюдательность которого, как будто бы, не подлежат никакому сомнению. Вот что пишет он в своих "Reflexionen", появившихся в свет в 1908 г. и, следовательно, явившихся результатом наблюдения нормальных хозяйственных условий: "То, что дела делаются для того, чтобы заработать деньги, представляется многим до такой степени само собой разумеющимся, что об этом не приходится особо упоминать. Однако я еще никогда не видал действительно крупного делового человека или предпринимателя, для которого заработок являлся бы главным вопросом его профессии, и я готов утверждать, что тот, кто заботится только о личной денежной выгоде, вообще не может быть крупным деловым человеком". И далее: "Настоящий деловой человек зачастую готов отказаться от выгоды, иногда даже от собственности, если он этим надеется расширить поле своего влияния. Вряд ли он захочет в конце года знать, увеличилось ли его состояние и насколько; для него достаточно, если все его предприятия находятся в процессе расширения и укрепления".

А объективный наблюдатель нашей русской дореволюционной хозяйственной жизни разве мог констатировать иное отношение к хозяйству, чем то, которое констатировал европейски мыслящий Вальтер Ратенау? Я думаю, вся история нашего крупного предпринимательства, если ее изучать не по агитационной или псевдонаучной литературе, даст богатый материал для зарисовки типа предпринимателя, совершенно непохожей на того стилизованного "предпринимателя", которого П. Н. Савицкий считает господствующим не только в современной экономической доктрине, но, по-видимому, и в жизни. "Предприниматель", если я правильно понимаю его построения, лишь в виде исключения может быть в то же время и "хозяином", ибо "хозяйское ценение хозяйства есть выход за пределы "чистого" экономического принципа, его осложнение и преображение", ибо "хозяйское ценение хозяйства есть устранение "капиталистического духа" (см. "Хозяин и хозяйство"). При таком подходе к духовно экономической сущности предпринимателя представляется совершенно необходимым прежде всего точно договориться о самом значении слова "предприниматель" и области его применения.

"Предпринимать" – это значит приступать к новому делу, принимая на себя всю тягость связанных с ним забот и риска. Само собой разумеется, что, "предпринимая" что-либо в хозяйственной жизни, необходимо при этом "соображать" затрату сил и средств с вероятными хозяйственными результатами предпринимаемого дела. Без этого соображения "предпринимательство" как "духовно-экономическая сущность" вообще немыслимо. И если эмпирическая действительность дает иногда образцы предпринимательства без всякого "соображения", то, я полагаю, эти образцы не могут служить материалом для суждения о "духовно-экономической сущности" хозяйственного предпринимательства. "Отчаянное предприятие" потому и называется "отчаянным", что от него ничего не чают. В хозяйственной жизни такого рода "предприятия" были бы просто абсурдными. Таким образом, совершенно очевидно, что "предприниматель-хозяйственник принимает это свое наименование именно в силу того, что он "предпринимает" какое-либо дело с известным расчетом. На чем этот расчет покоится? Очевидно, не на одной какой-либо операции, способной дать при минимальной затрате наибольший чистый доход. Такого рода "временный" расчет даже в области торговли встречается в качестве редкого исключения, и солидный торговец никогда не станет вкладывать своих средств в операцию, хотя бы сулящую большие барыши, но носящую кратковременный характер. Этим занимаются только "спекулянты" (в бытовом смысле этого слова), которых у нас в Приволжье окрестили в большевистское время мелким словом "скупелянты". О них я говорить не буду, ибо и П. Н. С., очевидно, не принимает их в соображение как предпринимателей. Предприниматель же в производстве, а его-то, главным образом, и имеет в виду П. Н. С., строит свои расчеты на операциях длительного свойства, совокупность которых требует организации его дела на хозяйственных началах, т. е. на началах прочности и устойчивости всех его элементов. Предприятие, получившее свое бытие благодаря личной инициативе предпринимателя, в силу этой организации объектируется, и сам предприниматель становится одним из элементов его. Я вовсе не хочу этим сказать, что здесь происходит процесс "обезличения" (entpersonlichand) владения, превращающий предприятие в своего рода "учреждение" на побои учреждений государственного порядка, как это утверждал Вальтер Ратенау (см. его "Von Kommenden Dingen"). Я подчеркиваю лишь целостность хозяйственного бытия предприятия, связывающую и отчасти даже направляющую волю предпринимателя. Личное начало, выразившееся сначала в самом факте предпринимательства, выявляется здесь в связанной с бытием предприятия распорядительно-хозяйской деятельности. И никому из сопряженных с главой предприятия в хозяйственном процессе лиц не придет даже в голову назвать его "наш предприниматель – "Unser Unternehmer", "notre entrepreneur". Всякий из них скажет: "notre chef", "Unser Chef, Maitre, Principal", вкладывая в каждое из этих наименований совершенно тот же смысл, какой заключает в себе слово "хозяин", т. е. подчеркивая в данном случае распорядительно-хозяйскую функцию главы предприятия.

Можно, конечно, представить себе, что организационно-предпринимательская деятельность (грюндерская, организаторская) и хозяйско-предпринимательская часто бывают отделены одна от другой; можно сказать, что undertaker не всегда бывает одновременно и employer'ом (см. Alfred Marshall: "Principles of Economics", кн. 4, гл. XII, § 2–4), но это все же не дает основания утверждать, что современная экономическая доктрина "проглядела" в хозяйстве "едва ли не главное действующее лицо", т. с. хозяина ("Хозяин и хозяйство", "Евразийский временник", кн. 4).

"Хозяина" как духовно-нравственную сущность П. Н. Савицкий наделяет исключительно ему присущим свойством "хозяйско-го ценения", противополагая это последнее "собственнически-предпринимательскому импульсу" ("экономическому принципу") "предпринимателя". "Хозяйское ценение" он обосновывает весьма подробным рассмотрением и анализом ценностей "одноаспектных", "двуаспектных" и "одноаспектно-двуаспектных". На них и отношении их к хозяйству я останавливаться не буду, ибо для меня совершенно достаточно заключительного признания П. Н. С., что "соблюдение экономического принципа и хозяйское ценение хозяйства является, в известном роде, началом вторичным, в том смысле, что, выводя за пределы экономического принципа, оно, однако же, требует в качестве своей предпосылки неуклонного следования последнему" ("Хозяин и хозяйство"). Если "экономический принцип" и "хозяйское ценение" оказываются "двумя соподчиненными началами и даже более того – "хозяйское ценение" допустимо лишь в "меру", определяемую "неуклонным следованием экономическому принципу", то невольно является вопрос: соответствует ли "экономический принцип" П. Н. С. тому, который имеет в виду современная экономическая доктрина? И я думаю, на этот вопрос придется ответить отрицательно, и вот почему. "Экономический принцип" П. Н. С., отожествляемый им с "неограниченным импульсом к получению наибольшего дохода", "граничит и перерождается в недооценку значения будущего, в игнорирование длительных – в том числе хозяйственных – интересов ради интересов скорейшего получения наибольшей выручки" ("Хозяин и хозяйство"). Нельзя не согласиться с П. Н. С., что такого рода "экономический принцип" "вызывает риск "перенажима" на людей и, тем самым, всесторонне разрушительных нарушений лада хозяйства". Но ведь это – "экономический принцип", сконструированный самим П. Н. С. и ничего общего с современной экономической доктриной не имеющий. Не вдаваясь в подробное рассмотрение содержания экономического принципа, выдвигаемого современной доктриной, я позволю себе указать лишь, что он заключает в себе два понятия, далеко не идентичные: сбережение сил и средств и наибольший результат. Только известное соотношение того и другого определяет собой содержание экономического принципа, которым интересуется современная экономическая наука (см. Dr. Karl Muhs: "Materielle und peychishe Wirtschafteauffasung. Versach einer Begrundung des dentitate principe der Wirtchaftetheorie".). Между тем "экономический принцип П. Н. С. опирается лишь на получение и, притом "скорейшее", наибольших результатов и, даже еще проще, наибольшего дохода. "Сбережение сил и средств" в содержание понятия "экономический принцип" он совсем не вводит, а оно-то как раз и касается той сферы психического отношения к людям и вещам, которую П. Н. С. именует "хозяйским ценением хозяйства". Так называемая амортизация имущества, затраты фабриканта на техническую подготовку и общее образование рабочих и служащих, стремление привязать их так или иначе к предприятию (например, обучением их детей) и т. д. – что это, как не следование тому же известному современной экономической доктрине, но не выдвигаемому П. Н. С. экономическому принципу, диктующему не только наибольшую выгоду, но и наибольшее сбережение сил и средств. Приятие этого принципа лишает евразийского "доброго хозяина" всех чех духовных прав и преимуществ, которые отличали его от евразийского же "предпринимателя". И многое из того, что П. Н. С. считает иррациональным по существу, становится весьма рациональным и понятным и без легенды о "добром хозяине" ("Хозяин и хозяйство". "Евразийский временник").

Мне остается сказать очень немного о "хозяйнодержавии" как хозяйственной системе евразийства. Тот, кто внимательно следил за ходом мысли П. Н. Савицкого, сконцентрированной вокруг образа "доброго хозяина", вправе ожидать, что проектируемый им хозяйственный строй должен покоиться на самом существе этого хозяина, преисполненном внутренней гармонии и не нуждающемся в силу этого в каком-либо внешнем воздействии, постороннем регулировании. Соединение этих евразийских "хозяев" должно образовать действительное "соборное единство", принципиально противоположное "обществу-единству", совершенно поглощающему и подавляющему волю отдельных его членов. И термин "хозяйнодержавие", казалось бы, должен был заключать в себе мысль о таком начале соборности, тем более что П. Н. С. выясняет ограниченность и призрачность "хозяина-общества". "Хозяин-общество, говорит он совершенно справедливо, – в точном смысле не имеет психической сферы. И приуроченное к нему хозяйское ценение есть равнодействующая так или иначе оформленных общественных сил…" "Хозяина-общество каждый прожектер и реформатор может мыслить по-своему, вкладывать в это понятие любое содержание, рисовать любой образ…" "Поскольку хозяина-общество мы мыслим как коллектив", "приходится определенно сказать, что "хозяйской воли и хозяйского глаза хозяину-обществу приписать нельзя…"

При таком отношении к "хозяину-обществу" представляется чрезвычайно странным и непонятным, что П. Н. С. считает необходимым "сочетание", "спряжение в величинах соразмерных друг другу лично-хозяйственного и державного (как символа "общественного") начал". ("Евразийский временник").

Представляется странным и не вполне последовательным утверждение, что, "когда физическая личность не есть и, по свойствам природы своей, не годна быть хозяином, те цели, которые поставлены в хозяйском ценении, и осуществимы только вмешательством хозяина-общества".

С одной стороны, хозяйнодержавие – это "система идеологических воззрений и социально-политических действий, которая поставит в поле зрения образ "хозяина" и положит первой (хотя и не единственной) своей задачей насыщение экономической действительности лично-хозяйским началом", т. е. началом, принципиально противоположным общественному началу.

С другой стороны, "хозяйнодержавие не отрицает, конечно, целей социализма и коммунизма, поскольку цели эти сводятся к поставлению наряду и над атомистическим некоторого общественного начала".

Хотя в системе хозяйнодержавия поставление это и мыслится "в формах хозяйственной соборности", а не "экономического коллективизма", надо сознаться, что это преображение коммунизма представляется такой уступкой ему, которая граничит с его признанием.

А. М. Мелких

В статье А. М. Мелких затронуты вопросы двух порядков: теоретического и практического (или, иначе, «политического», в смысле социально-экономической политики). Вопросы теоретические связаны с определением понятий. Мне кажется несостоятельным то определение «хозяйствования», которое приводит А. М. Мелких в первых строках своей работы: не только хозяйственная, но всякая «сфера человеческой деятельности»… «направлена на удовлетворение потребностей человека», и, например, не связанные ни с какой мыслью о заработке занятия астрономией состоятельного человека тоже «направлены на удовлетворение потребностей»… в знаниях. Едва ли было бы правильно занятия этого рода называть «хозяйствованием»… Однако не будем погружаться в рассмотрение относящихся сюда вопросов. Интересующихся отсылаем к соответствующим замечаниям статьи «Хозяин и хозяйство» («Евразийский временник»). И хотя определение, предлагаемое А. М. Мелких, считаем неточным, будем исходить от него, чтобы в наибольшей возможной степени избежать элемента спора о словах. Экономический принцип, по мысли А. М. Мелких, сводится к тому, чтобы «достигать наиболее полного удовлетворения потребностей при наименьшей затрате сил и средств». Чьих потребностей? Чьих сил и средств? Конечно, самого «хозяйствующего субъекта» – именно ему предстоит достигать наиболее полного удовлетворения своих потребностей при наименьшей затрате своих сил и средств. Подчеркнуть, что дело идет о своих, а не чужих (в смысле «ближнего») потребностях, силах в средствах, особенно важно в применении к тому случаю, когда «хозяйствующий субъект» есть глава предприятия, «шеф, мэтр, принципал», согласно европейским бытовым обозначениям, приводимым А. М. Мелких. Нужно с полной силой утвердить, что в этом случае возможно положение, когда для «хозяйствующего субъекта» наиболее полное удовлетворение своих потребностей при наименьшей затрате своих сил и средств осуществимо путем покупки в порядке такой затраты наибольшего количества чужих сил и средств. И именно тот договор о найме труда будет для этого «хозяйствующего субъекта» наиболее «экономичен», который обеспечит ему, при наименьшей затрате, покупку наибольшего количества чужого труда. Возможность и факт «эксплуатации» есть для нас непререкаемая реальность, и в этом смысле я готов принять на себя упрек в «первоначально-марксистских… представлениях об экономических процессах». Только из этого не следует, чтобы я лично, и мы, евразийцы, принимали теорию исторического материализма. Также и в «капиталистическом» обществе далеко не все сводится к «эксплуатации».

Экономический принцип и в том его выражении, которое дано А. М. Мелких, сводим к достижению наибольшего чистого дохода, если только понятие "чистого дохода" определять широко, не ограничивая его денежной выручкой, но охватывая всякое "приобретение", служащее или могущее служить "удовлетворению потребностей". Не следует бояться возвращения к старым определениям, когда эти определения являются более последовательными и четкими, чем выдвинутые позднее. Понятия "экономического принципа", "экономического человека" как осуществителя "экономического принципа" выработаны старой "классической школой" европейской политической экономии (конец XVIII–XIX век). Представляется методологически удобным сохранить эти понятия именно в их первоначальном виде, вынося элементы, уяснившиеся позднее, в особые категории, для того чтобы в процессе анализа не смешать и не растворить в неопределенности различные элементы хозяйственной мотивации; "экономического человека" можно и должно рассматривать по-прежнему – как воплощение экономического эгоизма, чуждого каких бы то ни было привходящих начал. Такое допущение не утверждает, что подобный "экономический человек" существует в действительности в чистом его виде. "Экономический человек" как воплощение экономического эгоизма есть "идеальный тип"; и нужно повторять снова и снова, что "идеальный тип" есть сгущение черт реальности – в самой реальности в таком сгущении, может быть, не находимых… Авторами классической школы руководил глубокий научный такт, когда они утверждали, что направление "экономическим человеком" своего капитала в ту или иную отрасль приобретательского хозяйства, оставление его в ней или изъятие из нее и перенесение в другую отрасль определяется исключительно соображениями наивысшего дохода. Когда "норма прибыли" в данной отрасли падает ниже определенного предела, "экономический человек" извлекает свой капитал из этой отрасли и переносит в другую, где "норма прибыли" выше.

Другой вопрос – насколько осуществим (и всегда ли осуществим) в действительности такой перенос капитала и насколько реальна "норма прибыли", общая для всех предприятий той или иной отрасли. Как бы ни разрешались эти вопросы, в указанных выше предположениях "идеальный тип" поведения экономического человека намечен правильно. Система понятий только тогда может быть последовательной и четкой, когда она исходит из некоторого единого принципа. Для анализа действительности нужна не одна, но много подобных систем, исходящих временами из противоположных начал. В основе каждой системы должен лежать свой принцип. Таким принципом той системы, в которой помещаются понятия "экономического принципа" и "экономического человека", является экономический эгоизм. Хозяйственно же экономическая действительность состоит из проявлений не одного только экономического эгоизма, но также и других мотивов. Эти мотивы также нужно свести в систему. В этом смысле можно и должно утверждать, что "экономическому принципу" логически противостоит, а жизненно сочетается с ним "хозяйское ценение", и в таком же отношении к понятию "экономического человека" стоит понятие "хозяина". "Хозяйское ценение" и "хозяин" воплощают для нас мотивы оценки хозяйства как такового (хозяйства как самоценности, или хозяйства в нем самом, а не применительно к "наибольшему доходу"), стремление обеспечить (в качестве самоцели) "полноту функционирования и полноту развития" хозяйства и существеннейшую ее часть – благосостояние работающих в хозяйстве людей. Понятия "хозяйского ценения" и "хозяина" мы утверждаем безотносительно к какому бы то ни было конкретному социально-экономическому строю. Эти понятия равно приложимы к крайнему частно-хозяйственному и крайнему социалистическому строю; только в первом случае в качестве единственного носителя хозяйского ценения мыслится хозяин-личность, а во втором – таким же единственным носителем выступает хозяин-общество (как "идеальный" сверхличный субъект). В понятиях "хозяйского ценения" и "хозяина" мы стремимся найти такое же общее, не зависящее от конкретностей социально-экономического строя выражение положительных начал хозяйства, какое для отрицательных его начал найдено Марксом в понятии "эксплуатации". Маркс полагал, что "эксплуатация" (как присвоение "прибавочной ценности") возможна и происходит в различнейших социально-экономических укладах (например, и в античном, и в феодальном, и в капиталистическом). Но при этом Маркс думал, что вслед за "экспроприацией экспроприаторов" эксплуатация исчезнет. На основании русского опыта нужно внести поправку: заменившее "экспроприаторов" "рабоче-крестьянское государство, в условиях владычества коммунистов, является на практике усиленным эксплуататором.

В "хозяйском ценении" дело идет о "наиболее" полном удовлетворении потребностей" не самого "хозяйствующего субъекта", но других индивидов, а именно работающих в его хозяйстве, и о "наименьшей затрате" именно их "сил и средств". Совершенно ясно, что при таком изменении отнесения (от себя – к другим) в корне меняется смысл рассматриваемого принципа. В предыдущем мы говорили об эгоизме. Здесь можно было бы говорить об "альтруизме", если бы только обозначение это не было слишком общо и расплывчато для той, весьма "применительней" (примененной к условиям хозяйства как волевого единства) формы, которую имеем в "хозяйском ценении".

Относительно же понятия "хозяин" мы хотели заметить следующее: "бытовой смысл" не всегда определителей для научного или философского содержания, прикрепляемого к слову, хотя бы и взятому из бытового оборота. И мы хорошо понимаем, что своим толкованием понятий "хозяйского ценения" и "хозяина" мы видоизменяем бытовой смысл этого слова, вернее, подчеркиваем один из оттенков этого смысла, отметая остальные.

В статье А. М. Мелких указано, что содержание экономического принципа, выдвигаемого современной доктриной… заключает в себе два понятия, далеко не идентичные: сбережение сил и средств и наибольший результат… "Сбережение сил и средств"… как раз и касается той сферы психического отношения к людям и вещам, которую П. Н. Савицкий именует "хозяйским ценением хозяйства". – Встает вопрос: можно ли действительно сферу, именуемую мною "хозяйским ценением", выразить как "сбережение сил и средств"? Не вытекает ли из "хозяйского ценения" как раз не сбережение, а расходование сил и средств (хозяина) сверх той меры, которая нужна непосредственно для получения "наибольшего результата", понимаемого как "наивысший доход" (в широком смысле), – расходование их на цели "благосостояния хозяйства", в нем самом, и удовольнение людей, в нем пребывающих. А. М. Мелких называет "затраты фабриканта на техническую подготовку и общее образование рабочих и служащих, стремлением привязать их так или иначе к предприятию (например, обучением их детей)"; беря среду, затрагиваемую А. М. Мелких, можно было бы прибавить: улучшение жилищных условий, устройство больниц, обеспечение семейств помимо и сверх предписываемого законом… Как видим, А. М. Мелких не отрицает самого понятия "хозяйского ценения", он только стремится втрамбовать его в понятие "экономического принципа" и остаться притом в терминах, выдвигаемых "современной доктриной"… Терминологический вопрос не имеет существенного значения: каждый волен разрешать его по своему усмотрению. Соединение же в пределах одного понятия двух "далеко не идентичных" точек зрения: точки зрения "наибольшего результата (дохода) и ценения хозяйства как такового ("хозяйского ценения" или "сбережения сил и средств", по терминологии А. М. Мелких) – является логически неправильным. В действительной жизни эти точки зрения соприкасаются и сопрягаются. Они соотнесены и в том смысле, что "хозяйское ценение" не может устранить учета конечного "результата". Но как раз во имя определенности различений, во имя расчленительного (в противоположность смесительному) знания, "хозяйское ценение" должно быть отличаемо от точки зрения "наибольшего результата" и рассматриваемо как самостоятельный принцип… "Экономический принцип" и "хозяйское ценение" не есть одно и то же. Мы берем на себя смелость утверждать это также и в ответ на суждения А. М. Мелких.

Категории должны быть логически четкими, чтобы с ними можно было успешно работать. Действительность же являет множество переходных форм. Существуют переходные формы и между применением "экономического принципа" и "хозяйским ценением". Некоторые проявления "хозяйского ценения" могут быть возведены к "правильно понятому интересу" хозяина ("Хозяин и хозяйство"). Именно этим определяется реальная хозяйственно-экономическая сила "доброго хозяина" как носителя "хозяйского ценения", именно у него, по преимуществу, организация дела покоится "на хозяйственных началах, т. е. на началах прочности и устойчивости всех его элементов…" Но как принцип, "хозяйское ценение" так же не сводимо к "правильно понятому интересу", как, скажем, не сводимы к нему нравственные идеалы христианства (хотя в некоторых случаях следование этим идеалам также может соответствовать "правильно понятому интересу").