Текст книги "На заре и ясным днем"
Автор книги: Петр Скобелкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
На заре и ясным днем
История человеческих отношений и судеб первого в стране образцово-показательного молодежного зерносовхоза «Большевик» в подлинных документах и комментариях главных свидетелей.
Можно ли по одной капле определить, что такое море? Наверное, сразу нельзя – надо представить его все, огромное и бушующее на земной тверди. Но разве по этой капле нельзя судить о том, что такое морская вода? Познать ее цвет, вкус, вес? Цвет, вкус, вес моря. Ведь море и состоит из бесчисленного множества этих капель. Его жизнь, его дыхание, волнения и торжество – все в этой неотделимой капле.
Не так ли и судьба страны складывалась и складывается из маленьких судеб людей, коллективов? И биография Родины – это и наша биография, и биография людей сибирского совхоза «Большевик», необычной ячейки, созданной постановлением ЦК ВЛКСМ в 1931 году. «Шестидесятидвухлетие Советской власти», так просто, тремя обыкновенными словами называем мы беспримерный подвиг советского человека, то «чудо», которое и сейчас для многих наших зарубежных недругов остается загадкой.
А мы-то хорошо знаем, что никакого здесь чуда нет. Да, 62 года Советской власти – это подвиг, которого еще не знали люди Земли, это осязаемое торжество политики ленинской партии коммунистов, и всякий раз, встречая Октябрьский праздник, мы с гордостью думаем о наших отцах. Мы знаем, какой дорогой ценой платили они за наше счастье.
Есть слова красивые, есть громкие, злые и ласковые. Но есть слова, за которыми стоит целая жизнь, судьба многих-многих людей. И такие слова нельзя забыть. Таким было, например, и обращение коммунара Сергея Третьякова, произнесенное им в 1931 году: «Гражданская война перепахала наш край. Борьба с бандитами переборонила села. Активными пролетариями, красными партизанами да бедняками, как сортовым зерном, засеяна была земля.
Жгло посев суховеем голодовок. Било градом склоки. Ели его вредители – жучки-собственники, гусеницы-лодыри, кузнечики-разгильдяи, но полеводы на этом посеве были крепкие – большевики…
Мы легко забываем прошлое за уймой сегодняшних дней. Нельзя забывать это прошлое во имя нашего будущего».
А вот что говорит Мария Васильевна Сапогова, рабочая совхоза «Большевик»:
– Да разве можно забыть, как в войну пахали мы, женщины, на коровах, таскали на спине пятипудовые мешки, как голодали наши дети! И все ждали – ждали победы и мужиков своих в дом. А они не вернулись. Из пяти изб пришли только в один дом. А изб этих у нас было побольше сотни. И мой не вернулся – ни Саша, ни Коля… Нельзя забывать…
Совхоз «Большевик» – это маленькая капля в большом человеческом море. Но через эту каплю как сквозь призму просматривается большая судьба страны.
И у истоков его стоял Центральный Комитет ВЛКСМ.
«Постановление БЮРО ЦК ВЛКСМ от 30. VIII. 1931 г.
Слушали: о молодежном зерносовхозе на Урале.
Постановили: а) одобрить постановление зерно-треста о превращении совхоза «Большевик» на Урале в опытно-показательный молодежный зерносовхоз, сохранив за ним прежнее название;
б) предложить Уральскому обкому ВЛКСМ совместно с сельхозсектором ЦК разработать и внести на утверждение в Секретариат ЦК мероприятия по превращению совхоза «Большевик» в молодежный опытнообразцовый зерносовхоз.
…8. Предложить всем крайкомам, обкомам РК и ячейкам ВЛКСМ, газете «Комсомольская правда», журналу «Смена», ячейкам «ЖКМ»[1]1
«ЖКМ» – «Журнал комсомольской молодежи», ныне «Сельская молодежь».
[Закрыть] и «Ударники полей» и всем краевым и областным комсомольским газетам мобилизовать внимание молодежи и взрослых рабочих и колхозников, а также организовать сбор средств на строительство совхозов…»[2]2
Центральный архив ВЛКСМ.
[Закрыть]Именно этот документ, подписанный первым секретарем ЦК ВЛКСМ Александром Косаревым, привел меня в уральский совхоз «Большевик».
Надежды отыскать старые документы, первых большевиков было немного: прошло столько лет. В 1967 году, когда я впервые приехал туда, совхозу исполнилось уже 36 лет.
Но мне повезло.
Как уцелели эти документы, не знаю. В 1934 году, когда образовалась Курганская область, часть архивных материалов отправилась в Челябинск, часть в Свердловск. Те, что остались, терпеливо ждали своей участи на месте, впоследствии были мобилизованы войной – одни из них согрели остывшие печки, другие стали школьными тетрадями (бумаги в войну было не густо). А вот эти остались. Я не архивариус, не историограф и раскрыл первую книгу просто ради любопытства. Прочитал один документ, другой и оторваться уже не мог. А были это всего-навсего приказы директора совхоза «Большевик». Но со страниц этих по-кустарному сброшюрованных книг, из легких облаков пыли явились вдруг люди, люди, которые мерзли, голодали, уздали американские «катерпиллеры», грызли семечки, уходили по мобилизации в РККА, пахали на коровах, получали похоронные, поднимались на ноги и поднимали запущенную землю. Люди, которые умели ненавидеть и любить. И мне вдруг открылся этот мир. Мир яростный и прекрасный.
Показать все эти документы сразу нет возможности: их 17 томов. Поэтому мне показалось разумным выбрать из них те, которые рассказали бы об отдельных периодах деревенской жизни.
Это документы и приказы 1933–1935 годов, приказы военных лет и приказы, изданные после 1968 года.
Три периода – один цвет времени.
Автор
НА ЗАРЕ…
«Приказ № 150… от 14/VIII 33 г. § 9
Комбайнеру Ворошиловского отделения товарищу Козлову Дмитрию Ивановичу объявляю благодарность за хорошую работу на комбайне (ведет комбайн на 10 километров без остановки при моторе «Форд-Рогозин»), пуск комбайна утром против всякого настроения руководителей отделения (управляющий Подгородов, уполномоченный Глазырин, агроном Никитин) в том, что рано пускать комбайны, сыро. Принимая к сведению, что Козлов Д. И. рабочкомом за его работу 12/VIII премирован костюмом, одновременно поручаю конкурсной комиссии при определении премии по окончании уборочной учесть уже сделанные заслуги тов. Козловым, приказываю:
Управляющему Ворошиловским отделением Подгородову немедленно обеспечить ему лучшие бытовые условия в поле, на уборочной, сделав отдельный шалаш[3]3
Здесь и далее подчеркнуто автором.
[Закрыть], а на зиму приготовить отдельную оборудованную квартиру.
Директор Писарев,
секретарь Каткова».
ВЫСТРЕЛ В НОЧИ
Ее уговаривали: «Куда на ночь глядя? В темень такую и дорогу потерять недолго». Она хитро улыбалась: «Агат лучше меня дорогу знает, отличный конь!» Управляющий отделением отвел ее в сторону и негромко сказал: «Ходят слухи, бандюги из недобитого кулачья собираются».
Анастасия только похлопала ладонью по кобуре нагана, резко повернулась. Упрямо заскрипела кожаная куртка.
Управляющий не отступался:
– Анастасия Михайловна, я как старший товарищ…
Она не сердито, но строго его поправила:
– Здесь пока я директор и… старший товарищ.
Легко вскочила в седло.
Анастасия сама понимала, что «старший товарищ» она сказала сгоряча: ей еще не было и сорока. Но на всю округу она была единственной женщиной, руководившей хозяйством. И в отряде «тридцатитысячников», прибывших из Москвы и Ленинграда в Западную Сибирь, женщин она не встречала.
Агат натянул Поводья и с места рванулся в галоп, повинуясь едва заметному движению руки своей хозяйки.
А ночь была на удивление необычна – тихая (что никак не похоже на эти места в пору, когда весна встречается с летом). И темная. Где-то высоко над уснувшим Миассом одиноко жили звезды.
Густой туман заполнил низины и покрыл холодной сыростью озябшие одинокие кусты ивняка и таволги.
И так же одиноко скакал конь с «непутевым» седоком в ночи.
Анастасия не училась верховой езде. Ей, москвичке, до этих курганских степей лошадь приходилось видеть не так уж часто. Но за полгода работы директором в совхозе «Молодежный» (так поначалу назывался «Большевик») она обрела в Агате немого, но умного друга.
Ну а что делать, когда лошадь для директора совхоза единственное и самое надежное средство передвижения?
Сама по себе впечатлительная натура, она с детства любила, нет, пожалуй, не то слово, боготворила животных. Когда-то, в те далекие утренние годы, прочитала однажды «Холстомера» и прониклась превеликим уважением к этим прекрасным созданиям природы – лошадям.
Наверное, и Агат, понимая свою хозяйку, был всегда послушен и подчинял свое самолюбие ее подчас сумасбродному характеру.
«Главное – держаться в седле,
главное – держаться в седле,
главное – держаться в седле…» —
в такт копыт про себя повторяла Анастасия свою любимую поговорку.
Торопилась Анастасия по великому делу – у старшей дочери Тани через день должна быть свадьба, а еще, как говорится, не у шубы рукава. И думала в те минуты с горечью Анастасия о том, что не будет на дочериной свадьбе отца. Не вернулся красноармеец Нечаев с гражданской войны…
Да и только ли предстоящая свадьба подгоняла Нечаеву! Каждый день готовит столько забот, столько усилий…
Мелькали нечастые березовые колки, спуски и подъемы в лога и овраги, и конь шел уверенной рысью к своей долгожданной конюшне.
До Миасса было уже подать рукой, как неожиданно Агат зафыркал, перешел на шаг и вдруг метнулся в сторону, едва не сбросив седока, и помчался наметом. Анастасия едва успела ухватиться за гриву. И в миг, когда она выпрямилась и поймала точку равновесия,
глаза ее ослепила вспышка острого огня. Грохнул выстрел. И все замелькало, закружилось в яростной круговерти: звезды, огонь, копыта коня, земля…
Второй выстрел грянул – и все кончено. Все было сделано, как задумано…
Тишина. Женщина на земле, едва усеянной типчаком. Она лежала вверх лицом, раскинув руки, как будто на минуту собралась отдохнуть от своих суетных дел.
Из темноты вышли двое.
Они торопливо зажгли спички, оглядели знакомое и ненавистное им лицо. Успокоились: «Готова!». Спокойно сказали, без радости и злобы. Обшарили карманы: «Ничего нет». Сняли ремень с кобурой и наганом. Пощелкали в темноте. И тот, что держал наган, удивился:
– Ну баба, смотри, ну не пойму, ведь там ни одного патрона! И, похоже, никогда не бывало. Так чего же мы боялись?
Второй помолчал и ответил негромко:
– Не в ней дело… не в ней.
Он чиркнул снова спичку и осветил распластанное тело на земле.
– Какую бабу загубили!..
Щелкнули поводьями, ускакали.
Ночь была по-прежнему темной и тревожной. Где-то в двадцати шагах, не жалуясь на свою лошадиную жизнь, испускал последние вздохи Агат.
Может, это странно и несправедливо, но так уж принято: история рассказывает о полях, на которых свершаются битвы, где погибают люди, но забывает о земле, которую мы пашем, чтобы жить. А ведь поле так велико, что хватает в нем места и страсти не только для ратных подвигов, но и для того, чтобы делать на этом поле единственное и самое бесспорное для всех живущих – хлеб.
И потому, видимо, землепашцы сами обращаются к истории. Они роются в старинных церковных книгах, поднимают документы первых коммун, обращаются к классикам, чтобы восстановить свою историю – историю поля.
История эта понадобилась не для того, чтобы удовлетворить здоровое любопытство (узнать, как это было), а собрать материал для того, чтобы преобразовать это поле, научиться управлять законами, по которым оно плодоносит.
Поле имеет адрес. Вот и об этом поле, лежащем вдоль Миасса, к востоку от Урала, есть достаточно авторитетных свидетельств, рассказывающих о его прекрасной и в то же время драматической судьбе.
* * *
Природа не жаловала щедростью эти места. Не наделила ни стройными березовыми рощами, ни корабельными соснами в бору, ни прозрачными ручьями. И тем не менее места здесь по-своему живописны. И особенно привлекательны они в районе Жужговского озера. Здесь и разлапистые сосны, и белоствольные, пусть не такие стройные, как на Севере, березы. Но само озеро великолепно – вода настолько прозрачна, что можно рассмотреть все цвета радуги камушков на глубине до четырех метров.
Однако климат здесь жесток и своенравен. То вдруг среди зимы ударит оттепель, то в канун бабьего лета завьюжит пурга. Не случайно эти земли вдоль Миасса называют зоной рискованного земледелия.
Этим самым неблагожелательным качеством курганская земля славится издавна. Владимир Ильич Ленин, проезжая эти места в 1897 году, писал своим родным со станции Обь:
«2-е марта. Станция «Обь».
…Окрестности Западно-Сибирской дороги, которую я только что проехал всю (1300 верст от Челябинска до Кривощеково, трое суток), поразительно однообразны: голая и глухая степь. Ни жилья, ни городов, очень редки деревни, изредка лес, а то все степь. Снег и небо – и так в течение всех трех дней»[4]4
Ленин В. И. Полн. собр. соч. Изд. 5-е, т. 55, с. 23.
[Закрыть].
Из письма Мамина-Сибиряка редактору журнала «Наблюдатель» Петковскому от 25 мая 1891 года (письмо было опубликовано в журнале «Русская старина», 1916 г., книга 12. Даю с сокращениями).
«…Я хотел бы предложить Вам роман… Роман будет о хлебе… Хлеб – все, а в России у нас в особенности. Цена хлеба «строит цену» на все остальное, и от нее зависит вся промышленность и торговля. Собственно, в России тот процесс, каким хлеб доходит до потребителя, трудно проследить, потому что он совершается на громадном расстоянии и давно утратил типичные переходные формы от первобытного хозяйства к капиталистическим операциям.
Я беру темой Зауралье, где на расстоянии 10–15 лет все эти процессы проходят воочию. Собственно, главным действующим лицом является река Исеть[5]5
Миасс, на берегу которого расположен «Большевик», впадает в Исеть.
[Закрыть].
…Бассейн Исети снабжал своей пшеницей весь Урал и слыл золотым дном. Центр хлебной торговли город Шадринск процветал, мужики благоденствовали.
Все это существовало до того момента, когда открылось громадное винокуренное дело, а потом железная дорога увезла зауральскую пшеницу в Россию. На сцене появились громадные капиталы – мелкое купечество сразу захудало. Хлебные запасы крестьян были скуплены, а деньги ушли на ситцы, самовары и кабаки.
Теперь это недавнее золотое дно является ареной периодических голодовок, и главным виновником их является винокурение и вторжение крупных капиталов».
Г. В. Плеханов в статье «Всероссийское разорение», написанной в начале 1892 года, приводил выдержку из газеты «Русские ведомости», в которой сообщалось о Шадринском уезде:
«Грозная туча уже собралась над уездом и готова разразиться голодом повседневным и почти поголовным. Уже и теперь 77000 жителей питаются хлебом из сорных трав с незначительной примесью ржи. Домашний скот, избалованный добрым сеном, отвертывается от этого хлеба, а люди едят и благодарят бога, у кого есть запас сорной травы на завтрашний день. Но и урожай сорных трав не был значительным. Недалеко то время, когда не останется ничего. Даже и теперь обычное явление, что люди по два и три дня остаются без всякой пищи, а что будет дальше – страшно подумать»[6]6
Плеханов Г. В. Соч., т. 3, с. 317.
[Закрыть].
Все эти высказывания теперь уже история. И надо ли к ней возвращаться памятью? Думаю, что надо. Надо проследить эту трудную судьбу поля, чтобы понять все перипетии его биографии.
Да, это было поле, которое позднее назвали зоной рискованного земледелия. Таково было тяжёлое наследство. И отказаться от него было невозможно. И оно давало о себе знать, напоминало о себе, особенно в первые годы, настойчиво и жестоко.
* * *
С первых дней существования только что созданному образцово-показательному совхозу сопутствовали неудачи:
1933 год – не хватает техники, пашут на коровах.
«Распоряжение по з/с «Большевик» от 7/Х-33 г.
В связи с окончанием уборочной кампании и сокращением рабочих в связи с этим взятых коров на уборочную кампанию с МТФ возвратить… Возврату МТФ подлежат коровы ближнего отела и качественно лучшие.
Зам. директора Разноглядов,
секретарь Калинина».
Это была беда. Большая беда целого поколения. Но это и испытание, экзамен на верность полю. Уже потом, спустя почти 50 лет, вспомнит об этом старый крестьянин Василий Гудошников:
– Любая работа на земле без пользы не бывает.
И всегда надо, чтобы у человека любовь была ко всякой работе, а не тягость. Нас вот с восьми лет начали в поле брать – «по зернам ходить». Идешь в поршенях, из сыромятины лапоточки такие, а то и босыми ногами полосу отбиваешь. Это чтоб, кто сеет, зерно зря не бросал, ровно шел.
А то, как боронят, лошадь или корову за узду водишь.
Потом сено гребли, копнили, у стогов подгребали. Зимой тоже маманьке по хозяйству помогали, прясть. учились. И петь учились напевные песни. А как выросли, всю эту мудрость детям передали.
Зимой 1933 года в совхозе создалось чрезвычайное положение с топливом:
«Приказ № 6
по молодежному зерносовхозу «Большевик» от 19/I-33 г.
Учитывая угрожающее положение с дровами в з/с, приказываю:
1. Чрезвычайным уполномоченным по снабжению дровами назначаю т. Косарькова А. И.
2. Мобилизовать всех лошадей в распоряжение т. Косарькова сроком на четыре дня.
3. Мобилизовать следующих товарищей в распоряжение т. Косарькова: Пудовкин, Шаров В., Расторгуев, Иванов Т., Зеленских И., Воробьев, Микуров А….
4. Срок исполнения настоящего приказа 24 часа, в отношении же лошадей срок 4 часа.
Директор Дерябин
верно секретарь Микуров».
А зима 1933 года выдалась, как назло, лютой, морозы доходили до 50 градусов. И это в степи, ветрам и снежным буранам нет никаких сколько-нибудь серьезных преград. Задул снежный степняк, и нет дорог. Дорогу в березовые колки прокладывали всем миром – протаптывали валенками, разгребали лопатами, расширяли волокушами. Вышли из положения, перезимовали, весной сев провели в сроки, и снова напасть – перебои с питанием.
Острая нехватка продовольствия вынудила установить строгие нормы потребления.
«Приказ № 126 от 27/VII-33
§ 1
Нормы расходования хлеба производить из расчета[7]7
Месячная норма.
[Закрыть]: адмтехперсоналу, основным рабочим и сезонным рабочим муки —16 кг; хлебом – 24 кг; служащим: муки – 8 кг; хлебом – 12 кг. Иждивенцам муки – 8 кг, хлебом – 12 кг; детям: муки – 4 кг, хлебом – 6 кг.
…Для выполняющих нормы 800 гр[8]8
Суточная норма.
[Закрыть], перевыполняющим нормы в процентном соотношении паек увеличивается за каждые 10 % на 80 гр. хлеба и невыполняющим нормы, наоборот, получается снижение по 80 гр. на каждые 10 %».
1934 год. Весна. Снова острая нехватка продовольствия. И в дополнение ко всем бедам разразилась эпидемия тифа.
«Приказ № 19 от 11/II-34 г.
§ 1
Факты последних дней показали, что по совхозу и особенно среди состава центральной усадьбы создавалась угроза широкого распространения эпидемии тифа.
Назначаю чрезвычайную тройку по борьбе с тифом под председательством заведующего отделом кадров Данилова и членов: Вахлина, Макаренкова, Рыкова. Чрезвычайной тройке в суточный срок разработать план практических мероприятий, предусмотренных проведением декады для борьбы с тифом.
§ 2
Секретарям партячеек, комсомольских ячеек и представителям ЧК развернуть широкую разъяснительную работу, мобилизуя рабочих и служащих и членов их семей на полное и быстрое выполнение мероприятий, намеченных тройкой.
Врио дир. Разноглядов,
нач. политотдела Булыгин».
Не успели ликвидировать тиф, как новая напасть навалилась. В народе невесело вспоминали старую поговорку: «Беда одна не приходит».
1934 год. Начало осени. 9 сентября над Миассом промчалась снежная буря. Вся пшеница оказалась под снегом.
Не хватало техники. Рядом с американскими «катерпиллерами», «оливерами» и «маккормиками» натужно тянули бороны коровы.
Американская техника не выдерживала сибирского бездорожья: у «оливеров», например, постоянно летели коленвалы. Моторы «фордзонов» на комбайнах «Коммунар» явно не соответствовали условиям эксплуатации. По утрам в степи выпадали обильные росы. Они обволакивали влагой бобины, и моторы не заводились. Не заводились и все тут! И так было до тех пор, пока один «рационализатор» не догадался спрятать на ночь бобину себе в постель под подушку.
Трудные годы… Даже удачи оборачивались для начинающего жить хозяйства несчастьем.
Случилось так, когда в 1932 году выросли сильные хлеба, до 25–30 центнеров с гектара, а убрать их было невозможно: не мог тянуть слабосильный «Фордзон» такую мощную массу пшеницы. А пшеницы этой было ни много ни мало, а больше 22 тысяч гектаров. Площадь даже по современным масштабам и новой технике для одного хозяйства солидная.
Но хлеб надо убирать, сдавать государству – страна остро нуждалась в продовольствии. Чем убирать? Как убирать?
Вспоминает Степан Андреевич Дерябин, тот самый директор «Большевика», чья подпись стоит под первыми приказами по совхозу.
– Мне тогда было всего 24 года. До этого ни дня не был хозяйственником, понятия не имел. Я – комсомольский работник, секретарь Шумихинского райкома комсомола. Правда, тогда я уже был членом партии, но всего четыре года.
А хозяйство огромное – 72 тысячи гектаров всех угодий. Можете себе представить, из одного конца в другой около ста километров. На лошадке сутки добираться надо. А телефона не было. И вот такой могучий хлеб – в рожь заедешь, лошадь не видно.
А мы стоим – нечем убирать. Сдачи хлеба нет. Приезжает уполномоченный: «Куда дел хлеб?». Объясняем. Телеграмма из области: «В случае невыполнения плана хлебоотдачи будете преданы суду…».
ЧТО ДЕЛАТЬ, УМА НЕ ПРИЛОЖИМ
Обратились за помощью к соседям, к колхозникам. Прислали они нам 500 лобогреек. Это около 1000 лошадей (на лобогрейку две лошади и столько же работников). На каждой лобогрейке по двое – «лобогрейщик» (машинист по-новому) и ездовой.
Так ведь всю эту армию надо расселить, обеспечить работой и накормить. Вот и крутились. Валили хлеб, наша молодежь (а у нас одних комсомольцев только в совхозе было тогда 275 человек) вязала его в снопы, укладывала в бабки и суслоны. А потом свозили на гумно молотить. Молотилочки наши были слабомощные, с узкой горловиной – «БДО-34». И все же худо-бедно управились. Работали, конечно, и днем и ночью.
Коля Комельков, секретарь комитета комсомола, и домой не появлялся, так на току прикорнет чуток и снова на ногах.
СУРОВОЕ ВРЕМЯ
…Сама обстановка на селе в это время диктовала неотвратимый лозунг: кто не с нами, тот против нас. И это надо понять. Подняло голову недобитое кулачье. Случалось, утром ни одного трактора не заведешь: то в цилиндры песку засыплют, то мотор разморозят.
Листаю подшивки районной газеты Шумихинского района. Бросаются в глаза заголовки:
«Больше бдительности, кулацкая пятерня тянется к хлебу!»
«В колхозе «Красный боевик» саботируют обмолот ржи и хлебосдачу». «Не дури, товарищ Полюх, – дурью саботаж не прикроешь».
«В кольце саботажа». «Организаторы кулацкого мятежа приговорены к расстрелу»,
Директор совхоза С, А. Дерябин в приказе обращается к коллективу с призывом «поднимать свою революционную бдительность».
«Приказ № 24 от 28/II-33 г.
Приказываю: рабочим и ИТР и в дальнейшем поднимать свою революционную бдительность и помочь треугольнику совхоза, дирекции и руководителям хозяйственных единиц очистить совхоз от всего, что враждебно рабочему классу.
Директор Дерябин, секретарь Муравин».
Весной этого же года в совхозе «Большевик», как и в других хозяйствах Сибири, был создан политотдел.
«Приказ № 57… от 18/IV-1933 г.
На основе решения январского Пленума ЦК и ЦИК об организации политотделов в совхозах и телеграфного распоряжения Наркомсовхозов т. Юркина при нашем з/с организован политический отдел во главе с начальником политотдела, он же заместитель директора, т. Булыгина, его заместителя по партийно-массовой работе Кривоносова, по оперативной работе т. Вахлина, по комсомольской работе т. Анисимова.
Дерябин».
Идет полоса строгой чистки совхозных кадров.
«Приказ № 59… от 26/IV-1933 г.
По материально-хозяйственной части зерносовхоза сократить штат рабочих: Бабушкина, Мурзина, Орлова, Фомина. Снять с работы как классово чуждых элементов (кулаков) Суворова Николая, Дюрягина Ивана, Черенцова Ивана и Шестакова Василия Степановича.
§ 1
Хронометриста Рублева, как классово чуждого элемента, с работы снять и дело передать в следственные органы.
Дерябин, Микуров».
«Приказ № 63
по молодежному зерносовхозу «Большевик» от 1/V-33 года.
§ 1
Немедленно снять с работы, как классово чуждых элементов, с исключением из списков зерносовхоза и лишением всех коммунальных услуг, как то: в 24 часа выселить из квартир, отобрать продовольственные карточки, стройотдела – Краева П. Е., конюха, Краева Е., конюха, Мокина Ст. Гр., слесаря Красноярского отделения, Мокина Г. Я., ч/рабочий, Мешкова Ф. Е., конюха Горшковского отделения, Шестакова М. Н., счетовода Петровского отделения.
§ 2
Немедленно снять с работы кладовщика запчастей Центральной усадьбы Петухова Ф. П., как классово чуждого элемента. Назначить кладовщиком Осинцева И. Я., отозвав его с Ворошиловского отделения. Сдачу закончить в 3-х дневный срок.
§ 3
Кладовщика стройотдела Васильева М. А., как классово чуждого элемента, немедленно снять с работы без выплаты выходного пособия и с исключением из квартиры и лишением всех коммунальных услуг, выселить из квартиры в 48 часов и отобрать продовольственные карточки.
§ 4
Управляющим отд. предлагаю особенно бдительно подходить к приемке (приему на работу. – П. С.) рабочих и служащих, требуя от последних все данные документы, проверяя их лично.
Директор Дерябин».
Поступки людей просвечивались сквозь призму классовой принадлежности не на словах, а на деле, И здесь не допускалось никаких скидок.
«Приказ № 58… от 22/IV-34 г.
(Называются факты бесхозяйственного отношения к технике.)
…Такие факты еще раз подтверждают отсутствие чувства пролетарской ответственности к совхозному имуществу со стороны как рабочих, так и руководящего состава отделений, налицо мелко буржуазная расхлябанность, разгильдяйство, недисциплинированность и т. д., которые на сегодняшний день являются главным бичом делу хозяйственного укрепления совхоза, делу быстрейшего построения бесклассового социалистического общества. Что значит оставить собственность пролетарского государства без надзора? Это значит, допустить ее к уничтожению, это значит, практически помогать нашему классовому врагу, который в своей предсмертной агонии старается нанести удар делу пролетарской революции, делу быстрейшего, окончательного построения социализма в нашей стране.
В целях решительной борьбы с имеющейся расхлябанностью, безответственностью, попустительством к расхищению социалистической собственности последний раз и категорически…
Приказываю:
1. В суточный срок подобрать и свезти к точкам полевых работ оставшиеся в поле при перегоне тракторы, о чем мне и донести вечером 23/IV.
2. Механикам отделений категорически запрещается одиночное отправление тракторов на отделения, отправления производить исключительно колонной системой и во главе бригадиров…
Директор Селиверстов».
Приказы тех дней строги и лаконичны.
«Приказ № 105
по молодежному зерносовхозу «Большевик» от 4/VII 1933 г.
§ 1
Немедленно снять с работы, как классово чуждых элементов, с исключением из списков з/с и лишением всех коммунальных услуг, в 24 часа выселить из квартиры, отобрать продовольственные карточки, как то:
1. Черенцов Влад. конюх стройотдела
2. Щербаков тракторист Центрального отделения
3. Дьячков И. Я. шофер».
Читая приказы эти и перелистывая газеты тех дней, мне поначалу казалось, что они чересчур суровы. Но когда в них появились не просто утверждения «классово чуждый элемент», я убедился, что основания для столь крутых мер были налицо.
«Приказ № 77 от 22/V-33 г.
Установленные сроки для нашего з – с проведения сева сорваны. Причиной этого позорного прорыва являются:
1. Вредительская деятельность классово чуждых элеменов и их приспешников в проведении сева. Пользуясь недостаточной бдительностью административно-технических работников, в том числе коммунистов, комсомольцев, кулаки и антисоветские элементы вели и ведут немалую работу по срыву сева.
Так, например:
а) злостное игнорирование технических правил заправки и особенно смазки трактора – отсюда массовая плавка подшипников (Ворошиловское отделение);
б) бросание болтов в картеры коробки скоростей и масляные;
в) заливки воды в баки горючего (Петровское отделение, тракторы № 92 и 126);
г) перепутывание проводов системы зажигания, особенно ударников (у тракториста Павлова Ворошиловского отделения).
Директор Дерябин
Начальник политотдела Булыгин
Секретарь Микуров».
В летние вечера, когда еще не настала сенокосная пора и работы в поле позволяли вернуться домой до захода солнца, парни собирались на берегу Миасса.
Здесь, на берегу у Крутой Горки, коллективно обсуждались при свете костра или луны все последние местные новости и самые жгучие вопросы современности.
«Хозяином» был Медков Петр Емельянович, прораб плотников, которые строили тогда первое жилье и контору для Центральной усадьбы. Приходили бригадир Петр Андреевич, трактористы Григорий Чиняев, Федор Гомзяков, шофер Иван Абакумов…
Разговор заводили поначалу о своих домашних неурядицах в совхозе. Неурядиц этих было более чем достаточно: хозяйство только-только становилось на ноги. Становилось в трудное и сложное время, когда в стране не хватало продовольствия, а кулачество еще верило в вероятность возврата своих старых позиций.
Все обычно сходились в одном – да, классовый враг не добит, он не дремлет. Но по этой причине «получают иногда по загривку никакие и не враги. Вон Медведеву строгий выговор закатили за то, что не успел к вечеру «Катерпиллер» выпустить из мастерской, да еще пообещали в приказе предать суду».
– А управляющего Калинина с Красноярского отделения сняли с работы и арестовали за то, что не все вышли вовремя на работу.
– В этом и мы сами виноваты.
– Ладно, пусть так, – не унимался коренастый плотник из бригады Медкова, – задержали сев, ущерб всему хозяйству, наказать надо. А вот Корсунскую за что?
– Ну как за что? – лениво тянули другие. – Видать, за дело…
– За дело? – не унимался парень и лез в карман. – Вот я списал этот приказ. Вот он:
«Приказ № 53… от 11/IV-33 г.
§ 1
Зав. личным столом Корсунскую за прогулы в марте месяце № 2, и в апреле—1, а также за невыполнение распоряжений, за нарушение внутреннего распорядка, за что уже было объявлено два выговора, немедленно с работы снять, исключить из списков зерносовхоза, отобрать продуктовые карточки и в 24 часа выселить из квартиры, лишить всех коммунальных услуг.
Коменданту тов. Зубкову проследить за выполнением настоящего приказа».
Дотошные до правды не отступались: «А в чем это нарушение внутреннего распорядка было?».
– А вот в чем, – и парень доставал другой лист. – Вот в чем.
«Приказ № 9… от 22/III-33
§ 2
За нарушение внутреннего распорядка в здании конторы, выразившегося в систематической грызне семечек в часы занятия, за неподчинение распоряжений зав. личным столом т. Корсунской объявляю выговор с предупреждением.
§ 3
Предупреждаю всех служащих, что в случае нарушения внутреннего распорядка в конторе (грызня семечек) буду привлекать к ответственности, вплоть до штрафа 10 рублей.
Директор Дерябин
