Текст книги "Цена Шагала"

Автор книги: Петр Галицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Ну, здравствуй, Алешенька, – почти пропел Паша, тесня обалдевшего Алексея в глубь прихожей. – Надеюсь, не забыл меня?

– Да я… Да что вы, – забормотал таможенник.

– Вижу, вижу, Алешенька: не забыл. Ты извини, что вот так, без звонка. Я не один, с другом, – сказал он, жестом приглашая Толика войти в квартиру. – Вот, знакомься: это Толик, очень крепкий товарищ, – и он ласково потрепал Толика по загривку.

В ответ Толик хищно осклабился и, как-то по-звериному, повел бугристыми горильими плечами.

– А это чо, – решился он в меру своих сил подыграть Павлу, – твой приятель, что ли, Паш?

– А это теперь наш общий приятель, Толик. Ты проходи, располагайся. Алеша человек гостеприимный, он нам кофейку, наверное, сделает. Сделаешь ведь, Алешенька?

– Мужики, я же вам все, я ж вам все как на духу высказал.

– А вот мы и посмотрим, все ли ты высказал. Может, еще что-нибудь припомнишь, – так же напевно продолжал Павел, загоняя испуганного Скосарева на кухню. – Ты как себя сегодня чувствуешь-то, Алексей? – участливо спросил Паша.

– Вроде ничего, – удивленно ответил Скосарев.

– А вот мы сейчас проверим: ничего или хорошо. Толик у нас отменный терапевт. Толик, пощупай у товарища поджелудочную.

Скорее по интонации, чем по смыслу произнесенных слов понимая, что надо делать, Толик подвинулся к Скосареву почти вплотную и резким коротким тычком воткнул свой огромный кулак в живот Алексея. Издав какой-то непонятный звук, что-то вроде «ик», таможенник сложился пополам и осел на табуретку. Толик повернулся к Павлу и, увидев в его глазах одобрение, сверху двумя широченными ладонями, рубанул Скосарева по ушам. Взвизгнув от боли и прижимая руки к разрывающимся после удара ушным раковинам, тот рухнул на пол.

– Э-э, да ты сегодня в плохом самочувствии, – сказал Паша. – Видишь: и живот болит, и уши, и на ногах держишься плохо. Толик, подними товарища, видишь, он совсем обессилел.

Подхватив Скосарева под мышки, Толик встряхнул его обвисшее тело и водрузил обратно на табуретку.

– Ну, что, Алешенька, может, расскажешь нам что-нибудь интересное?

– Что, что? – просипел Скосарев.

– Ну, что-нибудь, что знаешь, вдруг что-нибудь новенькое в голову придет. А то смотри: Толик ведь еще ни почки не проверил, ни как у тебя суставы устроены. Он ведь на все руки мастер. Хочешь в этом убедиться?

– Нет, не надо, не надо, – забормотал Скосарев, уползая вместе с табуреткой в угол маленького кухонного пространства.

– Ну, не надо так не надо, – согласился Павел. – Начинай тогда.

– Да вы толком объясните: что?

– Ну, например, давно ли ты беседовал с нашим общим знакомым.

– Каким знакомым?

– А тем, которого ты в Лондон отправил.

– Я же говорил: у меня с ним связи нет, односторонняя.

– Односторонняя. Понимаю. Толик, мне кажется, что левая рука у Алеши как-то неправильно поставлена. Ты бы посмотрел.

Толик, стараясь придать своему лицу озабоченное выражение, стиснул скосаревскую пятерню в своей и начал медленно выворачивать таможеннику кисть. Алексей, скривившись от боли, делал вялые попытки вырвать свою кисть из лапищ бандита, но вскоре понял, что все попытки бессмысленны и, заскулив, забормотал: «Скажу, скажу, только отпусти, не ломай руку, гад, все скажу».

– Ну, вот, – удовлетворенно отметил Павел. – Видишь как: достаточно с тобой хорошо пообщаться, ты тут же все вспоминаешь. Итак?

– Да, да, звонил, говорил, – торопливо, захлебываясь, говорил Скосарев.

– Когда звонил?

– Сегодня, как раз сегодня звонил.

– Откуда звонил? Ты давай-давай, не заставляй меня клещами вытаскивать.

– Из Москвы, из Москвы звонил, он вернулся, он с Токаревым хотел встретиться, искал его.

– Ну, и что же?

– Они встречу назначили.

– А почему через тебя?

– Токарев скрывается: вас, наверное, боится.

– А где он скрывается?

– Не знаю, честное слово: не знаю. Вот хоть убейте!

– Ну, если ты настаиваешь… – начал Паша.

– Нет, ей богу, не знаю.

– Ну хорошо, хорошо, верю. И что же?

– Токарев мне звонил, а потом Сорин перезванивал.

– Где встреча будет?

– У памятника Гоголю, в скверике возле Нового Арбата.

– А, знаю. Во сколько?

– В одиннадцать утра завтра.

– В одиннадцать? Не врешь?

– Да чтоб мне сдохнуть!

– Ну, это еще погоди, ты нам еще понадобишься. Значит, завтра в одиннадцать.

– Да, там. Только…

– Ну-ну, договаривай. Ну ты посмотри на Толика: он весь в нетерпении.

– Да нет-нет, я же говорю: там не так все просто.

– Это что значит.

– Токарев – он хитрый, он с ментами легко мог связаться.

– С ментами? – удивился Паша. – А почему с ментами?

– Ну, если он бегает от вас, одному ему защиты нигде не найти.

– А он такой законопослушный?

– Жить захочешь – не таким послушным станешь, – ответил Скосарев.

– То есть, говоришь, что на встрече подстава может быть?

– Да не знаю, вот как Бог свят: не знаю. Просто подумалось, что менты там оказаться могут.

– Ну, что ж, спасибо, что предупредил. Видишь, какой ты отзывчивый и заботливый. Толик, отпусти его руку, а то и вправду что-нибудь случится.

Подручный Паши разжал свою лапень, и уже побелевшая от отсутствия притока крови кисть Скосарева обрела свободу.

– Больше, значит, ничего не знаешь?

– А что еще?

– Ладно, Алешенька. Как видишь, мы люди не злые, внимательные. Если все правда и завтра мы всех наших друзей скопом увидим, будет и тебе от меня личная большая благодарность. Если же наврал…

– Правду, правду сказал, – вклинился Скосарев.

– Так вот: если наврал, – продолжал Паша, не обращая внимания на его слова, – лучше тебе было бы на свет не рождаться. Пойдем, проводишь нас до дверей.

Они вернулись в прихожую, дождались, пока Алексей дрожащими руками отпер все замки и начал открывать дверь. Тогда Паша вновь повернулся к таможеннику и сказал:

– Да, а что б помнил нас хорошенько, оставь-ка, Толь, ему память.

Дважды повторять Толику было не нужно. Почти одновременно он нанес Скосареву два удара: один, левой рукой, в грудину, в область сердца, второй – правым кулаком в пах. Таможенник беззвучно рухнул, как подкошенный.

– Не скучай, – сказал уже еле дышащему Алексею Павел, и они с подручным покинули квартиру.

– Ну, что, Толян, – говорил Паша своему подручному уже в машине, – вроде все правильно. Хозяин наш с тобой – хитрый дока, все верно рассчитал. Если завтра за хибо этих двух гавриков захватим, будет нам с тобой премия.

– А много? – с надеждой спросил жадный Толик.

– Хватит тебе на месячишко где-нибудь в Турции позагорать. Но вот что там менты могут объявиться, похоже, этот пидер не наврал. Так что будь готов.

– Да я что: мне что менты, что солдатики – все едино, – беспечно улыбнулся Толик. – Была бы команда, а валить хоть бабку, семечками торгующую, хоть тебя, – неожиданно сказал Толик, обернувшись к Паше, – я все по команде.

– Знаю, знаю, дисциплинированный, – ответил Павел несколько злее обыкновенного. – Ты вот что: сейчас я тебя в центре куда-нибудь сброшу, поезжай домой, отдохни, а завтра в полдесятого – в офисе. Усек?

– Лады, – беспечно ответил Толик. – Тогда здесь стопани. Вон, ресторан какой-то, а мне так жрать охота. Пойду погуляю.

– Смотри, что б завтра был как штык.

– Да не волнуйся ты, Паш, все путем будет.

И, грузно выбравшись из «Фольксвагена», Толик, пошаркивая ногами, поспешил в сторону ресторана. А Павел, не глядя на своего подручного, мгновенно набрал скорость и ввинтился в поток быстро несущихся машин.

Выслушав доклад Павла о посещении Скосарева, Геннадий Андреевич около минуты сидел молча, потом начал инструктировать Пашу.

– Понимаешь, – говорил он, покручивая в руках дорогую паркеровскую ручку, – что-то тут не так. Место, которое Токарев Сорину назначил, уж больно аккуратное.

– Это в каком смысле, Геннадий Андреевич?

– А вот в каком: оно за бульваром, а не заметно, ходов и выходов туда как минимум три, щели всякие между домами, и народу там много не бывает. Следовательно, заранее расставить там своих людей нам будет ой как трудно. Знаешь, Паш, уж больно профессионально это все продумано. Токарев этот, насколько мне ясно, просто лох испуганный, о мальчишке я и вовсе не говорю. Значит, как этот таможенник и предупредил, похоже это на ментовскую подставу. Аккуратненькая такая ловушечка. Вопрос только в том, для кого: для ребятишек этих, для Сорина или для нас с тобой, высоколобых.

– Да не, Геннадий Андреевич, вряд ли на нас-то с вами. Откуда им знать?

– Правильно понимаешь. Мне тоже так кажется. Но вот что занятно, Паша: дело-то на этого Сорина давным-давно прекращено, нет его, понимаешь. А ежели его нет, зачем ментам все эти хлопоты затевать?

– Да, может, просто случайно?

– Не бывает в нашей жизни случайностей, Паша, запомни это. Ну, ладно, сейчас мы с тобой все равно ничего путного не придумаем. Ты вот что: когда туда поедешь, возьми с собой троих, не меньше. Приезжай пораньше, часикам к десяти, осмотрись хорошенько, без дел стволы не показывай. И вообще, поменьше шуму, постарайся: нам это сейчас совсем некстати. Получится – крути этого Сорина и кидай в машину.

– А Токарева? – поинтересовался Павел.

– Токарева… А на хрена он нам с тобой нужен? Пусть живет безмятежно, мы с ним потом побеседуем. Но ежели что увидишь подозрительное, сам в драку не вступай. Постарайся осторожненько проследить, куда они потом после встречи поедут. Больше всего меня этот журналист интересует. Надеюсь, больше повторять не надо?

– Понимаю, понимаю, Геннадий Андреевич.

– Головорезам своим втолкуй, чтобы действовали поинтеллигентнее, не привлекая внимания и без того перепуганных российских граждан.

– Втолкую, – убежденно сказал Паша.

– Ну и славно. Значит, завтра в девять жду тебя у себя. А я по своим источникам попытаюсь выяснить: есть ли там менты, нет ли, и почему они вновь моим журналистом так заинтересовались.

Когда Паша ушел, Геннадий Андреевич сделал еще несколько важных звонков, перебрал кое-какие документы, потом подошел к сейфу, достал из него часы, предназначенные для генерала, столовый набор для Ариадны Михайловны, аккуратно сложил все это в замшевый кейс и поехал в гости к своему высокопоставленному другу. О встрече с генералом он договорился сразу по приезде в Москву и теперь очень радовался, что во время этого визита вежливости сможет решить несколько очень важных для себя вопросов и таким образом подстраховаться на случай завтрашних непредвиденных обстоятельств. Он купил букет роскошных роз и уже в половине восьмого нажал массивную латунную кнопку звонка генеральской квартиры.

Встреча началась как всегда: восторженные ахи и охи Ариадны Михайловны, благодарности за розы и подарки, по-отечески теплый, но суровый голос генерала, сделавшего шутливый выговор Ермилову за слишком серьезные траты, легкие дружеские пикировки мужчин, хлопотливое хлебосольство хозяйки, водочка на калгановом корне из запотевшего графинчика, вареная картошка с укропом и маслом, свиные отбивные, пирог с яблоками – в общем, все то, что повторялось из раза в раз в тех случаях, когда Ермилов приходил в гости к Полозкову.

Приговорив пол-литровый графинчик, мужчины переместились в кабинет, Ариадна Михайловна принялась собирать чай.

– Ну, что Лондон? – спросил Сергей Сергеевич у Ермилова.

– А что ему будет, – отвечал в тон Геннадий Андреевич, – стоит, и Биг Бен не падает.

– Ишь ты, – произнес Полозков, – значит, все-таки еще живут капиталисты.

– И хорошо живут, Сергей Сергеевич, нам бы так.

– А вот тут эту шушеру демократическую поразгоняем и тоже заживем. Тебе небось и не вспомнить, как это раньше-то было.

– Да по мне, Сергей Сергеевич, при любом режиме хорошо, когда вокруг люди добрые и порядочные.

– Таковых теперь днем с огнем… – вздохнул генерал.

– Это правда, Сергей Сергеевич: найти таких все сложнее, все время какая-то пакость под ноги попадается.

– Дисциплина, дисциплина у людей отсутствует, – завел любимую тему Полозков.

– Вот это вы в самую точку. Но в вашем-то департаменте, наверное, все по струнке?

– Да уж надеюсь: у меня не забалуешь, – произнес генерал.

– Хотя, конечно, в семье не без урода, – продолжил тему Ермилов.

– Это ты на что намекаешь? – насупился Полозов.

– Да ни на что, так… В любом крупном заведении наверняка паршивые овцы найдутся.

– Мы таких поганой метлой выгоняем, – повысил тон генерал. – Наши ряды всегда чистыми должны быть, иначе как законность соблюдать?

– Да нет, я так, вы не сердитесь, Сергей Сергеевич. А, кстати, по поводу дисциплины: как ваш подчиненный мою просьбочку-то выполнит?

– А, вот ты о чем. Да уж конечно, если я чего обещал – всегда выполняю. На, смотри. – И он протянул Ермилову папку, в которой лежало аккуратно составленное Трегубцом досье на Токарева.

Быстро и тщательно Ермилов пробежал листы глазами и отложил их в сторону.

– Занятно, – сказал он.

– Что занятно? – спросил Геннадия Андреевича Полозков.

– Да вот что: не полная справочка-то.

– Объяснись.

– Да дело в том, что у Токарева этого дружок один был. Уж не знаю, как они там закорешились, но то, что знают друг друга отлично – за это поручусь.

– Кого имеешь в виду?

– А некого Сорина. Помните, говорил я вам о нем однажды? У вас еще им занимался этот – как его? – Трегубец.

– А, так вот он же и справочку составлял. Ты про журналиста этого?

– Да-да, про него.

– Так дело-то давно закрыто. Трегубец, как не справившийся, понижен в должности.

– Любопытно это, любопытно. Вот, посмотрите, Сергей Сергеевич: справку он составлял, но фамилию эту не упомянул. К чему бы это? Я же говорю, что дисциплина в вашем ведомстве страдает.

– Имеешь в виду, что нарочно скрыл? – занервничал Полозков.

– Все может быть. Может, по неопытности…

– Но Василий Семенович человек опытный.

– Тогда, видно, по злому умыслу. Он там у вас в министерстве частную лавочку, случайно, не открыл?

– В каком смысле?

– Ну, так, сыском на стороне не занимается?

– Упаси его Господь, – мрачно произнес Сергей Сергеевич.

– А вы бы проверили: и вам спокойнее, и мне интересно.

– Завтра же на ковер вызову, – пообещал Ермилову генерал.

– А может, не надо на ковер, Сергей Сергеевич? Вы бы так, тихо. А то вспугнете, не ровен час, – он и поутихнет, и доказательств никаких не соберете, и шум лишний поднимется.

– Ишь ты, хитрец-дипломат.

– У вас ведь наверняка с ним верные люди работают.

– Есть такие, – согласился Сергей Сергеевич.

– Ну, так и узнали бы у них, чем этот Трегубец так озабочен в последнее время.

– Может, ты и прав, – произнес Сергей Сергеевич, – спасибо за совет, воспользуюсь. Смотри, какие вы, молодые, ушлые. Не хочешь ко мне под начало пойти? – хохотнул успокоившийся генерал.

– Куда мне! Я человек не военный, я все больше по торговой части.

– Знаем, знаем, как Россию продаете. Гляди, Генка: придет настоящий хозяин – возьмем тебя за шкирку!

– За что ж меня-то?

– А что б другим не повадно было. Шучу, шучу. Ну, ладно, пойдем кофейку выпьем, Ариадна уже небось заждалась.

И они вернулись в столовую.

Остаток вечера прошел чинно, по-семейному. Около одиннадцати Геннадий Андреевич пожелал хозяевам приятного вечера и, провожаемый радушной Ариадной Михайловной до двери, покинул квартиру генерала.

«Значит, никакой ловушки быть не может, – думал он по дороге домой. – Если уж генерал не знает, следовательно, этот самый Трегубец либо на свой страх и риск чего-то там выкручивает, либо вообще мне все привиделось. Но подстраховаться, все едино, не мешает. А если он про картинки узнал, если сам руки погреть хочет? Ну, уж нет! Чтобы какой-то ментяра в мои деньги лез? Не бывать такому! Надо будет им посерьезней заняться». С такими мыслями он приехал домой и, коротенько поужинав с женой, посмотрев последний выпуск новостей, отправился в ванную, где долго и с наслаждением плескался. Когда он вошел в спальню, его уже ждала Вера, любимая супруга, и он с удовольствием посвятил час супружеским утехам, после чего уснул крепко, без снов, абсолютно успокоенный. В восемь тридцать утра он уже был на работе.

Насвистывая какую-то веселую мелодию из мультфильма, Василий Семенович Трегубец собирался домой: аккуратно сложил в портфель бумаги, блокнот, несколько ручек, проверил, не оставил ли на письменном столе пачку сигарет и зажигалку, запер верхний ящик. Потом, сняв пиджак, подошел к сейфу и извлек оттуда табельный «ПМ». В тот момент, когда он всовывал его в «босоножку», прилаживая белые кожаные ремешки кобуры к несколько располневшей за последние годы фигуре, в комнату вошел Ян Старыгин, давний подчиненный и приятель Трегубца.

– Ого, господин начальник, на важную операцию собрались в такой-то час? – Он, указал на никак не желающий влезать в «босоножку» «ПМ».

– Ага, – ответил Трегубец. – Вот, иду на разборку с женой. У нее, конечно, понимаешь, перевес: все же эти кастрюли, сковородки – тяжелая артиллерия. Но, будем надеяться, отстреляюсь.

– А если серьезно, Василий Семенович… Вы вроде не любитель с собой такие игрушки таскать.

– Ты вот что, Ян: закрой дверь поплотнее и присядь.

Старыгин послушно вернулся к двери и запер ее на ключ.

– Садись, садись, не маячь, думать мешаешь, – сказал Трегубец. Ян выполнил и эту команду.

– Мы с тобой не первый год вместе, – начал Василий Семенович несколько издалека, – и потому тебе я, наверное, могу доверять.

– Очень обидные ваши слова, господин начальник, – ответил Ян. – По-моему, случая не было, чтобы подвел.

– Вот-вот, о чем и говорю. Понимаешь, Ян, какая закавыка: возник у меня на пути один интересный человек, и никак мне с ним не удается встретиться. Больше тебе скажу: встреча эта активно не нужна нашему высшему начальству.

– Любопытно, – сказал Ян.

– Да не так любопытно, как грустно. Но, как ты знаешь, на каждую хитрую задницу свой с винтом найдется, а потом старик Трегубец протоптал-таки дорожку к этому неизвестному. Правда, пока не к нему самому, но к тому, кто его явно знать должен. И завтра у меня с этим промежуточным, так сказать, звеном встреча должна быть. И вот о чем я тебя, друг любезный, попросить хотел.

– Само внимание, Василий Семенович.

– Не мог бы ты завтра, часиков, скажем, в девять, заехать за мной домой.

– На служебной?

– Ни в коем случае. На собственной «шестерочке» – у тебя же «шестерка»?

– «Шестерка», Василий Семенович, на большее зарплаты не хватает.

– Ну, о зарплате потом поговорим.

– Как одеваться?

– Придумай сам что-нибудь рядовое и неприметное.

– А что, встреча может быть горячей? – поинтересовался Ян.

– Вряд ли, – ответил Трегубец. – Но, однако же, осторожность не помешает.

– Куда поедем?

– Поедем мы, дружочек, в самый центр, к памятнику Николаю Васильевичу Гоголю. Скульптор был такой, Андреев, знаешь? Вот он его и поставил, собственно, посадил.

– А, это возле Нового Арбата?

– Именно. И прошу тебя, Ян: лишнего об этом никому не рассказывай. Зачем мне, старику, неприятности, я ведь до пенсии доработать хочу.

– Мне хоть до пенсии далеко, но неприятности тоже ни к селу ни к городу, – ответил Ян.

– Ну, и чудненько. Значит, договорились: в девять жду тебя у подъезда.

– Решено.

– А теперь потопали, а то жена мне действительно головомойку устроит, – сказал Трегубец, и они покинули Управление.

Сорин выехал из дома без пятнадцати десять утра. Он не спеша добрел до метро, купил газетку «Мегаполис-Экспресс» и плюхнулся на сиденье в вагоне, углубившись в чтение каких-то безумных новостей из мира звезд. Собственно говоря, он не столько вчитывался в мелькающие перед глазами строки, сколько размышлял. Он вспоминал вчерашний вечер с Леной: плотный домашний обед, вкуса которого он не ощущал уже около полутора месяцев, бесконечное щебетание, торопливый и немного автоматический секс, свои путаные объяснения по поводу шрама на спине – и все больше приходил к выводу о том, что эту московскую идиллию пора заканчивать. «Ничего, ничего, – успокаивал себя Андрей, – сегодня обсудим с Виталиком ситуацию, расскажу ему, что произошло в Лондоне, и – вперед, в турагентство, покупать шоп-тур до Берлина. Жалко, конечно, прощаться с этой страной, но авось когда-нибудь еще вернусь при более благоприятных условиях и обстоятельствах».

Будущее путешествие в Берлин представлялось ему небезоблачным, однако жизнь после получения денег рисовалась вполне радужной и, возможно даже, не одинокой. «В конце концов, Люси милая девушка, – говорил себе Андрей. – Немножко опасная, но что еще может так греть сердце мужчины, как опасность, смешанная с желанием». Мысли сами по себе перетекли к образу англичанки, он вспомнил ее холеное поджарое тело, ее нежную кожу и окончательно утвердился: точно, получу деньги и полгодика поживу с ней, а там – будь что будет.

Без пятнадцати одиннадцать он уже был в подземном переходе, разделяющем стороны Нового Арбата. Оказавшись на стороне Дома журналистов, он, сам не зная почему, решил проверить себя и не пошел сразу в сквер, где была назначена встреча, а медленно побрел по Новому Арбату, мимо почты, в сторону Дома книги. Затем повернул в Мерзляковский переулок, миновал доходный дом начала двадцатого столетия и проход между ним и современной школой, огороженной железным забором, и углубился во внутренние дворы, намереваясь подойти к памятнику Гоголю с тыла. Больше по привычке, чем от страха, он оглядывал прохожих, боясь найти в них что-либо неестественное. Но людей было мало, и ничего особенного ни в лицах, ни в одежде заметить он не сумел, а потому, пробравшись через разросшиеся неухоженные кусты, оказался в скверике ровно в одиннадцать.

Токарева еще не было. На лавочках сидели лишь одинокий пенсионер с газеткой в руках, мамаша с детской коляской, подозрительная компания наркоманского вида молодых людей и работяга в замызганной нейлоновой куртке. «Нормально, типичное московское утро, – подумал Сорин. – Будем ждать». Он уселся на лавочке прямо позади памятника так, чтобы видеть входящих со стороны бульвара и самому оставаться максимально защищенным мощной каменной глыбой.

Виталий опоздал. Он с детства грешил этим, и с годами опоздание на встречу на десять-пятнадцать минут стало его фирменной чертой. Вот и сегодня, опоздав как всегда, он, резво перебирая ногами, буквально вкатился в скверик. Сорина он увидел не сразу, а Сорин, напротив, заметил его появление тут же.

– Эй, – негромко позвал он приятеля. Токарев остановился и стал шарить глазами по людям, сидящим на лавках скверика: – Эй, – еще громче позвал Сорин и махнул рукой, стараясь сделать так, чтобы его кисть оказалась в поле зрения Виталия Сергеевича. – Я здесь, здесь.

– Ну, слава Богу, слава Богу, – затараторил Виталий. – Я ведь уже подумал, что это розыгрыш, что ты и прийти не сможешь. Что, вообще, такое творится? У меня, понимаешь, из-за тебя неприятности, ты, понимаешь, пропадаешь, как прикажешь понимать?

– У тебя неприятности? – хмыкнул Сорин. – Это не неприятности, дружок. Вот когда финкой под ребра суют – это называется неприятности, а может быть, и чем-то похуже.

– Боже мой, что ты говоришь! Кто?

– Меня обул приятель твоего таможенника.

– Ты знаешь, я вообще хотел тебе сказать, что ты даже не понимаешь, в какую историю попал.

– Вы все сговорились, – сказал Сорин. – Приблизительно то же самое пытался мне втолковать в Лондоне этот паскудный антиквар.

– Да послушай ты! При чем тут антиквар, – напирал Токарев. – Я тебе хочу объяснить. Есть очень важный и хороший человек. Он легким образом сможет тебе помочь. Но только послушать его без сердца – ты можешь послушать его без сердца? Представь себе, что ты компьютер. Считать умеешь?

– Было бы что, – сказал Андрей.

– Так вот что. Сейчас мы с тобой встретимся с этим человеком, и он тебе все объяснит. Пойдем!

И он потянул Сорина за руку к выходу из сквера. Однако пройти им удалось всего несколько метров, потому что через мгновение на их пути оказались трое крепких молодых парней со слащавыми улыбками на лицах.

– Стоп, стоп, – сказал тот, что стоял в середине, – далеко направились, ребята?

– Какое вам дело, – произнес Токарев, шагая вперед.

– Не торопись, малыш, – сказал тот, что был слева, и придержал Токарева рукой, – ты еще успеешь наговориться. Послушай, братан, – обратился он к Андрею, – тебя ведь Андреем зовут?

– Ну, – ответил Сорин.

– Хрен погну, – сказал стоящий посередине. – Отвечай, когда спрашивают.

– Андрей.

– А фамилия твоя Сорин?

– Допустим, Сорин.

– Ну вот, видишь, нам с тобой пообщаться надо. Пойдем, покатаемся.

– Никуда с вами ехать я не намерен, – сказал Сорин и попытался развернуться в противоположном направлении.

– Стоять! – произнес тот, кто был справа, и железными пальцами впился в предплечье Андрея. – Ты, падла, будешь делать то, что тебе скажут, и кочумай, покуда.

– Ну, зачем так, Толя, – произнес стоящий посередине. – Молодой человек недавно приехал из заграницы и порядков наших не знает. Будем же гостеприимны и взаимно вежливы. Не правда ли, Андрей?

– Что вам надо? – холодно произнес Сорин, чувствуя, как все внутри сжимается и ноги предательски начинают дрожать в коленях.

– Ну, что надо – это мы тебе не скажем, конечно. Собственно, нам-то от тебя – ничего. А вот другу моему очень бы хотелось с тобой пообщаться, есть у него к тебе пара вопросов.

– Какому другу? Каких вопросов?

– А вот съездим с нами, и узнаешь. Ну, что, двинулись?

– Никуда я с вами не поеду, – произнес Сорин, чувствуя, как его голос начинает дрожать в такт коленям.

– Поедешь, падла, – подал голос тот, что слева, и ткнул Сорина жестким кулаком в живот. – Или ты, говно, хочешь, чтобы тебя здесь завалили?

– Немедленно прекратите, – заверещал Токарев, отпрыгивая от группки парней, окруживших Сорина.

– Чего? – произнес тот, кто был слева, оборачиваясь к Виталию Сергеевичу. – Ты, шкет, чеши отсюда, пока живой, а то смотри: по макушку в землю уйдешь!

– Ребята, ребята, – вдруг послышался голос откуда-то сбоку. Вся компания разом повернула головы на звук. Неловко складывая на ходу газету, к молодым людям приближался пенсионер, еще недавно скучавший на скамейке. – Ребята, прекратите! Что вы здесь устраиваете! Здесь же малые дети, женщины ходят, – сказал он, обводя широким жестом сквер.

– Отец, – произнес тот, кто держал Сорина за предплечье, – шел бы ты отсюда подобру.

– Да как вы можете, – продолжал пенсионер, все ближе придвигаясь к компании, – среди бела дня! До чего страну довели! Вы еще здесь ножами начните махать! Мафия, понимаешь. Нет на вас товарища Сталина: живо бы успокоились, засранцы! – все больше распалялся пенсионер.

– Отец, – наставительно сказал Паша, стоявший посередине, – тебе же объяснили: шел бы ты, для здоровья полезней!

– Что?! – заверещал пенсионер и бросился вперед в надежде схватить Павла за отвороты куртки. Но тот ленивым, но ловким движением отвел руки пожилого мужчины и плечом слегка толкнул его. Пенсионер отлетел, неловко загребая руками и ногами, и рухнул на землю навзничь.

– Эй вы, козлы, – послышался окрик с другой стороны. Вся компания повернулась вновь. – Вы чо батю обижаете!

Со скамейки, противоположной той, на которой только что сидел старик с газетой, встал, шатаясь, работяга, замеченный Сориным в самом начале.

– Вы чо в натуре! Места нет, свои разборки делать?

– Усохни, – угрожающе сказал Толик, не отпуская при этом предплечья Сорина.

– Ах, усохни, – произнес работяга и, пошатываясь, приблизился к тройке бандитов Ермилова. – Ща я тебе усохну! – И медленно стал поднимать правую руку.

Толик выпустил Сорина и сильно влепил кулаком в физиономию мужичка. Вернее, думал, что влепил, поскольку работяга, с неожиданной для пьяного человека прытью, нырнул под кулак Толика, дернул снизу промазавшую руку бандита и так же резко выпрямился, оставляя за собой пролетевшее над головой и грузно плюхнувшееся на спину его тело.

– Ух, бля, – застонал приходящий в себя и пытающийся подняться с земли Толик.

– Лежать, – железным голосом крикнул работяга и выхватил из-под куртки пистолет Стечкина.

– Атас, подстава! – заорал стоящий справа от Павла и кинулся на бульвар.

Но далеко он убежать не успел, поскольку пенсионер, до того бесформенным кулем валявшийся на дорожке, вдруг проявил тоже недюжинную прыть и перекрестным движением ног, называемым в вольной борьбе «ножницами», сбил парня наземь.

– Суки, – заорал тот, кто бежал к выходу, и выхватил из-под кожаной куртки пистолет.

Пенсионер перекатился в сторону скамейки и в этот момент тоже достал из кармана маленький «ПМ». Зазвучали выстрелы, дальше все смешалось. Застывший посреди сквера Сорин видел, как юркий Токарев уже перепрыгивает через скамейку за спиной памятника Гоголю, как бандит, только что державший его за руку, корчится на земле, прижатый коленом работяги; как пенсионер, привстав на одно колено, пускает пулю за пулей в сторону бульвара, а оттуда, прячась то за стволом дерева, то за какими-то каменными тумбами, безостановочно палит молодой белобрысый бандюган. И вдруг тот, кто стоял посередине, толкнул Сорина к себе, развернул его и, обхватив левой рукой за горло, правой также выхватил ствол.

– Пушки на землю! – заорал он, придвигаясь спиной к памятнику. И пенсионер, и работяга на секунду остановились и обернулись в сторону Павла. – Вам этот дохляк нужен? – продолжил он, тыча пистолетом в бок Андрея. – Если не дадите уйти, я его завалю.

– Не дури, – крикнул пенсионер, переводя ствол на голову бандита, державшего Сорина. – Пусти парня – и можешь идти.

– Ага, поверил я тебе! – отвечал Паша.

– Да не нужен ты мне, дуй!

– Кореша пустите.

– Паша, не бросай, – заорал Толик с земли, пытаясь сбросить с себя мужика в нейлоне.

– Лежать, – произнес Ян (а это был именно он), коленом нажимая на горло поверженного бандюгана.

– Топай, топай, – продолжил пенсионер, держа на мушке подручного Ермилова. – Оставь Сорина здесь.

«Так, – отрешенно подумал Андрей. – И этот знает, как меня зовут. Похоже, моя известность достигла мировых пределов». Бандит, державший его за горло, на секунду задумался, остановился, потом крикнул: «Хорошо» – и с силой пнул Сорина. Сам же, укрывшись за спиной андреевского памятника, юркнул в какую-то щель среди веток и мгновенно исчез.

Андрей поднялся с колен в тот момент, когда к нему уже подходил мнимый пенсионер:

– Ну, здравствуйте!

– Здравствуйте, – ответил Сорин.

– Позвольте представиться: Василий Семенович Трегубец, следователь по особо важным делам.

– Я почему-то так и подумал, – сказал Сорин.

– Знаете, не пристало нам здесь оставаться. Ян! – позвал Трегубец своего напарника, – хватай этого урода, и поехали.

– Хорошо, Василий Семенович, – ответил Старыгин, переваливая Толика со спины на живот и надевая на него наручники.

– Где же Виталий? – зарыскал глазами Андрей.

– Виталий Сергеевич, вероятно, прогуляться пошли. Они человек нервный, – улыбнулся Трегубец, – да нам они сейчас и без надобности. Поедемте, поедемте, Андрей. Нам с вами есть о чем побеседовать.