Текст книги "Цена Шагала"

Автор книги: Петр Галицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Кто вы? Вы не англичанин.

– Нет, – сказал Андрей и почему-то ответил честно: – Я из России.

– Из России? Как интересно!

– Что же здесь интересного?

– Да у меня друзья – сербы. У вас очень красивый язык.

Андрей не понял, какую связь сербы имеют с Россией и почему сербский ассоциируется у девушки с русским, но выяснять это у него не было сил.

– Как вас зовут? – спросил он вместо этого.

– Люси, – ответила девушка.

– А меня Андрей.

– Эндрю!

– Эндрю, – согласился Сорин. – Люси, вы кто по профессии?

– Я – художница. Я делаю фотографические коллажи, если вы знаете, что это такое.

– Знаю, – сказал Сорин.

– Только их пока еще мало выставляют, я только начинаю, – пояснила Люси.

– Значит, все впереди. Так вы мне поможете?

– Конечно, Эндрю, – с улыбкой согласилась Люси. – Не бросать же здесь вас одного. Вы в какой гостинице остановились?

– «Олд кассл инн». Знаете такую?

– Как ни странно – да, – почти с вызовом ответила Люси. – Подождите, я поймаю такси.

Она ушла и через несколько минут вернулась с радостной улыбкой на лице.

– Пойдемте, машина ждет.

Они погрузились во чрево английского жука «Бентли» и довольно быстро покатили по переполненным улицам Лондона. Минут через десять уже были на месте.

Портье изумился появлению своего постояльца в столь затрапезном одеянии и жалком виде. Однако буря чувств, бушевавшая в его душе, быстро утихла, и он достаточно вежливо произнес:

– О, сэр, как мы рады, что вы вернулись. Мы уже думали, что не увидим вас никогда.

– Могу я получить ключи от номера?

– Конечно, сэр. – И портье протянул ему тяжелую бомбошку с ключом.

– Пойдемте, – сказал Андрей Люси, – мой номер на втором этаже. Я сейчас верну вам деньги.

Сказанное произвело на респектабельного портье совсем тяжелое впечатление. По его лицу было видно, что он перевел даму Андрея в ранг представительницы древнейшей профессии. Но, так или иначе, он ничего не сказал.

Сорин и Люси поднялись в номер Андрея. К удивлению и радости, Андрей обнаружил, что все аккуратно и убрано, вещи целы и нетронуты, и деньги – главное, деньги вместе с документами – лежат в ящике прикроватного столика.

– Присаживайтесь, – сказал он Люси. – Сейчас я отдам вам долг. Сколько, пятнадцать фунтов?

– Пятнадцать, – кивнула его спутница.

– Мне так неудобно, я так благодарен вам, – произнес Андрей. – Может быть, отобедаем вместе, если у вас, конечно, есть время.

– У вас такой вид, что вы не сможете, по-моему, сделать и двух шагов, не то что идти в ресторан, – засмеялась девушка.

– А мы не будем никуда ходить. Сейчас я попрошу принести что-нибудь в номер.

Он поднял трубку телефона и заказал сандвичи с ветчиной, полбутылки красного вина и сырное ассорти на десерт. Буквально через десять минут в дверь постучали, и вежливый представитель службы «рум сервис», вкатив тележку с провизией и приборами, начал деловито сервировать стол. Когда дверь за ним захлопнулась и вино уже было разлито по бокалам, Сорин уселся в кресло напротив своей спасительницы, откусил от толстого треугольного бутерброда, глотнул красного тягучего вина и понял, наконец, что все неприятности завершились, и впереди новая жизнь и новая цель – месть.

Видимо, в лице его проскочило что-то жесткое, жестокое, поскольку Люси, глядевшая на него во все глаза, вздрогнула и несколько отодвинулась в кресле назад.

– Что-то случилось? – встревоженно спросил Сорин.

– У вас был очень странный взгляд, – произнесла девушка.

– Ой, извините, я вспомнил о своих неприятностях. Не обращайте внимания. Я вам действительно очень благодарен. Это просто чудо какое-то, что вы ко мне подошли.

– Ну что вы, я просто увидела, что человеку плохо и не могла пройти мимо.

– Нет-нет, правда, спасибо. Вы не знаете, сколько вы для меня сделали, – продолжал Сорин. – Вы пейте. Как вам вино?

– Приятное. А что с вами случилось?

– Это долго объяснять, Люси, да вы и вряд ли поймете.

– А вы постарайтесь. Я люблю истории, – засмеялась девушка.

– Ну… Начнем с того, что буквально пять дней назад я был убит, или, точнее, почти убит.

– Как это, где? У нас? – Глаза девушки стали еще больше и, казалось, занимали теперь пол-лица.

– Да-да, не удивляйтесь, здесь, в Лондоне, в Холланд-парке.

– Кто же на вас напал? Марокканцы? Индусы? Или наши скин-хэды?

– Нет, не думаю, Люси, все проще. Это были мои соотечественники.

– Вы – гангстер? Мафия? – с испугом и восторгом спросила Люси.

– Увы, или к счастью – ни то и ни другое, – ответил Андрей. – Просто я человек, случайно попавший в ситуацию, в которой я, в общем-то, не должен был находиться. Дело в том, что у меня было кое-что ценное, что я собирался здесь продать – нет, не бойтесь, не контрабандистам, это не наркотики, я собирался действовать абсолютно официально, через аукцион – это картины. Однако нашлись люди, которые решили завладеть этими картинами. И вот результат: пару дней я пребывал между жизнью и смертью.

– Почему же вы не обратились в полицию?

– Видите ли Люси, тут много моментов, в связи с которыми мне не хотелось ввязывать «Интеллиджент сервис» или Скотленд-Ярд в эту историю. Я думаю, вы и сами часто не любите обращаться к вашим английским полицейским.

– Да, это правда, – засмеялась Люси. – Тем более, что я и мои друзья часто живем в сквотах – знаете эту систему захваченных домов?

– Да, я читал о ней, – сказал Сорин.

– Поэтому я не могу сказать, что полицейские – мои лучшие друзья, – закончила девушка.

– Ну вот, видите. Следовательно, и у меня, и у вас могут быть причины, по которым полицию лучше избегать. Но вот теперь я выжил, а благодаря вам пойду на поправку и, наверное, буду пытаться восстановить справедливость.

– Один против вооруженных бандитов? – Девушка была явно в восторге от услышанного.

– Ну, я не думаю, что они вновь будут пытаться меня убить. А кроме того, я полагаю, им вообще неведома моя судьба. Они-то думают, что я умер, и в этом мое сильное преимущество, не так ли?

– Не знаю… – протянула Люси. – Я, правда, никогда не бывала в такого рода переделках, но несколько моих знакомых – они попадали в разные истории. Я не думаю, что вам одному хватит сил бороться против русской мафии.

– Да нет, вы утрируете. Вы здесь, на Западе, вообще мало что понимаете в нашей жизни. Не такая уж это и мафия и ничего такого уж страшного нет. Речь идет о вполне респектабельных людях, редко пользующихся услугами определенного сорта персонажей. Впрочем, это не важно. Вы пейте вино, ешьте, – решил сменить тему Сорин.

– Спасибо, я не голодна, а вот вам – вам необходимо поесть. Тем более, что ваши силы так истощены, это видно невооруженным глазом. И обязательно пейте вино, – продолжала Люси. – От этого лучше работает сердце и циркулирует кровь. От этого вы быстрее пойдете на поправку.

– Конечно, конечно, – пробормотал Сорин, зевнув и понимая, что сейчас он погрузится в пучину сна. – Знаете, Люси, мне, пожалуй, нужно немного поспать, я сильно устал.

– Да-да, конечно, Эндрю, я и так засиделась.

– Вы, – произнес вдруг Андрей, – не могли бы… В общем, могу ли я вас как-нибудь еще увидеть? Мне бы хотелось, когда я буду лучше себя чувствовать, повести вас в какой-нибудь ресторан, если, конечно, вас не шокирует мое предложение.

– Нет-нет, я же не американка, – засмеялась девушка. – Я вам оставлю свой номер телефона, или сама вам позвоню.

Она черкнула на гостиничном блокноте свои координаты, потом легко встала с кресла и, послав Сорину легкий воздушный поцелуй, исчезла за дверью номера. А Андрей, сделав несколько шагов до кровати, рухнул без сил.

– Вот что, Василий Семенович, – говорил следователю по особо важным делам Трегубцу начальник его отдела Николай Николаевич Ковалев. – Запряги кого-нибудь из своих архаровцев и сделай мне установочку на Токарева Виталия Сергеевича.

– Токарев? – удивился Трегубец. – По какому же делу он у нас проходит?

– Ни по какому не проходит. Генерал приказал. И давай побыстрее. Сам знаешь: начальство ждать не любит.

– А что нужно-то?

– Все, все, Василий Семенович, что мне тебе рассказывать? Где учился, на ком женился, кто родители, где живет, друзья, знакомые, связи.

– Николай Николаевич, ты меня за дурочку-то не держи. На такие сведения не один день уйдет.

– А тебе за один день никто и не предлагает. Но быстренько, в темпе вальса, так сказать. Генерал три дня дал. А то смотри: опять ослушаешься – вообще из органов полететь можешь.

– Да не пугай, Николай Николаевич, пуганые, – устало сказал Трегубец.

– Пуганый не пуганый, а окладом и пенсией небось дорожишь, а? – И Ковалев хитро подмигнул Трегубцу.

– Пенсией? Николай Николаевич, работу я свою люблю.

– Ну вот, коли любишь… Все, свободен.

«Ну что же, – думал Василий Семенович, сидя в своем кабинете, – с начальством не поспоришь. Это все равно, что против ветра ссать. Только вот непонятно, откуда у нашего генерала такой интерес к какому-то Токареву?»

Первые данные о директоре фирмы «ТОК» Василий Семенович Трегубец получил уже к вечеру. Ничего особенного: 35 лет, за плечами Институт международных отношений, работа третьим секретарем посольства в Германии, не привлекался, не был, не состоял. Женат, разведен. Занимается посредническим бизнесом: чай, масло, автомобили. Видимо, не брезгует и еще чем-нибудь, но это не волновало Василия Семеновича: кто сейчас до конца честен. Налоговые декларации заполняет вовремя, а что укрывает – так это уж все его. Знакомств пол-Москвы, да вот друзей нет. Не скуп, не злопамятен, по крайней мере, так говорят. Общителен, легко сходится с людьми, хотя и немного нервен в поведении. Никаких особенных криминальных связей не имеет.

Перечитывая страницу за страницей оперативной разработки, Трегубец не мог понять, зачем генералу Полозкову понадобился какой-то малозначительный Токарев.

На следующий день, скорее для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, он отправил пару своих ребят по новым адресам, слегка расширив круг изучаемых лиц вокруг Токарева. «Вот что, – напутствовал он своих ребят. – Покопайтесь в его институтских связях, да, собственно, и в школьных можно посмотреть. С кем он там дружил, приятельствовал, может быть, недавно кто-то появился из тех, с кем он один учебник физики разрисовывал и с лекций сбегал». И опять зазвонили телефоны, забегали люди, от адреса к адресу мчались черные автомобили, развозя оперативных сотрудников на доверительные беседы.

К вечеру у Трегубца на столе скопился ворох бумаг с протоколами бесед, именами, адресами и телефонами бывших приятелей Виталия Сергеевича Токарева. И вновь Василий Семенович начал просматривать стремительно растущую бумажную стопку в надежде обнаружить, ради чего все-таки Сергей Сергеевич Полозков так накрутил хвост своему подчиненному. Выуживая из моря информации важнейшие оперативные сведения и составляя из них небольшую точную справку для генерала, Трегубец вдруг наткнулся на знакомое имя: Сорин. Да ведь это дело о стрельбе в маленьком кафе в Замоскворечье!

Их там было двое: Виноградов, ну конечно, Всеволод Артемьевич, погибший в Питере, точнее, под Питером, и Сорин, пропавший неизвестно куда.

Он еще раз внимательно прочитал все, что касалось школьных друзей Токарева. Все правильно: Сорин и Токарев учились в одном классе и, судя по воспоминаниям бывших одноклассников, довольно близко общались, если не сказать дружили. «Вот так так, – покачал головой Трегубец. – Значит, Токарев неспроста заинтересовал нашего бравого генерала. А коль скоро этих ценностей, за которыми гонялась половина бандитской Москвы, так обнаружить и не удалось, видимо, Сорин и Токарев как-то связаны в этом деле. Ну что ж, это уже интересно». Он вновь углубился в оперативную справку по Токареву: нет. Никаких данных о том, чтобы тот торговал антиквариатом, картинами, драгоценностями или чем-нибудь в этом духе. «Но ведь он тоже посредник, – подумал Трегубец. – Профессиональный посредник. А профессиональному посреднику все едино, продавать ли автомобили или сводить покупателей танков. Чем хуже картины? Может быть, даже лучше и доходней. Но если Сорин исчез из поля зрения, судя по всему, его просто нет в этой стране. Не может же непрофессионал, бывший журналист, так плотно залечь на дно, что его не в силах выловить ни криминальная структура, ни огромная, разветвленная милицейская машина. Пожалуй, что так. Пожалуй, его давно нет в России. А следовательно, его точное местоположение неизвестно этим друзьям нашего генерала, ради которых он наверняка и расстарался. Подумав об этом, Трегубец тяжело вздохнул. Противно понимать, что твое начальство работает рука об руку с какой-то мразью, и не важно, что мразь эта не в ватнике на хазе водку жрет, а в костюмах от Армани щеголяет. Суть дела не меняется. Он вспомнил, как охотился за Сориным и Виноградовым в Москве и в Питере, как все время на шаг отставал от бандитов, тоже идущих по следу друзей, как путем нехитрых умозаключений пришел к выводу, что предатель в этом деле его начальник – генерал Полозков и что именно он передает в руки еще не ведомому «боссу» бандитов всю информацию по делу. Ну, да Бог ему судья, сказал себе Трегубец, вернемся к работе. Раз Токарев, читай – Сорин, так интересует этих людей до сих пор, вещи, которыми обладал Сорин, все еще в его руках. Презабавно. Следовательно, если кто-то из друзей господина Полозкова с моей помощью и помощью моего отдела выйдет на многострадального Виталия Сергеевича, дня через два-три, а может быть, через неделю в оперативной сводке по городу появится еще один неизвестный труп. Не будут же они оставлять в живых человека, который вполне может известить Сорина о том, что им тщательно интересуются какие-то недружелюбные господа». «Следовательно, – подумал Василий Семенович, – следовательно, моя задача – найти господина Токарева значительно быстрее, чем его найдут компаньоны нашего генерала».

В минуты этих размышлений Трегубец не очень понимал, зачем ему ввязываться в эту историю. Он не думал ни о личной выгоде, ни о том, чтобы насолить ненавидимому им Полозкову, заодно с ним – Ковалеву и прочей шушере. Нет. Старого сыскаря волновал лишь охотничий азарт и забота о жизни человека. Ведь какой бы ни был Виталий Сергеевич, человек он, на первый взгляд, невинный. Зачем же подставлять его голову под пулю, когда вполне возможно эту голову спасти. Руководствуясь этими нехитрыми соображениями, Трегубец аккуратно порвал почти уже готовую справку для генерала и принялся за составление новой. Коренным образом она не отличалась от предыдущей. Все в ней было так же: и возраст, и место учебы и работы, краткая характеристика рода деятельности и характера Токарева. Не хватало только мелких деталей, например имени Сорина да двух адресов квартир, снимаемых фирмой «ТОК» для представительских целей. Посидев так с полчаса, Василий Семенович наконец поставил точку, вытащил лист из пишущей машинки и самолично отнес справку на Токарева в секретариат Полозкова. Расписавшись у секретаря генерала в книге поступлений информации, он вернулся в свой кабинет, накинул плащ, прихватил портфель и, вполне довольный собой, покинул здание Петровки.

Он пешочком дошел до станции «Маяковская», пересек Тверскую улицу и так же пешком, не торопясь, отправился по Брестской к Белорусскому вокзалу, все круче и круче забирая влево проходными дворами, пока наконец не вышел к ничем не примечательному дому в Среднетишинском переулке. Нет, это не был домашний адрес Василия Семеновича Трегубца, и там не жил никто из его друзей. Более того, он вообще редко бывал в этом районе. Но на бумажке, которую он нес в кармане, его аккуратным почерком было написано: «Среднетишинский переулок, дом 8, квартира 12. Квартира фирмы “ТОК”».

Поднявшись пешком на третий этаж, Василий Семенович расстегнул плащ, освободил под пиджаком ремешок кобуры и, вздохнув скорее для порядка, чем по необходимости, нажал кнопку звонка. Минуты полторы за дверью не было ни шороха, однако Василия Семеновича не покидало ощущение, что кто-то все же глядит на него сквозь стеклянную линзу глазка. И потому, стараясь не волновать невидимого обладателя бронированной двери квартиры 12, он спокойно переминался с ноги на ногу, рассеянно улыбался, периодически почесывая переносицу – словом, делал все, чтобы доказать отсутствие каких – либо черных замыслов.

Вероятно, это сработало, потому что через некоторое время высокий нервный голос за дверью спросил:

– Кто там?

– Виталий Сергеевич? – вопросом на вопрос ответил Трегубец. – Откройте, пожалуйста. Я из Московского уголовного розыска. Не беспокойтесь, я не собираюсь вас арестовывать. Мне нужно просто с вами поговорить. Речь идет о вашей безопасности, а, впрочем, может быть, еще и о безопасности одного вашего друга: Андрея Сорина.

– Ах, черт, – послышалось из-за двери.

Невидимый собеседник Трегубца еще помолчал с полсекунды, потом опасливо осведомился:

– Вы один?

– Виталий Сергеевич! Зачем задавать глупые вопросы, – мягко сказал Трегубец. – У вас же глазок типа «рыбий глаз». Вы, вероятно, видите лестничную площадку не только вглубь, но и в бок, следовательно, вы можете обнаружить, что на лестнице и за моей спиной никого нет.

– А черт вас знает, – хохотнул из-за двери Токарев. – Может, ваши там где-нибудь площадкой выше прячутся.

– Все правильно, Виталий Сергеевич, вполне возможно, что и прячутся, – устало сказал Трегубец. – Ну, подумайте сами: живете вы на третьем этаже, из окна прыгать не будете. Коль скоро вы уже отозвались, то, если бы я и хотел вас арестовать, несомненно, это бы сделал. Так сказать, не мытьем, так катаньем. Ну, вызвал бы группу захвата, выбили бы они вашу чудную дверь, а потом, немножко помяв вас для острастки, доставили бы ко мне в кабинет на Петровку. Как видите, я ничего от вас не скрываю. А потому настоятельно рекомендую: откройте дверь и давайте поговорим мирно.

– Ну что ж, – сказал Токарев из-за двери, – может, вы и правы.

Лязгнул замок, и тяжелая дверь сейфового типа бесшумно отошла в сторону, открывая Трегубцу долгое коридорное пространство, в самом начале которого стоял маленький ершистый человечек с выражением недоверия на весьма подвижном лице.

– Заходите. Как ваше имя-отчество, еще раз?

– Василий Семенович, – сказал Трегубец.

– Заходите, Василий Семенович. Пожалуй, у нас действительно есть о чем побеседовать.

Примерно в то же время, когда Трегубец впервые услышал от генерала имя Виталия Сергеевича Токарева, два хорошо одетых господина – один, довольно высокий, в светло-сером с голубым отливом костюме и черном пальто из тонкого кашемира, второй, значительно ниже, но весьма широкий в плечах, в тяжелом твидовом пиджаке поверх красного свитера – ступили на улицу Грин пэлас террас. Они неспешно двинулись мимо очаровательных трехэтажных особняков, окруженных зелеными садиками, и со стороны можно было подумать, что два джентльмена, окончив работу и выйдя из офиса, отправились погулять в этом приятном районе Лондона. Однако, несмотря на беспечный вид, двое этих господ двигались вперед по весьма важному делу.

– Ну, вот и пришли, – сказал высокий, останавливаясь около массивной буковой двери с широким, почти во всю филенку, витражом. – Значит, запомни, Слава: никакой самодеятельности, действовать только так, как я тебя попрошу. И, бога ради, не пережми: все-таки, пожилой человек. Нам еще только инфарктов не хватало.

– Все понял, Геннадий Андреевич, – ответил Шутов.

– Ну, вот и славно. А теперь звони.

Шутов вытянул вперед короткопалую руку и нажал кнопку домофона. Через несколько секунд голос, полный достоинства, зазвучал в динамике:

– Who is there?[6]6
  Кто там? (англ.).


[Закрыть]

– One of your oldest friends[7]7
  Ваш старый друг (англ.).


[Закрыть], – отозвался Ермилов. Потом хохотнул и добавил по-русски: – Не узнаешь по голосу, Илья Андреевич?

– Кто это? – ответил голос уже по-русски и несколько встревоженно.

– Ермилов. Вот видишь, оказался проездом в Лондоне, дай, думаю, навещу. Ну, не держи меня в парадном, открывай.

– Гена! Конечно, конечно, – отозвался Кошенов. – Что ж ты не предупредил?

– Да зачем тебя беспокоить. Ты бы стал волноваться, стол готовить или за продуктами куда поехал, не дай бог, разминулись бы, – так же ернически продолжал Геннадий Андреевич. – Ну, давай, давай отворяй, на улице прохладно.

– Открываю, – сухо сказал Кошенов, и Ермилов с Шутовым вошли в дом.

В бельэтаже у открытой двери их ожидал сам хозяин квартиры.

– Знакомься, Илюша, – улыбнулся Ермилов, представляя Шутова. – Мой друг, так сказать, наперсник детских игр, Слава, милейший человек, естественно, если его не рассердить.

– Рад, весьма рад, – произнес Илья Андреевич, одновременно приглашая гостей войти в квартиру. – Кофе, что-нибудь выпить?

– Да, пожалуй, выпить не помешает. Сооруди-ка нам, Илья, со Славиком виски.

– «Глен тернер» пойдет?

– Естественно. Мягкий шотландский вкус – что может быть лучше, – сказал Ермилов и расположился в большом кожаном кресле возле хозяйского письменного стола.

Шутов, получив стакан с янтарной жидкостью, остался стоять возле двери.

– Ну-с, Илюша, – начал Геннадий Андреевич, – расскажи-ка мне, друг мой любезный, как же так получилось, что наш знакомый журналист вдруг попал в больницу, вместо того чтобы попасть на кладбище.

– Откуда… – начал удивляться Кошенов, и сам же оборвал себя: – Ах да, конечно, в Москве ведь тоже можно получить английские газеты.

– Угадал, угадал. Но дело даже не в этом: бог с ним, с журналистом. Меня в данный момент значительно больше занимает, почему ты – мой старинный приятель и партнер, которому я доверял, вдруг решил скрыть от меня сей прискорбный факт? Неужели боялся ранить мое сердце этой печальной новостью?

– Да нет, ну что ты, Гена. Просто я подумал, что это не так важно, коль скоро главное – у меня…

– Не так важно, говоришь? Да нет, друг сердечный, мне кажется, ты вполне понял, насколько это важно, и быстро просчитал возможные последствия. Естественно, он выздоровеет, естественно, начнутся расспросы. И я сомневаюсь, что сей разговорчивый москвич захочет скрыть от английских правоохранительных органов то, что с ним случилось, и саму, так сказать, первопричину происходящего. Дальше – больше. Дальше они выйдут на тебя, ты, само собой, убоявшись праведного гнева английских бобби, тут же назовешь мое имя, а там, глядишь, поделишься еще какой-нибудь полезной для них информацией… Картины тебе, конечно, придется вернуть. Но, с другой стороны, из воды ты надеешься выйти весьма сухим, не так ли?

– И в мыслях не было, Геннадий, как тебе это могло прийти в голову?

– Да вот, как видишь, пришло. И посему я подумал: нашу замечательную сделку, перспективами которой ты так радушно кормил меня посредством Интернета, мы отменим. Более того. Я думаю, что в данной ситуации хранить у себя столь значительные произведения искусства тебе будет небезопасно. Поэтому мы со Славиком с удовольствием избавим тебя от неприятной обязанности хранителя. Правда, Славик? – И Ермилов повернулся к Шутову.

– Конечно, Геннадий Андреевич. Обязательно избавим.

Кошенов несколько побледнел и подался вперед.

– То есть как? – спросил он. – На каком, собственно, основании? У нас же был договор?

– Видишь ли, Илья. В этой ситуации все наши возможные договоренности как бы теряют силу. Посуди сам: мне явно не с руки ввязываться в авантюры с убийством. Я бизнесмен серьезный, уважаемый, мне не пристало так рисковать своей репутацией. Посему давай не будем откладывать. Скажи мне, Илья, где картины, мы их возьмем и отправимся восвояси.

– А компенсация?

– Ну, какая может быть компенсация, – улыбнулся Геннадий Андреевич. – Мы просто лишаем тебя возможных неприятностей. О компенсации, скорее всего, должен был говорить я. Ведь это ты не выполнил условия нашего контракта. Более того, даже пытался обмануть меня, своего старого приятеля. Компенсацией, вероятно, будет твоя жизнь и свобода передвижений, не так ли, Слава?

– Как скажете, Геннадий Андреевич, – хищно улыбнулся Шутов.

– Вот видишь, Илья, и Слава со мной согласен.

– Немедленно прекратите паясничать, – взорвался Кошенов. – И вот что, господа хорошие, послушайте, что я вам скажу. Никаких картин вы не получите, и при подобном обращении я вообще считаю необходимым прервать наше затянувшееся знакомство.

– Однако ты крут, – задумчиво сказал Ермилов. – Ну, что ж, коли так… Слава, будь любезен, поговори с нашим несговорчивым хозяином.

Мгновенно среагировав на ермиловские слова, Шутов двинулся к Кошенову. Но тот, проявив неожиданную для своего возраста прыть, быстро оказался по другую сторону письменного стола. Левой рукой он открыл ящик, правой же выхватил оттуда какую-то небольшую черную коробочку с двумя кнопками на торцовой панели. Шутов на секунду остановился и посмотрел на Ермилова. Теперь пришла пора Кошенову улыбнуться, и эта улыбка не сулила гостям ничего хорошего.

– Позвольте полюбопытствовать, – начал он, – знаете ли вы, господа, что это за предмет?

– Неужели портсигар? – усмехнулся Ермилов. – Ты, наверное, решил угостить нас сигарами «Давидофф»?

– Ничуть не бывало, – в такой же ернической манере ответил Кошенов. – Это занятное современное изобретение. Американцы называют его «тизер». Суть его действия проста: стоит мне нажать на вот эту красную кнопочку, как две иглы, скрепленные с корпусом очень тонкой, но прочной нитью, вылетят отсюда с большой скоростью и вопьются в одно из ваших тел. Сама по себе процедура безболезненная, да вот беда: каждая из этих игл находится под напряжением – полярном, разумеется: одна плюс, другая минус. В сумме они впрыскивают в тело человека электрический ток, если так можно выразиться. Всего, если мне не изменяет память, пятьдесят тысяч вольт. Удар, конечно, не смертельный. Но получаса бессознательного состояния одного из вас, я думаю, будет вполне достаточно, чтобы вызвать полицию.

– Гм, – хмыкнул Ермилов. – У вас довольно странная манера встречать гостей.

– Видишь ли, когда гости ведут себя столь некорректным образом, как ты и твой друг, – ответствовал Илья Андреевич, – волей-неволей приходится как-то ограничивать непринужденную манеру общения. Так что, закончим нашу беседу на сегодня?

– Что-то подсказывает мне, – сказал Геннадий Андреевич, приподнимаясь с кресла, – что эта маленькая черная штучка – всего лишь розыгрыш. Признайся, Илья, ты ведь ни в коем случае не хотел бы нас обидеть?

– Ну, что ты, Геннадий! Конечно же, не хотел! Но, увы, если придется…

– Жаль, жаль, – покачал головой Ермилов. – Ну, коли так…

И вдруг с этими словами он метнул в хозяина стакан с недопитым виски. Одновременно слева к Кошенову рванулся Шутов. С ловкостью, неожиданной для его тяжелого тела, он перелетел через письменный стол и всей своей массой врезался в Илью Андреевича. Не удержавшись после такого удара, Кошенов повалился на пол, увлекаемый весом придавившего его Шутова.

И все бы случилось к удовольствию Ермилова, если бы черная коробочка Ильи Андреевича не осталась в руке старого антиквара. Улучив момент, он выпростал правую руку из-под Шутова и, вонзив иглы электродов Славе где-то в области почек, нажал на кнопку «Пуск». Шутов тоненько ойкнул, содрогнулся и обмяк. Все произошло так быстро, что Ермилов даже не успел обойти стол, а Кошенов, уже выбравшись из-под ермиловского телохранителя, отскочил к стене и схватился за декоративную секиру, висевшую на бутафорском геральдическом щите на стене.

– Вот видишь, Гена, – сказал он, переводя дух, – я же предупреждал! Эта штука довольно серьезная. Ты, конечно, моложе и сильнее, но, согласись, когда в руках у меня столь неприятная игрушка, пусть и не острая, но довольно тяжелая, – и он взвесил на руке снятую со стены секиру, – думаю, исход нашего диалога окажется вполне определенным. И заметь, что эта история будет грозить мне разве что несколькими часами объяснений с полицией. А вот тебе – как минимум больницей, а как максимум – выдворением из страны и попаданием в черный список. Да ты сам знаешь, как неприятно попасть в компьютер. Даже если на английской стороне у тебя больше никогда не будет никаких дел, данные о тебе, естественно, поступят в Интерпол со всеми вытекающими последствиями.

– Сволочь, – прошипел Ермилов.

– Да уж какой есть, – ответил Илья Андреевич. – Вот почему я предлагаю тебе: забери своего борова и вали отсюда как можно скорее, для твоей же пользы. О картинах этих забудь. Впредь дел с тобой я иметь не намерен.

– А ты, старая мразь, не боишься… – начал Ермилов.

– Не боюсь, – улыбнулся Илья Андреевич. – Если ты думаешь, что я так же наивен, как этот мальчик, ты глубоко заблуждаешься. Слава богу, много пожил на своем веку и много чего видал. Ни тебе, ни твоим громилам на полкилометра ко мне подойти не удастся: я об этом позабочусь. А кроме того, мне давно наскучил влажный климат Лондона, и вот теперь, когда найден повод распрощаться с этой гостеприимной, но все-таки сыроватой, страной, я, несомненно, осуществлю свое желание перебраться куда-нибудь в более теплые места. Шарик ведь довольно большой, и даже ты, Гена, со всеми своими деньгами и возможностями, вряд ли сможешь отыскать меня на нем. А и отыщешь: боюсь, утрешься и уползешь восвояси. Ты понял меня? – еще жестче сказал Кошенов.

– Я тебя понял, – протянул Ермилов. – Смотри, Илюша, не прогадай. Ей же бог, отдай вещи, и забудем обо всем.

– И не мечтай, – улыбнулся Илья Андреевич. – Давай забирай свою дохлятину. – И он пнул ногой распростертого на полу Шутова.

Чуть ли не скрипя зубами от злости, Ермилов подхватил под мышки Шутова, с трудом поставил его ватное тело на ноги и, забросив руки начальника охраны к себе на плечи, поплелся с ним к выходу.

– Берегись, Илья, – произнес он, покидая квартиру Кошенова.

– Поберегусь, поберегусь, – ответствовал Илья Андреевич.

Кряхтя и поминутно останавливаясь на лестнице, Ермилов наконец вытащил Шутова на свежий воздух, привалил его к ограде небольшого палисадника перед домом и, достав из кармана мобильный телефон, занялся вызовом такси.

Уже через полчаса с помощью портье и швейцара он втаскивал Шутова в собственный номер в гостинице «Уолдорф». К счастью, Слава постепенно приходил в себя и, постанывая от боли, старался двигаться самостоятельно, тем самым помогая служащим гостиницы. Наконец, его посадили на диван в номере. Ермилов расплатился несколькими фунтовыми монетками с гостиничным персоналом и захлопнул за ними дверь.

Только тут он смог дать волю гневу. Подойдя к журнальному столику, Ермилов поднял со стеклянной поверхности тяжелую фирменную гостиничную пепельницу, раскачал ее в руке и с силой метнул в стену. «У, сука, – крикнул он вслед разлетевшимся осколкам. – Ну, погоди, мразь, ты у меня еще кровавыми слезами умоешься!»