Текст книги "Цена Шагала"

Автор книги: Петр Галицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 4

Вряд ли можно сказать, что встреча Трегубца и Скосарева походила на встречу двух старых друзей, трудно было бы назвать ее радушной и безоблачной. Но, так или иначе, она произошла. И после некоторых прелиминариев, в которые, по обыкновению сотрудников правоохранительных органов, входили угрозы, запугивание и даже физическое воздействие (вполне безобидное: ведь, право слово, несколько ударов по почкам и печени трудно назвать травмами), Скосарев и Трегубец нашли-таки общий язык.

– Значит, он должен позвонить, – уточнял Василий Семенович.

– Да, по крайней мере, он обещался.

– В каком случае?

– Ну, тогда, когда все будет сделано, когда он будет, так сказать, возвращаться.

– А вы уверены в том, что он будет возвращаться?

– А что ему там делать? Да и потом Виталька-то – друг, он его не подведет. Он мне вообще показался человеком порядочным. Как сказать, не то, что… В общем, лохом. Такие не финтят. На него разок надави – из него мармелад потечет.

– Мармелад, говорите, – усмехнулся Василий Семенович. – Что-то не заметно. Пока этот мармеладный мальчик весьма успешно избегал всех ловушек, и моих, и со стороны ваших новых друзей. Вот, кстати, опишите мне их поподробней. На кого они были похожи: это что, просто бандюки?

– Нет, бандюков я знаю, на бандюков они не похожи. Это что-то серьезнее. Я сперва подумал, что кто-то из ваших.

– Ну, эту мысль мы отставим как необоснованную.

– Вот. Потом думал, может, ФСБ? Тоже вроде не похожи. Но ребята серьезные.

– В том, что они серьезные, я уже успел убедиться. Но все-таки поконкретнее: что вам, как профессионалу, показалось? Алексей, подумайте, напрягите память.

– Ну… – задумался Скосарев. – Так я бы сказал: из какой-то структуры.

– Поконкретней.

– Ну, там, не знаю, служба безопасности чего-нибудь, банка или что-то в этом духе.

– Представиться они, конечно, не представились.

– Нет, вот карточку дали с телефоном.

– Это любопытно. Карточку сохранили?

– Конечно. Вот она. – И Алексей протянул Трегубцу маленький картонный квадратик, врученный ему когда-то Шутовым.

– Угу, – улыбнулся Василий Семенович, – один номер. Хорошо. Я думаю, вам он больше не понадобится, а потому я у вас его изымаю.

– Конечно, конечно берите, – Скосарев поспешно вложил в руку Трегубца визитку.

– Взамен я вам оставлю собственный телефончик. Здесь, как вы видите, указаны и имя, и фамилия, и даже отчество. Как только Сорин свяжется с вами, немедленно звоните. Это в ваших же интересах: сами понимаете, ваши новые друзья вряд ли оставят вас в покос. И только я, запомните, только я смогу избавить вас от неприятностей.

– Да я понимаю, – сказал Скосарев убитым голосом.

– Ну вот. А потому вести двойную игру, финтить, исчезать – не в ваших интересах.

– Да понял, понял, – совсем убито произнес Алексей.

– Да не кручиньтесь так. Работайте в своей таможне, получайте маленькое довольствие, копите на старость. Если они появятся до того, как Сорин наберет ваш номер, тоже позвоните мне. А главное – не врите. Спросят о Токареве, скажите: не знаете, где он, скажите, что не связывались. Спросят о Сорине, хотя вряд ли, но тем не менее отвечайте честно, что еще не звонил. Но сразу же после этого – сразу же – связывайтесь со мной.

– Да я что, я с дорогой душой, – проговорил Скосарев.

– Можно даже без души, но срочно, – прервал его Трегубец. – Засим не смею вас больше задерживать. Позвольте откланяться.

– А чаю, коньяку? – неожиданно превратившись в радушного хозяина, забормотал Скосарев.

– Нет-нет, в другой раз. Счастливо оставаться. – И Трегубец покинул квартиру таможенника.

«Итак, – говорил он сам себе по дороге домой, – Сорин в Лондоне, Сорин с картинами. Обратится он к – как его? – а, Илья Андреевич Кошенов, Кошенову. Однако эти бравые хлопцы, что сели на хвост моему таможеннику, почему-то не спрашивали его о том, к кому порекомендовал обратиться журналисту мой молодой друг из «Шереметьево». Следовательно? Следовательно, они прекрасно знали имя этого человека. Из чего вытекает, что их начальник либо знаком с Ильей Андреевичем Кошеновым, либо? Либо просто с ним заодно. Это маловероятно. Тогда заодно с ними был бы Скосарев. Похоже, произошла накладка. Мир довольно узок, и Скосарев знал Кошенова по одним делам, а неведомый мне пока друг нашего генерала – по другим. Так или иначе, все замыкается на нем. Надо попытаться без шума выяснить, кто такой Илья Андреевич Кошенов и как зовут его ближайших соратников по нелегкому делу торговли предметами антиквариата. Сорин, конечно, вряд ли вернется в Москву: что ему тут делать? Если сделка состоится, безопаснее оставаться на Западе. Но он-то меня мало интересует. В конечном итоге, он фигура случайная и отчасти даже симпатичная: ловко этому мальчишке удается избегать неприятностей. А вот тот, кто так активно ищет незадачливого антиквара, это акула покрупнее. Поймать его – значит прищемить хвост генералу, что само по себе приятно, – Трегубец улыбнулся. – Полетит Полозков, а с ним и дражайший Николай Николаевич Ковалев отправится на законный отдых. Торжеством всеобщей справедливости назвать это сложно, но свою должность я опять получу, а там, глядишь, что-нибудь еще сделаем, столь же добротное и полезное. Значит, первое – это ориентировка на Кошенова. Попробуем-ка позвонить». И, зайдя в ближайшую телефонную будку, Трегубец по памяти набрал семь цифр хорошо знакомого ему номера.

– Дмитрий Владимирович? – сказал он, когда на том конце подняли трубку.

– Слушаю, – произнес сухой бесцветный голос.

– Это некто Василий Семенович. Помните такого?

– Василий Семенович, какими судьбами? – так же монотонно продолжил неведомый собеседник.

– Да вот, решил, знаете, справиться о здоровье. Как себя чувствуете?

– Погода не жалует, голова побаливает, мигрени мучают.

– Знаю радикальное средство, – произнес Трегубец.

– И я знаю, – ответил Дмитрий Владимирович. – Так оно ж денег стоит.

– А вот как раз могу поспособствовать. Не желаете ли полечиться?

– Когда?

– Да хоть сегодня, – предложил Трегубец.

– Только что-нибудь тихое, – попросил Дмитрий Владимирович.

– Несомненно. Напротив «Славы Зайцева», знаете?

– «Слобода»? – полувопросительно полуутвердительно сказал Дмитрий Владимирович.

– Она, она, голубушка, – подтвердил Трегубец. – Часиков в восемь.

– Договорились, – после некоторой паузы ответил его собеседник.

Звали его Дмитрий Владимирович Пакин, и занимал он должность заместителя начальника аналитического отдела в одном из управлений службы федеральной безопасности. Собственно, занимал он эту должность уже лет пятнадцать-двадцать, и с той поры его учреждение успело сменить множество названий, а Дмитрий Владимирович так и оставался неприметным, но очень важным винтиком в этой странной, то разваливающейся, то укрупняющейся машине. Чин он имел небольшой, майорский, однако значимость и осведомленность его в определенных делах была ничуть не меньше, чем у какого-нибудь генерала или даже генерал-лейтенанта. В давние времена Трегубцу приходилось несколько раз помогать Пакину, и потому он не особенно мучился, обращаясь к представителю конкурирующей фирмы за консультацией. Вообще, разговоры о ненависти милицейских структур и структур безопасности в достаточной степени преувеличены авторами детективов, сценаристами приключенческих фильмов. И среди тех и среди других встречаются как приличные, так и неприличные люди. И среди тех и среди других неожиданно заводятся и враги, и союзники. А к последним, пожалуй, и относились Василий Семенович и Дмитрий Владимирович. Именно поэтому встреча обещала быть не только информативной для Трегубца, но даже приятной.

Василий Семенович успел доехать домой, переодеться в бывший когда-то выходным темно-коричневый чешский костюм, рубашку и галстук, подаренный ему на пятидесятипятилетие сотрудниками, положил в кошелек заначку из двух пятисотрублевых бумажек, натянул плащ и потрусил в метро, рассчитав время так, чтобы приехать на станцию «Проспект Мира» без пятнадцати восемь. Без пяти он уже стоял во дворике напротив «Дома моды Славы Зайцева», у маленькой деревянной двери, ведущей в подвал, и ожидал своего знакомца.

Тот появился вовремя. Это был щуплый, безвозрастный человек в дешевой турецкой кожаной куртке, надетой поверх такого же недорогого костюма, в кожаной кепке на лысеющей узкой голове, с видавшим виды кожаным портфельчиком в руках.

– Здесь тихо? – спросил он вместо приветствия.

– В самый раз, – ответил Василий Семенович.

Они спустились в ресторан. Непонятно, что имел в виду Василий Семенович, утверждая, что в зале тихо, поскольку первое, что услышали приятели, войдя туда, – рев электрооргана и классический, чуть с хрипотцой голос, словно созданный для блатного шансона. Однако Дмитрия Владимировича это почему-то не смутило.

– Ну, как? – спросил его Трегубец.

– Отлично, – ответил Пакин.

Провожаемые невысоким полноватым официантом с круглым крестьянским лицом, они прошли к дальнему от входа столику, огороженному от основного зала невысокой фанерной перегородкой, усевшись друг напротив друга, принялись внимательно изучать меню.

– Сам-то здесь когда-нибудь ел? – спросил Пакин.

– Пару раз, – ответил Трегубец.

– Вкусно?

– Нормально.

Изучение меню заняло минуты две, от силы три. Они подозвали все того же хлопца, заказали пол-литра водки, две ухи по-монастырски, свинину на косточке и бутылку «Боржоми».

– Говорят, ты опять набедокурил, – сказал Дмитрий Владимирович, глядя бесцветными глазами в лицо Трегубцу.

– Такой уж характер, – рассмеялся Василий Семенович. – Никак не могу начальству угодить. Вот из кожи вон лезу – ан не получается!

– В наши-то лета поосторожнее надо быть, – ответил Пакин.

– Надо бы, надо, – сокрушенно покачал головой Трегубец. – Взял бы в ученики!

– Хлопот с тобой много, – парировал Дмитрий Владимирович.

– Ну что, полечимся? – предложил Василий Семенович, разливая по рюмкам беленькую.

– Дай бог, не последняя, – так же не интонируя произнес Пакин и опрокинул рюмку в глотку.

– У-гу, – кивнул Трегубец и отправил в свою положенные пятьдесят граммов.

– Ну что, подождем горячего или сразу о делах побеседуем? – хмуро спросил Пакин.

– Да как скажешь, Дмитрий Владимирович. По мне – все одно.

– Ну, тогда, чтобы аппетита не портить, давай сразу закруглимся. Зачем звал?

– Да вот, понимаешь, – начал Трегубец, – копал я тут одну историю, не так тебе интересную…

– Понял, без подробностей, – поторопил Пакин.

– Я и говорю. Копал, значит, историю, и всплыл там один персонаж, очень, понимаешь, интересный мне персонаж, я бы даже сказал, нужный. Да вот беда: подобраться к нему без твоей помощи я никак не сумею.

– Что, обессилила доблестная милиция?

– Милиция-то не обессилила, да человечек этот не в моей юрисдикции.

– То есть?

– А что и слышишь. Проживает он, понимаешь, в славном городе Лондоне, а от меня это ой как далеко. Не по средствам мне путешествия.

– Считаешь, мне по средствам?

– Я, Дмитрий Владимирович, в твой карман не лезу, авуаров, так сказать, твоих считать не буду. Но вот, мне кажется, тебе точно по средствам узнать о человечке моем.

– Имя, фамилия, – произнес Пакин.

– Записывать, конечно, ничего не будешь?

– Удивляюсь я тебе, Василий Семенович. При моей профессии что-то записывать?

– Кошенов Илья Андреевич. Не попадалось тебе такое имя?

– Кошенов, – повторил Пакин и пожевал губами. – Почему же заинтересовал тебя этот господин?

– Сам же просил без подробностей, – отозвался Трегубец. – Так, случайно возник в поле зрения. Меня, собственно, не столько он сам интересует, сколько его друзья и знакомые. Из серьезных, конечно.

– Ну, так, – начал Пакин. – Илья Андреевич – человек серьезный. Филантропией и чем-либо в этом духе не занимается. Однако и в вашей тусклой уголовке не замечен. Это наш клиент, правда, бывший.

– Поясни, Дмитрий Владимирович.

– Ну, на этой территории: валюта, в особо крупных, замечу, иконы, живопись, предметы старины. Да, еще заметная деталь: профессиональный игрок.

– Катала? – удивился Трегубец.

– Нет, не катала, просто профи. Любил, знаешь ли, пулю по серьезному расписать.

– Что же вы его, такого серьезного, выпустили?

– А как было не выпустить! Выезжал он официально, с выставкой из его собрания. Ну, а что не вернулся, так знаешь: в Европе за руку удержать трудно.

– И ваши зонтики знаменитые не помогли? – улыбнулся Василий Семенович.

– Ах, брось. Начитался детективных романов. Этим не мы, этим Болгария занималась. А Илья Андреевич твой – человек для зонтиков никчемный.

– Что-нибудь еще добавить можешь, Дмитрий Владимирович?

– Да добавлять можно хоть целый час, но я, по старости своей, уж и не упомню ничего.

– Ну-ну, не прибедняйся.

– Здесь в его окружении были в основном люди искусства – это точно не твой профиль. Кинорежиссеры, литераторы, драматурги: друзья, так сказать, и клиентура.

– Ну, а «деловые»?

– Попадались, конечно. Чтобы какого-нибудь Рубенса купить, большие деньги нужны.

– Неужто уж Рубенса? – удивился Василий Семенович.

– Ах, всяко бывало, всяко бывало, – выдохнул Пакин. – Налей-ка еще по одной.

Они снова выпили, и Пакин продолжал:

– Что с ним теперь – точно навскидку сказать не возьмусь. Но если дашь мне денька три – попытаюсь нарыть для тебя что-нибудь занятное.

– То есть контакты с родиной не исключены?

– Не только не исключены, а почти официально зарегистрированы.

– Поясни, – попросил Трегубец.

– Да он соучредитель одной из московских фирм, теневой, конечно. И занимаются они его любимым делом: антикварной торговлей, изготовлением копийной мебели. Насчет прибыли этой фирмы не скажу, сам не интересовался. Но дело законное, по всем бумагам проходит.

– Выходит, и в Москве он бывает?

– Редко, в последнее время редко. Да что тебе в нем?

– Да видишь ли, фигурант один мой с ним связался, да и попал как кур в ощип, потому что ходы к Илье Андреевичу не только у моего фигуранта были, а и у какого-то человека посерьезней, каковой за подопечным моим активнейшую охоту устроил. Вот я и хочу выяснить, кто же этот таинственный инкогнито, что с такой легкостью убийц наряжает, и нет от него ни в Москве, ни в Петербурге, ни за кордоном никакого спасения.

– Ну, – ответил Пакин, – таких сейчас хоть пруд пруди.

– Не скажи, тут интерес особый, с искусством связанный.

– Это уже теплее, – сказал Дмитрий Владимирович. – Хорошо. Как обещал, через три дня попытаюсь. Позвони мне на работу. Но учти: все чисто по-дружески, никаких официальных сводок.

– Понимаю, не маленький, – ответил Трегубец. – Ну что, подадут нам когда-нибудь горячее или нет?

И, словно услышав его слова, из кухни появился веселый круглолицый официант и, водрузив перед приятелями тарелки с ухой, пожелал им приятного аппетита и исчез где-то в недрах подсобных помещений ресторана.

Трегубец и Пакин посидели вместе где-то около часа, поговорили о том о сем, посетовали немного на возраст, на ухудшающееся здоровье, но к делам больше не возвращались. Они прикончили водочку, заказали кофейку, выпили еще по пятьдесят «Наири» и расстались, захмелевшие и довольные друг другом.

На второй день пребывания в квартире Люси Сорин наконец нашел выход из тупиковой ситуации.

– Знаешь что, обратился он к своей подруге, – я придумал вариант страховки, о котором ты говорила.

– Любопытно, – сказала девушка.

– Ты предложила записать картины. Можешь это сделать быстро?

– В течение двух дней – легко.

– Замечательно, это меня устраивает.

– А к чему такая спешка?

– Понимаешь, срок моей визы истекает. Пора бы подумать о возвращении на родину. Ты когда-нибудь была в Москве?

– Честно говоря, нет. И вообще не испытывала такого желания.

– Ну, так испытай, – сказал Андрей. – В отличие от тебя выехать напрямую в Берлин из Лондона я не могу, а отпускать тебя одну не хочу. Поэтому единственный выход из нашей с тобой ситуации – это совместное возвращение в Москву. Как тебе такой план?

– А как тебе? – спросила Люси.

– Картины поедут вместе с нами как твои авторские работы. Будем считать, что ты едешь в Москву на переговоры о выставке. Для порядка захватишь с собой несколько собственных произведений.

– Ну, хорошо, – сказала девушка, быстро оценив ситуацию, – мы приезжаем в Россию. И что дальше?

– Дальше – посмотрим. Думаю, что все будет довольно просто. Через какое-нибудь турагентство у нас, в Москве, я оформлю себе путешествие в Берлин, а ты полетишь самостоятельно. Никому ведь не интересно, куда летит молодая англичанка: домой или в Зимбабве.

– А картины?

– А что картины? Как ввезешь, официально оформив их на таможне, так и вывезешь. Кто будет досматривать никому не нужную художницу, прости меня, конечно, за столь нелестный отзыв о твоем творчестве.

– Нет-нет, это нам на руку, – засмеялась Люси. – Я девушка не честолюбивая.

– Полетим мы, конечно, одним рейсом, но места наши будут порознь. Картинки возьмешь с собой в салон как ручную кладь.

– Само собой разумеется, – ответила Люси.

– Ну, коли все ясно, начинай творить.

В течение последующих двух дней англичанка развила бурную деятельность. Аккуратно укрепив холсты на деревянных щитах, она принялась покрывать их ровным слоем гуаши, разрисовывая тяжелые глухие тона фона зелеными человечками, синими шестеренками, желтыми капельками – словом, всем тем, что простодушные любители искусства называют одним емким словом: сюрреализм. Работала она с чрезвычайной скоростью, переходя от одного холста к другому, и уже буквально к середине второго дня после начала работы все пять холстов оказались изуродованными до неузнаваемости и являли теперь собой пять образчиков бездарной ученической мазни, на которую только и способны юноши и девушки, едва освоившие азы живописи. Дождавшись, пока все холсты высохнут, она окантовала их в простенькие пластмассовые рамы с плексигласом вместо стекла и задником из оргалита, добавила, по наущению Андрея, еще пяток своих фотографических работ, обильно сдобренных всякого рода гуашевыми вкраплениями и, прикупив где-то в галерее огромный пластмассовый прозрачный короб, к ужасу Сорина, упаковала все вместе.

– Зачем же прозрачный? – спросил Андрей.

– Наивный, – сказала Люси, – ты ничего не понимаешь. Лучше всего прятать вещь так, чтобы она была постоянно на виду. Кому придет в голову искать что-либо предосудительное в вещах, которые абсолютно открыто пересекают границу и которые молодое дарование (то бишь я) с гордостью проносит через таможенный контроль? Подумай сам.

– Действительно, – вынужден был согласиться Сорин, – мне бы это в голову не пришло.

– Нет в тебе авантюрной жилки, – улыбнулась Люси. – Ну, все. Осталось только побросать вещички в чемодан.

– А что же Драган? – спросил Андрей.

– Как видишь, пока он нас не тревожил. Я не думаю, что он сможет вычислить эту квартиру. А если даже он вычислит ее, мы уже будем далеко. Я позвоню в «Бритиш эрвейс» и закажу билеты на твое и свое имя.

– Только, пожалуйста, не в бизнес-классе.

– Естественно, в «эконом», – ответила Люси. – Откуда у бедной художницы и русского туриста такие деньги?

Еще через два часа она отправилась выкупать билеты и вернулась домой очень довольная, прихватив по дороге бутылку французского вина.

– Ну, что ж, Андрей, отпразднуем начало нашего путешествия.

– С удовольствием. Только почему не в ресторане?

– Меньше шансов попасться на глаза Драгану.

– Не думаешь же ты, что он будет методично прочесывать все рестораны Лондона?

– Он – нет, но, долго прожив в столице Британии, он, естественно, обзавелся большим количеством знакомых и прекрасно понимает, в какие рестораны мы с тобой можем пойти. Мне кажется, что до отъезда нам будет безопаснее оставаться в этой квартире.

– Согласен. Попробуем что-нибудь соорудить из имеющихся продуктов.

– Я плохой кулинар, – сказала Люси, – поэтому обойдемся полуфабрикатами.

– На что только не пойдешь ради любимой женщины, – засмеялся Сорин.

– На что только не пойдешь ради миллионов, – парировала Люси.

Еда, которую они вытащили из холодильника Люси, оказалась довольно вкусной: филе курицы с ананасами, какие-то ванильные пудинги, несколько сортов сыра. Все это как нельзя кстати подошло к вину, купленному Люси.

– В винах ты понимаешь, – сказал Андрей после первого же глотка.

– Не только в винах, – улыбнулась Люси. – Не желаешь получить этому подтверждение? – И она поманила его в спальню.

Если сам Андрей еще и раздумывал над этим предложением, то его плоть явно была согласна. И потому, едва закончив трапезу, они перебрались в спальню, откуда и не вылезали следующие несколько часов. Сорину нравилась та пылкость и жадность, с которой Люси отдавалась любимому делу (а то, что это ее любимое занятие, он уже давно понял). Ее неуемная энергия будила в нем все новые и новые силы, и он, уже забыв о ранении, отдавался любовной игре так же страстно и столь же неистово, как и его партнерша.

– Да, – поинтересовалась Люси в один из перерывов, – а где я буду жить в вашем городе?

– Естественно, в гостинице, – ответил Андрей.

– А ты?

– Я найду себе безопасное место, – уклончиво ответил Сорин.

– У тебя нет квартиры?

– Она есть, но, мне кажется, там пока не следует появляться.

– Отправишься к любовнице? – язвительно сказала девушка, и Сорин почувствовал, как в ее голосе проскочила нотка ревности.

– Зачем к любовнице, – ответил он, – поеду к друзьям, – а про себя подумал: «Естественно, ни к каким друзья ехать нельзя. Придется обращаться за помощью к Лене».

Муки совести абсолютно не тревожили Андрея, принявшего такое решение: в конце концов, ни Люси, ни Лена так и не смогли завладеть его сердцем. Но то, что секс с московской подругой будет значительно более пресным, чем с английской, заставляло его печалиться и ждать неминуемых любовных утех на родине как некого наказания.

Долетели они благополучно. На таможне Люси заставила молодого офицера тщательно проверить правильность заполненной ею декларации, внести туда все картины с размерами и описаниями сюжетов и, только получив на руки необходимые бумаги и не единожды улыбнувшись всем собравшимся вокруг нее таможенникам, покинула аэропорт.

Сорин уже ждал ее на выходе. Они взяли такси, проклиная дороговизну московских таксомоторных услуг, и поехали в гостиницу. Люси выбрала «Мариотт» на Тверской. Перед входом в отель Андрей получил из ее рук пластиковый короб, бросил его в багажник такси, которое ждало его, и простился с девушкой, обещав позвонить ей на следующий день. Подождав, пока англичанка скроется за дверью, и удостоверившись, что с ней все в порядке, он плюхнулся на переднее сидение и назвал адрес в Выхино. Он намеренно поехал без звонка, решив положиться на судьбу, лелея утлую надежду, что Лены не окажется дома, и ему все же не придется проводить с ней время, объяснять чего-то… Но все произошло как раз наоборот.

Его московская пассия в этот день отдыхала. По обыкновению, даже не взглянув в глазок, она открыла дверь и на секунду опешила, а потом бросилась Сорину на шею.

– Где ты пропадал? – закричала она. – Я уже не знала, что и думать.

– Разные были дела, разные.

– Надеюсь, у тебя никаких неприятностей?

– У меня? Какие у меня могут быть неприятности?

Ты весь из неприятностей, – отвечала Лена. Она вспомнила, как однажды Сорин прятался в ее доме, как просил ее никому не рассказывать о своем пребывании. Как внезапно исчез, не оставив даже записки, и как вскоре после этого ее навещали люди с Петровки. Расспрашивали об Андрее, выясняли, куда он мог уехать. Как она сперва волновалась, потом злилась, а потом и просто забыла о существовании человека по имени Сорин Андрей. И вот он вновь появился.

– Ну все, все, – успокаивал он ее, – видишь: я жив-здоров и теперь здесь. Может, все же пустишь на порог квартиры?

– Заходи, заходи, – засуетилась она, перехватывая из его рук пластиковый короб с картинками. – А это что?

– Да вот, видишь, решил заняться продюссированием молодых дарований.

– Молодое дарование, конечно, женского пола, – встрепенулась Лена.

– Да нет, один знакомый художник из Перми, – почему-то соврал Андрей.

– Ты что, ездил в Пермь?

– Куда я только не ездил, Леночка. Давай не будем об этом, я жутко устал с дороги.

Через полчаса, приняв душ, он сидел в белом махровом халате в маленькой уютной Лениной гостиной, пил кофе, любовно приготовленное девушкой, и плел какие-то небылицы о своих вояжах по стране, о новом интересном начинании, в которое его втянули неведомые друзья-художники, о возможности заработать деньги и желании навечно оставаться в этой квартире с девушкой своей мечты Леной Старковой.

– А вся эта беготня, милиция?

– Успокойся, все в прошлом, – отвечал на вопросы Лены Сорин.

– Значит, ты меня все-таки любишь? – спрашивала она.

– Конечно, больше жизни, – врал Андрей, ни на секунду не думая краснеть.

– Слушай, – встрепенулась она, – у меня в холодильнике – шаром покати.

– Если можно, – взмолился Сорин. – Не могу я идти в магазин: жутко устал.

– Что ты, что ты, сиди, – сказала Лена, – я мигом. Сейчас на рынок, потом по магазинчикам: часок можешь поспать.

– Замечательно, – согласился Сорин. И, дождавшись, когда дверь за девушкой захлопнется, кинулся к телефону.

Его первым абонентом был Токарев. Однако на фирме отвечали, что Виталий Сергеевич уехал в длительную командировку. Сорин попробовал набрать домашний номер, но и там никто не отозвался. Тогда он позвонил Скосареву.

Скосарев поднял трубку сразу же.

– Слушаю, – сказал он несколько нервно.

– Это Сорин. Алексей, помните меня?

– Какой? А… – прервал сам себя Скосарев, – приятель Виталия?

– Да-да, он самый, – обрадовался Андрей. – Никак не могу найти нашего общего друга. Не знаете, где он?

– А вы-то откуда звоните? – ответил вопросом на вопрос таможенник.

– Откуда? Отсюда.

– Вернулись?

– Вынужден был. Ваш протеже, Алексей, оказался человеком очень сложным. Но об этом после.

– Что, что-то не сработало? – забеспокоился Скосарев.

– Слава богу, – мрачно хохотнул Андрей. – Почти сработало, но вот, как видите, живой остался.

– Я вас не понимаю.

– Ладно, не будем о грустном. Так где же Виталий?

– У Виталия сейчас трудные времена, – отвечал Алексей. – Кстати, по вашей милости. Тут и мной, и всеми интересовались.

– Какое совпадение, – ответил Сорин, – мной тоже. Надеюсь, что вам пришлось полегче, чем мне.

– Неужто? – испуганно протянул Алексей. – Прямо в Лондоне?

– А то где же? Ну, будет об этом. Сейчас я хочу повидать Виталика.

– Хорошо, – быстро согласился Скосарев, – позвоните мне через два часа: я его выловлю. Как вас найти? Может, я перезвоню?

– Не стоит, – ответил Андрей, наученный горьким опытом, – я сам звякну, – и быстро повесил трубку.

Секунду он пытался вспомнить, есть ли у таможенника определитель номера, потом, восстановив в памяти последовательность событий, вспомнил, что никакого щелчка перед соединением не было, следовательно, телефон без АОНа. «И все же в следующий раз пойду звонить из телефонной будки», – решил Сорин.

Он и думать не мог, что сразу после разговора Алексей вскочит с мягкого дивана, на котором он валялся, и начнет кружиться по комнате в поисках визитной карточки Трегубца. Потом найдет ее и быстро наберет заветный номер.

– Василий Семенович?

– Я, – ответил ему голос Трегубца.

– Это Ско…

– Я понял. Не надо имен, – прервал его Василий Семенович.

– Путешественник наш объявился.

– Вот это хорошо. Ай да молодец, Алешенька!

– Он мне позвонит через два часа. Он Виталия ищет.

– И очень хорошо: пусть ищет. Ты ему, голубчик, вот что скажи: Виталий будет ждать его завтра в одиннадцать утра в скверике около Нового Арбата, где памятник Гоголю, знаешь?

– Знаю, знаю, конечно, – поторопился Скосарев. – Думаю, и он знает.

– Вот и замечательно. Скажи, что звонить Виталию нельзя и сам он позвонить не может, но встречи очень ждет и сам все объяснит. Только смотри, не напугай его.

– Да как, Василий Семенович, понимаю.

– Ну, вот и чудесно, – завершил разговор Трегубец.

«Объявился, – думал Трегубец, положив трубку и вычерчивая какие-то геометрические фигуры на белом листе бумаги. – Значит, если все пойдет хорошо, завтра он мне сам расскажет, кто такой этот неведомый охотник. А уж я там придумаю, как того посильнее за задницу ухватить. – И, энергично растерев руками виски, он пригладил редкие волосы, подошел к несгораемому шкафу, стоявшему в углу его кабинета, достал оттуда початую бутылку водки, налил полчашки и залпом хлопнул ее. – Теперь дела пойдут на лад, – сказал себе Трегубец. – Я точно знаю: пойдут».

Ермилов в то же самое время тоже сидел в своем кабинете. Но настроение его, в отличие от Василия Семеновича, было совсем не радужным.

– Вот что, Паша, – говорил он помощнику Шутова, заменившему своего начальника на ответственном посту, – Слава для нас теперь навсегда потерян. Однако гибель его не должна пройти бесследно. Помнишь того таможенника, с которым вы с Шутовым так удачно беседовали?

– Конечно, Геннадий Андреевич, – отвечал вышколенный Паша.

– Возьми-ка кого-нибудь из парней, понадежней и позлее, поезжай-ка сейчас к нему и поговори с ним начистоту. Не верю я, что этот мальчишка, который мне теперь позарез нужен, с ним не связывался. Должен он был с ним связаться. Все, что угодно, с ним делай, но выбей из него что-нибудь.

– Работать с ним до конца, Геннадий Андреевич? – поинтересовался Павел.

– Нет, ну до конца не нужно: зачем нам мокрое разводить! Но прижать надо так, чтобы навсегда испугался, чтобы при одном только упоминании о тебе в штаны клал. Понял меня?

– Уже делается, Геннадий Андреевич, – сказал Паша и четко, по-военному развернувшись, вышел из кабинета.

Через десять минут неприметный «Фольксваген Пассат» мчался к дому Скосарева.

– Секи, старшой, какая зверюга, – сказал Толик, мрачного вида костолом, которого Паша взял с собой по приказу Геннадия Андреевича.

– Ты о чем? – не понял сначала Павел.

– Да дверь. – И он указал на сейфовую дверь квартиры Скосарева. – Как же мы его выманим?

– Эх, Толик, Толик. Не случайно про таких, как ты, говорят: сила есть – ума не надо. Учись, пока я жив, – и Павел достал из кармана сложенную вчетверо газету.

Сперва он аккуратно развернул ее, потом быстрыми и ловкими движениями превратил газетные листы в объемистый бесформенный комок и затем положил его перед дверью квартиры. Жестом приказав Толику прижаться к стене так, чтобы его не было видно из дверного глазка, он опустился на колени и поджег газету. Дождавшись, пока пламя обнимет бумажную кипу со всех сторон, он позвонил в дверь и так же отступил к стене. Несколько секунд за дверью было тихо, затем недовольный голос спросил «Кто?», в глазке сверкнул свет, и потом сразу же, матерясь, невидимый еще Скосарев завозился со щеколдами замков. Как только дверь в его квартиру растворилась, Павел шагнул навстречу Скосареву, а Толик крепко вцепился в ручку двери со стороны лестничной площадки.