Текст книги "Цена Шагала"

Автор книги: Петр Галицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Один?

– Налегке. Отчего бы и нет?

Они быстро нашли какой-то рыбный ресторанчик, перекусили на скорую руку, с удовольствием выпили по кружке пива, Люси побрела в гостиницу, а Сорин взял такси и поехал на встречу с владельцем галереи.

Минут двадцать таксист нарезал пространство Берлина на ровные квадратные ломти, после чего остановился возле современного здания из стекла и бетона, одного из тех многочисленных гигантов, полужилых, полуофисных, в изобилии возникших в Берлине за последние восемь лет. Андрей расплатился и покинул автомобиль.

Большая стеклянная дверь «Fine Art Gallery» оказалась запертой, но возле нее к стене был прилеплен маленький ящичек-домофон. Собравшись с духом, Сорин нажал кнопочку.

– Was wollen Sie?[10]10
  Что вам угодно? (нем.).


[Закрыть] – произнес женский голос.

– Э-э… Is it gallery?[11]11
  Это галерея? (англ.).


[Закрыть] – спросил Андрей, сразу переходя на английский язык.

– Да, галерея, – ответила невидимая секретарша, также переходя на понятный посетителю язык. – Что вам угодно?

– Я хотел бы переговорить с господином Рахлиным.

– По какому вопросу?

– По вопросу картин, разумеется, – ответил Сорин, начиная раздражаться на то, что какая-то неизвестная немка держит его перед запертой дверью.

– Откуда вы? – продолжала свой допрос секретарша.

– Послушайте, мисс, – произнес Сорин, – я очень рекомендую вам впустить меня потому, что, если господин Рахлин узнает о том, какие картины я хочу предложить и какие по вашей милости он может упустить, поскольку я отправляюсь в другую галерею, боюсь, что вы не останетесь на этом теплом месте.

– Входите, – сказала немка металлическим голосом, и Сорин толкнул стеклянную дверь.

До сих пор Андрею не приходилось бывать в художественных галереях Запада, однако пространство, открывшееся перед ним, полностью соответствовало тем образам, что рисовались в его мозгу: небольшой холл, устланный серым ковровым покрытием, две хромированные вешалки на множество рожков справа, а слева – небольшое офисное помещение, отделенное от основной части галереи стеклянными раздвижными панелями. Там за матовым стеклом видны были шкафы и полки с каталогами и книгами, журнальный стол, диван, компьютер и неясные мелькающие тени двух или трех человек. Впереди, убегая от Сорина вдаль, простиралась анфилада, выстроенная из специальных экспозиционных щитов так, чтобы делить единый вытянутый в глубину зал на множество небольших и вполне уютных помещений. Сделав несколько шагов вперед, Сорин успел заметить вдалеке какие-то скульптуры, стоящие на небольших подиумах почти на полу, яркие живописные полотна и ряд фотографий, напомнивших ему работы Родченко.

Вглубь он пройти не успел, поскольку из-за стеклянной перегородки навстречу ему выскочила, видимо, та самая немка, с которой он только что беседовал по домофону.

– Здравствуйте, – сказала она, отпуская Сорину дежурную и несколько холодноватую улыбку. – Как вас представить?

– Передайте господину Рахлину, что с ним хочет переговорить коллекционер из России, – сказал Андрей.

– И все? – удивилась немка.

– И все. Скажите ему также, что у меня есть интересные произведения художников начала двадцатого века. Возможно, они заинтересуют господина Рахлина.

– Одну секунду, – и она вновь скрылась за перегородкой.

Секунда растянулась минуты на три. Сорин услышал короткий диалог, смутно доносящийся из офисного пространства, и, наконец, к нему вышел господин лет шестидесяти, повадками и одеждой скорее напоминавший крупного теневого дельца конца семидесятых годов, чем современного западного торговца произведениями искусства.

– Я вас слушаю, – сказал господин по-английски, с чудовищным акцентом, не представясь.

– Вы – мистер Рахлин? – продолжил по-английски Сорин.

– Он самый.

– Тогда, вероятно, вы говорите по-русски, – сказал Андрей, переходя на родной язык.

– Говорю. Так что у вас?

– Не могли бы мы говорить не на проходе? – спросил Андрей.

– Хорошо, пройдемте в офис, – пожал плечами Рахлин. – Прошу.

И Андрей вошел в деловую часть галереи. Там действительно располагалось несколько мягких уютных диванов, небольшой журнальный столик, на котором стояла массивная хрустальная пепельница, а в углу высились три шкафа со справочниками и каталогами по искусству. Андрей уселся, Рахлин же продолжал стоять, пристально глядя на пришедшего.

– Так что же вас привело ко мне? – спросил он.

– Понимаете, – сказал Сорин, – по воле обстоятельств в моем распоряжении оказалось несколько картин, в частности Марка Шагала, Василия Кандинского.

– Набор превосходный. А кто подтвердит, что это подлинные вещи?

– Еще в Москве я показывал их экспертам, – ответил Сорин. – У них работы не вызвали сомнений.

– Кто же их смотрел?

– Свидерская.

– Вот как? – поднял бровь Рахлин. – Сама Свидерская? Это серьезный эксперт.

– Да-да, именно она. Хотя, конечно, документальных подтверждений у меня нет, но я надеялся здесь, в Европе…

– А как к вам попали картины? – прервал Сорина Рахлин.

– Это долгая история, мне не хотелось бы занимать ваше время. Скажем, они мои.

– Контрабанда?

– Ну, до некоторой степени. Вы же знаете российские законы.

– И что вы хотите?

– Как и все, – улыбнулся Сорин, – продать.

– Молодой человек, – начал Рахлин, – я бизнесмен честный и не связываюсь с контрабандой.

– О-хо-хо, – вздохнул Сорин. – Знаете, что-то подобное я уже слышал, и не так давно.

– От кого же?

– Да от одного лондонского антиквара.

– Вы были в Лондоне?

– Да. И пытался там продать свои работы.

– Отчего же не продали?

– Не сложилось, – ответил Сорин. – Не сошлись в цене, – добавил он.

– Ну, что я вам могу сказать… Вы представляете себе цены на такого рода картины?

– В той или иной степени.

– Понимаете, какую работу надо провести, чтобы подтвердить их подлинность…

– Я понимаю, понимаю, – прервал Рахлина Сорин. – Скажите одно: вам интересно или нет? Если нет – я просто пойду.

– Ну, почему не посмотреть, – улыбнулся Рахлин. – Я картинки люблю смотреть. Привозите, поговорим.

– Сделаем так: я приеду завтра с фотографиями, на которых укажу точные размеры. Вас устроит такой подход?

– Живопись надо смотреть в натуре.

– И все-таки, давайте сначала на фотографиях. Будем исходить из того, что работы подлинные, и вы мне сначала назовете цены – ориентировочно, я не прошу вас о точности. А если меня устроит порядок предложенных вами цифр, мы перейдем ко второй фазе нашего сотрудничества.

– То есть посмотрим работы в натуре?

– Угу, – кивнул Андрей.

– Оставьте свой телефон. Как мне с вами связаться? – спросил Рахлин.

– Незачем, – оборвал его Андрей. – Я сам вам позвоню.

– Ну-ну, – произнес владелец галереи и, покопавшись в кармане, вытащил визитку. – Держите. Значит, завтра, часа в два-три, я жду вашего звонка.

– Всего доброго, – произнес Сорин и поднялся.

– До встречи, – с прохладцей ответил ему галерист.

Едва Сорин вышел за порог, Рахлин схватился за телефон и принялся быстро нажимать на кнопки, но вдруг оборвал себя и положил трубку на место. «Не может быть, – сказал он себе. – Вот это фарт!» Буквально вчера вечером, выпивая со своим знакомцем Геной Ермиловым, он выслушал от того нервную печальную историю об исчезновении якобы принадлежащих ему, Ермилову, полотен авангарда: какие-то путаные рассказы о молодом журналисте, бегающем от Ермилова по всему миру, о проблемах, возникших в связи с поиском картин, вялые просьбы помочь, если вдруг, паче чаяния, к нему, Гоге, обратятся, и тому подобное. И – на тебе! На следующий же день этот парень (а в том, что пришедший был именно тем, кого ищет Ермилов, Рахлин не сомневался) появляется у него в галерее. Вот это фарт!

«Сообщить Гене? Да зачем! Он начнет волну гнать, еще вспугнет. А коли не вспугнет, вещички прихватит, и мне от того никакой пользы. Нет-нет, здесь надо хитрее. Работки, судя по всему, подлинные, раз Гена так о них печется, и паренек уже стреляный: судя по его ленивым намекам, хлебнуть успел. Значит, сыграть с ним надо в полчестности, работы я приберу, а потом Гене их и подставлю. За полную стоимость, может, и не получится, а процентов за семьдесят он их возьмет: все же серьезный навар. А мне между пятьюдесятью пареньку и семьюдесятью Гениными – двадцать процентов. Свои двести-триста тысяч сделаю, а больше и ни к чему. Нет, Гена, извещать я тебя не буду. А вот прокачать ситуацию, наверное, стоит». И он вновь взялся за телефон.

Однако в этот момент из другого отсека офиса в гостевую часть вошла фройлен Лота, Гогин референт и, по совместительству, любовница.

– Гога, – спросила она, – извини: что это за русский?

– Это, Лоточка, интересный русский, – ответил ей Гога. – Очень возможно, что мы с тобой скоро станем обладателями серьезных произведений российского авангарда.

– Русский авангард? – вздернула брови Лота. – Почему теперь все интересуются русским авангардом?

– Кто – все?

– Ну как же. Помнишь, я рассказывала тебе, что неделю назад сюда приходил какой-то то ли серб, то ли словак, а может быть югослав, – я плохо в них понимаю. Он интересовался русским авангардом, а потом спросил, не появлялся ли в нашей галерее молодой русский с картинами.

– Подожди, подожди… да, ты что-то говорила. А что конкретно его интересовало?

– Его интересовал русский парень и молодая англичанка.

– Англичанка… И что?

– Он хотел с ними встретиться и спрашивал, не знаем ли мы их адрес.

– Молодец, Лотхен, – сказал ей Гога, – спасибо, что напомнила. Ну, ты иди, иди, мне надо еще приватно позвонить.

«Черт возьми, вот ведь память дырявая! Действительно, приходил какой-то, Лота же говорила. Что ему в этих картинах? Искал англичанку… А паренек сказал, что побывал в Англии. Если этот югослав ищет русского, значит, тот чем-то с ним не поделился. Паренек-то не простой: выходит, кинул югослава. Не будет же тот из Лондона в Берлин мотаться, чтобы привет русскому другу передать. Любопытно! Ну, что же, позвоним Гене». И в третий раз он взялся за телефон.

Ермилов взял трубку сам.

– Ген, ну как после вчерашнего-то голова… – начал разговор Рахлин.

– Да шумит с непривычки. Вот ведь вы, евреи: вроде бы и не положено вам, а пьете хуже русских.

– Да какой ты русский! – прервал его Гога. – Ты так, интернациональный, безъяичный. Бизнесмен, одно слово. Все вы в мире одинаковые: если пить, то полстаканчика виски, если с бабой развлекаться, то палку кинул – и на боковую. Все остальное: деньги, работа.

– Зато ты у нас, – отвечал Ермилов, – бронированный еврей. И огонь, и воду, и медные трубы прошел.

– Чем и горжусь, – ответил Рахлин. – Ты вот из своего родного офиса в Берлин подался, а я как в своем родном сидел, так и сидеть буду, и еще вас всех пересижу.

– Ну ладно, не ершись.

– Я вот что: по поводу тех картин, про которые ты вчера разорялся. Я чего-то не понял: ты их обратно хочешь получить или получить, чтобы продать?

– А что вдруг? – спросил Ермилов.

– Да нет, просто, если продать – это одно, а если в коллекцию… Так у тебя вроде и коллекции нет никакой?

– Ну, скажем, это не твоя забота, что у меня есть и чего нет. Но если честно, то мне вся эта свистопляска так надоела! Как только получу, избавляться от них буду всеми силами. А потом, сейчас и положение не ахти, продавать, конечно, надо. В посредники набиваешься?

– Я, Гена, никогда ни к кому не набиваюсь: ко мне приходят, меня просят. Гоге Рахлину нет нужды набиваться, он еще сам подробно рассмотрит и выберет, кого в попутчики взять, а кого на перроне оставить.

– До чего же вы, евреи, обидчивые, – сказал Ермилов. – Да нет, Гога, я не против. Ежели они найдутся или на тебя кто выйдет – Бог с тобой, ищи покупателей. Свои десять процентов честно всегда получишь.

– Понял, понял. Да я так, к слову. Что вечерком-то делаете?

– Не знаю еще.

– А то смотри, подъезжайте ко мне, посидим, поболтаем.

– Видно будет, время еще детское. Созвонимся.

– Хорошо.

– Ну, счастливо.

«Выходит, я был прав, – подумал Рахлин, повесив трубку. – Гене картинки ни к чему. Тогда и мне они, в общем, ни к месту. Сам с мальчиком разберусь, сам картинки пристрою. А вам, господин Ермилов, спасибо за наводку». Он улыбнулся, хлопнул себя по ляжкам и крикнул:

– Лота! Собирайся, пошли пообедаем.

ГЛАВА 9

Когда Сорин вернулся в гостиницу, Люси уже работала, не покладая рук. Картины лежали на полу, вокруг них стояли баночки, валялись ватные тампоны и кисти, тряпочки, смоченные чем-то, отчетливо пахнущим химией. А подруга Андрея ползала среди всего этого безобразия, поминутно прикладывая то одну, то другую тряпицу к поверхности полотна.

– Прервись, – сказал ей Сорин.

– Нет, я люблю все сразу до конца доделывать, – сказала Люси, продолжая смывать свои художества с картин классиков. – Ну, как прошла встреча?

– На высшем уровне, – ответил Андрей.

– Ему было интересно?

– А как же! Покажи мне хоть одного галериста, занимающегося авангардом, которому это было бы неинтересно.

– Все-таки контрабанда.

– Все-таки он русский. Ты сама говорила, что все русские на Западе слегка мафиози. И в этом я тоже не сомневаюсь.

– А мы опять на нож не попадемся? – спросила англичанка, внимательно посмотрев на Сорина.

– Нет, не волнуйся. Там указание было, а здесь… Здесь человек деньги делает.

– Боюсь я всего этого, Эндрю.

– А денег хочешь?

– Денег хочу, – честно призналась Люси.

– Тогда трудись, а я отправился за пленкой. – И Андрей вновь покинул подругу.

Вернувшись через полчаса, он обнаружил, что Люси уже почти закончила расчистку трех вещей.

– Долго еще? – поинтересовался Сорин.

– Часа полтора.

– Тогда я посплю, устал что-то с дороги.

Он зарядил фотоаппарат, а потом скинул ботинки и завалился на мягкую гостиничную койку прямо поверх покрывала. Через час он почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.

– Вставай, вставай, хватит спать, пора работать.

Картины, уже окончательно отмытые еще поблескивая от влажной обработки, стояли вдоль стен, готовые к показу и фотосъемке. Андрей тщательно отщелкал тридцать шесть кадров, стараясь найти для каждого произведения максимально удобный и качественный ракурс. Завершив работу, он удовлетворенно вздохнул:

– Будем надеяться, что японская пленка не подведет.

– Ты когда завтра будешь звонить?

– Он просил часа в два. Где-нибудь так и позвоню.

– А что будем делать теперь?

– Сначала – поесть, – сказал Сорин, и они отправились в ресторан.

Известие о смерти Трегубца застало Старыгина врасплох. И хотя после слов Василия Семеновича о передаче конверта Ян и подумал, что тучи, сгустившиеся над Трегубцом, весьма огромны, но все же так быстро, так внезапно – этого он осознать не мог. «Может быть, действительно хулиганы, просто совпадение? – говорил он себе, выслушав на «летучке» информацию о смерти своего начальника. – Нет, не может быть, чтобы так просто, и ни следов, ни зацепки».

Вернувшись домой, он достал из-за книг конверт и внимательно ощупал его: ничего, кроме бумаг, там не было. Но Трегубец просил ни в коем случае не вскрывать послание. Поборовшись полчаса со своим любопытством, Ян все-таки решил не идти против воли начальника, пусть уже и покойного. Он захватил конверт с собой, вышел из дома и, добравшись до первого телефона-автомата, набрал указанный номер. Трубку подняли сразу, как будто ждали.

– Да, слушаю, – произнес сухой, невыразительный голос.

– Здравствуйте, – сказал Старыгин и остановился.

– Здравствуйте, – эхом повторил за ним тот же бесцветный голос.

– Мне нужен Дмитрий Владимирович.

– Слушаю.

– Я от Василия Семеновича. Он умер.

– Вот как? – спросил голос так же холодно.

– Да, вчера. Он оставил мне конверт, я – его сослуживец.

– Как вас зовут? – поинтересовался собеседник.

– Старыгин Ян.

– Угу, – удовлетворительно отметил говоривший. – И что же?

– Он просил передать конверт вам.

– Вы его вскрывали?

– Нет. Василий Семенович просил этого не делать.

– Вы всегда выполняете просьбы?

– Просьбы Трегубца – всегда, – отозвался Старыгин.

– Хорошо. Ждите меня в центре зала на «Площади Революции» через час. Устроит?

– Да, хорошо, – согласился Ян. – А как я вас узнаю?

– Я вас сам узнаю, – ответил голос. – Через час, – повторил он и повесил трубку.

Ян приехал на место встречи минута в минуту. Он прислонился спиной к колонне и, стараясь не глядеть по сторонам, чтобы не привлекать внимания, расслабился, попытавшись притвориться скучающим кавалером, ожидающим вечно опаздывающую подругу. Так он простоял минут десять. Никто не появился. Еще минут через пять он начал осматривать проходивших мимо людей в надежде поймать в их лицах какой-нибудь намек или сигнал. Но и этого не произошло. Когда миновало двадцать минут после назначенного времени встречи, Ян решил уходить. В тот же момент кто-то тронул его за плечо. Развернувшись, он увидел перед собой невысокого сухонького человека в синей болоньевой куртке и кепочке.

– Здравствуйте, Ян, – произнес человек, и Старыгин тут же узнал его по голосу.

– Здравствуйте, – ответил он.

– Извините, что заставил вас ждать.

– Понимаю, – сказал Ян.

– Вот и хорошо. Давайте конверт.

Ян вынул конверт и передал незнакомцу. Тот быстро сунул его во внутренний карман и, еще раз внимательно посмотрев на Яна, спросил:

– Не вскрывали?

– Нет, – ответил Старыгин, честно глядя в глаза неизвестному.

– Хорошо. Я вас найду, – сказал маленький человек и быстро растворился в толпе пешеходов.

Полминуты Ян боролся с искушением последовать за ним, но, все же решив этого не делать, постоял еще минуту для очистки совести и двинулся в противоположном направлении, домой. «В конце концов, просьбу я выполнил, – сказал себе Старыгин, – а там уж пусть сами решают: не моей головы эта игра».

На следующий день в Управлении и потом вечером дома Старыгин все же ждал, что незнакомец объявится вновь, однако ни на работу, ни домой никто не позвонил. «Ну и к лучшему, – сказал себе Ян. – Жалко начальника, но покой все-таки дороже».

В два часа Сорин позвонил Рахлину.

– Господин Рахлин? – спросил он, когда немецкая секретарша позвала своего начальника к телефону.

– Я.

– Я вчера приходил к вам.

– Да, помню, помню, – ответил Рахлин уже более радушно.

– Ну, так я могу подъехать с фотографиями?

– Подъезжайте. Когда вы будете?

– Минут через тридцать.

– Хорошо, я вас жду, адрес помните.

Андрей приехал через сорок: пока он готовился, пока собирался, пока выслушивал напутствия Люси… Так или иначе, Рахлин ждал его, не выказывая никаких признаков нетерпения.

– Простите, что задержался.

– Бывает. Ну, показывайте.

Сорин извлек из кармана конверт и передал его галеристу. Ленивым движением Гога вытащил оттуда пачку тщательно отобранных Сориным фотографий и принялся разглядывать их с несколько скучающим видом.

– Да, ничего, ничего, – сказал он, закончив просмотр и передавая фотографии обратно Сорину. – И что вы хотите?

– Что можете предложить вы? – спросил Андрей.

– Ну, начнем с того, о чем я вам уже говорил: проверка подлинности здесь необходима.

– Предположим, что они подлинные.

– Ну, предположим. Как вы хотите их продать: по отдельности, все сразу, быстро, медленно?

– Желательно было бы сразу, – ответил Сорин.

– Сразу… – протянул Рахлин и покачал головой, – сразу труднее. Это где ж такого клиента найдешь, который разом польстится на столь разноплановые вещи?

– Но это ваша работа, вы же профессионал.

– Профессионал, профессионал. Ну и, как вам кажется, сколько все это стоит? – снова задал вопрос Гога.

– Не знаю, мне говорили, что-то около двух миллионов долларов, может быть, даже трех, – ответил Андрей.

– Очень хорошо: вот и идите к тому, кто говорил, – сказал Рахлин, сделав движение, обозначавшее его полную незаинтересованность в предмете.

– Да нет, я в этом плохо понимаю, – начал Андрей, – всего лишь пересказываю чужие слова. А сколько вы можете предложить?

– Тысяч восемьсот от силы. Да и то, конечно, не сразу, по мере, так сказать, продаж.

– Но это несерьезно, – сказал Сорин. – В Лондоне мне говорили…

– Ну, так и поезжайте в Лондон, молодой человек.

– Позвольте, но ведь и в Берлине не одна ваша галерея.

– А вы уверены, что кто-нибудь будет связываться с картинами сомнительного происхождения?

– Вы же связываетесь.

– Я еще этого не сказал. Я в принципе обсуждаю ситуацию.

– Хорошо. Допустим, это будет миллион. В какие сроки я могу его получить?

– Я же вам сказал: по мере продажи.

– Какова механика всего этого действия?

– Самая банальная: мы заключаем с вами договор, вы оставляете картины у меня в галерее, в дальнейшем я извещаю вас о том, когда и какая продажа произошла, вычитаю свой процент (я, кстати, беру пятнадцать процентов) и перевожу вам деньги туда, куда вы скажете.

– Но ориентировочно вы все же можете сказать, когда это произойдет?

– Быстро, юноша, только кошки родятся и вши на нарах заводятся.

– Но все-таки? – заволновался Андрей.

– Может, месяц, может, два, а может, и полгода.

– Но позвольте, ведь аукционы проходят постоянно?

– А зачем же, позвольте вас спросить, мне, галеристу, связываться с аукционами? Да и вам это ни к чему. Вы теряете двойной процент: процент, который забирает аукцион, и процент, который заберу у вас я. Разумно?

– Разумно, – согласился Сорин.

– Вот видите. Поэтому работать мы с вами будем, так сказать, приватно. Если вы согласны, привозите работы.

– Нет, тут есть маленькая заминка, – сказал Сорин. – Не подумайте, что я вам не доверяю…

– Это ваше право, – опять поскучнел Рахлин.

– Просто мне было бы спокойнее, если бы картины находились в каком-нибудь недоступном для потенциальных злоумышленников хранении, скажем, в банке.

– У вас есть банковская ячейка?

– Вы ее и наймете. Мы же с вами делаем одно общее дело.

– Прежде, чем я найму эти ваши ячейки, юноша, я должен с картинами провести серьезную работу: показать экспертам, списаться с музеями.

– Что для этого нужно?

– По крайней мере, встретиться с музейными сотрудниками.

– Очень хорошо, они могут приходить в банк.

– Ну, допустим, – вздохнул Гога. – Итак, сумма в миллион вас устраивает?

– Ориентировочно, да, если это не будет очень долго.

– Тогда давайте смотреть картины.

– Хорошо, – отвечал Сорин. – Завтра вас устроит?

– Опять завтра!

– Завтра, завтра, мне надо подготовиться.

– Готовьтесь. Завтра так завтра.

– Опять же в два.

– До встречи.

Рахлин проводил Сорина до дверей и в этот раз даже одарил его улыбкой на прощание. Однако едва он открыл дверь, как улыбка его тут же погасла: к галерее приближался Ермилов. Пройдя параллельным курсом с минимальным зазором, они разминулись. Сорин, не оборачиваясь, завернул за угол. Ермилов же остановился на мгновение и внимательно посмотрел вслед уходящему Андрею, потом вошел в галерею.

– Кто это такой? – спросил он Гогу, пожимая руку, протянутую для приветствия.

– А, художник, – вяло ответил Гога.

– Ну-ну. Что поделываешь?

– Да кручусь, видишь вот. Это ты у нас на отдыхе.

– А я, понимаешь, мимо проезжал, – продолжил Ермилов, – решил к тебе заглянуть на чашечку кофе. Ничего не слышал насчет моих картин?

– Да откуда, Гена? Берлин город тихий, это только кажется – столица, вся жизнь в Париже, в Лондоне, у нас она только-только начинается.

– Но тебя и такая устраивает.

– Да, кормимся помаленьку.

– Не прибедняйся, Гога: вон какие хоромы отгрохал.

– Да сейчас в Берлине их миллион, по бросовой цене сдается.

– Неужто? Может, и мне офис открыть?

– А чего же: открывай. В одном моем здании на втором этаже метров пятьсот пустует.

– Подумаю, подумаю. Ну что, угостишь кофейком?

– Проходи. Лота, – закричал Гога по-немецки, – два кофе нам с господином Ермиловым.

– Сию минуту, – ответила из-за стенки Лота и принялась хлопотать над машиной «эспрессо».

Завернув за угол, Сорин перевел дух, «Вот это да! – сказал он сам себе. – Я-то думал, от генерального директора «Гентрейда» мы избавились навсегда. Вот это славно! Что же делать? Опять ловушка? Не похоже на ловушку, не похоже. Кошенов-то вон как мягко стелил, а этот Рахлин наоборот: и деньги копеечные по сравнению с реальной стоимостью (по крайней мере, если верить Илье Андреевичу), и говорит так вяло. Но Ермилова он знает, это точно. Значит… Ха! Конечно! Он играет свою партию. Наверняка Ермилов ему что-то рассказал, он меня вычислил и с Ермиловым делиться не хочет. Да и пусть не хочет, мне-то что? Видать, жук он серьезный, раз Гену не боится. С таким надо ухо востро держать. Ну, да Бог не выдаст, свинья не съест». Размышляя таким образом, Сорин прошел еще метров триста, поймал такси и вернулся в гостиницу.

Люси не было. Вместо нее на телевизоре лежала записка: «Пошла погулять по городу, вернусь часа через полтора». Сорин сначала расстроился, поскольку хотел поделиться с подругой неожиданно открывшимися новыми обстоятельствами, однако потом успокоился и решил, что побыть одному ему тоже не помешает. По крайней мере, надо обдумать, как устраивать показ. Ему совсем не хотелось везти картины в галерею и тем более не хотелось приводить господина Рахлина к себе в гостиничный номер. «Это дело надо как-то обставить. Вот только как? Может быть, Люси что-нибудь подскажет, когда вернется», – говорил он сам себе, потягивая баночное пиво, прикупленное по дороге.

В этот момент раздался телефонный звонок. Не ожидавший ничего подобного, Андрей вздрогнул, недоверчиво покосился на аппарат, но все же поднял трубку.

– Алло? – спросил он.

– К вам посетитель, сэр.

– Ко мне? – удивился Сорин.

– Это номер двадцать пять? – переспросил портье.

– Да.

– К вам посетитель.

– Я никого не жду.

– Он говорит, что он из России, ваш старый знакомый. Хотел бы с вами встретиться.

– Как его фамилия? – поинтересовался Андрей.

– Сэр, он отказывается отвечать, говорит, что хочет сделать вам сюрприз.

– Хорошо, сейчас спущусь, – ответил Сорин и повесил трубку.

Спина его покрылась холодным потом: «Неужели Ермилов? Хотя, впрочем, в гостинице, на глазах у портье они мне сделать ничего не смогут. Как же быть? Отсиживаться глупо. Нет, надо спускаться». Он несколько раз глубоко вдохнул, попытался придать лицу абсолютно индифферентный вид и, заперев номер на два оборота ключа, начал медленно спускаться в холл.

Оказавшись в лобби, он внимательно оглядел небольшое помещение. Портье занимался своими делами за стойкой, молоденькая уборщица меняла пепельницы на столике, а в кресле под кадкой с фикусом сидел молодой, ничем не примечательный человек в светлом костюме и белой рубашке. При появлении Сорина он встал, широко улыбнулся и пошел к Андрею.

– Здравствуйте, здравствуйте, Андрей, – громко заговорил он по-русски.

– Кто вы? Я вас не знаю, – сказал Сорин, отпрянув.

– Ну как же, Андрей, – продолжал тот говорить, подходя все ближе. Наконец, подойдя вплотную, он мгновенно понизил голос и сказал: – Сделайте вид, что вы меня узнаете. Это в ваших же интересах.

– Как вас зовут? – спросил Сорин.

– Павел, – ответил молодой человек.

– Павел! – громко воскликнул Андрей.

– Ну вот, я же говорил, а он не верит! – засмеялся Павел, рукой сделав жест в сторону портье.

– Это мой старый друг, – громко сказал Андрей, тоже обращаясь к портье. Тот улыбнулся и кивнул головой. – Давайте присядем.

– Может быть, поднимемся к вам в номер?

– Нет, – быстро и резко отпарировал Сорин, – давайте присядем здесь.

– Хорошо, хорошо, – успокоил его Черкесов (а это был именно он), – я не настаиваю.

Они уселись. Сорин попросил у портье принести им две чашки кофе и, обратившись к неизвестному, произнес:

– Я вас слушаю.

– Вот что, Андрей. Я не буду ходить вокруг да около и представлюсь сразу: зовут меня Павел Черкесов, я бывший начальник службы безопасности «Гентрейд энд консалтинг». Почему бывший, спросите? По многим причинам. В частности, потому, что я устал работать на господина Ермилова, чье имя вам, наверное, известно.

– Известно, – мрачно произнес Сорин. – Устали, значит.

– Устал. Да и, честно говоря, дела в фирме пошли не блестяще. Я, знаете, человек деятельный, не люблю тухнуть в зацветающем болоте. Вот, решил проветриться, попутешествовать по Европе, а тут такой удачный случай: узнаю, что вы здесь.

– Откуда вы меня знаете?

– Обижаете, Андрей. Вот, посмотрите.

И Паша извлек из кармана несколько распечатанных на принтере фотографий. Андрей внимательно посмотрел на них: там был он сам, его друг, покойный Сева Виноградов, дом Сорина, вид из его окон во двор, даже фотография того момента, когда он, Андрей, входит в подъезд лондонского жилища Кошенова.

– Достаточно? – спросил Паша.

– Вполне, – ответил Сорин. – Так это вам я обязан дыркой в боку?

– Избави Бог! Это моему менее радивому предшественнику. Он ведь, кажется, умер?

– Кажется, – ответил Сорин. – Что вам угодно? Как вы узнали, что я здесь?

– Подумайте. Вы же сегодня столкнулись с моим бывшим шефом.

– Ах, вот как.

– Да, да, не скрою: я следил за вами прямо от галереи господина Рахлина. Собственно, сначала-то я следил за Геннадием Андреевичем, а уже потом, увидев и узнав вас, переключил свое внимание. Ну, что, Андрей, как я понимаю, все вышло по-вашему? Не удалось моему мощному начальнику прижать вас к стенке?

– Как видите, не удалось.

– Вижу, вижу. И, надо вам сказать, нисколько не печалюсь: я всегда считал его недалеким человеком. Со своими цифрами он, наверное, хорошо разбирается, а вот в людях… Не его это специфика.

– Что вам угодно?

– Скорее, что вам угодно, Андрей. Вам ведь угодно и живым остаться, и картинки продать, я так понимаю.

– Ну?

– Так вот: предлагаю вам свою деятельную помощь и искреннюю дружбу.

– «Искреннюю», – засмеялся Сорин. – Боже мой, сколько людей на этом свете «искренне» желают мне добра!

– Я не шучу, – жестко сказал Паша. – Моя искренность будет основываться исключительно на той оплате, которую вы мне предложите.

– Я гол как сокол, – сказал Сорин.

– Это пока. Насколько я знаю, вы обладаете весьма серьезными денежными средствами. Ну, конечно, их надо еще превратить в деньги, но, тем не менее, потенциально вы – миллионер. Или нет?

– Ну, а если и да?

– Вот, Андрей, вот. Вы ведь человек творческий, журналист?

– Да, журналист. А что?

– А я человек умелый, поскольку в далеком прошлом – контрразведчик. Но это так… Мы бы с вами, с вашей фантазией и моим умением организовывать процесс, составили бы замечательную команду. Объединяет нас молодость, повод, удачливость. Вы ведь человек удачливый? Я на свою удачу не жалуюсь. А также желание заработать денег. Скажем, от первой операции я попрошу у вас немного – семь процентов.

– От какой «первой операции»? – спросил Андрей.

– Как от какой? От продажи не принадлежащих вам произведений искусства.

– А будут еще и вторая, и третья?

– Обязательно будут, за это я могу поручиться. Вы даже не представляете себе, сколько всего интересного творится в мире антиквариата! Да и не только в нем.

– И вы считаете, что, продав эти картины, я продолжу свою деятельность?