Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Перец Маркиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Кувшинок водяных русалочий венок.

Обсохнув в тот же миг под жгучими лучами,

На мокрую траву бросаются ничком,

И, медленно струясь, журча под их ступнями,

Щекочет их волна знобящим холодком!

Сейчас они совсем девчонки-невелички,

Подняв головки вверх, опустят их опять.

Девчонки дружно в такт взметнут свои косички,

Ногами брызги в такт им весело взбивать.

Иль реку вздумали попридержать ногами,

Чтоб не ушла она, была поближе к ним?..

Взрывается их смех, звенит над берегами,

Пугая сонных птиц по заводям речным.

Девичий звонкий смех куда реки свежее...

Тонуть в его волнах, вновь обновляясь в них...

На целом свете нет мне их роднее —

Смешливых, загорелых, молодых!

1948

Перевод С. Наровчатова

НА РАССВЕТЕ

НА РАССВЕТЕ

Рассвет. Предутренняя тишь.

Покой, блаженно-усыпленный.

О чем, цикада, ты стучишь

Над морем в кузнице зеленой?

А море шорохом парчи

Заводит с ветром разговоры:

«То колокольцы иль ручьи?»

– «То вечный снег покинул горы!»

Отлепетало – и молчок!

И вот уже на всех наречьях

С травой беседует сверчок

И заколдованный кузнечик.

Как стол, накрыт простор морской

Созвездий гаснущих затишьем.

Я с ним, я пью его покой,

Мы с ним одним рассветом дышим.

1948

Перевод А. Голембы

ЗИМА ИДЕТ

ЗИМА ИДЕТ

Залетный вихрь по иглам бьет,

Вздыхают елки-недотроги:

«Идет зима! Зима идет!

Зима в пути! Зима в дороге!»

Как знать, успеет ли домой

Вернуться человек проезжий,

К вершинам, скованным зимой,

Заснувшим спячкою медвежьей?

Уже в тиши янтарных смол

Вихрь суматошливый запрыгал

И за стволом ощерил ствол

Десятки тысяч острых игол!

Нарушен трав мертвецкий сон,

Зашевелился листьев ворох,

И ветер, прущий на рожон,

В осенних мечется просторах.

Деревья голые молчат,

Лишь ветер корчится от злости

Да лихорадочно стучат

Ветвей обглоданные кости!

Вихрь пролетел сквозь бурелом

По квинтам плача и тревоги, —

Осенний шорох за окном:

«Зима идет! Зима в дороге!»

1948

Перевод А. Голембы

«Еще не выцвела багряная канва…»

* * *

Еще не выцвела багряная канва,

А свет уже померк, уже не в полной силе.

Вечернею росой унизана трава,

И венчики свои давно цветы смежили.

Цель далека еще. Я всё еще в пути.

И сумерки от плеч растут, с крылами схожи.

Как знать, успею ли я вовремя дойти?

Глаза смежает ночь, – я их смежаю тоже.

Не за покоем я шагаю в эту ночь,

Ведь мне во мгле ночной не обрести покоя!

Весну я не донес. Уходит лето прочь,

Мне на прощание не помахав рукою.

Я бремя дней влеку, я цели не достиг:

Сбивает ветер с ног, угрюмо завывая.

Цветы, оплачьте боль всех горестей моих,

Поймите, что нужна мне теплота живая!

Ужель остановлюсь и я на полпути,

Как скорбная Рахиль, для горестных рыданий?

Багрянца прежнего мне больше не найти,

Последний робкий свет мерцает всё туманней.

1948

Перевод А. Голембы

НАЛИВАЙ ПОЛНЕЙ!

НАЛИВАЙ ПОЛНЕЙ!

Поднимались мы по круче

Выше птицы, выше тучи,

Нами высь побеждена, —

Наливай полней вина.

Так подымем же бокалы,

Чтоб желанье явью стало!

Уводила песня в дали,

Мы пучину побеждали,

Опускаясь глубже дна, —

Так налей полней вина,

Чтоб народной мощи реки

Не иссякли бы вовеки!

Лето кончилось нежданно,

Наступила осень рано,

И зима прийти должна, —

Наливай полней вина!

Мы бокал подымем пенный

За цветенье нашей смены.

Мы седеем! Ну и что же!

Нами век наш славно прожит,

Отдан родине сполна, —

Так налей еще вина!

Пусть, завидуя по праву,

Помнят внуки нашу славу!

Сколько жить на свете белом

До печального предела,

Сколько нам гореть дано!..

Наливай в бокал вино!

Запрокинем к звездам лица —

Пусть заветное свершится!

1949

Перевод А. Ревича

«Идет этот день с золотым решетом…»

* * *

Идет этот день с золотым решетом,

И солнце дрожит в решете золотом,

И сеется солнечный свет с высоты

И вдруг зажигает в долине цветы.

А может быть, день только чудится мне?

А может быть, день только вижу во сне?

Не ночи ль серебряное колдовство

Навеяло, наворожило его?

Ночною прохладой наполнилась грудь,

Трепещет на море серебряный путь,

От края до края струится сквозь мрак...

К тебе я приду и скажу тебе так:

– Разбиты преграды, свободны пути, —

По водам, по воздуху можем идти.

Свое и чужое теперь ни к чему,

Легко, как рубашку, печаль я сниму.

Пойду я серебряной этой тропой,

Измученных тьмой поведу за собой.

Придите же, братья, я жду вас давно,

Кто, чей и откуда – не все ли равно!

Не все ли равно мне – откуда и чей,

Поверим сиянью счастливых лучей.

Для каждого щедро долина цветет,

Пусть радостью будет ваш путь, ваш приход.

Перевод А. Ахматовой

ПОЭМЫ

ВОЛЫНЬ

ВОЛЫНЬ

1

Разлеглись поля в просторах, —

Чтоб не сглазить, нет конца им, —

Разлеглись по-человечьи,

Лица кверху обратя.

Шелковистый слышен шорох —

Это, ветром пробуждаем,

Колос на своем наречье

Что-то шепчет, как дитя.

А кругом шумят дубравы,

Войском зеленоголовым

Выстроились – хоть стволины

До единой сосчитай!

Ждут, по-юношески бравы,

Чтоб приказом или зовом

Некий богатырь былинный

Прогремел из края в край...

Вдаль, за счастьем для округи,

Реки тянутся беззвучно,

Что ни встретят по дороге —

Норовят увлечь вперед,

И вослед любой речуге

Вереницей неотлучной

Берега ползут, отлоги,

Направляя водный ход.

2

Понавалены хатенки,

Что котомки, в отдаленье,

И кумятся с грудой груда,

Лежа в травах и пыли,

От больших дорог в сторонке,

В мире и благоволенье,

Будто бы невесть откуда

Их на ярмарку снесли.

Будто помелом чудесным

Кто-то, ревностью пылая,

Из просторов отдаленных

Всех сюда посмёл их вдруг, —

И пошли в соседстве тесном

Коротать года в том крае

Сонмы сёл одноименных,

Городков и весей круг.

Уточек на речку шибко

Гонят девочки-резвушки;

Мчаться полем что есть духу —

Их любимая игра.

Небеса глядят с улыбкой

На мальцов из деревушки, —

Одному влепили плюху

У крестьянского двора.

3

У местечка у любого

Встретишь древнюю ограду

С валом, с вышками для стражи,

С пустырями в их кольце,

И придут на память снова

Битвы, что столетья сряду

Здесь кипели: приступ вражий,

Дым и пламя в крепостце...

Человек колодец роет,

А соседи трутся сзади

И на труд его часами

Смотрят, потеряв покой,

Если ж вдруг он кость отроет,

Затрубят во всем посаде,

Что скелет, мол, найден в яме,

Найден клад бог весть какой...

Он, усилия удвоя,

На монету вдруг наткнется,

И, блюдя обычай старый,

Спрячет он ее, – и вот

Вольной птицей полевою

По просторам весть несется,—

Из села в село мажары

Весть развозят круглый год...

Путь наезжен – без надсада

В нем звучат колес напевы,

И коням не ошибиться,

Без вожжей идя в пути.

Встретятся возы – и надо

Одному свернуть в посевы.

Знают кони – там пшеница,

Не решаются идти...

Кони вдаль плетутся вяло,

Клонит возчика дремота,

Пассажир щекочет щеки

Стебельком ему слегка.

«Спишь?» – «Избави бог! Нимало!

Просто так – припомнил что-то...»

Небеса добры, глубоки,

Дружелюбны облака...

4

Тянет петь в дорогах края

Вольно и звонкоголосо,

Петь о том, что нет желаний,

Был бы только окоем,

Только шла б, не отдыхая,

Вдаль телега и колеса

Пели в хлебном океане

О бездумном, о своем.

И поют, поют дороги,

Братски льнущие друг к дружке

И оплетшие поселки,

Как веревочная сеть.

День и ночь их топчут ноги,

День и ночь на деревушки

Прут возы, и щебень колкий

Не перестает хрустеть...

Едешь волею-неволей,

У дорог в плену везде ты...

Рожь стоит там, тень отбросив,

Ребятишки ль гонят скот?

Нет, подводы средь раздолий

Без числа растут с рассвета,

И пасутся средь колосьев

Их колеса – чуть восход.

И тоскуешь по подводе

В утро светло-голубое,

Тянет ехать до заката

Под колесный стук и гром...

Вслед за солнцем в синем своде,

Вслед за облачной гурьбою

Ехать – и, прибыв куда-то,

Расплатиться серебром.

5

У корчмы, в тени укрытой,

С лошадей снимают шорки,

И к сараю, где криница,

Их ведут на водопой.

У криницы ждет корыто.

Вот уходят вниз ведерки,

Вытащив их, пьет возница,

Загорелый и рябой.

Жадно пьет, жарой измаян…

И к студеным ведрам кони

Тянут губы в легкой дрожи.

Посвистит им молодец,

Крикнет: «Овсеца, хозяин!..

Рыжий, не спеши, не гонят,

Для тебя достану тоже!» —

Да и сплюнет под конец.

Повалявшись по бурьяну,

Лошаденки в путь готовы.

Скручивает он цигарку:

«Затянусь-ка напослед.

Упряжь ли в порядке, гляну,

И пошли стучать подковы,

Лишь на рыжего я гаркну,

И – версты в помине нет...»

6

Искони живется славно

Края баловню – Горыни.

То в полях средь разнотравья,

То в лесах, где глушь черна,

Берега обходит плавно,

Вся как кубок, полный синей,

Свежей влаги, – хоть за здравье

Осуши ее до дна.

Гонит волны в хлипкой пене

Из дубравы и в дубраву,

В зной и стужу цвет меняя

Расторопных струй своих.

Шепчут боры: «Из владений

Наших что тебе по нраву?

Выбирай, Горынь родная,

Лучшее бери из них!

Травы здесь дерев ярчее,

И как шелк песок прибрежный,

Тень прохладою богата...

Босиком к тебе в жарынь

Изо всей округи жнеи

С шутками и с песней нежной

От рассвета до заката

Всё идут, идут, Горынь!»

Виснут над Горынью боры,

Всюду их разноголосье,

Солнце сучьями тугими

Заслоняют что есть сил.

И в волынские просторы

Всё летят, летят колосья

В посвисте ветров, какими

Бог Волынь благословил...

Морщится Горынь – чего-то

Ей желается; к ней вести

Мчатся с юга... Взоры жмуря,

В даль безвестную плывет...

Всю Горынь берет дремота,

Ей тепло и знобко вместе.

Прошумит в вершинах буря,

И яснеет небосвод...

7

День проездив, перед зорькой

Станут на дворе трактирном,

Лошаденок тихомолком

Распрягут, осмотрят кладь,

Вытянут по рюмке горькой,

Пирогом закусят жирным

И уже не знают толком,

Что еще им предпринять.

Что в трактире за духмяны!

Там в ломтях на стойке студень.

Мягкий, земляной, щербатый

Глиною посыпан пол.

С четвертью корчмарь румяный

Вертится среди посудин, —

Там и чувствуешь себя ты,

Будто бы в свой дом пришел.

Убраны коржи со стойки, —

Сбыту нет им, зачерствелым,

Пряник заперт в шкаф старинный.

«Ну, честной проезжий люд,

Хватим-ка еще настойки!

Что слыхать на свете белом?»

Отвечают с важной миной:

«Что? Живут да хлеб жуют...»

8

Люди в каждом городишке

Взад-вперед снуют жучками

Или же толкутся, стоя

В переулочках кривых.

Кто-нибудь, поймав вестишки

В суетне, в немолчном гаме,

Мчится, как дитя большое,

Высыпать соседям их.

Там, о времени не зная,

Закусить чем свет садятся,

Смерклось – спать идут, ведь надо

Встать с коровою как раз.

Знают лишь от века в крае,

Как молитвенник и святцы:

Если с поля гонят стадо,

Стало быть, уж поздний час...

Вот по уличкам поселка

Поспешает, вам неведом,

Человек, – в нем столько прыти! —

Заработком увлечен,

Мчится он, жужжит, как пчелка...

Если же пуститься следом

И спросить: «Куда бежите?» —

Толком не ответит он...

Да и знать ему нет нужды!

Что имеет он, безвестный,

И чего бы несомненно

Он хотел в своем дому?

Он, вопросов этих чуждый,

Скажет: есть, мол, царь небесный,

Значит, о судьбе вселенной

Печься только лишь ему!..

9

Вот и сумерки настали.

От возов и от скотины

Пыль над шляхом: всё стремится

В нетерпенье ко дворам.

На дверях – замков медали,

Все завалинки – из глины,

Хорошо на них сидится

В тихий час, по вечерам.

Едут люди с сенокоса

Посреди ржаного моря.

Едут – и на всю округу

Песню грусти тянут в лад.

Девушка, откинув косы,

Начинает; парень, вторя,

За руки берет подругу,—

Оба опускают взгляд.

Запевающей деревне

Отзывается вторая;

Две другие поневоле

Пристают; звучна, проста

Песнь – и что ни миг душевней,

И, в раздумие впадая,

Всё внимает ей, доколе

Не сгустится темнота.

Вот зажглись среди равнины

Огоньки – их взор не зорок!

Будто бы во тьме чего-то

Ищут ревностно, без слов.

Вот погасли – до едина —

Керосин, как видно, дорог!

Знать, домишкам спать охота, —

Спите, спите, добрых снов!

10

Подъезжая под местечки,

Видишь кладбище с оградой,

Двор корчемный чуть подале

И аптеку заодно.

Через рвы лежат дощечки,

Коз найдете, если надо,

Молотилку пожелали —

Поезжайте на гумно.

С каждою корчмою здешней

Дружит вывеска из жести,

Зелень крыши, и собаки,

Словно львы, и двор, и сад.

Зреют раньше в нем черешни,

Чем в других садах предместий,

На заборах (помни всякий!)

Гвозди понабиты в ряд.

Но до них какое дело!

Ветви, спелый плод склоняя,

Тычутся в глаза листвою, —

Лезть да рвать – излишний труд!

Нагрузил карманы смело

И подался... Мать честная,

Ведь плодов родится вдвое

В лето будущее тут.

На ступенях и в сторонке,

Ложку ткнув за голенище,

Ожиданием измаян,

Разный кучится народ.

Этот мнет письмо в шапчонке,

Тот со скуки в рюмку свищет, —

Дверь корчмы когда ж хозяин,

Смилостивясь, отопрет?

В день субботнего гулянья

Куст сирени молит жарко:

«Парни, девушки, с собою

Прихватите и меня!»

И, почтя его желанье,

Гроздь за гроздью рвут гурьбою.

Тщетно злобствует корчмарка,

«Жуликов» в окне браня.

А в саду: черешни, дули,

Слива рядом с крутоскулым

Яблоком окраски алой, —

Что захочется, бери!

На поляне виден улей,

Схожий с деревушкой малой;

Пальцем ткни – и грозным гулом

Рой ответит изнутри.

Вишни, тонкие, как трости,

Сплошняком стоят обычно;

Словно индюки, красиво

Надуваются плоды.

Явятся в субботу гости —

И, радушной став на диво,

Их корчмарка самолично

Потчует на все лады.

11

День горит от зноя злого.

Небеса, как губка, сухи.

Щекоча их, в мутной сини

Тучка вялая ползет.

«Боже, как кусают мухи,

Сладу с ними никакого!

Сколько развелось их ныне!» —

Слышны стоны что ни год.

Отобедав, нужно малость

Подремать, – ведь нет спасенья

От свирепых мух, от жара, —

О, как в полдень он тяжел!

Трупом площадь распласталась,

Рты раскрыты, храп, сопенье...

И – на страже у товара —

Дружно вьется пара пчел.

Городишко впал в истому.

Пусты лавки – нет почина...

Мимо них снуют часами

Вихри пыльные одни.

Крамарь^[15] поболтать к другому

Ходит; на ступеньки чинно

Сядут – и клюют носами

В жидкой и сухой тени.

Снится им умалишенный:

В полушубке нараспашку

Одиноко по майдану^[16]

Он проходит вдалеке.

Знойным солнцем обожженный,

Он, как лист, жует рубашку,

Он шатается, как спьяну,

Стиснув камень в кулаке.

От мясной – он к бакалее:

Нюхает сухие кадки;

Задержавшись на пороге,

Из бутылки масло в рот

Льет, дрожа, как в лихорадке.

Крамарь – палкою в злодея,

Угодил он прямо в ноги —

Прочь спешит, хромая, тот.

Как велит обычай старый,

Торг в четверг идет горячий,

В понедельник в лавках бойко

Что ни есть распродают.

Так сменяются базары,

И, друг другу вновь удачи

Пожелав, густой настойкой

Чокаются там и тут.

Нагружают воз за возом

Всякой всячиной занятной

И пускаются из дому.

Вот уж на пути большом

Городок один к другому

Медленным ползет обозом,

Чтобы, заваль сбыв, обратно

Воротиться с барышом.

Но в особенном почете

В том краю благословенном

Конский рынок – за чертою

Сельской или городской.

Маклер с тростью на отлете,

В лапсердаке^[17] неизменном,

Вея блеклой бородою,

Там толчется день-деньской.

Набежит на рынок свора

Забияк – вокруг сначала

Рыщет, разводя руками,

А потом, среди людей

Матерого сцапав вора

И осыпав тумаками,

Вопиет, что опознала

Выкраденных лошадей.

Кони ржут и брызжут пеной,

Свищет кнут – в галоп короткий

Их пускают – ветер-кони!

Вот уж торг заводят там

Немцы – каждый в балахоне

И с подстриженной бородкой.

Вот, сойдясь в цене, степенно

Ударяют по рукам.

В зубы поглядят пытливо

Лошадям – и прочь с базара:

Спрыснуть сделку, рассчитаться

Завернут в шинок тотчас.

«Зверь – вот этот, с красной гривой!

Пегому как раз он пара...»

Вот народ – в шинке, в прохладце,

Глянь, идут и скамьи в пляс.

Обтирая лоб и скулы,

Содовую пьет без счета,

Пьет – и жаждою томится

Продавец. Прищуря взор,

Фыркает: «Тепла водица!»

Пьет сосед, весь мокр от пота,

Прочь отходят балагулы^[18],

Кончив дельный разговор.

12

В путь тряпичники с мешками

Выступают на рассвете.

Тощи, полуголы, босы,

Палки выставя вперед,

Осторожными шажками

Ходят женщины и дети, —

Ворошат они отбросы,

Каждый что-нибудь найдет.

И мешкам пихают в зевы

Всякий хлам рукой проворной,

И мешки, раздувшись важно,

Множатся года и дни;

Без распашки и посева

Так вот и растя упорно,

Ближней фабрикой бумажной

Бредят, грузные, они.

Станет вдруг молва глухая

Всем тряпичникам известна, —

Смотришь, скопом сухопарым

Устремляются сюда:

Пыль клубя, возы с товаром

Тянутся в степи окрестной, —

Словно тучи, распухая,

Их чернеет череда.

В гости из большого мира

Приезжает днем счастливым

Коробейник: он с набором

Колец, брошек без числа.

Блещет на колечке дивом

Синий уголек сапфира,

И люба девичьим взорам

Брошка – медная пчела.

И обступят понемножку

Коробейника в местечке

Девушки из всей округи;

К пальцам толстым наугад

Примерять начнут колечки.

С хламом побегут прислуги:

Тряпку дашь – получишь брошку,

Обменяться каждый рад.

13

Доверху полны подвалы.

Громоздятся на подводах

Горы овощей и хмеля —

С урожаем повезло!

День приходит запоздалый

И – торопится на отдых;

Пробежит еще неделя,

И – развеется тепло.

Ищут в поределых травах

Место теплое утрами

Ребятишки на пригорке, —

Грустно солнце светит им.

В кучи сметены ветрами

Листья... Бедняки, собрав их,

Растирают, курят – горький

И душистый вьется дым.

Освежил рассвет крылечки

И на крыши сбросил иней.

Камышом, листвою прелой

Пахнет в воздухе сыром.

Нет купальщиков на речке,

Лишь кассира встретишь ныне:

Он купаться ходит смело

До морозов – день за днем.

Впрочем, утверждает каждый,

Что детина тот могучий

Тронулся, избави боже...

Прачки – слух идет в селе —

Видели его однажды:

На заре, в мороз трескучий

Лез он в прорубь без одежи —

Было это в феврале.

К вечеру, глядишь, по стеклам

Дождь стучит, косой и колкий;

Свесясь, как мотки шпагата,

Тучи низятся к земле.

И под небосводом блеклым

Ловят, ловят их проселки

И проезжих торовато

Оделяют в мокрой мгле.

Дождь три дня над деревенькой

В ней сухой не сыщешь кочки.

В узких улочках вдоль прясел

Бурный катится поток.

Выставляет кадки, бочки,

Чтоб намокли хорошенько,

Всякий, кто еще не квасил,

Не солил на зимний срок.

В липкой жижице на мили

Потонул простор и хмуро

Возвещает: за ворота

Носу показать не смей!

Так вот лето проводили,

В осень въехав, как в болото,

Этот – неизменной фурой,

Тот – подводою своей.

14

Осень – с грязью непроезжей!

За морозцем – слякоть снова.

Но – бессильные потуги:

Одолеть зима должна!

Вот приходит первоснежье,

Кроя голизну округи,

Словно платом из льняного,

Стираного полотна.

Санный путь пролег в просторе

Так теперь езда другая;

Лошадей лишь тронь – и сани

Заскользят средь белизны.

Бодрствуют пути в тумане,

Будто снег оберегая;

Сани мчатся в снежном море,

Как под парусом челны.

Что с того, что стужей небо,

Долгой и крутой, богато.

За певучим самоваром

Нет ни скуки, ни тоски:

Учатся считать ребята,

И выигрывают с жаром

Козок, слепленных из хлеба,

Друг у Друга старики.

15

Есть в краях свои повсюду

Поджигатели и воры.

Гицель^[19], кем-то подстрекаем,

Наезжает что ни год,

Вот уж бабьи разговоры:

Мол, опять шалят под гаем:

Что ни год честному люду

Досаждает пришлый сброд.

Гицель с будкой обветшалой

Заявляется, кочуя.

Средь базара, спину сгорбя,

Остановится одёр.

Наутек куда попало

Мчатся псы, беду почуя;

Будто в человечьей скорби,

Молят: спрячь, пусти во двор!

Торжествуют мальчуганы, —

До ученья ли ватаге?

Пламенем горят глазенки,

Молотками бьют сердца.

Мастерит ловец арканы,

Детвора наперегонки

Псам вослед летит в отваге,

И веселью нет конца!

Судный день для псов бездомных, —

Не уйти им от расчета:

«Этот смерть обрящет в муке,

Выживет на время тот».

Настигает жертв охота

Даже в уголках укромных.

Лишь аптекарь «на поруки»

Своего щенка берет.

Любопытствуя, в окошки

Утром ранним кинут взгляды:

Никого не приневолишь —

Гицеля простыл и след!

Что ж? Пускай журятся кошки!

Вот так парень – хвастовство лишь!

Псы же сами, думать надо,

Сдохнут через пару лет.

Лишь вдали, где тын понурый,

Шесть худых собак недобро

Оскаляются в канаве,

Обретя судьбу свою.

Лапы вместе, сняты шкуры;

Спят они, нагие ребра

Солнцу знойному подставя, —

Спят и снятся воронью.

16

Лекаря имеет всякий

Городок, и адвоката,

И доносчика... Чуть ветер

Вздует пламя где-то вдруг,

Побежит со звяком ведер

Рой соседей, кинув хаты,

И стекутся вмиг зеваки,

И сомкнут гудящий круг.

Погибают до единой

Лавки... И от дома к дому

Ходит, за грехи наказан,

Погорелец в злой тоске.

На ухо один другому

Шепчет – дескать, видел раз он,

Как поблизости детина

Рыскал с банкою в руке.

«Лишь к зиме набили клети,

Как послал господь невзгоду —

Будь всеведущ, как пророки,

Отвратить беду сумей!»

Этот – как опущен в воду,

Стиснут рот, в морщинах щеки,

Вон из кожи лезут дети,

Утешая матерей.

Полон город женским воем,

Грудь царапает иная,

Черная пришла суббота —

Не смолкают плач и стон.

«Цыц! Мы лавки вновь построим!» —

Причитанья прерывая,

Вдруг выкрикивает кто-то,

Выкрикнул – и сам смущен.

Вот неделя, вот другая,

И Бердичев, франт чванливый,

Заявляется с кредитом:

«Слово честное – залог!»

Он, товар хваля, твердит им:

«Нужно брать, не рассуждая,

Соглашайтесь – и счастливой

Ярмарки пусть даст вам бог!»

Только минул день субботний,

Смотришь, ввозят доски, бревна;

Начинают строить рьяно;

Спор заводят меж собой,

Лая друг на друга, словно

Шавки из-за подворотни:

Место посреди майдана

Хочет захватить любой.

У проселка посвободней.

По примеру городскому,

Скоро весь завален тесом

Он, как грудой мертвых тел.

«Дал бы место хоть колесам, —

Говорит сосед другому. —

Дом возводишь, а сегодня

Погреб строить захотел!»

Ссорятся, приходят к миру:

Вновь продажа, купля снова;

Крышу хочется повыше, —

Ставь на долгие года!

Выстроены по ранжиру,

Свежей краской блещут крыши:

Глянь, к пожару вновь готова

Стройных лавок череда.

17

Не пришла однажды с луга

Лошадь с доброю уздечкой;

Как-то две коровы к сроку

Не вернулись в хлев. И вот

Высыпало всё местечко,

Взволновалась вся округа,—

Поутру идут к «пророку»:

Он лишь, дескать, их найдет.

Годы средь поселков местных

Он кружил, как бесноватый, —

То ль возница, то ль в погоне

За наживою делец.

С юности он завсегдатай

Пестрых ярмарок окрестных;

Все ему знакомы кони

В крае из конца в конец.

Он в хибарке одноногой

Проживает на погосте...

Дни проводит за Гемарой^[20]

И дела вершит старик.

Худ он – кожа лишь да кости,

Заикается немного,

Но любую – жулик старый —

Разрешит загадку вмиг.

Люд он встретит на пороге

С видом грустным, но достойным:

«Что-нибудь стряслось, сыночки?

Подозренье на меня?

Все обследую дороги!»

Можно быть вполне спокойным:

Словеса его до точки

Сбудутся – того же дня.

Но когда малы утраты —

Самовар, часы стенные, —

То к нему ходить бесплодно,

Крест на них поставь тотчас.

«Что тебе еще угодно?» —

Спросит он, к стене прижатый.

«Ты замашки брось дурные», —

Скажет он, прищуря глаз.

Если ж не велит он, нужно

Слушаться его... Из дома

Исчезая беспричинно,

Он к вечерне – тут как тут.

«Дока этот старичина

В лошадях», – толкуют дружно.

«Как букварь, ему знакомо

Это дело», – бает люд.

Пасха – в белом он наряде;

Молится усердно богу;

Бодрствуя, всю ночь Агаду^[21]

Он читает... Верой сыт,

Лишь мацу неделю сряду

Он вкушает понемногу...

Льнут к его окошку, глядя,

Как молитву он творит.

18

Вот средь улицы, на тачке,

Ящик: две на нем бутыли

Ярко-красного сиропа;

День-деньской сидит вдова

На припеке, в вихрях пыли.

Улица – в полдневной спячке,

Нет ни голоса, ни топа,

И хмелеет голова.

Напоказ – в коробке чайной

Жареный миндаль, ириски...

Там всегда найдешь их, глянув,

Цвель на них давно легла.

Грязная водица в миске

Для промытая стаканов,

Кружится клиент случайный —

Захудалая пчела.

Разложив, как на базаре,

Скудный свой товар, почина

Ждет старуха, ковыряя

Пальцами в ушах... Полна

Круглая ее корзина

Всяких семечек до края;

Продает, сама поджаря,

Их стаканами она.

Но с водонапорной будки,

Сверху куполообразной,

Издали доходит спорый,

Бодрый, неуемный гуд.

Днями и ночами (шутки!)

Не стоит ни мига праздно.

Слышно, золотые горы

Там без устали гребут!

Кто же в силах с ней сравниться.

«И в субботу – вот проклятье! —

Отпускает людям воду», —

Слышен вдовий шепот злой.

«Чтоб добра вовек не знать ей,

Боже, чтоб ей развалиться!

Но – несчастьям нет к ней ходу,

Хоть о стенку головой!»

19

Дни за днями, словно миги,

Пролетают бесполезно.

От поездки ошалелый,

Вновь еврей в своем дому.

Вот приходит «китель белый»^[22],

Предлагает он любезно

Расписаться в толстой книге

И дает листок ему.

Он в карман листка не прячет,

Он – к соседу: «Вам понятно?»

Трепеща, супруга вскоре

В дом во всю вбегает прыть,

На щеках алеют пятна...

То – повестка! Должен, значит,

Быть свидетелем он. Горе!

Что он станет говорить?

Но – зовут – идет на зов он,

Ведь шутить нельзя с властями!

Руки за спину, рысцою

В суд спешит он, страх тая.

Возвращается, взволнован

Садом, разными цветами

И ограды высотою —

Здорово живет судья!

«Я б, признаться откровенно,

Продал этот двор обширный,

Поживился б золотыми, —

Только бы господь помог.

Любо торг вести с такими —

Глядь, урвешь кусочек жирный, -

Здесь же скачешь ежедневно,

А в итоге – лишь плевок!»

20

Ждет весна, когда сменить ей

Зиму, полную упорства.

Медленно отходит лето

У проулков на руках.

Осень, в желтое одета,

Лист дерет рукою черствой,

Но светло ее прибытье,

Рады гостье в городках.

Время так проходит тихо,

Как для пчел в степной долине.

Встав с зарей, ушел из дому —

И пропал средь пустырей.

Кровь согрелась – разве лиха

Не хватает молодому!

Что? Со скарбом воз? – С Волыни

Собирается еврей.

И, во все концы открыты,

Ежатся во мгле проселки,

Лежа с тропами в обнимку

Под сырым ее холстом...

И стучат, стучат копыта,

И леса склоняют челки,

Глядя, как бежит сквозь дымку

В мир бескрайний путь с путем.

1918

Перевод Д. Бродского

ЧАТЫРДАГ

ЧАТЫРДАГ

1

Дороги всех широт меня к тебе вели,

И вижу я – твой плащ весь в облачных заплатах.

Отшельник каменный в щетине чащ косматых,

Каких ты ждешь вестей из дальних стран земли?

Тебя благословил, как сына, свод небесный,

Ты бурями крещен и солнечной тоской.

Зачем бугристый лоб ты устремляешь в бездны?

Считаешь ли светил неисчислимый рой?

Скажи, что ты узрел в огромной звездной дали?

Скажи мне, что прочел на голубой скрижали?

Ты солнцем опьянен, о звездочет и маг!

Спешу к тебе, забыв порывы и желанья,

Твой лик мечтателен, твой торс как изваянье,

Твоею тишиной ульюсь я, Чатырдаг!..

2

Дана Алушта в дар тебе, о властелин!

У ног твоих страна, расцвеченная ярко,

Вся в виноградниках и в зелени долин.

Откажешься ли ты от этого подарка?

Макушкой бритою вдали блестит мечеть,

Гвоздями домиков утыканы отроги,

В мечети той мулла, скрестив кривые ноги,

Визгливо силится свои молитвы петь.

Иду к тебе сквозь мир зеленый, беспокойный,

Где овцы на лугах, где кипарисы стройны.

Ты спишь? Не слышишь ты мой осторожный шаг?

Теснятся хижины пред гордым великаном,

Крадется черный лес взлохмаченным цыганом.

Твоей тревогою дышу я, Чатырдаг!..

3

Куда в рассветный час свой отблеск море денет?

Кому подарит луч, раздробленный волной?

К тебе, о Чатырдаг, как лань, бежит прибой

И пеной золотой далекий берег пенит.

Кому в закатный час ты ослепляешь взор,

Олень, украшенный сверкающей короной?

Ты блещешь предо мной, встав из морского лона,

Соленой грудью волн тебя вскормил простор.

По-братски делишь ты с лазурными волнами

Всё золото лучей, всё солнечное пламя

И огненных овец на склонах, на волнах.

Рассветные лучи резвятся, как ягнята.

Шар солнца над водой встает, а в час заката

Заходит за твоей спиной, о Чатырдаг!..

4

На россыпи камней, шлифованных волной,

Купаются в лучах коричневые спины,

Как будто с крутизны комочки влажной глины

На берегу морском рассыпаны тобой.

Колени, голени мелькают в пене белой,

Песок и серый ил на шеях, на боках,

Как будто к твоему подножью, Чатырдаг,

Погибших выбросил прибой осатанелый.

Стальной кольчугою вздымается волна,

Стеклянным колесом прокатится она

И станет ливнем брызг и белоснежной пеной.

Я в центре хаоса, в бушующих волнах,

Как будто в этот бой меня – мечту вселенной -

Ты бросил с высоты, безмолвный Чатырдаг...

5

Шеренги черных волн ползут, как цепи рот,

Ползут, прикрытые бронею мрака черной.

“В атаку!” – ветер взвыл охрипшей медью горна,

И грозные войска бросаются вперед...

Полки седых вояк, густых бород отряды,

Рты искорежены, блестит зубов оскал.

Вздымаясь, катятся хрустальных гор громады

И рушатся, дробясь о грудь прибрежных скал.

А ты, как ночи дух, чернеешь в царстве мрака,

Твой рот окаменел, ты нем, ты глух, однако

Улавливаешь вдруг далекий гул атак,

От века ни пред кем ты не сгибал колени,

Не видишь сверху ты гремящих волн паденье,

Но издали врага ты чуешь, Чатырдаг!

6

Стихия в клочья рвет свой голубой наряд,

Лохмотья сбросила и прыгает с разбега,

Роняет пену с губ, совсем как хлопья снега,

И гонит к берегу стада седых ягнят...

Ты видишь, Чатырдаг, китов безумных стаи,

И львы крылатые ревут у ног твоих.

Здесь море, боевой короною блистая,

Возводит крепости и разрушает их...

Его дыхание, как сто ветров, могуче,

Разверзло пропасти, нагромоздило кручи,

Швыряет на берег большие валуны;

Бездомных каравелл вдали белеют снасти,

Восставшие валы их снова рвут на части,

Не ищет пристани мятежный дух волны...

7

Растратило свой пыл разгневанное море,

Уснуло, откипев; седой простор затих,

Он держит тишину в объятьях голубых,

И нежность светится в его лазурном взоре.

И чайки, словно пух, парят над синевой,

У каждой в клюве нить сверкает золотая,

Тугой клубок лучей распутывает стая,

Он издали похож на остров огневой...

Большой баталии раскаты отзвучали,

Безмолвьем скованы темнеющие дали,

Лишь изредка волны вздымается кулак;

Заката зыбкий мост морская гладь качает,

Но мира эта хлябь ни с кем не заключает,

И гулу вечных битв ты вторишь, Чатырдаг.

8

О море Черное, в безмолвии ночном

Лежишь, приковано к земле цепями штиля;

Утесы над тобой испуганно застыли,

Дороги сходятся, даль осенив крестом…

Лучи седой луны в твоем трепещут взоре,

Как пальцы призрака, ползут из темноты;

Объятья черные раскрыло миру ты,

Никто не вырвется из рук твоих, о море...

Шеренги скал немых глядят в глаза судьбы,

Их лысины блестят, в чернильных пятнах лбы.

Которую из них пожрет пучина прежде?..

И мнятся вопли скал... Здесь места нет надежде.

Дельфины быстрые стремятся ввысь взлететь,

А скалы замерли, страшатся мрак задеть...

9

Стоишь ты, Чатырдаг, высок и горделив,

Как складки мантии, твои спадают склоны,

И взгорья свитою коленопреклоненной

Покорно держат шлейф, у ног твоих застыв...

Лежат перед тобой косматые долины,

Ползут к твоим ногам дороги, как ужи,

Навытяжку стоит вдали Екатерина,

Хоть птичье молоко подаст – лишь прикажи…

Бросают волны соль тебе в глаза, но, скован,

Стоишь недвижно ты... Неужто заколдован?

Или с рожденья слеп и видишь только мрак?..

Слепец, тебе в глаза смеется даль морская,

Твои рабы молчат, глядят в простор, не зная,

Что ты утратил здесь, что ищешь, Чатырдаг.

10

К тебе, о Чатырдаг, крадутся облака,

Их черным бархатом твое чело увито,

Ползут к твоей груди, касаются гранита,

Твоим страданием обмыты их бока...