Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Перец Маркиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Переплавляющая ржавые века.

Мы – молодость страны, мы – в силе и расцвете

И чувствуем себя день ото дня бодрей,

И, стоя на горе в развернутой заре,

Встречаем первое октябрьское столетье!

1929

Перевод О. Колычева

МОСКВА

МОСКВА

Вот я – песчинка средь пустых песков,

Вот я – кремень среди камней пустыни.

Я должен быть таким —

И я таков.

Возьми, мой век,

Сырой восторг мой ныне,

Сырую скорбь, —

Я к зрелости готов.

Твоих законов мудрых

Не страшусь:

Пасть за тебя?

В передней роте буду!

Сломить строптивых?

Сам переломлюсь...

Не первым, так последним —

Я смирюсь,

Но только бы

С тобою быть повсюду!

Всегда с тобою и всегда вперед!

Не с теми,

Кто отстали и забыты!

Мою мятежность

Время пусть ведет

Над безднами

И ввысь через граниты,

Чтоб утвердить ее и закалить

В огне, в ветрах,

Чтобы ножом убойным

Ее земле в нагую грудь всадить,

Чтоб дрогнул мир

В своем движенье стройном.

Чтоб для меня

Разверзлась глубина

И мне раскрылось

Всех начал начало.

– Внимайте все!

Мятежность мне дана,

Но Время непокорную взнуздало.

И в сердцевине мрака,

В тяжкой мгле

Гудящей ночи,

В завываньях влаги

Ныряют купола,

Как с кораблей

Закинутые в темноту морей,

О помощи взывающие фляги.

Чтобы потом в морях,

Через века,

Поймав, их распечатала рука.

Чтоб чей-то глаз

На рукописи старой

Прочел слова,

Что океан глотал:

«Октябрь... «Аврора»...

Выстрелы... Пожары...

Народ настиг...

Обвал... Обвал... Обвал...

Рабы... Приказываем...

...Не желаем...

...Мы... Палачи...

Владыки... Короли...

Безвестных стран... Распаханной земли…

Мы тонем... Погибаем... Погибаем...»

Несутся купола в просторах тьмы,

Как вплавь пустившиеся корчмы,

Где в комнатах табачных и туманных

Огромные бородачи в кафтанах

Бубнят слюняво,

Сдвинув к заду зад:

«Эх ты, сад,

Зеленый сад...»

И у стены, ослепшей от испуга,

Где сумасбродят черные кусты,

Мяучат прокаженные коты,

Луною мусорною облиты,

Скользящие, как вереницы пугал...

И всё-таки Москва —

Она жива!

Она лежит, вознесшись над веками,

Дорогами вцепившись в шар земной —

Горячими, вопящими руками.

Она лежит, как вылущенный мозг

Убитых

Поколений и столетий,

В лучах планет, под строгим взглядом звезд,

И ночь светлей

В ее нетленном свете.

И каждая пылинка и кирпич

Стремятся к небу

И в простор безгранный

Восходят грозно,

Как призывный клич,

Как возглас рога

В полночи туманной.

Когда же Кремль

Хор будущих столетий

Подымет в ночь

Пылающим бичом, —

В пространствах возникает колыханье,

Гранита сдвиг

И плоскостей порханье...

И грани стен, как песенный порыв,

Восходят вверх, и песен хор безгранный

Восходит вверх,

Как омертвелый взрыв,

Как возглас рога

В полночи туманной.

Тогда встают из-под трухи крестов

Чубатый Разин,

Черный Пугачев.

Как фонари,

Зажженные безумьем,

Подняв в ладонях

Головы свои,

Вниз, с Места Лобного,

В чугунном шуме

Цепей,

В запекшихся кусках крови,

По Красной площади

Проходят молча

Тяжелой поступью,

С оглядкой волчьей,

И в Мавзолей спускаются,

И там,

Надрывно двигаясь

В кандальном гуле,

Один у головы,

Другой к ногам —

Становятся в почетном карауле.

1929

Перевод Э. Багрицкого и В. Левика

МУДРОСТЬ МОЕЙ СТРАНЫ

МУДРОСТЬ МОЕЙ СТРАНЫ

(Отрывок)

Законы точные дерзаний и свершений,

Уменье сокрушать преграды на пути

И сквозь лишения, сквозь ужасы крушений

Неудержимо в даль созревшую идти, —

Законы властные, что прошлое попрали

И к солнцу день за днем по новой магистрали

Ведут, благословив, испытанный твой шаг,

Заклятьем каменным звуча в твоих ушах,

О племя дивное, чью душу открывая,

Так сладко, так светло томится мысль живая!

Сухие, желтые, пергаментные груди

Зловещей старины, карги глухонемой,

Я грязью забросал, камнями – груда к груде,

Как падаль, обложил и отравил чумой,

Истыкал, искромсал безжалостно и грубо,

Чтоб не тянулись к ним возжаждавшие губы,

Чтоб, насосавшимся до пьяной тошноты,

От рабства, горечи, недугов, нищеты

Отвыкнуть наконец, впивая жадным взором

Сок солнечных лучей, текущий по просторам.

Мне прошлое мое кивает издалёка,

Грозится и зовет руками бунтарей,

Руками нищеты, руками злого рока,

Руками немощи манит из тьмы ночей...

А я... а я в пути – в просторах, затопленных

Сияньем солнечным, и жребий мой высок.

Что мне до прошлого, до жестов исступленных!

Я опьянен тобой, борьбы багровый сок,

Тобой, премудрый век, чью тайну открывая,

Так сладко, так светло томится мысль живая.

Как бремя, на плечах еще лежит, чернея,

Наследье прошлого, глухих ночей бедлам,

Еще с моих бровей свисают, словно змеи,

Туманы желтые, и тянутся к глазам,

Из глубины веков являются с попреком

Сведенные в дугу и скрюченные роком

Фантомы, и еще, как приглушенный звон,

Я слышу прадедов протяжный, тяжкий стон.

Я правды не таю, но я открою жилы

И выпущу ту кровь, что рабство осквернило.

Теперь душа моя грохочет голосами

Гигантов, яростно стремящихся вперед, —

Нет времени у них, им тесно, и, как пламя,

У каждого теперь горит открытый рот.

Вскипает крови мол от внутреннего жженья,

И в каждой клетке жизнь лепечет, как дитя.

О, сладостная боль вторичного рожденья!

О, сладостный недуг второго бытия!

Я чувствую, как плоть гудит, перегорая,

Я чувствую, что кровь бурлит во мне иная.

Спадают старины пудовые оковы,

Я вырван из тисков удушливого сна,

В глазах – сияние, и горизонты новы,

Громовым вестником душа потрясена,

Заветным молотом – ударом умной стали,

Которую века к деснице приковали...

И, уходящему от мрака и тоски,

Мне радостно в простор тянуться клеткой каждой

И каждым органом, томимым дивной жаждой,

Глотать познания и знанья родники.

Теперь я бодрствую на пограничной страже

Веков. Я для того поставлен, чтоб в упор

Встречаться с вихрями, чтоб не дать силе вражьей

Скрываться до поры. Еще блуждает взор

В просторах, и еще неведома дорога, —

Но, пьяный от надежд, настойчиво и строго

Я буду вдаль шагать – и мне ли не дойти,

Ни разу якоря не бросив на пути,

Когда как следует мое владеет рвенье

Оружьем вековым познанья и терпенья!

И даже если впрямь чудовищно трудна

Задача управлять пятью частями света,

Не зная четырех, – то нечего на это

Пенять и сетовать, на ком лежит вина.

Я чувствую, как плоть становится иною,

Как творческая кровь кипит, гудя и ноя.

О да, родился я с оружием в руках,

Но в день рождения глаза мне завязали,

Чтоб видеть я не мог той смертоносной стали,

Которую держу, внушая тайный страх.

Восторгов собственных и собственных печалей

Я сбросил мелкий груз – и вот в груди моей,

Как старое вино в объемистом подвале,

Густое, терпкое, час от часу грозней,

Всемирный бродит груз – всемирные невзгоды,

Настороженные, гонимые народы

Друг к другу тянутся, скликаются во мне.

О, ныне в первый раз я углубляюсь не

В пределы одного народа, а в священный,

В огромный материк народов всей вселенной.

Мой путь, моя судьба, мои дела – до гроба

С судьбой и жизнями рабов соплетены,

За каждого из них моя пылает злоба,

За каждого из них меня изводят сны.

И если я не раб, и если радость ныне

Меня пресытила, то горечью полыни

В меня вливается мучительная скорбь

О рикшах загнанных, об индусах, зажатых

В железные тиски, покорно гнущих горб,

О неграх, вздернутых судами Линча в Штатах.

Законы точные дерзаний и свершений,

Уменье сокрушать преграды на пути

И сквозь лишения, сквозь ужасы крушений

Неудержимо в даль созревшую идти, —

Законы властные, что прошлое попрали

И к солнцу день за днем по новой магистрали

Ведут, благословив, испытанный твой шаг,

Заклятьем каменным звуча в твоих ушах,

О племя мудрое, чью душу открывая,

Так сладко, так светло томится мысль живая!

1929

Перевод Д. Бродского

КОМСОМОЛУ

КОМСОМОЛУ

Как налит сладостью и соками гранат,

Как весла сращены с обхватами уключин,

Так – в подвигах своих упорен и крылат —

Ты с мужеством и славой неразлучен.

В них блеск оружия, готового к борьбе,

Свободный дух, завещанный отцами;

Победою они присуждены тебе,

Как родина тебе присуждена боями.

Бесстрашно шли мужи под знойную картечь,

И мужественно гнев вынашивали жены,

Не избегая смертоносных встреч

В полуночи, предгрозьем заряженной.

Но, колыбель твою снастями укрепя,

Тугие паруса над ней раскинул Ленин

И в рейс невиданный напутствовал тебя

Бушующим своим сердцебиеньем.

Оно вещало всем, что молодой побег

И градоносные не поглотили смерчи,

И сердце мудрое он передал тебе,

Чтоб ты сквозь вихри лет пронес его в бессмертье.

Он, как судьба, прошел сквозь канонадный гул,

Спокойствие храня и в бешенстве сражений,

В тебя он мужество свое вдохнул,

И жизнелюбие, и жажду завершений.

Чтоб не легла и ночь преградой пред тобой

И день не обольстил слепящими лучами,

И если грянет бой – да будет бой!

И пламя ли блеснет – да будет пламя!

1931

Перевод Л. Руст

ВОПЛОЩЕНИЕ

ВОПЛОЩЕНИЕ

Другу моему – Э. Лазебниковой ^[10]

И камню, может статься, нелегко,

Когда его резец жестокий режет...

Быть может, отзвуком на стон его, на скрежет,

На срезах изрубцованных его

Исторгнется из тьмы и выявится в свете

Слепая клинопись тысячелетий...

Быть может, болью скрытою своей

Исходит дерево, когда, влекомы к сини,

Под натиском весны бушуют в древесине

И раздирают ствол зародыши ветвей.

Но только нам, владыкам из владык,

Наследникам времен и поколений,

Дано постичь материи язык

И мудрые законы воплощений.

Быть может, плачет глина в тишине,

Пока ваятель бьется над замесом

И плоть аморфную то сплющивает прессом,

То вновь калит на медленном огне...

Но только нам, единственным из всех,

Питомцам бурь и песнопевцам штормов,

Дано осмыслить боль и сдвиги ветхих вех,

И выплеск вещества сквозь косный панцирь формы.

Не мерим чисел мы и времени не числим,

Как счета им стрела в полете не ведет.

Как ей на тетиву закрыт обратный лет,

Так нам возврат к исходным дням немыслим.

Уж даль распахнута. И, ею окрылись,

Нам стелют вихри путь по судьбам, по годинам...

Мы смотрим в прошлое лишь в помысле едином:

Не для того, чтоб с ним свою упрочить связь,

А чтоб в грядущее стремительней войти нам.

Да, может быть, и камень терпит боль,

Когда его резец жестокий режет...

И только нам доверено судьбой,

И только мы единственные в силе

На стыке тьмы и светоносных зорь

Прославить и осмыслить скорбь

И в воплях, в скрежете, в стенаньях укоризны

Расслышать первый вскрик рождающейся жизни.

1932

Перевод Л. Руст

«И те, чья жизнь – остылый прах и пепел…»

* * *

И те, чья жизнь – остылый прах и пепел,

И те, чей пепел – жадное рожденье, —

Вы все, как кровь, рокочете во мне,

Вы все, вы все растете из меня

И упадаете с меня плодами...

Но поступи вовек не изменю, —

Что силы есть гони вперед, погонщик!

Не развалюсь в прохладе у колодца,

Покуда прах не провожу в закат,

Рожденное не вознесу в зарю...

О время перечеркнутое! Вы,

Распутья перечеркнутые, словно

Утопленники, в памяти туманной

Всплывающие! Тщетно раздвоялось

На вас мое единственное сердце,

Затем, что в обе стороны струиться

Река заведомо не в силах... Путь

Един, как сердце и как боль, затем, что

Закат – преддверье пламенной зари!

Я возложил тебя на рамена,

О век!

Я препоясался тобою,

Как каменным широким кушаком.

Огромной крутизной встает дорога,

И должен я взобраться на нее.

Сквозь вой ветров, сквозь снеговые крутни

Я подымаюсь... Многие погибнут

Среди сугробов. Многие сорвутся...

Я слышу хряск суставов и костей,

Я слышу вопли падающих в бездну.

Вы все, как кровь, рокочете во мне,

Вы все, вы все растете из меня

И упадаете с меня плодами...

Так бейся, сердце, за обоих. Бейся

Для тех, которых я навек отринул,

Для тех, которым дружбы дал обет, —

Ты быть должно гробницей и купелью.

Встает дорога дикой крутизной.

Сквозь вой ветров, сквозь снеговые круты

Вперед, мое единственное сердце!

Один есть путь, ведущий и приведший!

Но долг последний должен я отдать

Покойнику – закрыть ему глаза,

От света отделить и, на вершину

Взнеся останки бренные, достойный

Ему воздвигнуть памятник в веках —

И возложить на памятник, как меч

На ту могилу, где почиет воин,

Его пустую продранную торбу, —

Затем, что с этой торбой за плечами

Шел сквозь века и множился народ.

1932

Перевод Д. Бродского

«О небо!..»

* * *

О небо!

О земля!

Отцы-бородачи

И деды дряхлые!

Ваш сонм сидит печален,

Как древние пророки у развалин,

Над грудами тряпья сидит в глухой ночи,

Убогие лотки, как Библию, листая.

Уже на путь людской

Не ляжет ваша тень.

Как с бочек обручи, отскакивает день

За днем от вас навек —

И бродит ночь пустая.

Облезлой мордою, вся в копоти, пьяна,

Суббота чешется о переплет окна.

Сгибайтесь, торгаши!

Цыган, быть может, днями

Объявится – с шатром, иссохшим, как репье,

Серьгой из олова уплатит за тряпье,

Украсит пальцы вам жестяными перстнями.

Чего еще теперь

Вам нужно на земле?

Что за печаль гнетет

Вас на путях поныне?

Нет, больше вы меня не ждите в черной мгле!

Для вас – теперь и впредь —

Меня нет и в помине.

1932

Перевод Д. Бродского

ПРОДОЛЖЕНИЕ

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Не гладиатором в тавернах Афродиты,

Не в черной гущине бурьяна и волчцов,

Где в груду свалены для воронов и псов

Казненные рабы, пираты и бандиты,

Но на Везувии – в сияющей выси —

Свой гнев, свою мечту и жажду вознеси.

Засядь на крутизнах, направленных к восходу,

Фракиец, и, ветра созвав там на собор,

Сенату возвести и миру обнародуй

С надменным Цезарем возобновленный спор!

Минуя мраморный и медный Капитолий,

Минуя портики Помпеи, где, горды,

Текли манипулы, сомкнув свои ряды,

Под крыльями орлов, предвестников неволи,

Сквозь виноградники, спаленные дотла,

Сквозь придорожные несметные могилы,

Сквозь мертвые века, событья и дела, —

Кометой пронеслись живой, огненнокрылой,

Походы грозные и подвиги твои, —

Взойди ж – и с Цезарем борьбу возобнови!

Из плеч твоих, Спартак, разрубленных, играя,

Как ключ, ударивший из каменных пластов,

Сквозь хаос боевой бежала кровь живая;

Бежала, яростный расплескивая зов,

И опаляла кровь багряными волнами

Пески и валуны, въедаясь в них, как яд, —

Песчинка средь песков, валун меж валунами

Воспоминание о ней еще хранят, —

Сгущаясь в облака, струя сквозь Тибр и Сену

В Неву, в широкий Днепр пылающую пену...

В твоем отечестве – затменье... Как тюрьма,

В полях – из края в край – распластанная тьма.

К Везувию, Спартак! Вовеки не впадала

Заоблачная высь в безвыходную тьму!

Там – властвует лазурь, там – огненные шквалы

Кружат над кратером в торжественном дыму...

Засядь на крутизнах, направленных к восходу,

Фракиец, и, созвав созвездья на собор,

Сенату возвести и миру обнародуй

С надменным Цезарем возобновленный спор!

Его узнаешь ты не по морщинам тоги,

Не по бряцанию короткого меча, —

Рубаха черная на Цезаре, и строгий,

Надменно-белый крест глядит с его плеча, —

Чудовищную тень отбрасывают плечи,

И вся страна во тьме, бескрайней и глухой.

Но под Сицилией уже заводят речи

Сигнальные костры, уж факельный прибой

Из Каталонии спешит к тебе сурово...

Взойди же и вещай: твое да слышат слово!

То наши небеса, то наша твердь, наш Рим,

И солнечный огонь, и звездный блеск нетленный,

Всё ярче наш восход над мраком мировым, —

Уж наша родина – шестая часть вселенной,

За нею тянутся и остальные пять!

Уж нашей поступью любая бредит пядь

Земли, – за каждый след, оттиснутый стопою,

За каждый наш кирпич, коль грянет вызов к бою,

Ощерятся леса, стряхнув с ветвей листвьё,

Сбегутся кряжи гор – и станут под ружье.

Вот мир перед тобой – от края и до края,

В нем наша ненависть и наша скорбь глухая.

Он вновь рождается, огромный, огневой,

И вновь – из наших рук – приемлет облик свой!

Теперь вселенная, потрепанная шквалом,

Измученная, спит; в затишье небывалом

Равнины и холмы, как море пред грозой,

А наш резерв стальной – не пастухи-номады,

Не темных батраков нестройные отряды,

Вооруженные дубиной и косой...

Мы возвращаемся с любовью к нашим будням,

Мы ртами жаркими к руинам припадем,

Заводы и поля фанфарами разбудим

И с плачем выплещем в просторе молодом

Столетья скорбные насилий и обмана;

И в час, когда пути из наших рук взойдут,

И в час, когда ветра, натужась, раздадут

Пред нами кругозор – ограду из тумана, —

Мы на могильники укажем, чей редут

Превыше снежных Альп, обширней океана.

Вот мир, начерченный на наших спинах! Вот —

Обремененные в столетьях, как поклажей,

Кровоподтеками материков и вод,

Рубцами рубежей и швами горных кряжей!

В них вражеский свинец переплавлялся в гнев,

Зарницами из ран хлестал, осатанев...

Вглядись и опознай живую карту мира —

Столетьями борьбы начертана она,

Прочти огромные, как время, письмена,

Что вывели копье, булыжник и секира!

Без устали в нее вникали мы стократ,

Когда, враждебные осиливая мили

От гималайских льдов до буковых Карпат,

Сквозь пламя и сквозь тьму победный марш стремили, —

В торжественном пути – с восхода на заход —

Созвездьями взошли республики свобод,

Мы сопрягли хребты с хребтами воедино,

На тучи, на ветра свою простерли власть —

Где надобно, у нас раскинулась долина,

Где надобно, в лазурь вершина вознеслась!

С Эльбрусовой главы мы высмотрели тропы

Свинцовым сумраком затопленной Европы,

Мы видели Стамбул с заоблачной Яйлы;

К лазурной вышине, на снежные валы

Всходили мы – принять привет от всей вселенной

И передать ей страсть Москвы, и от нее,

Нетленной, мудрости набраться вдохновенной,

И стаи туч над ней вспугнуть, как воронье,

И медным грохотом фанфарного прибоя

Призвать к последнему, решительному бою.

Торжествовать со всей вселенной заодно!

Привить себя, как плод, пяти частям вселенной,

И влить в них нашу кровь хмельную, как вино,

И наше рвение, и влить в них пыл священный,

Вскормленный в тайниках чудовищных ночей,

Где пламя изо ртов рвалось, как из печей,

Где безднами сердца свой голод утоляли

И миллионы глаз созвездьями цвели,

В мир семя заронив, из синих далей в дали —

От жаждущих небес до жаждущей земли.

Закончен первый бой, затишье наступило,

И для последних битв мы накопляем силы:

Войска – на отдыхе, в движенье, на постах.

Мы наше торжество явили всей вселенной, —

Впервые вырвали из векового плена,

Оно колышется на нивах и в садах.

Уже перед тобой – не пастухи-номады,

Не темных батраков нестройные отряды, —

Взойди – увидишь их в просторах мировых.

Взойди, прислушайся – и ты услышишь их!

Узнай же первенцев, замученных тобою,

Застреленных у стен, в дыму, в тревоге боя,

Припомни и сочти, коль хватит силы счесть.

Вот – пробужденные – они идут, как тучи,

Их взоры и сердца – суровы и могучи,

Горящие уста гласят за вестью весть, —

С восхода на заход, сквозь гул и гром железа,

Идут, упорные, глася победный час.

Нет, не умножатся могилы Пер-Лашеза,

Могилу первую мы выроем для вас!

Мы всякого судью с презреньем отметаем,

Нас обвинения и кары не смутят, —

Нам время судия, и, праведны стократ,

Мы пламенно идем навстречу вражьим стаям;

Нам больше не знавать застенков и оков.

Мы на весы кладем свинцовый груз веков,

И мощь рассудит нас, рассудит нас терпенье,

Рассудит истина; снарядам никаким

Не превратить нас в прах, не превратить нас в дым, —

Отныне будем мы владыками сражений!

1932

Перевод Д. Бродского

«Встречая ночь…»

* * *

Встречая ночь,

В одежды скорби кутаются дали.

Эй, призраки базаров, сгиньте прочь,

Вернув кладбищу прах изъеденной морали!

И ваши имена, чья древность – напоказ,

С себя сорвите вместе с головами, —

Мне нечего наследовать у вас,

Вам – завещать идущему за вами.

О круглая земля! Страданием казнима,

Варшава ли, Нью-Йорк – во всех приделах света –

От Вильны и Москвы до Иерусалима,

Как старые камеи, носишь гетто!

1932

Перевод В. Слуцкого

«Ночь надвигается. Просторы синевы…»

* * *

Ночь надвигается. Просторы синевы

Уже становятся и немощны, и нищи.

Несите, призраки базаров, на кладбище

Останки истины, прожившейся вдовы!

Старинные свои забудьте имена,

Сорвите маски с лиц, скопцы и маниаки:

Мне нечего от вас наследовать во мраке,

Вам нечего приять во мраке от меня!

О, круглая земля!

В тоске невыразимой

Ты гетто на себе, как темную камею,

От Франкфурта несешь до Иерусалима,

От Иродовых дней до дня Варфоломея.

1932

Перевод Д. Бродского

«Древней надгробных плит обугленные лица!..»

* * *

Древней надгробных плит обугленные лица!

Еще вы бродите средь звездной синевы,

Как средь навозных ям; еще ваш вечер длится, —

Схоластику, как кость, еще грызете вы!

Не выше ворона ваш хилый ум взлетает,

Как ворон, смрадную раскапывает гниль.

Еще раз и еще, юродивая стая,

Цветистой формулой Каббалы щегольни!

Уже царить в сердцах развалины не властны.

Грошовой истине сетей не разостлать.

Нарежьте же ее, софисты и схоласты,

Насытьте ею плоть, сгоревшую дотла!

1932

Перевод Д. Бродского

ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЕ

ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЕ

1

И день и ночь в раздумье оснежённом

Всё ждет тайга, когда броней экспресс

Загромыхает гулко по уклонам,

Багровый дым держа наперевес.

И, прижимаясь к небесам морозным,

Тоскуют дни и ночи напролет

По сменам зорь, по циферблатам звездным

Громады гор, закованные в лед.

И тишина прозрачная такая,

Что слышно за версту хрустение сучков,

Когда, подстреленный, в чащобу, спотыкаясь,

Уходит зверь унять струящуюся кровь.

Но к исступленному составу вихрем рвется

В тоске, вскормленной сопками, тайга,

Когда он медным горлом разревется

И дым прощальный бросит на снега.

Она манит красой пестрополосой,

Камку и бархат мечет под колеса

И вьюгами гудит средь пустырей:

«Экспрессы, возвращайтесь поскорей,

Чтоб вызволить меня из дремы хмурой

И первозданность соскрести с меня».

Расперты мощью берега Амура,

Он продвигается упорней день от дня

К золотокованым подножиям Хингана.

«Не мешкайте в путях,

Ждут горы-великаны.

Густейший мед – в набухнувших грудях,

Звончайшим золотом расперты жилы.

Есть у меня родник:

Кто, сумрачный и хилый,

К нему хоть раз приник,

Тому чудесное дарует исцеленье, —

Ужели только страждущих оленей

Целить ему назначено вовек?»

2

К трясине облако нисходит золотое

И окунается в зеленые настои;

Туманы ржавые кочуют вдоль озер,

Толчется мошкара над буйною осокой.

Но солнце в небесах вздымается высоко,

Стеклом расплавленным струится кругозор.

Кружитесь, ветры!

Солнце, полыхай!

Дыханьем жги, мороз, морщинистые лица,

Вливай нам силу в грудь, пылающий мороз!

Идет к тебе, тайга, народ омолодиться,

Идет разворошить тебя из края в край,

Исполненный надежд и рвенья;

Он тоже внял движенью звезд,

Божественной премудрости оленей:

С высоко поднятою головой

Идет к тебе, тайга, громадой боевой, —

Не по глухим тропам

В неведомые дали

Бредет, тая печаль и страх, —

Но в пламенных,

Но в бурных поездах

Он по Сибирской мчится магистрали.

3

Здесь в голову мороз кидается, как брага,

Вливает в жилы крепость и отвагу,

На сотни миль простертые снега

Здесь наготой сияют человечьей.

Так радостно ступает здесь нога.

И дерево древнейшее на плечи

Здесь хочется взвалить и понести в простор,

И встать могучей сопкой у границы,

И недругу бросать в упор:

«Взгляни на кряж, что в далях громоздится,

Он в тучи врос гранитной головой,

Из края в край раскинулся, могучий.

Ты видишь ли его издалека?

Он еще выше встанет, грозовой,

Взойдет еще неодолимей,

Когда врага протянется рука

Хоть к малому клочку земли родимой».

1935

Перевод Д. Бродского

БАЛЛАДА О ДВУХ БРАТЬЯХ

БАЛЛАДА О ДВУХ БРАТЬЯХ

Росли, как колосья, два брата родных.

Страна, как мать, воспитала их.

Дала им моря и вершины гор,

Простор полей и таежный простор.

И на поле, солнцу подставив лицо,

Один отливал золотое кольцо.

Работал в жарынь, работал в мороз, —

Любил и берег свой зеленый колхоз.

Любовью к стране своей гордой богат,

Границу стеречь ушел его брат,

Чтоб Родину милую – матерь свою —

И в мире беречь, и в кровавом бою.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Верен глаз, и надежна рука.

Любовь к стране своей трижды крепка.

Не время веселью, не время сну.

Трижды почётно беречь страну.

Верен глаз, и надежна рука.

Трижды разбить и отбросить врага!

Сладостна ночь, радостен день.

Чья это стелется черная тень?

Мчатся армейцы в рассветной мгле.

Доверен им мир и покой на земле.

И ради покоя всегда трезва

Винтовка солдатская и голова...

Ночь раскололась. Эхо вдали.

Восемь бандитов рубеж перешли.

Радостен день, сладостна ночь.

Надо стране родимой помочь!

Скорей в погоню! Открыть огонь!..

Встал на дыбы испуганный конь.

Солдат пришпорил, помчался вперед.

Он целую банду на мушку берет.

Он мать защищает – землю свою.

Он выстоит, сын. Не струсит в бою.

Упали двое. Троим конец...

Но ранен смертельно отважный боец.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А брату – от ветра о брате узнать.

Брат глянет на землю – не плачет ли мать.

Отец его – Ленинский комсомол...

Собрался брат, на границу ушел.

День за днем, за вокзалом вокзал...

И брат командиру заставы сказал:

«Брат умер. Возьмите в солдаты меня!

Дайте винтовку мне, дайте коня.

Пойду я в дозор пограничный – туда,

Где брат мой глаза закрыл навсегда.

Я брата сменю в солдатском седле».

Много братьев на нашей земле!

1935

Перевод Д. Маркиша

ИСПАНИЯ

ИСПАНИЯ

Вернулся я к тебе из дальней стороны,

Нарушил я обет и память предков предал.

Здесь, на твоей земле, разорены

Могилы древние, кладбища наших дедов.

Лежат останки их среди могил бойцов,

Здесь пронеслись бои, столетний плен развеяв,

А мне не воскресить забытый прах отцов —

Гонимых из страны в страну евреев.

Они покорно шли, как гурт овец в загон,

Шли, страхом скованы, кляня свое бессилье,

Под лязг и звон секир, под колокольный звон

Шли в тюрьмы Кордовы и на костры Севильи.

Над головой твоей опять занесены

Орудья палачей – куда страшней секиры.

Пришел я из Москвы, из дальней стороны,

Пришел как брат, не как изгнанник сирый.

Я вновь свою судьбу теперь связал с тобой,

Когда ты стонешь, кровью истекая.

Несу тебе любовь и опыт боевой

Из вольного, прославленного края.

Проснулась ты в годину мук и бед,

Чтоб вольность отстоять в горниле испытаний.

Да сменит звон меча бряцанье кастаньет

И яркой молнией разящий меч твой станет!

Европа вся в дыму, огнем озарена,

Вся кровью залита, а над тобою ныне

Уже занесены, несчастная страна,

Крест Гитлера, секира Муссолини.

Они разносят по земле чуму,

Хотят, чтоб землю трупы заражали,

Летят, как злые демоны в дыму,

Над пеплом городов, над грудами развалин.

Они несут предательство и страх,

Бесправье и разбой, расстрелы, бомбы, пламя,

Они живое всё сжигают на кострах,

И путь их вымощен повсюду черепами.

Но мужество твое, оно всегда с тобой,

С тобою вера твердая в победу.

В Мадриде каждый камень рвется в бой,

Готовы к бою хижины Толедо.

Путь боем озарен, и чувствуют сердца:

Звучит разрывов гром, звучит атаки топот,

Как эхо выстрелов у Зимнего дворца,

Как громовой повтор атак у Перекопа.

Твой путь, твоя судьба, как горы, высоки,

От поступи твоей вскипают волны моря.

И дети в бой идут, и старики,

Чтоб отстоять твои поля и взгорья.

Светла твоя душа и помыслы чисты,

И звонко бьется сердце молодое.

Не хочешь быть женою труса ты,

Ты знаешь: лучше стать вдовой героя!

Не плачет о погибшем друге друг,

Сын об отце убитом, брат о брате, —

Берут оружье из холодных рук,

А губы шепчут клятву о расплате.

Повсюду, как гурты растерзанных овец,

Деревни мертвые лежат в крови и гари,

Любой булыжник рвется, как боец,

По вражеской броне, по свастике ударить.

За всех детей, погубленных врагом,

За брызги крови на листве и травах

Пусть грянет, как обвал, обрушится, как гром,

Народный правый суд и гнев народа правый!

Здесь прошлое мое – среди могил бойцов,

Здесь пронеслись бои, столетний сон развеяв,

И мне не воскресить забытый прах отцов —

Гонимых из страны в страну евреев.

Тех, что покорно шли, как гурт овец в загон,

Шли, страхом скованы, кляня свое бессилье,

Под лязг и звон секир, под колокольный звон

Шли в тюрьмы Кордовы и на костры Севильи.

Я вновь свою судьбу теперь связал с тобой,

Когда ты стонешь, кровью истекая.

Несу тебе любовь и опыт боевой

Из вольного, прославленного края.

Как на вершинах пиренейских снег,

Сынов и дочерей твоих не меркнет слава.

Верней оружья не было и нет,

Чем твердость, мужество, чем гнев народа правый!

1936

Перевод А. Ревича

ТОРЕАДОР

ТОРЕАДОР

Взмахни своим плащом, тореадор, и в бой!

Гул над трибунами – волненья верный признак...

Сегодня ведь не бык стоит перед тобой,

А инквизиции зловещий черный призрак.

Ворота древние истерзанной страны

Распахнуты. Поля полны не плачем – стоном.

Крестом кровавым все в стране осенены -

Так проповедует епископ миллионам.

Темно на улицах. Но нет, не спит Мадрид!

Там пули люди льют, готов там к бою каждый...

Пусть не нарушится там песни четкий ритм,

Пусть мужество бойцов учетверится дважды!

Твоя любимая сейчас в огне, в бою...

И гулом изошли гор обожженных грани.

Твоя любимая, обняв страну свою,

Бинтует знаменем дымящиеся раны.

Так обнажи свой меч! Пусть вспорет он простор!

Пусть вспыхнет горизонт, разорванный тобою...

Так плащ пурпурный свой взметни, тореадор,

И пусть он взмоет ввысь, как знамя боевое!

1936

Перевод Д. Маркиша

ШОТА РУСТАВЕЛИ

ШОТА РУСТАВЕЛИ

На пергаменте лазури,

испещренной блеском молний,

Встали строфы, как законы,

обращенные в века,

И в прозрачности извечной,

в неразгаданном безмолвье

Эту летопись хранили

кряжи гор и облака.

Как зеленые кувшины,

поднимались кипарисы,

Упоенные виденьем,

влагой песен налиты,

И скользили меж утесов

в ослепительные выси

Благородные порывы,

вдохновенные мечты.

Словно цитрусы и пальмы,

месх безвестный из Рустави,

Насадил ты эти песни

среди гор своих родных,

И сегодня, Руставели,

мы поем тебя и славим

На наречьях возрожденных

расцветающей страны.

Сколько дивных и глубоких

афоризмов стародавних

Людям ты послал на крыльях

освежающих ветров!

Мудрость древнего Востока

вдохновенно сплетена в них

С духом вольности и правды

лучших Запада сынов.

В благородных славных братьях —

в Автандиле, в Тариэле —

Дружбу братскую народов

ты торжественно воспел,

И живет в народе память

о великом Руставели,

И века и поколенья

не забудут о тебе.

В озаренные просторы,

к величавой звездной славе

Имена певцов бессмертных

горделиво вознеслись.

Как о Пушкине и Данте,

так о месхе из Рустави

Нам рассказывает ныне

торжествующая жизнь.

На пергаменте лазури,

испещренной блеском молний,

Встали строфы и законы,

обращенные в века,

И в прозрачности извечной,

в неразгаданном безмолвье

Эту летопись хранили

кряжи гор и облака.

25 декабря 1937 Тбилиси

Перевод С. Левмана

ЛЕНИН

ЛЕНИН

Придет одно и сменится другим,

Уходят поколения навеки,

Но никогда народ не разлучался с ним,

Как с морем никогда не расставались реки.

То слово, что, взлетев с броневика,

Над миром, как набат, когда-то прозвучало,

Еще живет в сердцах и будет жить века —

Одержанных побед великое начало.

На строгий монумент, чей сумрачный гранит

Хранит его черты, порывистость движений,

Народ воспрянувший не с горестью глядит,

А с гордостью – мы с ним в труде, в дыму

сражений.

Народ его мечты взрастил, как семена,

И сердце уберег, его заветам внемля.