Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Перец Маркиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Мелькают облака, как птиц полночных крылья,

Как соглядатаи, они ползут с высот;

Их перья черные твой голый торс покрыли,—

Уходит туча прочь, а новая ползет.

И ты растешь, растешь, одетый в покрывало,

Уже стираются все грани, все начала,

Ты, словно перьями утыканный, распух.

Ты в оперенье скал сидишь, как филин старый,

О каменный чабан, мертвы твои отары, —

К тебе ползет из бездн могильный тяжкий дух...

11

Ключи поют хвалу тебе, о Чатырдаг,

На виноградниках они журчат, в садах,

Руками влажными твое лаская тело:

“Пришли мы напоить твой мир, твои сады,

Где гибкая лоза от жажды помертвела;

Нас каждый персик ждет, к нам тянутся несмело

Все стебельки твои, все грядки, все плоды...

Босые девушки, как лани молодые,

Омоют в сумерки свои тела нагие,

Руками смуглыми любимых обовьют”.

В ночных садах – покой, дневной закончен труд.

Ты спишь, и родники не нарушают дрему,

Прибою внемлешь ты, далекому, глухому...

12

И к виноградникам крадутся родники —

Тобой плененные серебряные девы,

Касаясь лунных струн, поют свои напевы,

Целуя тонкие побеги и ростки...

И струи, прыгая, играют на кимвалах,

Стремится каждая к растенью своему,

Рассказывая быль о тех подземных залах,

В твоем, о Чатырдаг, таинственном дому.

В твоей груди сокрыт пьянящий чудо-камень,

И он недостижим, он под семью замками.

Но пленницы твои крадутся наугад,

И, усыпив тебя своим певучим звоном,

Живящей влагою бегут к долинам сонным,

Где бледны персики, где зелен виноград...

13

Тебе, о Чатырдаг, высь соткала повязку,

Священную чалму из девственных снегов,

И седина твоих заснеженных висков

Рассказывает нам времен далеких сказку...

Дробится яркий луч на белизне твоей,

Здесь ветры сходятся над каменистым склоном,

Им этот мир знаком с его начальных дней,

И торс твой закален дыханьем их студеным...

Безмолвный Чатырдаг, над головой твоей

Те ветры празднуют вселенной юбилей

И чащу всех тревог за вечность подымают,

Беседуют о том, как первый луч возник,

О том, как родился из моря материк,

И каждый из ветров о чем-то вспоминает...

14

И вот свои войска остановило море,

Отряды грозных волн сковало немотой,

Смолою черною им залил рты покой, —

И слышно в тишине: о прошлом ветры спорят…

Нам ветры говорят, как пахнет плоть долин,

Как пламя, затвердев, грядою горной стало.

Здесь каждая скала торчит куском металла —

Ползучей зеленью обвитый исполин...

А море, как всегда, лежит котлом бездонным,

И, как всегда, кипит под солнцем раскаленным,

И, обнажив клыки, на штурм земли идет;

Ни с кем не знается оно, глядит угрюмо,

Не хочет никому свои доверить думы,

Лишь пенистым волнам – хребтам бегущих вод.

15

На лбу твоем видны соленых брызг следы,

Они – как оспины на коже виноградной:

Седой простор морской – твой недруг беспощадный

Грозит, о Чатырдаг, убить твои сады.

На вотчину твою, прозрачный шлейф раскинув,

Жестокий свой налет свершает саранча,

Тебя сжигает жар полдневного луча,

И вгрызлись ящерки под ногти исполину…

Размотанный тюрбан на голове твоей,

И виноградники на рубище полей

Пришиты стежками, как свежие заплаты;

Побеги гибкие испепеляет враг,

Твои рабы молчат, как будто виноваты,

Как будто им грозит твой суд, о Чатырдаг!..

16

ИЗ АЛУШТЫ В ГУРЗУФ

1

Как вехи на пути – массивы цепи горной,

Толпится стадо гор кудрявой барантой,

Спускаясь к берегу, бредет на водопой,

А в воду не идет – страшится глуби черной.

Но как сюда попал гранитный носорог? —

Он пьет, припав к воде, и ноздри раздувает,

Посеребрен луной его округлый бок,

Одетый мглой Гурзуф с его хребта свисает.

Тропинки вдаль ведут, шагает пешеход,

И юный кипарис, недвижный, полусонный,

Целует облако в голубизне бездонной;

Фасады белые бегут за поворот, —

Их кто-то разбросал на всем пути далеком,

Чтоб снова не попасть в Алушту ненароком…

2

Но позади Гурзуф – уже в семи верстах,

Навстречу нам – хребты, зеленой чащи полог

И цифры черные на верстовых столбах,

Шесть верст проехать нам – и Ялта: путь

недолог…

Еще две-три версты – и кончился подъем,

Теперь, дружок, держись – покатимся с откоса;

Повозка дребезжит, внизу гремят колеса,

И оглушает нас порожних ведер гром...

И снова поворот. Шарахаются кони.

Навстречу вынырнул шальной автомобиль,

Он мимо пролетел, подняв завесой пыль,

И прячем лица мы за пыльный тент, в ладони,

Дорожной пыли шлейф взметнулся и повис.

И вновь берем подъем, и вновь съезжаем вниз.

17

СИМЕИЗ

Тиха морская даль, одета грустью сизой,

У ног утесов спит стальная гладь воды;

Ей снятся груды лун и скал седых ряды,

Прикрывшие собой молчанье Симеиза...

Как замки, над водой утесов строй навис,

Русалки здесь живут, а там – жилье дракона;

И ночью чудится, как из морского лона

Тайком на бережок выходит Симеиз...

Устало море, спит, а полночь голубая

Над ним склоняется, как нянька, обнимая,

И чутко слушает немую глубину...

Но, сбросив лунный сон, ворчун очнулся старый

И просит, засверкав, чтоб ночи темной чары

Вернули Симеиз в подводную страну...

18

КУРБАН-БАЙРАМ

На берег сумрачный, ворча, волна плеснула —

Вот так бросается к телеге волкодав.

Сняв бубенцы с коней и четки в руки взяв,

Татары шепчутся: “Письмо из Истамбула!..”

Ждет отдых лошадей, спят тропы по горам,

Забравшись в огород, стоит овца уныло, —

Она бы все кусты, все травы расспросила:

Не завтра ли в селе справляется байрам?..

Ползет в долины ночь, и синий сумрак плотен,

Он кутает сады, вершины гор и крыши;

Тоскливый плач муллы взлетел над тишиной.

А волны всё ворчат, как псы из подворотен,

Прижались домики к подножьям гор, как мыши,

И чутко слушают, что шепчет мрак ночной...

19

Мне солнце до крови подошвы обожгло,

И захлестнул меня густых колосьев пламень.

Дневной истомою глаза заволокло,

И тело всё блестит, как под волною камень.

Чешуйки на щеках. Целуется со мной

Песок. Я весь горю. Я говорю с камнями.

О плечи молнией дробится луч дневной,

Он шею мне оплел злачеными ремнями.

В ресницах блещет луч. Я пеною омыт.

Мне снится: надо мной вселенная простерла

Орлицы гнутый клюв – Ай-Петри гордый щит.

Нет, я от солнца пьян, я солнцем сыт по горло,

О плечи молнией дробится луч дневной.

Болтаю сам с собой...

20

С трудом я сбросил ночь... И день во весь размах

Раскрылся предо мной от скал до окоема, —

За мною по пятам он шел, в его зубах

Желтела длинная, хрустящая солома.

Он всё с меня сорвал, и я остался гол,

Он в плоть мою вонзил соломы острой пламя,

За мною по камням по раскаленным шел

И окружал меня, касаясь губ губами.

Он обхватил меня железною рукой,

Опутал ноги мне, перехватив дыханье.

Мой лоб отяжелел, и пот со лба – рекой...

Под скалами вода, и сини полыханье —

Внизу и предо мной, и весь я в голубом.

Я сбросил ночь с трудом...

21

О берег тычется слепой верблюд – бурун,

Он хочет здесь прилечь, он здесь задремлет вскоре.

Ты к тайной вечере уже готово, море,

И голубых гостей ты ждешь с наземных лун.

Как у тебя светло, в субботнем блеске, в пене!

С короной звезд к тебе склонился небосклон.

Но лодки мечутся, как жаб двуногих тени,

И серых далей холст весь кровью окроплен.

Благослови хребты. Их головы припали

К чернеющей воде, покой прибрежный пьют.

И трет свой мшистый бок о берега верблюд.

Безмолвье прервано. Вновь посветлели дали.

Ты что-то говоришь гостям с наземных лун.

О берег тычется слепой верблюд – бурун.

22

Кто путь вам преградил, о горы, кто в скитанье

На вас навьючил груз просторов и тоски?

Вам давит небосвод на плечи и виски,

Мечты гранитные, скалистые страданья!..

Увязли вы, как рать, попавшая в пески,

Как опухоли вы – на теле мирозданья.

Что слаще для людей, что выше, чем желанье

Проникнуть в недра гор – пусть кручи высоки!

Но в час, когда плывут созвездья над землей,

Уже не слышите вы наш призыв немой, —

В просторах он летит, но к вам дойдет едва ли...

Вы – каменная боль, гранитные мечты.

Не скажут никому теснин глубоких рты

О том, кто преградил вам путь к бескрайней дали.

23

Ты сотней челюстей грызешь материки,

Грохочут сотни гроз на голубой равнине,

В бесчисленных когтях ты держишь гор твердыни,

Обглоданы тобой утесов костяки…

В завесу вечных тайн вонзаешь ты клыки,

Ты тянешь сотни лап к заоблачной пустыне,

Чтоб жажду утолить, упиться далью синей,

Чтоб сердце охладить, чьи муки нелегки.

О море, в бездне ты рычишь осатанело,

Ты хочешь выпрыгнуть, но непослушно тело, —

Кто в глубину тебя столкнул с прибрежных круч?

Тебе бросает высь кровавый шар светила,

Чтоб снова небесам ты солнце возвратило,

Но к сердцу твоему, как трос, привязан луч...

24

Всё отдано тебе! Всё – в этих берегах!

Но дух твой закален, все блага отвергает.

Волна, как носорог, на отмель выбегает,

И ветры прочь летят, их гонит в горы страх.

Все земли – клавиши, а ты – нутро органа,

Как щебень, брошен в мир протяжный твой хорал;

Простор твой, как меха, он дышит беспрестанно,

То исторгает звук, то снова звук вобрал...

Твоя душа – из брызг, из пены – покрывало,

Твое дыханье – снег, а тело – мрак провала!

Повсюду гибель ждет! Повсюду – глубина!

Скажи, какая страсть тебя волнует, море?

Скажи, какая боль в тебе, какое горе?

Скажи, какой тоской твоя душа полна?..

25

Извивы молнии, как пляска маяков,

Поверхность черных вод огнем изрешетило,

Как будто брызнуло осколками светило,

Клинками пламени просторы распоров…

И волны вздыбились, бои и беды множа,

Синеют пасти мук в соленом вихре брызг.

Несите, ветры, весть о том, что божье ложе

Топтали ноги толп и разодрали вдрызг!..

Присели берега, дрожат утесы в страхе,

И крестят молнии далеких гор папахи,

А волны скалятся, и зубы их блестят.

Ты, море, – шумный пир, как саранча – перуны!

Багровой брагою запенились буруны,

Пьют брагу молнии, как пьют безумцы яд...

26

У черных пристаней на белой пене вод

Баркасы прыгают, как на снегу вороны;

В венке морской травы под рокот похоронный

Плывет на спинах волн погибший мореход.

Жилье – как нетопырь. Его хранят иконы,

Но в окнах ураган о гибели поет;

Лучина грустный свет на стол дощатый льет,

Рыбачку юную пугает мрак оконный.

На пляже свалены топчанов костяки,

Весы – как черепа, дырявы их виски,

Ложатся на весы свист ветра, гул прибоя...

Волна в седом венке – как ложе гробовое.

Гадалка старая рыбачке ворожит,

И карта каждая, как молния, разит...

27

Уснуло сердце вод. Во мгле твои седины,

Волна ползет, скуля, как виноватый пес,

И лижет галечный береговой откос.

О море, скорбь твоя темней твоей пучины.

Ты днем громило дно, песок прибрежных кос,

Ты било в берега, как в лопасти турбины;

И прыгали валы, вздымались, выгнув спины,

Похожие на рой крутящихся колес.

Как бешеный верблюд в погоне за подругой,

Волна гнала волну – и лезли друг на друга,

Вздымала их горбы нахлынувшая страсть.

А ныне ты лежишь, как содранная шкура,

Ты дремлешь в сумерках, пустынно и понуро,

И суша кулаком твою заткнула пасть...

28

Садятся ужинать. Уходят на покой

И морю говорят: “Спокойной ночи, море!”

Но море морщит лоб – раздумье в синем взоре,

И лодки на песок выносятся волной...

Ладони чешуей покрыты, ноги – тиной.

Спят лодки килем вверх, как стадо черепах.

Закатный дождь лучей повис, как паутина,

И отсвет розовый на пенистых гребнях.

А море всё дрожит раскинутой паневой;

В нем – неба синева, и солнца круг багровый

Приложен пластырем к больному сердцу вод.

Закончив ужинать, артель рыбачья встала.

Усталость сброшена – ее как не бывало, —

Стекла с тяжелых плеч, как брызги волн, как пот…

29

Уже ночной улов увозят на возах,

В корзинах слитки рыб – им не уйти из плена;

Хватают воздух рты, в глазах застывший страх,

А в жабрах трепетных сопит морская пена...

Устали рыбаки, бредут безмолвно вслед,

Иной перевернет в корзине рыбье тело;

Опасность позади, тревога улетела,

На лица рыбаков зеленый лег рассвет.

Как на похоронах, плетется конь уныло,

На морде – чешуя, и ноздри залепила,

Чихает бедный конь, дробинки слез текут.

Рыбачьи невода колышутся на кровле,

Просохнув на ветру, висят до новой ловли.

Кричит возница: “Н-но!” – и лихо свищет кнут.

30

Огромной рыбою на берег выполз бот,

Облеплен чешуей, он под лучами блещет,

Над ним задумчиво широкий парус плещет,

Как струйки рыбьих слез, вода с бортов течет...

А лодка на спине лежит у свай причала,

Похожая на сельдь со вскрытым животом,

Уловом, как икрой, набит он до отвала;

Попали рыбы в сеть, не ведая о том...

А люди паруса, как фартуки, свернули,

На влажной гальке сеть пустую растянули

И стягивают с ног сырые сапоги,

Глядят в немой простор, как будто ищут что-то,

И, мокрым рукавом стирая капли пота,

Соленый черный хлеб ломают рыбаки…

31

Шерстистый горб горы густой травой порос,

Телята прыгают, резвясь на косогоре;

Следя за их игрой, лежит в немом дозоре

Четвероногий страж – большой косматый пес...

Он лапы вытянул, блаженно зубы скалит:

– Резвитесь, милые! В запасе день у вас. —

Как зелен этот мир, он весь лучами залит,

И радостно звучит овчарки хриплый бас...

Привольно здесь телкам, их не кусают мухи,

Щекочет солнце пса, совсем как стебель в ухе,

И пес пытается зубами луч поймать;

Он высунул язык, залаял через силу,

Стреноженную прочь он отогнал кобылу

И, глядя на телят, улегся в тень опять.

32

Висящее белье читает ветерок,

Как строчки белые на голубой скрижали;

И светлых бликов ряд, сверкая, как медали,

На грудь сырой земли воскресным утром лег.

Белы, как простыни, у моря хаты встали,

Как будто выстиран и сохнет хуторок:

Он скован, как баркас, канатами дорог,

Щетинясь веслами, он жадно смотрит в дали…

На вышке белый флаг, привязанный к шесту,

Похож на аиста и рвется в высоту;

А ветер дочитал все строчки на скрижали,

Он травы и листву целует на лету

И норовит сорвать блестящие медали…

33

У вьющейся тропы, как две сутулых ивы,

Босой старик рыбак с подругою седой,

Они свой хлеб жуют под чахлою листвой,

Их ноги высохли и, словно корни, кривы...

У старца голова – в известке седины,

А белой бородой играет ветер ярый;

Как сморщенный мешок, лицо рыбачки старой,

А руки, как земля, корявы и черны...

В ушах у старика еще волна грохочет,

Он всё еще плывет с уловом к берегам,

А бабке чудится еще базарный гам,

Ее рука дрожит – за что-то взяться хочет...

34

По склону горному спускаюсь к темным долам

Покинув день, иду к полночной тишине,

Внимают ветви чащ моим шагам тяжелым,

И серебро луны в дороге светит мне.

Шаги считая, путь уводит в ночь сырую,

Костяшками камней, как счетами, стучит;

Тебе, о тишина, немой напев дарую,

Который, может быть, вовек не прозвучит.

Еще я вижу склон и лозы в гроздьях спелых,

На виноградниках крестьянок загорелых, —

Как дети к матери, к ним тянется лоза.

Садовник думает о ветках оголенных,

А я гляжу в твои зовущие глаза, —

Не слышишь ли и ты моих шагов бессонных?..

35

Прохожий, по ночам тебя мой ждет порог,

Кто б ни был ты, приют найдешь под этой крышей.

Деревья здесь шуршат, как полевые мыши,

Мне гладит волосы прохладный ветерок...

Я буду ждать. Приди. Под этой кровлей старой

Я тайну тишины тебе открыть могу;

Здесь ветер гонится за пенистой отарой,

Чего же я ищу на этом берегу?..

С Ай-Петри я принес кувшин подземной влаги,

Душистых, терпких трав нарвал на Чатырдаге,

Полуночным костром мой пламенеет рот;

Открыта дверь моя, зайди в мой дом, прохожий,

Я для тебя покрыл овчиной мягкой ложе,

Порог мой ждет тебя, случайный пешеход!..

1919

Перевод А. Ревича

ШАЛОСТЬ

ВЕСНА

ВЕСНА

1

Все засовы прочь отбросьте,

Хлыньте к сонному окну:

Ждите ласковую гостью,

Синеглазую весну!

Нынче ветви ввысь взметнулись,

И кипит у самых глаз

Торжество садов и улиц,

Пьяных вихрей перепляс!

Ветвь исходит вешним соком,

Днепр грохочет у дверей,

Солнце на небе высоком:

Эй, на улицу скорей!

2

Утираясь рушниками,

Стужу зимнюю губя,

Вы, Земля и Небо, – сами

Не узнаете себя!

Ветви громко затрещали,

Воздух влагой освежен,

Лес не ведает печали,

Голубеет небосклон!

Плачьте вы, гнилые крыши,

Руки к небу я простер:

Всех шатров на свете выше

Неба синего шатер!

3

Листьев нет еще покуда,

Ветви голые черны,

Но уже свершилось чудо

Птичьих щебетов весны!

Лес угрюмый и лохматый

Зябнет – стаяли снега;

В мокрой пуще бородатой

Вьется птичья мелюзга.

Птица вьется в синей глуби,

Вся одета синевой:

С веточкой, с былинкой в клюве,

С прошлогоднею травой!

Только ласточке не сладко:

Весть летит во все концы,

Что в ее лепную хатку

Вторглись новые жильцы.

4

Ветер сдул отрепья стужи,

Колет льдистое стекло;

Шапку натяни потуже,

Чтобы вихрем не снесло!

Он по зимним бьет заплатам,

Вешней яростью томим;

Шапку сбросил – да куда там,

Не угонишься за ним!

5

Вновь канавки в дымке синей,

Снова в мареве поля,

Снова черные трясины,

Снова черная земля.

Снова черные трясины,

Вновь щербатый лик полей,

Снова влажные равнины

Угля черного черней.

Над землею – испаренья,

Пар над новою тропой:

Вешних туч столпотворенье,

Спор ветров наперебой!

6

Тихий крест на перепутье,

Рядом – ясень смотрит в синь;

Ты к стволу приникни грудью,

Отчий дом навек покинь!

Мы с тобой постигнуть сможем

Разговор ветвей ночных.

Кажут путь они прохожим

И ушедшим от родных.

Здесь расходятся дороги,

Здесь воспрянут зеленя;

Уведи от их тревоги

Повзрослевшего меня!

Каждый день к кресту хожу я,

Расскажу ему, любя,

Про тебя, еще чужую,

Про желанную, тебя!

Жду тебя за перепутьем,

Где закатные огни;

Алый вбрось передник в сутемь,

Руки другу протяни!

Небо меркнет понемногу;

Распусти своих коров.

Коль страшит тебя дорога,

Сам приду под милый кров...

7

С мальчишками я лошадей поил,

Мутила реку рать полунагая;

Я с девушками песню заводил,

Зарю встречал, смеясь и распевая.

Ночною нивой пахнет от меня,

Во мне живет рассветной песни голос,

И, золотом цвет кожи оттеня,

Забрался в мой рукав усатый колос.

И камни я швыряю ввысь – го, го!

И кажется, весь свет за мной в погоне!

Зачем я нужен им и для чего?

Я у реки, я в полевом трезвоне.

С мальчишками я лошадей поил,

Мутила реку рать полунагая;

Я с девушками песню заводил,

Зарю встречал, смеясь и распевая...

8

Качаясь и смеясь, весна бельем развесится,

Отчаянная грязь под сапогами месится.

Чего мне у тебя просить, скажи, пожалуйста,

Мятежная земля, столь щедрая на шалости?

Мне кажется, что ты впервые мной увидена;

Блаженствует весна. Совсем теряет стыд она.

А я – совсем дитя. И это детство раннее

Сменилось, не шутя, отрадой обладания!

В ложбину грязно-черную, спокойные и мирные,

Коровы с гор спускаются, в грязи их туши жирные,

А в сердце – радость тихая ложится, неожиданно,

А в сердце то свершается, что никогда не видано!

9

Поле в марте окаймила

Снеговая полоса;

Ветер прячется уныло

За студеные леса.

У обочин, у обочин

Желтой глиной оторочен

Чернозем больших дорог.

Слякоть чавкает по-жабьи,

На заре разверзлись хляби,

Мир просторен и широк!

10

Пляшет Днепр на солнечной печи,

Волны покатились, горячи,

Движется их гневная орда,

Яростная длится чехарда!

И одна берет другую в плен,

В кружева, в сорочку белых пен,

Кружится, смеется, как дитя,

Волоконца струй переплетя!

Берег, как песчаная гора,

В ласковых объятиях Днепра, —

Снова подчиняются сады

Ласке подступающей воды!

11

Лодки на днепровском плесе

Словно черные жучки;

Снова взмахи тонких весел,

И наклоны, и рывки.

Снова волны в белой пене,

В легкой пене кружевной, —

По мерцающим ступеням

Хорошо скользить весной!

12

Всё шагает ночь слепая

В праздных шорохах дорог;

Что нашел ты, здесь порхая,

Влажный вешний ветерок?

Ветер, я светло и смело

На луга твои дохну!

Нет, трава не приодела

Обнаженную весну.

Я овса просыпал короб

На прогалины твои!

Надо мной рассветный ворох

Утра-золотошвеи!

Ветер, ветер, взвейся, светел,

Круг печали заверши:

От ночей остался пепел

В росных россыпях души!

Если встретишь утром ранним

Ты красивую мою, —

Молви, что искать свиданья

Я обет себе даю!

13

Обещал тебя искать я

И нигде не находить;

Голубыми облаками

К золотой заре поплыть!

Если бог оденет ливнем

Пробужденные луга, —

Я узнаю, вправду ль милой

Удаль сердца дорога!

Устыдившись, убегу я,

Долю скромную избрав...

Ах, глаза твои чернее,

Чем земля до вешних трав!

И в земле разбухнет семя,

Лес оденется листвой,

И когда придешь, скажу я:

«Нет, отныне я не твой...»

14

Дважды был сегодня здесь я

И еще приду сюда;

Вьется ветер в поднебесье,

В колеях журчит вода.

Луч весенний с бою добыт,

Поле голо как ладонь,

Громыхнул тележный обод,

Жарок солнечный огонь!

Я стою на черноземе,

В колеях речная муть.

Растопивший снега комья

Мне пускай укажет путь!

Дважды был сегодня здесь я

И еще приду сюда;

Вьется ветер в поднебесье,

В колеях журчит вода.

15

Вновь бежит ко мне водица,

Вновь спешат навстречу мне

Все успевшие родиться

В ближней, в дальней стороне

Ручейки, ручьи и реки, —

Точно был большой пожар,

Точно стаявший навеки

Снег – водою прибежал!

Вы, ручьи, видать, омыли

Ненаглядную мою:

С вашей влагою в бутыли

Запляшу и запою!

16

Вновь земля напропалую

Мылит голову седую, —

Кони смотрят из-за шор,

Мыши пялятся из нор!

И уже весна окрепла,

Где сосулек бахрома?

Понеслась, как черт из пекла,

Вся замызгана, зима!

Ты выходишь ей навстречу,

Холода в земле зарыв,

А в конюшне, недалече,

Пар валит от мокрых грив!

Вихри злятся друг на друга,

В плоть земную влюблены,

И летят к нам письма с юга,

От разбуженной весны!

17

Бугорок чернеет хитрый,

Стал лазорев окоем;

Воду черпают макитрой^[23]

Где втроем, а где вдвоем!

Спорить рыхлый снег не вправе:

Блекнет, мокнет, тает он:

Он, как серый волк в облаве,

Обречен и окружен!

Он ушел в ручьи и в лужи,

Рухнул в балку за лесок;

Каждый миг от сердца стужи

Отсекается кусок!

18

В слякоти до половины,

Колыхаясь на ветру,

Как утопленницы – льдины

Проплывают по Днепру.

Их влечет ко дну теченье,

Но песок их вновь отверг,

Ветра алчного влеченье

Их подтягивает вверх!

На реке большой и голой,

В клочьях вешней кутерьмы,

Льда осколок невеселый —

Как плевок в лицо зимы!

Перевод А. Голембы

ЛЕТО

ЛЕТО

1

Колосья воспрянули —

В нарядах из золота,

Колышутся молодо,

Танцуют, румяные.

С ветрами уклончиво

И ласково шепчутся,

Меж травами мечется

Семья колокольчиков.

Монетками круглыми,

Ладошками смуглыми,

Сестрички ли, братья ли,

Любви не растратили!

А в почве таимые

Волосики ясные

Полнее, прекраснее

Коровьего вымени.

С напевами-звонами

Колосья колышутся.

День в золоте движется

Над нивами сонными.

Накормлены солнышком,

Светилом-кормилицей,

В рост ринуться силятся

Червонные зернышки.

И вербочки дарят им,

Торопятся – тратятся,

Платочки и платьица,

И шапочки с гарусом.

К ним тучки с дождинками,

Землица к ним с влагою,

К ним ветры с отвагою,

К ним ночи с росинками.

Вот соками за ночь их

Наполнили вескими:

Колосья чудеснее

Сверкающих бабочек.

Загадкою тайною

Спят зерна безгневные,

И дремлет напевная

Земля урожайная.

2

Тучка, вольная дикарка,

Налетела – в небе стала;

Струйка – так, что небу жарко,

Всю округу прочесала!

Со спины, со щек и с шеи

Капли катятся шальные,

От дождинок я пьянею:

Хороши дожди ночные!

Мне и холодно, и знойно,

Вихрь меня ласкает дробный,

И легко идти с сумой мне:

Теплый воздух тело обнял.

Разбежитесь, тучи-хмари,

Войском двигайтесь летучим -

Я руками в небе шарю,

Тучей я взвиваюсь к тучам!

3

Степь в золоте лежит меж раздорожий,

Над ней закатный мечется костер;

Дождем омыт, и весел, и тревожен

Неисходимый ласковый простор.

Ей видятся во сне стада коровьи,

И косяки стреноженных коней,

И девушки с простою их любовью,

Бредущие в пыли степных путей.

Пастушка загорелая явилась,

Свистит в два пальца и подруг зовет,

У ней сейчас овечка заблудилась,

Но, может быть, еще сама придет.

Чудесным зацелованы загаром

Лицо и руки, кожа стройных ног;

Ей платье вихрь приподнял в танце яром,

Цветной подол – как полевой цветок.

Кнутом взмахнула, головой тряхнула

И затянула песню, весела, —

Друзей, подруг в края степного гула

Своим напевом властно повела.

Что ж – на плечи суму (в ней всё, конечно,

Ее добро), в руках ременный кнут;

И к ней со всех сторон бегут овечки,

На звуки песен издали бегут.

Нагая степь во сне длинней и шире,

Задумчивости горестной полна, —

Ее друзья – в другом, шумливом мире,

А для нее приходит тишина.

Всё кажется – скрипят сухие доски:

Сняв и сложив свой пестрый балаган,

Сидит в своей несмазанной повозке

Бродяга неприкаянный – цыган.

4

Мы в садах привольно дышим, —

Грязь лежит между стволами,

Только россыпь алых вишен

Кличет – дразнит огоньками...

Подтолкну – захочешь, нет ли!

Дотянись, моя отрада, —

Лестницы, гвоздей и петли

Нам для этого не надо.

Ну, карабкайся, срывая,

Сосчитаем вишни вместе,

Мякоть сочную впивая,

Мы разделим их по чести!

5

И нива пир устроила великий,

Колосьями крутыми шевеля;

Со всех сторон несутся счастья крики,

Со всех сторон ко мне бегут поля.

Рассветы бледнолицые, стыдливы,

Встают над золотым простором нивы,

Ко мне ползут и льнут наперебой,

Разбросаны по тверди голубой.

И травы и цветы – из аксамита^[24],

И ветерки порхают деловито,

Срывают бусинки из-под ресниц,

И держат эту радость наготове,

И отдают пахучей летней нови.

Когда ж приходит солнце, то цветы,

И травы и цветы на нить большую

Нанизывают россыпь луговую;

И то, что сердцем искренним согрето,

Они спешат надеть на шею лета.

А в поле у накрытого стола

Медовые листочки зазвенели!

Играют мотыльки в степном пределе,

Вонзаются в живую синь тепла!

Полны деревья песнями надежды

И обновляют свежие одежды,

И где-то у дорог стволы кривые

Под бременем листвы сгибают выи

И шепчутся, смешны и разодеты,

Слагая песню молодому лету!

И музыканты всюду и везде:

Таланты самой благородной школы, —

На жарких струнах пляшут в высоте,

Поют, кружатся золотые Пчелы, —

Начало лета – тема их сонат!

И туча барабанит во сто крат

Сильней – в хмельном столпотворенье

грома…

И в звездных лентах млеют небеса,

И радуга нам заглянуть в глаза

Спешит... и старость лету незнакома!

Гордясь волшебной юностью своей,

Несет нам лето множество затей, —

Ах, молодость, она дороже клада, —

И нищий счастлив, словно богатей,

Такому лету радоваться надо!

Ах, летний полдень! Юный ювелир!

Ах, перстни! Ожерелья из кораллов!

Его подарков ждет широкий мир,

Лицо от счастья жарко запылало!

Ах, лето! Эта бездна серебра,

И золото в зрачках речного плеса,

И солнце на траве, и в травах косы,

И свежих трав шуршащая игра!

Гудит под солнцем пробужденный пчельник,

Лучи звончее струн виолончельных.

И лето, сбросив ветошь, на траву

Легло – нагое: и об этом чуде

Мы помним и во сне и наяву.

Мы помним, как дрожат устало груди,

Как жаркие соски раскалены,

Неутоленной жаждою полны!

Оно, корону лесу подарив,

Раздаривает щедрое дыханье,

Свой день, свое тепло и колыханье,

И новых кладов золотой прилив,

И новых нитей яркое мельканье!

Колесный обод в небе покатав,

Оно малюет ленту звездных высей...

Вспорхнули ветерки, потом повисли,

И радость пляшет в заводях реки.

Кружится

Голова шального света, —

Справляем праздник молодости лета!

6

Вихри вьются над сиренью,

Вой ветров суров и густ,

И, внимая их боренью,

Весь дрожит поникший куст.

Вот один наехал сзади,

Вот другой – он ввысь рванул,

Бьются оба, славы ради,

Неуемен вихрей гул.

Бедный куст им колет очи —

Вихрям в зареве любви,

И кричит им что есть мочи:

«Ветки высохли мои!»

7

Голоса пастушьи слышу,

То не ты ли, дорогая?

Но в полях безлюдье дышит,

Нас с тобою избегая.

Ждать тебя уже недолго:

Женщин вижу я румяных,

Ветошью прикрыты волглой

Горлышки молочных банок.

А куда ж исчезло стадо?

Выгон в сумеречной гуще,

Лес кругом – чернее ада,

Непроглядней дикой пущи.

Ночь ползет. Темнеет воздух.

Где ж замешкалась ты, право?

Где ж ты – ведь уже так поздно,

Где плутаешь ты лукаво?

Где твое ночное стадо?

Погляжу из-под руки я,

Но куда глядеть мне надо,

Вихри спрашивать какие?..

8

Может быть, не здесь примяты

Травы? И искать не надо?

Может быть, уже куда-то

Увела ты это стадо?

Здесь ли горечь трав полынных?

Или скошена под корень?

Здесь вечерний ветер схлынул,

День ушел к закатным зорям.

Может быть, другой дорогой

Гонишь ты свою скотину?

Ночь дождит слепой тревогой,

Листьев шум в душе покину.

Ночь спускается на долы,

Омрачились чудо-дали,

Спят трясины, дремлют села,

Очи луж яснее стали...

Окроплен росой слепою,

Я не сплю – ничто усталость.

Где же ты? У водопоя?

Иль овцы недосчиталась?..

9

Я в сорочке белоснежной,

Причесавшись лихо как-то,

Развеселый и мятежный,

Босиком пойду по тракту:

Кто меня в селе красивей,

Ну-ка – пусть его поищут!

Очи словно пламень синий,

И железные ножищи!

Пусть медведь из леса выйдет.

С ним померяюсь я силой!

Милую хочу увидеть,

Подарить косынку милой.

Поясок крученый – тонкий,

Ворот с синею каймою;

Я тебя, моя девчонка,

Уведу в поля с собою!

10

С каждым часом день бесплотней,

Солнце стало давней басней, —

Знаю чудных песен сотни,

И одна другой прекрасней!

Сыплю сено под копыта

Твоего ночного стада;

На устах моих забыта

Песня – мука и отрада.

11

За мной несутся злые псы,

Орут прохожие, злорадно-боязливы,

И из-за пазухи – как в лавке на весы —

Посыпались отчаянные сливы!

Я эти сливы с дерева смахнул.

Такие сливы – не для швали всякой, —

Глухой крестьянин псом меня пугнул,

Но мы друзья с кудлатою собакой!

Глухой мужик живет там. Богатей.

Всё задевает душу скупердяя!

Он вороватых подстерег парней

И рожи им соломой натирает.

Мой брыль сорвал он тоже прошлый год.

Я с дерева летел, ломая ветки,

По псиной морде хлобыстнул – и вот

Несусь по переулочкам, как ветер...

За мной несутся злые псы,

Орут прохожие, злорадно-боязливы,

И из-за пазухи, как в лавке на весы,

Всё сыплются отчаянные сливы!

Перевод А. Голембы

ОСЕНЬ

ОСЕНЬ

1

Дремлет степь, и вместе с нею

Полегли колосья немо, —

Ветер, ветер, тихо вея,

Укачай поля и небо!

Каждый колос – колок, светел,

Спит он, усыплен раздольем.

Никому топтать их, ветер,

Мы с тобою не позволим!

Пусть колосья снятся полю,

Знобкий холод, росный вечер,

Песни девичьи на воле,

Сновидений тихих речи.

2

Сад уснул, мертво и немо.

Изморось ползет по стеклам.

Бабочка окаменела

На цветке сухом и блеклом.

Ветерок заснуть не может:

Тронув крылышки невольно,

Венчик высохший тревожит,

Но цветку уже не больно.

Да из странствий бесконечных

Принесла пчелу усталость, —

И она, потрогав венчик,

Пожужжала и умчалась.

3

Лист багряный, рыжий, медный

Не удержится в лазури, —

Вихрь из дремы заповедной

Мчит листву в угодья бури.

Влажный вихрь листву скирдует,

Как ему не надоело!

Непоседа веет-дует,

А листва-то помертвела...

4

Река в огне, и в золоте камыш.

Камыш всё тише шепчет, глуше.

И ветрен вечер, и тягуча тишь,

И падают с деревьев груши.

Кипит кулеш у тихого костра,

Столпились лодки у осины,

II плещет рыба, и река пестра,

И спят амбары, рты разинув.

Лежат крестьяне на снопах ржаных

На мягкой полевой постели.

Домой ползут возы; увязнув в них,

На небо грабли загляделись.

5

Собачий хриплый лай и грузный скрип ворот,

Да и груженый воз поскрипывает осью;

Не поднимая глаз, мужик с земли берет

Упавшие колосья.

Высокая скирда посереди двора