Текст книги "Цивилизация классической Европы"

Автор книги: Пьер Шоню

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

Без особого труда мы отмечаем тридцатилетнюю конъюнктуру, довольно близкую к нашим цифровым рядам манильской торговли в стоимостном выражении. Бурное оживление в конце XVII века, неудачи второй четверти XVIII века, экстраординарный взлет в конце XVIII века.

1690-й и 1750-й – годы безусловного поворота морской конъюнктуры XVIII века.

В 1683 году 18 млн. 518 тыс. серебряных марок, или 500 млн. турских ливров по 27 ливров за марку, или 1 млн. герминативных франков.

В 1693 году 17 млн 666 тыс. 607 серебряных марок, или 548 млн турских ливров по 31 ливру за марку, или 954 млн герминативных франков.

В 1697 году 14 млн 814 тыс. 815 серебряных марок, или 489 млн турских ливров по 33 ливра за марку, или 8G0 млн герминативных франков.

В 1715 году 13 млн 544 тыс. 117 серебряных марок, или 489 млн турских ливров по 35 ливров за марку, или 731 млн герминативных франков.

За неимением достаточного количества оборотных средств приходилось, таким образом, прибегать к порче монеты – к классическому завышению реальной монеты по отношению к расчетной монете. В период естественной дефляции драгоценного металла этот прием себя оправдывал; применяемый разумно, он способствовал сглаживанию последствий падения цен. В XVII веке все государства прибегали к подобному приему. Даже Англия, даже Голландия. И та и другая отказались от него: Англия в 1693 году с созданием Английского банка, Голландия – в 1682-м. Флорин содержал 14,28 г чистого серебра в 1575 году; 10,94 г – в 1604-м; 10,89 г – в 1607-м; 10,70 г – в 1611-м; 10,28 г – в 1620-м; 9,61 г – в 1682-м. Флорин содержал 9,61 г чистого серебра вплоть до 1844 года. Голландия дает героический и уникальный пример почти совершенной денежной стабильности на всем протяжении ужасного XVII века. Твердость флорина вызывала уважение к голландской экономике.

26. Основные статьи экспорта из Америки в Европу

Американские товары, экспортируемые в направлении Испании, не легко выстроить в непрерывные ряды. Полному учету мешают внушительные масштабы контрабанды. Нам пришлось в своей работе «Севилья и Атлантика» критиковать и истолковывать эти и некоторые другие данные.

Здесь мы ограничились 50-летием на рубеже XVI и XVII веков, примерно 1575–1625 годами, чтобы представить относительные порядки величин.

На фоне карты «американского Средиземноморья» против каждого источника мы вычертили прямоугольники, показывающие масштабы весовых (вверху) и стоимостных (внизу) соотношений, за исключением главного американского товара – драгоценного металла, великолепно исследованного Эрлом Дж. Гамильтоном.

В объеме (А), за исключением СанДоминго, прародины американского сахара, и Пуэрто-Рико, доминируют кожи. Ничего удивительного: наибольшая часть этих огромных пространств, лишенных своего индейского населения, была в начале XVII века предоставлена фантастически многочисленным стадам, которые внесли решительный вклад в изгнание оттуда человека.

По стоимости (В), напротив, кроме Сан-Доминго и Пуэрто-Рико – прежде всего сахарных Антильских островов, доминируют красители: красная мексиканская кошениль либо темное индиго.

Ничтожная по весу бесчисленная фармакопея Вест-Индии весьма значительна в стоимостном выражении – мы учли бакаут, сассапариль и канафистоль, бакаут давал основную массу – в первую очередь средства против сифилиса: священное дерево (бакаут) и разного рода потогонные, позволяющие сильному человеку переносить лечение ртутью в больших дозах. Такова была первоначальная ситуация.

Аналогичная карта по XVIII веку могла бы показать выросшую до ошеломительных размеров империю сахара, тесно связанную с заселением чернокожими Антильских островов и приходом новых держав: Англии, Франции, Голландии и даже динамичной Испании на Кубу и Пуэрто-Рико во 2-й пол. XVIII века.

Иное дело Испания и Франция.

Надо ли говорить об Испании? Здесь не было осуществлено валютного единства. Каталония была осторожна в расходах, и Валенсия старалась поддерживать стабильность динара. Валенсийский динар следовал, но в более спокойном ритме превратностям кастильского мараведи. С 1501 по 1609 тод динар был эквивалентен 0,1389 г чистого серебра. Что касается каталонского принципата,он ревниво сохранял стабильность ливра. До такой степени, что позволил Пьеру Вилару предположить, что желание избежать в стране драмы валютного хаоса Кастилии предопределило движение к разрыву 1640 года. Война, французская интервенция за 12 лет привели к впечатляющему крушению. С 1641 по 1652–1653 годы двойной золотой экю, который равнялся 56 су, достиг постепенно стоимости 320 су. Завышение реальной монеты, таким образом, падало вертикально от монеты расчетной. Содержание золота в ливре с 2,22 г золота в 1641 году упало до 0,383 г в 1652–1653 годах. Несколько менее ощутимым было падение по серебру. В июне 1640 года унция стоила 17 су, в 1651-м – 40 су. В года смятений золото, которое легче транспортировать, легче спрятать, золото, благородный металл международных обменов, естественно становится важнее серебра, металла внутренних сделок.

Что касается мараведи, то после волнений XV века, которые обесценили кастильскую расчетную монету, его стабильность была образцовой вплоть до 1602 года. Мараведи был единственной европейской расчетной монетой, которая пережила XVI век неиспорченной (0,094 г чистого серебра).

Последствия такой исключительной твердости окажутся весьма дорогостоящими. В течение всего XVI века стоимость расчетной монеты поддерживалась ценой ряда банкротств, воздействие которых на торговлю и, более того, на социальную психологию было губительным. Трижды, по меньшей мере, кастильское правительство изменяло в собственную пользу процентную ставку: в 1653,1608 и 1621 годах. Шесть раз оно подводило к банкротству по краткосрочным обязательствам: в 1557, 1575, 1596, 1607,1627 и 1647 годах.

Но культ валютной стабильности в то время, когда падение поступлений золота и серебра из Америки, сокращение по объему и стоимости торговли с Индиями, переворот главной тенденции цен обязывали смириться, сыграет с Испанией худшую шутку. Вместо того чтобы прибегнуть к простому, классическому для Франции приему завышения, сначала герцог Лерма, потом Оливарес решат выпутаться, выпуская негласно по совершенно фиктивной стоимости и в огромном количестве биллон, который все меньше и меньше содержал серебра и все больше и больше меди. Кастилии довелось испытать в действии экономический закон, неправильно приписываемый Грешэму: [111]111
  Закон Грешэма: «Любой тип денег, который становится более ценным в другом качестве, исчезает из обращения». – Примеч. ред.


[Закрыть]плохая монета изгоняет хорошую, – и всей испанской экономике пришлось в течение шестидесяти лет жить на медной, громоздкой и неэффективной монете. Кроме того, перебои С эмиссией и переплавкой, вспышки инфляции и дефляционная расплата привели к усилению аристократического предрассудка. Появляются две спасительные ценности: золото и серебро, – превращаемые в сокровища, в чудовищного вида посуду, в тяжелое и безобразное убранство церквей в стиле Чурригеры, [112]112
  Чурригера, Хосе де (1665–1725), архитектор испанского барокко, создатель избыточного стиля чурригереск. – Примеч. перев.


[Закрыть]– и земля, защищенная умножением майоратов. Рядом со скандальным богатством тех, кто через коридоры власти узнавал на несколько дней раньше о готовящемся изменить порядок факторов указе, существовала тотальная ригидность социального организма, сосредоточенного на самых бесплодных надежных ценностях. Гамильтон вывел график перебоев в такой политике. Мудрая перемена произошла в 1680 году.

Тысяча шестьсот восьмидесятый год не означал остановки инфляции, она продолжалась и в XVTII веке в разумных, приемлемых для экономики пределах; 1680 год обозначил по крайней мере конец скачкообразной валютной политики, конец потрясающей неустойчивости; но одного столетия было недостаточно для исправления ущерба, нанесенного в 1620–1680 годах психологическим движущим силам экономического роста.

Между твердой монетой (флорин и фунт стерлингов) и монетой неустойчивой (мараведи) Франция представляла промежуточный вариант. Нам придется остановиться на этом подробнее.

Денежное пространство Франции было относительно унифицированным. Начиная с 1667 года единственная расчетная монета – турский ливр, соль и денье в масштабах королевства. В первой половине века еще сохранялся как пережиток расчет в паризи. [113]113
  Монета, отчеканенная в Париже, парижский ливр. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть]Он был официально упразднен в 1667 году. На периферии королевства (Воклюз, княжество Оранж, Домб, Седан и Лотарингское герцогство) расчетные монеты, унаследованные от прошлого, сохранялись еще очень долго в XVIII веке. Известно, что фактически только контракты, заключенные в национальной монете, признавались судами. Король устанавливал стоимость экю ордонансом. Таким образом, он имел возможность изменить содержание турского ливра без дорогостоящего усилия по всеобщей переплавке наличной монеты. Никакая страна в Европе XVI–XVII веков не использовала столь полно возможности завышения стоимости расчетной монеты. Тем самым во Франции XVI века эффект девальвации накладывался на эффект регулярного падения покупательной способности денег. От завышения к завышению стоимость турского ливра в граммах чистого серебра снизилась с 6 апреля 1513 года по сентябрь 1602-го с 17,96 до 10,98 г.

27. Курсы цен в Париже и Бове

Индекс цен во Франции При нынешнем уровне исследований графики могли бы составить целые тома. Мы, естественно, ограничились презентацией нескольких равно классических и показательных серий согласно оси юг – север одной и другой части Франции. Мы отразили Испанию, Францию, Голландию, Данию и, через амстердамские индексы, широкую гамму тропических и прибалтийских продуктов.

В Париже дороже всего благородная пшеница, повышение цен на которую относительно спадов меньше, чем сильные колебания цен на рожь, хлебный злак бедноты. Рожь примечательна своими скачками цен. Бедные питаются дешево в хорошие временные циклы, но в период кризиса им приходится переплачивать за свою скромную пищу. Овес в Париже – роскошь для лошадей, а ячмень в трудные времена служит еще и пищей для людей. Это цены номинальные. Показательная стоимость (внизу) позволяет корректировать почти постоянный эффект девальвации турского ливра. Но в повседневности имеют значение именно номинальные цены, а не цены на золото или серебро, служащие для долговременного экономического анализа и сопоставлений в обширных географических рамках.

После Парижа взглянем на провинцию. Мы взяли цены на пшеницу в Бове по курсу (следовательно, возможно сопоставление Парижа и Бове) из великолепного исследования Пьера Губера (номинальные цены на пшеницу и, пунктиром, цены, скорректированные в устойчивой монете). Бовези и Париж принадлежат к одному географическому сектору. Стало быть, это сравнение категории город – деревня. До 1650 года большое совпадение. После 1650-го кажется, что парижское преимущество и его современный характер утверждаются с меньшими колебаниями. Париж амортизировал перебои за счет расширения снабжающей его территории и предусмотрительности властей.

Как общее правило отметим в двух случаях относительное спокойствие, особенно в Париже, 1662–1690 годов. Тусклое время Кольбера, разумеется, не имело того динамизма, как оживленный XVI или мощный XVIII век, зато это было спокойное для бедноты время. Понятно, что первые годы единоличного правления, несмотря ни на что, не оставили слишком плохих воспоминаний.

Внизу мобильная средняя одиннадцатилетняя кривая цен на пшеницу, цен, скорректированных в серебряной монете с постоянным содержанием металла в Бове, передает конъюнктуру французского XVII века. Подъем вплоть до 1630 года, выравнивание с понижением с 1630 по 1650 год, падение 1650–1670 годов. Постепенное понижение 1670–1730 годов, при убийственных случайностях 1693 и 1709 годов, ощутимых даже на мобильной средней кривой такой продолжительности, а значит, отшлифованной и сглаженной.

Все падение приходится на период 1513–1577 годов. В 1577 году начинается долгий 25-летний период денежной стабильности. Действительно в эту эпоху падение покупательной способности денег шло в наиболее быстром темпе. Однако эта стабильность парадоксальна, если учитывать тот факт, что она, в общем, соответствует пароксизму гражданской войны. Тем не менее она будет существенно облегчена испанской интервенцией и крупными кредитами, предоставленными Лиге. Политическая интервенция Испании, поставщицы белого металла, сгладит последствия хронического дефицита французского торгового баланса. Меры 1577 года были мудрыми. Возможно, Франция стояла на грани монетной катастрофы, сравнимой с той, что опустошит Кастилию в XVII веке. Привязывая французскую расчетную монету к золотому экю, монете реальной, Генрих III добился искомого психологического эффекта. Эта серьезная модификация привычек несла, тем не менее, огромный риск в перспективе помешать спасительному обращению к урегулированию понижением монеты.

Вот что нужно иметь в виду в первую очередь, чтобы хорошо понимать французскую денежную политику XVII века и фактически невозможность строго поддерживать стабильность расчетной монеты, каковы бы ни были намерения суперинтендантства и ведомства генерального контролера. Поэтому мы можем различить две противостоящие друг другу эпохи валютной политики. Эпоха крупных девальваций. Она соответствует обострению военных усилий: 1636–1641 годы (28 июня 1636 года – понижение ливра с 10,98 до 8,69 г; 18 ноября 1641-го – с 8,69 до 8,3 г); провал Войны за испанское наследство и тяжелое выравнивание в эпоху регентства. Выраженный в герминативном франке ливр стоил 1,523 франка 1 октября 1693 года, он был поднят до 1,655 франка 1 января 1700 года (7,02 г чистого серебра) и упал до 1,022 франка в мае 1728 года. С 1 января 1700 года до окончательной стабилизации в мае 1726-го происходит 85 колебаний, из которых 26 приходятся на один только 1720 год.

Нижняя точка (0,415 герминативного франка) была достигнута в 1720 году. Более интересны времена относительной стабильности с 1641 по 1700 год. Последовательные выравнивания ливра начались как следствие простого обязательства привести закон в соответствие со скромной реальностью. Они обнажали ограниченность монетарной основы французской экономики. Однако французский опыт мог быть распространен на большинство европейских экономик.

Жестокая драма Франции – что характерно для Европы XVI века – это недостаточный запас звонкой монеты. Масса деревенского населения редко держала в руках что-либо крупнее пятифранковой монеты, сомнительной, фиктивной, неполновесной, истертой. И поскольку она обладала лишь официально ограниченной платежной способностью (мадам де Севинье сетовала на громоздкие мешки с медью, которые получала от своих арендаторов), неизбежной была высокая ценность серебра.

Другая трудность проистекала из соотношения золото/серебро (коэффициент). Турский ливр находился между дешевым серебром (Испания) и серебром дорогим на севере (Нидерланды и Соединенные провинции). Как правило, в Европе мы имеем дело с очень медленным обесцениванием серебра по отношению к золоту. После 1560 года и за исключением 1700–1750 годов, с притоком бразильского золота, имеется серьезный дисбаланс в производстве двух металлов. Упомянутое обесценивание можно проследить почти повсюду. В Испании, например, коэффициент соотношения золото/серебро составлял 10,11 и 10,61, затем 12,12 в XVI веке (1497–1536, 1537–1565,1566—1608), он поднимается с 12,12 до 15,45 с 1566 по 1680 год, чтобы вновь снизиться до 15,20 в 1700-м и до 15,00 в 1750 году, затем с 15,03 он еще поднимается до 16,2 в конце XVIII века. Даже эволюция во Франции в период 1561–1700 годов – за исключением периода Кольбера, который стремился привлечь золото выгодным, как правило, для этого металла показателем рентабельности, – проходит при относительно более крупной валоризации серебра: 13,73 – с 1614 по 1636 год; 14,49 – с 1641 по 1662-й; 14,91 – с 1679 по 1700 год. В Амстердаме, в центре дорогого серебра для нужд торговли с Дальним Востоком, где международные платежи осуществлялись в серебре, эволюция, тем не менее, была той же самой: показатель рентабельности рос с 10,77 и 10,97 (1521–1580,1580—1584) до 14,50 в конце XVIII века и твердо держался с 1640 по 1750 год на уровне чуть выше 13 (13,02 с 1685 по 1750 год). Малейшая ошибка в оценке несла риск самых серьезных последствий. Или же обычная переоценка серебра (только во французском языке серебро и деньги обозначаются одним и тем же словом) могла лишить королевство золота, необходимого для обеспечения равновесия обменов в международных торговых отношениях, золото было необходимо и для большой политики. Поэтому Ришелье в какой-то момент и Кольбер отдавали первенство золоту, рискуя дезорганизовать внутренний обмен. Запас был недостаточный, и ходило множество плохой монеты. Виной тому не только деятельность фальшивомонетчиков и длительное использование трудноконтролируемых иностранных денег, но также посредственная работа многих монетных дворов. В начале XVII века монеты по-прежнему выбивали в основном молотком. Сколь бы искусным ни был мастер, невозможно было избежать неправильностей, возникающих от малейшей оплошности. Это было на руку мошенникам и делало возможным обрезывание краев.

28. Индексы цен на севере и в Средиземноморье

А. Цены в Дании.

Наверху датской серии – к несчастью, она поздняя, а потому ее непросто сравнивать с испанской серией – зерно, как датское, так и импортированное из Гольштейна, рожь, ячмень и солод, основа национального напитка, пива. Можно отметить циклические бури 1757–1758 годов; непрерывное повышение 1760-х.

Классический XVIII век, век бешеного роста, начинается на Балтике гораздо позже, чем во Франции. Первый отрыв обнаруживается на уровне 1740-х годов после долгого ровного спада 1728 и 1730–1735 годов.

XVIII век далек от той цельности, которую ему слишком поспешно приписали. Суровое экономическое время XVII века очень долго продолжается на севере. Классическая Европа, какой мы ее определили с 1620 по 1760 год, была к тому же экономической реальностью.

В. Зерно и вино в Новой Кастилии По Испании мы отобразили, исходя из выкладок Гамильтона по отпускным ценам в Новой Кастилии, цену на хлеб и вино (разрыв винной кривой между 1650 и 1651 годами связан со сменой источника и единицы измерения). Это цены номинальные, они, стало быть, передают мучительную реальность инфляции и испанской монетной неустойчивости в XVII – начале XVIII века. Кроме того, цены Гамильтона отпускные, а значит, цены полу-оптовой, менее нервозной бухгалтерии, чем рыночные цены французских прейскурантов.

На этом фоне еще более ощутима амплитуда циклических бурь. Драмы 1660–1680 годов, по контрасту со спокойствием французских кривых этой эпохи, новые драмы середины XVIII века. Относительно благоденствие эпохи восстановления в разгар правления Филиппа V, когда Испания понемногу восстановила свое человеческое богатство, уничтоженное сверхсмертностью и особенно падением рождаемости XVII века.

Изобретенный в XVI веке чеканочный пресс восторжествовал в 1640 году. И вскоре гравированная по ребру легенда осложнила старания обрезывателей краев.

Разумеется, этот материал не позволял обеспечить полноту денежной экономики на всей территории, на всех социальных уровнях.

Ввиду подобной недостаточности надо ли говорить об английском превосходстве, достигнутом благодаря деятельности Английского банка после 1693 года? Не будем преувеличивать. Английской стабилизации предшествовали примерно 35 лет стабилизации французской. Можно сказать, что XVIII век здесь начался в конце XVII века. Монетный XVII век, долгий туннель после возможностей XVI века, заканчивается блистательным оживлением американской торговли. Первоначально золото из Бразилии, а затем постепенно (с 1740 по 1760 год) оттеснившее его серебро из Мексики прекращают монетный голод последовательными траншами через Атлантику из эпицентра, находящегося скорее не в Лиссабоне и Кадисе, а в Лондоне. Региональные диспропорции в XVIII веке ослабевают и меняют направление. Шестнадцатый – семнадцатый века противопоставляли средиземноморскую конъюнктуру северной. Восемнадцатый век противопоставляет скорее конъюнктуру атлантическую конъюнктуре внутренней.

Для зерновых два десятилетних нюанса, цикл средиземноморский и цикл севера, прослеживаются далеко в прошлое, насколько позволяют расчеты. Короткая торговая флуктуация, напротив, подчиняется ритму обращения, который утвердился в качестве доминанты. В XVI веке существовала несомненная согласованность торговых ритмов Севильи с Америкой, отраженных с более или менее долгим расхождением в экономиках прибрежных регионов с торговой доминантой. После 1630 года эффект господства распространяется, отражается, перекрещивается. Конъюнктура XVII века отличается от прекрасного единства XVI века.

Согласие утверждается заново в долговременных масштабах. В общем, XVII век начинался в условиях застоя и спада скорее на юге, нежели на севере. Оживление скорее происходит на западе, вблизи побережья, нежели на востоке, во внутренних землях. Эти уже контрасты, а не вариации вокруг средней линии лучше передаются цифрами и графиками, чем словами.

Проследим их в момент долгих столетних поворотов между 1590–1650 годами, с одной стороны, и 1690—1750-ми – с другой.

Фредерик Мауро предложил схему международной конъюнктуры, несомненно приложимую к Европе и прослеживаемую в ее основных чертах. Долгий спад XVII столетия распадается на семь полуциклов Кондратьева. Интерцикл затруднений: 1595–1620 годы. Прекращение ускорения, затем прекращение роста испано-американской экономики. Истощение серебряного производства. Чума в Испании, изгнание морисков, долгий застой правления Лермы. Кризис поначалу был атлантическим, американским, испанским. Однако не пощадил он и Англию. Относительная эйфория правления Генриха IV во Франции обманчива. Германия по-прежнему процветает. Между тем при общем кризисе французская экономика и экономика севера образует защищенный сектор. Конъюнктурные «ножницы» такого рода создали в начале века весомый политический фактор.

1620–1635. Некоторое оживление. Но Италия приходит в упадок. За кризисом 1619–1622 годов следует чума. Испания силится сдержать свое падение. Но после 1630 года терпит крах Севилья и приходят в упадок американские рудники. Рухнула Германия. Два региона, однако, переживают подъем. На северо-западе возобновляется индустриальная предреволюция в Англии, приносит свои плоды политика крупных компаний в Голландии. Сахарная Бразилия находится в разгаре роста, который дает о себе знать от Лиссабона и Амстердама по всей прибрежной полосе.

29. Индексы цен в Голландии

Комплексные показатели амстердамского рынка.

Нет смысла напоминать о выигрышном положении Амстердама. В той степени* в какой уже существовали в некоторых ограниченных пунктах и для некоторых ключевых секторов все характеристики рыночной экономики, мы можем обнаружить их и в Амстердаме.

Голландия с точки зрения экономической истории – это сектор привилегированный, по крайней мере начиная с XVII века. Качество источников и внимание историков соответствуют реальному превосходству голландской экономики.

Графики 1 и 2 отражают индексы цен. История цен, благодаря усилиям Постумуса, вышла здесь на уровень инструмента современной статистики. На графике 1 различные индексы (индексы несбалансированные (А), индексы сбалансированные (В), сбалансированные индексы 44 продуктов (С)) дают весьма отчетливую кривую цен. Вот где действительно можно увидеть европейскую конъюнктуру, по крайней мере конъюнктуру Северной Европы.

Подъем до 1630 года, восходящее выравнивание с 1630 по 1650-й, падение с 1660 по 1685-й – разложенный на три «кондратьева» XVII век. Оживление конца XVII века, падение 1-й пол. XVIII века, запоздалый и сильный подъем с 1750 года. Такова же конъюнктура Дании, Филиппин и Дальнего Востока. Не был ли Амстердам чем-то средним между Балтикой и Китаем?

На графике 2 сравниваются аграрные и «индустриальные» индексы. Внизу аграрные цены (индексы сбалансированные (D), количества продукции по цене (f)), вверху – цены неаграрные (индексы сбалансированные (£), количества продукции по цене (G)). Важный вывод: повышение XVI и 1-й пол. XVII века было, прежде всего, «индустриальным». Оно предполагало и позволяло создание в Голландии экономики, главным образом, торговой и индустриальной. Возможно, Голландия была первой европейской и мировой страной, утратившей аграрную и деревенскую доминанту в пользу торговых и индустриальных характеристик Нового времени.

На графике 5, обратите внимание, даны не цены на зерновые, а индексы цен. Амстердам был столицей торговли балтийским зерном, сюда, таким образом, входят кёнигсбергский хлеб, прусская рожь, фрисландский озимый ячмень и фуражный овес. Поэтому не стоит удивляться, что этот классический XVII век отличается привычными и регулярными спадами. Это верно как для хлебных злаков, так и для других товаров.

На графике 3 отражены цены на текстиль: шерсть из Сеговии, хлопок из Смирны, плетеный шелк из Болоньи, хлопчатобумажная пряжа из Смирны, саржа из Лейдена и Хондсхота. Во всем большая стабильность. Падение XVII века еще ощущается, но технический прогресс очень рано, в конце XVII века, уравновешивает в некоторых секторах естественный и ожидаемый скачок цен.

На графике 4 – цены на металлы. Тридцатилетняя и Северная войны продлевают скачок цен и после 1650 года. Кроме того, мы приближаемся здесь к балтийской конъюнктуре, конъюнктуре запоздалой по отношению к более южной Европе. Спад XVII века был глубоким и продолжался в первые десятилетия XVIII века. Подъем начинается с 1740 года, с решения проблемы древесины. Кривые скачкообразные, напоминающие аграрные, связаны с военными превратностями и морозами, влиявшими на производство и транспортировку древесины.

1660–1670. Некоторые признаки робкого оживления во Франции, в Англии, умеренное процветание в Голландии, но Средиземноморье балансирует над пропастью.

1670–1690. Спад горнорудного производства в Америке и стагнация валютного запаса вызывают обвал цен и общий застой.

1690–1720. Несмотря на драму великого противостояния между морскими державами и Францией, приморская экономика демонстрирует неоспоримые признаки оживления. Подъем в Англии, подъем в Бразилии, подъем на северном направлении, возобновление процветания в Голландии.

Между тем в Испании, во Франции, в Италии позитивные факторы уравновешиваются негативными факторами. Снова обозначаются «ножницы» между процветающим северо-западным сектором и продолжающими пребывать в застое югом и востоком.

1720–1730. Короткий интерцикл кризиса и затруднений. Банкротство Лоу, кризис крупной английской торговли задают тон.

1730–1775. Большой интерцикл оживления. Регион за регионом, страна за страной, начинается великий взлет. Меняется ценовая тенденция, и начинается долговременный подъем, поддержанный открытием новых пространств в Америке и новых зон торговой эксплуатации на Дальнем Востоке.