Текст книги "Цивилизация классической Европы"

Автор книги: Пьер Шоню

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

* * *

Духовная линия еврейских общин во многом аналогична пути протестантской Европы. Причина не в географии. После драмы 1492 года еврейские общины повсюду были в положении ничтожного меньшинства. За единственным исключением Польши, Великого княжества Литовского и новообретенных русским государством Белоруссии и Малороссии. Там они составляли, как правило, 10–15—20 % населения: это неблагоприятное положение французских протестантов в начале XVII века, не защищаемых Нантским эдиктом. Много евреев было в Испании, еще больше – в Португалии, но их положение – это драматическое положение ложных христиан. Марранизм был одной из главных составляющих сефардского иудаизма. Вся иберийская диаспорав Италии, в Авиньоне, в портах Атлантики и Северного моря, в голландском Убежище была им затронута. Иберийские евреи, которые вновь обрели общины восточного бассейна Средиземного моря под мусульманским контролем, были, бесспорно, менее подвержены «марранскому» комплексу. Кроме того, эти общины контактировали с очагами глубокой набожности в Восточной Европе. Сефардской ветви иудаизма очень рано, с XVII века, и более глубоко в XVIII веке коснулся рационалистский распад. Марранский иудаизм на Западе предвосхищал и предшествовал сдвигам в широкой фракции гугенотской диаспоры.Предельно схематизируя, можно сказать, что крупная еврейская буржуазия Западной Европы широко участвовала в процессе Просвещения. Перед нею открывались три судьбы. Индифферентность; либеральный, близкий к естественной, но интенсивно переживаемой религии иудаизм; возвращение к своим истокам под воздействием духовных богатств, которые несло рано наметившееся перемещение ашкенази с востока на запад.

Иудаизму Aufklarung («просвещенному») на западе противостоял иудаизм мистический, пробужденный, естественно, на востоке. С ним связано великое имя, имя одного вдохновенного бедняка Исраэля из Межибожа, или Исраэля Баал Шем Това, «владеющего именем Божьим», родившегося в 1700-м, умершего в 1760 году, после того как он преуспел на древнем хасидском пути. Хасидизм – старая мистическая традиция, родившаяся в Германии XIII века, совпадающая в своем апогее с достижениями близкого христианству Майстера Экхарта, потерянный и вновь обретенный в Польше XVIII века путь. Поначалу течение совпадало с саббатианством Саббатая Цви (1625–1676), отступникамессии, который кончил обращением в ислам: в действительности между саббатианской ересью, марранским мистицизмом и каббалистической неоортодоксией хасидов не так много общих черт. Все, что на протяжении непростого XIX века поддерживает ортодоксальный иудаизм Восточной Европы, не позволяя ему сгинуть перед нарастанием непримиримости официального православия царей, – все идет из мистического углубления и обновления последователей учителя: Рабби Бера, «магида из Межерича» (ум. в 1770 году), Леви Ицхака из Бердичева, Нахмана из Браслава. Все это – несмотря на давление синагоги, которая, будучи более преданной букве, чем духу, не следует, не признает обетов хасидизма: диалектический переход косной ортодоксии в адаптированную к нуждам мира неоортодоксию.

Находящемуся под угрозой иудаизму XVIII века Баал Шем Тов, этот ашкеназский Уэсли, дал возможность нового пробуждения.

* * *

Католическая Европа, напротив, более четко обозначает свои границы – нет худа без добра. Однажды она даже пыталась провести их внутри самой себя посредством самого разоблачительного теста на ортодоксию – теста из пяти положений, дьявольской выдумки Никола Корне. Но это было осознанно поздно, в 1653 году.

Католическая Европа имела двойное превосходство в численности: 60,78 и 65 % латинской части христианского мира соответственно в 1600, 1650 и 1700 годах, а также более твердую институциональную и церковную структуру. Это последнее преимущество в XVIII веке, когда придет кризис, скажется временным неудобством. Католицизм XVII – начала XVIII века охотнее отторгал, нежели удерживал. Католическая Европа будет претерпевать неудобства не из-за занимаемых теологических позиций – они были и последовательны и успешны, – но из-за позиций философских: из-за катастрофической приверженности умирающему аристотелианству. До сих пор не оценена отрицательная сторона схоластического выбора иезуитов в начале XVII века, отказа последовать за августинцами в перспективе христианского картезианства.

С середины XVI века на юге начинается религиозный подъем. Апогеем итальянской католической реформации может считаться период приблизительно 1580-х годов, мистическая Испания достигает кульминации в три последних десятилетия XVI века. У итальянской католической реформации впереди было еще почти столетие. Испанская католическая реформация с конца XVI века выдохлась и скомпрометировала себя на весь XVII век чудовищным антисемитизмом статутов о чистоте крови. Эта язва, поразившая общество, мысль, церковь, обесценила все добрые устремления. Святейший престол печально наблюдал развитие зла, которому он после дела Силицео в середине XVI века неоднократно пытался противостоять. Боязнь раскола заставила отступить. Испанская инквизиция и, более того, инквизиция португальская своими преследованиями поддерживали марранизм. Начиная с 1600-х годов они препятствовали главным образом всякой оригинальной религиозной мысли. Старая иудео-христианская элита иберийской церкви была обескуражена, раздроблена, уничтожена. Сословия, одно за другим, поддались народным предрассудкам «старохристианства». В столь инфернальной атмосфере заслуга уметь в одиночку противостоять всем принадлежала «Обществу Иисуса». Но ему, беспомощному, пришлось ограничиться молчаливым неодобрением; оно поплатится в XVIII веке, в 1755 году, при Помбале в Португалии, в 1767 году в Испании после el Motin de Esquilache,«восстания против Скилачче» (восстание, которое потрясло Мадрид и большинство испанских городов в 1766 году), заслужив своей мужественной позицией всеобщую ненависть. Более удачная деятельность испанской и португальской церкви складывалась в тиши монастырей или в миссионерстве. Иезуиты растут, тогда как традиционные ордены: августинцы, доминиканцы, францисканцы – исчерпывают себя. С 1600 по 1750 год наблюдается самый большой исход миссионерского духовенства с Пиренейского полуострова. Они создают иберийскую Америку, в будущем католическую. На Дальнем Востоке их постепенно замещают растущие численно итальянские и французские миссионеры. С французской стороны среди самых выдающихся – отец Александр де Роде (род. в Авиньоне в 1597 году), создатель куок-нгу, алфавитной транскрипции вьетнамского языка, отец Ги Ташар, во второй половине века прославившийся своим «Донесением из Сиама», где он пребывал с 1686 по 1689 год. Все это доказательство того, что французский католицизм в XVII веке был охвачен миссионерским духом. Возможно, это был самый позитивный из плодов католической реформации.

Католическая реформация в XVII веке прошлась главным образом по Франции и средней Испании и от Швейцарии до Нидерландов, захватив попутно рейнскую Германию. Эти страны были затронуты в последнюю очередь и поначалу лишь вскользь. Тем не менее именно здесь Европа XVII века пережила свой самый оригинальный и самый плодотворный религиозный опыт.

Отставание католической Франции от Италии и Испании бросается в глаза в конце XVI века по окончании религиозных войн. Но это и естественно: все, кто хотел жить активной и глубокой христианской жизнью в странах французского языка, испытали соблазн протестантской реформации. В 1590 году интеллектуальная элита Франции была протестантской. Лучшая часть черного духовенства перешла в реформацию, где составила часть кадров высших проповедников Слова Божия. Наспех пополненное черное духовенство оказалось посредственным, белого духовенства было недостаточно. В некоторых западных приходах не хватало священников, епископат, назначенный в своих интересах благодаря конкордату 1516 года, в большинстве своем состоял из политиков-аристократов, не имевших духовных амбиций: от кардинала де Гиза до Леонора д’Этампа, от кардинала де Ла-Валетт до Анри де Сурди. Один лишь кардинал дю Перрон, обращенный протестант, был чуть больше чем эрудит и чистый ученый. Что касается мирян, предоставленных без пастыря практике суеверий, то потерянным казалось многое, вплоть до священного смысла.

В эти большие церковные каникулы по Европе прокатилась колоссальная волна сатанизма с 1570 по 1630 год. Она началась на севере, в протестантских Дании и Шотландии, достигла Рейна, а затем Франции. Из наиболее значительных – грандиозные скандалы в Лабурде (страна басков) в 1609–1610 годах. Примитивная магия, возврат к язычеству, идущий от заброшенности деревни христианством, занятым внутренними спорами. Когда протестантская и католическая церкви снова вспомнили о простом народе, примитивная магия и анимизм неизбежно превратились в антихристианство, в сношение с Сатаной. Вот почему волна сатанизма медленно, с 1570 по 1630 год, продвигается с севера на юг. Репрессии повсеместно были суровыми. С 1570 по 1630 год в Европе полыхало 30–50 тыс. костров. Количество всех сожженных до и после того еретиков было ничтожно в сравнении с этим гигантским холокостом малых сих, заблудших на фатальном пути сделки с дьяволом.

При всех своих благих намерениях епископы были бессильны управлять недалеким низшим духовенством. Простого взгляда на карту диоцезов Франции достаточно, чтобы увидеть трудности, вызванные шокирующим неравенством. Карикатурный Дольский диоцез, состоящий из десятка анклавов, разбросанных по Бретани и Нормандии, чудовищно растянутые центральные и восточные диоцезы, крошечные, на итальянский манер, диоцезы юга.

Внеитальянская и внеиберийская католическая реформация проходит в три этапа: восстановление черного духовенства, что соответствует мистической фазе; формирование крепкого белого духовенства вокруг обновленного епископата, что сопровождается интенсивной догматической рефлексией; проникновение вглубь на простонародной стадии, которая продолжается вплоть до начала XVIII столетия, а на западе Франции – без перерыва почти до самого кануна Революции, благодаря деятельности эдистов [138]138
  Эдисты – последователи святого Жана Эда. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть]и монфортенов, специализирующихся на евангелизации деревни.

Монастырская реформа развернулась в начале XVII века. Произошло взаимоналожение двух движений: имплантации реформированных итальянских ииспанских орденов и обновления наиболее аскетичных традиционных орденов.

Среди старых орденов – картезианцы, фельяны, цистерцианцы, к которым принадлежало молодое аббатство Пор-Рояль, реформированное в 1609 году. Во главе новых орденов встали воинственные капуцины, прибывшие из Италии в 1573 году, «Общество Иисуса», окончательно возвращенное обратно в 1603 году после его недоказанной причастности к делу о тираноубийстве 1594 года (попытка убийства Генриха IV Жаном Шателем 27 декабря 1594 года и поспешные обвинения, выдвинутые против иезуитов Парижским парламентом).

Но самое оригинальное усилие касалось женского направления, что говорит достаточно ясно о преимущественно мистическом характере первоначальных действий. Здесь особенно показательна крупная фигура из высшей парижской чиновной буржуазии – мадам Акари. Женское монашество, мало распространенное в Средние века, стало одной из феминистских побед XVI века в Испании и XVII века во Франции. В конце XVII века по численности оно составляло около 60 % по отношению к мужскому монашеству. Сдвиг пришелся на начало XVII века. Урсулинки, учрежденные в 1596 году, насчитывали в 1610-м три сотни домов, занимающихся женским образованием, – еще один, обойденный вниманием аспект возвышения положения женщины – дочери Богоматери, монахини Лотарингской Богоматери, дочери Креста, Магдалины, Провидения. И особенно удивительным было учреждение испанского ордена кармелиток в Париже в 1604 году – поистине ловкий прием в тогдашней послевоенной атмосфере. Мадам Акари и Берюлю понадобилось два года, чтобы добиться такого результата. Восемь монастырей в 1610 году, сорок – в 1630-м. Все французское высшее общество с 1604 по 1635–1640 годы встало на путь ордена Кармелиток. Жизнь святой Терезы, переведенная на французский в 1601 году («Библия для святош», – ворчал Пьер де Л’Этуаль), легла в основу этой спекуляции, до тех пор чисто средиземноморской. Барб Акари, Жанна де Шанталь, Маргарита д’Арбуз – вот выдающиеся личности этого женского мистического течения.

Идеологами были святой Франциск Сальский и Пьер де Берюль. Трудно переоценить, насколько движение, которое столь резко противопоставило себя протестантской реформации (святой Франциск Сальский, епископ Женевский in partibus;Пьер де Берюль, человек, провозгласивший в отношении ЛаРошели: Delenda est [139]139
  Слова знаменитой формулы Катона Старшего: «Carthago delenda est» («Карфаген должен быть разрушен»). – Примеч. науч. ред.


[Закрыть]),обязано протестантской, точнее, кальвинистской реформации, благодаря простому контакту, аналогичному или противоположному течению. «Наставления о благочестивой жизни» (1608) при разнице средств содержат то же, что у Кальвина, требование качественной религиозной жизни, распространенное на все христианское население; в «Трактате о божественной любви» 1616 года происходит аналогичный переворот в главной перспективе: не спасение, но слаба Божия как цель религиозной жизни, радостное приятие проклятия, если такова воля Провидения.

Пьер де Берюль (1575–1629) первый сформулировал суть католической реформы французского образца, решительно поставленной на путь теоцентризма святым Франциском Сальским. «Бытие ради Бога» вместо Gott mit uns,«с нами Бог», всех времен. Берюль, несомненно, наряду с Кальвином, из всех теологов церковной реформации XVI–XVII веков был наиболее настойчивым в ниспровержении основного порядка. Аббат Бремо, делавший вид, что не знает Кальвина, видел это, и мы обязаны ему публикацией любопытного текста Берюля: доказывая, что Бог есть единственная цель человека и единственная забота религиозной жизни, он взывал: «Один из величайших умов сего столетия, – на полях приписка: “Николай Коперник”, – пожелал утверждать, что Солнце, а не Земля находится в центре мира, что оно неподвижно иЗемля пропорционально его круглой форме движется вокруг Солнца. Сие новое мнение, мало усвоенное наукой о светилах, является полезным и должно быть воспринято наукой о Спасении». Мысль проницательная и не искажающая Коперника, гелиоцентризм которого был главным образом теологического свойства. Пьер де Берюль, католический теолог воплощенного Слова (многие его страницы заставляют вспомнить о Лютере), был учредителем во Франции в 1601 году ордена ораторианцев. Эта молитвенная ассоциация светских пастырей в 1626 году насчитывала 50 домов. Ни одно нововведение, похоже, не было столь плодотворно. Все мыслящее население Франции XVII века тяготело к ордену ораторианцев. Мальбранш (1638–1715), разумеется, наиболее крупная, наиболее выдающаяся фигура христианского картезианства, но стоит отдать должное всем тем замечательным второстепенным личностям августинианской теологии и науки, которые были опорой ордена ораторианцев: от Луи Томассена (1619–1695), родившегося в семье чиновника в Экс-ан-Провансе и пришедшего в орден в 20 лет (и навсегда) в Марселе учащимся коллежа, до отца Бернара Лами, родившегося в Мансе в июне 1640 года, ораторианца с 1658 года, умершего в Руане 29 января 1715 года, корреспондента и помощника великого Мальбранша. С этой французской школой, отмеченной Берюлем, связаны многие значительные личности: герой милосердия святой Венсан де Поль, которому XVII век обязан коренным изменением позиции по отношению к детям греха, Шарль де Кондран, преемник Берюля во главе ораторианцев, М. Олье, человек от Сен-Сюльпис и первых семинарий, и даже, быть может, несмотря на долгий путь, который закончится отходом от истоков, святой Жан Эд (1607–1680), вдохновитель систематической евангелизации деревни.

Чтобы оценить пройденный путь, надо, вслед за Жаном Орсибалем, исходить из духовных доктрин рубежа XVI–XVII веков. Преподобный отец Гарасс, иезуит, великий человек 10—20-х годов XVII столетия, стал карикатурой на это несчастливое время. Апологет непрестанной борьбы против заблудших агностиков, не имевший масштабности Нодена, Ги Патена, Ламота Ле Вайе, но обладавший резкостью Гассенди, сей мнимовеликий человек в эпоху Декарта заплутал на безысходных путях вульгарного материалистического атомизма, прикрытого, возможно, искренним фидеизмом. Гаррас стал недалеким противником еще более ретроградного агностицизма, агностицизма тех свободомыслящих, которые были ожесточены скорее против Коперника, чем против Бога. Борясь против народных суеверий, Гарасс дошел в конечном счете до религии иссушенной, опирающейся на вульгарный рационализм самого неповоротливого здравого смысла: далекий и отсутствующий Творец, к которому обращаются с прошениями, именуемыми молитвами. Отношения верующего с Богом – выражение принадлежит сему незадачливому пастырю – исчерпываются отношениями двух купцов. За входной билет на Небеси, которые Богу непросто заполнить, положен некий минимум странных услуг, приводимый разумным расчетом к наиболее оптимальному.

Популярный проповедник Гарасс «долгое время довольствовался составлением буффонадно-ядовитых памфлетов против кальвинистов и галликан». Из этой высоко духовной жилы вышли «Elixir Calvinisticon» (1615) против Исаака Казобона, который умер незадолго до этого, «Реформированный Рабле», ответ на «Призвание пастырей» Пьера дю Мулена 1619 года, «Horoscopus Anticotonis» (1613), «Пир мудрецов» (1617), «Изыскания изысканий других трудов мадам Этьенн Пакье» (1622). [140]140
  Судя по названию, сочинение связано со знаменитым трудом французского историка Этьена Пакье (1529–1615) «Изыскания о Франции». – Примеч. науч. ред.


[Закрыть]Вдохновленный столь легкими победами, великий человек опубликовал в 1623 году «Забавное учение добрых умов нашего времени», претендовавшее на окончательное уничтожение атеизма. Кратковременный успех и осуждение поэта Теофиля. Воистину великий труд – первая часть «Теологической суммы главных истин христианской религии», октябрь – ноябрь 1625 года. Цель читается в заглавии: заменить собой решительно устаревшего святого Фому Аквинского. Гарасс не только бессознательно исповедует положения, оплаченные смертью на костре не одним несчастным, но без колебаний коварно атакует реформаторский труд, предпринятый школой Берюля.

Один из друзей Берюля, самый крупный августинианский католический теолог XVII века, Жан Дювержье де Оранн, аббат де Сен-Сиран, должен был решительно положить конец карьере опасного безумца. Экзекуцией стала толстая книга «Сумма главных ошибок и лживых выдумок, содержащихся в “Теологической сумме” отца Гарасса» (1626). Несколько юридических капканов, призванных помешать ее публикации, оказались бесполезными. Гарасс рухнул опозоренный и осмеянный. «Общество Иисуса» чуть позднее само осознало совершенную ошибку и пресекло досадную деятельность злосчастного полемиста.

В 1626 году французская католическая реформация была вынуждена стать полемичной. Заодно она нашла одну из излюбленных тем для широкой образованной публики. Она еще дважды с равным успехом возобновляла попытку публикации в 1643 году «Моральной теологии иезуитов» Антуана Арно, «Писем к Провинциалу» Паскаля в 1657 году. В этот момент единый фронт разрушается. Родившийся в Байоне в 1581 году в семье чиновного буржуа, соученик по Лувенскому и Парижскому университету Янсения (1585–1638), в будущем епископа Ипра и автора «Августина» (1640), самой дискуссионной книги XVII века, учившийся вместе с ним в Камп-де-Прат, Жан Дювержье де Оранн после смерти Берюля, бесспорно, был самым крупным французским теологом. Ему мы обязаны публикацией 1632 года под издательским псевдонимом Петр Аврелий хартии французской католической реформации.

Он повторно поднял и развил ригористически затронутую в «Сумме ошибок отца Гарасса» тему, но главное, Сен-Сиран извлек практические экклесиологические последствия из уточненного Тридентским собором в антипротестантской полемике понятия пресуществления. Если священник есть именно тот, кому в своей непостижимой и спасительной любви Бог дает власть над Собой через слова освящения, то нет человека превыше его, кроме того, для кого власть претворять субстанцию хлеба и вина евхаристии в тело и кровь Христа, а стало быть, Бога продолжается во власти передавать эту власть, иначе говоря – кроме епископа. Искреннее и неповерхностное рассуждение о практических последствиях пресуществления, торжественно подтвержденных Тридентским собором, вело, таким образом, к превосходству церкви по отношению к власти мирской, а внутри церкви – к привилегированному положению священников и, на самой вершине, корпуса епископов, коллективных наследников апостолов и Христа. Первое следствие – возвращение орденов на свое место. Черное духовенство является вспомогательным, полезным подкреплением лишь при условии строгого подчинения руководящей и ответственной власти, т. е. епископам. Это утверждение намечает в католической реформации первую ось возможного расслоения, что в конце концов не преминет совершиться. На юге, в Италии и Испании, посредственное белое духовенство отдало практическое руководство церковью духовенству черному, многочисленному и прямо подчиненному Риму. Заодно Петр Аврелий дал новые теологические основы галликанскому течению и заметное подкрепление древней соборной теории против эволюции, подтвержденной папской монархией. В XVII столетии церковь Франции извлечет из этого выгоду: она возьмет на вооружение светский и галликанский нюанс католической реформации, чтобы затормозить на целый век централизаторскую эволюцию, намеченную Тридентским собором.

Второе следствие практического порядка (у церкви почти не осталось возможности дальнейшего движения) – независимость епископата от мирской власти; выражением независимости стал прежде всего отказ подчинять при каких бы то ни было обстоятельствах высший евангелический порядок интересам государства.

Сен-Сиран дал партии Марийяка новые идеологические основы для неприятия войны против Испании, для поддержки антифискального сопротивления и для неприятия практического «макиавеллизма» Ришелье. Курьезное и парадоксальное сближение. По семейной традиции Сен-Сиран представлял чиновную буржуазию партии «добрых французов», партия Марийяка – происпанскую традицию бывших сторонников Лиги. Отныне традиционное отождествление католической реформации с Испанией теряет свой смысл, по мере того как эстафета переходит к Франции. Духовный крах части чиновной буржуазии завершается перегруппировкой. Ришелье, т. е. макиавеллистское государство, оказался лицом к лицу с фронтом, объединяющим одно крыло партии сторонников Лиги и партию доброго француза.Эта коалиция обеспечила французским протестантам (неизбежный противовес) надежную отсрочку. Но главное, она спровоцирует раскол единого до тех пор фронта католической реформации.

Фундаменталистская сторона этой неоавгустинианской теологии и практических и немедленных политических последствий: отказ от покаяния. Древняя традиция церкви делала покаяние, искреннее сожаление об ошибках во имя любви к Богу, условием прощения. Священник, давая отпущение грехов, лишь удостоверял прощение, обретенное покаянием и верой; условие трудное для обычного грешника. Поэтому развивалась теология более либеральная и более ритуализованная; именуемое покаянием сожаление, обусловленное прежде всего страхом, при условии непременного участия священника может быть достаточным для грешника. Ришелье в этом споре занял позицию в поддержку радикального исповедничества. Без возможности такого полураскаяния как можно понять проведение христианским властителем и его министрами макиавеллистской политики? СенСиран, как и все твердое крыло католической реформации, присоединился к лагерю ярых антиисповедников. В 1638 году Сен-Сиран оказался в Венсенском замке и умер в 1643 году, немного позднее своего гонителя.

Но начиная с этого момента в едином до тех пор фронте католической реформации начинается раскол. Тем более что в 1640 году как раз вышла толстая книга «Augustinus», посмертный труд ипрского епископа Янсения. За или против «Августина» в течение полутора столетий выступала и ополчалась лучшая часть католической церкви. Отныне с умеренным крылом сталкивается крыло радикальное: многочисленное во Франции, в Бельгии, среди католиков Соединенных провинций – повсюду, где католицизм оказался лицом к лицу с церквями, происходящими от реформации протестантской; малочисленное в Италии, еще более малочисленное в Испании, повсюду, где одержала победу первая католическая реформация, являвшаяся, в сущности, контрреформацией.

Последовательные волны католической реформации могли различаться в относительно второстепенных моментах: степень требовательности к простым верующим, относительные позиции епископальной и понтификальной власти, более или менее крупные практические уступки государству и макиавеллистским потребностям политики – ничего существенного до проявления благодати в этом одолеваемом проблемой индивидуального спасения столетии; католический мир имел свой «Дордрехтский синод». Да, из трех великих, стоящих у истоков того, что упрощенно зовется янсенизмом, Сен-Сиран – самый яркий (1581–1683), Янсен (Янсений) (1585–1638) – самый глубокий, Антуан Арно (1612–1696) – наиболее плодовитый; Янсений, конечно, самый значительный, потому что он сразу пошел к самой сути проблемы. Сен-Сиран был очень влиятельной фигурой в церкви; Антуан Арно, который вышел на широкую публику со знаменитым трактатом об «Учащенном причастии» (1643) и «Практической моралью иезуитов», развернул более чем на трехстах страницах конкретные последствия морального ригоризма, но Янсений приблизился к существу: спасение, благодать.

Этот представитель голландского меньшинства, гонимый в молодости за веру католик, страстно желавший обратить свою страну, перешедшую на сторону протестантской реформации, слишком хорошо знал кальвинистский мир, чтобы не понимать, сколь необратима была в некоторых моментах кальвинистская реформация. Католицизм, которым он жил и который предлагал, стремился установиться в диалектическом переходе от кальвинистской реформации, теоцентристская революция божественного суверенитета и всемогущества и преемственность видимой церкви, «истинной церкви, которая должна продолжать в мире миссию Христа». Янсений, будучи личностью переходной, из опасений раскола решительно стоял на стороне папской власти, являясь ультрамонтанистом, далеким от галликанского епископализма Сен-Сирана и парламентской мантии и от страстного антииезуитства молодого Антуана Арно.

Однако началом янсенизма стал не «Августин», а публикация в Лиссабоне в 1588 году «Согласия» блестящего испанского иезуита Молины. Молина являл собой силу гуманизма Ренессанса в церкви контрреформации, но и доведенный до крайности антипротестантизм навыворот, иначе говоря, вернейший способ дать другому власть над собой. Тогда как традиционная теология ограничивалась утверждением антиномии божественного всемогущества и свободной воли человека, настаивая то на одном, то на другом, Молина вознамерился разрешить это противоречие. Святой Августин настаивал на всемогуществе благодати, а реформаторы Лютер и Кальвин, святой Фома и Цвингли, следуя тем же путем, избрали свободу воли. Молина практически упразднил благодать; распределяемая соразмерно усилиям человека и его доброй воле, она уже не является благодатью. Бог беспристрастен, как фиксирующая магнитная лента. И не более. Две опасности: формальное противоречие между этими утверждениями, с одной стороны, Библии (древней традиции), с другой – церкви (новой традиции) и бесполезность в этой перспективе идеи Воплощения. В конечном счете Молина в католицизме, как и Соццини в реформации, дошел до самоотрицания. При одном отличии: Соццини был отвергнут всеми реформатскими церквями, Молину же католицизм терпел как допустимую крайность. Молину вывел из-под удара твердый предестинаризм профессора из Лувена, Байуса, осужденного Пием V в 1567 году за то, что он ненароком попал в ловушку позитивного осуждения. Чем объяснить долготерпение Рима в отношении этого течения нововременного гуманизма? В сущности, позиция Молины подводит итог мысли большинства членов «Общества Иисуса»; Монтемайор в Саламанке (1581), Валенсиа в Ингольштадте (1584), Лессиус и Гамелиус в Лувене в 1586 году, осужденный в 1587 году прославленным университетом, придерживались аналогичных, разве что более удачно сформулированных взглядов. Кроме того, за Молину стояла добрая часть испанской церкви, движимая двойным, сходящимся в одной точке тропизмом: ненавистью к протестантской реформации и возрастающей ненавистью в отношении иудео-христиан. Все, что в христианстве апеллировало к Библии, а стало быть, к древнееврейским истокам, было вдвойне подозрительным: все христианское в конечном счете подозревается в иудаизме или протестантизме; языческий гуманизм внушает доверие. Молина принадлежал к ордену, который имел достоинство и редкое мужество противостоять латентному антисемитизму простонародья Пиренейского полуострова, и оказался в неменьшей степени жертвой комплекса pureza [141]141
  Здесь – идеи чистоты крови. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть]Тем более что «Общество», несомненно, было более уязвимо. «Согласие» было бессознательным средством умерить неутолимую подозрительность старохристианского комплекса.

То, что объяснимо в весьма специфической атмосфере Пиренейского полуострова, вполне может шокировать в других местах. Как не вспомнить формальные запреты IV века против Пелагия, несчастного оппонента святого Августина? Эта доктрина, неотделимая от грубого антропоцентризма христианского гуманизма, обрекла католическую церковь на поражение в точках ее соприкосновения с протестантизмом. Лучше всего это понимали в Лувене, ставшем железным острием копья католической Европы, нацеленного на Голландию, именно здесь и организовалось сопротивление молинизму. Климент VIII позволил Лувенскому университету убедить себя. В 1605 году все было готово к осуждению «Согласия». В 1607 году Павел V отказался от издания буллы. Ему претило уличать «Общество Иисуса», повсеместно работавшее во благо церкви. Больше всего ему претило травмировать и оттолкнуть Испанию. Молинианский ультрамодернизм был, таким образом, ограничен и терпим как предельная и в какой-то степени небезвинная уступка испанскому католицизму, так же как внутри кальвинистских реформатских церквей стремились своей терпимостью ограничить и, приняв в свое лоно, поставить в рамки сектантские цвинглианские течения, это неудобное наследие гуманистической реформации и даже итальянского Ренессанса. Потенциальный Соццини католицизма, Молина, терпимый папским престолом, был всего лишь его Цвингли. Каждый уголок христианского мира был обременен собственным Ренессансом. Modus vivendi1607 года был не из тех, что нравятся всем. Прежде всего Лувену, глубоко потрясенному несоразмерностью кары: просто неудачно сформулированная Байусом традиционная доктрина Благодати заслужила суровое осуждение. И это при молчании по поводу скандально еретической формулировки Молины, которая практически упраздняла краеугольный камень христианской догматики.