Текст книги "Драматические произведения. Мемуары"

Автор книги: Пьер-Огюстен де Бомарше

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

ВОДЕВИЛЬ

Базиль

Первый куплет

 
И с приданым, и с невестой!
Что за чудный оборот!
Ну, а ревность неуместна.
Графы и пажи не в счет —
Поговорка всем известна:
Ловкачу всегда везет!
 

ФигароЗнаю!

(Поет.)

 
Счастье – высший свет!
 

БазильНет!

(Поет.)

 
А без денег счастья нет!
 

Сюзанна

Второй куплет

 
Если муж неверен будет —
Это шалость и пустяк,
А жена когда пошутит,
Ей никак уж не простят!
Где же правда? Пусть рассудят!
Правда там, увы и ах,
Где у сильных власть в руках. (2 раза)
 

Фигаро

Третий куплет

 
Друг Жанно за святость брака!
Чтоб с женой не вышло зла,
Им огромная собака
Приобретена была.
Нынче ночью шум и драка —
Еле ноги этот пес
От любовника унес! (2 раза)
 

Графиня

Четвертый куплет

 
Те верны на самом деле,
Хоть вздыхают тяжело,
А иные и хотели
Изменять, да не прошло!
Всех, конечно, ближе к цели,
Те, что клятвы не дают,
Но очаг свой берегут. (2 раза)
 

Граф

Пятый куплет

 
Коль супруга всему свету
Кажет святость-простоту,
Не ценю я даму эту —
Я другую предпочту,
Что похожа на монету:
Образ мужа пусть хранит,
А друзей пусть веселит! (2 раза)
 

Марселина

Шестой куплет

 
Каждый знает, что от мамы
Он рожден на белый свет,
Но со срамом иль без срама —
Разбираться проку нет.
 

Фигаро

(заканчивая)

 
Но зато скажу вам прямо:
Нахождение сынка
Лучше золота мешка. (2 раза)
 

Седьмой куплет

 
В жизни есть закон могучий:
Кто пастух – кто господин!
Но рожденье – это случай,
Все решает ум один.
Повелитель сверхмогучий
Обращается во прах,
А Вольтер живет в веках. (2 раза)
 

Керубино

Восьмой куплет

 
Пол прекрасный, пол бесценный,
Ради ваших милых глаз
Лезем мы порой на стены,
А прожить нельзя без вас.
Вы, как зритель наш почтенный, —
Мы всегда его корим,
А расстаться не хотим. (2 раза.)
 

Сюзанна

Девятый куплет

 
Наша мысль и наша шутка, —
Милый зритель, уясни,
Тут смешался глас рассудка
С блеском легкой болтовни!
Так сама природа чутко
От забав и от проказ
Прямо в жизнь выводит нас! (2 раза)
 

Бридуазон

Десятый куплет

 
В тех пье-есах, что даются
Каждый час, ка-аждый миг,
Зри-и-ители смеются,
Видя в них себя самих,
Бу-унтуют, де-ерутся,
Столько шуток,
сколько бед.
А под занавес – куплет! (2 раза)
 

Балет.

ПРЕСТУПНАЯ МАТЬ, ИЛИ ВТОРОЙ ТАРТЮФ

Изгнать из семьи негодяя —

это великое счастье.

Заключительные слова пьесы

Нравоучительная драма в пяти действиях.

Перевод с французского: Н. Любимов.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О «ПРЕСТУПНОЙ МАТЕРИ»

Во время долгого моего изгнания заботливые друзья напечатали эту пьесу с единственною целью не допустить незаконной подделки, одной из тех грубых подделок, которые стряпаются обыкновенно тайком и наспех, прямо в театре, пока идет пьеса. Однако те же самые друзья во избежание преследований, которым они подверглись бы со стороны агентов террора, если бы за действующими лицами, пусть даже испанцами (тогда все было опасно), были сохранены их настоящие титулы, рассудили за благо переиначить их звания, изменить даже их язык и изуродовать некоторые сцены.

По прошествии четырех тяжелых для меня лет я был с честью возвращен на родину, а так как прежние знаменитые и высокоталантливые артисты Французского театра пожелали сыграть мою пьесу, то я ее и восстанавливаю полностью, в первоначальном ее виде. За это издание я отвечаю.

Я одобряю намерение артистов в течение трех спектаклей подряд развернуть перед зрителями всю историю семьи Альмавива. Правда, две первые части с их легким весельем имеют, казалось бы, мало общего с глубокой и трогательной нравоучительностью третьей, и тем не менее, по замыслу автора, между ними существует тесная внутренняя связь, способная вызвать самый живой интерес к представлениям Преступной матери.

Словом, я вместе с актерами полагал, что мы могли бы сказать зрителям: «Вволю посмеявшись в первый день на Севильском цирюльнике над бурною молодостью графа Альмавивы, в общем такою же, как и у всех мужчин; на другой день с веселым чувством поглядев в Женитьбе Фигаро на ошибки его зрелого возраста, – ошибки, которые так часто допускаем и мы, приходите теперь на Преступную мать, и, увидев картину его старости, вы вместе с нами убедитесь, что каждый человек, если только он не чудовищный злодей, в конце концов, к тому времени, когда страсти уже остыли и особенно когда он вкусил умилительную радость отцовства, непременно становится добродетельным. Таков нравоучительный смысл пьесы. Другие ее идеи будут видны из ее частностей».

Я же, автор, прибавлю здесь от себя: приходите судить Преступную мать с тою же самою благожелательностью, какая руководила автором, когда он ее писал. Если вам будет приятно поплакать над горестями, над искренним раскаянием несчастной женщины, если ее слезы исторгнут слезы и у вас, то не удерживайте их. Слезы, проливаемые в театре над страданиями вымышленными, не столь мучительными, как те, которыми изобилует жестокая действительность, – это слезы сладостные. Когда человек плачет, он становится лучше. Пожалеешь кого-нибудь – и после этого чувствуешь себя таким добрым!

Если же рядом с этой трогательной картиной я нашел нужным выставить перед вами интригана, ужасного человека, терзающего несчастную семью, то, уверяю вас, единственно потому, что видел такого в жизни, – выдумать его я бы не мог. Тартюф Мольера – это лицемер, прикидывающийся богобоязненным; вот почему из всей семьи Оргона он надул только ее бестолкового главу. Мой Тартюф гораздо более опасен: это лицемер, прикидывающийся безукоризненно честным, он владеет несравненным искусством завоевывать почтительное доверие целой семьи, которую он обворовывает. Его-то и следовало разоблачить. Именно для того, чтобы оградить вас от сетей, расставляемых такими чудовищами (а их везде много), я безжалостно вывел его на французскую сцену. Простите мне этот грех за то, что в конце пьесы злодей наказан. Пятое действие далось мне нелегко, но я считал бы, что я еще хуже Бежарса, если бы позволил ему воспользоваться малейшим плодом его злодеяний, если бы после сильных волнений я вас не успокоил.

Быть может, я слишком медлил с окончанием этой мучительной вещи, надрывавшей мне душу; ее надо было писать в расцвете сил. С давних пор не давала она мне покоя. Две мои испанские комедии были задуманы лишь как вступление к ней. Затем, состарившись, я начал колебаться: я боялся, что у меня не хватит сил. Быть может, у меня тогда их, и правда, уже не было! Так или иначе, принявшись за эту вещь, я преследовал прямую и благородную цель; я обладал в то время холодным рассудком мужчины и пламенным сердцем женщины – говорят, именно так творил Ж.-Ж. Руссо. Между прочим, я заметил, что это сочетание, этот духовный гермафродитизм не так редко встречается, как принято думать.

Как бы то ни было, Преступная мать не играет на руку никаким партиям, никаким сектам, – это картина внутренних распрей, раздирающих многие семьи, распрей, которых, к несчастью, не прекращает и развод, в иных случаях очень полезный. При всех условиях развод, вместо того чтобы зарубцовывать эти скрытые раны, только еще больше их растравляет. Чувство отцовства, добросердечие, прощение – таковы единственные средства от этой болезни. Это-то мне и хотелось выразить и запечатлеть в умах зрителей.

Литераторы, посвятившие себя театру, при разборе этой пьесы обнаружат, что комедийная интрига в ней растворена в возвышенном стиле драмы. Иные предубежденные ценители относились к этому жанру с излишним презрением: им казалось, что эти два элемента несовместимы. Интрига, рассуждали они, составляет принадлежность веселых сюжетов, это нерв комедии; возвышенным же элементом восполняют несложное развитие драмы для того, чтобы придать силу ее слабости. Однако необоснованные эти положения на деле отпадают, в чем сможет убедиться всякий, кто станет упражняться в обоих жанрах. Более или менее удачное выполнение подчеркнет достоинства каждого из них, так что умелое сочетание этих двух драматургических приемов и искусное их применение могут произвести весьма сильное действие на публику. Мой опыт заключался в следующем.

Опираясь на предшествующие, уже известные события (а это очень большое преимущество), я завязал теперь волнующую драму между графом Альмавивой, графиней и двумя детьми. Если бы я перенес действие пьесы в прошлое, в ту неустойчивую пору жизни моих героев, когда они совершали ошибки, то получилось бы вот что.

Прежде всего драма должна была бы называться не Преступная мать, а Неверная супруга, или Преступные супруги. Ее интерес был бы основан на другом: пришлось бы ввести любовную интригу, ревность, сильные страсти, какие-то совершенно иные события; нравственный же урок, который мне хотелось извлечь из того положения, что честная жена слишком далеко зашла в забвении своего долга, этот нравственный урок, окутанный покровом заблуждений молодости, пропал бы даром, прошел бы незамеченным.

Между тем действие моей пьесы происходит спустя двадцать лет после того, как ошибки были совершены, то есть когда страсти уже прошли, когда самих предметов страсти уже не существует и лишь следы почти забытых душевных потрясений все еще тяготеют над супружеской жизнью и над судьбой двух несчастных детей, которые понятия не имеют о семейной драме и в то же время являются ее жертвами. Именно в этих чрезвычайных обстоятельствах и черпает всю свою силу мораль: она является предостережением для тех юных особ из благородных семей, которые редко заглядывают в будущее и которым угрожает не столько порок, сколько нравственное заблуждение. Вот какова цель моей драмы.

Далее, злодею противопоставлен наш проницательный Фигаро, старый преданный слуга, единственное существо во всем доме, которое мошенник не сумел провести, – завязывающаяся между ними интрига всему придает особый характер.

Встревоженный злодей говорит себе: «Напрасно я владею здесь всеми тайнами, напрасно я спешу извлечь из этого выгоду, – если мне не удастся прогнать отсюда этого лакея, со мной может стрястись беда!»

С другой стороны, я слышу, как рассуждает сам с собой Фигаро: «Если я не ухитрюсь накрыть это чудовище, сорвать с него маску, то погибло все: благосостояние, честь, счастье семьи».

Сюзанна, поставленная между двумя противниками, является в этой пьесе всего лишь хрупким орудием, которым каждый из них стремится воспользоваться, дабы ускорить падение другого.

Таким образом, комедия интриги, поддерживая интерес зрителей, проходит через всю драму: она способствует развитию действия, но не разбивает внимания, всецело сосредоточенного на матери. Что касается детей, то зрители прекрасно сознают, что серьезной опасности им не грозит. Ни у кого не остается сомнений, что, если только злодей будет изгнан, они поженятся: ведь в пьесе совершенно ясно показано, что между ними нет никаких родственных уз, что они друг другу чужие. В глубине души это отлично знают и граф, и графиня, и злодей, и Сюзанна, и Фигаро – все посвященные в тайну действующие лица, а равно и публика, от которой мы ничего не скрыли.

Лицемер употребляет все свое искусство, разрывающее сердца отца и матери, на то, чтобы запугать молодых людей, оторвать их друг от друга, внушив им, что они дети одного отца, – вот основа его интриги. Так развивается двойной план пьесы, и план этот нельзя не признать сложным.

Подобный драматургический прием применим к любому времени и к любому месту действия, где только великие черты природы, а также черты, характеризующие сердце человека и его тайны, не находятся в полном пренебрежении.

Дидро, сравнивая творения Ричардсона с теми романами, которые мы называем историческими, выражает свой восторг перед этим правдивым и глубоким писателем в следующем восклицании: «Живописец сердца человеческого! Ты один никогда не лжешь!» Как это прекрасно сказано! Я тоже все еще стараюсь быть живописцем человеческого сердца, но мою палитру иссушили годы и превратности судьбы. И это не могло не сказаться на Преступной матери!

Если неважное выполнение и вредит занимательности моего замысла, то выдвинутое мною положение все же остается в силе. Моя попытка может вдохновить других на произведения более зрелые. Пусть за это возьмется какой-нибудь пылкий художник и одним взмахом кисти объединит интригу и патетику; пусть он умелой рукой разотрет и смешает яркие краски и того и другого жанра; пусть он широкими мазками напишет нам человека, живущего в определенном обществе, его положение, его страсти, пороки, достоинства, ошибки и несчастья, с той потрясающей силой, которой не знает даже преувеличение, придающее блеск другим жанрам, но не всегда способное до такой степени верно изображать жизнь, – и мы, растроганные, захваченные, умудренные, мы уже не скажем, что драма – это бесцветный жанр, порожденный бессилием создать трагедию или комедию. Искусство станет на верный путь, оно шагнет вперед.

О мои сограждане, вы, на чей суд я представляю этот опыт! Если вы призна́ете его слабым или неудачным, то критикуйте его, но не браните меня. Когда я написал две другие пьесы, меня долго ругали за то, что я осмелился вывести на сцену того самого молодого Фигаро, которого впоследствии вы полюбили. Я тоже тогда был молод, и я над этим смеялся. С возрастом расположение духа становится все более мрачным, характер портится. Несмотря на все усилия, я теперь уже не смеюсь, когда злодей или мошенник, разбирая мои произведения, оскорбляет мою личность, – тут уж ничего не поделаешь.

Критикуйте пьесу, пожалуйста! Если даже автор слишком стар, чтобы извлечь из этого пользу, ваши наставления пригодятся другим. Никому не приносит пользы только брань – это, если хотите, манера дурного тона. С подобным замечанием я смело обращаюсь к народу, который исстари славился своею учтивостью, служил в этом отношении образцом для других и доныне еще являет собою пример высокого мужества.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Граф Альмавива, испанский вельможа, благородно-гордый, но не надменный.

Графиня Альмавива, женщина глубоко несчастная и притом ангельской кротости.

Кавалер Леон, их сын, молодой человек, свободолюбивый, как и все пылкие души нового времени.

Флорестина, воспитанница и крестница графа Альмавивы; в высшей степени чувствительная молодая девушка.

Господин Бежарс, ирландец, майор испанской пехоты, исполнявший обязанности секретаря при графе, когда тот был послом; весьма низкой души человек, великий интриган, искусно сеющий раздоры.

Фигаро, камердинер, лекарь и доверенное лицо графа; человек, обладающий большим жизненным опытом.

Сюзанна, первая камеристка графини, жена Фигаро; прекрасная женщина, преданная своей госпоже, свободная от иллюзий молодости.

Господин Фаль, нотариус, человек верный и глубоко порядочный.

Вильгельм, немец, слуга майора Бежарса, слишком большой простак для такого господина.

Действие происходит в Париже, в доме, который занимает граф со своей семьей, в конце 1790 года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Богато убранная гостиная.

Явление первое

Сюзаннаодна, составляет букет из темных цветов.

Теперь графиня может просыпаться и звонить – печальный мой труд окончен. (В изнеможении садится.)Еще и девяти нет, а я уже так устала… Последнее ее распоряжение перед сном отравило мне всю ночь… «Завтра чуть свет, Сюзанна, вели принести побольше цветов и укрась мои комнаты». Привратнику: «Весь день никого ко мне не впускайте». «Сделай мне букет из черных и темно-красных цветов с одной белой гвоздикой посредине…» Вот и букет. Бедная графиня! Как она плакала! Для кого все эти приготовления? Ах, да, живи мы в Испании, сегодня были бы именины ее сына Леона… (таинственно)и еще одного человека, которого уже нет на свете! (Рассматривает букет.)Цвета́ крови и траура! (Вздыхает.)Раны на ее сердце не затянутся никогда! Перевяжем букет черным крепом, раз уж такова печальная ее причуда. (Перевязывает букет.)

Явление второе

Сюзанна, Фигарозаглядывает с таинственным видом.

Вся эта сцена должна идти с подъемом.

Сюзанна.Входи же, Фигаро! У тебя вид счастливого любовника твоей жены.

Фигаро.Можно говорить не стесняясь?

Сюзанна.Да, если не затворять дверь.

Фигаро.А к чему такая предосторожность?

Сюзанна.Дело в том, что известный тебе человек может войти с минуты на минуту.

Фигаро (с расстановкой).Оноре-Тартюф Бежарс?

Сюзанна.Да, наша встреча была назначена заранее. Послушай, отвыкай ты прибавлять к его имени разные словечки: это может до него дойти и помешать нашим замыслам.

Фигаро.Его же зовут Оноре!

Сюзанна.Но не Тартюф.

Фигаро.А, да ну его к черту!

Сюзанна.Ты как будто чем-то удручен?

Фигаро.Я взбешен.

Сюзанна встает.

Где же наш с тобой уговор? Помогаешь ли ты мне, Сюзанна, верой и правдой предотвратить большую неприятность? Неужели ты позволишь этому злобному существу еще раз обвести себя вокруг пальца?

Сюзанна.Нет, но по-моемому, я вышла у него из доверия: он ничего больше мне не сообщает. Право, я боюсь, как бы он не подумал, что мы с тобой помирились.

Фигаро.Будем по-прежнему делать вид, что мы в ссоре.

Сюзанна.Но почему же ты так расстроен? Узнал что-нибудь новое?

Фигаро.Сначала припомним самое главное. С тех пор как мы переехали в Париж и с тех пор как господин Альмавива… Поневоле приходится называть его по фамилии, раз он строго-настрого запретил называть его ваше сиятельство…

Сюзанна (с досадой).Прелестно! А графиня выезжает без ливрейных лакеев. Мы теперь, совсем как простые смертные!

Фигаро.Словом, ты знаешь сама, что с тех пор как беспутный старший сын графа погиб, поссорившись из-за карт, все у нас в доме совершенно переменилось! Каким хмурым, каким угрюмым стал за последнее время граф!

Сюзанна.Ну, положим, и ты глядишь букой!

Фигаро.Как ненавидит он теперь второго сына!

Сюзанна.Ужас!

Фигаро.Как несчастна графиня!

Сюзанна.Это великий грех на его душе.

Фигаро.Как возросла его нежность к воспитаннице Флорестине! А главное, как спешит он произвести обмен своих владений!

Сюзанна.Знаешь, мой милый Фигаро, ведь это пустая болтовня. Мне же все известно, так зачем ты со мной об этом толкуешь?

Фигаро.Не мешает лишний раз все привести в ясность – для большей уверенности, что мы понимаем друг друга. Разве для нас с тобой может быть еще какое-то сомнение, что бич этой семьи, коварный ирландец, который состоял при графе секретарем в нескольких посольствах, овладел всеми семейными тайнами? Что мерзкий этот интриган сумел заманить графа Альмавиву из тихой и мирной Испании в эту страну, где все перевернуто вверх дном, – сумел заманить в надежде, что здесь ему легче будет, воспользовавшись неладами между мужем и женой, разлучить их, жениться на воспитаннице и прибрать к рукам состояние распадающейся семьи?

Сюзанна.Ну, а я-то чем могу быть здесь полезна?

Фигаро.Ни на секунду не выпускай его из поля зрения, уведомляй меня обо всех его предприятиях…

Сюзанна.Да я и так передаю тебе все, что он говорит.

Фигаро.Гм! Все, что он говорит… это лишь то, что он находит нужным сказать! Нет, надо ловить каждое слово, которое у него невзначай срывается с языка, малейшее его движение, выражение лица, – вот где сквозит тайна души! Он обделывает здесь какое-то темное дело. В успехе он, по-видимому, уверен, так как, на мой взгляд, он стал еще… еще лживей, вероломней, наглей, – так нагло держат себя все здешние дураки, которые торжествуют, еще ничего не достигнув. Так вот, не можешь ли ты быть столь же вероломна, как он? Задабривать его, ласкать надеждой? Ни в чем ему не отказывать?

Сюзанна.Не слишком ли это?

Фигаро.Все будет хорошо, и все пойдет на лад, если только меня своевременно извещать.

Сюзанна.И если только я извещу графиню?

Фигаро.Еще рано. Он их всех поработил, – тебе все равно никто не поверит. Ты и нас погубишь и их не спасешь. Следуй всюду за ним, как тень… а я подсматриваю за ним вне дома…

Сюзанна.Друг мой, я же тебе сказала, что он мне не доверяет, и если он еще застанет нас вместе… Вот он спускается!.. А ну-ка. Сделаем вид, что у нас крупная ссора. (Кладет букет на стол.)

Фигаро (громко).Я этого не потерплю! В другой раз поймаю…

Сюзанна (громко).Вот еще!.. Боюсь я тебя, как же!

Фигаро (делает вид, что дает ей пощечину).А, ты не боишься!.. Так вот же тебе, дерзкая!

Сюзанна (делает вид, что получила пощечину).Бить меня… в комнате графини!

Явление третье

Бежарс, Фигаро, Сюзанна.

Бежарс (в военной форме, с черной перевязью на рукаве).Что за шум? Ко мне уже целый час доносятся громкие голоса…

Фигаро (в сторону).Целый час!

Бежарс.Я вхожу, вижу заплаканную женщину…

Сюзанна (с притворным плачем).Злодей поднял на меня руку!

Бежарс.Ах, это отвратительно, господин Фигаро! Позволит ли себе благовоспитанный человек ударить существо другого пола?

Фигаро (резко).К черту! Милостивый государь, оставьте нас в покое! Я человек вовсе не благовоспитанный, а эта женщина – не существо другого пола: она просто моя жена, наглая особа, интриганка, полагающая, что может со мной не считаться, так как здесь у нее нашлись покровители. Ну, да уж я за нее возьмусь…

Бежарс.Как вам не стыдно быть таким грубым!

Фигаро.Милостивый государь, если мне понадобится третейский судья для разбора моих отношений с женой, то я позову кого угодно, только не вас, и вы сами прекрасно знаете, почему.

Бежарс.Милостивый государь, вы меня оскорбляете, я пожалуюсь вашему господину.

Фигаро (насмешливо).Я вас оскорбляю? Да разве можно вас оскорбить? (Уходит.)