Текст книги "Разрушай и подчиняй (ЛП)"
Автор книги: Пэппер Винтерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Для восемнадцати лет, скоро исполнится девятнадцать лет, я был благодарен, что выглядел взросло, я вырос до шести футов и трех дюймов, и мои длинные волосы казались слегка странными и выглядели абсолютно по-хулигански. Мой голос был глубоким – мои яйца опустились много лет назад, и я был воспитан так, чтобы сначала использовать свои кулаки, а потом – разум.
Какая потеря для моего отца, который учил меня; он никогда не понимал, что мой мозг – самая большая и самая темная часть меня. Еще одна причина, почему люди здесь избегали меня. Никто не любил гениального убийцу с высоким IQ.
Двойная угроза. Тройная опасность.
Заключенный #FS788791 кивнул.
– По рукам. Одна встреча. Все остальное зависит от тебя.
Он.
Внушающий страх, до кусания ногтей.
Уолтстрит с его сокамерниками, и даже охранникам. Никто не использовал его настоящее имя. Никто не смел так неуважительно относиться к нему – даже местное руководство называло его Уолстритом из уважения. Уважение к тому, что он создал, даже если это было не совсем законно.
Уолтстрит улыбнулся, сцепив пальцы на столе. Его обычное место было позади кафетерия втиснуто в углу комнаты, чтобы защитить его спину и бок. Двое мужчин, похожие на морковку в оранжевых комбинезонах, уставились на меня, когда я подошел ближе.
Никто не может добраться до Уолтстрита, если он не захочет. Деньги покупали больше, чем уважение – они приносили долголетие в месте, где головорезы и психопаты хотели, чтобы ты умер.
Его морщинистое лицо и седые волосы были ухоженными и выглядели здоровыми. Его глаза были яркими и отдохнувшими, его комбинезон выглажен – так чертовски выглажен, – и первоклассная гигиена зубов. Он был здесь мировым судьей. Даже тюремные чиновники позволили ему отвечать за все преступное население.
Сигареты? Он получал их.
Наркотики? Он тоже их получал.
Женщины? Он подцепил тебя, но он не дает никакой гарантии, что ты не умрешь от гребаного сифилиса.
– Привет, Артур. Я рад, что ты присоединился ко мне.
Заключенный #FS788791 давил мне на плечо – или пытался, видя, как он, словно Пи-ви чертов Герман (комический персонаж, созданный и изображенный американским комиком Полом Рубенсом), – уговаривал меня сесть на скамейку. Я отмахнулся от него, предпочитая возвышаться над человеком, по крайней мере, на сорок лет старше меня.
– Мое имя не Артур, а Киллиан. – Артур умер в тот момент, когда и Клео. Никто никогда не обратится ко мне так снова. Это чертовски больно.
Я скрестил руки, широко расставив ноги, и надеясь, что выгляжу злым и чертовски ужасным.
– Почему я?
– Прости? – Уолтстрит усмехнулся, немного откинувшись и положив руки на колени. Там не было грязных блюд или подносов – либо этот мудак не ел, либо его приспешники уже убрали со стола.
– Почему я? Что я сделал, чтобы заслужить аудиенцию у Его Милости?
Он снова засмеялся, подняв бровь.
– А почему нет?
– Нет. Ответь на гребаный вопрос. – Я развел руки и ткнул пальцем в лицо. – Никакой загадочной чепухи. Без всякой фигни. Никаких игр. – Прижав ногу к металлическому стулу, я сел и положил руки на стол.
– Я сижу. Слушаю. Я даю тебе ровно три минуты, чтобы рассказать мне, почему, черт возьми, ты хотел увидеть меня в годовщину моего прибытия в эту адскую дыру, а потом, возможно, я останусь и послушаю больше.
Заключенный #FS788791 зарычал:
– Уважение, мальчик.
Уолтстрит отмахнулся от него.
– Ничего, Пат. Он очень нервный. Вот и все. – Его глаза блестели. – И нетерпеливый.
Я кивнул.
– Черт возьми, я нетерпеливый. Я избегал наступать на мозоли или быть обманутым в течение всех трехсот шестидесяти пяти дней, которые здесь провел. Я хочу сохранять нейтралитет, а ты разрушаешь это, заставляя людей думать, что ты играешь со мной в фавориты. – Уолтстрит кивнул, его голубые глаза были яркими и острыми.
– Справедливо. – Глядя на своих трех марионеток, он пробормотал: – Оставьте нас. Я хочу поговорить с парнем наедине.
Заключенный #FS788791 вышел вперед.
– Но что насчет… – Уолтстрит поднял руку, молча успокаивая его.
Я бы отдал многое, чтобы иметь такую силу. Такое влияние.
– Дайте нам немного времени, Пат.
Когда заключенный не сдвинулся с места, Уолтстрит добавил:
– Я не прошу. – Парень заворчал, но послушно отошел.
Я не сказал ни слова, просто сердито смотрел, пока сокамерники не отошли, чтобы нас не слышать. Уолтстрит заметно расслабился, что не имело смысла, поскольку он просто прогнал своих телохранителей.
– Киллиан. Давай начнем с чего-то простого. Что ты знаешь обо мне?
Я напрягся, желая, чтобы мой пульс оставался стабильным, а нервы – напряжены до смерти. Я тебя не боюсь. Я больше никого не боюсь.
Я закатил глаза.
– Это что? Я хочу узнать своего соседа преступника за ланчем?
Уолтстрит слабо улыбнулся:
– Нет. Это интервью.
Я кашлянул.
– Что за интервью? —
Уолтстрит наклонился вперед, притворство полностью исчезло, и я сразу понял, о чем идет речь.
– Я знаю о тебе, малыш. У меня есть сделка, которая изменит твою жизнь. Я могу вернуть тебе твой мир – с большей силой, о чем ты когда-либо мог мечтать – так что перестань быть дерьмом. Скажи мне, что я хочу знать, и убери это дерьмо, потому что у тебя есть один шанс. Если ты все испортишь – умрешь здесь, и я надеюсь, что ты перестанешь махать своим членом и действительно выслушаешь.
Он тяжело дышал, проводя рукой по своим густым седым волосам.
– Теперь у меня есть твое внимание? – Мое внимание было приковано к его воротнику и жилке на шее.
Мой разум был занят, представляя, как он сильно истекает кровью, если ударить его ножом, который я спрятал в своей манжете. Мой мозг был занят подсчетом, сколько секунд понадобятся резиновым пулям и дубинкам, прежде чем они попадут по моему телу.
Одна точка пять секунд, чтобы ударить.
Четыре секунды до того, как кто-нибудь поймет, что случилось.
Восемь секунд для охранников, чтобы прицелиться и стрелять.
Одиннадцать и девять секунд до того, как у резиновых пуль появится хотя бы шанс попасть в меня.
Но если бы я это сделал, у меня был бы нулевой шанс получить то, что я хотел.
Уравнения.
Алгоритмы.
Вероятности и расчеты.
Математика.
Где месть была моей жизнью, математика была моей любовницей. На все – независимо от того, насколько бессмысленными, удивительными и чертовски несправедливыми были некоторые вещи, – математика всегда могла найти простой ответ. Предоставить решения для невозможных ситуаций.
Математика была безжалостной.
Как и я.
Я кивнул.
– У тебя есть мое внимание.
– Хорошо. – Уолтстрит прочистил горло. – Давай начнем сначала. Как много ты знаешь обо мне?
Я вздохнул, готовясь к концерту.
– Все?
Он снова сцепил пальцы, его костяшки побелели, когда он сжал их.
– Все.
– Некоторое время назад ты был заключен в тюрьму за преступления «белых воротничков». Ты просмотрел книги своей компании Fortune Five Hundred и спрятал наличные на оффшорных банковских счетах. Тебя поймали только потому, что твоя шлюха сообщила о тебе в налоговую инспекцию, где они проверили тебя и обнаружили, что ты мошеннически избегал уплаты налогов.
Я перевел дыхание, и продолжил:
– Ты заработал свой первый миллион до того, как тебе исполнилось двадцать три года, у тебя был портфель из более чем пятидесяти объектов недвижимости, включая гостиницы и коммерческие инвестиции, а также сеть успешных торговых компаний и инвестиционных компаний. Мало того, что ты уклонился от уплаты налогов, но в настоящее время ты под следствием за фиктивные сделки от имени пенсионеров, по слухам, на сумму более восьмисот миллионов, но я знаю, что тебя никогда не осудят, потому что твои навыки ведения бухгалтерского учета безупречны. Не говоря уже о том, что у тебя в кармане есть политики и много контактов, которые выше закона.
Уолтстрит широко улыбнулся.
– Итак, ты следил за моей карьерой.
Я не сводил с него глаз.
– Да. Разумно знать моих врагов.
– Я твой враг?
Я покачал головой.
– Пока что нет. Но ты никогда не знаешь, как изменится будущее. Те, кого ты любишь больше всего, бьют сильнее всех.
Уолтстрит засмеялся, хлопнув по столу.
– Твой отец действительно провернул с тобой не очень хороший номер, не так ли, малыш?
Я ощетинился.
– Я не ребенок. – сСудебная система не судила меня как ребенка – они дали мне максимальный срок за хладнокровное преступление, которое я совершил. Я не был ребенком с десяти лет и стал ежедневно получать побои и уроки от дорогого старого папаши.
Мое сердце тяжело болело, не подчиняясь моим строгим указаниям не чувствовать отчаяния и не думать о том, что значило мое будущее. Там не будет празднования двадцать первого дня рождения или, наконец, потери девственности с Клео. Я хотел подождать, пока я не был совершеннолетним. Я хотел убедиться, что это действительно то, чего она хотела.
Мое сердце сжалось в муках.
Я не должен был ждать.
Уолтстрит прищурился.
– Какое мое настоящее имя? Ты знаешь?
Я кивнул.
– Твои доверенные лица скрывали твое имя в каждой газетной статье. Но все же узнал его. – Я решил поделиться крошечным кусочком моей страсти. – Я хотел торговать с девяти лет. Ты был для меня как Бог.
Лицо Уолтстрита потемнело.
– Был? Прошедшее время?
Я улыбнулся, наслаждаясь легким гневом, пылающим в его глазах. Он привык к уважению и не обращал внимания на мое подростковое презрение.
– Прошедшее время. У тебя было так много. Больше, чем я когда-либо мечтал, но ты все это потерял. Ты такой же нищий, как и я, но мне лучше, потому что на моей стороне молодость.
Я не поверил своим словам. Мой возраст значил только то, что мне придется дольше сидеть в этих сраных стенах.
Глаза Уолтстрита сузились.
– С чего ты взял, что я все это потерял?
– Газетные статьи. Журналы.
Он покачал головой.
– Ты сам так сказал… мои навыки бухгалтерского учета безупречны. Тебе не кажется, что я что-то спрятал? А сдался я тем, что мог позволить себе потерять? – Мое сердце замедлилось – так было всегда, когда что-то интересное привлекало мое внимание. Я мог сидеть в комнате без еды, не отвлекаясь, в течение нескольких дней, разбирая сложное уравнение.
Мой голос понизился, скрывая мое рвение:
– Собираешься поделиться со мной?
Уолтстрит наклонился ближе, его голос стал тише:
– Это зависит от тебя.
– Меня?
– Я знаю о тебе столько же, сколько и ты обо мне. Я знаю, чего ты хочешь, когда выйдешь отсюда, и я также знаю, что у тебя не будет шансов, если тебе не удастся нанять себе адвоката, который добьется условно-досрочного слушания до того, как тебе исполнилось семьдесят. – Он вздохнул. – Мы оба знаем, что этого не произойдет. Не после того, что заставил тебя сделать твой отец. Не говоря уже о показаниях, которые он представил, изображая тебя злодеем. – Мои руки сжались, мое сердце гремело в моих ушах.
– Да, офицер. Я видел все. Он не мой сын. Я любил семью Прайс, когда они были из плоти и крови.
Наручники защелкнулись на моих запястьях. Мое сердце не билось, а нервы разгоняли мою кровь. С тех пор как мой отец затащил меня в дом Клео, я был мертв внутри. Я буду гореть в аду за то, что сделал.
Я повиновался своему отцу из-за угроз в отношении девушки, которую любил всей своей душой. Я согласился сделать то, что он хотел, чтобы защитить ее. Чтобы ее не изнасиловали и не убили прямо на моих глазах.
И именно так он отплатил мне за верность.
– Тебе есть что сказать, Артур Киллиан, до того, как мы арестуем тебя?
Я посмотрел на пол, мои волосы пахли дымом, мои руки были покрыты обугленными останками дома Клео. Я прочесал обломки, как только они сгорели дотла и остыли.
Я не нашел ее тела, но нашел кольцо, которое дал ей.
Я сломлен, и я хотел плакать.
Мой отец зарычал:
– Конечно, ему есть что сказать. Не так ли, Киллиан? Скажи им. Скажи им правду.
Я сгорбился
Даже сейчас, даже после того, как он уже разрушил мою жизнь, он намеревался вбить гвозди в мой гроб.
– Ну, сынок. Что ты нам скажешь? – спросил офицер, встряхивая меня.
– Киллиан, признайся, – прошипел мой отец.
– Скажи им, что ты, бл*дь, убийца.
Не за что было бороться.
Она была мертва.
Я последую за ней, как только смогу найти способ.
– Я убил их, – прошептал я.
– Что? – Офицер наклонился ближе.
Собрав каждую крупинку предательства и ненависти из моей души, я взревел:
– Я, блин, убил их. Я убил Пола и Сандру Прайс. Ты доволен? Это то, что вы хотите услышать?
Офицер печально покачал головой.
– Нет, сынок, это было совсем не то, что я хотел услышать.
Последнее, что я услышал, когда они засунули меня на заднее сиденье полицейской машины, было то, что мой отец посмеивался над тем, что совершил.
Он использовал своего младшего сына, чтобы убрать президента Dagger Rose, чтобы он мог взять себе.
Он приговорил меня к жизни, к ужасной жизни, и все в угоду своей жадности.
И я надеялся, что дьявол вырвет его сердце и съест его на завтрак.
Я заставил воспоминания уйти – снова запираясь и баррикадируясь. Если бы я этого не сделал, то бы сошел с ума от гнева.
Мои глаза вернулись к шее Уолтстрита, и я начал вычислять, сколько времени мне понадобится вырвать его язык, чтобы мне больше не приходилось его слушать.
Уолтстрит оглянулся вокруг, понизив голос до шепота:
– У меня есть предложение для тебя.
Мои глаза сузились. Подозрение пульсировало мою кровь. Я не сказал ни слова, позволив ему вырыть траншею, он явно думал, что я достаточно глуп, чтобы войти.
– У тебя есть голова, чтобы считать. Ты получил высшее образование в области физики и математики на уровне университета. За неделю опыта работы на местном фондовом рынке появилась тенденция к росту акций «голубых фишек» (акции с высокими дивидендами, вложения), став «медведем» («Быками» и «медведями» называют игроков рынка ценных бумаг, которые придерживаются разных стратегий) в торговле. Ты естественный, Артур, и это редкая и прекрасная вещь.
Я закатил глаза.
– Ты читал мое резюме. Умно.
Он резко сказал:
– Я серьезно.
Мои глаза вспыхнули.
– И я серьезно, когда сказал, что меня зовут Киллиан. Артур умер в тот момент, когда его предали и бросили гнить в этом богом забытом месте.
– Мы вернемся к этому. – Уолтстрит оглянулся через плечо и посмотрел на меня.
– Это подводит меня к следующему пункту. Что еще ты знаешь обо мне?
Ах, темная часть его истории. Та часть, где полиция пыталась сбить его с толку. Количество ордеров, предъявленных ему в качестве президента компании, было безумным. Они пытались расколоть его снова и снова. Но ничего не получилось.
Только когда его сука из Клуба, шлюха, заревновала и бросала его.
– Ты хочешь, чтобы я обрисовал это в общих чертах, или просто кивнул в подтверждение о том, что я знаю о Corrupts, у них идеальная история в твоих железных рукавицах?
Он зарычал, злость пронзила его, словно жидкий огонь.
– Ежовые рукавицы, я идиот. Они вышли из-под контроля.
Он остановился, снова проводя рукой по волосам. Затем улыбнулся.
– Извини, это было неуместно. Я хотел сказать, что последние несколько лет человек, которого я оставил ответственным, решил не следовать моим четким указаниям. Он взял мое видение и разрушил его.
Я щелкнул пальцем по вмятине на столе.
– И какое это имеет отношение ко мне?
Уолтстрит ухмыльнулся:
– Самое непосредственное, мой дорогой мальчик.
Что-то в его голосе заставило мою голову подняться. Я посмотрел на него.
– Забудь. Твои три минуты закончились четыре минуты назад, и я в пяти секундах от удара кулаком в твое лицо.
Он посмеялся.
– Скажи, как часто ты думаешь об подсчетах? Ты когда-нибудь переставал считать?
Я покачал головой.
– Меня часто спрашивают, и мой лучший ответ – отвали.
Его улыбка стала шире.
На самом деле ответ на этот вопрос заключался в том, что я словно живу в этой чертовой матрице с зеленым кодом, падающим вокруг меня, как дождь, идущий весь день, каждый день. Я знал математические символы лучше, чем английский алфавит. Мог бы решить самую сложную задачу без калькулятора. Мог бы выдать решение любой проблемы в течение нескольких секунд.
Математика – моя истинная любовь.
Кроме нее, конечно.
Уолтстрит улыбнулся, снова наклонившись.
– Отлично, я вижу ответ в твоих глазах. Вот ответ, который я хотел – то, что мне нужно было увидеть. Скажи мне, если ты выберешься отсюда, сколько людей ты должен погубить?
У меня перехватило дыхание. Погубить? Уничтожить мне больше нравится...
– Три. Мне нужны трое.
– А у тебя есть план, как это сделать?
Я подойду к ним и вгоню пули в их мозги, затем посмотрю, как жизнь покидает их глаза.
Я покачал головой. Забавно, это был первый раз, когда я действительно позволил себе подумать, как мне это закончить. Это было странно… я был недоволен. Ужасно, чертовски недоволен. Они заслуживали только кричать. Они заслуживали, чтобы почувствовать то, что почувствовал я за прошедший год. Брошенный, исключенный, потерянный.
Я стиснул зубы, глядя в голубые глаза Уолтстрита.
– Я хочу заставить их страдать. Смерть будет последним, что они получат.
Старик кивнул.
– Еще один идеальный ответ. И если я скажу тебе, что у меня есть средства, чтобы это произошло, ты бы мне поверил? Доверился незнакомцу, который может сделать тебя богаче, чем ты мог себе представить, и дать тебе все, что тебе нужно, чтобы отомстить так, как тебе хочется?
Я уставился на него. Я пристально смотрел. Я искал ложь, подвох.
В его взгляде не было ничего, кроме страсти. Страсть, чтобы я свершил и его месть. Он хотел научить того, кто понял бы урок.
Что-то поменялось внутри. Предательская сука под названием «надежда» снова ворвалась в мою психику.
Медленная улыбка растянулась на моих губах. Подозрение исчезло, и я расслабился. Я видел себя в нем. Пожар. Проклятие. Непреодолимая нужна наказать и свергнуть режим.
– Я мог бы.
Уолтстрит протянул руку через стол и потянул за воротник, пока не прошептал мне на ухо:
– Я собираюсь дать все это тебе, мой мальчик. Ты подчиняешься мне, ты делаешь все, что я, черт возьми, тебе говорю, и я вытащу тебя из этого места. Я дам тебе Corrupts, я сделаю тебя Президентом, и научу тебя всему, что знаю о торговле, сокрытии доходов и контроле не только твоей империи, но и всего мира.
Он отпустил меня, протягивая руку.
– В ответ я прошу тебя быть моими ушами, глазами и ногами снаружи. Управлять своим бизнесом так, как я ожидаю. Ты будешь моим наследником.
Год и сегодня моя жизнь закончилась. Я никогда бы не подумал, что получу второй шанс через 8765,81 часа.
Мой мозг впился в вопрос.
– Если ты сможешь вытащить меня, почему ты не можешь использовать тот же трюк для себя?
Уолтстрит опустил голову, вцепляясь пальцами в стол.
– Потому что меня закрыли, у меня нет выбора, кроме как отбыть свой срок. Еще тринадцать лет – девять, если я смогу выйти за хорошее поведение. Это слишком долго. К тому времени все будет уничтожено, и я не могу этого допустить.
Я прошептал:
– С чего ты взял, что можешь вытащить меня? Ты слышал, что я сделал.
В помещении, казалось, было тихо – голоса моих сокамерников замолчали, пока я ждал его ответа.
– Потому что, Киллиан, я знаю правду. Я знаю все. И никто не должен жить в мире, где существуют такие предатели.
Впервые за год в моей груди горела благодарность. Он знал. Он верил. Мое решение было легким.
Я не колебался и не думал. Это было мое будущее. Единственный способ отомстить.
Я протянул руку, глядя в глаза человеку, который превратился из позорного Бога в спасителя.
Уолтстрит сжал мою руку своей.
Я сжал сильно.
– У тебя есть мое слово.
Он кивнул.
– Хорошо. Клянусь своим настоящим именем, Сайрус Коннорс, что я сделаю для тебя все. Ты никогда не будешь снова бессильным.
Я дрожал, греясь в его словах. Мои мышцы дернулись, когда чувство счастья вернулось к моей гнилой душе.
Уолтстрит добавил:
– Отныне твое имя не Артур Киллиан. А Килл. Ты исполняющий обязанности президента the Corrupts.
– Килл?
Он отпустил меня, ухмыляясь:
– Ты будешь убийцей на фондовом рынке и убийцей тех, кто тебя обидел. Лучше быть честным о том, кто ты на самом деле есть, не так ли?
Я откинулся, улыбаясь искренней улыбкой.
– Да, я думаю, да. Я думаю, что так будет лучше.
Мы улыбнулись.
И кивнули.
И так родился Килл.
Уроки начались сразу.
Уолтстрит каким-то образом получил разрешение освободить меня от работы в прачечной и похищал меня на три часа в день в так называемой библиотеке. Там он оставил свое окружение, положил передо мной блокнот и карандаш и открыл мне глаза на чудесную магию торговли.
В те дни, когда наши головы были наклонены – темно-коричневая к серой, – я узнал, насколько молодым я был на самом деле. Как архаичны были мои неуправляемые мысли.
Я менял свое отношение по мере того, как вникал в его чудесное образование. И не чувствовал необходимости утверждаться за счет дерзости, когда мой мозг поглощал все, чему он хотел меня научить.
Четыре года я провел с ним.
Уолтстрит стал всем моим миром. Мой друг, отец, учитель, брат. Я любил его. Я доверял ему. И обнаружил, что у меня все еще есть способность вызывать слезы на моих чертовых глазах.
Я думал, что они сломали меня, и не было бы в этом никаких сомнений, если бы Уолтстрит не направил мою ненависть во что-то продуктивное, я бы оказался мертвым или в смирительной рубашке.
Он наказал меня, когда я потерпел неудачу, он похвалил меня, когда я преуспел, и больше всего он наполнил мой мозг силой.
Бесконечная сила.
Фондовый рынок. Не только опционы, облигации и «голубые фишки», но и крайне изменчивый и столь же прибыльный рынок иностранной валюты. Он научил меня алгоритмам и формулам, которые он держал в строжайшем секрете, потому что занимался трейдингом, когда ему было чуть больше двадцати. Надежные способы наблюдать, учиться и, прежде всего, защищать свои инвестиции.
Он никогда не был женат и не имел детей. Его семья был его MК, который в настоящее время разрывает его сердце, идя против его любой команды. Он никому не доверял. Он никому не отдал бы это наследие.
Только мне.
Он превратил меня из съеденного горем подростка в образованного человека, меценатом, обладающим властью не только в Америке, но и в Европе и Азии.
Он не только дал мне бразды правления своей торговой империей, но и дал мне инструменты, которые мне понадобятся, чтобы умело и тайно отомстить, и чтобы у меня было так много гребаных денег, что я никогда больше не буду одинок.
Четыре года, шесть месяцев, семнадцать дней я отбывал из пожизненного заключения.
Затем я вышел.
Артур был мертв. Килл родился.
Свобода была гарантирована.
Месть свершится.
Четыре года назад.
День, когда я покинул тюрьму, был самым страшным, самым волнующим днем в моей жизни.
Я никого не знал.
Мой мир вне штата Флорида больше не существовал, и я не скрывал, что у меня нет ничего, кроме ненависти к тем, кто сделал это со мной.
Уолтстрит сотворил чудо, подняв слух об условно-досрочном освобождении, поднявшись над всеми, заручившись услугами людей, которые могли подорвать всю защиту. Он представил меня в идеальном свете сломанного несовершеннолетнего преступника, который был марионеткой в чужих руках.
Ирония была в том, что ничего из той информации не было ложью. Это была правда. И, наконец, правда освободила меня.
– Ты Килл?
Я поднял руку, прикрывая глаза от яркого света полуденного солнца. Через плечо был брошен рваный рюкзак с моими пожитками. Одежда, которую я носил, когда меня арестовали, свернутая математическая тетрадь, где я решал предположительно неразрешимую проблему, и подарок от Клео.
Мое сердце забилось. Боль. Сожаление. Ненависть. Чувство вины.
Не думай о ней.
При первой же возможности я сожгу все. Включая ластик в форме знака зодиака Весы, который никогда не использовался, чтобы стирать ошибки.
Я был счастлив только рядом с ней.
Я был так чертовски влюблен в нее.
Но ее нет. И мне пришлось жить без нее.
Я чертовски ненавидел воспоминания о ней – они пульсировали болью, как заточка в яремную впадину. Каждый раз, когда я смотрел на этот чертов ластик, он разрывал мне сердце. Я не мог сохранить это. Это чертовски больно.
Соберись, Киллиан. Это твой новый мир. Старый мертв.
Идя вперед, я кивнул.
– Да, я Килл.
Парень улыбнулся, протягивая руку. Должно быть, ему было чертовски жарко в черной кожаной куртке с огненным шаром, и на нем был вшит какой-то символ смерти со словами: «Corrupt, КАК ОНИ ЕСТЬ» на лопатках.
– Я Грассхоппер.
Мои глаза сузились.
– Кроме шуток?
Он взял мою сумку, перекинул через плечо и направился к стоянке.
– Нет, мое настоящее имя Джаред Ширер. Но я получил прозвище, потому что мне нравится курить траву, и я стал Вице-президентом, перепрыгивая через других болтовней. – Он улыбнулся.
– Въехал? Грасс… хоппер.
Это чертовски смешно.
Я прикусил язык.
– Понял.
Последние несколько лет моей жизни в заключении исчезли, когда мое прошлое вернулось – реальность грубо ворвалась в мое будущее. Я больше не был окружен строгими законами или побеленными стенами.
Звуки авто. Смог. Жара. Детский смех, когда семейный минивэн проехал мимо. Собаки лают. Громкий звук стерео.
Полный и полный хаос.
Здесь все было безумием.
Тебе лучше быстро включаться в игру.
– Уолтстрит сказал мне, что он все устроил. Правда ли это?
Кто, черт возьми, знал, в какую ситуацию я попаду? В конце концов, Уолтстрит был заперт на долгие годы – кто мог сказать, что у него все еще достаточно влияния, чтобы нажать на правильные рычаги?
Я был бы тем, кто умер, если бы это не сработало.
Грассхоппер улыбнулся, с его темным ирокезом с гелем.
– Да, все в порядке, чувак. Он сказал мне пару слов. Я один из немногих старичков.
– Старичок?
– Ага. Знаешь, когда Уолтстрит был президентом, Corrupts были хорошим бизнесом. У нас были регулярные деловые встречи, дискуссии о прибылях и убытках, инвестиционные исследования. Мы существовали в этой серой области, понимаешь? Часть в законе, часть вне закона. Мы не причиняли вреда другим, потому что нам не нужно было заниматься наркотиками или оружием. Уолтстрит заставлял нас прятать кучу денег, поэтому старый добрый дядя Сэм не взял нас за задницу. Он также не согласен сутенерствовать или готовить мет. – Он замолчал.
Лояльность и ностальгия в голосе парня были трогательными. По нему скучают – даже после всего этого времени.
– Похоже, это было хорошо.
И ничего подобного в Клубе, из которого я пришел.
– Так и было. Мы катались как сыр в масле. Братья были лучшими ублюдками, которых я знал. Но затем чертовы сиськи Уолтстрита на стороне решила отомстить ему за то, что он вышел из Клуба с той зайкой. Федералы хотели его на протяжении чертовых десятилетий, и им, наконец, удалось заграбастать его.
Мы остановились возле Харли и я увидел еще одного байкера, одетого во все черное. Незнакомец с седыми светлыми волосами и кривым носом оттолкнулся от машины, бросая мне ключи.
Я поймал их, ощутив вражду в воздухе.
Грассхоппер вздохнул.
– Не обращай внимания, это Мо. – Повернувшись ко мне, он пробормотал: – Мо, настоящее имя Тристан Морган, просто злится.
Глядя на Мо, он огрызнулся:
– Соберись. Ты мастер по оружию. Чувак, ты должен быть занят реальными вещами, иначе тебе не хватит места в этом новом проекте. Приказ босса.
Мо скрестил руки на груди, его зубы сильно скрипели. Он не сказал ни слова.
Мои пальцы сжали ключи от Харли цвета виски, позади него.
– Тяжело, потому что я незнакомец, а уже выступаю как твой Президент?
Мо оскалил зубы.
– Нет, новичок. Мое отношение таково, я был бы не против, если бы ты не был гребаным мальчиком, который, вероятно, дрочил больше, чем у него когда-либо была кисок. Ты не мужчина. О чем, черт возьми, думал Уолтстрит?
Я расправил плечи.
– Я может и молод, но я умен и готов учиться.
Мо засмеялся:
– Чтобы управлять Клубом, нужно больше, чем книжки и целовать задницу.
Я знаю. Я был готов быть Вице-президентом в другом месте.
Мой характер – пламя, которое я мог задушить с тех пор, как встретил Уолтстрита, – кипел.
– Не позволяй им опускать тебя, Киллиан. Ты главный. Ты отвечаешь никому, кроме меня.
Голос Уолтстрита прозвучал в моей голове. Все его уроки и советы – они плавали в моем мозгу, и я полностью с ними согласен. Как бы мне не хотелось это признавать, Мо был прав. Я пошел в тюрьму, бл*дь, девственником. Я ждал
Ее.
Как я мог притвориться мужчиной, когда у меня было так много жизненного опыта, чтобы наверстать упущенное?
Не могу так думать.
Я должен был излучать силу, которую дал мне Уолтстрит. Мо был моим ублюдком. Corrupts были моими сучками. Им придется повиноваться или уйти. Это был их выбор.
Расправив плечи, я прошептал:
– Не важно, что ты думаешь. Это не меняет того факта, что ты теперь принадлежишь мне.
Глаза Мо расширились, его кожаная куртка скрипнула поверх его тела.
– Никто не владеет мной, мудак.
Это было первое противостояние, и я должен был показать свои силы. Я должен был быть доминирующим – чтобы показать им, я заслужил право быть на вершине пищевой цепочки.
Я отвел кулак назад, я с мрачным удовлетворением улыбнулся, когда он прорезал воздух и врезался в его нос.
Мужчина рухнул на колено, держась за свое хмурое кровавое лицо. Если его кривой нос не был сломан раньше, то теперь он точно сломан.
– Что за хрень?
Я мог бы не знать, как чувствовалась киска, но я провел больше боев, чем мог запомнить. Команда тюремного бокса воспитывала мое тело, а Уолтстрит тренировал мой разум.
Грассхоппер нагнулся и схватил парня под мышками.
– Остынь, Мо. Ты был засранцем. Килл наш новый президент. Он получает задачи от Уолтстрита и больше ни от кого. Если ты так противишься необходимости повиноваться парню, который моложе тебя, представь, что это Уолтстрит, ты к нему обращаешься, и мы посмотрим, как долго будет это дерьмо происходить.
Мо глянул, его темные глаза слезились. Я догадался, что ему было за тридцать. Мой IQ и тело испытанного бойца будут выигрывать всякий раз.
– А ты нервный, малыш.
Я осмотрел свои костяшки пальцев, любя понимание того, что я свободен. Действительно, реально свободен. Моя жизнь снова стала моей. И сегодня отмечен первый день моей программы возмездия.
– Мое имя не малыш, а Килл. – Проведя рукой по волосам, которые я отпустил в тюрьме, я пробормотал: – И если ты знаешь мой послужной список, то поймешь, что я получил это прозвище не без причины. Лучше послушай своего приятеля.
Посмотрев на мотоцикл позади Мо, я сказал:
– У меня есть свой собственный, или ты поедешь, как сучка?
Грассхоппер отпустил своего брата, ударив меня в бицепс.
– У тебя есть яйца, Килл. У меня такое чувство, что ты станешь железным кулаком, в котором нуждается Клуб.
Таков план.
– Заставь их заплатить за неподчинение мне. Вычисти Клуб. Сорви их нашивки. Положи конец этой гребаной чепухе.
Инструкции Уолтстрита были просты и ясны. Время Corrupts сочтено. Настало время для нового названия.
