Текст книги "Близнецы (ЛП)"
Автор книги: Пенелопа Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Итак, в пятницу, после работы, зная, что сегодня Эллисон не будет с Кэлли, я поспешил к маме домой.
Открыв дверь своим ключом, я зашел на кухню, где было необычайно тихо, матери не было видно и только в комнате Кэлли горел свет и играла тихая музыка.
Я прошел туда и открыл дверь. Мое сердце пропустило удар – Эллисон лежала на кровати с крепко спящей Кэлли. Заметив меня, она покраснела и приложила палец к губам, давая знак молчать. Затем осторожно встала с кровати, проскользнула в коридор и плотно прикрыла дверь.
– Седрик, что ты здесь делаешь?
Я хотел бы провалиться сквозь землю.
– Я мог бы спросить то же самое у тебя… Все в порядке? Где моя мама?
Эллисон, казалось, побледнела.
– Ей нужно было отнести кое-что своей тете Эвелин в дом престарелых. Она позвала меня, потому что Кэлли заболела, а другой ее терапевт отменил прием. Я захотела побыть с ней и поддержать, поэтому отменила день работы с Лукасом, благо, меня смогли подменить. У Кэлли небольшая температура, но она в порядке. Как ты себя чувствуешь?
– Бедняжка Кэлли. Мне гораздо лучше. Я только что вернулся из Нью-Йорка, – притворно улыбнувшись, сказал я, надеясь свести разговоры о своей лжи к минимуму.
Эллисон не ответила на мою улыбку и опустила глаза.
– Рада слышать, что тебе лучше.
Несколько секунд я смотрел на нее с трепетом, все еще немного потрясенный тем, что увидел ее здесь вместо моей матери, затем я потерял контроль над собой и обнял, вдыхая ее аромат.
Боже, я так скучал по ней.
Я наклонился, чтобы поцеловать ее, но она резко оттолкнула меня.
– Ты просто пришел навестить свою мать?
Я понял, как дерьмово это выглядело: у меня якобы не было времени увидеться с Эллисон на этой неделе из-за загруженности, но первым человеком, к которому я пришел, когда вернулся, была мать, с которой, как она знала, мы редко виделись.
Я чувствовал себя мудаком.
Я был мудаком.
– Да, я просто давно не общался с ней и хотел проведать, – сказал я.
Эллисон посмотрела мне в глаза. Она подозревала, что что-то не так.
– Понятно, – холодно сказала она.
Чувствуя, что мой мир рушится, я схватил ее за руку.
– Эллисон… что случилось? Поговори со мной, – прошептал я сорвавшимся голосом.
– Ничего, Седрик. Я просто удивлена, вот и все. Когда мы разговаривали утром, ты сказал, что все еще неважно себя чувствуешь, а из Нью-Йорка ты написал мне, что будешь работать до поздней ночи после того, как вернешься. Теперь ты появляешься здесь, судя по времени, сразу после окончания рабочего дня, и выглядишь совершенно здоровым. Интересно, есть ли что-то, о чем ты мне не договариваешь?
Я попытался выиграть больше времени, прежде чем ответить.
– Что ты имеешь в виду?
Эллисон внезапно покраснела и часто задышала. Я никогда не видел ее такой и понимал, что она поймала меня на лжи. Однако ужасный взгляд, который она бросала на меня сейчас, будет лишь крупицей той боли, которую она почувствует, когда я скажу всю правду.
Мне нужно было действовать.
Я больше не мог.
Я любил ее слишком сильно, чтобы углубляться в эти отношения.
Я не мог больше лгать ей.
Затем Эллисон сразила меня своим следующим вопросом:
– Есть кто-нибудь еще, Седрик? – ее глаза заблестели от слез.
Я молча смотрел на нее, пока сердце практически выпрыгивало из груди. Я безумно любил Эллисон, и все же, смотря ей прямо в глаза, солгал ей. В последний раз.
– Да… да, есть.
Эллисон замерла, в шоке уставившись на меня, по ее щекам потекли слезы. Я отчаянно хотел вытереть их, но изо всех сил пытался удержать дрожащую руку. Я понятия не имел, что делать или говорить. Просто стоял и смотрел, как плачет Эллисон.
В этот момент входная дверь открылась, и вошла моя мать. Она выглядела озадаченной, увидев нас с Эллисон в коридоре.
– Седрик… что ты здесь делаешь? Что происходит?
Я посмотрел на маму, снова желая провалиться сквозь землю.
– Мама, – мой голос дрогнул.
Она подошла ко мне, обняла, а затем, заметив, что мои глаза блестят от слез, озадаченно посмотрела на печальное лицо Эллисон, потом снова на меня. Похоже, она поняла, что между нами что-то происходит.
Эллисон молча повернулась и вошла обратно в комнату Кэлли, закрыв за собой дверь.
Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не пойти за ней, но я знал, что облажался. Я не имел права прикасаться к ней снова.
– Не мог ли ты рассказать, что происходит? – прошептала мама обеспокоенно и даже немного испуганно.
Я замер, не сводя глаз с закрытой двери в комнату Кэлли.
– Ма… я все испортил… Мне… Мне нужно уйти. Извини.
Глава 27
Эллисон
«Близнецы, возможно сейчас вы не ладите с вашим возлюбленным. Это все временно, так что не расстраивайтесь и не придавайте слишком большого значения неурядицам. Вскоре Меркурий развернется обратно в прямое движение и разрешит недопонимания».
Беттине я сказала, что не могу говорить о том, что произошло, но заверила, что продолжу работать с Кэлли. Она, хоть все еще была в замешательстве, похоже, почувствовала облегчение.
Седрик написал мне несколько дней спустя. Это было в вечер понедельника. Я только вернулась после работы с Лукасом и принимала ванну. Мое тело тосковало без прикосновений Седрика так же сильно, как болело сердце. Такую сильную боль утраты я испытывала лишь однажды – потеряв мать. Телефон пиликнул, я села в ванной, чтобы проверить, кто мне написал.
Седрик: Эллисон, пожалуйста, прости меня. Все это… это не то, что ты думаешь. Я объясню тебе когда-нибудь. Пожалуйста, просто знай, что ты очень много значишь для меня.
«Почему? Да пошел ты, Седрик! Иди на хер за то, что причинил мне столько боли!»
Я швырнула телефон и он разбился, упав на кафельный пол.
Меня душили рыдания. Вот бы вернуться на несколько недель назад и остаться там навсегда. Тогда у меня было так много надежд на будущее, так много любви… Я была уверена, что это любовь, а не похоть, и теперь не знала, смогу ли доверять своей интуиции.
У меня не было сил вылезти из ванны. Последние дни я едва притрагивалась к еде, а завтра мне предстояла работа с Кэлли и встреча с матерью Седрика. Я подумывала отказаться, но решила, что не позволю Седрику забрать единственное, что осталось хорошего в моей жизни. К тому же Кэлли не должна расплачиваться за ошибку своего брата-подлеца.
Я понятия не имела, как он, или что рассказал своей матери. Зато я точно знала, что он бросил меня, потому что нашел другую женщину. Однако его сообщение сбило с толку. Седрик утверждал, что «это не то, что я думала». Тогда что, черт возьми, это было? Как еще можно понять «да» в ответ на вопрос: «Есть кто-нибудь еще?»?
В любом случае, какова бы ни была причина, Седрик нанес мне глубочайшую рану, и она вряд ли заживет. Хорошо хоть, что он не стал тянуть, и все быстро закончил. Бог знает, что тогда бы было.
***
Месяц спустя плохой сон, аппетит и ярость на Седрика начала сказываться на мне.
– Эл, проснись, ты опоздаешь на работу! – я снова не услышала будильник и меня разбудила Соня.
В последнее время я засыпала только под утро, а через пару часов уже приходилось вставать на смену в закусочную.
– Эл, ты же знаешь, что когда-нибудь тебе придется поговорить со мной об этом? – сказала Соня, обняв меня.
– Разговоры ничего не изменят. Да и говорить-то не о чем. Седрик бросил меня, ради кого-то другого. Моя жизнь снова превратилась в дерьмо, и я снова одна. Конец истории.
– У тебя есть я, дурочка. Но этот ублюдок… Ты была так счастлива, и он, казалось, был от тебя без ума. Я видела, что он влюблен в тебя. Я просто уже не знаю во что верить. Я хочу отрезать ему яйца и... – Соня замолчала, покачала головой, схватила расческу и начала расчесывать мне волосы.
– Ты ведь знаешь, что я могу сама расчесаться?
– Конечно, дорогая, знаю. Просто позволь мне позаботиться о тебе.
«Во что превратилась моя жизнь?»
Слезы потекли из глаз, я встала с кровати и услышала, как Соня ахнула.
Я знала, что сильно похудела. Смотря в зеркало, я видела свои ребра и испуганное лицо моей соседки было тревожным звоночком.
***
Ко второму месяцу ПС («После Седрика») я набрала около пяти фунтов и понемногу возвращалась к жизни.
Компания «Яркие горизонты» дала мне еще одного клиента с синдромом аутизма – десятилетнего мальчика, с которым я работала по утрам в субботу.
Габриэль был милашкой, я в основном водила его по магазинам и сопровождала на семейных пикниках и прогулках. Мне не нужно было наряжаться в костюм, и я не встречалась с его братом, так что это было довольно спокойная работа без стресса, даже несмотря на то, что Габриэлю нравилось утыкаться и нюхать мои волосы, а иногда выдергивать прядки.
Работа здорово отвлекал меня от мыслей о Седрике или, скорее, от того, что Седрик исчез из моей жизни. За одним исключением – красивое лицо Кэлии, так похожее на брата, продолжало быть суровым напоминанием о том, что я потеряла.
Как-то в очередной вторник, когда я была у нее, Беттина пригласила меня поужинать с ними. На столе были домашняя паста-руот с сыром. Кэлли умела пользоваться вилкой, но предпочитала есть руками, и я старалась вовремя остановить ее. Беттина внимательно наблюдала, как я подбирала кусочки, упавшие с вилки, и внезапно поразила вопросом:
– Эллисон, мой сын не ответит мне, а ты скажешь?
Сердце сжалось при одном упоминании о Седрике. Я была удивлена и в тоже время рада, что Беттина не поднимала эту тему… до сих пор.
– Мы с Седриком, – я прочистила горло, – недолго встречались. Я влюбилась в него, но он порвал со мной. Точных причин я не знаю, но рада, что он сделал это именно тогда, а не затягивал на неопределённый срок.
Я была горда своим ответом.
Беттина вздохнула.
– Спасибо, что рассказала, хоть это и не мое дело. Я звонила ему и несколько раз просила рассказать, что случилось, но он просто закрывается и меняет тему. Кажется, я даже не видела его с того вечера.
– Он вообще не приходил повидаться с вами или с Кэлли?
– Боюсь, что нет. Седрик всегда был замкнутым. Калеб, как открытая книга… но Седрик другой. Мы созваниваемся, поэтому я знаю, что физически с ним все в порядке, но эмоционально... Я не видела его таким уже много лет, со смерти отца. Тем вечером, когда вы расстались, у него были слезы на глазах. Чтобы ни случилось между вами, ему было тяжело, и его чувства к тебе были настоящими.
К горлу подступил ком. У Седрика действительно были слезы на глазах, когда он сказал, что встречается с кем-то еще. Мысли, что он занимается любовью с другой женщиной вызывал у меня тошноту, поэтому я сразу блокировала их – это был единственный способ нормально существовать. Я бы предпочла просто думать о нем, как об умершем.
– Беттина, я действительно не хочу больше об этом говорить, хорошо?
– Хорошо, дорогая. Мне очень жаль, – она накрыла мои руки своими.
Слеза скатилась по моей щеке, и Беттина это увидела. Я быстро собрала наши с Кэлли тарелки, и мы подошли к раковине вымыть руки.
– Эллисон? – позвала Беттина с другой стороны кухни.
– Да?
– Спасибо.
Ей не пришлось объяснять. Я знала, что она благодарит меня за то, что я не бросила работать с Кэлли.
***
Беттина более не упоминала о Седрике.
Он также больше не присылал сообщений.
Я постепенно начинала принимать, что это конец того, что у нас было, и мне нужно забыть его. Как это сделать, все еще оставалось загадкой – Седрик по-прежнему занимал большую часть моих мыслей, – но пришло время двигаться дальше.
***
В Бостон пришла весна. Солнце заливало окна цокольного этажа дома Беттины, для шести часов вечера на улице было на удивление светло. Обычно в это время Беттина уже была дома, но сегодня она пошла на ярмарку Церковного комитета.
Перед ужином – Беттина дала мне указание разогреть пиццу, которую приготовила – мы с Кэлли играли в подвале. Тут был небольшой батут, домашний гамак и одно из массажных кресел «Брукстон», которое теперь вызывало у меня напряжение, потому что Беттина однажды упомянула, что Седрик купил его для своей сестры. В свое время это согревало мне сердце, теперь же мне становилось тяжко на душе.
Чтобы помочь удержать равновесие, я держала Кэлли за руку, пока она прыгала на батуте.
– Выше! Выше! – истерически смеясь вопила она.
Через десять минут Кэлли наконец-то устала и, посмотрев на меня, сказала:
– Хочу кресло, пожалуйста.
– Хорошо, дорогая.
Я отрегулировала настройки кресла, как показала Беттина, и Кэлли тут же уселась в него. Пока она, закрыв глаза, наслаждалась массажем, я оглядела подвал.
Больше половины пространства занимала игровая зона для Кэлли, а в другой стояли десятки коробок с этикетками. Я вспомнила, как Беттина однажды сказала, что ее дети хранят весь свой хлам в ее доме, и что однажды она устроит гаражную распродажу, а вырученные деньги спустит в казино «Мохеган Сан».
Кэлли задремала в кресле, и я подошла к коробкам, чтоб рассмотреть надписи. Одни были открыты, другие заклеены скотчем, а некоторые вещи были сложены в пластиковые прозрачные контейнеры.
Коробка с наклейкой «Свадебные вещи Калеба» оказалась открытой, и я заглянула во внутрь. Первым в глаза бросилась маленькая белая подушечка для колец с двумя золотыми ленточками, перевязанными наверху. Еще была книга, куда записывали пожелания молодоженам, и несколько сувениров на память гостям: керамические лебеди и драже из миндаля в сахарной глазури в мешочках из тюля. Вокруг шеи лебедя была повязана ярко-синяя лента с золотыми буквами: «Калеб и Дениз, 13 августа 2005 года». Там же в коробке лежал мини-свадебный альбом с такой же подписью, и я с любопытством открыла его. На первом фото был портрет жениха и невесты. Дениз выглядела прекрасно в атласном пышном платье с кружевными рукавами-фонариками. Ее светлые волосы были распущены, а на голове красовалась блестящая диадема и пышная фата. Тогда Калеб был немного худее и более походил на Седрика – я видела их сходство на этой фотографии. На следующей фотографии отец Калеба, по-видимому, давал какой-то совет сыну, положив руку на плечо. Калеб улыбался ему в ответ. Мне стало грустно, осознавая то, что их отец скончался всего несколько лет спустя.
Мое сердце сильно забилось, когда я увидела совместное фото Калеба, его шафера и Седрика, улыбающегося во весь рот. Он был одет в смокинг с ярко-голубым жилетом и красной розой в петлице. Я сосредоточился только на нем. Он был явно моложе, носил другую прическу – волосы зачесаны назад и другой пробор, – но был все так же красив. Я тяжело вздохнула и положила альбом. Дениз была счастливой женщиной. Она заарканила нормального брата Каллахана, а не долбанутого.
Я подошла к Кэлли, которая теперь крепко спала в массажном кресле, и убрала прядь волос с ее глаз. Она редко засыпала днем, но Беттина сказала, что Кэлли поздно уснула прошлой ночью, поэтому я решила дать ей поспать перед ужином.
Я вернулась к коробке со свадебными вещами Калеба, чтоб убедиться, что там все лежит так, как было, и заметила коробку с надписью: «Папина коллекция монет» и еще одну с надписью: «Детские рисунки Кэлли». Я хотела заглянуть туда, но она была заклеена скотчем.
Тут были десятки контейнеров, но Беттина, надо отдать ей должное, все промаркировала.
Затем я заметила коробку с именем Седрика, и мое сердце начало колотиться. Коробка не была полностью закрыта, и на ней было написано: «Седрик Разное».
Я подумывала разбудить Кэлли и подняться наверх, но нездоровое любопытство взяло верх. Я посмотрела на Кэлли, чтобы убедиться, что она все еще спит, взглянула на часы и открыла коробку. Первое, что я вытащила был сложенный баннер Северо-Западного университета. Также была выпускная шапочка с кисточкой. Под ними лежало несколько рюмок, завернутых в пузырчатую пленку. Также в коробке были: выпускной альбом, ароматические свечи, CD-диски, пара блокнотов и огромная стопка фотографий, перевязанных резинкой. Все это походило на содержимое комнаты в общежитии. Как будто Беттина помогла упаковать все в день выпуска и отвезла домой. Держа фотографии в руке, я почувствовала, что вторгаюсь в частную жизнь Седрика, но все равно размотала резинку.
Черт возьми, это было ошеломляюще. На первом фото был очень молодой Седрик с двумя привлекательными блондинками по бокам. Одной из них он «делал заячьи ушки». Судя по глупой ухмылке, он был пьян. На следующей Седрик и несколько парней играли в пивной понг. На другой – студент, предположительно пьяный в стельку, мочился на пол, скорее всего в коридоре общежития. Я закатила глаза. Эти фотографии, наверное, висели в комнате Седрика, поскольку на некоторых остался скотч. Фотографией за фотографией показывали одно и то же: Седрик с разными девушками (на одном снимке он целовался взасос с рыжей девушкой), Седрик дурачится с парнями, Седрик показывает средний палец… Я увидела достаточно и, обмотав стопку фотографий резинкой, положила обратно в коробку.
Была последняя вещь, которая привлекла мое внимание – маленькая черная папка с буквами «А.Р.Т».
«Такие же, как на татуировке Седрика».
С колотящимся сердцем я медленно открыла папку.
Внутри было три фотографии и засохшая розовая роза.
Когда я увидела первую фотографию, на меня накатила волна тошноты и паники. Комната начала вращаться. Я закрыла глаза и опустилась на колени, опасаясь, что вот-вот потеряю сознание. Держа фотографию в трясущейся руке, я осмелилась снова взглянуть на нее и сильно прищурилась, чтобы убедиться, что правильно все вижу.
На фотографии была я.
Глава 28
Седрик
– Братан, какого хрена? – спросил Калеб, заходя в мою квартиру.
– Я тоже рад видеть тебя, – ответил я, проведя пальцами по грязной копне волос.
– Бороду решил отпустить? И когда ты снова начал курить? Тут воняет! – Калеб ущипнул меня за щеку.
Я проигнорировал его и, почесав затылок, поплелся на кухню.
Калеб последовал за мной.
– Что, черт возьми, с тобой происходит? – спросил он, наливая себе чашку кофе. – Мама говорит, что ты пропал, и что это как-то связано с Эллисон, или с какой-то другой женщиной, или с ними обеими. Я так и не понял.
– Это вчерашний кофе, – я взял у него чашку и огляделся, ища фильтры, чтобы заварить новый.
«Твою мать, куда я их положил?»
– Седрик, серьезно, что происходит? – Калеб скрестил руки на груди и прислонился к кухонному столу.
«Фильтры… Фильтры… Бинго!»
– Оставь в покое эти чертовы фильтры!
– Калеб… я… я просто облажался, – опустив глаза, произнес я. – В моей жизни полный бардак, поэтому я взял трехнедельный отпуск.
– Ты называешь это отпуском? Сидеть в квартире, выглядя как задница и воняя как пепельница?
Впервые за несколько недель я рассмеялся.
– Придурок. А по-твоему я что должен делать?
– Без понятия. Обычно отсутствие от тебя каких-либо новостей является хорошим знаком. Но почему ты не позвонил мне? Когда ты в последний раз с кем-нибудь разговаривал?
– Мама звонила вчера. Она… э-э… рассказала о Дениз. Мне очень жаль, брат. Я не хочу беспокоить тебя своими проблемами.
Оказывается, Дениз была беременна, но несколько дней назад на сроке в семь недель у нее случился выкидыш. Это была единственная новость почти за три месяца, из-за которой мне стало жаль кого-то, кроме себя. Они так долго пытались завести ребенка, и Калеб, должно быть, абсолютно раздавлен случившимся.
– Мы попробуем еще раз. Мы не сдадимся. Дениз тяжело переживает, но мы будем в порядке.
– Прости, я так увяз в этом дерьме. Я должен был позвонить тебе. Боже, мне так жаль.
– Перестань. У тебя самого сейчас явно нелучшие времена. – Калеб посмотрел в потолок, а затем сменил тему. – Итак, есть что-то новое? Чем мы обязаны этому дерьмовому шоу?
Калеб знал о моей последней встрече с Эллисон и о том, что мы расстались – сразу после этого я позвонил ему.
Это было почти три месяца назад.
Я боялся рассказать что-нибудь матери, потому что был не готов, не говоря уже о том, что Эллисон все еще находилась в доме, когда я ушел.
Шли недели, и я становился все более подавленным. Я выпал из своей собственной жизни и решил вообще не сталкиваться ни с чем и ни с кем. После пары месяцев попыток погрузиться в работу я был близок к нервному срыву и взял три недели отпуска. Агентство было недовольно, но они не могли запретить, потому что у меня оставался неотгулянный отпуск.
Каждый день я проводил в своей квартире, слушая музыку, куря, выпивая и смотря долбанный телевизор.
У меня в телефоне была единственная фотография Эллисон, которую я сделал в ее квартире после той ночи, когда мы занимались любовью. Я очень долго на нее смотрел.
Я плохо спал, постоянно размышлял, связывался ли кто-нибудь с Эллисон, что она знает теперь, ненавидит ли меня, встречается ли с кем-то еще?
Меня другие женщины не интересовали, мое сердце все еще принадлежало Эллисон.
Каждый день я говорил себе, что сегодня пойду к ней и расскажу свою историю… ее историю, но никак не мог набраться смелости, чтобы встретиться с ней лицом к лицу.
– Ничего не изменилось, – ответил я.
– Почему бы тебе просто не пойти к ней и не рассказать чертову правду? Что мешает тебе сейчас? Тебе больше нечего терять.
Я закинул ноги на кухонный стол и запрокинул голову.
– Я просто не могу сказать, что врал ей с самого начала. Она возненавидит меня. Подумает, что я хотел только залезть к ней под юбку. К тому же правда шокирует ее. Я просто не хочу причинять ей еще больше боли. В данный момент я бы предпочел, чтобы кто-то другой рассказал ей все.
– Ты не думаешь, что лучше, чтоб она узнала правду от того, кого знает? Она должна хотя бы знать, что ты заботишься о ней. Ты скрывал от нее правду, чтобы защитить от боли, и потому, что ты хотел быть с ней без осуждения? Разве ты не можешь объяснить ей это?
– Я прокручиваю это каждый день в голове. Я знаю, что это было бы правильно, но ты не понимаешь… видеть ее, видеть ее горе – хуже всякой пытки. Я и так уже достаточно натворил.
– Возможно, но ты у нее в долгу, – Калеб положил руку мне на плечо.
– Понимаю, – уронив голову, прошептал я.
***
Шли дни, а я бездействовал. Мой «отпуск» подходил к концу. Мысль о возвращении к работе и ежедневной рутине убивала.
Волосы у меня еще больше отросли, а борода была как у какого-нибудь дикаря. За последние недели я привык к отшельнической жизни.
Однажды вечером, три дня спустя, я наконец решился принять душ и вытираясь, услышал отчаянный стук в дверь.
Накинув халат прямо на мокрое тело, я бросился смотреть, кто стучит.
Открыв дверь, я увидел дрожащую плачущую Эллисон.
Сердце бешено заколотилось от шока, горло сдавило, не давая нормально говорить. Я сумел выдавить только ее имя.
– Седрик? – прошептала она сквозь слезы.
Пару секунд я молча стоял в дверях, а затем попытался коснуться ее руки.
Эллисон яростно оттолкнула меня и прошла мимо в гостиную.
«Она знает. Твою мать… она знает! Но что именно?»
– Эллисон… – спросил я, все еще не в состоянии говорить связно.
Трясущимися руками она вытащила из сумочки фотографию и, прерывисто дыша, протянула мне. Она смотрела на меня с таким выражением, которое я никогда не видел.
Это был страх.
Я медленно подошел и взял фото.
«О Боже, нет!»
– Где… где ты ее взяла?
Эллисон вытерла глаза.
– Нашла в подвале дома твоей матери.
«Блядь. Должно быть, там хранилась коробка».
После того, как я решил остаться в Чикаго, Калеб забрал домой мои вещи из общежития.
– Как ты думаешь, что это? – спросил я.
Эллисон посмотрела на меня с яростью в глазах.
– На что это похоже, Седрик? Это моя чертова фотография… сделанная много лет назад. Что она делает у тебя? Почему я тебя не помню? Ты преследовал меня? Все было ложью?
– Кто-нибудь связывался с тобой? – снова спросил я.
Эллисон явно недоумевала.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда ты нашла это фото?
– Сегодня вечером.
– Никто не связывался с тобой до этого?
– Нет. Седрик, ты о чем? Откуда ты меня знаешь? Что ты скрываешь? Скажи мне… пожалуйста!
С ней никто не связывался. Она ничего не знала, у нее было только фото.
Вот и прошло время для ого, что я так оттягивал.
– Мне так жаль, милая. Присядь, пожалуйста, я должен рассказать про фотографию, и все объяснить.
– Я не хочу сидеть, – она покачала головой, глядя в пол.
– Эллисон, сядь, – повторил я серьезно.
Она неохотно послушалась и присела на диван.
Я остался стоять, зная, что она не хочет, чтобы я был рядом.
– Прежде чем я начну, ты должна знать: все, что было между нами – было по-настоящему. Пожалуйста, поверь. Пожалуйста.
Она ничего не сказала, просто смотрела на меня покрасневшими от плача глазами.
У меня тоже защипало глаза. Я сморгнул слезы и продолжил:
– Эллисон, на этой фотографии не ты.
Глава 29
Аманда
Декабрь 2001 г.
«Больше половины моей жизни родители лгали мне».
Я не могла выкинуть из головы эту мысль.
Неделю назад, после ужина, они усадили меня в гостиной и рассказали то, что я никогда в жизни не ожидала услышать. Я всегда знала, что меня удочерили, но.... Мне так стыдно, что вся моя жизнь, какой я ее знала, была ложью.
В детстве родители говорили, что не знали ни женщину, которая меня родила, ни откуда она – таковы были условия усыновления, а теперь очевидно, что самое главное они договорились рассказать, когда мне исполнится восемнадцать. Почему они выбрали случайную дату в декабре, я никогда не пойму, ведь восемнадцать мне исполнилось еще в июне.
Такой вот запоздалый подарок на день рождения.
Я пока держала в тайне то, что узнала ото всех, даже от своего парня, но собиралась рассказать, когда все это уляжется у меня в голове.
Родители согласились, что мне не нужно больше говорить об этом или что-либо предпринимать, пока не буду готова.
Однако сегодня вечером я хотела забыть обо всем, и лучший способ это сделать – впервые заняться любовью.
Несмотря на то, что я первокурсница Северо-Западного университета, я все еще живу у родителей, в их красивом кирпичном доме в пригороде Чикаго. Благо до кампуса ехать недалеко. Я хожу туда на вечеринки и порой остаюсь с ночевкой у друзей, но родители не позволяют перебраться в общежитие, чтобы сохранить некоторый контроль надо мной.
Мой парень иногда пробирается в мою спальню через окно. Я живу в комнате над гаражом, она отделена от остального дома, и родители не могут услышать, когда он приходит. Сегодня одна из таких ночей, и я жду его появления, потому что хочу утопить в свою печаль в его объятьях.
У нас есть правило: он светит в окно фонариком, чтобы не разбудить родителей стуком, и я его впускаю. Когда сегодня я наконец увидела пятно света на стекле, то нетерпеливо подбежала к окну и распахнула его.
– Ты опоздал, Седрик.
– Знаю, детка. Извини, ребята хотели выпить пива после затяни, а потом мы играли в бильярд.
Он крепко поцеловать меня, и я, как и каждый раз, буквально сошла с ума.
Мой парень сексуален, как кинозвезда, с лохматыми каштановыми волосами, светло-голубыми глазами и атлетическим телом. Я была только первокурсницей, а он популярным выпускник и мечтой каждой девушки. Мы встретились на студенческой вечеринке, где все девушки старались привлечь его внимание, но Седрик выбрал меня. В тот момент, когда он подошел, все остальные словно перестали существовать. Были только мы. Он высмеивал мой чикагский акцент, а я высмеивала то, как он не выговаривал некоторые буквы «р», потому что родом из Бостона.
Седрик был, что называется, «плохим парнем»: пил, курил, ругался и затевал драки, а я – девственница, застенчивая папина дочка. Мы были противоположностями, и при этом практически не разлучались с той самой вечеринки несколько месяцев назад.
У Седрика было много девушек до меня. Он привык, что они сами вешались на него, и то, что я не сдавалась так легко, было для него своеобразным вызовом. Он знал, что я все еще девственница, и не торопил. По сути, мы пробовали все, кроме самого главного, но сегодня все изменится. Он просто еще не знал об этом.
Седрик разулся и плюхнулся на кровать. Я чувствовала от него запах сигарет и пива, смешанный с одеколоном, и это завело меня еще больше.
– Ты чего так смотришь? – спросил он, ухмыляясь.
– Ничего. Просто подумала о том, какой мой парень сексуальный. – Я оседлала его и притянула для поцелуя.
Седрик отстранился и внимательно поглядел на меня.
– Сегодня ты выглядишь иначе, детка.
Во-первых, я накрасилась сильнее, чем обычно, а во-вторых надела новый черный кружевной бюстгальтер, который купила в Victoria’s Secret.
– Я и чувствую себя иначе, – ответила я, поднимая футболку.
У Седрика потемнели глаза, и он чуть приспустил мои шорты, чтобы посмотреть на трусики.
– Что это значит? – ухмыльнулся он.
– Это значит… я хочу тебя.
Седрик распахнул глаза.
– Ты хочешь, чтобы я?..
– Я хочу…тебя.
– Я и так твой, – улыбнулся он.
– Знаю. Но я хочу… знаешь… всего.
Он поглядел прямо мне в глаза, и я почувствовала, что становлюсь мокрой от предвкушения.
– Ого… я правильно тебя понял?
Я все еще сидела на нем сверху, и почувствовала, как его член затвердел.
– Да.
– Подожди… ты уверена, Аманда? – он вынырнул из-под меня и сел. – На прошлой неделе ты сказала, что хочешь подождать.
За неделю многое может измениться. Я знала это лучше, чем кто-либо.
– Тогда я хотела подождать, теперь не хочу.
– Что изменилось?
– Ничего. Я проснулась сегодня утром и поняла, что хочу трахнуть своего парня. Разве это так плохо?
– Детка, ты серьезно? – рассмеявшись, он притянул меня к себе. – Действительно серьезно?
Вместо ответа я толкнула его обратно на кровать и сняла футболку.
Седрик обхватил мою грудь через кружевной лифчик и ворвался языком в мой рот, пока я терлась об него.
– Мы не обязаны это делать, – приглушенно сказал он, продолжая целовать меня.
– Я готова. Чувствуешь? – я направила его руку в свои трусики.
Седрик застонал и поцеловал меня еще сильнее. Я застонала в ответ от удовольствия, когда его палец оказался внутри меня.
– Поклянись своей матерью, что ты готова, – прошептал Седрик сквозь поцелуи.
Я могла поклясться. Обеими.
– Клянусь… своей матерью.
Седрик снова завладел моими губами, а я расстегнула молнию на его джинсах и стянула их вниз.
Я продолжала тереться об него, крепко целовала и запускала пальцы в его волосы.
– Аманда, ты такая чертовски красивая. Я так давно хотел тебя… так долго ждал. – Седрик снял с меня бюстгальтер и бросил на пол.
– Я принимаю таблетки.
– Хорошо.
Он продолжил целовать меня, затем начал медленно стягивать с меня трусики.
Я стянула с него футболку, а он снял боксеры. Мы оба были совершенно голые.
Седрик перевернул нас так, что я оказалась под ним. Некоторое время мы просто лежали, глядя друг на друга.
– Все хорошо, детка?
Я кивнула и прикусила нижнюю губу, почувствовав, как кончик его члена входит в меня, обжигая. Сначала я хотела заплакать от боли, но закрыла глаза и велела себе расслабиться. Седрик двигался очень медленно, и с каждым толчком я все больше привыкала к этому чувству, пока в конце концов боль не превратилась в нечто иное.
