Текст книги "Пастух Земли (СИ)"

Автор книги: Павел Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)

– Я знаю, – кивнула она, – батюшка говорил мне.

– А что он ещё тебе сказал? – поинтересовался Бхулак.

– Что ты великий воин и победишь всех своих врагов, – она мотнула головой, вновь вызвав мелодичный звон своих украшений.

– Боги да благословят твой язычок, – усмехнулся Бхулак.

Эта девочка нравилась ему всё больше.

В покои тихо проскользнула Арэдви, принесшая варёное мясо, козий сыр и коровье молоко.

– Сядь и поешь, – велел Бхулак Тапати. – Ты голодна, должно быть. Мне нужно уйти, но я скоро вернусь к тебе.

Покидать невесту в такой момент не слишком-то хорошо, но он ведь, в конце концов, правил этой варой…

Однако Тапати, похоже, вовсе не расстроилась: кивнув, села за стол и без лишних слов накинулась на еду. Да, она явно проголодалась.

– Что ты сказала слуге? – спросил Бхулак Арэдви, когда они шагали к рабскому загону, где воины Шамьи держали даса.

– Что ты велел мне принести напиток, – ответила та.

Бхулак кивнул, но в этот момент им навстречу вышел Шамья, судя по лицу, сильно встревоженный.

– Раб мёртв, – бросил он.

– Вы его убили? – спросил Бхулак, но Шамья сделал отрицающий жест.

– Нет, конечно, – ответил он. – Сам умер. Я не знаю как. Просто… умер.

Такое Бхулак уже видел.

– Тебе надо посмотреть на него, – продолжал колесничий.

Мёртвый дас мало чем отличался от других своих собратьев – если бы не занимавшая половину тела татуировка, изображающая сплетённых змей…

Когда Бхулак вернулся в свои покои, погружённый в мрачные мысли, Тапати, явно уже поевшая и отдохнувшая, ожидала его, сидя на полатях. Она потушила все светильники, кроме одного – у ложа, и сняла с себя большую часть тяжелых украшений. Без них она выглядела немного беззащитной и потерянной, но впечатление это полностью исчезло, когда она подняла на мужа сияющий взгляд. Сразу стало понятно, что она ждала его и радовалась его возвращению.

Бхулак тоже снял с себя свои металлически атрибуты. Потом взял коробочку с душистой мазью на основе драгоценного оливкового масла из дальних стран – брачный ритуал следовало довести до конца. Он подошёл к жене, взял немного мази на палец и осторожно помазал ей веки. Передал коробочку ей, и она сделала то же самое с его глазами.

Мазь эта могла послужить ещё и практической цели – при затруднении с лишением невесты девственности… Но Бхулак подозревал, что в их случае это не понадобится.

Вот пришла она, жаждая мужа.

Жажадя жены, пришел я.

Словно конь, громко ржущий,

Я пришел с любовным томлением…**

Он старался произносить эти освящённые традицией слова как можно более нежно. Одновременно он легко прикоснулся к щеке девушки, потом к шее. Тапати прикрыла глаза и чуть откинулась, лицо её расслабилось и стало безмятежным. А Бхулак развязал шнурок, стягивающий ворот её туники и проник рукой в вырез. Найдя небольшую крепкую грудь с напряжённым соском, он слегка сжал её в ладони. Девушка тихонько вскрикнула и порывисто потянулась к нему, но он ласково придержал её и, вытащив руку, помог ей освободиться от туники. Оставшись перед ним с обнажёнными грудями, она залилась краской смущения. А он осторожно уложил её на ложе и, развязав шнурок шаровар, стянул и их. При этом он всё время поглаживал всё её тело, нашёптывая нежные слова.

Девушка лежала на роскошном ложе, словно драгоценная жемчужина в перламутровой раковине. Бхулак полюбовался этой красотой, и, ощущая, как разгорается внутри него пожар желания, быстро разделся сам и возлёг рядом с женой. Приникнув к её уху, он прошептал еще несколько древних строчек:

Как лиана дерево

Обвила вокруг,

Так и ты меня обними —

Чтобы стала ты меня любящей,

Чтоб не стала ты избегать меня! **

Гибко извернувшись, Тапати обхватила его, уже не пытаясь скрывать жгучую страсть…

Она уснула перед рассветом – мирно и счастливо. А вот его, несмотря на лёгкое утомление от ночной мистерии, сон не брал. Наконец, натянув штаны и рубаху и сунув ноги в сапоги, он вышел из покоев. Весь дом спал – как, надо думать, и остальная вара, лишь изредка со стен приглушённо доносилась перекличка стражей.

И не спал ещё кое-кто – из темноты бесшумно выступила Арэдви. Впрочем, она ведь не спала никогда – лишь притворялась, когда нужно.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Охраняю тебя, – её голос звучал привычно бесстрастно.

– Зачем?

– Тебя хотели убить сегодня. Наверняка враги ещё остались здесь.

– Я сам могу защитить тебя, но спасибо тебе.

Она промолчала, а он вдруг почему-то ощутил вину.

– Люди-змеи, конечно, ещё здесь, – продолжил он, чтобы заглушить это чувство. – Но вряд ли они попытаются напасть сразу после того, как им не удалось отравление.

Она молчала.

– Что с тобой? – не выдержал он.

– Ничего, – всё тот же ровный тон.

– Ты не такая, как обычно, – теперь он был в этом уверен. – Дело в моей женитьбе?

И тут же понял, что, да, именно в ней.

– Она была необходима, – проговорила Арэдви. – Но свойственные вашему виду эмоциональные реакции могут исказить результаты твоего спаривания с самкой.

– Ты о чём?

– О чувствах, стимулирующих, но и осложняющих ваш механизм размножения.

– Ты о том парне, который вздыхает по Тапати? – догадался наконец Бхулак. – Я давно знаю о нём, его зовут Сарата, они дружны с детства, а год назад пару раз занимались любовью. Но она отказалась от связи с ним после того, как её просватали за меня.

У Аргрики были лазутчики во всех варах, в Аюдхе, конечно же, тоже.

– Да даже если бы и не отвергла, – продолжил он. – Неверная жена стоит союза с Ангой…

– Но ты должен распространять свои гены, – заметила она и пояснила для него. – Кровь.

– Ты думаешь, она непраздна от мальчишки? – озаботился Бхулак.

– Нет, – заверила Арэдви. – Я провела анализ – она не беременна.

Он не стал выяснять, каким образом машина проделала это – почувствовал, что ему такое знать не нужно…

– Так в чём же дело? – спросил опять.

– Ни в чём, – ещё более бесстрастно, хоть это казалось и невозможным, ответила она.

Бхулак посмотрел на неё долгим взглядом.

– Чувства моего вида?.. – с расстановкой произнёс он наконец.

– Да, чувства твоего вида, – подтвердила она, глядя прямо перед собой. – Уже утро, теперь безопасно, я уйду.

И ушла. Бхулак же ещё какое-то время в задумчивости стоял на месте. Потом встряхнулся и отправился в свои покои – приветствовать юную жену и привести себя в достойный райжи вид. Сегодня – как и во все последующие дни – предстояло очень много дел, важных и трудных.

–

* Ригведа, пер. Татьяны Елизаренковой.

** Атхарваведа, пер. Татьяны Елизаренковой.

32

Страна городов. 1994 год до н. э.

Времени оставалось всё меньше, и Бхулак прекрасно это понимал. Лазутчики его и Аргрики проникали далеко на восток и видели, что мелкие отряды под предводительством Людей-змей всё чаще спускаются на равнины. Причём, похоже, теперь их главной целью стали уже не грабежи и убийства. Иногда, особенно зимой, они подходили к самой Стране городов и даже вторгались на её окраины, нападая на пастухов и одиноких путников. При этом они больше не убивали на месте, как раньше, а явно старались захватить их живыми. Значит, тоже собирали сведения о противнике.

Купцы с востока приходили всё реже, а те, которые добирались до Страны городов, рассказывали, что ирги не пускают их дальше, скупая все товары. Прежде всего олово, которое добывалось племенами, жившими вокруг огромного пресноводного озера ещё дальше к востоку от Золотых гор. А когда купцы просили иргов пустить их с этим оловом в Страну городов, где за него можно взять гораздо больше, те иногда отвечали им: «В следующем году там всё будет наше, тогда и поедете».

Рассказывали эти купцы и куда это олово идёт – на выплавку оружия, в таких количествах, каких раньше никто не видывал. Копья с надёжными цельнолитыми втулками и крюками, копья-мечи, прочные топоры и изогнутые ножи – мастера иргов производили всё это без устали, словно желали вооружить тысячи воинов.

Возможно, так оно и было: до Бхулака доходили слухи, что клановая грызня в горах прекращалась, многие из них стали действовать заодно, а Люди-змеи уже не таятся, их становится всё больше, и они всё время вещают о вечной войне и победе надо всеми народами. То же самое пророчат в экстазе и колдуны иргов, призывающие Змееногую мать благословить их и стать предводительницей великого похода к пределам земли.

Несомненно, они скоро придут, и не ватагами, а большим войском. А вот кто их в Стране городов встретит, оставалось вопросом. Несмотря на скреплённый браком союз двух славных вар, другие присоединялись к нему не слишком охотно. Бхулак, Анга, Аргрика и другие вожди союзников почти не сидели дома – ездили по стране, гостили в варах, убеждали райжей. Однако до сих пор в союз с ними вошли лишь несколько городов-крепостей, и то из тех, что и раньше были дружественны Аюдхе или Аркаину.

Впрочем, Бхулак надеялся, что при вторжении иргов своих людей на поле боя приведут и те вожди, которые сейчас наотрез отказывались объединяться. Обычно арийская доблесть в таких случаях перевешивала всё прочее – Бхулак за свою жизнь убеждался в том неоднократно. Да и всё-таки объединение шло – хотя не столь быстро, как рассчитывали его сторонники.

А те облегчённо вздохнули, когда весна сменила зиму, а ирги так и не появились, по своему обыкновению, снежным путём, с ошеломляющей скоростью на лыжах за лошадьми и лёгких санях. Тогда арии лишились бы своего главного преимущества – колесниц, на которых нельзя сражаться в снегах. Но, видимо, до конца зимы враг не успел подготовиться к большой войне.

Тем больше у Бхулака оставалось времени на подготовку, и он пытался его использовать. Великолепное оружие иргов оставалось главной их силой, и райжа Гопта немало сил отдал, чтобы убедить браманский совет страны разрешить мастерам использовать хотя бы какие-то их изобретения. Дело шло трудно – к «чёрному колдовству с востока» здесь не одни только жрецы относились с отвращением и ненавистью. Однако и раньше крепкая костяная броня иргов заставляла ариев ради возможности её пробивать то придумать более массивные наконечники копий, то снаряжать обухи топоров острыми клевцами.

Теперь же Бхулак настоял, чтобы мастера делали гораздо больше брони для воинов – и не только обычной из недублёной кожи с медными и бронзовыми бляхами. По нескольким образцам с трудом разысканных иргских доспехов из лосиных рогов мастера попытались изготовить несколько похожих, и у них даже неплохо получилось. Один из таких панцирей райжа Аркаина взял себе, другой подарил Шамье. Конечно, всего этого очень мало, но Бхулак надеялся, что дальше таких вещей станет появляться всё больше и постепенно ими начнут пользоваться все арийские воины. Если, конечно, Страна городов устоит в будущем году…

И втулки для копий арийцы тоже стали лить – не без сопротивления, но тут польза казалась очевидной. С такими копьями у воина в бою было гораздо меньше опасности остаться в решительный момент с негодным оружием.

А ещё как-то раз райже Аркаина пришла в голову мысль, имевшая гораздо больший успех – потому что у иргов такого не было. Он подумал: если массивные бронзовые наконечники копий лучше пробивают костяную броню, то почему бы не отливать из бронзы и наконечники для стрел? Странно, что до такой простой вещи никто не додумался раньше. Наверное, кремнёвые наконечники для войны и костяные для охоты оставались настолько привычными, что и арии, и ирги не задумывались над тем, что их можно делать из другого материала.

Первые он отлил в мастерской сам и, приладив их к стрелам, попробовал вместе с Шамьёй пострелять из мощного арийского лука по пластинам из лосиных рогов, связанных наподобие иргских доспехов и прикреплённых к подвешенной коровьей ноге. Результаты были превосходны: острая бронза легко пробивала рог, входила глубоко в плоть, разрывая её и расщепляя кости. В общем, несла смерть. Потом Шамья стрелял и со своими воинами, которые пришли от бронзовых наконечников в восторг. И вскоре уже все аркаинские мастера, а потом и их собратья из других вар стали делать такие же – да, честно говоря, гораздо лучше, чем получились у райжи.

Так что со стороны бранной всё складывалось не так уж плохо. В доме Бхулака тоже. Он всё больше привязывался к Тапати, а та, похоже, испытывала к нему восторженную девчоночью влюблённость. По зиме она принесла ему девочку, наречённую Бханда – Сверкающая. Бхулаку нужен был наследник, но он по долгому опыту знал, что за ним дело не станет. Такие времена всегда казались лучшими в его жизни, а это среди них стало одним из лучших.

Тапати оказалась нежной, смелой, любопытной, острой на язык – иной раз слишком. Истинная дочь Страны городов, она могла управлять колесницей, вполне прилично владела копьём и кинжалом, великолепно стреляла из лука и частенько выезжала с мужем на охоту. Правда, сейчас, когда в их покоях водворился крикливый младенец, ей стало не до того – хотя, конечно, служанки-дасьи и женщины простых кшатри всячески старались облегчить материнское бремя райяни.

Что касается влюблённого Сараты, Бхулак убедился, что Тапати и впрямь порвала с ним – явно против его воли, но со своей стороны решительно. Он пару раз появлялся в варе с какими-то поручениями – видимо, напрашивался на эти поездки. Но повидаться с райяни ему так ни разу и не удалось, хоть он и старался. А потом вовсе перестал приезжать – то ли отчаялся вернуть расположение юношеской любви, то ли сам старый Анга придерживал его от греха подальше.

До Бхулака всё это доходило урывками – он всё время колесил по стране, а в собственной варе бывал наездами. Арэдви, конечно же, всюду сопровождала его. Иметь помимо жены наложницу, даже несколько, среди арийских вождей считалось нормальным, так что Тапати спокойно воспринимала факт существования Арэдви. Однако, когда райяни попыталась отдавать ей приказы, как служанке, та спокойно ответила, что ей приказывает лишь райжа. Что Бхулак и подтвердил – к молчаливому недовольству Тапати, конечно. Но с этим он справится: вообще-то, об Арэдви в варе ходили слухи, что это дух-хранитель райжи в образе человека – то ли доброжелательная якшини, то ли злобная ветала, забравшая тело умершей девушки. Судя по всему, слухи эти дошли и до Тапати, которая оставила свои поползновения и старалась пореже сталкиваться с наложницей мужа.

Бхулака это вполне устраивало, но вот поведение самой Арэдви в последнее время ставило его в тупик. Вообще-то, если раньше она и могла считаться его наложницей, то теперь уже нет. Не то чтобы он так уж стремился хранить верность жене, просто близость с машиной всё больше казалась ему неправильной – особенно теперь, когда, впервые за долгие годы, у него снова появилась нормальная человеческая семья. И это его радовало – сам себе он мог в этом признаться. Война, отношения народов, борьба за власть, Поводырь в зияющей бездне – он ощущал, что чем дальше, тем больше всё это отдаляло его от рода, к которому он принадлежал, от людей. И не закончится ли это тем, что он сам станет бездушной машиной?..

А юная жена, дочь, другие дети, которые у них будут – их жизни была мимолётны по сравнению с его жизнью, но не менее, а может, и куда более ярки, насыщенны и радостны. И причастность к их жизням вливала в Бхулака силы, питала его энергией, позволяла ему говорить себе: «Я всё ещё человек».

Но Арэдви… Вот она человеком не являлась. Или?.. Странно, что он задумывается над этим именно тогда, когда она стала ещё более походить на… машину. Всё их общение ныне свелось к простой передаче сведений, лицо девушки при этом оставалось безжизненным, словно и впрямь у ходячего мертвеца. Даже движения её теперь всё меньше напоминали человеческие – словно двигалась она не своей волей, а подчинялась командам.

– Что с тобой? – не выдержал наконец Бхулак во время одного из коротких путешествий, когда они с отрядом воинов заночевали в степи.

– Что ты хочешь знать? – ответила она обычным своим в последнее время тоном.

– Ты ведешь себя не так, как раньше. Уже давно.

– Я функциональна, – заявила она непонятное и замолкла, словно объяснила всё наилучшим образом.

Его всегда беспокоили эти словечки – надо думать, из языка растворившихся в небесном мраке тьюи. А сейчас эти колдовские заклятия его просто раздражали.

– Говори понятно, – бросил он.

Она вскинула на него взгляд и спокойно пояснила:

– Я способна исполнять нужную для тебя работу.

– Я спросил не об этом.

– А о чём?

– Ты изменилась, и я хочу знать, почему.

На несколько мгновений она застыла, словно внимательно осматривала себя изнутри, потом отчиталась:

– Мои программы тоже накапливают ошибку. Но иного характера, чем у стационера.

– Ты сходишь с ума, как и Поводырь?!

– Нет, это иное состояние. Я создана им как копия человеческой личности женского пола. Его возможности в этом отношении велики – он воссоздал во мне человеческую самку в мельчайших деталях. Со всеми психологическими механизмами, генерирующими эмоциональные флуктуации. Но если для вас, как биовида, они являются необходимыми элементами стратегии выживания, то для меня это ошибки в программе. Их накопление способно вывести меня из строя, как это случилось по иным причинами с Поводырём. Прости, что не могу объяснить для тебя понятнее.

– Я понял, – медленно проговорил Бхулак. – Тебе не нравится моя женитьба. Ты… ревнуешь к Тапати.

– Да, – ответила она просто. – И это логично: моё генеральное отношение к тебе для человека определяется понятием «любовь». А она включает в себя тягу к единоличному обладанию и дискомфорт от его невозможности.

Бхулак редко не знал, что сказать собеседнику. И это был один из таких случаев. Арэдви тоже молчала – по её понятию, всё разъяснено.

– Я… – ему было трудно говорить это, но всё же он сказал. – Я тоже тебя люблю.

Тень радости, промелькнувшая по её лицу, ему наверняка почудилась – такого же просто не могло быть…

– Но я человек, а не машина, – продолжал он, – я не копаюсь в значении этого слова, а просто знаю, что чувствую.

– А я анализирую то, что вы называете чувствами.

– Тогда объясни мне то, что ты чувствуешь.

– Как автономный модуль, аналог любви привязывал меня к моему стационеру, – заговорила она чётко, словно давно составила по этому вопросу исчерпывающее объяснение. – Но дефект от несовместимости машинной и человеческой личности вызвал ошибку в моей программе. В результате которой доминирующим фактором моего существования стал ты, человек Бхулак. В какой-то степени теперь я твой автономный модуль и функционирую в твоих интересах.

– Так, как ты их понимаешь?.. – уточнил он.

Ему стало тревожно.

– Нет, – отмела она. – как их понимаешь ты. У меня нет собственных желаний. Но есть ощущения.

И вновь ему почудилась в этом тень некого чувства… Наверное, он никогда не поймёт это существо.

– Значит, моя семья в безопасности от тебя? – этот вопрос вдруг стал насущным.

– Конечно, – ответила она сразу. – Твоя жена и дочь, и будущие дети – всё это реализует твои интересны.

– Хорошо, – облегчённо завершил он.

Больше они об этом не говорили.

А третьей женщиной, весьма занимавшей Бхулака в те дни, была Нойт. Он получал от неё бесценные сведения, которые, что более важно, неизменно подтверждались. Но она по-прежнему ни словом не дала ему понять, откуда всё это знает. Впрочем, Бхулак догадывался, что дикие дасы на самом деле не столь уж дики, и тоже желали знать, что происходит в варах… Но если Нойт – шпионка дасов, это могло быть опасным. Поэтому он поговорил на эту тему с Шамьёй – его брак с дасьей уже был освящён согласно обычаю, и та перешла в категорию свободных людей.

Колесничий выслушал, и на его открытом лице отразилось смятение.

– Райжа… – проговорил он. – Я давно знаю, что Нойт ходит в леса. Для людей оттуда она… важна. А для неё это… как долг – такой же, как наш с тобой долг кшатри. Но, поверь мне, Гопта, она никогда не пойдёт против меня. А значит, против тебя и вары.

Воин глядел на Бхулака открыто и прямо.

– Я верю тебе, Шамья, – проговорил тот.

Но прошлой осенью с Нойт что-то изменилось. Он понял это, когда та в очередной раз, как всегда, неожиданно, возникла на его пути.

– Выслушай меня, райжа Гопта, и сам реши, что сделаешь, – сразу начала она.

Бхулак заинтересованно молчал, и она продолжила:

– Наши боги хотят увидеть тебя.

– Пусть смотрят, – ответил он, слегка недоумевая.

– Ты не понимаешь. Они хотят посмотреть в твою душу. А сделать это можно только в месте, где они сильны, и после того, как их призовут. Тогда Маар-ми – Золотая Старуха – и все другие боги, и духи наших предков решат, станут ли они говорить с тобой.

– Говорить со мной через вождей дасов? – уточнил сразу сообразивший, в чём дело, Бхулак.

– Через вождей и людей, говорящих с духами, – согласилась Нойт.

– А люди эти не могут прийти в Аркаин?

Бхулак давно уже думал над этим. Кровавая война с дасами, бушевавшая в первые годы появления в этих краях арийцев, давно стихла – ведь с тех пор миновали столетия. Однако мелкие стычки, нападения, угоны скота, взаимные грабежи не прекращались. Хотя теперь дасы воспринимались арийцами, скорее, не как вредные чужаки, которых следовало истребить, чтобы жить на этой земле, а как ещё один клан Страны городов – враждебный всем остальным. Их обиталища в чащобах и горных местностях ариев особенно не интересовали – если, конечно, там не найдётся меди. Бывали даже случаи – очень редкие, правда – когда вожди вар входили в союз с отдельными дасскими племенами против своих противников из иных арийских кланов.

Что касается дасов в варах, они были потомственными рабами, и давно уже стали законной, хоть и подчинённой, частью жителей городов-крепостей. Иногда арийцы захватывали и обращали в рабство и диких дасов, детей в основном, но тоже довольно редко: рабов и так хватало с избытком, а вот еды для них – нет. Они пользовались относительной свободой, не особенно притеснялись и по большей части сами не желали бежать в леса и горы, где жизнь тяжёлая и опасная, а их тамошние родичи дики и жестоки.

Нойт тоже родилась в варе, потому её связь с лесными племенами казалась удивительной. И о ней следовало молчать: арийцы не обращали внимания на своих рабов лишь до той поры, пока они не сговорятся со свободными соплеменниками. Тогда их станут воспринимать как опасность, и найдётся много последователей ушедшего к предкам Прамарая или здравствующего Аргрики, искренне полагавших, что хороший дас – мёртвый дас.

Но Бхулак понимал, что в будущем противостоянии с иргами дасы могут сыграть важную роль – если выступят на той или другой стороне. И пока больше причин было думать, что они поддержат иргов – своих дальних родичей, говоривших на похожем языке и поклонявшихся схожим богам. Потому предложение Нойт его заинтересовало – на самом деле он и сам думал над тем, как бы связаться с дикими и хотя бы выяснить их нынешние умонастроения.

Однако то, что предлагала Нойт, выглядело опасным.

– И как же мне встретиться с вашими богами? – спросил он.

– Ты должен пойти по Пути птиц, – ответила она.

Он знал, о чём речь: Стороной птиц дасы назвали благодатный юг, а путь духов, который вел туда – это река, одна из двух, сливавшихся у Аркаина.

– Когда?

– Сегодня вечером, – ответила Нойт. – Ты должен прийти на берег после заката. Один и без оружия.

Это звучало и вовсе тревожно, но Бхулак уже знал, что согласится. Он пристально посмотрел девушке в лицо, и та выдержала его взгляд.

– Я приду, – ответил он, повернулся и пошёл прочь.

…Река и правда казалась дорогой духов – сонной и призрачной, с медленно текущей, словно бы тягучей водой. Берега её густо заросли желтеющим кустарником, а вода почти скрывалась под слоем опавших листьев. Бхулак глядел на эту монотонную, не меняющуюся по мере движения картину, и ему казалось, что и он и впрямь пересёк границу, отделяющую мир людей от области странных существ.

Такими казались и его спутники – двое невысоких молчаливых мужчин, слегка раскосых, жидкобородых, с чёрными волосами, заплетёнными в две косички. Они, словно те самые духи, бесшумно появились ниоткуда, когда он в сумерках явился на условленное место, и жестами пригласили его в одну их двух утлых лодок из берёзовой коры, спрятанных в прибрежных кустах. Один сел вместе с Бхулаком, взялся за весло, и, оттолкнувшись от берега, стал грести вверх по реке, второй на другой лодке последовал за ними.

Провожатые не удостаивали его ни словом, их лица были мрачны, а у поясов висели короткие листообразные медные кинжалы. Бхулак честно пришёл без оружия, однако не слишком беспокоился – он и с голыми руками оставался грозным противником. Кроме того, пару раз краем глаза заметив какое-то движение в прибрежных зарослях, стал догадываться, что совсем уж без защиты не остался…

Обычно хорошо чувствующий ход времени, на сей раз он погрузился в какую-то невнятную полудрёму, вовсе не ощущая, как утекают минуты – словно плыл по тёмной тяжёлой воде, навсегда запертый в одном и том же мгновении. Это, конечно, ему лишь мнилось: за очередным поворотам речки открылась небольшая заводь, на берегу которой в отдалении среди деревьев мерцали отсветы костра и слышались приглушённые людские голоса.

Его перевозчик направил челнок к берегу, то же сделал и второй спутник. Когда лодки пристали, провожатые жестами пригласили Бхулака идти за ними в лес. Что он и сделал.

Вскоре им открылась освященная ущербной луной обширная мрачная поляна, заросшая болиголовом и репейником, с разбросанными по ней причудливо выветренными скалами в форме грибов. Впрочем, в сумерках Бхулак не был уверен, работа это ветра или ей помогали человеческие руки. Кое-где замшелые валуны покрывали причудливые значки и рисунки людей и животных, выбитые или выцарапанные и заполненные красной охрой.

Посередине поляны пылал большой костёр, вокруг которого сгрудились десяток диких дасов, некоторые опирались на копья. А над костром возвышался длинный шест с нанизанными на него несколькими медвежьими черепами. Провожатые повели Бхулака туда и отошли в сторону, а стоящие у костра повернулись и стали молча смотреть на гостя. Бхулак тоже молчал, рассматривая этих людей, по обличию мало отличавшихся от дасов, которых он видел раньше, и многих других их родичей, встреченных им в странствиях.

Наконец один из них выступил из круга и подошёл к нему – морщинистый и сгорбленный, но по виду крепкий ещё старик. Его седую голову, в отличие от других дасов, украшал пучок перьев ворона.

– Я Срп, старейшина Воронов, – произнёс он на языке ариев, голос его был надтреснут, но слова он выговаривал правильно. – Здесь ещё старейшины Куниц, Ястребов, Волков, Ящериц и Рысей.

Бхулак сообразил, что речь идёт о кланах диких дасов.

– Я Гопта, райжа Аркаина Пламенеющего, вождь клана Медведей, – представился он.

Старик кивнул, показывая, что знает это.

– Я видел тебя не раз, но ты меня нет, – заметил он. – И тебя видели многие наши люди. А теперь в этом священном месте собрались наши прадеды, чтобы тоже видеть тебя.

У Бхулака промелькнула мысль, что и его собственное место среди этих самых прадедов – во всяком случае Срп был его сыном. Да и лицо старика напомнило ему что-то очень давнее…

– Скажи, Срп, – заговорил он на языке дасов, который походил на язык и юсов, и их общих предков, – откуда имя, которое ты носишь?

Услышав от чужака родную речь, дасы удивлённо переглянулись.

– Это древнее имя моего рода, его из поколения в поколение передают старшему сыну, – ответил старик.

Бхулак задумчиво кивнул. Что ж, такое возможно…

– Сейчас духи предков скажут нам, сподобишься ли ты предстать перед богами, – вернулся старик к главной теме.

Вожди отошли от костра и встали вокруг него, пригласив сделать то же самое и Бхулака. Все обратили глаза к опушке леса: там стояла небольшая палатка конической формы из оленьих шкур, называемая дасами чом. Бхулак заметил, что на протяжении всего разговора они постоянно поглядывали в ту сторону.

Из чома послышались приглушённые ритмические звуки, они становились громче и звучали чаще. Наконец оттуда вышел невысокий, хрупкий на вид человек в колдовском одеянии: длинном балахоне из шкур, обвешанной амулетами – костяными, деревянными, металлическими, и круглой меховой шапке с оленьими рогами. Лицо колдуна скрывалось под страшной, расписанной красным и чёрным, лубяной личиной.

В руках он держал бубен, в который ритмично бил обтянутой мехом колотушкой, производя жуткие потусторонние звуки, далеко расходящиеся по ночному лесу и сонной реке. Ритм ударов всё убыстрялся, колдун начал приплясывать и завывать непонятное странным высоким голосом. В своём диком танце он всё ближе подходил к неподвижно стоящим вокруг костра людям.

Наконец, продолжая конвульсивно приплясывать, оказался вплотную к ним, и те расступились, попуская его к площадке у костра, где магическое действо продолжилось. Удары в бубен стали настолько частыми, что звуки их слились в протяжный утробный вой, а непонятные слова и фразы исторгались уже непрерывно. Всё это захватывало присутствующих – вожди дасов тоже начали сперва дёргаться, а потом некоторые стали вслед за колдуном совершать судорожные движения и подвывать что-то. И сам Бхулак ощущал дыхание безумия, но сопротивлялся ему – в конце концов он не раз видел подобное, а иногда и сам становился главным действующим лицом похожих радений.

Достигший пика экстаза колдун упал на землю, продолжая конвульсировать и завывать. И вот он прокричал, вернее, провизжал что-то вовсе уже невыразимое, сорвал с себя маску, отшвырнул её в сторону и вдруг разом стих.

Бхулак вздрогнул, узнав теперь в колдуне Нойт. Лицо девушки было, словно у мёртвой, бледно и неподвижно, местами испачкано пеной, пошедшей у неё ртом во время обряда.

– Она плывёт на бубне в мир духов, – услышал Бхулак за спиной шёпот.

– Не умрёт? – спросил он, обернувшись, старого Српа.

Такое тоже иногда бывало.

– Нет, – успокоил старик, тоже едва переводивший дух после колдовских упражнений. – Она ела гриб панх, но скоро он отпустит её назад.

Он оказался прав: через несколько минут краски стали возвращаться на лицо Нойт, и наконец она открыла глаза. Срп помог ей подняться. Взгляд её всё ещё дико блуждал, но уже стал осмысленным.

– Маар-ми говорила мне слова, – с некоторым трудом произнесла она, словно припоминая что-то. – Сказала… что она… и её дети-боги хотят смотреть на райжу Аркаина. Прямо сейчас.

Сама она на Бхулака не взглянула и никак не показала, что они знакомы.

Дасские вожди начали вполголоса что-то оживлённо обсуждать между собой, а к Нойт, по-прежнему не смотревшей на Бхулака, подошли две женщины из чома, взяли её под руки и увели обратно.

– Пойдём, – обратился к райже Срп.