Текст книги "Пастух Земли (СИ)"

Автор книги: Павел Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

«Упери, что у вас?»

«Только что отбили атаку дикарей, отец, – ответил тот. – У нас двое убитых, но остальные целы».

«Хорошо. Идите сейчас на южную сторону рынка. Млеххи осадили там наш отряд. Ударьте им в тыл и выведите наших».

«Повинуюсь, отец!» – ответил Упери.

Бхулак пытался как можно полнее использовать своё единственное преимущество перед противником – возможность координировать отряды сопротивления из одного центра. Враги действовали куда более разобщённо. Именно поэтому сразу после ранения он скрылся в порту – сегодня он обещал быть безлюдным: купцы отвели корабли подальше, опасаясь высаживаться на берег, а стражники и чиновники таможни разбежались. Оставались лишь стойкие ловцы жемчуга – которые, впрочем, уже отплыли на промысел.

Ещё утром он надеялся, что события будут развиваться иначе – но разве же что-нибудь когда-нибудь идёт точно по плану…

…Он впервые видел так близко Шадаю, царицу Дильмуна, сумевшую удержать власть после смерти своего отца Яглиэля – для чего ей пришлось убить брата. Впрочем, теперь эпизод этот тут вспоминать не принято. Полная дама со жгучим взглядом карих глаз, оливковой кожей, высокой причёской, вся в неправдоподобно крупных местных жемчугах, привозном лазурите и сердолике, неподвижно и прямо сидела в высоком кресле посередине зала. Кроме неё и Бхулака здесь были лишь несколько слуг и молчаливых воинов с копьями и в устрашающих шлемах-масках змеи – дворцовая стража носила их, чтя очень древний обычай.

Бхулак пришёл в царский дворец как официальный представитель Шаррукина – нужные таблички с подтверждающими это записями у него, конечно, имелись, но он до поры никому не показывал их, изображая простого купца. Однако теперь скрываться смысла уже не было. Сейчас царица держала эти глиняные таблички в руках, молча слушая его рассказ о заговоре млеххов. По её лицу невозможно было понять, как она относится к услышанному.

– Значит, твой царь обещает нам покровительство и защиту, а Мелухха хочет захватить нашу страну? – спросила она, когда он закончил свою речь.

– Поистине так, светлая царица, – подтвердил Бхулак.

– Но он, наверное, захочет присоединить Дильмун к прочим землям Аккада? – уточнила Шадая.

Вопрос был деликатным: Бхулак сам точно не знал намерений царя по этому поводу. Понятно, что Шаррукин желал иметь полную власть над островами, но вот в какой форме… Потому ответ Бхулака царице был как можно более дипломатичным:

– Великий царь хотел бы видеть священную землю Дильмуна свободной и процветающей.

Шадая благосклонно улыбнулась.

– Такова и наша мечта, – ответила она. – Поэтому мне горько слышать, что моя страна становится целью злых намерений чужаков… Так ты говоришь, что жрец Римум держит сторону Мелуххи?

– Всё указывает на то, царица.

Шадая хлопнула ладонями и приказала подбежавшим слугам:

– Немедленно доставьте сюда настоятеля храма Инзака!

Те поклонились и выбежали из зала.

– А ты, почтенный посланец славного царя, пока можешь присесть, – обратилась она к Бхулаку.

По ещё одному её хлопку слуги внесли столик, обильно уставленный угощением, и поставили его рядом с троном, бросив туда же несколько подушек для сидения.

– Попробуй фрукты, отведай финикового вина, а потом расскажи своему царю о том, сколь сладостны плоды моей земли, – потчевала она.

– Я с великим удовольствием сделаю это, славная царица, но сейчас у нас очень мало времени – млеххи вот-вот могут нанести удар, – заметил Бхулак.

– Не тревожься, – ответила Шадая, – ты уже сделал всё, что было в твоих силах, теперь отдохни.

Она была права, поэтому Бхулак поклонился в знак благодарности, присел к столу и пригубил вино – действительно, очень сладкое.

– Настоятель Римум прибыл, – доложил склонившийся слуга.

– Пусть он войдёт. – велела царица.

Римум оказался невысоким богато одетым человеком, лысым, седобородым, густобровым и с тёмной кожей, хотя менее, чем у царицы и многих других дильмунцев.

– Великую владычицу Шадаю приветствует раб её и бога Инзака Римум, – звучным голосом объявил старец, простирая руки к царскому трону.

Жрец держался с привычным достоинством, но по каплям пота на лысине, слегка подёргивающему глазу и едва заметной дрожи в голосе Бхулак понял, что тот сильно взволнован. Если не пребывает в полной панике.

– Я рада видеть тебя, Римум, – благосклонно улыбнулась Шадая. – Присядь и раздели угощение с посланником могучего царя аккадского.

Жрец всполошённо зыркнул на Бхуалка, и тот убедился, что Римум действительно страшно напуган. Однако жрец постарался взять себя в руки, поклонился царице, потом – не так низко – Бхулаку, и, аккуратно подобрав длинные одежды, присел рядом с ним.

– Наш гость из Аккада поведал удивительные вещи, – с улыбкой продолжала царица. – По его словам выходит, что наше царство вот-вот захватят злые млеххи.

– Как такое возможно? – воскликнул Римум, однако его изумление показалось Бхулаку несколько наигранным.

– Ведь ты впервые слышишь об этом, не так ли? – настаивала правительница.

– Конечно же, царица, о таком невозможно даже помыслить! – начал горячо уверять настоятель, даже взмахнув короткими пухлыми ручками.

– И значит, это неправда, что после захода солнца твой дом при храме посещают люди, пришедшие из поселения млеххов? – голос Шадаи приобрёл степень сладости финикового вина.

– Это он сказал?! – закричал жрец, вскакивая.

В голосе его прорезались визгливые нотки, он смотрел на царицу взглядом наказуемого пса.

– Чужак лжёт, он сам шпион Аккада, убей его, великая царица!

– Сядь, Римум, успокойся, я тебе верю, – теперь Шадая улыбнулась ему вполне искренне, даже обворожительно, показав жемчужные зубы. – Я вижу, что это простое недоразумение, наверное, наш гость что-то не так понял. Выпей вина и расскажи, как идут дела.

Настоятель тяжело опустился на место, схватил чашу и припал к ней – похоже, его рот пересох. В этот момент Шадая бросила поверх его головы острый взгляд на стражников и подала еле заметный знак пальцами. Два воина в страшных масках бесшумно оказались у жреца за спиной и одновременно вонзили в неё копья. Римум дёрнулся, бессмысленно выпучив глаза, и отхаркнул кровью в чашу, а потом рухнул лицом на столик. Разлитое золотистое вино смешивалось с алой кровью.

Бхулак взирал на это с бесстрастным молчанием, хотя внутренне был потрясён. Он ожидал, что визит к царице ничем хорошим для жреца не кончится, но так…

– Унесите предателя и киньте псам! – приказала царица, вновь вызвав слуг хлопком. – И принесите ещё вина и фруктов для нашего гостя, эти испорчены.

– Теперь посланец великого Аккада видит, что я силах навести порядок в своём доме? – обернулась она к Бхулаку.

– Поистине, царица грозна и решительна, – склонил тот голову. – Но, может быть, следовало сначала допросить преступника?..

– Зачем? – дама бросила на него безмятежный взгляд. – Всё и так понятно. А если оставить его в живых, он мог бы тайным способом предупредить сообщников.

– Царица мудра, – заметил Бхулак. – Однако в городе по-прежнему множество Невидимых, и мне тревожно за твою безопасность.

– Стража моя не подведёт, – заверила Шадая.

– Однако… – добавила она, помолчав, – если ты беспокоишься за меня, то можешь остаться во дворце моим гостем. Уверена, что столь доблестный муж, как ты, не допустит, чтобы со мной случилась беда.

Бхулак задумался – предложение было дельным, но он сам не мог стать стражем царицы, поскольку множество дел в городе требовало его личного присутствия.

– Я пришлю к царице надёжного человека, – сказал он наконец. – Я верю ему, как себе. С ним ты будешь полностью защищена.

– Всецело полагаюсь на твою мудрость, – ответила Шадая, улыбнувшись. – Но угощайся, прошу тебя. И расскажи мне побольше о великом царе Шаррукине…

…Выйдя из дворца под вечер, он мысленно позвал Эа-насира и велел ему, взяв несколько верных людей, быть при царице. Пока в городе было спокойно, но напряжение сгущалось – Бхулак ощущал это почти физически, словно невыносимую тяжесть перед великой грозой. Душу его точило и нечто иное – какая-то подспудная тревога, словно он упустил что-то очень важное, но, перебирая свои действия за последнее время, раз от раза убеждался, что всё делал правильно.

Он шагал по широкой улице, примыкающей к городской стене, выложенной из прямоугольных камней, скрепленных зеленой глиной. Слева тянулись ряды каменных домов. Ему надо было попасть на рынок, к своим людям, поэтому он свернул в узкий переулок, ведущий в нужную сторону. И сразу понял, что зря сделал это: путь ему перегородили выступившие из сумрака две тёмные фигуры.

То, что это не какие-то случайные грабители, сомневаться не приходилось. И, скорее всего, их больше двух, только других пока не видно. Нащупывая под одеждой бронзовый кинжал, он быстро и решительно пошёл навстречу врагам. В их руках тоже блеснуло оружие. Оба были ниже Бхулака, но коренасты и явно не слабаки. Лица скрывались под плотными капюшонами с масками.

Один взмахнул рукой, и в голову Бхулака полетел топорик. Тот уклонился, топорик со звоном отскочил он каменной стены и упал на землю, а Бхулак мгновенно оказался рядом с противником и, ткнув кинжалом, ощутил лезвием упругое тело. Нападавший отшатнулся, но второй обрушил на плечо Бхулака короткую тяжёлую палицу. Рука сразу отнялась, эмиссар наудачу отмахнулся своим оружием, не попал и попятился к стене. Ощутив за спиной крепкую деревянную дверь, он перехватил кинжал в левую руку и что есть силы ударил вновь поднявшего булаву противника. На сей раз выпад был точен – клинок по рукоять погрузился в живот врага, тот, булькнув, согнулся пополам.

Но второй убийца уже пришёл в себя, и, подобрав топорик, атаковал вновь. Бхулак уворачивался, ожидая возможности перейти в атаку, но тут почувствовал, что дверь за его спиной открывается. Не успев ничего сообразить, он ощутил страшный удар под лопатку.

Боли не было, но дыхание перехватило, перед глазами поплыло, кинжал в руках мгновенно словно бы стал во много раз тяжелее, его невозможно было поднять. А противник перед ним уже заносил топор для последнего удара. В Бхулаке вспыхнуло отчаянное желание попросить Поводыря остановить время. Но он знал, что делать этого нельзя: ведь, расправившись с этими врагами, он надолго потеряет способность к действию, а сейчас он не мог себе такого позволить.

Потому отчаянным усилием воли он рванулся в сторону – теперь ощутив дикую боль в спине, уклонился от удара топора и упал наземь позади своего противника, одновременно, пока тот не успел развернуться, полоснув острой кромкой кинжала по сухожильям на его ногах.

Враг с криком рухнул, как подкошенный, а Бхулак немедленно всадил клинок по рукоять в его тело и тут же откатился, чтобы избежать нового удара копья противника, вырвавшегося из-за открытой двери. За это мгновение Бхулак осознал, что тому просто неудобно было орудовать длинным древком из помещения, поэтому оно и не проткнуло его сразу насквозь, хотя явно нанесло серьёзную рану.

Пятная кровью белый утоптанный песок улицы, он уворачивался от новых ударов копьём, пока не изловчился перехватить его у втулки и сильно рванул на себя. Враг на секунду потерял равновесие, а Бхулак второй рукой швырнул ему в лицо гость песка и, пока тот пытался возвратить зрение, сам поднялся на ноги, окончательно завладев оружием противника.

Тот уже протёр глаза и, выхватив из-за пояса кинжал, бросился на Бхулака, который встретил его прямым ударом копья. Он не совершил ошибку его бывшего владельца, вложив в удар все последние силы, и проткнул врага насквозь. Тот со стоном рухнул, утянув оружие за собой. Бхулак несколько секунд постоял, пытаясь прийти в себя. Если бы убийцы озаботились посадить в засаду ещё одного человека с луком или дротиком… или, скорее, духовной трубкой, тот сейчас мог легко убить его на расстоянии. Но, они, видимо, не считали его настолько грозным бойцом, что и вышло им боком.

Отдышавшись, он с трудом вырвал копьё из ещё бьющегося в агонии человека и пронзил двоих других – оставлять за спиной живых, хоть и раненых, убийц было неразумно. Потом, тяжело опираясь на древко, продолжил свой путь к городским воротам. Он ощущал, что кровь уже остановилась, но заживление бурно шло внутри тела, и это обязательно пройдёт тяжело и больно. Потому, выйдя за ворота, и пошёл к гавани – чтобы там спокойно оправиться, и одновременно через своих детей следить за ситуацией в городе.

Вскоре он уже знал, что в тот момент, когда на него напали, по всему городу вооружённые банды атаковали дома и лавки купцов из Двуречья. Правда, те довольно быстро начали оказывать активное сопротивление, и это, кажется, стало для мятежников неприятным сюрпризом. Но ситуация оставалась очень шаткой. В конечном итоге, всё зависело от того, вступят ли в бой против млеххов воины Дильмуна, которые пока никак не проявляли себя в стычках, охраняя дворец, храмы и другие важные точки столицы.

«Отец, царица собирается говорить с народом».

Это был Эа-насир.

«Хорошо, – ответил Бхулак. – Я иду туда».

Он осторожно встал, опираясь на копьё, и прислушался к своим ощущениям. Боль почти утихала, хотя всё место вокруг раны мучительно зудело. Плечо и вовсе уже не беспокоило. Очень хотелось есть и пить, но это могло подождать. А вот если бы Поводырь во время схватки ускорил его, он валялся бы сейчас без чувств.

Бхулак поправил, как мог, изорванную и окровавленную одежду и зашагал к городу.

Остров уже окутала дневная душная, влажная потогонная пелена. Оттеняющие мерцающий белый песок побережья пыльные финиковые пальмы томились в жарких лучах утреннего солнца. В окаймляющих дорогу из гавани в город каналах смуглые мужчины в набедренных повязках безмятежно мыли белых осликов – словно рядом и не шли кровавые схватки. Похоже, народ Дильмуна был уверен в стабильности своей жизни при любом исходе противостояния.

Ворота никто не охранял. Сразу за ними, на небольшой, сейчас пустующей, площади, в тупике, образованном городской стеной и стоящим поодаль домом, виднелся общественный колодец. Глиняное ведёрко с верёвкой оказались на месте. Окунув сосуд в прохладную темень, Бхулак достал воды и жадно напился. Отдохнув пару минут, он быстрым шагом направился ко дворцу.

В ту сторону спешил не только он – люди неведомыми путями узнали, что царица хочет говорить с народом, так что жители города иногда поодиночке, но чаще небольшими группами продвигались к центру событий. Кое-где встречались следы ночных боёв – разбитые лавки, разграбленные дома, лужи впитавшейся в уличный песок крови… По дороге Бхулак заскочил в разгромленную пустую пекарю, нашёл там подчерствевшую лепёшку и жадно съел её на ходу.

Народ уже толпился на площади перед дворцом. Там же Бхулак заметил и держащихся тесными группами бойцов его отрядов. А вот млеххов видно не было – получив ночью отпор, они, в том числе и дикари-наёмники, оттянулись за стены своей фактории. Однако не оставалось сомнений, что, перегруппировавшись, они вновь атакуют. Так что всё теперь зависело от слова царицы Шадаи.

Бхулак разыскал в толпе Упери и его воинов. Вид их красноречиво свидетельствовал, что ночной бой дался им тяжело, но они готовы драться дальше. Убедившись, что сын его видит, эмиссар вновь обратился в сторону дворца.

Его обитые медью двери распахнулись, и царица вышла в сопровождении свиты. Бхулак разглядел среди неё Эа-насира и трёх его воинов. Они прикрывали госпожу со всех сторон, бросая кругом внимательные взгляды. Второй линией обороны выступали стражи в змеиных масках. Сияя золотым венцом, Шадая величественно плыла по возвышению перед дворцом. Огромная толпа на площади замерла – отчётливо слышался шелест парадной мантии царицы, которая слегка колыхалась в такт её шагам.

– Люди Дильмуна, счастливого, благословенного, – слова правительницы чётко разносились по площади – у неё был очень сильный голос, голос женщины, привыкшей говорить громко и властно.

– Сегодня случилось страшное дело, какого много лет не было в нашем мирном городе и всей стране, – продолжала Шадая. – Пролилась кровь, много крови! Её пролили чужеземцы, которых мы сюда не звали, но, когда они прибыли, приняли их, как дорогих гостей. Они же нам отплатили так, как мы все увидели сегодня – напали на наших добрых друзей и соседей, убили многих из них, погибли даже коренные дильмунцы!

Народ возроптал – правительница, которую они любили и уважали, рассказывала людям о том, как следует относиться к странным и страшным событиям, произошедшим минувшей ночью.

– Но они поступили гораздо хуже: под личиной благорасположения и уважения нашей страны, они намереваются вовсе захватить её и присоединить к своей! Они хотят отнять у нас наш жемчуг, нашу рыбу, наши земли нашу сладкую воду, дающую нам жизнь! Всё то, что подарили Дильмуну боги!

Возмущенные крики на площади нарастали – от растерянности и страха люди переходили к возмущению и гневу. Теперь следовало показать им, против кого их направить.

– Я ваша царица и мать всем дильмунцам, – продолжала Шадая, – я не могу и не буду оставаться в стороне. Да и наши боги – Нинсикила, сын её Инзак, владыка фиников, супруга его Панипа, сущий на небесах Муати – они бы покарали меня за бездействие, и правильно! И потому я, царица Дильмуна Шадая, приказываю всем своим воинам взять оружие и убивать проклятых захватчиков и клятвопреступников… из Аккада!

Толпа замерла – всё-таки большинство ожидало, что царица направит свои обличения против млеххов, чьи поползновения прибрать к рукам дильмунскую торговлю ни для кого секретом не были. К аккадцам местные тоже относились с подозрением, однако терпели, поскольку те оставались главными посредниками в торговле. Но раз царица думает иначе…

А она, не оборачиваясь, подала знак своим стражникам, которые мгновенно взяв копья наперевес, ударили ими в спины ошеломлённым и ничего не понимающим людям Бхулака. Он надолго – может, навсегда – запомнил удивлённое лицо Эа-насира со струйкой крови изо рта…

Когда его дети рухнули мёртвыми, Бхулаку показалось, что Шадая нашла его лицо в толпе и хищно ухмыльнулась. Наверное, ему просто показалось – вряд ли царица обладала столь острым зрением. Тем более, что сразу после убийства она вновь обратилась к толпе.

– Вы видели, как я совершила правосудие, – недрогнувшим голосом говорила она. – Этих людей аккадский царь Шаррукин приставил ко мне, чтобы они убили меня, если я откажусь исполнять его приказы. Но теперь я свободна! Как и народ Дильмуна!

Площадь разразилась ликующими воплями – ничто так не заводит толпу, как вид крови и обещание свободы… Сторонники аккадцев застыли в растерянности. А Бхулак лихорадочно думал. Он понял, что сейчас произойдёт, за какое-то мгновение до того, как Шадая объявила войну Аккаду – просто многие беспокоящие его мелочи как-то сразу сошлись в ясную картину. Например, тяжёлое недоумение, которое мелькнуло перед смертью в глазах жреца Римума. Он всеми силами желал угодить царице, но искренне не понимал, какова его роль в её игре, а когда понял, стало уже поздно.

Конечно же, он связывался с невидимыми по приказу Шадаи – млечххи по имени и по крови, истинной главы Невидимых в Дильмуне!..

У Бхулака оставался лишь один шанс, и если он промедлит хоть секунду, он и его люди будут перебиты, а Мелухха завладеет Дильмуном.

«Упери!» – мысленно позвал он.

«Я вижу тебя, отец», – отозвался тот.

«Я знаю. Сейчас всё надо делать очень быстро. Как только это случится, бери меня и унеси в безопасное место».

«Что случится?»

«Нет времени, увидишь сам. Раскачивайте толпу, кричите, что угодно. Чем больше будет суматохи и неразберихи, тем лучше. Держитесь, скоро нам помогут. Я буду без сознания дня два, может, больше, это время меня нужно охранять».

«Да, отец», – ответил явно ничего не понимающий Упери, но Бхулак его уже не слушал – он очутился в потаённой комнате разума и мысленно закричал:

«Замедли мир! Сейчас!»

«Твоё волнение алогично, – отозвался Поводырь. – Твои единицы измерения времени сейчас не имеют значения».

Бхулак хотел ответить своему наставнику ёмкой и солёной воинской фразой, но вновь оказался в мире – уже застывшем. Он огляделся. Упери всё ещё выслушивал его последнюю фразу, остальные люди на площади по большей части пытались осознать слова Шадаи, а сама она продолжала речь.

Легко расталкивая недвижных людей, Бхулак быстрым шагом направился к ней. Поднявшись на подиум, он бросил взгляд на лежащие у ног царицы три окровавленных тела. На лицах их застыла предсмертная мука, но скоро они разгладится… А вот Эа-насир уже мёртв.

Бхулак поглядел в лицо царице, слегка улыбающейся полуоткрытым ртом с жемчужными зубами. Улыбочка её была торжествующей, но сейчас царица тоже умрёт. Он уже нацелил копьё, но потом чуть задумался и опустил – надо было проверить одну догадку. Положив копьё на подиум, он подошёл к одному из воинов и обеими руками осторожно снял с него шлем вместе с маской.

Открылось широкое лицо с толстыми губами. Очень тёмное лицо – гораздо темнее чем у любого дильмунца. Бхулак снял шлемы со всех четырёх стражей – да, все они были млеххами. Надо думать, Невидимые составляли теперь всю гвардию царицы. Другое дело, что дворцовая стража тут довольно малочисленна, да и вообще Дильмун никогда не имел большого войска, полагаясь на свой вес в торговых делах. Но если Мелухха захватит страну, это изменится – многое тогда изменится…

Идея, пришедшая сейчас в голову Бхулака, была коварна и жестока, но могла сработать. А значит, её следовало воплотить.

Он так же осторожно взял копьё из рук одного из стражей. На широком бронзовом наконечнике ещё краснела кровь – возможно, Эа-насира… Не раздумывая, Бхулак со спины проткнул царицу оружием её же воина – насквозь. Как всегда в замедленном мире, это произошло с неправдоподобной лёгкостью – он словно насадил на иглу муху. Бхулак не видел, но знал, что выражение её лица ничуть не изменилось – в обычном мире она ещё не могла понять, что убита, и продолжала править Дильмуном.

Оставив оружие в теле, он проделал то же самое с копьями трёх других стражей. Теперь царица напоминала утыканное копьями бревно, которое воины используют как мишень на тренировках.

Бхулак чувствовал, что его время в изменённом мире заканчивается: похоже, Поводырь решил, что он быстро совершит задуманное и ускорил его лишь ненадолго. Поэтому, уже особо не осторожничая, Бхулак вложил древка торчащих в Шадае копий обратно в руки стражникам. Обошёл тело царицы и поглядел на него спереди. Величественная женщина, спокойно стоящая, когда из груди её высовывались четыре окровавленных наконечника, выглядела странно и страшно. Но улыбка уже исчезала с её лица, а зрачки слегка расширились от накатывающего потрясения и ужаса.

Нарастающая тошнота и тяжесть в груди сигнализировали, что сейчас он вернётся в обычный мир, потому Бхулак, не забыв прихватить своё копьё, сквозь застывшую толпу поспешил обратно к Упери. Не успел он достичь его, как мир вернулся на круги своя. Мучительно застонав, Бхулак, однако, остался на ногах, хотя больше всего ему хотелось сейчас рухнуть и валяться без чувств под ногами толпы.

А та, как один человек, издала страшный вопль – в ответ на слабый крик, раздавшийся с подиума. С трудом обернувшись к нему, Бхулак увидел то, что и ожидал: четырёх бешено вращающих глазами млеххов, на копьях которых бессильно повисла уже мёртвая царица. Лица воинов выражали крайнюю степень недоумения и ужаса, но вряд ли хоть кто-то здесь, кроме него, понимал это.

В ещё не осознавшей произошедшее толпе местами барахтались люди, которых он распихал в изменённом времени, но на них никто не обращал внимания.

– Кричи то же, что я, – с трудом проговорил он Упери, изумлённо взирающему на происходящее.

Приводить его в чувство уже не было времени.

– Невидимые убили мать нашу Шадаю! – попытался крикнуть Бхулак, но голос его был слаб и хрипл. – Млеххи закололи царицу!

Теперь вышло громче, кое-кто из толпы обернулся к нему.

– Кричи! – повторил он Упери, и тот, привыкший беспрекословно повиноваться отцу, заголосил на всю площадь:

– Млеххи закололи царицу! Невидимые убили нашу мать Шадаю!

Толпа подхватила это тысячью голосов, вскоре вся площадь уже ревела:

– Млеххи убили царицу, бей их!

Толпа хлынула на подиум, так ничего и не понявшие стражи были убиты на месте, и над их телами ещё долго глумились, а мёртвую царицу, подняв на руки, понесли по городу.

Бхулак всего этого уже не видел: он провалился во мрак, не успев повторить Упери свои распоряжения. Но тот был парень понятливый, и через трое суток Бхулак очнулся на мягком ложе в его доме.

За это время возмущённые жители Дильмуна совместно с аккадцами разгромили факторию Мелуххи, перебив сотни её обитателей – ускользнуть на кораблях удалось лишь немногим. Правителем был провозглашён малолетний сын Шадаи, но истинная власть в городе появилась, когда в столичную гавань два дня спустя после начала смуты вошли высоконосые боевые корабли царя Шаррукина. Встретил их не град огненных стрел, а ликующие крики здешних аккадцев, да и большинства дильмунцев, вдоволь насмотревшихся за эти дни на всякие ужасы и хотевших вновь жить в спокойствии и порядке.

Бхулак с самого начала мятежа знал, что корабли эти уже вышли из Лагаша, но он опасался, что их опередят другие – огромные суда, набитые наёмниками, ещё раньше отплывшие из Меллухи. Однако, встретившись в море с бегущими из Дильмуна млеххами и получив горькие известия, те повернули назад.