Текст книги "Пастух Земли (СИ)"

Автор книги: Павел Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

30

Страна городов, вара Аркаин. 1998 год до н. э.

Самую длинную ночь в году, как и во всех прочих уголках мира, люди Страны городов проводили особым образом. Они чтили ночь смерти и возрождения богов, когда они собирались все вместе: и всеотец Дьяушпитар, и грозный Индра, и пламенеющий Агни, и даже Йаму из его мрачных подземных областей пускали в эту ночь в небесных чертоги. Там боги садились на длинные лавки перед жарко горящими очагами, ели и пили. А потом умирали и наступала великая тьма. Но за ней вновь приходил свет: сначала возрождался сиятельный Шурья, и когда он пускал мир первую ясную стрелу из золотого лука, оживали и остальные боги, продолжая своё пиршество.

Всё это зеркально повторялось на земле: люди Страны городов всю эту бесконечную, казалось бы, ночь, жгли среди снегов огромные костры, садились вокруг них, пели, плясали, потрясая оружием, показывая богам, что готовы встать на их защиту. Или умоляли их не умирать, а коли умрут, так чтобы обязательно потом воспряли. И ещё много ели: варёную и жареную говядину и баранину, и козлятину, и разную дичь, и щедро сдобренную животным жиром и ягодами кашу из диких злаков с добавлением драгоценных пшеницы и ячменя, привезённых торговцами с юга и хранимых специально для праздника. Всё это запивалось потоками камуса, мёда и браги.

А перед самым рассветом поднимались на самую высокую в этих краях гору, именуемую Утунг, на вершине которой ещё до постройки Аркаина арийцы выложили из валунов трёхлучевой знак солнечного бога Шурьи. Здесь уже обходилось без громких песен, криков, обжорства и пьянства – люди стояли в темноте в полном молчании, ожидая, когда оживут боги и Шурья метнёт стрелу, чудесным образом падающую на конец одного из лучей знака. Впрочем, происходило это лишь в ясную погоду, которая случалась тут в такую пору редко.

Бхулак, не слишком весёлый и вовсе не пьяный, хотя и пил хмельные напитки, сидел среди других воинов на кошме, брошенной прямо на утопанный снег. К веселью он не был расположен по важной причине – его собирались убить.

Бронзовым крюком он подцепил из общего котла горячий кусок мяса и стал отрезать маленькие кусочки, задумчиво отправляя их в рот и одновременно прокручивая в памяти то, что услышал вчерашним вечером.

– Тебя убьют в Ночь смерти богов, – раздалось за его спиной, когда он стоял на стене вары – часто приходил сюда после вечерней трапезы, чтобы побыть в одиночестве. Там, конечно, стояли и стражники, но не всё время, особенно зимой, когда они постоянно уходили в башенки погреться. Сейчас, впрочем, хотя бы немного стих всегдашний пронизывающий ветер. Перед Бхулаком расстилалась огромная тёмная равнина, где, казалось, в движении пребывают лишь бешено кружащиеся колючие злые снежинки.

– Кто? – отозвался он, поворачиваясь.

Он давно услышал поднимающегося к нему человека и знал, что это Шамья. Собственно, сейчас он и пришёл на стену из-за настоятельного чувства, что молодой воин хочет поговорить с ним наедине.

– Воины Шаваса.

Борода Шамьи заиндевела, а при словах изо рта его вылетали клубы пара – словно дым ледяного пламени.

– Тебя хотят зарезать на горе Утунг и объявить жертвой Шурье, – продолжал он.

Ещё с полстолетия назад человеческая жертва в Ночь смерти богов была обязательной. Потом кровавый обычай сошёл на нет – не так уж много жило в этих краях ариев, чтобы расточать их подобным образом. Но и теперь экзальтация и пьянящие напитки – а в брагу в эту ночь добавляли и грибы духов, и дурман-траву – порой мутили воинам голову, и в самый напряжённый час, когда боги умирали и тьма покрывала весь мир, зачастую кто-то уверялся, что боги не сумеют ожить без свежей человеческой крови. И этот кто-то убивал, чтобы спасти богов и мир. Такое убийство считалось священным и совершивший его не нёс положенного за обычное душегубство весьма сурового наказания. Однако и намеченной «жертве» не возбранялось защищать свою жизнь, и, если при этом напавший умирал, он сам обретал жертвенный статус.

Для Бхулака, однако, оказалось сюрпризом, что старый колесничий намерен бороться за власть. Впрочем, он тут же сообразил, что, если Шамья прав, убийство задумал не сам Шавас, а группа приближённых к нему воинов – задиристых и свирепых. И не слишком-то жаловавших Бхулака.

– Откуда ты это узнал? – спросил он Шамью.

Тот всецело стоял на его стороне и жаждал, чтобы Бхулак возглавил вару. В этом, наверное, скрывалось не только расположение к нему и благодарность за спасение Нойт: Бхулак не раз убеждался, что, даже не инициированные, его дети тянулись к нему.

– Нойт, – ответил воин.

Конечно…

– Она что-то подслушала… – продолжал Шамья, хотя особой уверенности в его голосе не было.

Бхулак же не сомневался, что девушка-дасья вновь прибегла к своим тайным силам. Он часто сталкивался с ней – обычно, когда посещал покои Шамьи, который давно уже открыто объявил Нойт своей женщиной. Не было сомнения, что в скором времени, к величайшему разочарованию множества аркаинских девиц, над этой парой совершат брачные обряды – то, что возбранялось райже, было дозволено вождям рангом ниже.

Бхулак и Нойт разговаривали мало – девушка тщательно соблюдала местный этикет и старалась в присутствии других мужчин хранить скромное молчание. Но иной раз он видел в её глазах колдовской огонь, полыхнувший во время их памятного разговора на исходе лета.

Конечно же, и Шамья знал, что в Нойт скрывается тайная сила, но молчал об этом. Местные прямодушные воины опасались всего, связанного с миром иным и его обитателями. Ирги казались им столь страшным ещё и потому, что о тех шла слава злых колдунов.

– Ещё она сказала, – продолжал Шамья, – чтобы ты не доверял Аргрике. «Но сейчас это не он», – просит она передать тебе.

И это очень похоже на правду: жрец, конечно, человек жестокий и коварный, но смерть Бхулака ему сейчас не нужна вовсе. Ведь, если тот погибнет, в борьбу за титул райжи сразу вступит разгневанный смертью друга Шамья. Сейчас он убедил своих воинов поддерживать выдвижение Бхулака – об этом никто ещё открыто не говорил, но слухи ползли по всей варе. Большинство воинов, похоже, ещё не определились в предпочтениях, но, если о своих претензиях заявит Шамья, а главный жрец, как и обещал, выступит против него, всё это может закончиться резнёй. Чего Аргрика не желал безусловно.

Значит, теперь воду мутил кто-то ещё – пока скрытый от глаз.

– Она не знает, кто это, – подтвердил мысли Бхулака Шамья. – или не хочет говорить…

Тоже возможно – эта девица словно вся соткана из тайн.

– Я прикрою твою спину завтра на горе, – похоже, воин был рад заговорить о простых и понятных ему вещах. – Но и ты держись начеку.

Конечно – как всегда. Завтрашней ночи он не боялся – несмотря на то, что Арэдви не сможет помочь ему, ибо на гору в священный час допускались лишь мужчины. Но Бхулак не сомневался, что останется жив – с помощью Шамьи и своей собственной. Но вот неведомый враг в варе, готовящий предательские удары, его беспокоил.

…Когда напряжение среди стоящих на плоской заснеженной вершине достигло кульминации, погода вдруг испортилась. Ясные ночные небеса как-то сразу затянулись тучами, откуда в ночь полетели снежинки – сначала редкие, но их становилось всё больше, и наконец зарядил обильный снегопад. Это означало, что люди не увидят, как воспрянет Шурья, и не будут знать, вернулся ли мир на обычный круг, или так навеки и останется пустым и мёртвым.

Это вызвало у воинов мучительную тревогу, но они, не подавая вида, что испуганы, продолжали неподвижно и молча ожидать бога. Так прошло несколько минут. Бхулак ощущал движение за спиной и знал, что там его убийцы. А ещё – Шамья со своими людьми.

Но удар последовал сбоку. Один из молодых воинов Шаваса, незаметно пододвинувшись слева, обрушил на голову Бхулака топор.

Убийца избрал идеальный момент – всеобщее смятение от снегопада, скрывшего возрождение бога, отвлекло внимание не посвящённых в заговор. А потом никто не стал бы винить юношу, что тот, в панике, чтобы помочь высшим силам, принёс в жертву того, кто стоял рядом.

Если бы Бхулак не берёгся, он, скорее всего, пал бы на месте: парень выбрал топор с длинной рукояткой, и, взяв его обеими руками, направил удар острого клевца на обухе точно в голову жертвы, защищённую лишь теплым вязаным колпаком. Но Бхулак пришёл в движение одновременно со своим убийцей – резко прянул в сторону, левой рукой перехватив топорище. От столкновения с ним руку пронизала резкая боль, но Бхулак продолжал удерживать оружие противника. Не ожидавший этого воин замешкался. Тут Бхулаку следовало бы правой выхватить меч и пронзить открывшегося противника, но убивать он не хотел. Так что вместо выпада острой бронзы он сделал шаг к напавшему, оказался вплотную к нему и подсёк ногой, одновременно нанеся в грудь сокрушительный удар свободной рукой.

Парень рухнул в снег, а его топор остался в онемевшей руке Бхулака, который теперь обнажил меч и развернулся, опасаясь нападения других неприятелей. Но с этим всё оказалось в порядке: Шамья и два-три его человека с оружием в руках прикрывали его от остальных, и больше никто из них, похоже, нападать не собирался.

Но тут случилось чудо – ну, так его, по крайней мере, восприняли воины Аркаина, большинство из которых никогда не видели, чтобы зимней ночью, во время густого снегопада, небо вдруг озарилось молнией и прогремел оглушительный гром. Раздались изумлённые и испуганные вопли, однако ужасающие чудеса на этом не закончились. Из последнего валуна на конце каменного знака – именно там, куда должна была попасть первая стрела Шурьи – вдруг возник ослепительный шар, пылающий голубоватым огнём. Потрескивая, он плавно поднялся в воздух, медленно полетел к толпе и, зависнув прямо над так и стоящим с топором в руке Бхулаком, оглушительно взорвался, оставив в воздухе странный металлический запах.

Тут же снег, словно по волшебству, прекратился, тучи разошлись, открыв пламенеющее на востоке небе, и первый луч солнца – сияющая стрела воспрявшего Шурьи – вонзился прямо в окончание луча каменной свастики.

Люди на холме, а потом и в долине разразились громким ликующем кличем, поднявшимся к разгорающемуся небу.

Топор выпал из руки Бхулака, и он опустил её, ощущая в конечности дёргающую боль. Но он не обращал на неё внимания, ибо был изумлён и захвачен происходящим не менее всех остальных. Он видел и просветлённое, тоже обращённое к небесам, лицо напавшего на него воина, так и сидящего в снегу, и не ощущал к нему ни малейшей вражды.

Ночь смерти богов миновала и начиналось неуклонное прибавление новой жизни. Как и всегда.

Богов рожденье ныне хотим

Возгласить, прославляя

В слагаемых песнопеньях, —

Ибо кто разглядит их в грядущем веке…*

Брамы нестройным хором завели священный гимн, в морозном рассветном воздухе святые слова звучали чётко и сухо. Потом они запели гимн супруге Шурье Хушас – самой утренней заре:

Ты всегда появляешься как несущая счастье.

Далеко ты сверкаешь:

Твое пламя и лучи взлетели к небу.

Красуясь, ты обнажаешь грудь,

О Хушас божественная, блистая во всем великолепии…*

Возвращаясь вместе с народом в вару, Бхулак заметил, что многие люди бросают на него взгляды изумлённые и почтительные. «Ваджра, ваджра Индры на нём», – слышал он взволнованные голоса вокруг. Поэтому постарался придать себе величественную осанку, хотя очень устал, а рука до краёв наполнялась тянущей болью.

Когда он достиг главных врат Аркаина, то увидел, что там в одиночестве стоит Аргрика. Он явно ожидал его, но не произнёс не слова, лишь пристально и сурово посмотрел ему в лицо, потом низко поклонился и освободил путь. Бхулак понял, что всё остальное – принятие его в лоно клана и выборы на большом круге воинов – отныне становилось лишь необходимой условностью. Царь вступал в свой город.

– Как ты сделала это? – спросил он Арэдви, когда они остались одни. – Зимнюю грозу, огненный шар над моей головой…

Он устало сидел на полати, правой рукой придерживая левую – похоже, сломал запястье.

– Это не я, – подняла голову машина, в этот момент снимавшая с него сапоги. – Это естественные явления – возникновение в атмосфере мощных энергетических разрядов. Однако то, что случилось сегодня, происходит в этом регионе достаточно редко.

– Значит, это не ты подстроила так, чтобы всё это указало на меня и сделало в глазах людей райжой Аркаина?

– Нет, не я, – повторила она, гибко поднялась, поставив сапоги на пол, и продолжала стоять, предоставляя человеку затребованную информацию. – Я не в состоянии это сделать.

– Но на похоронах Прамарая ты смогла?..

– Да – для этого мне следует находиться в непосредственной близости от тебя.

– Неужели теперь это Поводырь?

– Нет, он пока не нашёл нас, хотя скоро найдёт. И он больше не станет предоставлять тебе преимущество.

– Но кто же тогда, кто?..

Арэдви молчала.

–

*Ригведа, пер. Татьяны Елизаренковой.

–

Я

Дополнение к сообщению № 0

Подготовка к массированному вторжению иргов в Страну городов вступила в заключительную фазу. Объединив несколько десятков горных кланов, Люди-змеи получили в своё распоряжение значительные для этого этапа развития цивилизации военные силы в более, чем три тысячи вооружённых и подготовленных человеческих особей.

Одновременно разведка Людей-змей ведёт работу непосредственно в Стране городов – среди независимых аборигенных племён и рабов из их числа в арийских поселениях. Предполагается, что они поддержат вторжение.

С вероятностью в 94,9 процента оно начнётся через два витка планеты вокруг светила, с наступлением в регионе устойчиво благоприятного для биовида погодного сезона. Основной удар будет направлен на крепость Аркаин. В ходе этих операций предполагается тотальное уничтожение арийского населения.

В настоящий момент успех вторжения вычисляется Я с вероятностью в 87,4 процента. Это значительно ниже предыдущих оценок. Пессимистические факторы возрастают по мере начавшихся в Стране городов социально-политических процессов.

Новым райжой Аркаина стал человеческий самец, обозначенный звуками «гопта». В настоящее время он предпринимает усилия для объединения разрозненных кланов ариев для отпора иргам. Успех эта деятельность имеет переменный, однако в целом его стратегия в этом направлении перспективна. Кроме того, им вводятся новые тактики боя и технические новации вооружения. Всё это снижает вероятность успеха действий иргов, однако пока не критически.

Примечание 1

Потеряв возможность воздействовать на процессы в человеческих обществах посредством эмиссара, Я оказывает влияние на верхушку иргов и лидеров Людей-змей дистанционно – проецируя им голографическое изображение божества Змееногая Мать и озвучивая через него необходимые нарративы.

Примечание 2

Сенсоры Я невозможно настроить непосредственно на Гопту. Это, а также ряд других факторов (как-то: значение местного слова «гопта» – «пастух») позволяет с вероятностью 97,2 процента предполагать, что им является экс-эмиссар Бхулак. В случае подтверждения этого предположения системный отказ сенсоров объясняется воздействием на них неисправного автономного модуля.

Примечание 3

Учитывая высокую вероятность тождества Гопты и Бхулака, а также нахождения в Аркаине автономного модуля, прогнозируемый процент успеха действий иргов против Страны городов может понизиться до критического уровня. Учитывая возможность их неудачи, Я начинает мероприятия по подготовке импактного воздействия.

Примечание 4

Я запустил расчёты целесообразности полного отказа от применения местных эмиссаров для воздействия на процессы в цивилизации биовида люди и использование в этих целях ряда жёстких импактных воздействий на поверхность планеты.

31

Страна городов, вара Аркаин. 1996 год до н. э.

У распахнутых врат вары райжа ждал свою невесту, а вместе с ним новую райяни в напряжённом молчании ожидал весь народ Аркаина. Обычно летом вара пустела – пастухи со стадами и табунами уходили в степь и оставались там до осени. Но нынче выход на пастбища задержался – все хотели побывать на свадьбе райжи Гопты и прекрасной Тапати, дочери Анги, райжи вары Аюдха.

Процессия, сопровождающая невесту, как сообщили дозорные, должна была прибыть сегодня. Уже несколько дней двигалась она с юга – там стоял славный город Аюдха, самый большой и сильный во всей стране. Велик и крепок был Аркаин, но толще и выше стены Аюдхи, и даже облицованы камнем. И воинов у Анги куда больше. Так что теперешняя свадьба, ставшая венцом многомесячных переговоров и означавшая союз двух вар, оправдывала все усилия Бхулака и Аргрики по объединению Страны городов, которые они предпринимали за два года, прошедших с тех пор, как пришелец по имени Гопта встал во главе Аркаина.

За время это много чего произошло: бесплодные уговоры райжей и браманов, обманы, предательства, даже коварные нападения и поединки насмерть. Но случались и неожиданные находки единомышленников там, где, казалось бы, их быть не может. Одним из таких открытий стало отношение к их делам Анги, который ненавидел Прамарая и потому враждовал с Аркаином. Оказалось, однако, что и он с тревогой смотрел на восток и думал, как отразить неизбежный натиск иргов.

Союз Аркаина и Аюдхи делал объединение ариев вполне реальным. Они никогда не признали бы над собой единоличной власти владыки Аркаина – слишком много стояло между кланами гордости и предубеждений, застарелых обид и ненависти. Однако двойное водительство не замешенного во всём этом Гопты и Анги, принадлежащего к очень старинной, всеми уважаемой династии, которая, как считалось, происходила от самого сиятельного Шурьи, устраивало очень многих.

Но очень уж стар Ага, и за долгую свою жизнь потерял он в боях всех своих сыновей.

Как бы то ни было, время объединения кланов, видимо, и впрямь настало, и не случайно именно теперь пришёл в эти края Бхулак, точно знающий, что для этого следует делать.

Он облачился в самые великолепные свои одеяния: штаны и рубаха из лучшего полотна, богато расшитые бисером – узорами из переплетающихся солнечных знаков, ими же украшен и высокий колпак из тонкого войлока. На плечи накинута выделанная медвежья шкура, застёгнутая золотой пряжкой – в ней было жарко, но положение вождя Медвежьего клана обязывало. Тяжести добавляли металлические украшения – из меди, бронзы, серебра и даже золота: принимая невесту из славной и могучей Аюдхи, следовало выставить всё своё богатство. Так что гривны на шее Бхулака, браслеты на руках и ногах, боевой пояс случаю вполне соответствовали. Да ещё оружие – куда же райже без него: копьё, и клевец, и кинжал, и знаменитый уже на всю страну меч. А в руке ещё и старинный нефритовый топор-молот – давний символ владык Аркаина. В честь огненного оружия Индры-громовержца именовался он ваджра.

Бхулак мечтал о часе, когда он всё это с себя сбросит – однако случится это ещё очень нескоро. Хотя невеста его уже приближалась: из-за холмов раздались звуки флейт и барабанов, нестройное пение десятков голосов. Наконец на горизонте показались первые колесницы кортежа, и вскоре он уже двигался по равнине прямо к толпе у ворот крепости. Впереди шествовали брамы, распевающие гимны, благословляющие свершающийся брак. За ними шагали лошади в сбруе, украшенной бронзовыми бляхами, которые медленно влекли вереницу колесниц. Было их много – пять, шесть… Бхулак сбился со счёта – не менее десятка или даже больше. На первой, сразу за жрецами, рядом с колесничим стоял величественный старец в богатых доспехах с наброшенной на них алой мантией. Это был сам райжа Анга, лично прибывший заключать столь важный для всего арийского народа договор.

За райжой шли колесницы его приближённых кшатри и самых славных воинов его вары. Но Бхулак искал глазами главную участницу нынешнего события – свою наречённую, которую он ни разу не видел. Знал лишь, что она совсем молода – всего пятнадцать зим провела в этом мире – и, как говорили, прекрасна. Он понимал, конечно, что ничего иного посланцы Аюдхи ему сказать и не могли, но, увидев свою будущую райяни, сразу же понял, что те его не обманули. Правда, сначала он от этого зрелища почти ослеп, однако виной тому стала не красота девы, а огромное количество надетых на неё золотых украшений, на которые как раз, когда Бхулак нашёл невесту взглядом, упал луч утреннего солнца. Блеск золотых гривен, блях и подвесок нагрудника, височных колец, бус и браслетов вспыхнул в его глазах.

Когда закрывшие мир тёмные пятна растворились, он наконец рассмотрел свою наречённую. Много золота – это всего лишь должное сопровождение дочери славной вары, посвященной солнечному Шурье. В Аюдхе этот редкий металл всегда был в почёте – его выменивали у гостей из дальних краёв, не торгуясь, а часто снаряжали за ним и собственные походы. И ярко-красная туника, и шерстяной, расшитый золотыми же бусами плащ цвета запёкшейся крови, надетые на Тапати, тоже напоминали о Шурье. А вот солнечный блеск её волос даден ей был от рождения. Их заплели в толстую косу, убранную в тяжёлый золотой накосник, но драгоценный металл проигрывал по сравнению с живыми прядями.

Впрочем, косу он рассмотрел лишь после того, как приветствовал Ангу, по обычаю, обняв его, а потом подошёл к колеснице Тапати, чтобы, опять же согласно обычаю, помочь ей сойти наземь – хотя в такой помощи эта выросшая в варе девушка, с детства привыкшая к лошадям и повозкам, наверняка не нуждалась. Они и впрямь оказалась очень юна, и наверняка думала, что её отдают за старика – сейчас Бхулак старался выглядеть зим на сорок и намеревался «стариться» при помощи всяких ведомых ему фокусов и дальше. Знала бы она, сколько он прожил на самом деле…

Она бросила на него быстрый взгляд – словно вспорхнули две ярко-васильковые бабочки – но тут же вновь его потупила. Кожа её была очень белой, но не бледной, и чистой. Прямой нос, яркие губы, густые брови вразлёт – такие лица считались у ариев признаком особого благородства.

Он взял невесту под руку, чтобы подвести к отцу, который, по обычаю же, должен был сопровождать её, пока не передаст мужу. И тут Бхулак уловил нечто беспокоящее: одновременно тоскливый и полный ярости взгляд, который бросил на них молодой воин из свиты невесты. Это следовало запомнить, так как могло означать некое преткновение в будущем. И Бхулак запомнил.

Свадьбу сыграли на следующий день. Невеста шествовала между отцом и наречённым, позвякивала украшениями – наверное, они немало тяготили её, но та не подавала виду, ступая плавно и уверенно. Распрямил спину и Анга – дабы выглядеть не слабее своего будущего зятя. Когда они шли по проходу между жилыми кольцами к центральной варе, народ разразился приветственными криками, барабанщики и флейтисты выбивались из сил, а брамы до предела напрягали голоса, выводя слова гимнов.

Да будут прямыми и без шипов пути,

По которым едут друзья на нашу помолвку! *

Все понимали, что это не просто свадьба, а наступление нового жизненного цикла для всей страны, и что двое этих мужчин через эту юную девушку становятся теперь страны этой воплощением и посредниками между её людьми и богами. Двойное правление не было для арийцев новшеством – оно возникало в разных их обществах постоянно, и Бхулак хорошо это помнил. Да и не только у арийцев – законность такого вида власти отражалась в историях о богах-близнецах, рассказываемых многими народами. Но обычно в этих легендах имелась и тёмная сторона.

Да, похоже, и сейчас не все в стране счастливы от установления совместного владычества Аркаина и Аюдхи. Доказательства тому подоспели очень скоро…

Невеста уже стояла на камне, олицетворяющим Мать-землю, уже принесла свои клятвы, уже сменила украшения из родительского дома на подаренные женихом, который снял с неё девичье покрывало. Брамы прочитали молитвы от демонов и начали благословения:

Здесь так и стойте, не разделяйтесь!

Доживите до глубокой старости

Играя с сыновьями и внуками

Радуясь в собственном доме!..*

Подходило время пира в доме райжи, куда допускались лишь наиболее знатные кшатри и браманы. Они расселись на циновках в длинном общем помещении, перед исходящими паром котлами с варёным мясом, тушами зажаренных на вертеле коз и баранов, комус, мёд, брага и даже привозное вино лились рекой, а рабы сновали с мисками, полными запечёнными корневищами камыша, кашей из сосновой заболони с пшеницей, жареными и варёными грибами.

Жених с невестой пребывали в дальнем конце зала, на высоких сидениях за деревянным столом, вместе с райжой Аюдхи, главными брамами и первыми колесничими обеих вар. Все они тоже с удовольствием отдавали дань яствам и напиткам. А вот молодожёнам, похоже, придётся идти спать голодными…

Причиной такого огорчения стала короткая беседа, случившаяся у Бхулака, когда он шёл на пир.

– Не ешь там ничего и не пей, – услышал он тихий голос. – И невеста тоже.

Взглянув в сторону, откуда донеслись эти слова, он успел заметить скрывшуюся в толпе Нойт. А к её предупреждениям, как уже не раз убеждался за эти годы Бхулак, следовало относиться серьёзно. Девушка оставалось полной тайн, но, без сомнения, искренне желала предостеречь его. Она казалась на удивление осведомлённой о многих вещах, которые происходили не только в Аркаине, но и других варах страны, и даже в племенах диких дасов. Её сообщения всегда были краткими, но вполне определёнными, и Бхулак почитал разумным следовать им и не допытываться, откуда она всё это знает.

И теперь ему стало тревожно – причём это наложилось на давно уже беспокоящее его туманное, но мрачное предчувствие. Сев с невестой за стол, он глазами нашёл среди стоящих женщин Арэдви. Та тоже пристально глядела не него, и он понял, что его предостерегает и она.

– Делай вид, что ешь и пьёшь, но в рот ничего не бери, – шепнул он невесте.

Та вздрогнула и заметно сжалась, но едва заметно кивнула – кажется, дева понятлива. Это хорошо.

Бхулак взял налитый рабом-дасом ковш браги и поднёс ко рту, изображая, что пьёт. Потом незаметно выплеснул напиток на пол. То же самое проделала и Тапати – довольно ловко, надо признать. Да, в общем-то, занятые набиванием собственных желудков гости особенно и не следили за аппетитом молодых.

Однако подходил момент, когда им всё же придётся испить ритуальный мёд с примесью горьких трав, символизирующий супружескую жизнь —обязательная часть свадебного пира. Напиток готовили брамы, и он уже появился в зале – Бхулак разглядел давешнего даса, осторожно пробирающегося среди пирующих, держа в обоих руках полную чашу. Дурное предчувствие Бхулака всё возрастало, он с тревогой следил за приближением слуги. Хотя тут уж ничего не поделаешь: в этот момент все глаза устремятся на пару, и им придётся пить по-настоящему, до дна, а потом показать народу пустую чашу.

Но тут слуга, вроде бы, споткнулся и с размаху свалился, расплескав содержимое сосуда. И хоть никто другой этого не заметил, Бхулак готов был поклясться, что парень сделал это не своим промыслом: из толпы высунулась чья-то рука и молниеносно подтолкнула его. И Бхулак знал, кому эта невозможно вытянувшаяся рука принадлежала…

Раб получил от находящихся поблизости мужчин несколько тычков и ударов, сопровождаемых руганью, но на самом деле происшествие мало кто заметил. Однако, когда парень побежал с пустой чашей за новой порцией напитка, неведомо откуда на этом месте возникла девушка, быстро наклонившаяся и прикоснувшаяся к земляному полу, впитавшему разлитое питьё. Арэдви…

Бхулак увидел, как она поспешила за уходящим слугой и, нагнав, что-то сказала ему, после чего тот отдал ей пустую чашу и растерянно остался на месте, а Арэдви покинула дом. Впрочем, через несколько минут вернулась, неся заново наполненную брамами чашу. На сей раз она, ловко лавируя между пирующими, благополучно добралась до Анги, который должен был передать питьё молодым, и, сделав своё дело, отошла к стене.

Гомон в зале затих, Бхулак с Тапати поднялись с мест, и отец невесты поднёс жениху брачный напиток. Бхулак был уверен, что он безопасен – ведь его принесла Арэдви – поэтому принял чашу и поднёс ко рту. Однако вкус был гадостный – одновременно приторный и смертельно горький, да ещё отдавал какой-то плесенью. Делать, однако, нечего. Пожалев невесту, Бхулак большую часть отвратительного пойла влил в себя, а ей оставил лишь на донышке. Благодарный взгляд, который Тапати украдкой бросила на него, попробовав напиток, сказал ему, что он поступил правильно.

Выпив, она передала пустую чашу своему теперь уже мужу, и тот показал присутствующим её дно. Собрание разразилось ликующими криками. Брак райжи свершился.

– В сосуде, который нёс слуга, содержался растительный токсин, – услышал Бхулак за спиной тихий голос незаметно приблизившейся Арэдви. – Достаточно, чтобы убить женщину, а ты бы долго болел.

– Спасибо тебе, – ответил он, не оборачиваясь, и подозвал жестом Шамью, которого недавно, после мирной кончины старого Шаваса, сделал первым колесничим – до тех пор, пока сам не породит наследника, который обычно и носил в варе этот титул.

– Раба, который подносил питьё, возьмите и держите, – сказал он Шамье.

Тот понимающе кивнул и пошёл отдавать приказ своим людям.

Наступал час, когда молодожёны должны были удалиться в свои покои. Певчие брамы уже завели славословие невесте:

Отправляйся в дом, где ты будешь хозяйкой дома!

Да будешь ты обращаться к собранию домочадцев как повелительница! *

– Принеси нам еды и питья, – сказал Бхулак Арэдви, которая всё ещё держалась рядом с ним. Та молча удалилась.

Когда дверь закрылась за ними, Тапати стала оглядывать свой новый дом. Если учесть, насколько скромную жизнь вели прочие обитатели вары, он казался роскошным: тут имелись даже лавки и стол – помимо обычных полатей, устланных мягкими шкурами и цветными полотняными покрывалами. На стенах красовались войлочные гобелены с яркими аппликациями, изображавшими богов и героев-предков, а также головы медведей, волков и туров – охотничьи трофеи хозяина, его оружие и доспехи. Было даже дивное-диво для этих мест: настоящий ворсовый ковёр, доставленный с далекого юга.

На стенах, полу и ложе в изобилии лежали душистые степные травы – непременная деталь первой брачной ночи. И всё это освещалось несколькими ярко горящими масляными светильниками.

Девушка оглядела всё это с явным любопытством и одобрением – смущенной или напуганной она вовсе не казалась. Но первые её слова, обращённые к мужу, показали, что это не совсем так:

– Господин, нас хотели убить на пиру? – спросила она, и голос её слегка дрогнул.

– Да, – ответил он – она должна была это знать. – Сейчас уже всё хорошо, но будь осторожна, госпожа – у меня есть враги.