Текст книги "Война олигархов"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава третья. Горько!

1 марта 1999 года

Поезд Кострома – Москва прибыл на Ярославский вокзал вовремя – ровно в половине пятого утра.

Среди прочих пассажиров из купейного вагона N7 вышел и человек с небольшой кожаной сумкой. Обычный провинциальный командировочный. На нём было черное, средней длины распахнутое пальто с поднятым воротником, полосатый недорогой костюм, одноцветный тёмно–синий галстук, чёрные немодные, хотя и хорошо начищенные ботинки.

Лицо человека было тоже не слишком выразительное – вполне правильные черты, небольшой аккуратный, чуть вздёрнутый нос, пухлые губы. Лет ему было, наверное, чуть за тридцать. Русые недлинные волосы тщательно зачёсаны назад. По виду – провинциальный менеджер очень среднего звена или, может быть, мелкий бизнесмен. У таких даже милиция обычно паспортов не проверяет.

И только недорогой серебряный перстень на безымянном пальце правой руки немного не соответствовал общему среднестатистическому имиджу приезжего.

Человека с перстнем никто не встречал. Он неторопливо прошёл по перрону, обогнул здание и по подземному переходу пересёк Комсомольскую площадь. Оказавшись уже на Казанском вокзале, он спустился в зал автоматических камер хранения. Отыскав ячейку под номером 725, он набрал код. Дверца открылась. Внутри ячейки лежал коричневатый конверт из плотного крафта. Человек взял пакет и положил его в боковое отделение сумки. Крафт недовольно зашуршал.

Через несколько минут «менеджер» вошёл в вокзальный туалет и занял одну из кабинок. Он достал из сумки конверт и открыл его. В нём оказалась пачка долларовых банкнот, которую человек аккуратно пересчитал. Всё правильно. Теперь фотографии. Их было несколько.

Лицо на снимках было человеку с перстнем знакомо. Нередко мелькало на телеэкране. Особенно в новостях, так или иначе связанных с нефтяной темой. Один из нефтяных генералов.

Человеку с перстнем стало ясно, почему на сей раз аванс был значительно больше, чем обычно. Работа предстояла непростая.

К фотографиям был приложен лист бумаги с нужными адресами и прочими необходимыми для дела сведениями. Изучив их и твёрдо запомнив, человек порвал бумагу на мелкие клочки и спустил в унитаз. Вслед за тем та же участь постигла и фотографии.

Потом человек вновь зашёл в камеру хранения и в одной из ячеек оставил конверт с деньгами. Поднявшись в кассовый зал и отстояв короткую очередь, он купил билет на ближайший поезд, отходящий в восточном направлении.

***

Виолетта Львовна Спесивцева была недовольна. И это мягко сказано. Вся схема, которую она тщательно выстраивала последние три месяца, рухнула в одночасье.

Телекомпания ВСТ располагалась в аккуратном трехэтажном доме на Новокузнецкой улице. Точнее, в глубине квартала, спрятавшись от городского шума за высокими жилыми домами. Всё было хорошо. Но компания росла и, как это бывает в любой семье, где вырастают дети и рождаются внуки, со временем стало тесно.

И ведь наклёвывался замечательный выход из создавшегося положения. Просто идеальный.

Бок о бок с их трехэтажным особняком стоял ещё один домик, почти точно такой же. В мечтах Виолетта Львовна уже видела эти два домика объединёнными общим переходом в единое целое. Занимала соседний дом какая–то третьеразрядная контора, которая большую часть помещений просто сдавала. И, как выяснилось, контора эта особых прав на здание не имела. Так что Виолетта не сомневалась, что здание достанется ей. Мало того, что у неё были хорошие связи среди московских чиновников, так ещё и двадцать процентов акций ВСТ принадлежало московскому правительству. Ну, как же не порадеть родному–то человечку?

Но буквально вчера вдруг выяснилось, что дом этот, оказывается, уже продан. Некой строительной фирме «КоСта». Греки, что ли?

Зато сегодня удалось заключить приличный контракт – на двадцать одну серию французского модного сериала о старшеклассниках. Тема была не заезжена и сулила хорошие рекламные вливания. Так что сериал мог окупиться не за два, а сразу за один показ. А дальше пойдёт уже чистая прибыль. Этими приятными расчётами Виолетта пыталась успокоить себя и заглушить не стихавшее из–за упущенного дома раздражение.

И всё–таки ближе к обеду случилось чудо. Иначе не назовёшь. Позвонил сам хозяин фирмы «КоСта», оказавшийся вовсе не греком, а самым что ни на есть русским.

– Станислав Евгеньевич Котов, – представился он вкрадчивым баритоном. – Нас с вами, Виолетта Львовна, когда–то знакомили. Может быть, вспомните, на банкете после «Ники»?

– Да–да, помню, – честно соврала Виолетта.

Однако когда Котов вошёл в кабинет, она сразу его узнала. Совсем не изменился – разве что пополнел немного. Те же усики, тщательно подбритые, нагловатые круглые глаза и безвольный подбородок дамского угодника.

Да и как она могла не узнать его, когда он тогда увивался за нею весь банкет, будто она мёдом намазана. Предлагал то оливки, которые она терпеть не может, то копчёного угря, такого жирного, что сводило челюсти от одного вида деликатеса. А под конец, настояв на вальсе, этот самый хлыщ томно вздыхал и пытался пригласить продолжить вечер. Из–за него она тогда упустила классного ведущего, которого, накачав шампанским, перекупила вездесущая первая кнопка.

– Так это, стало быть, вы увели у меня из–под носа соседнее здание, на которое, признаюсь, я очень рассчитывала? – исподлобья глядя на Котова, задала риторический вопрос Виолетта Львовна.

– Вы, может быть, удивитесь, но действовал я в наших общих интересах, – Котов склонил голову и шаркнул ножкой.

– Начинаю удивляться… – она жестом пригласила его присесть. – С каких это пор у нас появились общие интересы?

– Знаете ли, Виолетта Львовна, я давно и с большим интересом наблюдаю за работой вашего канала, – Котов вальяжно раскинулся в кресле. – С другой стороны, меня привлекает медийный бизнес. Мне и моим коллегам необходим выход на широкую московскую аудиторию. Сами понимаете, реклама наших новых объектов, ну, и что греха таить, борьба с недобросовестными конкурентами…

– Понимаю и даже приветствую, – Виолетта радушно улыбнулась. – Мы всегда открыты для сотрудничества. Постоянным рекламодателям у нас большие скидки. А можем запуститься и с новой программой, посвящённой строительству и архитектуре новой Москвы. У нас, кстати давно такая задумка была. Уверена, что это будет взаимовыгодно. Тем более, что передачу мы можем подавать не как рекламу, а как аналитику. Сами понимаете, это намного ценнее.

– Да–да, Виолетта Львовна. Однако мне хотелось бы гораздо более тесного взаимодействия между нами, – Котов склонил голову, обнаруживая вполне приличную плешь.

– В смысле? – насторожилась Виолетта.

– Предлагаю своеобразный бартер. Я беру на себя полный ремонт под ключ этого соседнего здания. По вашему проекту, с учётом всех ваших редакционных и студийных интересов. Арендная плата будет чисто символической.

– И что же вы хотите взамен?

– Всего лишь десять процентов акций вашей телекомпании. По–моему это не слишком высокая цена.

– Не слишком, – согласилась Виолетта. – Мне необходимо подумать.

– Сколько?

– Пару дней.

– Хорошо, я жду вашего ответа, – поднялся Котов. – Но должен предупредить об одном: в этом соседнем здании меня очень настоятельно просят открыть казино. Я думаю, что это будет не самое лучшее соседство для вашего телеканала.

– А вы не добрый, Станислав Евгеньевич, – укоризненно покачала головой Виолетта Львовна.

– Доброта – это не категория бизнеса, – и Котов дробно рассмеялся. Будто камешки во рту перекатывал.

***

– О какие люди! Почему без охраны? Давно ждёшь, Кэт? – запыхавшийся Лёвка вихрем ворвался в свой редакторский кабинет.

Катя сидела за его столом с грозным видом самого что ни на есть главного редактора:

– Опаздываете, Кобрин, – постучала она по циферблату наручных часов.

– Успеем, – отмахнулся Лёвка, просматривая ежедневник. – Ну, на сегодня вроде бы всё. Подарок купила?

– Почти, – поднялась Катя.

– Катька, ты с ума сошла! Что значит – почти? Мы же договорились!

– Да купила, не гони волну, ещё вчера купила, надо только заскочить забрать.

– А чего вчера же и не забрала? Что, такой огромный? – Лёвка лихорадочно начал прикидывать, где раздобыть грузовик, если Катька ухитрилась прикупить слонёнка из зоопарка. Как раз вчера в «Вестях» был радостный репортаж о новорожденном, и он сам подумал, что это будет славный подарок. На всю жизнь.

– Сегодня выставка заканчивается, – объяснила Катя.

– Так ты что, нетленку решила подарить? Надеюсь, Шишкина?

– Увидишь, – загадочно ответила Катя. – Дай я тебе галстук перевяжу. И причешись – а то ты как из бетономешалки вылез.

…На самом–то деле Катя для подарка выбрала на выставке московских художников не картину, а скульптуру. Такого славного зайца, что как только она его увидела, сразу решила: куплю! Заяц был потрясающий: толстенький, деревянный, а уши из слегка поржавевших железяк. Но главным было лицо, именно лицо зайца. Такое славное и такое своё, что хотелось поцеловать его в нос.

Она расплатилась с галерейщицей и, пока наблюдала за тем, как на бирке скульптуры с простым названием «Заяц лесной, обыкновенный» наклеивают красный кружок, подошёл и скульптор – лохматый парень в красной толстовке и кожаных джинсах.

– Валера, – представила художника галерейщица.

Тот, склонив лохматую голову, дружелюбно улыбнулся:

– Я рад, что вам понравился мой обыкновенный, уважаемая э–э–э…

– Екатерина, – подсказала Катя. – Можно просто – Катя. Ваш заяц просто чудо! И, знаете, мне кажется, что он на меня похож.

– А как вы думаете, Катя, этот заяц – он какой?

– Белый и пушистый, – не задумываясь ответила Катя.

– Вот в этом–то всё и дело! – обрадовался художник. – Все мы в душе считаем себя белыми и пушистыми, поэтому каждому, у кого хоть немного развито ассоциативное мышление, видят в этом зайце самого себя…

Причесавшись, Лёвка стал наконец похож на человека.

– Ты за рулём? – спросил он, когда они спустились.

– Конечно, – ответила Катя небрежно, хотя водить она начала недавно, и этим страшно гордилась.

– Тогда я оставлю машину. Ох, и напьюсь сегодня! – радостно сообщил Лёвка, усаживаясь на переднее сидение.

Когда вырулили с Лубянки на Старую площадь и, естественно, застряли в пробке, Катя сообщила:

– Лёвушка, нужна твоя помощь!

– Если ты о пробке, то я пас!

– Я серьёзно, – обиделась Катя.

– Ну, давай серьёзно, – согласился Лёвка.

– Можешь завтра организовать для меня съёмку?

– Само собой, – ухмыльнулся он.

– Только мне нужны не твои корреспонденты, а из «Слухов плюс», у тебя же там есть свои люди?

Лёвка прикинул:

– Фотокорреспондент есть, а журналиста могу своего одолжить. А что снимать–то?

– Меня на фуршете. После открытия выставки новейшего банковского оборудования. Наши, немцы, французы и англичане – как в анекдоте, кто кого перехвастает. Но это – предлог. Главное – фуршет. Там весь бомонд соберётся. Не актёры, конечно, но вполне солидно. Устроишь? Вопрос жизни и смерти, Лёв!

И Катя в двух словах обрисовала Лёвке ситуацию.

– А что – прикольно! – согласился Лёвка. И заорал прямо на ухо: – Кэт, давай, жми, успеем проскочить!

И они проскочили.

В галерее уже все пили и, кажется ещё со вчера.

– Испанского красного? – подскочил к Кате бородатый парень с глазами красными, как у вурдалака.

– Спасибо, мы за рулём, – ответил за Катю Лёвка.

Художник Валера спал на кушетке, как младенец после сытного обеда. Его красная толстовка была обсыпана какими–то стружками.

Галерейщица оказалась единственной трезвой в этом пьяном царстве, хотя и её слегка пошатывало. Наверное, надышалась.

– Я вашего мальчика в запасник унесла, – объяснила она Кате и Лёвке, застывшим в недоумении перед пустым заячьим постаментом. – Идёмте.

В маленькой тёмной комнатке заяц обыкновенный стоял посередине большого стола, застеленного белым ватманом.

– Катька! – восторженно осмотрел его Лёвка и погладил между железными ушами. – Какой он! А тебе не кажется, что он на меня похож?

Катя усмехнулась:

– Это в тебе говорит тщеславие, Лёвушка, – объяснила она и милостиво добавила, – Ну, и ассоциативное мышление. Ты ж у нас высокоразвитый организм.

***

Всё смешалось в домах Сидоровых – Сафиных.

Свадьбу Гоша с Зерой решили справлять по–простому. По самому простому. Если уж не вышло пиршества на полторы сотни родственников, то можно было обойтись лишь приглашением самых близких друзей.

Правда, долго дискутировали, куда, собственно, приглашать гостей. Дело в том, что к Зериной квартире Гоша питал явное нерасположение. Нет, квартира была замечательной во всех отношениях – просторной, ухоженной, уютной: тут уж Зера постаралась. Но это была папина квартира, и Гошу это не устраивало. Так что последний месяц они с Зерой жили как полубездомные, то есть на два дома, нигде по–настоящему не приживаясь. С одной стороны, у Сидоровых было тесновато – всё–таки там жили Нюша и с каждым днём дряхлеющая бабушка. С другой стороны, в трёх–с–половиной–комнатной квартире Зеры Гоша чувствовал себя чужим, чуть ли не приживалой.

– Что ж, мы так и будем с тобой всё время метаться? – спрашивала его Зера, которой до чёртиков надоела эта искусственная бытовая неустроенность.

– Недолго, недолго, – ответил Гоша. – Я уже присмотрел квартирку в новом доме на «Фрунзенской». И даже первый взнос заплатил. Правда… – и тут Гоша загадочно закатил глаза, – в том доме только седьмой этаж пока возвели. А наша квартира на одиннадцатом. Сюрприз хотел сделать…

– Ну что ж, обрадовал, – рассмеялась Зера. – долго бы я ждала…

Но свадьбу справлять Зера решила всё–таки в своей квартире:

– Гоша, мне надоели твои заморочки! – заявила она безапелляционно. – Эту квартиру отец мне подарил. И она – моя. Даже на моё имя записана.

Гоше пришлось смириться.

Свидетелями назначили Нюшу и Нура. Чтобы далеко не ходить. Далеко и не пошли – расписаться должны были в соседнем ЗАГСе. Поехали туда вчетвером и быстренько закончили все формальности. Гоша, Зера и Нюша улыбались и пили шампанское. Только Нур всё вздыхал. Пить он не мог – был за рулём. А присутствие двух несостоявшихся невест его и вовсе удручало. Хотя он старался относиться к этому философически.

Из ЗАГСа Нур отвёз Гошу с Зерой домой. Он сам порывался готовить плов, но Гоша остановил его благородный порыв:

– Мы всё заказали в ресторане.

– Так я настоящий сделаю, свадебный! – настаивал Нур.

– Мы именно такой и заказали, – счастливо улыбнулась Зера и поправила нитку жемчуга – свадебный подарок Нюши.

Сама Нюша, расцеловав новую родственницу и брата, пообещала:

– Я постараюсь вечером пораньше. Сегодня как раз последнюю главу добью и буду свободна, как ветер.

Нюша дописывала уже второй приквел «Роз для Марии» и собиралась отказаться от сиквела – голова её опухла от бесконечных хитросплетений мексиканской жизни. К тому же от героев, которые не должны были участвовать в дальнейшем сюжете, Нюше приходилось избавляться. И не всегда мирными способами:

– У меня руки по локоть в крови, – жаловалась она Зере.

Оставшись одни, молодожёны обнялись прямо в прихожей.

– Гошка, осторожно, платье помнёшь, – опомнилась и отстранилась было Зера, но Гоша прошептал:

– Да сними ты его совсем!

– Гош, что ты, у нас же дел полно, ещё посуду надо расставить…

– Успеем, до вечера уйма времени, – Гоша уже расстёгивал пуговки на высоком вороте кремового шёлкового платья.

– Думаешь? – Зера помогала ему, но пуговки, обтянутые шёлком, упорно сопротивлялись.

Звонок в дверь заставил их вздрогнуть.

– Кто это? – шёпотом спросил Гоша.

– Представления не имею. Из ресторана? Вроде рано, – так же шёпотом ответила Зера, пытаясь восстановить порядок, только что так старательно разрушенный в четыре руки.

– Кто там? – спросила она у двери.

Там что–то ответили по–татарски и Зера, радостно улыбнувшись, распахнула дверь:

– Мударис! Вы откуда?

Гоша с недоумением рассматривал огромного мужика, стоящего на пороге с огромной коробкой и букетом роз.

– Из Уфы, – ответил великан.

– Ну проходите, проходите же! – Зера повернула сияющее лицо к Гоше. – Это папин сотрудник, – объяснила она.

– Да я на минутку, – огромный Мударис вошёл и неловко протянул Зере розы: – Вот, поздравления от Ирека Нурисламовича. И подарок.

Коробку он отдал Гоше.

– Спасибо, Мударис! – Зера держала розы осторожно, как стеклянную вазу. – Идёмте в гостиную, вы же с самолёта? Сейчас будем завтракать! Или по уфимскому времени обедать?

– Нет, нет, у меня ещё дела! – Мударис раскланялся и исчез так же неожиданно, как появился. Разве что без звонка.

– Гоша, ты понимаешь? – закричала Зера и закружилась по комнате. – Папа меня простил! Я так и знала, что ты ему понравился! Ой, а что там в коробке?

– Это я и пытаюсь выяснить, – Гоша исследовал привезённый подарок со всех сторон, – ага, вот так мы откроем…

В коробке оказалась одежда.

– Что такое? – удивлённо спросил Гоша, вытаскивая длинный халат с вышитыми по обшлагам узорами, напоминающими значок доллара. – Халат для миллионера?

– Глупый! – развеселилась Зера. – Это же чапан! Это папа нам прислал татарскую национальную одежду. Его ответ на твои глупые националистические намёки.

Она вытаскивала из коробки красивые вещицы одну за другой и объясняла:

– Это кушак – для тебя. И тюбетейка – для тебя, ичиги – опять для тебя!

Разглядывая ичиги, мужские узорные сапоги, Гоша спросил:

– А я тебя не обделил?

– А вот и моё! Смотри: калфак, платье, камзол. А вот и мои сапожки. Слушай, Гош, а давай сегодня так гостей встречать?

– Только так! – Гоша надел тюбетейку и подмигнул молодой жене. – Чтобы плову соответствовать!

– Гошка, как я тебя люблю! – вздохнула Зера. – Прямо ужас! Надо папе позвонить, – не вполне в тему добавила она.

– Заодно уж и моей маме. Ещё раз скажем, что завтра мы – у них. Непременно. А то она слегка напряглась, когда я сказал ей, что у нас сегодня – только молодёжь.

К приходу гостей всё было готово: плов и прочую снедь доставили вовремя.

Первыми появились Лёвка и Катя.

– Умираю, глоток шампанского! – заорал Лёвка прямо с порога, сунув в руки Гоше букет оглушительно пахнущих белых лилий.

Выпив поднесённый Зерой фужер, он выдохнул:

– Спасли от голодной смерти! Горько!

– Уймись, – рассмеялся Гоша, легонько поцеловав Зеру в висок, – скоро попросишь спасти от обжорства.

Левка заглянул в комнату и взвыл в голос. Было понятно, что уймётся он ещё не скоро.

Катя внимательно разглядывала костюмы молодожёнов:

– Стильно, – признала она и спохватилась, – ой, поздравляю! Счастья, любви и вот…

Она достала из большого пакета скульптуру зайца и протянула Зере:

– Пусть он вас охраняет.

– Потрясающе! – Зера осторожно взяла деревянного толстого зверя и поцеловала его в нос. – Гош, смотри, он на тебя похож!

– А мне кажется, на тебя, – Гоша ласково погладил славное животное меж железных ушей. – Спасибо, ребята!

Он растроганно поцеловал Катю в щёку и пожал Лёвке руку. Тот уже что–то жевал. Судя по запаху – маринованный чеснок.

В прихожей стало тесно: почти одновременно приехали Нюша и Нур. Нур помог Нюше снять пальто и только тогда преподнёс свой подарок – Библию и Коран в кожаных переплётах.

Только–только все расселись за столом, как Лёвка вместо первого тоста вновь провозгласил оглушительное:

– Горько!

Поцелуй новобрачных настолько затянулся, что гости, не выдержав, навалились на жратву. На плов, конечно.

А плов молчал и терпел. Он знал наверняка, что даже эти крепкие молодые аппетиты не в силах победить его вот так, нахрапом. Он их если не измором, то количеством возьмёт.

И заяц, белый и пушистый, на той свадьбе был едва ли не самым желанным гостем. Но мёд–пиво не пил. Такой вот оказался трезвенник и праведник. В отличие от всех остальных.

Глава четвёртая. Третье от угла окно

3 марта 1999 года

– Ну ладно, Катюш, до вечера, – Константин Петухов взглянул на часы Киевского вокзала – было уже без пяти час, – целую.

Он символически чмокнул в трубку – телефон, казалось, благоухал Катиными духами, свежими и чуть арбузными. Ему страшно нравился этот запах нового Катиного парфюма – у неё в гостях он всякий раз подносил к носу пузырёк «212» в форме капсулы. Он даже хотел эти двести двенадцать подарить жене, но потом передумал. К тому же Катя объяснила, что «212» – это два–двенадцать, код Нью – Йорка. А жена постоянно рассуждала и чуть ли не гордилась своей неприязнью к заморской державе. Папочкино влияние – Оксана была дочерью крупного политического деятеля, руководителя левой думской фракции «Патриоты России».

Петухов так и не смог взять в толк, насколько серьёзны антиамериканские взгляды жены. Лично ему было глубоко начхать на бесконечно далёкую страну, её валюта интересовала его куда как больше. Оксана же говорила и говорила об Америке. Чаще, чем об учёбе собственной дочери в тоже далёкой, но всё же не заокеанской Англии.

– Целую, – нежно ответила Катя.

Ещё не знает, – подумала она. То, что она задумала, удалось в полной мере – Лёвка не подвёл. Теперь оставалось лишь пожинать плоды.

Петухов надел пиджак и поправил галстук – выглядеть под взглядами подчинённых надо на все сто. Обед в банковской столовой был неким ритуалом. Там он, как демократичный руководитель, становился в общую очередь к раздаче, переговариваясь с главбухом и двумя своими первыми замами, которые всегда входили в столовую ровно через секунду после него, в какое бы время он не спускался. Петухов был уверен, что они поджидают его где–то на подступах, но ни разу так и не просёк, где же они прячутся.

Этому трюку – обедать с народом – его научил тесть, старая лиса, точнее, лис коммунистической формации. Лис оказался прав – среди сотрудников Петухов слыл своим парнем, а сотрудницы называли его «душкой». И работали слаженно не только за зарплату, но и за идею. А работа за идею всегда предполагает гораздо большее усердие. Особенно если зарплата не слишком велика.

Петухов выйти не успел – дверь кабинета распахнулась, да так стремительно, что чуть не стукнула его по лбу.

– Оксана? – изумился он, увидев жену.

Удивило его не столько внезапное появление «половины» на его работе, где она бывала лишь на праздничных мероприятиях, а то, что та была не при макияже. Её абсолютно «голое», по собственному Оксаниному выражению, лицо было искажено гримасой гнева. Здесь, в светлом кабинете, Петухов вдруг заметил, как она постарела, несмотря на все ухищрения. Типа кремов ценой в полуторагодовалую зарплату сельского учителя или золотых нитей, о стоимости которых лучше не упоминать всуе.

– Ты что, совсем охренел, козлище? – злобно прошипела она бледными губами и бросила мужу в лицо глянцевый журнал.

– Закрой дверь, – приказал он, ловко перехватывая журнал. – «Сплетни плюс», – прочитал он.

Странно, вроде бы Оксана прежде жёлтой прессой не интересовалась. Что это её укусило? А–а–а! – догадался он. – Там, наверное, папеньку пропечатали! Что–нибудь вроде: человек, похожий на патриота Голубкова в сауне с молодыми патриотками…

– Полюбуйся, страница третья, светская хроника, – Оксана, тяжело дыша, опустилась в кресло и закурила сигареллу.

По кабинету разнёсся удушливый и сладкий сливовый аромат дорогого курева. Петухов на автомате включил кондиционер и только после этого развернул журнал. И – остолбенел. Прямо с глянцевой фотографии на него смотрел… он сам! Бликуя глуповатой слащавой физиономией, он обнимал за плечи ослепительно улыбающуюся Катю. В руках Катя держала бокал шампанского.

Табак, казалось, благоухал арбузом. Оксана, покачивая ногой, вскинутой на другую ногу, поторопила:

– Читай, читай, донжуанно хренов!

Статейка была короткой, но всеобъемлющей. Называлась она «Разбор птичьих полётов».

В развязной манере глянцево–жёлтой журналистики в ней сообщалось, что известный банкир Константин Сергеевич Петухов был замечен на открытии международной выставки банковских технологий со своей новой подругой Екатериной Чайкиной. По сведениям, полученным из неких таинственных источников, журналисту или журналистке с явно фальшивой фамилией А. Дуло стало известно, что в ближайшее время Петухов собирается сочетаться законным браком с известной в благотворительных кругах блистательной Е. Чайкиной. Сами Е. Чайкина и К. Петухов слухов о предстоящем браке не подтвердили, но и не опровергли. Известно, что ранее банкир был женат на дочери лидера левой думской фракции Оксане Голубковой.

Как отнесётся к подобному развитию событий сам Голубков, партия которого, как известно всем, даже младенцам, финансировалась «Ва – Банком»? – вопрошал(о) под конец Дуло.

– А и вправду, как отнесётся? – осторожно спросил Петухов, глядя на жену, нервно подпиливающую глянцевые ногти пилочкой с перламутровой инкрустацией.

– Ч-чёрт, чуть ноготь из–за тебя не сломала! – чертыхнулась та. – Что значит, как отнесётся? Сообщу тебе, дорогой, что ты – старый блядун. Притом давно. Но раньше ты хотя бы имел совесть не афишировать свой разврат! Я требую, слышишь, требую, чтобы ты больше никогда не встречался с этой…

– Мал–чатть! – по–армейски гаркнул Петухов.

Он знал, что его жена, крайне невоздержанная на язык, вполне может ляпнуть такую гадость, что в кабинете будет пахнуть не сливой и арбузом, а самым натуральным дерьмом.

– Ты что? – прищурилась Оксана, – Ты что, всерьёз? – она, кажется, испугалась.

– Абсолютно!

– Так всё, что написано в этом мерзком журнальчике, правда?

– Источники подтверждают, – кивнул Петухов. – Но–но–но! Только без истерик! Наш брак и так давно уже именно что брак.

– Не пошли, как студент, – поморщилась Оксана. Кажется, она уже обрела вновь утерянное на миг самообладание. – Но учти, больше тебе папа ни одного клиента не сосватает.

– Ну и клал я на него, – облегчённо вздохнул Петухов, глядя на вытягивающееся лицо жены, на её злые глаза, которые когда–то, лет пятнадцать назад смотрели на него с таким неподражаемым обожанием.

И уточнил для ясности:

– С пробором.

Он вспомнил, как Катя впервые появилась в этом самом кабинете в брюнетистом парике и улыбнулся.

– Чё лыбишься, скотина? – злобно бросила Оксана. – Ещё пожалеешь!

Она хлопнула за собой дверью так яростно, что, если бы не евроремонт, наверняка бы посыпалась извёстка.

– Не дождёшься! – крикнул он в закрытую дверь.

Сердце его пело: Свободен! Свободен!

Он жаждал надеть новые, сладкие путы. Под названием Екатерина. Код – два–двенадцать. Что означает – «любовь».

Когда Петухов позвонил, Катя с первого же его слова поняла: сработало! Йес! Надо Лёвушке поставить обещанный ящик «Наполеона». Заслужил. Главное, чтобы не спился. Сдуру и радости. За неё, родимую.

17.30, Уфа

«По вечерам подолгу стоит у окна» – это была ключевая фраза.

В подъезд дома на углу улиц Достоевского и Цурюпы вошёл человек со славянским лицом, в синем рабочем халате, надетом поверх обычной цивильной одежды. В руках у него был тяжелый и потёртый старомодный чемодан. В таких слесаря и прочие ремонтники обычно таскают инструменты и всякий иной необходимый в работе скарб.

Поднявшись на самый верхний, нежилой этаж, человек поставил чемоданчик на пол, достал из кармана ключи и отпер небольшой висячий замок на двери, ведущей на чердак. Дверь открывалась наружу. Оказавшись на тёмном чердаке, человек включил маленький фонарик, отбрасывавший очень узкий сноп света.

Открыв чемодан, человек достал из него кусок проволоки примерно в метр длиной. Один конец он примотал к дверной ручке, второй – к металлической арматурине, торчавшей из стены. Закрыв чемодан и выключив фонарик, человек, аккуратно переставляя ноги, пошёл в сторону чердачного окна, полукругом белевшего в окружении полной черноты. За время довольно продолжительного пути «наощупь» человек не произвёл ни малейшего шума. Вполне можно было предположить, что на чердаке этом он уже бывал и знал здесь все стёжки–дорожки.

Из углового чердачного окошка открывался идеальный вид на противоположный жилой дом с башенкой. Хорошо просматривались и подъезды к дому.

18.30

К подъезду дома с башенкой подкатили два «мерса» – «шестисотый» и квадратный «джип». Из «джипа» вышла пара дюжих молодцев. И вошли в подъезд, под козырьком которого ярко горела лампа.

Через несколько минут открылась передняя дверца «шестисотого» и появился третий дюжий. Внимательно посмотрев по сторонам, он открыл заднюю дверцу. Из машины появился грузный солидный мужчина в длинном пальто и, в сопровождении дюжего, тоже скрылся в подъезде.

Приехал, голубчик, – сказал себе человек со славянским лицом, наблюдавший за происходящим из чердачного окна противоположного дома. Теперь на некоторое время можно было и отвлечься от наблюдения.

Человек вновь открыл чемодан. Достал из него две трубы, одна из которых была с деревянной ручкой – как у пистолета, только посолиднее. Он составил вместе оба длинных предмета – секреторные выступы патрубка и соответствующие им выемки трубы с тихим щелчком совпали. Вместе трубы превратились в оружие, на военном языке называемом РПГ‑7Д, что на человеческом языке расшифровывалось как «ручной противотанковый гранатомёт – десантный». Из того же чемодана человек достал «выстрел», похожий на маленькую ракету с хвостовым оперением, называвшийся ПГ‑7В и снарядил им с «хвоста» свой гранатомёт. На чердаке было достаточно пыльно, и ему, чтобы не чихнуть, пришлось отвлечься от орудия. Помассировав переносицу чуть вздёрнутого носа, он вновь занялся работой.

Пристроив оружие на плече, сквозь окуляр оптического прицела человек нашёл третье справа окно на третьем этаже дома с башенкой. Теперь они были готовы к бою. И гранатомёт, и человек.

18.50

Ирек Нурисламович Сафин ужинать не стал. И вообще домой заехал ненадолго – только переодеться в менее официальную одежду. Почти сразу он собирался отправиться к старшей дочери и ждал только её звонка. Проблема была только в одном – приболел внук Нурислам, маленький Нурчик. Было подозрение на краснуху. Если оно действительно так, то Люция всё время будет с ребёнком. И тогда Иреку придётся общаться исключительно с Эмилем. А это было выше его сил. Ну, не очень он любил своего зятя. Что тут поделаешь? Какой–то он… – Сафин на минуту замер, подыскивая слово, – бесхребетный что ли…

Тут как раз и запиликал телефон. Звонил как раз Эмиль, лёгок на помине:

– Ирек Нурисламович, это точно краснуха. Уже третий доктор подтвердил…

– Как он себя чувствует?

– Да нормально, только весь красными пятнами покрылся. А так – будто вообще ничего… Температура тридцать семь ровно.

– Ладно, выздоравливайте и держите меня в курсе. Я тогда к вам на днях загляну…

– Обязательно. Люция вам сама попозже позвонит. Она сейчас какую–то мазь разводит…

Положив трубку, Ирек вздохнул: опять придётся коротать вечер в одиночестве. Ладно, можно будет поработать спокойно и сделать несколько деловых звонков, отложенных прежде на завтра. Уж коли так оно всё получилось.