Текст книги "Война олигархов"

Автор книги: Павел Генералов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава вторая. Красное море, Белая река

16 января 1999 года,

Шарм–эль–Шейх, Египет

Туристическая программа–минимум была уже выполнена. Лёвка с Виолеттой сначала съездили в Каир, где постояли у подножия пирамид и сфотографировались на фоне сфинкса. Побывали в Цитадели и Египетском музее. Пили кофе и курили кальян в темных и прохладных заведениях старого города. Послушно покупали золотые побрякушки и благовония, поддельные папирусы и столь же поддельные древнеегипетские статуэтки.

Виолетта преподнесла Лёвке тематический подарок: золотого Урея, священную египетскую кобру, которая в своё время украшала корону фараона. Вместо глаз у кобры были зелёные камешки, якобы изумруды. А может, и в самом деле изумруды, кто их разберет.

– Доктору Кобрину от египетских собратьев, – пояснила довольная Виолетта.

Лёвка долго думал, чем ему отдариться. Столь же символически. И в конце концов на одном из развалов обнаружил папирус с тремя древнеегипетскими танцовщицами, стройными и воздушными. Одна из них была невероятно похожа на Виолетту.

– Ну, польстил, малыш, польстил, – растроганно поцеловала его Виолетта.

А вот последний свой день на море они решили целиком и полностью посвятить именно ему, морю. Тихому, тёплому, солёному–пресолёному. И такому прозрачному, что сквозь воду у пирса, на приличной глубине были видны простенькие обитатели Красного моря: морские петухи, рыбки–попугайчики и стаи кого–то вроде анчоусов. Это Виолетта так утверждала, про анчоусов, потому как Лёвка настаивал, что анчоусы – это такой фрукт. Типа манго. «Манго» ходили косяком и слетались на брошенный камешек, как на невиданное лакомство. Глупые такие.

Виолетта слегка пошевелилась на лежаке, когда Лёвка вернулся с пирса. Она загорала по все правилам – переворачивалась исключительно по часам и переставляла лежак по направлению солнечных лучей.

– Малыш, натри мне спину, – попросила она томно. – А то я не достаю.

– Руки коротки, – рассмеялся он и взял тюбик с кремом.

Втирая маслянистую массу в спину Виолетты, он в который уже раз восхитился: какое у неё тело! Ни капли лишнего жира, кожа гладкая и нежная… Такое знакомое, щедрое и любимое тело. Он давно забыл о разнице в возрасте, не подозревая, скольких усилий Виолетте приходится прилагать, чтобы быть такой вот соблазнительной. Она мужественно отказывалась от пирожных и жирной пищи. Иногда Лёвке казалось, что Виолетта питается одной травкой.

– Что–то наши юные друзья сегодня припозднились, – заметила Виолетта, укладываясь на бок, так, что соблазнительная ложбинка на груди заметно углубилась.

– А вон они, на помине легки, – Лёвка указал ей на две фигуры, перетаскивавшие лежаки поближе к морю. – Эй, ребята! Давайте к нам!

Фигуры переглянулись и потащили лежаки уже поближе к ним.

– Вы чего такие кислые? – удивился Лёвка.

Саша что–то пробурчал в ответ, а Оля фальшиво–бодро ответила:

– Да так, у Сашки голова болит. Ничего, переболит.

Саша, покосившись на неё, кинул лежак на песок и, скинув шорты и футболку, решительно направился в сторону моря.

Накануне Лёвка с Виолеттой были на Синае, а затем в монастыре Святой Екатерины у подножия Моисеевой горы. Выезжали затемно: на Синае должны были встречать восход солнца, а утром – в монастырь, за духовным обогащением. На этот маршрут из их отеля они поехали вчетвером, с молодой супружеской парой из Екатеринбурга – Олей и Сашей Беловыми.

С этими ребятами они познакомились едва ли не в первый день по приезду, но на экскурсии совпали только сейчас. Саша был спокойным и невозмутимым, зато Оля, словно компенсируя отсутствие живости у мужа, оказалась весёлой хохотушкой. Она ни минуты не могла усидеть на месте и в море плескалась с детьми, поднимая шума и брызг словно целая группа детского сада.

Оля оставила дома на бабушек полугодовалую дочку и всё время названивала в родной Екатеринбург. Экономя деньги на карточке, она задавала лишь один вопрос:

– Ну как? – и, получив столь же краткий ответ, тут же нажимала отбой.

Лёвка всё гадал, что же ей отвечали: О кей? Нормально? В порядке? Было очевидно, что нечто в этом роде, потому что после каждого звонка Оля оживлялась и теребила спокойного как тюлень Сашу: дула ему в ушко, щипала за локоть, чмокала в висок. Их взаимная влюблённость была столь очевидна, что даже Виолетту, скупую и строгую на публичное высказывание чувств, эти щипки и поцелуйчики не раздражали.

Лёвка, правда, не рассказал Виолетте, что когда они только уселись в автобус, Саша, предлагая подкрепиться купленным ещё в дьюти–фри джином, спросил:

– Твоя матушка не будет против, если ты выпьешь?

Лёвка обернулся – слава богу, Виолетта была достаточно далеко – на безупречном английском выясняла график маршрута у водителя–араба, тот темпераментно отвечал на ломаном русском.

– Это моя подруга, – улыбнулся Лёвка Саше и тот остолбенел, утратив на миг обычную свою невозмутимость.

Подъём на Синай был умеренно суровым. Для Лёвки, конечно. А вот Виолетта дошла с трудом – на последнем, крутом вираже она останавливалась и садилась на камни чуть ли не каждые пять минут. Сашу с Олей они нагнали лишь на самой вершине, прямо перед самым восходом.

На вершине суетились японцы, расставляя на всех углах смотровой площадки роскошную аппаратуру. Виолетта немного оживилась – как телевизионщик, она была неравнодушна к любой хорошей оптике. У них–то с собой была лишь простенькая камера и классный «Никон» – подарок «малышу» на Новый год.

– Ой, Сашка, смотри, смотри, и правда – крест! – Оля схватила мужа за рукав, показывая на край горы.

Там, стремительно разгораясь, появилось солнце. Сначала маленькая оранжевая точка, затем шарик, потом – шар… От точки (шарика–шара) в форме креста тянулись в тёмное небо лучи. Сначала бледные, они постепенно становились всё ярче и ярче, словно кто–то невидимый подкручивал рычажок, добавляя света…

Лёвка щёлкал без перерыва. Аппарат у него – зверь. Конечно, не как у этих солнцепоклонников, японцев, камеры, но снимки должны, просто обязаны получиться!

– Лёв, – если у нас не выйдет, вышлешь потом карточки? – взмолилась Оля, приплясывая от холода.

Здесь, в горах, особенно на вершине, была настоящая зима, и даже не верилось, что совсем недалеко, в каких–то полутора часах езды существует тёплое море с раскалённым песчаным пляжем.

– Обязательно, – пообещал Лёвка и обернулся к Виолетте, которая уже отсняла всю кассету. – Сестрица Ви, встань на фоне солнца, у меня ещё несколько кадров есть.

Виолетта, напустив на лицо загадочности, встала на указанное место. В этом освещении она была восхитительно хороша: задумчивое нежное лицо, стройная, как у девушки фигурка, которую не могли скрыть ни дутая куртка, ни свободного покроя джинсы. Девушка и солнце – да и только.

Спускаться было легче, хотя бессонная ночь оказалась испытанием не только для Виолетты, но и для двужильного Лёвки. Поэтому красоты монастыря они осматривали несколько вяло. Лёвка лишь слегка оживился при виде Неопалимой купины:

– Сестрица Ви, – предложил он шёпотом, – а давай–ка её проверим!

– Кого проверим, братец Лео? – не поняла Виолетта. Она не снимала тёмных очков, чтобы хоть как–то скрыть следы бессонной ночи.

– Ну эту, купину, – Лёвка задумчиво глядел на роскошный зелёный не то куст, не то дерево в форме огромного шара.

Глянцевые листья купины неодобрительно шевелились – она не слишком–то жаловала авантюристов.

– А как ты собираешься её проверять? – Виолетта приспустила очки и внимательно посмотрела на Лёвку.

Надо же – поздняя любовь, кто бы мог подумать? Она и не предполагала, что на старости лет, на пятом десятке, она как девчонка влюбится по уши в случайного, как казалось когда–то, любовника.

– Как думаешь, с какого боку лучше подпалить? – Лёвка вполне серьёзно присматривался к зелёному шару.

– Малыш, не смей! – строго приказала Виолетта, но не выдержала и рассмеялась. – Ты что, хочешь провести остаток дней в арабской тюрьме?

– А чего будет–то? Если она неопалимая, то не сгорит. А если сгорит, значит, это не она, – рассудил Лёвка и достал из куртки зажигалку.

– Ты что, даже и не думай! – Виолетта, выхватив у Лёвку зажигалку, потащила его в другую сторону. – Не богохульствуй!

Выговаривая Лёвушке, Виолетта слегка кривила душой. Ей самой не очень–то нравился монастырь. Слишком было утоптано туристами, замусолено праздными взглядами. Да и чересчур помпезно: богато, с золотом и каменьями. Подарки со всего света. Да одного лишь камешка с роскошного оклада маленькому приходу в средней полосе хватило бы на целый год. И на ремонт осталось бы.

За стеной монастыря находилось тоже нечто впечатляющее – настоящий могильник. За решёткой в маленьком, едва освещённом кирпичном строении лежали горой черепа и кости – останки особо послушных монахов.

– Прямо Верещагин. Апофеоз войны! – воскликнул Лёвка и расчехлил фотоаппарат.

– Только, чур, меня на этом фоне не снимай, – усмехнулась Виолетта и отошла в сторонку. Только что она спасла купину, а здесь святые мощи были хорошо защищены от её Лёвушки – решётка на вид была достаточно крепкой.

Они решили не ходить на поклон мощам самой святой Екатерины. Хотя, как заговорщицки поведал Саша, тем православным, что поцелуют эти мощи, дарят памятное серебряное колечко…

– Чего это он у тебя такой кислый? Уксусу что ли выпил? – спросил Лёвка у Оли, старательно раскладывающей на лежаке полотенца.

– Лёв, ты же доктор? – спросила она, оглядываясь.

Саша плавал далеко в море, Виолетта, казалось, заснула. Теперь она лежала на животе, прикрыв голову Лёвкиной панамой.

– По образованию и призванию, – приосанился Лёвка. – Но я не практикую. У тебя проблемы?

– Просто ужас, – призналась Оля.

– Ну, выкладывай, если смогу, помогу.

– Помнишь, вот вы вчера не пошли на мощи смотреть? – Оля не смотрела на Лёвку, изучая собственную ногу.

– Не пошли, а что?

– И правильно сделали! Кости и кости, ничего особенного. А Сашке ужасно кольцо это захотелось, ну, которое дают, если поцелуешь…

– Приложишься, – поправил Лёвка.

– Ну это одно и то же. Так вот, я не поцеловала – понимаешь, не могу кости целовать. Как–то это негигиенично, что ли… А Сашка…

– Ну? Приложился? – обрадовался Лёвка.

– Прикинь! – согласно кивнула Оля.

– И что? Подумаешь, ничего особенного, – начал успокаивать её Лёвка. – Знаешь, сколько народу специально туда едут только за этим?

– Так то другие… А я после этого… – Оля покраснела.

– Ну? – поторопил её Лёвка. Он заметил, что Виолетта не спит, а едва сдерживая смех, прислушивается к их беседе.

– Баранки гну! – рассердилась Оля и покраснела ещё гуще. – Я после этого с ним целоваться не могу! И другое – тем более. Понимаешь? Брезгую!

Она отчаянно взглянула на Лёвку. В её голубых глазах накопились слезинки, готовые обрушиться на горячий песок Египта. Чтобы смыть его! На фиг!

– Так это потому Сашка такой квёлый! – догадался Лёвка.

Оля мрачно кивнула.

– И зачем мы только на эту экскурсию поехали? – отчаянно спросила она и тихо добавила. – А вдруг я больше никогда теперь не смогу…

– Не говори ерунды! – перебил её Лёвка. – Заставь его пополоскать рот шампунем. «Хэд энд шоулдерсом». Он не только перхоть, но и вообще всё живое уничтожает! Дать пузырь?

– Да у нас свой есть. Думаешь, поможет?

– Клянусь дипломом! – Лёвка, глядя честными глазами, приложил руку к сердцу.

– Ой, спасибо, Лев. Пойду, Сашке расскажу!

И Оля, на ходу сбросив шлёпанцы, устремилась к морю.

И только когда Оля отплыла от берега на приличное расстояние, Лёвка с Виолеттой позволили себе рассмеяться.

– Детский сад, – вытирая выступившие от смеха слёзы, констатировала Виолетта.

Вообще, поездка в Египет выдалась удачной во всех отношениях. Совместили приятное с полезным. Посмотрели на всякую экзотику. Загорели неплохо – и это посреди–то зимы! Поздно ложились и поздно вставали.

Впрочем, Лёвкино отношение к Виолетте порой принимало не совсем адекватные формы – это когда вдруг было отчётливо видно, насколько она его всё–таки старше. Тот случай с «мамой» Лёвка всё никак не мог выбросить из головы. И это его раздражало настолько, что он становился невероятно груб и нетерпим к любому виолеттиному жесту. С другой стороны, опыт Виолетты – во всех отношениях – был для Лёвки бесценным подарком.

Виолетта и в самом деле вела себя с ним отчасти по–матерински. Во всяком случае, подспудно следила за его манерами, не слишком–то до того изысканными. Просвещала она его и по части родного медиа–бизнеса. Лёвка больше понтовал, чем и вправду в его хитросплетениях разбирался. Но теперь он, по крайней мере знал, кто там есть кто. Многим был уже и лично представлен. Начал понимать, что можно себе позволить, а чего нельзя. Порой Виолетта брала на себя смелость напрямую давать ему деловые советы:

– Нет, малыш, ты можешь быть хорошим хозяином и даже работником в своей «Царь–медиа». Однако тебе необходим в этом деле специалист. Профи. Твой зам по творческим и оргвопросам. Да–да, что–то вроде шеф–редактора всего холдинга. И, между прочим, такой человек у меня есть…

– И кто же этот счастливчик?

– Клим Ворошилов…

– Ну да! – захохотал Лёвка. – Мы ж его так кинули с «Московским вестником», так кинули, что он нам этого по гроб жизни не забудет…

– Лёвушка, поверь, это – уже совсем не твои проблемы…

– Ну и замечательно. А то – ты ведь знаешь – проблем я не люблю.

По возвращении в Москву, через пару дней, Клим Ворошилов и вправду стал шеф–редактором «Царь–медиа». И буквально с этого дня дела холдинга не сразу, но потихоньку снова пошли в гору.

***

После возвращения из Петербурга Зера замкнулась в себе. Это так в романах пишут. Но она и в самом деле замкнулась напрочь. Не выходила из дома дальше соседнего супермаркета, игнорируя начавшиеся занятия. Коротко и неохотно отвечала на телефонные звонки. Сама вообще никому не звонила.

Гоша названивал ей утром и вечером, предлагая приехать, или с просьбой встретится где угодно.

Зера отвечала до ужаса однообразно:

– Не хочу. Мне надо побыть одной.

Это «побыть одной» ужа начало Гошу доставать. Хотя в глубине души он и понимал, хотя бы отчасти, что с Зерой на самом деле происходит. С ней случился обыкновенный психологический ступор. Так, как раньше, она жить не могла, а по–новому ещё не научилась.

Свою любовь, их бурный роман с Гошей она поначалу воспринимала как игру. Красивую, увлекательную, но всё же игру. Ей даже казалось временами, что всё это происходит вовсе не с ней, а с героиней мелодрамы или телесериала.

И вот та неожиданная встреча с человеком из другого, отцовского, мира в Петербурге, ну, почти встреча, которая могла всё в одно мгновенье перевернуть с ног на голову… Это была просто встреча с реальностью.

Зера лучше кого бы то ни было понимала, что у их с Гошей романа нет и не может быть никакого продолжения. Отец со своими национальными и религиозными заморочками этого никогда не допустит. А если узнает, что у неё, незамужней девушки, были определённые отношения с мужчиной… Зере становилось холодно от одной только мысли, что будет, если отец узнает. Он ведь способен на всё. Не против неё – против Гоши.

Так что оставалось одно – запереться и в одиночестве пережить это глухое и страшное чувство всепобеждающей тоски и грусти. Все последние три дня Зера лежала на диване в своей просторной и пустой квартире и читала «Анну Каренину». И хотя история Анны менее всего походила на её собственную, именно в этом великом любовном романе Зера и пыталась найти ответы на самые главные свои вопросы. А главным из них был вечный и самый сакраментальный: что делать?

Гоша на третий день плюнул, наконец, на все условности и приехал на Ломоносовский, где в одном из кирпичных домов с застеклёнными балконами и жила Зера.

– Собирайся, – не здороваясь, заявил он ей прямо с порога.

– Куда? – она испуганно отступила, пропуская его в квартиру.

– Летим в Уфу. Билеты я заказал. И поторопись – у тебя час, – он посмотрел на часы, – нет, полчаса, вдруг в пробке застрянем.

– Но, Гоша…

– Никаких «но», – отрезал он жёстко и вдруг подхватил её на руки и, крепко прижав к себе, шепнул. – Соскучился – ужасно!

– Я тоже, – призналась Зера и, обвив руками его шею, ответила на поцелуй.

Поцелуй затягивался, время словно перестало существовать для них. Первым опомнился Гоша:

– Зера, я с ума сошёл! Давай, быстрее! Бери всё самое необходимое, мы только на два дня, у меня здесь дел – по горло, – он очень убедительно почесал ребром ладони ворот водолазки.

И тут Зера испугалась:

– Почему в Уфу? Зачем в Уфу?

– Буду просить твоей руки у твоего отца. Ты меня ещё должна всем церемониям научить. Что можно говорить, чего нельзя… Научишь?

– Попробую, – слабо улыбнулась Зера, – вот только…

– Зера, точно опоздаем! – взмолился Гоша.

Он пошёл за нею в комнату, словно боялся отпустить хоть на минуту – а вдруг она опять спрячется? – и блестящими влюблёнными глазами наблюдал, как она кидает в портплед абсолютно необходимые в поездке вещи: летние босоножки, вечернее в мелких блёсках платье, огромную готовальню…

– Всё, хватит, чего не взяла, там купишь, – он отобрал у неё набор пивных кружек, которые она задумчиво разглядывала перед тем, как упаковать. – Откуда они у тебя?

– Дали как приз, когда принтер покупала.

– И зачем они тебе в Уфе?

– Не знаю… – Зера пожала плечами. И вдруг подняла на него глаза, бездонные карие глаза, чуть приподнятые к вискам, что делало её такой неповторимой и такой беззащитной. – Гоша, а ты правду сказал, ну, про руку и сердце?

– А ты что, против?

– Ты же знаешь, я – за. Но ты…

– А я без тебя жить не могу, – сказал он просто и, сам испугавшись своих слов, поцеловал её снова.

На самолёт они всё–таки ухитрились не опоздать. Исключительно потому, что вылет задержали на сорок минут.

Зера успокоилась, только когда Гоша заставил её выпить красного вина. Они сидели в самом углу, на последних креслах бизнес–салона, совсем одни. Только на передних сидениях спало семейство: толстый дядечка в твидовом костюме, его такая же толстая жена и кругленькая девочка лет пяти.

– Ты не знаешь моего отца, – начала Зера.

– Сегодня же вечером познакомлюсь, – улыбнулся Гоша, перебирая пальцы на её руке.

– Я тебе расскажу, – упрямо продолжила Зера…

В тот день ей исполнилось шесть лет. Папа подарил огромного розового медведя с колокольчиком на шее. Колокольчик – как у коровы. Но это был медведь, мягкий–мягкий, с твёрдым коричневым носом.

– Винни, я назову его Винни! – обрадовалась Зера. Только вчера старшая сестра Люция закончила читать ей сказку про Винни – Пуха, который охотился за пчёлами.

– Дикими башкирскими пчёлами, – объяснил им папа за ужином.

– Называй, как хочешь, – улыбнулся папа. – И быстренько – завтракать. Сегодня едем встречать маму!

– Ура! – хором закричали Зера и восьмилетняя Люция.

Мама уезжала в Казань на день рождения дедушки, а их с собою не брала, потому что у Люции был насморк, а Зера только–только пошла в нулевой класс, вот родители и решили не срывать девочек из школы. Мамы не было всего пять дней, а им казалось – вечность.

В аэропорту сёстрам ужасно понравилось. Во–первых, папа купил им по шоколадке. Во–вторых, все пассажиры с восторгом провожали их глазами. Ещё бы! В их косах были пышные белые банты, а Винни вёл себя примерно: упал всего один раз, правда в лужу. В-третьих, у них был самый лучший и красивый в мире папа. И встречали они самую любимую маму. Мама приедет, испечёт любимых пирожков, а вечером споёт им не одну, как обычно, а три песни. А папа будет заглядывать в детскую и спрашивать:

– Ты скоро?

На что мама ответит:

– Уже иду.

И поцелует в щёки, подоткнув душистой рукой одеяло…

– Идёмте, девочки, самолёт уже зашёл на посадку, – поторопил папа, и они торжественной троицей вышли на край лётного поля. Туда никого не пускали, а их пустили. Ведь папа – большой начальник, его все здесь уважают.

Поле было необъятное и такое ровное, будто выглаженное утюгом. Зера вцепилась в папину руку: на поле ездили машины и стояли огромные, пахнущие керосином самолёты. Винни опять хотел упасть, но она удержала его.

– Во–он, видите, девочки? – папа рукой показал на маленький самолётик, который с каждым мгновением становился всё больше и больше. – Это наша мама летит.

И тут произошло что–то непонятное: из самолётика повалил дым, а вокруг забегали разные люди в форме «Аэрофлота». Зера, почувствовав, как напряглась папина рука, отцепила свою ладошку, схватив Винни поудобнее.

– Что это, папа? – испуганно спросила Люция, но отец не успел ответить. Раздался страшный взрыв – это мамин самолёт, коснувшись земли, превратился в одно мгновение в огромный столб дыма и пламени, из которого во все стороны летели какие–то железяки.

Зера с ужасом видела, как папа, их большой и спокойный папа, неловко держась за левый бок, бежит по лётному полю и кричит почему–то тонким, высоким голосом…

– Он так и не женился потом, – сказала Зера и отглотнула вина, – конечно, у него были женщины, но его семьёй были только мы с сестрой. Винни я закопала в саду, мне показалось, что он погиб вместе с мамой. И с тех пор я никогда не праздную свой день рождения, – заключила она, глядя не на Гошу, а куда–то в сторону, на зелёную табличку «Выход».

– Бедная моя, – Гоша поднёс её руку к губам и поцеловал каждый пальчик по отдельности. А мизинец – даже два раза.

– Теперь ты понимаешь, почему он так трясётся надо мной?

Гоша кивнул:

– Но ведь замуж тебе всё равно когда–нибудь надо выходить?

– Да, этого он хочет. Но чтобы мужем был мусульманин.

– А если мы скажем, что мой прадед был татарином?

– А что – был?

– Понятия не имею, – признался Гоша.

– Нет уж, – вздохнула Зера, – тогда лучше не врать.

Самое удивительное произошло, когда самолёт произвёл посадку в Уфе. Зера мгновенно успокоилась. Будто единственной причиной её волнений был страх полёта.

Пока самолёт заруливал на стоянку, она позвонила отцу:

– Папа, здравствуй, я дома, в Уфе. Извини, что не предупредила… Да–да, всё в порядке, но я не одна… Со мной мой друг… Нет, машины не надо, на такси быстрее доберёмся… До скорого!

– Что он сказал на друга? – поинтересовался Гоша.

– Промолчал… Ох, Гоша, не завидую я тебе! – негромко рассмеялась Зера, но видно было, что сейчас ей совсем не до смеха. И добавила: – Он будет ждать нас в городской квартире.

Ирек Нурисламович ждал их в своём кабинете. Что опять же ничего хорошего не предвещало. Иначе они расположились бы в гостиной.

Правда, руку Гоше Сафин протянул. Что в некотором смысле было моментом положительным.

– Учитесь вместе?

– Нет, я уже закончил. Мехмат МГУ, – Гоша понимал, что отвечать нужно чётко и немногословно – к вальяжной беседе Ирек Нурисламович был явно не расположен.

– Чем занимаетесь, если не секрет?

– У нас свой бизнес. Завод, две газеты, ну и прочее, – сказал Гоша, сам не вполне понимая, что означает это загадочное «прочее». Волнуюсь, однако, – подумал он.

– Что же вас, Георгий Валентинович привело в наши края? Бизнес? Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.

– Вовсе нет. Интересы нашего бизнеса пока так далеко не распространяются.

– А это вы зря, молодой человек. У нас прекрасные перспективы для развития любого бизнеса. Милости просим, – Сафин смотрел на Гошу цепким оценивающим взглядом. Будто на работу принимал.

Зера напряжённо молчала, переводя взгляд с Гоши на отца.

Гоша понимал, что разговор начинает принимать затяжной позиционный характер, и решил взять инициативу в свои руки.

Он поднялся из кресла, одёрнул пиджак:

– Уважаемый Ирек Нурисламович! Я надеюсь, что у нас ещё будет время и место поговорить о перспективах развития моего бизнеса. Сейчас мы, – Гоша подчеркнул это многозначительное «мы», – приехали не за этим. Я, честно говоря, не знаю, как всё происходит в рамках вашей национальной традиции. Не буду лукавить. Я хотел бы просить у вас руки вашей дочери, Зеры!

– В нашей национальной традиции, как вы изволили выразиться, молодой человек, такие предложения делают по крайней мере в отсутствие…

– Папа…

– Ну, я же говорил! – Сафин сделал в сторону дочери жест, явно означающий, что она здесь третья лишняя.

– Папа, это, между прочим, меня больше всех касается.

– Ладно, – Ирек прошёлся по просторному кабинету туда–сюда. И, наконец, спросил, обращаясь к Гоше:

– Ну, и что по–вашему я должен ответить?

– Согласиться, – с почти искренним простодушием подсказал Гоша.

– Я говорю – нет. И объясню, почему. Во–первых, насколько я понимаю, вы не так долго знакомы. Во–вторых, я вас совсем не знаю. В-третьих… – Сафин, привыкший всё раскладывать по полочкам, вдруг почувствовал, что сейчас у него это как–то не получается. И чтобы хоть что–то добавить, он сказал, не слишком, впрочем уверенно: – Ну, и национальные традиции играют не последнюю роль. Надеюсь, вы меня правильно понимаете, молодой человек, – его голос вновь обрёл уверенность.

Повисло напряжённое молчание. Гоша с Зерой переглянулись – в первый раз за время всего разговора.

– Так что я повторяю: я категорически против столь скоропалительного брака.

– Я вас хорошо понимаю, Ирек Нурисламович. Однако мне представляется, что в сложившейся ситуации мы с вами просто обязаны спросить мнение Зеры.

– Папа, я тебя редко о чём–то прошу, – начала Зера, но Сафин перебил её:

– Я сказал – нет! И мама бы этого не одобрила…

– Папа, это нечестно! Это удар ниже пояса! – вспыхнула Зера. – Мы уезжаем. Прямо сейчас, обратно в Москву.

Сафин промолчал, упорно глядя в тёмное окно.

– Извините, что вынуждены были… – начал Гоша.

– Не надо, – не оборачиваясь, сказал Сафин. – Если уж вы всё решили без меня, то вся ответственность за это решение ложится на вас, Георгий Валентинович. Я не буду выступать в роли опереточного папаши. Не буду никого проклинать. Не буду лишать дочь наследства. И даже ежемесячного вспомоществования. Я просто не желаю видеть вас обоих. Прощайте. Моя машина внизу, водитель отвезёт вас в аэропорт.

…Дочь с нежданным женихом уехали, а Сафин всё стоял и стоял у окна, всматриваясь в темноту.

Всегда была упрямая, – думал он. – Вся в меня!

– Что и требовалось доказать, – сказала мрачная, как туча, Зера, когда самолёт набрал высоту.

– Не плачь, любимая, – ответил Гоша сладким голоском героя–любовника, – испытания только укрепят наши чувства.

Зера, наконец, улыбнулась:

– Тебе город–то понравился?

– Очень! – проникновенно сказал Гоша. – Особенно река. Белая.

И Зера рассмеялась, совсем как прежде.

– Зера, ответь мне теперь на один вопрос, – нахмурившись, попросил Гоша.

– Хоть на два.

– Зачем ты брала с собой готовальню?

***

После перестрелки на берегу Белой обе воюющие стороны понесли тяжёлые потери. Пятеро убитых, в том числе Дёма и Поддубный, и шестеро раненых. Информация об этой бойне прошла не только по местным, но и по всем центральным телеканалам – будто журналистов кто–то предупредил, настолько оперативно они сработали.

Подключились, наконец, и менты, но достаточно формально: они лишь бесконечно допрашивали пострадавших. Прямо на больничных койках.

Вызывали и Юруслана. Но только что он мог рассказать? Ведь в момент Куликовской битвы, как перестрелку тотчас же назвали журналисты, Юруслан был на своей даче. Шашлыки жарил. Что и подтвердили многочисленные свидетели. Жарил шашлыки, отмечал старый Новый год.

Однако серьёзные люди в Москве и Питере именно от него требовали наведения порядка в городе. Этим про шашлыки не расскажешь.

Впрочем, активные действия уже и не велись, война перешла в оборонительно–позиционную стадию. Юруслан вёл бесконечные телефонные переговоры и консультации.

Он орал и приказывал, но сам в действительности не понимал, что произошло. Почему пацаны вдруг, как цепи сорвавшись, начали палить друг в друга? И кто та крыса, что начала первой? Как–то оно всё не срасталось.

Но об этом можно будет размышлять потом, пока же ему было приказано взять весь город полностью под себя и утихомирить излишне горячие головы.

Сегодня, впервые за последние дни, Юруслан заснул относительно спокойно. Ему снилась река Белая. Во сне она была и впрямь белой, как молоко. Разве что кое–где по ней плавали кроваво–красные кувшинки нечеловеческих размеров.

Проснулся он от звонка. Вовсю верещал мобильник. Юруслан посмотрел на часы – было полтретьего ночи.

– Слушаю, – устало сказал он в трубку.

– Ну, здравствуй, – ответил ему хриплый голос. – Узнал?

Юруслан сразу узнал этот голос с характерными интонациями – звонивший говорил негромко и безразлично, но с абсолютной уверенностью в том, что каждое его слово будет услышано. Хотя с обладателем этого голоса Юруслан встречался всего один раз. Тот уже много лет жил в Америке, в Майями, откуда тем не менее продолжал решать наиболее сложные вопросы, возникавшие в криминальном сообществе. Всей стране было известно его имя – Дед, просто Дед.

– Конечно, узнал. Здравствуй, Дед.

– Слушай сюда. Донеслось до меня, что проблемы там у вас.

– Мы уже всё решили, – поспешил отчитаться Юруслан.

– Ничего вы пока не решили. И ты даже не знаешь, насколько ваш вопрос ещё не решён. Но я тебе подскажу. Проблема у вас только одна. Не надо лезть в нефтянку. Ты меня понял?

– Понял.

– Ну, а с остальным и сам разберёшься. А о нефти забудь – это не твой прикуп.