Текст книги "Письма Филиппа"

21 .

Самонадеян Я

А ты не лжец мне

Не знаю

И мне не ведомы пути – убей меня!

Нет, не сейчас, нет времени, прости

Но мне пора идти.

Проводил Киру. Когда дверь её квартиры захлопнулась я пошёл к Филиппу.

Переход – между чем переход? Между эпохами, но какими? Какие ещё могут быть эпохи для человека кроме как – сейчас? Но неумолимый собеседник, тот, который там за завесой постоянно напоминает о себе: об данным тобой обещании!

Его взгляд, его голос, как луч света пронзающий и проникающий через ничто. Что стало ему природой. Лишь дар того, что есть и было тому подтверждение.

Прежде разговор, как эхо в лесу. Ночь, надвигающихся облаков. Прикрыл рукой глаза от неба. Стой у воды. Кто пришедший на это место на холме. Ты смотришь время и стремишься с силой неослабевающей. Пути и мысли. Их ветер гонит. Он владеет полётом. Воспоминание лишь круг. Не к вечному стремясь, увидел ты его величие чрез путь в безвестность. Его колесо лишь видимость величия. Но мыслей череда не объяснит понятий общих. Спустилась мудрость, как разлилась вода, всегда ничья и лишь слова обречены изгнаньем. И глаз, и слух его союзник. Общий вопрос немногословен и нет лишь того, что пришлось здесь увидеть. Дела велики – они в дар принесены. Их луч в пути отражает ту мощь, что невидим нам – смертным. Но он всегда владеет вниманием. Он обретает здесь, его созерцая.

Если бы можно было бы спросить: что ждёт тебя впереди? А куда ты направлялся, когда выходил? Поступил бы ответ: К истинному свету я собрался, но нет пути туда.

Я шёл по большой дороге и видел всё вместе в этом мире. Где был ты? – спросили меня. Я шёл по дороге безвестной и миру обязан я жизнью был. И что мне надо в пути позабыл и радость я не испытал, разве что в доме своём.

Чудес, быть может, не было, и вовсе чудеса расходятся во взглядах. Есть сущность ли того, что разность подсказала нам. Его предсказывать пытались все. Пророчества и исцелять берясь, кому ещё возможно. Нет того, кого познали бы. Все люди для людей живут и людям дар разумный дан.

Свет в доме, дом освещён. Фонарь на улице был тёмным от воды. И в лужах черных обращаясь, искрится свет. Лучам понятна тьма. Дробится свет, сквозь тьму в воде и, преломляясь, обращается, даёт нам много фонарей.

Когда я видел всё, что происходит с нами, и разум витал в слепом увиденном о том, что проходящий поезд мимо не может взять меня. И увидал дремавшие слова, вас и себя. Почти что сам сказал и замолчал.

Песок на море мечтал под ветром, упрекая меня в невежестве моём. Я объяснял, что нет здесь связи и со мной лишь то, что я сказал о воле. Но волны вняли мне и позабыл я радость встреч, уединяясь в рассвете. Пошёл навстречу я тебе, чтобы понять тебя – я встречи здесь искал.

Ты горд собой. Сидишь, понурив голову, и слушаешь дыханье волн. Ну! Что с тобой, очнись?! Приди в себя. Не стоит уходить и двери затворив, потом искать приют. Он там, куда ведёт не знаю. Он здесь где я. Стучись во свет.

Дано нам больше думал я. Он стал большим иль кажется. Он сверху кажется большим. Пройду ли я под ним. И поднимусь по лестнице туда, где всё велико. Туда, где виден купол. И шар висит над домом там моим.

Туда, где синий взгляд я устремляю, течёт спокойно жизнь моя. Она туда стремится постичь чего желаю я. Но там за синими глазами лишь пустоту увидел взгляд тех будущих веков, что предстоит пройти.

Поэзия, как суть предмета, связав в своём движенье ум, музыку, слова, стремится течь по воле языка воображенья. И людям отдаёт ту речь, что связана была. Прости. За что? За всё. Кем быть не знаешь. Но мы ведь были и прошли. Того не скажешь, что мечтаешь.

В безоблачном пути нет облаков – решения и всё. В чём связь? – Лишь в том, что не досказано в терпении. Но мысль была, а воскрешение её стремительно и быстро. Одно знамение всего. Не скажешь больше, но о том, что мы, рискуя, не теряем? Опомнись! – скажешь лишь одно.

Превозмогая боль, взошёл наверх вершины пирамид. И окунулся в мир иллюзий. Как век наш короток. А, человек!? Уходит он туда, где нет вершин. Душа, превозмогая боль, взобралась к вершинам пирамид – туда, где нет вершин.

Я сидел, как в детстве, за столом и пил чай с вареньем, намазанным на хлеб. Напротив, по-прежнему был Филипп.

– Тебя что-то волнует, беспокоит?

– Человек.

– Ты не уверен в нём, слишком слаб и доверчив?

– Я когда в сад вошёл «вчера», то сразу понял, что всё началось. И вот почему-то именно в этот момент я явственно осознал значение того, что было давно, когда ещё и в мыслях-то не было ничего подобного, но Он же рассказал нам тогда о Человеке:

«А теперь открой ворота

Настежь в город,

Где нет отныне людей

Там живёт один он

И ему многого не надо отныне.»

– Расскажи мне о нём.

– Человек вышел рано утром из дому. Его привлекала быстрая ходьба по морозному воздуху раннего утра. Было ещё совсем темно. Фонари в городе не горели. Они не горели уже давно. С тех пор как исчезли люди. Человек никогда не задумывался над тем за счёт чего горели лампы в ночном городе. И когда люди исчезли, то вместе с ними исчез и свет от ламп. Еду он приготавливал на костре. Но не это самое главное в моём рассказе. Самое главное то, что он был единственным жителем целого большого города. Не просто большого, а огромного, в прошлом многомиллионного города. Похоже, что и во всех остальных городах земли также исчезли люди. Но он жил именно в этом городе.

– Что чувствовал он, когда из города исчезли люди? Ходить ли на работу, что есть, чем заниматься, чему учиться? Такие мысли посетят каждого, кто рано или поздно окажется в данной ситуации.

– Он был спокоен. Он считал, что люди вернутся и к этому надо быть готовым, даже больше чем к их исчезновению. Для этого момента он готовился. Он готовил себя к встрече с людьми, задавая вопросы. Вот люди вернулись – важно ли для них чем они занимаются и зачем так они стремятся быть, тем, кем являются?

Он один. Кому теперь он нужен? Это ад или рай? Некому говорить, некого слушать. Не надо обращать внимание на взгляды и не надо ни на кого смотреть. Что делать? Остались только воспоминания о жизни среди людей.

Человек устал от быстрой ходьбы. Скука. Одиночество среди людей – парадокс, но это возможно. А сейчас? Нет людей, есть только сам. Среди чего? Где? Слова больше не нужны, возможность общаться с миром вокруг, с которым вдруг впервые остался один на один. Смогу ли? Всё, как ни странно, есть – и глаза, и уши, руки и всё остальное. Зато больше нет социального статуса, работы, семьи и всего «остального». Теперь город его не защитит. Теперь они на равных. Есть жилье, есть еда, есть одежда, у него есть всё необходимое, нет только людей.

Сначала была радость. Безграничная. Потом стало не хватать близких, появилась тоска и воспоминания. Потом появилась скука. Зачем всё это? Эта жизнь? К чему она? Но эти вопросы уже не интересовали его. Всё стало куда проще. Не с кем было поговорить, значит не надо было ничего объяснять. Всё понимается однозначно. И однозначность свелась к одной фразе: я и всё. Почему-то меня здесь забыли? Потом появилась досада, потом злость и раздражение. Как всё это нелепо! Но на кого здесь можно раздражаться? Лишь на себя и на то, что тебя окружает. Знаком ли ты с ним, с тем, кто тебя задевает?

Неожиданно что-то испугало. Что может здесь испугать? Зверь какой прошёл или тень. Это уже другой мир. Только сейчас человек стал с ним знакомиться. Ни перед кем и ни перед чем не отвечает человек. Только перед собой. Никто не обругает и не похвалит. Это только твоя жизнь и этого мира. Равные права. Нужны ли слова, чтобы объяснить это.

Город очень быстро становился другим. Прошло всего несколько лет, и он уже был разрушен. Столетиями его человечество создавало и всего за несколько лет природа заняла его место. Остались только останки стен и ржавые машины. Но и им осталось недолго. Хозяева здесь растения, животные, птицы, вода, ветер и всё остальное. Но скоро стены обвалятся и зарастут, железо разрушится и исчезнет. Останется только природа. Всё «развивается» быстро и естественно.

Первая мысль: Человек – как противоречие всему естественному. Поймал себя на том, что обращается именно к Человеку, а не к людям вообще. Смотрит, как природа забирает своё, или восстанавливает. Похоже, что человек – это инородное тело здесь на земле. В чём же тогда состоит эволюция? В том числе и Человека? Годами наблюдает, как единый природный живой организм устанавливает свои незыблемые порядки на этой территории. Сметая с лица земли искусственно созданное – все плоды труда и гения целых поколений. Видимо чего-то здесь не хватает, раз природа этого не приняла.

– Человек взглянул на себя. Является ли он сейчас чем-то инородным для земли?

– Пожалуй, что и нет. Он сидел и смотрел на воду, омывающую город или то, что от него осталось.

– Что можно сказать воде?

– Свободна она в своём движении. Он вспомнил как по улицам так же текли людские реки.

– Но так ли свободны они были в своём движении?

– Конечно, человек очень горд собой. Человек способен построить города, страны, народы и ещё многое. А может всё уничтожить.

– Свободен ли он в выборе или в движении, как вода?

– Пожалуй, сделал он заключение, но сегодня человек способен выполнять лишь чужую волю. Самостоятельные поступки же проявляются лишь при свободной воле. А сейчас свободная воля земли стирает память о человеке. Человек нарушил естественное движение пришёл к выводу человек.

Музыка слов не имеет ценности для воды без людей.

– Потеряет ли он способность говорить?

– Один – да.

– Кто дал ему возможность говорить и слушать? Человек или люди?

– Ему говорили лишь то, что нужно было людям от него. Он это понял только сейчас. Речь человека, которую он знал не для того, чтобы слушать свободное течение мыслей как музыку. Речь применялась как меч для нападения и щит для обороны. Не умея слушать не умели и говорить. Зато теперь, к чему слова? В устах людей слова нарушили гармонию мира. Они должны быть поняты всеми. И услышаны человеком, как звуки этого мира.

Одиночество было настолько плотным, что он физически ощущал её присутствие. Во всём. Неужели человек изгой в этом мире? Неужели он так никогда и не понял, что природа истинный Творец? Власть невежества была над человечеством столь безоговорочной, что гармония и чистота поступка мира после человека была непостижима для его ума. Ум должен был замолчать, чтобы он смог вдохнуть хоть глоток радости.

Звери охотились на него, потому что он был слаб. Человек создал оружие, чтобы защищаться. Почему он остался один? Кто скажет? Наказание ли это или просто стечение обстоятельств? Некого спросить. Не у кого узнать. Он один. Он всегда будет чужим этому миру. Потому, что один. В мире нельзя быть одному. Здесь нет места для одного. Дело времени решить, когда его последнего убрать отсюда. Первый человек был обучен, как здесь себя вести. Но время шло и человек все больше забывал где он находится. Он всё больше отдалялся от этого мира, пока не остался один. Слова перестали быть гармонией звука – мира, текущего в своём русле, подобного воде. Они перестали быть музыкой. Идея этого мира – вот мой рассказ.

Он уже так давно жил в городе один, что мысли престали ему мешать. Они больше не лезли, как мусор в голову, и не заслоняли мир, который он видел вокруг себя. Образ жизни, который он вёл сейчас, был продиктован необходимостью выжить. Не более. Всё делалось тогда, когда возникала необходимость. Опять не более того.

– На что надеется человек, когда он живёт один?

– Всегда присутствует состояние ожидания. Как неотступный спутник по жизни. Как-то его стали часто посещать воспоминание о том, как он пережил мысленное представление бессмертия. Тогда ему казалось это величайшим подъёмом. Да и сейчас, пожалуй, он остался таким же.

– Может быть только он уже знал о бессмертии?

– Однако мысль о смерти неотступно следовала за ним. Что есть жизнь? Всё становится крайне никчёмным при мысли о приближении смерти и одновременно почему-то всё становится крайне важным. Парадокс какой-то, может это и есть основа существования? Без неё нет цельности в жизни? Потом он пытался разговаривать с воображаемым собеседником. Но не смог осмыслить даже простого диалога. Он пришёл к тому, что слова замолчали в нём. Он пришёл к выводу, что слова заменяли ему то, что видит человек мудрый. Как он сам сказал – оставил одежду слов тем, кто нуждается в ней.

Выходя из общего внутреннего состояния компромисса остаётся надежда. Она тоже входит в компромисс между человеком и человеком. Всё-таки не все элементы общего являются законченными. У каждого своего пути есть становление единого. Формирование общего происходит от движущей силы внутреннего побуждения личного. Всего нет ни у кого. Потому как нет никого постоянного. К чему обращено это личное и кто движется, чтобы получить свободу? Мы вменяем себе только признаки, которыми стараемся собственное я как-то обособить. Ум как дополнение к самомнению лишь инструмент, способный на определённое действие. Но ради чего все действия происходят? Может и не ради чего, а только чтобы заполнить определённое пространство? Всё мыслит. Это естественная среда для мудрости. Мудрость, это когда поднимаешься над личным и над общим. Когда нет привязанности к субъективному. Отстаивание своих позиций означает лишь то, что человек не может разобраться с тем, какое положение он занимает в природе. Он считает, что в праве определять и решать по своему желанию. Но желание – это сущность сравнимого, а значит и отвержение личностного. Добиться познания личностного через сравнение или применение к себе чужого опыта? Чужой опыт только приводит к отторжению, как не совместимых понятий своего и чужого. Человек всё время спорил о том, что в природе существует либо множество законов, либо один, но незыблемый. Видимое разнообразие лишь заблуждение, что всё разное. Человек пошёл по пути дробления, расчленения, разобщение или, что тоже самое, как – разрушение.

– Можно ли сказать, что это путь, выбранный им?

– Видимо только в части непонятного стремления к чему-то неопределённому, но необычайно для него важному. Можно даже сказать к Главному! Человек сделал это что-то для себя основным законом. Из слов вытекает, что закон как клетка, в рамках которой только и можно существовать? Но понятие существования и есть та самая клетка, в которой человек перестал быть человеком, как одной из сфер мироздания, а стал носителем лишь общего давления на него обстоятельств. Не будучи уверенным в их временности и без духовности они как мираж заставляют быть отражением, а не действительным человеком.

«В абсолютном движении

Как можно говорит о постоянном

Сиюминутное вторжение

Нарушая гармонию

Делаем своё дело

И не смотрим по сторонам

Тебя это не касается

Твоё дело лишь созерцать

Делая то, чем ты являешься

Но это не то

Человек подобен самому себе

Он познает лишь то, что видит

Не разумом он постигает мир

Он лишь в одном ряду со всем

Ничем не выделяясь из общего всего

Кому право дано видеть дальше

Тех обвинят в слепоте.»

Интуитивная взаимозависимость определена через визуальное наблюдение. Одиночество постигло человека из-за невозможности общения. Понимание проистекает из внутренней энергетики, именно она способна найти единое.

Человек пока оставил этот мир.

– Вернётся ли он, когда?

– Подождём. А пока после пешей прогулки он возвращается к себе домой. Уставший и по-своему даже счастливый.

– Что ты хочешь больше всего, ну, если бы тебе был позволено сделать что-то одно, чтобы ты хотел?

– Если когда-ни будь мне придётся или скорее всего позволено было бы снять фильм. Один единственный в жизни. Первый и последний.

– О чём ты хочешь сказать в нём?

– О чём будет мой фильм? Что я могу сказать, используя инструмент кинематографа? Попробую представить. Что взять за основу: чьё—либо произведение? Пожалуй, я не стану брать какой—либо законченный сюжет. Идеей фильма будет прямой диалог собеседника со мной. Это не комната со столом и не движение в пространстве за обсуждением некоторых фактов. Сделаю следующее – начну снимать, взяв в собеседники взгляд человека на самого человека, музыку, которую слушает человек, исполняя её, картину – когда он пишет её и всё остальное.

Фильм начинается с того, что собеседник сидит перед ручьём. Звук воды в камнях. Шелест камыша. Звуки. Произошла встреча. Фильм, который я снимаю, пришёл ко мне и смотрит на меня – он мой собеседник. Фильм говорит именно об этом.

– Неважно, что ты делаешь, ты пришёл сюда, – говорит мне фильм, – ты идёшь и не останавливаешься.

Это движение. Но я в этом мире гость, и мир, со мной или без меня, живёт своей жизнью.

– Я имею ввиду не происходящие события на экране, а сам факт того, что от меня зависит происходящее на экране.

Именно об этом мой разговор с фильмом. Кто ты и что я! Где наши пути пересеклись. Трачу ли я напрасно свою жизнь на время и силы, отдавая их фильму. Или это и есть самое главное, когда отдаёшь жизнь кому-то или чему-то. Фильм как жизнь, которая и является моим собеседником в конечном счёте. Но вот странная ситуация, для того чтобы диалог состоялся необходимо завершить или начать какие-то дела, от которых зависит фильм или я.

– Откуда они берутся, что им надо от меня?

Они тоже самое главное.

– Мешают ли они диалогу или наоборот дополняют?

Сам факт нас с фильмом подразумевает и их, как необходимость, без которых нас нет, или тогда это не самое главное.

– А кто же будет смотреть в конечном итоге этот фильм?

Выходит, что только я. Потому как он больше никому не интересен. Фильм будет жить своей независимой от создателя жизнью. Вот и всё о судьбе фильма.

– Каким фильм должен быть?

Самым мудрым и мастерским, какой я только видел. Зачем я его снимаю? – прихоть, или желание уйти из реальности.

– А может необходимость творить, создавать и дарить?

Ты хочешь сказать, что это и есть Путь человека по жизни?

– Созданное одним в той или иной степени создано всеми. Один ничего создать не может.

Мой фильм о диалоге жизни с человеком. Но это не о том, что все его одновременно создают или смотрят. Это о том, что все его создали и знают о нём.

– А надо ли снимать фильм?

Для себя видимо нет, а для людей необходимо. Создавая для людей, мы обобщаем некий образ восприятия, тем самым объединяясь. Каждый узнает в созидании себя. Но узнает только часть, только то чем является.

– Тогда как можно понять целое, если сами являемся только частью целого? Как увидеть чужой взгляд?

Получается, что недопонимаем, а точнее не до воспринимаем и соответственно можем только создать недосказанное, недопонятое, не совсем своё. Потому мой собеседник во время работы всё время ставит передо мной вопрос о том, а как вы люди общаетесь между собой? Что же для нас является связующим в общении?

– Чем является ваша точка зрения для собеседника? За кого ты сейчас говоришь, от себя? Чьими глазами смотришь? Чьими ушами слышишь? Кто является твой собеседник для тебя, или для кого?

У людей принято заявить о себе. Вот Он – Я! И объявить это своей собственностью. Собственность на Я. Собеседник при этом становится скорее не равноправным в диалоге, а почитателем моего Я. Он должен безоговорочно принять его, иначе диалога не получится. Словом, делом, поступком, взглядом, чем угодно, но необходимо, чтобы тебя заметили.

– То есть обратить на себя внимание, зачем?

В этом видимо и есть сегодня истинная сущность человека. Объявить о своём существовании. Но фильм утверждает, что, снимая его, я, тем самым, объявляю о том, кто такой не Я, а фильм. То есть объявляю себя собственником его Я, как своего. Говоря ему, тем самым, что ты вот такой каким Я тебя вижу. Уже появилось два собственника на Я. Уверен, что между ними всё время возникают разногласия по поводу собственности. Тщеславие. У кого же спросить совета при этом? Кто рассудит этот спор? Кто помирит? Кто прав?

– Я оцениваю это как обращение. Один из видов концентрации на высшее понимание процесса. Вовсе не ориентируясь на людей. Усилия многих здесь объединены.

Приступаю к съёмкам и сразу натыкаюсь на вопрос – с кем его делать? Кто будет рядом? Зависимая ситуация от желания и возможности.

– Но, в этом и есть сущность фильма – он таким и может только быть.

В конечном итоге рассчитываю на то, что его кто-то посмотрит.

– Конечно! Не созданный, а увиденный фильм живёт.

Почти всё является условной привычкой, даже произведения искусства. Кино относится к самостоятельному виду, спровоцированного главным образом техническим прогрессом. Выбрав актёров и помощников, я приступаю к съёмкам. Необходимо посторонних людей посвятить в свои планы, то есть поручить им делать за себя то, что сам я не могу сделать. С этого момента фильм уже не только мой собеседник. Он теперь наш собеседник.

– Круглый стол какой-то получается, в том числе и зрителя.

Холм. Хмурое небо с отдельными светло—синими проблесками. В одну из таких «дыр» пробился луч солнца. Из-за холма кроме неба ничего не видно. Идея в том, что видно, как соединены земля и небо между собой. Подниматься на холм, как будто взойти на небо. Иди и взойдёшь. Трогаю луч среди холодного воздуха, ощущая тепло прикосновения.

– Поднимаясь на небо, ты покидаешь землю.

Именно это сейчас мне говорит собеседник. Как я могу покинуть землю, скажи на милость?

Но в фильме именно это произойдёт для зрителя. Актёр по холму взойдёт на небо, ведь именно это ты задумал.

Но так на самом деле не может произойти, то есть ты хочешь сказать, что я собираюсь лгать, прикрываясь воображением, доступностью технических средств?

– Да!

Послушай, ты рушишь на корню всю идею.

– А чего ты от меня хотел? Актёр произносит фразы не свои и не твои.

А чьи тогда?

– Изображает из себя персонаж, которым никогда не являлся и не будет им, а останется самим собой.

Что же делать?

– Не знаю.

Но ты же есть.

– Да, есть.

Но ты вымышленный.

– Да.

То есть вымысел существует в реальности. Да?

– Да!

Пусть будет так, но почему он имеет такое большое значение для многих людей?

– В этом парадокс вашего мира. Но сейчас не об этом идёт речь. Сейчас необходимо продолжать сьёмку. Просто необходимо. Это очень важно, как ни странно.

Кому важно?

– Всем. А главное мне.

Тебе? Ты же вымышленный.

– Для себя да, а для тебя я реально существующий. Ты отважился создать нечто чего не было.

Откуда ты это взял?

– Вот твой вопрос и не только ко мне. Потому я есть для тебя, как собеседник. Кто с тобой говорит от имени меня? Кто собрал вас вместе для создания меня?

Ты хочешь сказать, что это ты снимаешь фильм.

– Я хочу тебе объяснить, что мы вместе создаём то, что вы назвали фильмом. То есть некую реальность, с помощью воображения.

Как в теориях мироздания, прямо. Всему есть своя частота, варьируй как хочешь, главное всё это объясняет и оправдывает.

– Вот именно, любая ваша теория, что съёмка данного фильма. Скорее оправдывает что-то, чем соответствует реальности. Ваша проблема, как создателей, главным образом состоит в том, что вы не находите нужным признать фактом существование того, кого вы изучаете, или разрабатываете в своих теориях. Нет чтобы у него и спросить о нём самом и поговорить с ним, а не искать его неведомо где.

Так, понятно. Теперь продолжим, что ты хочешь от меня в фильме, который, по твоим словам, снимаем мы вместе?

– Вот сейчас ты произнёс самое важное и, по—моему, сам этого не заметил.

Я ничего вроде нового не произнёс, что я мог не заметить в таком случае?

– Ты произнёс – Мы. За всё время нашей беседы, с момента возникновения идеи фильма, ты увидел, что Я, на самом деле, – Мы.

Так, к этому, признаться, я готов не был. Разговаривая в отдельности с каждым из участников съёмок я все больше и больше узнаю какой я есть, каким могу быть, а каким стану может измениться в любое мгновение. Слушай, так такой поворот событий даже ещё более интересен, чем был в начале.

– Да, вот именно это и интересно, нас ждёт открытие.

Тогда это уже не ложь, как мы предполагали вначале.

– Конечно, это самая настоящая правда, какая только есть, потому что я не могу быть ложью, не имею такой возможности.

Много раз, поднимаясь на небо, я на нём не оказывался. Много раз я хотел покинуть землю, подняться ввысь, взлететь, свободно парить, не ощущая тяжести, но каждый раз оставался на земле. Что-то меня держит, или я за что-то держусь.

– Ощущение, как будто собираешься сбежать.

Ну, как тебе диалог?

– Да, пожалуй, так сказать может только человек. В этом все вы.

Я чётко и внятно читаю стихи. Звучит музыка. «Как порох вспыхнула во мне вся страсть моих и ваших глаз …», – и так далее. Чувства. Нужны ли они? Переполняют эмоции, хочется всё в бешеном темпе закончить. В голове звучит то ли музыка, то ли некие звучания глубоких и сильных возможностей. Необходимы усилия для всего этого и чем выше, тем больше должно быть сил.

– Или наоборот – всё должно быть легче, тоньше, прозрачнее, доступнее.

Я спускаюсь с холма по дороге к озеру. Иду к лесу. Какое множество звуков – пение птиц, всплески воды, повозки, машины, обрывки речи. Всё движется или стоит в неподвижности. Но мы закрыты для всего этого. Вот привязанные лодки тихо покачиваются. Сцены актёров, реплики, сюжеты, мастерство камеры и всех участников съёмок. Я всматриваюсь в эти картины, пытаясь понять, являются ли они фильмом, или это просто обычная жизнь вокруг нас?

– Это же может увидеть каждый в любой момент. Неужели необходимо останавливаться, чтобы увидеть или останавливать мгновение, пусть даже в фильме?

Человек это называет искусством.

– Фиксированный момент возвышенного чувства.

Необходима подготовка для возможности восприятия и передачи этого состояния.

– Своего рода воспитание.

Оно состоит не в том, что необходимо что-то запоминать или делать, а в осознании того, что оно – естественное дарованное состояние любому человеку, без исключений. В этом состоянии проявлена истинная сущность человека. Зовётся оно простым словом – творчество.

– Пусть даже наблюдателя?

В этот момент вспомнилась сцена из одного фильма: трое человек идут по просёлочной дороге, неожиданно пошёл дождь, один из путников прячется под дерево, но потом присоединяется к остальным, и они продолжают путь под дождём. Казалось бы, обыденная сцена, все мы ни раз побывали в ней и множество раз видели подобное, но почему же именно в этом фильме эта сцена произвела на меня такое впечатление и привела к мысли, что это одно из величайших художественных творений человечества!

– Потому, что ты увидел – мир величайшее творение!

Он именно таков.

– Вот видишь, как полезно иногда спрашивать моё мнение при вашем совместном творчестве. Куда делись временные рамки или рамки технических возможностей, а где разобщённость языков или верований, где всё это при сотворчестве?

Видимо сейчас ты говоришь не о совместном делании чего-то людьми, а об общении людей между собой.

– Мы с тобой начали понимать друг друга.

Какое странное слово – понимаю. Как правило человек говорит: я знаю.

– Странно, но мы с тобой в ходе нашей беседы о фильме подошли к вопросу воспитания.

Какая связь ты хочешь сказать?

– Просто я уловил в тебе нерешительность при сопоставлении таких понятий как: знать и понимать, учить и воспитывать, работать и творить, и подобных им.

Ты знаешь, да, колебание моё вызвано тем, что эти понятия вдруг показались мне непросто в чём-то схожими или различными, они как два мироздания. Первые относятся к нашему обычному хорошо знакомому миру, а вторые – к миру, о котором мы только интуитивно догадываемся, мечтаем о нём, ищем его, ждём.

– Соприкасаясь с фильмом, вы либо остаётесь на месте и видите хорошо знакомую местность с понятными правилами, а, отправляясь за вторым, вы встречаете те сцены, о которой ты упоминал.

Все на своих местах. Всё обговорено, отрепетировано, всё кажется понятно, что кому делать и когда.

– Но, приступить к созданию, это требует усилий над собой.

Как перед прыжком с высоты, либо камнем летишь вниз, падая об землю, а кому охота падать, потому вовсе остаёмся на земле, так привычнее и понятней.

– Либо взмываешь на недосягаемую высоту и паришь в свободном полёте.

Но мы с тобой не снимаем ничего, мы с тобой беседуем о тебе. Ты создан из чистого замысла, не обременённого возможностями и условиями. Рождением тебя, скорее всего, мы обязаны только тебе. Ты бы не мог появиться, если бы мы не были готовы с тобой беседовать.

– Всё зависит от уровня восприятия.

Идеи обрушиваются на человека в любой форме, но возможность их восприятия зависит от самого человека.

– Скажи мне, почему ты называешь меня фильмом?

Потому, что я снимаю именно фильм, а потому и обратился к тебе.

– То есть, тебе привычней и проще беседовать на интересующую тебя тему, если я являюсь кем-то – кто тебе ближе или интересней, ты это хочешь сказать?

Скорее во мне говорит некий опыт общения с теми, кого я понимаю. Мы, наверное, слишком упрощаем поступающую к нам информацию, а хотим говорить при этом о возвышенном.

– Ты начал уже подбирать слова, это говорит о том, что ты потерялся.

Я понимаю, что ты подводишь меня к главным вопросам – для кого мой фильм, зачем я его снимаю?

– Вот видишь, ты сразу нашёлся.

Ну что ж я могу ответить тебе? Послушай, какая странная ситуация получается, я беседую с фильмом, который ещё не снял. Более того, я должен понять значение того, чего нет.

– А чему ты удивляешься, что в вашем мире не странно, если приглядеться? В этом суть мироздания, ты сам об этом говорил.

Все собрались. Готовы. Я всё всем объяснил. Что они поняли для меня загадка, а по большому счету, вообще не интересует. Я просто возьму всё, что посчитаю нужным из сделанного и буду смотреть, а потом составлю визуальный рассказ. Человек взбирается на холм. Суть в том, что он по—прежнему убеждён, что с холма можно перейти на небо. Просто продолжая движение наверх, а не спускаясь вниз. Он уже бежит, задыхаясь, испытывая при этом необычайный восторг. Мы за ним наблюдаем, равнодушно или с любопытством, каждый что-то о своём думает. Иногда пытаемся сосредоточиться над тем, что происходит на экране.

– Есть ли связь между идеями съёмки и просмотра?

Он хочет нам объяснить, что полёт неизбежен, или он затруднён.

– Что же он хочет нам показать? К кому он конкретно обращается? О чём он кому говорит? Не есть ли это разговор с самим собой?

Мы считаем, что таким образом способны передать свои ощущения. Нам, почему-то важно не только что-то самому пережить, но, и чтобы остальные узнали об этом.

Вот оно главное – узнали!

Наше общение между собой сводится лишь к воспоминанию уже пройдённого – узнаванию, иначе для нас этого практически не существует. Зачастую, понимаю – означает, что я это уже где-то видел или, что-то подобное слышал.