Текст книги "Источник судьбы"

Автор книги: Павел Алехин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Ульва принесли в усадьбу Слиасторп. Там его перевязали как следует, а Альв Волосатый, тоже раненый, но оставшийся на ногах, спешно готовился отбивать нападение. Среди тех, кого он торопливо выстраивал во дворе усадьбы, оказался и Витко. Среди беглецов обнаружились еще два человека из дедовой дружины: Волкош и Зоран, и теперь им приходилось принимать бой под началом раненого Ульва конунга, последнего из прежних хозяев Хейдабьюра. Рухнули надежды найти здесь помощи для князя Мстивоя, и теперь бодричи мечтали лишь о том, чтобы остаться в живых.

Никто не сомневался, что дружины захватчиков первым делом устремятся сюда. Королева Вальгерд сидела возле раненого деверя, бледная, но почти спокойная: она была потрясена всем случившимся и ей не верилось, что Сигурда конунга она больше никогда не увидит. О его возможной смерти носились неустойчивые и противоречивые слухи: в суматохе битвы кто-то что-то видел, но все говорили разное. Ей казалось, что вот – вот муж вернется и все станет как раньше. Не видя мертвого тела, она не хотела поддаваться надвигающемуся ужасу. Может быть, Сигурд конунг сейчас с кем-то из хёвдингов или в Хохбурге. Из его ближней дружины, бывшей с ним на корабле, никто не уцелел или пока не вернулся в усадьбу, так что настоящих свидетелей не находилось.

Химмелин тоже сидела рядом и молчала. Она уже переживала подобные повороты событий, и оттого сразу поверила, что ничего уже не будет как раньше. Все ее мысли сосредоточились на судьбе сына: выживет ли он после этой раны и дадут ли ему выжить сыновья Хальвдана? Везти его куда-то в таком состоянии означало обречь на верную гибель, и оставалось только надеяться на милосердие победителей. А молодая королева, с полубезумными глазами, бормоча самой себе какие-то слова, полные необоснованной бессмысленной надежды, то и дело выходила к воротам. Она всматривалась в дорогу от города, расспрашивала беглецов, и все искала, искала вокруг того, кого на этом свете уже не было.

Увы, еще до наступления темноты никаких сомнений в печальном исходе не осталось. К воротам усадьбы подошла дружина Харальда конунга, и на повозке, прихваченной где-то на пристанях, привезли тело Сигурда.

– Любой из его родичей может выйти и убедиться, что это действительно Сигурд сын Сигимара и что он действительно мертв! – объявил Оттар Епископ, потрепанный битвой и без своего золоченого шлема, но весьма довольный. – Харальд конунг обещает не причинять никакого вреда обитателям усадьбы и не желает лишнего, бесполезного кровопролития, поскольку вик уже наш. Рерик конунг сейчас обложил Хохбург. Скоро он тоже будет в наших руках. А как только все мужчины сложат оружие и выйдут, пообещав признать власть Харальда конунга, мы отдадим тело Сигурд конунга его родичам для достойного погребения. Он неплохо бился, и было бы несправедливо лишить его посмертных почестей.

– Скажи ему, что скоро он будет оказывать посмертные почести нам всем и забирать тело будет некому! – ответил Ульв, когда ему передали слова Оттара. – Мы будем биться, пока сможем держать оружие. А когда не сможем, то подожжем дом! Но мы не сладимся!

– Это речь, достойная мужчины! – Химмелин, молчаливая и бледная, одобрительно наклонила голову. – Передай этим данам, Альв, что ему не придется упрекать сыновей Сигимара в трусости.

– Это делает тебе честь, фру, – заметил усталый Альв. Ему было нелегко вдруг оказаться старшим над конунговой усадьбой и остатками дружины, но старый воин крепился. – Но вот сделает ли честь мне, если я позволю погибнуть женщинам? Тебе, молодой королеве? Королева – знатного рода, ей вреда не причинят. А если эти дом подожгут, то неизвестно еще, успеет ли хоть кто-нибудь выбраться.

– Лучше мне умереть… – дрожащим голосом откликнулась Веляна. – Сигурд конунг погиб… зачем мне жить… зачем…

И едва она сама сказала это вслух, как выдержка ей изменила и она горько заплакала. Она знала, какие слова ей надлежит сейчас говорить, но заставить себя и думать так было не просто.

– Да, Сигурд конунг умер, – тихо подтвердила Химмелин. – Но тебе еще рано думать о смерти. Я тоже кодга-то думала, что для меня все кончено… А я была даже моложе тебя. Но ты же видишь – я выжила, родила сыновей… И для меня Суденицы припасли еще и достатка, и радости. Может быть, и для тебя… Не торопись к Марене. Да и родичи твои, надо думать, о тебе позаботятся. Они тебя выкупят.

– Но Ульв ранен. Он даже меч поднять не может, – Альв оглянулся на молодого конунга, который лежал, с белеющей на груди повязкой, сквозь которую уже проступило небольшое ярко-красное пятно. – Он даже погибнуть, как полагается, сейчас не может. Ты же не хочешь, чтобы твой сын в дыму задохнулся, как лиса в норе!

– Это не позорная смерть, если конунг сам так решит! – заметил Свейн Упрямый, один из хирдманов-датчан. – А он сам так решил, все слышали.

– Если все погибнут и свидетелей не будет, то конунг будет опозорен! – возразил Альв. – Эти фрисландцы, сыновья Хальвдана, наплетут, что это они решили его сжечь со всем домом, а он плакал и просил пощады. И никто не докажет, что все было не так!

– Боги будут знать правду! – воскликнула Химмелин.

Альв промолчал. Он не надеялся, что боги возьмут на себя труд раскрыть людям истину. И ему казалось очень обидным оканчивать свою долгую и нелегкую жизнь таким образом, пусть и в одной могиле со своим конунгом. Ведь этого конунга он помнил ребенком и сам когда-то сажал его, трехлетнего, в первый раз на коня. Второй сын Сигимара погиб достойно… как и третий, Ингви. Их уже осталось четверо из семерых. А сейчас может статься и так, что их станет еще на одного меньше.

Выйдя во двор, Альв приблизился к воротам, в которые непрерывно стучали нетерпеливые кулаки захватчиков. Не составляло труда взять бревно и выбить створки, но даже Харальд конунг немного устал от битв и не возражал против маленькой передышки. Все равно его врагам было некуда деваться.

– Здесь ли сам Харальд конунг? – крикнул Альв.

– Да, я здесь, – ответил ему молодой надменный голос. – Кто хочет говорить со мной?

– Я – Альв, воспитатель молодых конунгов, сыновей Сигимара. Ульв конунг серьезно ранен и не может говорить с тобой сам, поэтому от его имени говорю я. Что ты пообещаешь ему и его семье, если мы откроем вам ворота?

– Я никогда не причиняю зла людям, которые добровольно отдались в мою волю! Ведь и сам Христос учит нас быть милосердными к врагам, хотя вы, язычники, этого и не знаете. Я обещаю, что не причиню зла Ульву конунгу и его семье. Кто, кстати, остался в его семье?

– Только женщины: его мать и невестка, жена… вдова Сигурда конунга. И она – знатного рода, дочь великого князя вендов. Как и мать Ульва конунга, та в родстве с князьями ободритского Рёрика. Ты наживешь себе лишние неприятности, кроме урона чести, если станешь воевать с женщинами.

– О своей чести я позабочусь сам, а они путь позаботятся о своих жизнях. Ну, хватит болтать! – нетерпеливо прикрикнул Харальд. Рерик, ушедший к Хохбургу, уже мог вернуться, и Харальд намеревался встретить его уже в конунговой усадьбе. – Не бойся, прикажи открывать. Я никого не трону. Но если меня еще хоть сколько-нибудь заставят стоять под воротами, как бродягу, я уже не буду такой добрый, клянусь Одином… Тьфу, Христом.

– Подожди, я прикажу людям сложить оружие, – вздохнул Альв и ушел в дом.

Рерик, с большей частью войска обложивший Хохбург, тем временем вел переговоры с Торхаллем хёвдингом. Сам Рерик, правда, был не слишком склонен к каким бы то ни было переговорам, а предпочитал просто ударить и захватить холм, тем более что все его защиту составлял один бревенчатый частокол. Но опыт и предусмотрительность склонили его принять выкуп и пообещать не покушаться на жизнь, свободу и имущество горожан. Ведь они хотели не просто взять добычу и уйти, они хотели остаться в этом городе и править этими людьми. А для этого достаточно было внушить им страх и почтение, но не ненависть.

Торхалль хёвдинг хорошо понимал, что без конунгов и почти без войска он не удержит Хохбург, тем более что помощи было ждать неоткуда. Он также совсем не хотел увидеть своих дочерей на рабском рынке, поэтому переговоры между ним и Рериком быстро свелись только к спору о сумме выкупа. Причем и здесь жадность не довела бы до добра: богатство Хейдабьюра происходило из торговли, и его жителям следовало оставить возможность торговать и далее. Не случайно большую половину укрывшихся в Хохбурге составляли торговцы, и для переговоров к нему отрядили все тех же Альгрима сына Гротти, по прозвищу Поросенок, и Гисли Восточного.

– Эти деньги – семена, которые можно просто съесть, а можно посеять! – убеждал Гисли. – Если вы все возьмете сейчас, то разбогатее ненадолго. А если оставите деньги людям, то это будет посев, а урожай вы будете снимать каждый год снова и снова.

В конце концов договорились всего на седьмой части всего имущества, и Рерик поклялся от имени своих людей не покушаться на большее. Ворота открылись, жители, после осмотра и оценки спасенного имущества уплачивали седьмую часть и возвращались в свои дома. В ближайшее время новым конунгам Хейдабьюра предстояло множество разбирательств о том, должно быть включено в сумму выкупа то имущество, которое жители при бегстве оставляли в домах, а по возвращении там не нашли, или не должно. Но пока в городе царила суматоха, родные подбирали погибших. Харальд и Рерик, опять соединившись, разместились в усадьбе Слиасторп, основная часть войска заняла гостевые дома и даже корабельные сараи. От всех знатных семей Хейдабьюра были взяты в залог сыновья или дочери, которых пока разместили на конунговом дворе.

Проходя по улицам вика, Рерик пытался что-нибудь вспомнить о нем, но не мог: он был уж слишком мал, когда его отсюда увезли, и оттого у него не было чувства, что он вернулся на родину и на землю своих предков. Казалось, эти улицы, эти стоящие плотно друг к другу деревянные дома со стенами из стоймя вкопанных досок или плетенными из прутьев и обмазанными глиной, под высокими двускатными крышами, должны вызвать что-то в душе, но он смотрел на все это как на новость и еще не верил, что ко всему этому надо привыкать навсегда. Поселение располагалось по обоим берегам ручья, впадавшего в Слиас – фьорд. Еще в Дорестаде торговцы – фризы рассказывали, что Годфред конунг приказал выпрямить берега ручья и выстроить деревянную набережную. Улицы расходились от ручья в обе стороны. Все пространство делилось на участки, огроженные забором; каждый участок находился в собственности одной семьи и передавался по наследству. Многие из домов были обитаемы только летом, когда приезжали торговцы, а зимой оставались покинутыми. Улицы и подходы к домам тоже были вымощены досками, что в слякотную погоду составляло большое удобство. Нередко между домами попадались колодцы – пить воду из реки Шлей было нельзя, она считалась «гнилой», невкусной и вредной для здоровья. И дома, и мостовые, и колодцы были построены из дуба, в изобилии растущего в окрестностях. Запаха навоза, привычного признака любого человеческого жилья, здесь совсем не ощущалось и лепешки под ноги не попадались – скота в городе совсем не держали, жители покупали мясо у приезжающих на рынок бондов.

Усадьба Слиасторп мало чем отличалась от остальных, разве что кроме большого хозяйского дома имела еще несколько – для гостей и дружины, а также полуземлянки для работников и для женщин. В девичьей громоздилось несколько ткацких станов – и старинных, за которыми работали стоя, и два новых, где ткачиха сидела, пользуясь особой педалью, что позволяло ткать в несколько раз быстрее. Тут же сильные рабыни вращали каменные жернова, чтобы намолоть муки на хлеб для всех обитателей усадьбы, тут же играли дети этих самых рабынь, а по углам стояли корыта для стирки и всякие сундуки и лари с припасами и готовыми тканями.

Войдя в усадьбу, Харальд первым делом потребовал, чтобы ему предъявили всех находящихся тут родичей Сигурда конунга и его сокровища. Велев выгнать всех женщин из полуземлянки – девичьей, куда они с перепугу забились, он прошелся вдоль стайки, пристальным взглядом окидывая самых молодых и хорошеньких.

– Кто из вас жена Сигурда конунга? – спросил он, но сам уже выделил в толпе молодую женщину, одетую богаче всех, в хенгерок из коричневато-розового плотного шелка, поверх платья из тонкой синей фризской шерсти, с тремя рядами разноцветных бус с серебряными и даже золотыми подвесками.

– Это я. – Королева Вальгер наклонила голову. Ей было очень страшно, но прятаться было ниже ее достоинства.

– Как тебя зовут?

– Здесь меня называют Вальгерд.

– Кто твой отец?

– Князь вильцев Боревит.

– Так ты вендка?

– Да.

– Ну, что ж? – Харальд усмехнулся и обернулся к Рерику. – Моя жена скоро приедет, так что по справедливости эту женщину я отдаю тебе, Рери. Нравится? Она молодая, красивая и знатного рода, вполне достойна конунга. Может, она отчасти заменит тебе ту, которой ты лишился.

– Говорят, тут есть еще одна женщина из хозяйской семьи, – ответил Рерик, кивая на Химмелин. – Говорят, это мать Ульва, младшего брата. Помнишь, нам на Съялланде когда-то рассказывали, что у Сигимара двое сыновей родилось от какой-то вендки-пленницы? Похоже, это она.

– Ну, эта старовата – едва ли на что путное сгодится. – Харальд усмехнулся. – Впрочем, если тебе, Оттар, она нравится, то можешь забрать.

– Спасибо, конунг, но я подберу себе девушку помоложе, пусть и не такую знатную, – ответил Оттар под смех дружины. – Я не больно-то честолюбив, да и род мой не так высок, чтобы на королеву зариться.

В тот же вечер Харальд на радостях устроил пир и не жалел захваченных у противника припасов. Все его люди были веселы: каждый уже получил что-то из добычи и ждал, что при дележе конунги выделят ему что-то еще. Ярлы могли надеяться на новые выгодные должности в новой стране, как те, кто остался в Дорестаде. Казалось, никто не мог бы радоваться сильнее, чем сыновья Хальвдана: они исполнили обет, вернули землю своего отца, окончательно отомстив его давним обидчикам. Настоящими конунгами Южной Ютландии они станут лишь после того, как их признает общий тинг, но, захватив Хейдабьюр, при отсутствии в живых других претендентов и благодаря происхождению, они могли твердо рассчитывать на успех.

Но, честно говоря, особой радости оба сейчас не ощущали. Мысли их все еще были в битве, да и слишком долго они ждали этого великого дня, чтобы прямо вот так поверить в то, что он наконец настал.

К ночи приехала Теодрада со своими женщинами – Адель, Рагенфредис и другими. Харальд не решился оставить ее одну в Дорестаде, где ей могло грозить слишком много разных опасностей, и предложил следовать за собой. Битву она под охраной Орма Шелкового пережидала в безопасном месте на берегу, и теперь Харальд был особенно рад, что она сопровождает его и может немедленно увидеть все плоды его победы.

– Теперь ты – королева этой земли, Теодрада дочь Эберхарда! – приветствовал он ее. – Больше ты не графиня, не какая-то там племянница или внучка королей – ты сама королева, и твой муж – конунг, который сам правит своей страной и никому не подчиняется! Я обещал тебе, что твоя жизнь будет достойна твоего высокого рода, и я сделал даже больше!

Теодрада только вздохнула. Она никогда не стремилась к королевскому трону, а все произошедшее наполняло ее не торжеством, а беспокойством. Она видела, что Харальд и Рерик очень близки к тому, чтобы остаться в Хейдабьюре, а значит, изменить клятве, данной королю Карлу и королю Лотарю, братьям ее матери. Но сумеют ли они удержаться здесь? И что за жизнь ждет ее в Ютландии, среди язычников? К которым, надо признать, так близок и сам ее муж, несмотря на крещение.

Отец Хериберт тоже был взволнован до глубины души, и это было видно по тому, что он подмигивал левым глазом и дергал головой сильнее обычного, но и воодушевлен. Ведь когда-то, уже довольно давно, сам он несколько лет прожил в Хейдабьюре среди рабов, захваченных норманнами во Франкии. Тогда он обучился датскому языку и насмотрелся на языческие обычаи. И вот он вернулся среди приближенных христианского короля, а значит, ему дана возможность победить языческий мрак в этой дикой стране. Ради этой возможности он, беспокойная душа, снова покинул монастырь, поручив братьям из обители Святого Хевальда выбрать на время его отсутствия другого аббата. Похоже, Бог создал этого человека для того, чтобы бороться за веру и служить ближнему, жертвуя собой, и потому, живя в мире и безопасности, он терзался чувством неисполненного долга. Сопровождали его брат Гунрад, сакс по происхождению, и брат Идесбальд, фриз, оба готовые к нелегкому делу – проповеди учения Христа среди язычников. Выбирая этих двоих в спутники, отец Хериберт рассчитывал, что они легче достучатся до сердец своих соплеменников, проживающих в этом городе. Вот еще бы найти кого-нибудь, говорящего на языке вендов… Впрочем, все здешние венды понимают датский.

– Твой первый долг, Харальд конунг, отдать эту землю Господу! – внушал он. – Как император Карл Великий просвещал фризов и саксов, чтобы обратить толпы диких язычников в добрых христиан, так и тебе Господом назначено вывести толпы датчан из лесов и привести в Царство Небесное, превратить злобных волков в кротких овец!

– Подожди, святой отец! – Харальд отмахивался от монаха полным кубком, расплескивая пиво к себе на колени и заливая подол нарядной цветной рубахи. – Вот будет тинг, на тинге я им скажу…

– Нельзя ждать ни единой минуты, когда речь идет о славе Господа! – горячо возражал Хериберт, который не пил ничего, кроме воды, и пылал искренним трезвым усердием. – Рерик конунг! Господь даровал вам победу над язычниками не для того, чтобы вы медлили. Ты пришел на эту землю, и с каждым шагом твоим по ней должен ступать и Господь! Нельзя медлить, чтобы страна, которая принадлежить христианскому королю, оставалась во власти дьявола!

– Первое, что ты должен сделать, это избавиться от идолов и кумиров, разрушить капища, вырубать рощи, где на потеху злым духам развешивают по ветвям смердящее мясо, и строить священные храмы! – поддерживал Хериберта и Гунрад. – Наверняка в этом городе есть капище, и ты, как христианский король, не должен ни единого дня терпеть это мерзопакостное строение на той земле, на которую простирается твоя власть!

– Ну, если надо сокрушать, пусть сокрушает! – Харальд махнул рукой. – Дайте им по топору. Гейр ярл, завтра проводишь святых отцов, где они там святилище увидали! Пусть поработают во славу Господа, а то ведь покоя от них не будет!

И наутро три монаха в сопровождении Гейра ярла с его дружиной отправились к святилищу. Святилище Фрейра помещалось неподалеку от торга и состояло из деревянного храма, внутри которого стоял богато украшенный идол, каменного жертвенника и длинного покоя с очагами, столами и скамьями, где знать Хейдабьюра собиралась для жертвенных пиров. Не подозревая о грозящей ему опасности, идол Фрейра стоял, как всегда, спокойный и гордый, уверенный и величавый, во всей своей красе – вырезанная из ясеневого дерева фигура мужчины больше человеческого роста, с бронзовой позолоченной гривной на шее – даром конунга Сигурда по случаю своей свадьбы, с огромным, позолоченным знаком мужского достоинства, который у монахов вызывал особенное омерзение. Каждую весну жители и конунги приносили в жертву Фрейру белого коня; кровью его, собранной в серебряные чаши, кропили идол, стены постройки и всю толпу, а мясо варили в больших котлах и раздавали гостям на пиру.

Сюда и устремились Хериберт и два его товарища. Но возле святилища их уже встретила толпа: кое-кто из жителей Хейдабьюра успел заметить отряд, которому неизвестно что понадобилось возле Фрейра. Можно было предположить, что новые хозяева города хотят принести благодарственные жертвы, но никакой жертвы при них заметно не было, а были только три монаха, от которых, как уже знали датчане, ничего хорошего ждать не приходится. Среди прочих прибежал и Асгрим Лисий Хвост. В утренней битве он был ранен в руку, а его племянник Торольв теперь сидел среди заложников на конунговом дворе, но всего этого было мало, чтобы усмирить упрямого и пылкого хёвдинга.

– Что вам здесь нужно! – набросился он на пришельцев, загораживая дорогу. – Кто вы? Что вы делаете в нашем святилище?

– Мы пришли сокрушить вашего дьявола! – отвечали ему монахи, держа наготове топоры. Вокруг Асгрима собирались самые смелые их тех, кто прибежал на шум, хирдманы Гейра ярла спешили защитить монахов, перед воротами образовалась давка и почти драка.

– Да, да, я слышал о таком! – кричал в ответ Асгрим хёвдинг. – Такие умники вроде вас приходят в чужую землю, куда их никто не звал, лезут в чужие дела и оскорбляют чужих богов! Только многие из этих умников попали к своему собственному богу гораздо раньше, чем рассчитывали! Сыновья Хальвдана не имеют права распоряжаться в нашем святилище. Они здесь еще никто – они не собрали тинг, и тинг не признал их, и тем более не давал согласия на разрушение святилища! И никогда не даст! Если сыновья Хальвдана действительно хотят нами править, они должны уважать наших богов! Только попробуй тронуть нашего Фрейра, поп, и я раскрою твою тупую голову!

В руке Асгрима сверкал обнаженный меч, так что слова его были не пустыми угрозами. Его род никто не упрекнул бы в трусости или слабости духа. Брат Асгрима, Торгрим, и старший сын сейчас сами были в походе, забрав с собой самый большой из принадлежавших им трех кораблей и большую часть дружины. Второй сын Асгрима был убит во вчерашней битве, племянника забрали в числе других заложников, а младший сын, шестнадцатилетний Кетильбьёрн, теперь лежал дома с тяжелой раной на бедре. Однако, сам Асгрим, не падая духом, готов был вступиться за Фрейра, не жалея себя, а его дочь Ингебьёрг и второй племянник, Торбьёрн, последний из мужчин рода, кто еще оставался на ногах и на свободе, сейчас стояли рядом с ним, готовые защищать Фрейра даже ценой жизни.

– Погоди, святой отец! – Гейр ярл придержал Хериберта. – Харальд конунг не давал мне приказания драться с местными. Если прикажет, я буду. А без приказа – нет. Раз уж они так сурово настроены и защищают своего Фрейра с оружием в руках, мы должны сначала посоветоваться с конунгами. Обожди немного. Я сейчас пошлю дренга в усадьбу. Это много времени не займет.

Один из молодых воинов убежал к Слиасторпу. Перед святилищем собиралось все больше народа: не все были готовы вступиться за Фрейра с мечами, но поглядеть, по крайней мере, чем дело кончится, хотелось всем. Хирдманы Гейра ярла держались в стороне, прикрывшись щитами на всякий случай, и ждали решения конунгов. Сам Гейр прохаживался перед строем, бросая на толпу суровые взгляды. Сам его вид мог бы устрашить робких: Гейр сын Кетиля, мужчина в расцвете сил, рослый, широкоплечий, с довольно красивым лицом, светлыми волосами и такой же бородой, был великолепным воином и нравился женщинам (впрочем, их вниманием он пренебрегал, поскольку все его мысли вращались в кругу воинских и дружинных дел). В стегаче и кольчуге, в шлеме, с рейнландским мечом у пояса, на перевязи, украшенной позолоченными франкскими бляшками (в дружине эти перевязи и пояса называли «графскими»), Гейр Могучий выглядел воплощением воинской силы и удачи. Даже красную шелковую рубаху он носил не из шегольства, а потому что, как считалось в дружине, шелк не пробивается стрелой, а входит в рану вместе с наконечником и значительно облагчает его извлечение. А к тому же на его решительном жестком лице читалась полная готовность пустить всю эту силу в ход, и не поздоровится тому, кто встанет у него на пути.

Но вот люди тревожно и взбудораженно загудели. К святилищу приближался новый отряд, в котором Гейр ярл сразу узнал ближнюю дружину Рерика конунга. Рерик, услышав о том, что Хериберт почти ввязался в драку с местными жителями, пришел разобраться. Вчера ему было не до пьяной болтовни на пиру: он так устал за этот длинный день, что рухнул на лежанку в спальном покое и проспал весь вечер и всю ночь. И только утром, поняв, что затеял неугомонный Хериберт, которого еще при первом знакомстве в дружине прозвали Безумным Франком, он забеспокоился. Норманны творили немало бесчинств в захваченных христианских землях, но и франки при случае могли ответить тем же. Особенно возглавляемые столь усердным слугой Божьим, как отец Хериберт. А теперь вокруг была не чужая земля. Рерик еще не чувствовал этого, но знал, что наконец-то находится на земле своих предков. И если они с Харальдом хотели стать истинными правителями Южной Ютландии, они должны были наладить с ее людьми и богами мирные отношения.

– Что здесь происходит? – спросил он, подойдя и остановившись перед воротами. Напротив него Асгрим со своими людьми держались за рукояти мечей, но Рерик делал вид, что не замечает их враждебности. – Что вы собрались возле святилище, жители Хейдабьюра? Разве сегодня день жертвоприношений?

– Ты – один из сыновей Хальвдана? – подозрительно осведомился Асгрим, рассматривая его.

– Да, я – его младший сын, Рерик.

– У него, помнится, не было сына с таким именем. Были Харальд и Хрёрек.

– Я и есть Хрёрек. Просто франки произносят мое имя как Рейрик, и я к этому привык.

– Конунг с франкскими привычками в Ютландии не у места, – пробурчал Асгрим. – Особенно такой, что не чтит богов и не дает людям чтить их, как они считают нужным.

– Разве я мешаю тебе чтить твоих богов?

– Твои люди собрались разрушить наше святилище!

– Не может быть. – Рерик улыбнулся. – Я не видел, чтобы Фрейр участвовал в битве против нас, так за что же нам разрушать его дом?

– Спроси у твоих людей. – Асгрим немного расслабился и кивнул на дружину Гейра ярла. – А особенно у тех троих, с бритыми головами.

– Отец Хериберт! – Рерик оглянулся. – Я вижу у тебя в руках топор. Ты что, собрался рубить дрова?

По толпе датчан пробежал неуверенный смешок.

– Я собрался сокрушить идолов и изгнать дьявола из этого города, Рерик, – ответил Хериберт. – И ты, как христианский правитель, должен не смеяться, а всячески поддерживать нас в этом начинании.

– Ты должен уважать богов той земли, где находишься, иначе тебе никогда не пустить в нее корни, – вдруг сказал еще один голос, женский, и при звуке его все обернулись.

В воротах святилища появилась женщина, и, увидев ее, все жители Хейдабьюра почтительно поклонились. Она была средних лет, не слишком красива лицом, с черными бровями и темными глазами, но весь ее облик дышал уверенностью, и Рерик, встретясь с ней взглядом, понял, что в этой женщине живет сила.

– Кто это? – он мельком глянул на Асгрима.

– Это фру Ульвхильд. Она – жена Кетиля фогта и первая жрица Хейдабьюра, колдунья и пророчица.

– Это правда? – Рерик посмотрел на женщину. – Ты пророчица, фру Ульвхильд?

– Конечно. Здравствуй, Хрёрек сын Хальвдана. Больше двадцати лет прошло, но я сразу тебя узнала. Я ведь произносила пророчества по просьбе твоей матери, королевы Торгерд, когда ты только появился на свет. Я предрекала, что ей придется бежать из страны вместе с вами обоими, но что придет время, и вы вернетесь. Время пришло. Поэтому мой муж, Кетиль фотг, не участвовал во вчерашней битве – он знает, что бесполезно бороться с судьбой.

– И ты можешь произнести новое пророчество – для меня?

– Конечно. Зайди.

– Опомнись, Рерик! – Хериберт схватил его за рукав. – Не смей даже ногой ступать в этот дом дьявола! Не говори с его служанкой! Если она такая знатная колдунья, то ее надо поскорее убить!

– Давно ли ты стал таким кровожадным, святой отец? – Рерик с удивлением обернулся. – За те три года, что мы знакомы, ты в первый раз – в первый! – просишь меня, чтобы я кого-то убил. До сих пор ты только просил оставить в живых разных людей. И я, заметь, почти всегда к тебе прислушивался.

– Эта женщина тебя погубит! – горячо воскликнул Хериберт и снова стал вздергивать голову, будто лошадь, что означало, что он сильно взволнован. – Ее устами говорит дьявол! Не слушай ее. Твой долг – отдать эту землю Богу, а не потакать здешним служителям нечистого.

– Отец Хериберт, я тебе благодарен за неустанную заботу о моей душе, но управлять целой страной – это не то, что молиться в монастыре. Здесь я лучше знаю, как поступать.

Рерик кивнул женщине и вслед за ней прошел в ворота. Внутри был широкий двор, а на нем стояли три идола: в середине Фрейра, самый большой, а по сторонам – Фрейи и Ньёрда, поменьше. Перед каждым был сложен из камней жертвенник, на кольях, вкопанных по кругу, виднелись черепа жертвенных коней – последний еще почти свежий, и над ним густым роем вились мухи.

– Вот здесь я по просьбе твоего отца и матери вопрошала норн о твоей судьбе, – фру Ульвхильд показала на жертвенник Фрейи. – И тогда норны предрекли вам долгое изгнание. Ваш отец разгневался и приказал изгнать из города меня вместе с моим мужем. Но ваша мать послала человека нам вдогонку, передала с ним хорошие подарки и попросила не лишать ее нашей дружбы. Она всегда была умной женщиной – понимала, что я лишь передаю волю норн, а норны могут обидеться на неприятие их воли.

– Я ничего об этом не знал.

– Никто не знал. Она не хотела вызвать гнев мужа, поэтому никто не знал, только она сама и Торир Верный, тот человек.

– Он погиб. Во Фризии. Совсем недавно. – Рерик подавил вздох. – Так ты можешь попросить у богов новое пророчество для меня… для нас? Если уж мы вернулись, как было предсказано, то как сложится наша судьба здесь?

– Сейчас еще не время спрашивать норн о судьбе. Ваша судьба еще не созрела. Она еще не выращена. Вам предстоит сделать посев. Ведь вы только-только прибыли на это поле. Вы вспахали его клинками мечей, вы полили его жертвенной кровью прежнего конунга, теперь вы должны бросить семя в подготовленную землю. А сперва вам предстоит решить – каким оно будет? Твои люди, возглавляемые рабом, едва не разрушили святилище. Как вы собираетесь править этой землей, оскорбив ее богов? Без благословения Фрейра ничто не растет и не приносит плода. И кому об этом знать, как не вам, потомкам богов! Сам Вёлунд преподнес дар вашему предку, Ивару конунгу. Я знаю, что Золотой Дракон вернулся к вам, и вместе с ним вернулась удача рода. Она привела вас сюда. Сам Сигимар Хитрый так долго правил Ютландией и передал ее своим сыновьям, потому что Золотой Дракон был у него. А когда Золотой Дракон покинул Ютландию, с ним вместе ушла и удача. Теперь она в ваших руках, и потому вы одержали победу над сыном Сигимара.

Рерик прекрасно знал, откуда в роду взялся Золотой Дракон, знал и о том, что именно в этой старинной золотой гривне заключена удача рода. Но до сегодняшнего дня ему казалось, что эта сага – достояние его хирда, что-то вроде сказки, которую ему и Харальду в детстве рассказывала мать. А сейчас ему о том же самом сказала чужая, едва знакомая женщина. И в ее устах семейное предание вдруг разрослось и превратилось в истину, управляющую судьбой целой страны.