Текст книги "Последнее слово за мной"

Автор книги: Паула Уолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 28

Когда Бун Диксон сошел с поезда на перрон Липерс-Форка, уже стемнело. Город погрузился в сон. Носильщик передал ему сумку из ворсистой шерсти, Бун закинул ее на плечо.

– Должно быть, это ад, – не удержался носильщик, разглядывая пустой рукав рубашки, закатанный и приколотый на уровне локтя.

Бун не знал, что именно тот имел в виду: то ли войну, то ли год в госпитале для ветеранов, то ли возвращение в Липерс-Форк.

– Да уж, – ответил он на всё разом.

*

Бун не выходил из запоя уже третий месяц, но однажды на ухабистую и грязную дорогу, ведущую к его дому, повернула машина Шарлотты с мистером Нэллсом за рулем. Верх автомобиля был откинут. Шарлотта была в шляпе с широкими полями, вокруг тульи повязан шелковый шарфик, солнечные очки закрывали пол-лица.

– Вы ошиблись адресом? – поинтересовался Бун, когда дама взошла на крыльцо.

– Я никогда не ошибаюсь, – отрезала она.

Когда Шарлотта уселась в кресло-качалку его матери, Бун слегка оцепенел. Кресло было элегантно в своей простоте, равно как и его мать. Он много думал о ней с тех пор, как вернулся домой. Один раз ему даже привиделось, как мать раскачивается в кресле и шелушит бобы. Он слышал ритмичное поскрипывание кресла и постукивание ее ноги. Бун не сомневался – это всё белая горячка.

– Красота увядает, мужчины теряют интерес к женщинам, деньги приходят и уходят, – промолвила Шарлотта, отталкиваясь ногой, – а вот кресло-качалка найдется всегда и везде, стоит только пожелать.

Бун бы уверен, что Шарлотте никогда в жизни не приходилось шелушить бобы.

– Надо полагать, ваш ремонтный бизнес идет так бойко, что вам некогда обиходить собственный дом, – заметила Шарлотта, обмахиваясь шляпой.

Бун проследил за ее взглядом – она смотрела то на полуоторванную шторку на стеклянной двери, то на картонку, вставленную в окно вместо разбитого стекла.

– Это что, плановый осмотр городской недвижимости? – осведомился он.

– Я ищу того, кто помог бы мне управляться с моими землями, – ответила она. – Думаю, вы как раз подходите для этой роли.

Взявшись за пивную бутылку двумя пальцами, он отставил ее подальше.

– Мне нужен энергичный человек, который займется развитием.

– Развитием? – недоуменно скривился Бун.

– Вы заправляете людьми, я заправляю деньгами.

Глядя с крыльца в даль, Бун машинально потер ладонью ногу. На том месте, где штанину прошило шрапнелью, ощущался бугристый шрам.

– В моем ведении финансы, – продолжала Шарлотта, – в вашем – конкретная работа. Будем партнерами в равных долях.

Вытащив из-за уха сигарету, он вставил ее между губ. Зажег спичку о ноготь большого пальца и судорожно затянулся. Починка прогнившего пола или протекающей крыши не приносит больших барышей, но, по крайней мере, это ему неплохо удавалось. А что, если у него нет способностей к развитию? Это, кстати, весьма вероятно – он ведь даже не знает, что такое развитие.

– Мне это неинтересно, – сказал он.

Шарлотта поднялась с кресла.

– Что ж, значит наш бизнес закончился, так и не начавшись.

Глядя, как она шагает к своему автомобилю, Бун подумал, что до безобразия легко сдался. Так легко… А может, она как раз и явилась, чтобы услышать отказ?

– Не надо обращаться со мной как с калекой! – яростно крикнул Бен вслед отъезжающей машине.

– Тогда прекращайте вести себя как калека! – крикнула в ответ Шарлотта.

*

Около полуночи на дорожку перед его домом выехал грузовик. Бун, дремавший на крыльце в кресле-качалке, резко проснулся. Нащупав на полу дробовик и сощурившись, он пытался разглядеть, кто же это пожаловал. Дверца грузовика со скрипом распахнулась и вновь захлопнулась, но рассмотреть гостью мужчина смог, только когда она взошла на освещенное лампочкой крыльцо. Навстречу ему плыла высокая чернокожая женщина с корзинкой для пикников.

Кайенн Мерривезер прослышала, что Бун Диксон потерял на войне не только руку. Представший перед ней мужчина больше напоминал призрака. Щеки ввалились, а кожа приобрела мучнистый оттенок. Он еще дышал, но глаза были мертвы.

– Обойдусь без твоего сочувствия, – сказал он, когда Кайенн поднялась на крыльцо.

– Ну и отлично, – ответила Кайенн, – потому что как раз его-то я с собой и не захватила.

Она приехала прямо из «Бедняков». В декольте, в ложбинке между грудями виднелись капельки пота, а от кожи еще пахло пряностями и дымом. Кайенн опустилась на корточки и принялась рыться в корзинке, делая вид, что не замечает его взгляда.

Налив из термоса стакан чаю, она выжала туда лимон, облизала пальцы и уселась на пол возле кресла-качалки. Потом наполнила тарелку свиными ребрышками, ломтями хлеба, квашеной капустой и протянула Буну. Тот отвернулся, и она поставила тарелку ему на колени.

Потом, закинув руки за спинку качелей, Кайенн вытянула вперед длинные шоколадного цвета ноги. Она принялась раскачиваться, старые цепи заскрипели и застонали.

Женщины вечно жалуются, что мужчины неразговорчивы. Но это зачастую потому, что они сами не дают мужчинам и слово вставить. А вот Кайенн довольствовалась легким стуком жуков, задевающих в полете дверь, и стрекотанием кузнечиков.

– Шарлотта Белл заезжала, – наконец прервал паузу Бун. – Хочет, чтобы я включился в ее бизнес, занимался каким-то развитием. Но я же ни черта в этом не смыслю!

– Шарлотта не дала бы тебе десять центов, если бы не была уверена, что ты заработаешь доллар.

Кайенн не глядела на крыльцо, но знала, что взгляд Буна обращен на нее. Она медленно поводила голой ступней вверх и вниз по лодыжке другой ноги. Бун выпрямился в кресле.

– Не пойми меня неправильно, – промолвил он, взяв из тарелки ребрышко и уставившись на него. – Я, например, могу построить дом, да еще получше некоторых. Уж точно не чета тому, что напортачил Джо Пеграм. Этот придурок не знает даже, каким концом молотка бить по гвоздю.

Бун оторвал с косточки немножко мяса. Соус жег губы, словно жидкий огонь.

– Ходят слухи, что Пеграм не успевает строиться, чтобы обеспечить жильем всех возвращающихся с войны.

Он взял вилку и стал ковыряться в капусте.

– А я вот всегда подумывал, что на месте старой фермы Мэдисона можно прекрасно уместить несколько домиков, – продолжал он, жуя. – Оттуда отличный вид на реку, и при этом достаточно высоко – не затопит. Для земледелия слишком холмисто. И вообще нет ничего хуже, чем дома, понатыканные вплотную друг к другу, как кукурузные стебли на поле.

Чем больше Бун ел, тем с большим увлечением планировал. Когда стакан опустел, Кайенн снова его наполнила. Когда опустела тарелка, она навалила сверху еще гору еды.

*

На следующее утро Бун поднялся еще до рассвета. Пока на плите варился кофе, он стоял на заднем крыльце и брился. Держа стаканчик с мыльной водой под мышкой, он взбил воду в пену. Потом, поворачивая лицо то так, то эдак, изучил свое отражение. Старое зеркало было так густо усеяно пятнами, что он едва мог разглядеть себя. Но это было неважно. В детстве он каждое утро смотрел, как отец брился у этого самого зеркала. Как он размазывал пену по лицу. Как держал бритву. Хорошо это или нет, но человек очень многое делает по привычке. Ополоснув бритву над раковиной, Бун вытер лицо полотенцем. Потом выплеснул мыльную воду с крыльца и повесил бритвенные принадлежности на гвоздик.

С кружкой кофе в руке, он облокотился на парапет крыльца. Пока он был на войне, его пес ослеп на один глаз, а кошка здорово одичала и не позволяла себя гладить. Но окрестности выглядели точь-в-точь так же, как и в день, когда он их покинул. В низинах лежал туман, а из сарая Стинсона доносился запах сохнущего табака. Сквозь щели в досках крыльца ему были видны белые куриные перья – куры любили возиться в грязи под домом, избавляясь от паразитов. Бун задумался о том, сколько приходилось тянуть его отцу, чтобы свести концы с концами, а до того – и отцу отца. Диксоны всю жизнь вкалывали как проклятые, и в итоге так и оставались нищими.

Он вымыл стаканчик водой из колонки и перевернул его кверху донышком, чтобы высох. Потом прошел через двор к сараю. Отворив двойные двери, он инстинктивно пригнулся – навстречу выпорхнула гвинейская курица. Слой пыли и куриного помета на его старом грузовичке был таким толстым, что пришлось смахивать его метлой. Пока Бун отсутствовал, о машине заботился его брат: время от времени заводил мотор и проверял уровень антифриза. Однако со дня своего возвращения Бун ни разу к ней не прикоснулся. Выудив из-под переднего сиденья ключ, он вставил его в замок зажигания. Двигатель закашлял, Бун раза три надавил на педаль газа.

– Ну, давай же, малышка, – уговаривал Бун машину, пока та действительно не завелась.

Бун переключился на задний ход и выехал из сарая. Придерживая руль коленом, он устроился поудобнее и нарезал несколько кругов мимо пастбища, чтобы вернуть себе чувство движения. А потом направился в город.

– Сейчас всего полседьмого утра! – прищурилась Шарлотта, поплотнее запахивая халат.

– Мой рабочий день начинается в семь, – завил Бун и прошел мимо нее в дом.

Глава 29

Когда речь шла о мужчинах, Шарлотта твердо придерживалась принципа «наигралась и выбросила». Как только ей удавалось выпроводить мужика из своей постели, она вышвыривала его и из жизни. Каково же было ее удивление, когда она сообразила, что по-прежнему думает о Томасе.

Шарлотта никогда не помышляла о замужестве. У нее были деньги. Если требовался тяжелый физический труд, у нее всегда был под рукой мистер Нэллс. Что до секса: в ее пруду всегда водилось предостаточно рыбы. А для чего еще женщине нужен муж? И все-таки она ловила себя на мыслях о Томасе. О его запахе. О завитках волос за ухом. О том, как он обычно стоял на похоронах с библией в левой руке, а правой жестикулировал. Шарлотта обнаружила, что вспоминает о Томасе, даже если вовсе не собиралась. Это приводило ее в бешенство.

– Итак, – промолвил Адам, приложив стетоскоп к груди Шарлотты, – значит, вы отправляетесь в горы?

Вернее было бы сказать, удирает из города.

– Свежий горный воздух пойдет вам на пользу.

– Это вас что, в Гарварде учат такой ерунде? – фыркнула Шарлотта.

Каждый год Шарлотта традиционно отправлялась в отпуск, а заодно и отдыхала от Летти, которая была готова запилить ее до смерти. Беллы славились отменным здоровьем: несмотря на пристрастие к алкоголю, курению и кутежам, они обычно умирали в глубокой старости, во сне. И лишь пара дамочек Белл погибла от удара молнии или от пули чьей-то ревнивой жены.

– Сделайте глубокий вдох, – попросил Адам, передвигая стетоскоп. – Еще разок… Еще…

Прослушивая сердечные ритмы, Адам украдкой поглядывал на пациентку. Она была точной копией Анджелы, только старше. Красавица, однако об этом моментально забываешь, стоит ей только шевельнуть ядовитым язычком.

– Когда уезжаете? – поинтересовался врач.

– В субботу.

– В самом деле? Лидия тоже уезжает в субботу – в Бостон, навестить свою мать. Покашляйте… еще разок…

Повесив стетоскоп на шею, он взял Шарлотту за запястье и стал считать пульс.

Женщины в его кабинете обычно либо болтали без умолку, либо не произносили ни слова. В присутствии Адама им было не по себе: одни беспокоились, оставаясь с ним наедине, другим, напротив, именно это и нравилось.

– Сейчас в горах красота, – сказал Адам, делая пометки в медицинской карте.

Его нервировало, что Шарлотта совершенно не нервничает.

– Размышляя о Божьих творениях, мы постепенно приближаемся к Господу, – процитировал он, постукивая по колену пациентки резиновым молоточком.

– Повторение чужих умных мыслей не делает умным вас самого, – резко заявила Шарлотта, дернув ногой. – Птичка в витрине у Хетти Тейлор цитирует Мильтона.

Пока Адам изучал состояние здоровья Шарлотты, Шарлотта изучала его самого. Не одна девица клюнула на его белокурую и голубоглазую смазливость. А по мнению Шарлотты, он был слащав, как пудель. Адам Монтгомери был недостаточно хорош для ее племянницы. И от этого произнести заранее заготовленную фразу было только сложнее.

– Я хочу, чтобы вы приглядели за Анджелой, пока меня не будет.

– Приглядел за ней?

– Не упускайте ее из виду.

– Не упускать из виду?

– Боже правый, да что с вами такое? Мне что, написать вам подробную инструкцию в картинках?

Адам отпрянул от смотрового стола, быстро развернулся к раковине и стал яростно тереть руки под брызжущей из крана струей.

– Зачем? – спросил он наконец.

– Потому что чужая отбивная на сковородке всегда вкуснее, чем своя в тарелке, – сказала Шарлотта.

Адаму никогда не приходило в голову, что у Анджелы на тарелке уже может быть своя порция отбивной. Он тут же принялся строить догадки о том, кто бы мог быть этим мясом.

– Я бы никогда не причинил Анджеле вреда, – заверил он Шарлотту.

– Если б я думала, что вы можете хоть на грош ей навредить, – произнесла она, спрыгнув со смотрового стола, – я бы уже давно всадила вам пулю промеж глаз.

После разговора об отбивных Шарлотта почувствовала, что проголодалась. Неважно, закончил Адам осмотр или нет, с нее довольно.

Адам проводил ее к выходу. В холле Шарлотта ненадолго замешкалась. Вдоль стен свежеотремонтированного помещения и возле филодендрона выстроилась целая очередь из пациентов.

– Сдается мне, ваш медицинский бизнес идет в гору, – заметила Шарлотта.

– Двадцать семь процентов роста по сравнению с прошлым годом, – механически ответил Адам.

– Отрадно знать, – сухо сказала Шарлотта по пути к дверям, – что со времени вашего здесь появления у нас настолько выросла заболеваемость.

*

Всю следующую неделю врач думал о чем угодно, только не о медицине. Дважды он пытался смерить пациентам температуру перьевой ручкой, и, если бы сестра Маршалл не помешала ему, он бы наложил Букеру Эрхарту гипс на ожог от сумаха. <sup>[20]20
  Ядовитое растение, при соприкосновении с кожей вызывающее дерматит.


[Закрыть]</sup> Вскоре по городу распространилась молва: если только вы не истекаете кровью и не находитесь на последнем издыхании, не ходите к доктору Монтгомери – так у вас больше шансов выжить.

Ни у кого даже сомнений не возникало, в чем корень проблемы.

– Не так-то легко танцевать тустеп, когда весь город отсчитывает такт, – заметил шериф, откусывая от пирога с кокосовым кремом.

– Если ты взял ведро, – сказал Вилли, высунувшись в окошко, – это еще не значит, что в колонке есть вода.

Пока Чарли Эрхарт, покряхтывая, протискивался в дверь с коробкой фирменной ветчины Ребы, сама Реба болтала ложечкой в кофейной чашке, растворяя кубик льда. С подгибающимися от тяжести коленями он подтащил ношу к стойке, ожидая распоряжения, куда ее опустить.

– Был у меня когда-то хряк-производитель, не мог как следует вздрючить свинью, пока кто-то смотрит, – сказала Реба, медленно размешивая кофе. – Он все наяривал и наяривал, а свинья все визжала и визжала. И ничего. Вот жалость-то.

Чарли пыхтел и отдувался, лицо побагровело.

– А зачем мне хряк-производитель, который никого не производит? – продолжала Реба, уткнувшись носом в чашку.

Чарли грохнул коробку на стойку рядом с Ребой с такой силой, что металлический держатель для салфеток подпрыгнул.

Вилли и шериф переглянулись. Все двадцать пять лет брака Чарли обращался с Ребой не лучше, чем с собачонкой. Велел сидеть – она сидела. Приказывал что-то принести – приносила. Когда он бросал ей косточку, она глодала ее до тех пор, пока он не давал команды остановиться.

Но когда ветчинный бизнес Ребы стал процветать, соотношение сил изменилось. Теперь Реба держала мужа если и не под каблуком, то как минимум под бочкой с солониной.

– Если бы та старая свинья была с ним малость поласковей, – вспылил Чарли, – он бы оттрахал ее не хуже, чем другие.

Когда Реба выходила за Чарли замуж, тот был красавцем. Реба любила его до умопомрачения. Но двадцать пять лет скупости и пренебрежения уменьшили образ Чарли в глазах Ребы до состояния высохшего, сморщенного яблока.

– Я предпочитаю самцов, от которых есть хоть какая-то польза, – произнесла Реба, изучая отражение своего новенького золотого зуба на поверхности держателя для салфеток. – Если, конечно, свинина, при жизни просто любившая потрахаться, не будет цениться на рынке выше.

*

– Тут жареная курица, фаршированные яйца, картофельный салат, батон хлеба, маринованные огурцы, ветчина, печенье, ореховый пирог и термос с охлажденным чаем, – сказала Анджела, вручая корзину для пикников Летти.

– А кукурузного хлеба нету? – осведомилась Шарлотта с заднего сиденья «линкольна».

– Ты не говорила мне, что хочешь кукурузного хлеба.

– Когда умру, не забудьте меня похоронить, – проворчала Шарлотта. – Напоминаю на случай, если об этом я тоже раньше не говорила.

Летти сидела впереди, рядом с мистером Нэллсом. Между ними лежала свернутая шерстяная шаль – если горный воздух вдруг окажется слишком прохладным для ее ног, а на коленях у женщины покоилась библия – вдруг во время поездки случится второе пришествие? Дикси расположилась сзади, рядом с Шарлоттой.

– Поцелуй меня, как всегда, – твердо потребовала девочка.

Анджела рассмеялась. И чем только она умудрилась заслужить такой чудесный подарок?

– По поцелую на каждый час дня, – не унималась Дикси, и Анджела осыпала ее повернутое кверху личико поцелуями.

– И один – на вечность, – добавила Анджела, целуя дочку в кончик носа.

Она зажмурилась и прижалась лбом к лобику Дикси, запоминая запах ее кожи и мерность ее дыхания, помечая ее, как кошка помечает своих котят. Может, это из-за того, что она родилась на цветочной клумбе, а может, потому, что Анджела при родах запускала пальцы в землю, словно корни, – в общем, как бы там ни было, но девочка твердо стояла на ногах. Она никогда не задумывалась об абстрактных вещах, только о том, что можно увидеть, потрогать или услышать. Ее жажда жизни перевешивала всё. Но при этом у нее было доброе сердечко, и это означало больше, чем все остальные качества вместе взятые.

Сунув руку в карман, Анджела извлекла маленький матерчатый мешочек на кожаном шнурке.

– Не снимай эту штуку до самого возвращения домой, – строго наказала Анджела, надевая мешочек дочке на шею.

– Пахнет, как сладкая блинная мука, – заявила Дикси, потирая нос.

– Ты меня слышишь?

– Да, мам, слышу.

– Ну, хватит! Хватит! – Шарлотта стукнула по крыше салона кулаком. – Вы собираетесь заводить этот чертов автомобиль, мистер Нэллс, или мы так и простоим весь отпуск у подъезда?

Добродушно улыбнувшись, мистер Нэллс включил мотор.

Анджела проводила отъезжающих до самых ворот, махая им вслед. Когда силуэт машины растворился вдали, она подумала, до чего же Шарлотте повезло с водителем: мало того, что с ангельским характером, так еще и глухой как пробка.

*

Нормальный мужчина из плоти и крови дожидался бы Анджелу у черного хода, еще когда Шарлотта выходила из парадного. Однако Адам явился в парикмахерскую Клода Уоллеса, чтобы постричься и побриться, лишь спустя три дня после отъезда Шарлотты.

– Не хотите, чтобы я разделался с этими волосами в носу? – осведомился Клод, заглянув Адаму в ноздри и обернув его лицо горячим полотенцем. – Вот, вижу, один торчит настолько, что можно корову привязать.

Шериф и кладбищенский сторож мистер Беннетт обменялись ухмылками. Они догадывались, что лицо доктора сейчас полыхает, и вовсе не из-за исходящего паром полотенца.

Мужчины часто норовят поддеть друг друга, такова уж их природа. Какова истинная цель этого ритуала – закалить соперника в бою или довести его до смерти – порой непонятно.

– Слыхал, Шарлотта Белл усвистела в горы, – заметил шериф, положив шляпу на колено.

– А не знаете случайно, – мистер Беннетт ненадолго примолк, зажег спичку и принялся раскуривать трубку, – надолго она?

– На две недели, – сообщил Клод, взбивая помазком мыльную пену.

– Две-е-е неде-е-е-ели, – протянул шериф так медленно, словно рассчитывал: «линкольн» Шарлотты появится на горизонте, прежде чем он закончит фразу.

Мистер Беннетт наблюдал, как Клод наносит на лицо Адама пену. Наверняка у многих возникнет недоумение: зачем одному человеку смотреть, как бреют другого? Что тут интересного? Однако по сравнению с видом постепенно прорастающей на кладбище травы это поистине увлекательное зрелище.

– Слыхал еще, она прихватила с собой Летти и малютку Дикси, – сказал шериф как бы невзначай. – Анджела осталась в огромном особняке совершенно одна.

Раскрыв опасную бритву, Клод склонил голову и окинул изучающим взором контуры лица Адама. А потом навис над клиентом, как дипломированный хирург со скальпелем.

– Красивая она все-таки, эта Анджела Белл, – промолвил мистер Беннетт, подбивая табак в трубке.

– Невозможно взгляд отвести.

– Да к тому же умна, и язычок как плетка.

Оттопырив мизинец, Клод приподнял кончик докторова носа, и аккуратно выбрил напряженную верхнюю губу.

– Скорее как патентованная бритва, – возразил Клод, стряхнув излишки пены в раковину.

– Да еще и богатая, ко всему прочему, – добавил шериф. – Капиталы такие старые, что хоть пыль сдувай.

Вытерев лицо клиента дочиста, Клод повертел голову Адама так и эдак, потом подровнял бакенбарды.

– Две недели совсем одна в громадном доме… – шериф покачал головой.

– Сомневаюсь, что это одиночество продлится надолго, если вы понимаете, о чем я… – Брызнув на каждую ладонь понемногу лосьона после бритья, Клод похлопал Адама по щекам. – У нее поклонников больше, чем витаминок в пузырьке.

*

С тщательно приглаженным волосами и кожей лица, гладкой, как младенческая попка, Адам распахнул дверь цветочного магазинчика Макгенри. Дверь со звяканьем захлопнулась у него за спиной, ударивший в нос удушающий запах похоронных венков смешался с ароматом лосьона и чуть не свалил доктора с ног. Он изумился: насколько обостряется обоняние, стоит только удалить волоски в носу.

– Чем могу быть вам полезен, док? – спросил Рыжий Макгенри, засовывая одинокий белый гладиолус в зеленую вазу в виде лягушки.

В магазине было душно и влажно, как в джунглях. Пол устилали пахучие цветочные лепестки и мясистые листья с восковым налетом – для украшения букетов. Вдоль длинного деревянного стола, за которым трудился Макгенри, выстроились ведра со свежесрезанными цветами.

Засунув руки в карманы, Адам бесцельно побродил по магазину. Остановившись перед полкой с самыми популярным товарами, он проявил притворный интерес к главному бестселлеру магазина – маленькой глиняной статуэтке, изображавшей охотничью собаку, которая лает на енота, сидящего на поваленном бревне. Статуэтки расходились так бойко, что Макгенри никогда не успевал наделать ко Дню Отца столько, чтобы хватило всем желающим.

– Лично я, – сказал Макгенри, – люблю композиции из живых цветов.

Достав из ведра еще один гладиолус, он обрезал кончик стебля.

– Зато искусственные цветы не нуждаются в поливе.

Рыжий Макгенри выглядел в точности как его папаша – не человек, а бойцовый петух. Пламенеющая шевелюра и телосложение боксера в весе пера. К счастью, Рыжий не унаследовал от отца драчливый нрав. У Рыжего-старшего в плече засел осколок, и папаша словно бы нарочно добивался, чтобы кто-нибудь вытряхнул из него ненужную железяку.

Выловив из ведра гладиолусов увядший бутон, Рыжий бросил его в отходы.

– Ищете что-то определенное?

Адам точно знал, что ему нужно: дюжина белых бутонов роз, перевязанных шелковой ленточкой. Открытка уже лежала у него в кармане, переписанная столько раз, что в ней не осталось ни малейшего изъяна.

Адам подошел к россыпи ароматизированных пакетиков с лепестками и поднес один из них к носу.

– Только что привезли целую партию калл, – сообщил Рыжий, завязывая белый шелковый бантик с такой точностью и быстротой, словно он был не человек, а швейная машинка. – Послать дюжину для миссис Монтгомери?

Рука Адама зависла в воздухе над баночкой специального английского крема для рук после садовых работ. Опомнившись, он схватил баночку и сделал вид, что изучает этикетку.

– У каждой женщины свой цветок, – продолжал Рыжий. – У Дот Уайетт – хризантема. У Ребы Эрхарт – маргаритка. А вот миссис Монтгомери, несомненно, калла.

Адам был глубоко впечатлен. Слово «калла» почему-то ассоциировалось у него с неподвижным телом, лежащим на холодной плите, – точный портрет его жены. Достав со стойки специальную карточку, он рассеянно написал на ней свое имя.

– Отошлите две дюжины, – сказал он, засунув карточку в конверт.

– Что-нибудь еще? – спросил Рыжий, вытирая руки о фартук.

Вгляд доктора перекочевал за спину Макгенри, где в стеклянном прохладном контейнере стояло ведерко с изящными нераспустившимися белыми розами.

– Нет, спасибо.

– Кстати, – промолвил Рыжий, записывая заказ, – когда миссис Монтгомери возвращается из Бостона?

Взгляды доктора и Макгенри встретились.

– Со дня на день.

*

В тот же вечер Адам приподнял латунный дверной молоточек на входной двери Беллов и выронил его. Его ботинки сияли, нижнее белье было тщательно отглажено, а во внутреннем кармане пальто таилась зубная щетка. Он не сомневался в том, как сложится ночь.

Поэтому, когда дверь отворилась, и Адам увидел крошку Дикси, он был мягко говоря поражен.

– А ты что здесь делаешь? – осведомился он.

– Я тут живу, – ответила девочка, глядя на него снизу вверх.

– Но ты должна была отдыхать в горах.

– Проблемы с шинами, – сказала Дикси, расчесывая комариный укус на ноге.

– У вас спустила шина?

– Все четыре, – помотала головой Дикси и показала четыре пальца. – Летти сказала, что Господь не хочет, чтобы тетя Шарлотта ехала в горы. Он хочет поджарить ее задницу прямо здесь.

Лихорадочно ища выход из положения, Адам провел пальцами по волосам.

– Еще говорят, что тетя Шарлотта безумна, как болванщик, <sup>[21]21
  Тот самый Болванщик Льюиса Кэрролла.


[Закрыть]</sup> – продолжала болтать Дикси. – А что такое болванщик?

– Сумасшедший человек.

– Хотите зайти?

– Нет.

– Тогда зачем стучитесь в дверь?

– Скажи, а где твоя мама?

– Ушла.

– Ушла?

– С Рыжим Макгенри.

Вернувшись домой, Адам схватил первую попавшуюся вещь, размахнулся и запустил ею в камин. К несчастью, это оказался фарфоровый лебедь Лидии, раскрашенный вручную. Подарок от Игана Мерсера.