Текст книги "Ответная месть"

Автор книги: Паула Гослинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Кейт и сама была сейчас не прочь ошалеть хоть от чего-нибудь. Она почувствовала, что задыхается в мягком освещении и богатом интерьере отеля, встала и вышла в холодную ночь. Новизна ощущения – она одна бродит по улицам ночью в незнакомом городе – захватила ее, но вскоре она начала мерзнуть. Услышала за спиной шаги и на секунду встревожилась, но тут же услышала голос Ричарда Коттерелла.

– Наверняка вы жалеете, что не захватили пальто, – спокойно сказал он и накинул свой пиджак ей на плечи. Она начала было протестовать, но поглядела – и увидела, что на нем плащ.

– Спасибо. Думаю, я заблудилась.

– Этот телефонный разговор огорчил вас. – Это был не вопрос: наверное, он наблюдал за ней, пока она разговаривала. Это моментально привело ее в раздражение – она не понимала, почему.

– Да. Партнер моего Джека ранен.

– Это тот, которого вы называли Тос?

– Да. Он в госпитале. Джек не рассказал всего – и я знаю, он не станет. Я уверена, что и в него стреляли. Я чувствую это.

– Но он же был дома?

– Да, – неохотно признала она.

– В таком случае, если он ранен, то это не опасно, или его бы не выпустили из госпиталя.

Она устало улыбнулась:

– Вы не знаете Джека. Если ноги целы, то он уйдет, если только его не привяжут к чему-нибудь.

– Ну, вот вы и сами сказали: он может ходить. Так что же плохого? Он – взрослый человек и сам о себе позаботится.

– Именно так он и сказал.

– Звучит резонно, умный человек, – спокойно добавил Ричард.

– Нет, он идиот! – внезапно сорвалась Кейт, чувствуя, что сейчас зарыдает. – Он всегда бережет меня, делает вид, что работа полиции безопасна – но в это время кто-то пытается убить Тоса. И Джека тоже, я уверена, он лишь скрывает…

Их шаги отдавались эхом в витринах закрытых магазинов; ее высокие каблучки стучали по неровной булыжной мостовой. Теплый день уступил место туманному вечеру; уличные фонари были окружены ореолом, а мостовая блестела. Крошечные капли тумана поблескивали в ее волосах и легли росой на щеки; щеки ее горели от усталости и раздражения.

– Ну, из того, что вы рассказали, видно, что убить их не очень-то удалось. А что бы изменилось, если бы вы оказались там? Ничего – не так ли?

– Ничего, – неохотно согласилась Кейт. – В этом-то и проблема. Я ничего не решаю в этой ситуации.

– Не могу поверить. Вы могли бы многое решить в моей жизни и стать решением для меня.

– Нет, это не так, потому что мир мой и ваш мир – одинаковы. Вот что я имела в виду. Тут же ситуация такова, что или я сдаюсь на милость Джеку, или он поддается на мои уговоры. Я люблю человека, он любит свою работу. Как я могу просить его оставить ее? И опять, каждый раз, когда он уходит… – Она подняла руки – и уронила их. – …Каждый раз я немного умираю.

– Может быть, вам лучше было бы прекратить ваши отношения. – Голос Коттерелла был спокоен. – Теперь, когда вы уехали так далеко, вы можете смотреть на вещи более объективно. Для меня ваш рассказ звучит так, будто вы сами себя разрушаете. Между тем сегодняшний ваш доклад превосходен. Кейт. Перед вами, без сомнения, открываются возможности академической карьеры. А как вы сможете делать карьеру, если вы только и будете что переживать за этого человека? Стоит ли он того?

Кейт остановилась и посмотрела на Коттерелла.

Коттерелл тоже остановился и пристально посмотрел ей в лицо. Он расстегнул воротник рубашки, и, когда он поднял брови, его лицо приобрело распутное, отчаянное выражение. Красивый дьявол – звали его за глаза, и это было именно то, что соответствовало истине.

– Так как же? – еще раз спросил он. – Стоит ли?

17

Утром Страйкеру показалось, что он умирает. Он был один, стесняться ему было некого – и он просто закричал от боли, когда попытался в первый раз сесть в постели.

После этого полнозвучные и энергичные ругательства сопровождали процессы мытья, одевания и приготовления завтрака одной рукой. В результате всего этого силы окончательно покинули его, и Пински с Нилсоном вынуждены были доодевать его, когда приехали около семи утра.

– Нужно было остаться в госпитале на ночь, тогда бы тебя одевали две хорошенькие сестрички, – проговорил Нилсон с пола; он стоял на коленях и завязывал кроссовки Страйкера.

– Они говорят, Тос прилично провел ночь, – сообщил Страйкер.

– Знаю, мы тоже звонили, – ответил Пински. – А ты сказал Кейт?

Они с Нилсоном знали о Кейт с самого начала. Пински был сентиментальным оптимистом. Нилсон – не был.

– Я сказал ей, что ранен Тос.

– И забыл добавить, что ранен тяжело? – спросил Нилсон, поднимаясь с колен.

– Я не знаю, насколько тяжело, – заметил Страйкер.

– И, естественно, ничего не сказал о себе?

– Она бы только перетрухнула. Зачем – к тому времени, когда она вернется, все худшее будет позади.

– Значит, она не примчится прямо сейчас? – осведомился Пински. Страйкер сказал бы, что в его голосе прозвучало разочарование. – И ты собираешься оставаться один?

– Почему бы и нет? Ничего особенного, – солгал Страйкер.

– Поехали. – Пински посмотрел на часы.

– Как там идет расследование дела? – будто невзначай спросил Страйкер.

– Какого дела? – не понял Пински.

– Ну, эти двое парней, – пояснил Страйкер. – Эти двое копов, которых вчера подстрелили, Страйкера и Тоскарелли.

– Ах, этого дела, – обернулся Нилсон. – Расследование продолжается. Хочешь надеть шляпу – или нет?

Когда они уже ехали в машине по направлению к госпиталю, Страйкер вновь начал разговор.

– Так расскажите мне о расследовании, – попросил он, поморщившись, когда Нилсон попал еще в одну яму на дороге.

– Каком? – невинно осведомился Пински, зажигая трубку и пуская дым в лицо Нилсону. Нилсон пытался бросить курить, и они с Пински поспорили на двадцать баксов, что тот не сможет. Нилсон зарычал. Пински усмехнулся и с энтузиазмом задымил, но уже пуская дым в сторону. – На наше дежурство выпало: поджог для получения страховки; бытовое убийство в Хиллз; двое придурков-копов, на которых напали из засады; убийство агента при оправдывающих обстоятельствах…

– Вот это.

– Агент?

– Нет, двое придурков.

– Тебе следует отлеживаться и предоставить нам самим завершить это дельце – приказ капитана Клоцмана.

– Почему это?

– Ты – болен. – Нилсон отыскал еще одну яму. – Видишь, как тебе больно, когда машину встряхивает.

– Так объезжай ямы!

– Никакого чувства юмора, – сказал Нилсон Пински.

– У него никогда и не было, – согласился Пински. – Твои остроты пропадают вхолостую, Хэрви.

– Есть какие-нибудь наработки? – настаивал Страйкер с заднего сиденья.

– Хороший сегодня денек, правда? – сказал Пински Нилсону.

– После обеда обещали дождь, – отозвался Нилсон.

Страйкер протянул руку и схватил Пински за ворот:

– Говори сейчас же, мерзавец, или я отрежу тебе язык. Пински освободился без видимых усилий.

– Брось, Джек! Клоцман распорядился не подпускать тебя к этому делу.

– Почему? Почему это?

– Потому что ты – жертва, конечно, – объяснил Нилсон.

– Ерунда, – сказал Страйкер. – Есть что-то еще. Почему это он катит на меня бочку ни с того ни с сего?

– Он не катит на тебя, – возразил Пински, поправляя галстук. – Но ты – не единственный коп в округе.

– Я – единственный, в кого стреляли и который еще пока на ногах, – парировал Страйкер. – Если есть связь между этими убийствами, я лучше других смогу почувствовать ее.

– Ты? Почему это? – Нилсон свернул на парковку. – Ты что думаешь, у тебя единственного – мозги?

– Нет, – серьезно ответил Страйкер. – Если все это – охота на копов вообще и если объекты охоты выбраны случайно, тогда все говорит за то, что из шести миллионов возможностей быть убитым моя – всего лишь одна. Так что я – самый благополучный коп среди всех других, правда? Я уже уцелел.

– Может быть, – сказал Пински.

– Но если тут иное, если выбор жертвы не случаен, если есть связь между всеми погибшими, то есть связь между ними – и нами с Тосом? Тогда убийца не будет чувствовать себя в безопасности – пока мы с Тосом живы.

Нилсон выключил мотор; они оба с Пински повернулись к Страйкеру.

– Ты имеешь в виду, что он может снова начать охотиться на одного из вас? – спросил Нилсон. – Или сразу на обоих?

Страйкер одобрительно посмотрел на Нилсона: мальчик начинает понимать суть.

– Да, именно это я и имел в виду. Поэтому у меня есть повод поторопиться; я должен достать его первым.

Тос был без сознания.

Он лежал, массивный и все еще под белыми простынями, и его длинные ресницы бросали тени на щеки. Его баки, как возмутители порядка, выбивались из-под белых бинтов, обмотавших голову, а усы, как всегда, свисали по краям рта. Повсюду из него выходили трубки, что-то постоянно в него капало, и грудь его вздымалась – и опадала.

Тос был не дома.

Возле его кровати сидели мать и сестра, наблюдая за его лицом. Миссис Тоскарелли, маленького роста, коренастая, встретила Страйкера в своей обычной манере: как родного сына, возвратившегося с войны. Возможно, она обнимала его еще крепче, чем обычно, – и он также, хотя одной рукой сделать это затруднительно. Когда он освободился, он поздоровался с Мариной. Трудно было себе представить, что она – сестра Тоса: насколько Тос был огромен и звероподобен, настолько же Марина была тонкой и одухотворенной, будто святая с картин Эль Греко. Несмотря на возраст к тридцати и неистовые попытки матери найти ей мужа, Марина все еще была незамужем и неизменно сопровождала повсюду мать.

Миссис Тоскарелли сдержанно кивнула Пински – тот был женат – и улыбнулась Нилсону, который мог считаться женихом.

– Как он? – спросил Страйкер, когда приветствия были закончены.

– Спит, – отвечала миссис Тоскарелли.

– Говорил что-нибудь?

– Нет. – Миссис Тоскарелли вновь села и неотрывно стала смотреть в лицо сыну. – Он спит – мы ожидаем.

– Мы ожидаем, – эхом отозвалась Марина своим мотыльковым голосом.

Озадаченные, полицейские нашли врача, с которым виделись вчера, и попытались получить ответы. Ответов не было. Тос был жив; его показатели были относительно неплохие; сердце работало хорошо, у него был небольшой жар, который, принимая во внимание его травму, показывал, что он – сильный, крепкого здоровья человек.

Он просто еще не проснулся.

Но закончилось ли действие анестезии?

О, конечно.

Тогда почему он не открывает глаза, не говорит, не двигается?

Он еще не готов к этому. Врачи пока не знают, почему. Все ждут.

Страйкер первым произнес это слово: «Кома». Молодой врач вздохнул и кивнул:

– Если хотите, да. Он в коме.

– И… как долго это продлится? – спросил Страйкер.

– При мозговых травмах точно сказать невозможно. Десять минут, десять часов, десять дней – все, что угодно. Мы мало знаем о коматозных состояниях, кроме что разве самых общих параметров. Это может быть просто результатом нервного истощения. Может быть формой самозащиты организма. Отдых от реальности, если хотите, пока организм восстанавливается.

– Отдых – или бегство?

Врач – чья фамилия была Бишоп – пожал плечами.

– Выбирайте что хотите. Все, что мы можем, – контролировать его физические параметры и ждать. Активно вмешиваться в его состояние глупо – может быть, пройдет несколько часов – и он сам выйдет из комы. Мы внимательно за ним наблюдаем. Не волнуйтесь.

– Ручаюсь, что вы это говорите всем, – сказал Нилсон.

18

Клоцман пожал плечами.

– Послушай, Джек, как я понимаю, вам с Тосом не повезло, вот и все. Наступила ваша очередь – ваш номер выпал мерзавцу в тот день.

Клоцман откинулся в кресле, которое тяжело под ним затрещало. Это был невысокий широкоплечий человек с отметинами угрей на болезненном лице, значительную часть которого скрывали очки в массивной оправе. Капитан был болезненно аккуратен и столько же времени посвящал наведению порядка на рабочем месте, сколько и самой работе. У него были ясные представления о должностных обязанностях и ответственности, и он любил соблюдать все правила – до мелочей. Все это подчиненные ему прощали, поскольку он готов был драться за них, за каждого, и был скрупулезно честен и справедлив со всеми, невзирая на свои пристрастия.

За стеклянными стенами кабинета Клоцмана шла сама по себе обычная служебная жизнь: люди поднимали трубки телефонов, неслышно что-то в них говорили; бесшумно двигались машинистки; некоторые нажимали на рычаг кофеварки и беззвучно наливали кофе – как в космическом корабле, только пластиковый стакан не уплывал в пространство.

– Какой-то псих, вот что я думаю по этому поводу.

– Какой-то псих с хорошей стрелковой подготовкой и достаточно смекалистый, чтобы собрать стреляные гильзы.

Клоцман помахал рукой.

– Стрелковая подготовка как раз не слишком хороша, иначе ты не сидел бы сейчас передо мной. А что касается гильз – так все сегодня смотрят телевизор, черт возьми. Поглядят несколько серий «Полиции Майами» – и каждый уже спец в криминалистике, может провести экспертизу своих отпечатков на кухонном столе – и баллистическую экспертизу, вписываясь в ворота гаража. Может быть, свихнулся от долгов? Или с ним приключилась белая горячка? Кто знает?

– Я знаю, что мой партнер выбыл из игры – а я временно нетрудоспособен с одной рукой, – сказал Страйкер. – Я знаю, что мы – копы и кто-то убивает копов весь последний месяц. Я хочу сам выйти на него.

– Я убежден, что ты – выйдешь, – согласился Клоцман. – Тем больше причин тебе не расследовать самому это дело, Джек. Мне не нравится в копах горячность – ты знаешь, Джек. Мне нравятся копы холодные, спокойные, расчетливые – только так делаются дела.

– Это лишь один способ делать дела.

– Насколько я знаю, это единственный способ. – Клоцман сел, взял ручку, положил перед собой какие-то бумаги. – Все в департаменте в ярости, ты – не исключение. Копы патрулируют улицы, мечтая достать этого типа. Нам всем он нужен: мы все хотим сдавить ему горло, Джек. Бог видит, как мы хотим. Но когда ты, как бык, видишь перед собой лишь красную тряпку, – ты не видишь ничего больше. Злой коп – неэффективен, он надел шоры, он ставит свою цель прежде всего, что нужно бы сделать по уму. Может быть, даже вперед того, что нужно по закону. А мне этого не нужно. И в особенности не нужно от тебя. Ты стабильно идешь по служебной лестнице, Джек. Ты имеешь все, что нужно для повышения, – и есть люди, которые предназначают тебя для больших дел, поверь мне. Но если ты будешь покалечен, то они начнут делать ставку на кого-то еще. Ты понял меня?

– На хрена мне повышение по службе?

– А на хрена мне терять одного из лучших людей, которых я знал за всю свою работу? Не нужно, брось, Джек. Прими свою нетрудоспособность как повод отдохнуть и набраться сил, Джек, послушай меня. Может быть, тебе слетать в Англию?

– Чтобы Кейт сошла с ума? Нет уж, спасибо. Лучше я запишусь в библиотеку и стану посещать художественный музей.

– Хорошая идея, – пробормотал Клоцман, опустив голову.

Хороша, как черту – ладан, подумал Страйкер.

Он прошел в свой маленький кабинет и уселся в кресло, которое тоже затрещало, прогнувшись гораздо глубже, чем кресло Клоцмана. Нилсон и Пински уже были здесь.

– Так что? – спросил Страйкер. – Что мы собираемся делать?

Нилсон и Пински переглянулись.

– То же самое, что и прежде, – ответил Пински.

– А что именно – прежде?

– Ты же и так все знаешь… – попытался увильнуть Нилсон.

– Все равно расскажите: я больной человек, меня нужно поддержать и развеселить.

Нилсон пожал плечами.

– О'кей. В случае с вами тот же порядок, как и в других случаях. Первым делом прослеживаем все твои старые случаи задержания и пресечения – и отслеживаем их связь с недавними освобожденными из мест лишения свободы. Плюс недавние освобожденные под залог. Если мы хотим связать ваш случай с другими убийствами, мы закладываем в компьютер столько относящихся к делу деталей, сколько имеем в распоряжении, и сравниваем результат с полученными по предыдущим четырем случаям. И по Хоторну, я полагаю, следует сделать то же. Может быть, в этот раз компьютер что-нибудь да выплюнет ценное; а во все прошлые разы он только жужжал и глупо улыбался. Если что-то промелькнет, тогда мы еще раз сверяемся по картотеке Чейза со всякими психами; плюс картотека типов, ненавидящих копов. Если мы и тогда ничего не находим ценного, у нас в самом деле будут проблемы: значит, нам придется искать вслепую, среди законопослушных граждан, которые прежде не попадали в поле зрения полиции. Или среди внезапно озаренных идеей убийств копа. О, я совсем забыл: еще нужно учесть недавно прибывших в город со всех четырех сторон света: с юга, севера, востока и запада; тех, на кого не заведена учетная карточка, но которые могут привезти с собой все разновидности ненависти и, может быть, заметили твое имя во вчерашних газетах…

– А мое имя было во вчерашних газетах?

– Да, дважды: в сообщении о суде над Бронковски и в статье о снайпере. А этим утром ты уж, конечно, попал во все выпуски. «Последняя жертва» – и все такое.

– По крайней мере, слава заслуженная.

– И посмотрим, что она тебе принесет, – подчеркнул Нилсон.

– Ты забываешь, что она дает нам, – заметил Пински.

– Что?

– Всякого рода самооговоры, учитывая известность, которую любители этого дела получат в публике, – плюс внимание и с нашей стороны, и со стороны прессы. Мы будем вынуждены проверять и этих, – заключил Пински. – А мы еще не закончили с теми, кто сам обвинил себя после случая с Ентолом.

Нилсон впал в уныние:

– Я чувствую, меня одолевает одна из моих головных болей.

– Как у тебя может быть больше, чем одна – если ты сам один? – спросил Пински, двигаясь к двери.

Нилсон изобразил обиду:

– Это нехорошо с твоей стороны, Нед. Это обидно. Ты расстроил меня, так и знай – ты очень расстроил меня. – Он подмигнул и прощально помахал Страйкеру рукой. Через стеклянную дверь ответ Пински не был слышен, но его усмешка сказала сама за себя.

Страйкер криво улыбнулся. Любопытно было наблюдать за расследованием твоего собственного случая со стороны. Но Тос лежал белый и неподвижный в госпитале, а он сидел здесь бездеятельный, как последний осел, не зная, куда идти, что делать.

Он схватил свою кофейную кружку и бросил ее в угол, где она разбилась громко – и окончательно.

Но это не помогло. Совсем не помогло.

Три часа спустя он все еще сидел там. Разбрызганный кофе засох на стенах и полу, и осколки кружки все еще лежали там, куда они упали. Он послушал по телефону сообщение Дэйны, которая была в Сити-Холл и просматривала картотеку, и сам сделал несколько звонков. Дальше он никуда не двинулся.

На улице было уже почти темно, и городские огни стали отражаться от низких облаков, которые затянули небо, принеся с собой теплый весенний дождь. Страйкер хотел зажечь настольную лампу и зарычал от боли, пронзившей плечо. Сидеть неподвижно так долго ему приходилось редко, и тело немедленно среагировало на это. Неподвижная темная фигура за освещенным полем, он был одинок в своем застекленном кабинете, как молчаливая рыба, двигающая плавниками в тени оживленного аквариума. Он наблюдал, как помещение полицейского отделения опустело после одной смены – и вновь заполнилось с наступлением другой. Люди выходящие приветствовали входящих. Некоторые оставались, чтобы обменяться новостями за чашкой кофе, другие просто дружески махали рукой – и уходили развеяться за пивком перед тем, как пойти домой, в другой мир; мир жен, детей – и, в некоторых случаях, мир понимания.

И любой из них мог стать следующей жертвой.

Любой из них мог поймать убийцу.

В любом случае он мог бы все еще сидеть здесь, пока это происходит.

Дверь кабинета отворилась, и на пороге предстал Нилсон.

– Подбросить домой? – спросил он.

Страйкер вздохнул и поднялся из кресла. С трудом потянул пиджак, на одну руку. Оба – он и Нилсон – не произнесли ни слова, ни в кабинете, ни по пути домой. Подъехав к его дому, Нилсон заглушил мотор.

– Я помогу тебе устроиться, – предложил он.

– О черт, я и сам смогу, – проворчал Страйкер, но был благодарен за компанию, и не стал больше протестовать. Прошли по дорожке, и он вручил Нилсону ключи, а тот отпер дверь и включил свет.

– Спасибо, – сказал Страйкер и протянул руку, чтобы взять ключи, но Нилсон уже вошел и держал для него дверь открытой.

– Слушай, а хорошо ты здесь устроился, – сказал Нилсон, оглядываясь. – Мне нравится.

Он пробежал взглядом по разностильной смеси мебели от модерна до антикварной, по книжным полкам от пола до потолка на дальней стене, по картинам на противоположной, по полированным полам и груботканным занавесям, которые дополняли яркие лоскутные коврики на стенах.

– Спасибо, – устало сказал Страйкер. Он пошел к кухне. – Пивка?

Нилсон посмотрел на него сердито:

– Нет, спасибо. Послушай, почему бы тебе не перестать демонстрировать твой чертов энтузиазм и не полежать? Мне действительно надоело это твое вечное мужество.

– Следует сказать: ваше мужество, лейтенант, сэр, – усмехнулся Страйкер.

– Ах-ах. Это в нижнем городе ты будешь «сэр», а здесь самое лучшее, на что можешь надеяться, – это душевный контакт, – парировал Нилсон. – Посиди, я сейчас сформулирую некоторые вещи в твоем стиле.

Страйкер опустился на кушетку и тут же почувствовал дрожь в ногах. Нилсон был прав: нечего обманывать себя, что ранение не подействовало на него. Так же нечего, как и делать вид, будто он не собирается лично расследовать этот случай. Пускай себе Клоцман говорит «нет», а он собирается кое-что предпринять. Хоть кое-что.

Завтра.

Сегодня же он был странно рад присутствию Нилсона. Наверху были слышны его шаги, а затем он стал спускаться, чтобы выглянуть из окон холла. Страйкер понял, что делает Нилсон: проверяет. Он кивнул. Нилсон, конечно, чуточку осел, но инстинкты у него здравые.

И у него хорошая реакция.

По прошествии нескольких минут Страйкер услышал, как закрылась дверь ванной комнаты. Он взял пульт дистанционного управления и включил телевизор; посмотрел его с минуту – а затем опустился на подушки и заснул.

Он проснулся от звука выстрела.

В панике вскочив с кушетки, он пробежал шагов пять – и наткнулся на Нилсона, который лежал на полу и ругался.

– Сукин сын, вот сукин сын!..

Телевизор не работал.

Экран был расколот, а внутри телевизора что-то вспыхивало.

Страйкера била дрожь, внезапно заболела голова. Он упал на колени рядом с Нилсоном.

– С тобой все в порядке?

Нилсон перевернулся, схватил Страйкера за здоровую руку и потащил за софу.

– Конечно, не все в порядке… – пробормотал он, вглядываясь в темноту в направлении кухонной двери. – Отправляюсь в кухню, чтобы достать нам пива, и цепляюсь за что-то на проклятом ковре. Падаю, моя рука ударяется в дверь – и я толкаю ее внутрь… и тут – выстрелы. Волосы у меня спалило, костюм – к черту, а нервы на пределе. Он еще хочет знать, все ли в порядке! Да лежи, дурак ты этакий! – зашипел он на Страйкера, который начал было отступать назад на локте и коленях.

– Я и лежу, – дрожащим голосом огрызнулся Страйкер. – Что это было?

– Стрельнуло как из пушки… Похоже, дробовик, двенадцатый калибр. Дело в том, что я не знаю, один заряд вышел или два. Может быть, он там ожидает еще одного из нас.

Видя, что делает Страйкер, он повернулся и пополз за ним, на ходу вынимая пистолет. Поскольку пистолет он носил в заднем кармане, движения его казались странными. Осколок стекла задел его по лбу, и тонкая струйка крови стекала на его висок.

Страйкер с пистолетом встал у стены и, прислонясь к ней, начал скользить в сторону кухонной двери, край которой дымился. Это была обычная дверь, не стеклянная. Прижимаясь к стене, он достиг двери и медленно толкнул ее внутрь.

Когда дверь приоткрылась наполовину, послышался второй выстрел.

– Черт тебя возьми, олух проклятый! – заорал Нилсон, пригибаясь за креслом. – Ты что, сбесился?

Приняв теперь уже два заряда, телевизор тихо загорелся. Запах гари смешивался с запахом пороха.

– В первый раз – один заряд, – сказал Страйкер; он все еще прижимался к стене. – Ты встречал когда-нибудь трехствольный дробовик?

– Нет. Но слышал о парнях, которые ходят с двумя пушками сразу. Так что забудь. – Нилсон теперь встал и пробрался по стене к Страйкеру. – Как насчет того, чтобы позвать на помощь? Попросить пощады? Или, в любом случае, – как выбраться отсюда?

– Здесь никого нет, – предположил Страйкер, но было видно, что он не убежден.

– Скажешь… Тогда почему каждый раз, когда открывается дверь, кто-то стреляет?

– Каждый раз она и стреляет. Это адская машинка, Хэрв.

– Это что, твоя теория?

Страйкер стер пот со лба, чуть не ударив Нилсона в глаз своим пистолетом 38-го калибра.

– Да.

– И ты уверен?

– Если он здесь, то слишком он тянет время, следуя за нашими передвижениями, – сказал Страйкер. Ему не хватало дыхания.

– Я, собственно, не мастак в теории полицейской работы… – Нилсон прокашлялся. Дым от горящего телевизора заполнял комнату. – Я еще подумываю и над тем, что мы с тобой, оказывается, подпалили твой дом… А это вряд ли понравится и твоему банковскому счету, и твоей подружке.

– Она как раз искала повод сменить занавески, – успокоил его Страйкер. – Я думаю, нам следует сначала проползти до наружной двери, затем быстро встать и выйти из дома.

– Мне нравится, как ты мыслишь.

Дробовик был прикреплен к кухонному стулу и нацелен в дверь. Хитроумная система веревок и реек обеспечивала срабатывание: как только кухонная дверь наполовину приоткрывалась, дробь попадала в того, кто находился за ней. Даже несколько картечин с расстояния в полтора метра – достаточно, чтобы нанести значительный ущерб, если не смертельный.

– Хорошенькая игрушка, – одобрил Страйкер. Он был в полуметре от двери, когда они только приехали и он предлагал Нилсону пивка. Если бы Нилсон не отказался…

Сейчас Нилсона рвало. Он стоял у раковины и в перерыве между приступами, задыхаясь, говорил, что если бы он не споткнулся на ковре, не упал прежде, чем эта штука сработала, тогда…

– И все же устроено по-идиотски, если учитывать, что дверь открывается внутрь, – продолжал рассуждать Страйкер, подавая Нилсону полотенце. – Если бы она открывалась наружу, то жертва получила бы полный заряд, а так – лишь часть… Но почему тогда именно у этой двери? И почему сразу только один заряд из двух? Зачем все это вообще?

– Кто-то сильно тебя не любит, – предположил Нилсон, приведя себя в порядок, умывшись и вытирая лицо полотенцем. – Мне даже кажется, будто это я и не люблю тебя.

– Вполне может быть, – медленно согласился Страйкер.

Нилсон посмотрел на него поверх полотенца:

– Я пошутил, Джек.

– А я – нет, – заявил Страйкер. Он прошел в холл и начал искать огнетушитель, который купил давным-давно для таких вот как раз восхитительных случаев.