Текст книги "Ответная месть"

Автор книги: Паула Гослинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

24

– Но я не знаю, что теперь делать! – простонала Дэйна, выворачивая на дорогу позади темного «седана».

– Делай, что я говорю. Не думай, не сомневайся, только делай то, что я скажу. Ты будешь размышлять об этом позже, – приказал Страйкер, вглядываясь вперед, чтобы разглядеть номер. Но номерные знаки уходившей машины были забрызганы грязью. Ничего не упускал из виду, мерзавец.

Но Лири – Лири убит.

Это не укладывалось в сознание. Не укладывалось…

– Приготовься повернуть направо, он должен свернуть на следующем перекрестке.

– Откуда ты знаешь?

– Он обгоняет – смотри. Давай быстрее, Христа ради!

– Если я буду вести быстрее, машина перевернется! – крикнула Дэйна.

– Не перевернется. Даже не думай, что случится с машиной, черт побери, не думай вовсе. Просто веди. Он обходит вон ту – давай за ним. Давай за ним!

Она устремилась за «седаном» и в опасной близости обошла огромный грузовик, но затем дорогу им загородил медленно движущийся грузовик с прицепом.

– Я не могу, не могу! – твердила Дэйна, руки отчаянно вцепились в руль – побелели костяшки пальцев. Она ощущала себя так, будто она стоит неподвижно, а мир мчится на нее, все быстрее и быстрее… Она была в ужасе, но голос Страйкера держал ее, приковывал к рулю. Если она не будет слушаться его, казалось ей, если она хоть на секунду выйдет из повиновения, мир взорвется. Она была уверена.

А голос Страйкера звучал уверенно, приказывал ей, не давая времени на раздумья, времени на то, чтобы дышать, чтобы быть самой собой. Она была как бы придатком к Страйкеру, к его воле; она была машиной – а он водителем.

– О'кей, мы подъезжаем к большому перекрестку, и у меня предчувствие, что он повернет направо. Он может свернуть влево – в город, а может вправо – из города, но я думаю, он изберет последнее. Он понял, что мы у него на хвосте… черт побери, поворачивай вправо, сворачивай вправо!

И Дэйна, и тормоза вскрикнули вместе, когда она накренила машину, свернув резко вправо, срезав угол так, что из-под колес отскочила женщина с сумками, разбрасывая помидоры. Один из них ударился в лобовое стекло и растекся красной лужей перед Страйкером. На секунду ему стало дурно, но он тут же включил дворники с душем.

– Нагоняй, нагоняй, мне нужно его разглядеть! – кричал Страйкер, перекрывая голосом вой мотора. Маленький арендованный автомобиль не привык к такому обращению. Почему они не взяли его машину, подумал Страйкер с сожалением и тут же понял, почему. Для того, чтобы Лири не узнал ее – и не доложил, что его преследуют, и чтобы Клоцман затем не выяснил, что Страйкер вовсе не в Филадельфии. Но зато в его машине есть радиотелефон. Из своей машины он мог бы позвонить, попросить помощи, мог догнать темный «седан», прижать его к обочине – и загнать преступника в угол.

На его машине они бы догнали.

Но у них не было его машины.

И единственное, что делало радио в этой машине, – оно передавало музыку.

– Куда это он гонит?! – кричал возбужденный Страйкер, и его память снова прокручивала сцену – у дверцы машины оседает Лири, как же это: ведь он был уверен, что Лири – снайпер. Он сейчас не мог мыслить ясно, никак не мог понять, связать ход вещей – но теперь и не было времени для размышлений. Единственное, что он понимал и видел, – будто перст Божий, направленный прямо ему в глаза, – снайпер, – и он уходил от него.

– Быстрее, черт возьми, нажми еще!

– Я жму, я жму, я жму! – кричала Дэйна. – Я делаю все, что могу, и я не могу даже чувствовать машину: она летит как по льду!

Дэйна никогда не водила так, и никогда – на такой скорости. Машина казалась теперь странной, неконтролируемой, легкой – и любое слабое прикосновение к рулю бросало ее вправо или влево. Еще одно прикосновение – и они врежутся в стоящую на обочине машину, или в витрину, или в чей-то забор.

Дорога была в этот час не слишком нагружена, но движение по ней было достаточно интенсивным, чтобы сделать погоню опасной.

– Это должен быть коп, – пробормотал сквозь зубы Страйкер, все еще цепляясь за свою теорию. – Кто, кроме копа, сможет так вести машину?

Темный «седан» проскочил в узкую щель между тремя машинами, одна из которых была огромным рефрижератором, который и закрыл им обзор окончательно.

– Обходи, обходи их! – кричал Страйкер.

Дэйна была слишком напугана, чтобы отвести глаза от дороги, но она не думала, что ему видно то, что ей.

– Как я могу обойти, здесь движение…

– Иди между ними, посмотри… здесь машины на обочине, или между ними… черт побери! Делай, что говорят!

Дэйна сделала. С визгом тормозов, с ревом сигналов она выехала на разделительную полосу и обошла на страшной скорости две машины и грузовик. Водители, напуганные, посторонились. Вырулив на скорости на их полосу, она вскользь задела крылом переднюю машину.

– Дальше, дальше! – кричал ей в ухо Страйкер.

– Это – не полицейская машина! – ответила криком Дэйна, и слезы текли по ее лицу, разбрызгиваясь от рвущегося в окно потока воздуха. – Я не могу больше, не могу, не могу!

– Ты должна! Вот, смотри туда… Черт! Он сворачивает, он сворачивает, он сво…

Она увидела, как «седан» срезает угол на площадке бензозаправочной станции, и, не колеблясь, последовала за ним. Она была настолько на пределе нервов и сил, настолько заведена криками Страйкера, что сделала невероятное.

И просчиталась.

Опрокинула стенд с маслами, банки разлетелись. Удар, как бы мал он ни был, изменил курс, и они задели еще машину, выставленную на продажу, на которой красовалась картонка с ценой.

Послышался громкий звук лопнувшей передней камеры, и руль вырвался из рук Дэйны. Машина пошла юзом и ударилась в белый забор, что отделял территорию станции от квартала жилых домов.

Дэйну отбросило к дверце, а Страйкера – на нее, их задержали лишь пояса. Голова Страйкера едва не ударилась о руль, и если бы Дэйна не опустила в свое время стекло, она бы сейчас врезалась в него. Ни один из них не потерял сознание более чем на секунду-две.

В полной тишине, которая последовала за громом аварии, Страйкер дотянулся и выключил зажигание. Сквозь треснувшее лобовое стекло ему был виден темный «седан», уходящий за поворотом дороги.

И затем он исчез из поля зрения.

25

– Прости, прости меня, прости… – рыдала Дэйна.

– Забудь, – резко сказал Страйкер. – Ты все сделала прекрасно – мы бы догнали этого парня. Наверняка он разработал маршрут и все такое.

– Но…

– Нет, забудь об этом, – сказал Страйкер, глядя из окна такси, когда они ехали к госпиталю.

Он использовал весь свой служебный авторитет и статус копа, уверяя людей на бензозаправочной станции, что он преследует вора, – и в достаточной мере произвел впечатление на хозяина, так что тот не стал вызывать местную полицию; остальное было делом пары телефонных звонков.

Но, конечно, местные копы были уже там, привлеченные шумом и сообщениями обойденных ими водителей. Им придется попотеть, рассортировывая все это. Когда именно номер его служебного значка и имя достигнут ушей Клоцмана – вопрос времени. Может быть, Клоцман решит, что это обычный дорожный инцидент. Может быть. Ладно, разберемся с этим, когда придет время.

А теперь – главное.

Такси подъехало к госпиталю. Дэйна терла лицо ладонями, как ребенок. Страйкер заплатил, и они пошли.

Некоторое время они прождали в приемной, наблюдая за входящими и выходящими, и Страйкер заметил того самого интерна, который лечил его. Интерн остановился перед ним:

– Кто-то еще раз продырявил вас?

– Нет, но открылась старая рана, – сказал Страйкер. – Я чувствую. И эта леди также нехорошо себя чувствует. Думаю, ей нужно дать успокаивающее.

Интерн поглядел на Дэйну.

– Не нужно бы вам иметь дела с копами, леди. Взгляните, что с вами.

– Это дорожная авария, – сказала Дэйна. – Я вела машину.

Интерн поднял брови и перевел взгляд с одного на другую.

– А я-то думал, что моя жизнь насыщенна, – сказал он. – Пошли.

– Эй, а как же со мной, я жду здесь уже час! – закричал человек в грязном гипсе на ноге. – Кто-то должен снять с меня гипс.

Интерн взглянул на него и указал ему на стеклянный ящик с пожарным инструментом; там был и топорик.

– Если вы очень спешите, можете сделать это сами. В ином случае кровотечения имеют право первоочередности перед снятием гипсов.

– Проклятый госпиталь! – закричал человек, когда они исчезли за жизнерадостной занавесочкой в цветах. – Я подам в суд!

Голос интерна донесся уже из-за занавески:

– Образец иска – на столе. Мы ежедневно получаем свежую партию.

Запугав и обольстив все отделения интенсивной терапии, Нилсон заставил их перевести Пински в одну палату с Тоскарелли.

– Послушайте, – сказал он сестрам и врачам, – они приятели. Нед будет разговаривать с Тосом. Вы же говорили, что с ним нужно разговаривать, верно? Его мать и сестра уходят на ночь домой, так? И вот представьте, что Тос проснется ночью – и никого не будет? Вы можете выделить постоянных сиделок для него? Конечно нет. Но если бы Нед был там и разговаривал… – Так Нилсон охмурял медиков, пока не надоел им настолько, что они сдались.

Поскольку Пински не мог защитить Тоса, да и Тос смог бы сделать немного, если бы кто-то напал на Неда, это не давало, так сказать, двойного выигрыша.

– Но зато ты сможешь завопить, – подчеркнул Нилсон.

– Не раньше, чем завтра, – прошептал Пински разбитыми губами. – Никаких воплей до завтра.

– Ну и что, – сказал Нилсон. Он уже отужинал в госпитальном кафетерии и подумывал над тем, не попросить ли поставить третью койку в палате.

– Как мило, – съязвил Пински. – Какой внимательный у меня посетитель.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Нет, – признался Пински. Мать и сестра Тоскарелли, а также его собственная жена Нелл ушли уже домой. – Зажги свет, ладно? Ненавижу, когда сумерки.

Нилсон встал и зажег свет. Тос поморщился – но затем его лицо вновь сделалось ничего не выражающим.

– Слушай – ты видел? – в восторге спросил Нилсон.

– Уже было, – ответил Пински. – Пока ты ужинал, приходили мерить ему пульс – и он тоже поморщился. Сестра сказала, что это хороший знак.

– Черт, – сказал Нилсон, столь же довольный Тосом, как и самим собой. – Может быть, сукин сын проснется, наконец. – Он наклонился над Тосом. – Эй, поросенок, просыпайся, а? Нам нужно работу делать, беби, нам нужно шевелиться, шевелиться, беби!

Но ответа не последовало.

Нилсон еще несколько минут звал Тоса, а затем сдался. Он вернулся к кровати Пински и опустился на стул. Пински глядел на него заплывшими глазами.

– Нужно еще пытаться, – сказал Пински. – Врач сказал, нужно принести кассеты, музыку, какую он любит, все такое. Ему нужны знакомые звуки. То, к чему он привык. Наверное, нужно записать шум окружного отделения полиции – или его любимого ресторана. – Эта речь, похоже, истомила его силы. – Завтра я поговорю с ним. Когда не будет так больно дышать.

– Хорошо. Сделай это, – зевая согласился Нилсон. Он почти уже заснул на своем стуле, когда появились Дэйна со Страйкером. Выглядели они ужасно.

– Что за черт? – сказал Страйкер, став в дверях.

Он ожидал увидеть здесь одного Тоскарелли. Вид Пински, перебинтованного и побитого, с Нилсоном, сидящим возле, подействовал на него шокирующе. Нилсон поднял голову при звуке его голоса.

– Привет. – Затем, увидев Дэйну, встал: – Привет. Что случилось?

Страйкер рассказал им.

Нилсон усадил Дэйну, сам стал возле, положив руку ей на плечо. По мере рассказа Страйкера его лицо багровело от гнева.

– Она не для того здесь! – зло бросил он. – Ты не имел никакого права использовать ее.

– У меня не было выбора, – ответил Страйкер.

– А я не слишком хорошо себя проявила, – устало сказала Дэйна. – На моем месте должен был быть ты, Хэрви. Или Нед.

– Нет, ты молодец, – успокоил Страйкер. – Я уже говорил, ты сделала все, что могла, и что сделал бы каждый из нас. – Он подошел к кровати Пински. – Что случилось, Нед?

– А, немного побили, – небрежно сообщил Пински.

– Три сломанных ребра, сломана ключица, рука, повреждена селезенка, многочисленные ушибы, – перечислил Нилсон сквозь зубы. – И все из-за красных носков.

– Прости, Нед, – сказал Страйкер. – Я терплю поражение по всем статьям.

– Нет, нет, я думаю, ты был прав насчет красных носков: я имею в виду, что очень странно видеть сразу трех бродяг в чистых красных носках, но я видел трех парней в красных носках, выходивших из приюта. Я думаю, тебе следует этим заняться, Джек.

– Ну, тогда лучше передать это дело отделению наркотиков, – заключил Страйкер.

– И вся моя компьютерная работа коту под хвост, – простонал Нилсон. – Когда мы уже вышли на что-то, наш первый подозреваемый вдруг разлетается на куски от случайного выстрела. Говорю вам, это несправедливо.

– Ты добыл связи? – спросил Страйкер; в это время он подошел к Тосу, чтобы поглядеть в его лицо.

Нилсон перечислил, что именно добыл.

Страйкер молчал, глядя на Тоскарелли.

– Это хорошо, Хэрви. Это великолепно. Вся проблема в том, что я ошибся – это был не Лири.

– Напротив, мон шер лейтенант, – возразил Нилсон. – Лаборатория обнаружила отпечатки пальцев Лири на дробовике, что разбил твой телевизор. Это была его ловушка, все верно. Я думаю, он рассчитывал, что и это дело пришьют убийце копов. Твоя дверь запирается плохо, ты знаешь, никакой проблемы для такого опытного мерзавца, как Лири.

– Но не он – снайпер, – угрюмо сказал Страйкер.

– И тем не менее есть связь между Лири и остальными жертвами.

Страйкер покачал головой:

– И что? Я начинаю думать, что, если смотреть на людей так пристально, как смотрим мы, то всегда найдутся какие-то связи. В конце концов, все эти люди стали копами, так? Значит, они неизбежно схожи между собой, схожи и их жизни. Но если и есть одна-единственная победная комбинация, то мы ее не отыскали. – Он тяжело вздохнул, глядя на своего партнера: – Кто это был, Тос? А? Проснись и дай нам ответ. У нас семь покушений на копов: кому-то нужна была их смерть. Пятеро – мертвы, ты – неизвестно где, а другой лезет на стену от боли. Кто это?

– Нужно выбрать точку отсчета, – сказал Пински. – Либо эти копы сделали что-то, либо они не сделали чего-то, как говорит Ривера.

– Что все это значит? – спросил Нилсон.

– Так что говорит Ривера? – переспросил Страйкер, уставившись на Пински.

– Он говорит, самое трудное в такой работе, как у него, – игнорировать жизнь, что идет у тебя под носом, – терпеливо пояснил Пински. – Делать вид, что это тебя не касается. Не быть копом. Вроде этого…

– Значит… плохие они копы…

Это было сказано шепотом – еле слышным, дрожащим.

Шепот принадлежал Тоскарелли.

26

– Но я – не плохой коп, – твердо сказал Страйкер.

– Кто-то думает так, – заметил Нилсон. – Каждый верит лишь собственному мнению, не правда ли?

Они успокоились после общего восторга по поводу первых слов Тоса. Передав новость сестре, они поздравили друг друга, а затем подождали следующих слов – но безуспешно. Страйкер тут же начал сожалеть о том, что упустил машину с убийцей.

– Но ты сделал все, что мог, – сказал Пински.

Было поздно. Они разговаривали – и не уходили.

– Я еще понимаю насчет Лири, – согласился Страйкер. Он взглянул на часы и подумал о том, как там Клоцман связывает сообщение об убийстве Лири. Если проследить их передвижение по сообщениям водителей, только в обратном направлении, – след приведет как раз к месту убийства. – Но как с остальными?

– Ентол был небрежным в работе, – сказал Нилсон. – Это ясно. Трэск была груба.

– Рэндолф был мечтательным типом: вечно пытался нянчиться с преступниками, – вставил Пински, пытаясь найти прохладное удобное местечко на подушке.

– А Сантоза боялся, – мрачно добавила Дэйна.

Даже когда Тос пытался сказать что-то, она оставалась тихой и неподвижной. Она стыдилась сейчас себя и была разочарована: упустила преследуемого и позволила Страйкеру пережить момент поражения. Но у нее не было опыта в преследовании. Она была детективом федерального управления, а не уличным полицейским, – правда, она считала, что должна была справиться.

– Не думаю, что бояться – значит быть плохим копом, – сказал Нилсон. – Это – не плохой, это неопытный. Мы все пугаемся, когда выходим на улицу, и именно это сохраняет нам жизнь. Ты не можешь быть все время смелым, всю ночь. Сантозе нужно было время – он был бы коп что надо.

И ты – что надо, говорил он взглядом Дэйне, и оба знали это. Дэйна чуть улыбнулась ему, потом опять опустила глаза.

– Хорошо, согласен, у них всех были недостатки, – сказал Страйкер. Он подошел к Тосу. – Так расскажи нам, что ты думаешь обо всем этом, старая задница. Открой же глаза и скажи мне: почему ты молчишь?

Тос открыл глаза. Улыбнулся Страйкеру.

Но ничего не сказал. Спустя мгновение его глаза вновь закрылись.

Страйкеру хотелось разрыдаться. Ему хотелось позабыть и этого убийцу, и весь мир, – и просто сидеть здесь и ждать, пока Тос не вернется к ним.

– Я не плохой коп! – довольно громко сказал он спящему. – И ты тоже – не плохой коп! Ты просто сонный коп, лежишь здесь как бревно. Послушай, дай нам ответ.

Ответа не было.

– Все-таки, я думаю, ответ в том, что говорил Ривера, – сказал Пински, обращаясь к потолку. Он страшно устал от разговоров, и ему хотелось, чтобы они все встали и продолжили рассуждения где-нибудь еще. В конце концов, он здесь – пациент. Они с Тосом заслужили покой, не так ли? Он – больной человек, он разбит и побит, и он имеет право на снисхождение.

Все ему казались очень маленькими и далекими, как куклы на сцене: и Дэйна, сидевшая на стуле, и Нилсон, стоявший возле нее, и Страйкер, шатающийся туда-сюда на мощных своих ногах, вечно ищущий вдохновения где только можно.

Сам Пински находил вдохновение в потолке.

– Я думаю, вам следует сосредоточиться на том, что все они делали неверно – намеренно или ненамеренно, – сказал он далеким голосом. – Например, дисциплина. Может быть, они все нарушили дисциплину применительно к одной и той же норме или одному и тому же человеку. Или, может быть, стоит перестать рассматривать людей, которых убили, – и вместо этого сравнить тех, на кого не покушались. Или же еще: может быть, все они замешаны в политике. – Он чувствовал головокружение от обезболивающего и разговоров. – Или же взять периоды отсутствия: а вдруг все жертвы были завербованы летающими тарелками и посланы шпионить на Землю; а теперь, когда инопланетяне больше не заинтересованы в них, они по одному их убирают? Как насчет такой версии?

– Ривера ничего не говорил о летающих тарелках, Нед, – заметил Страйкер. – Поспи немного.

– Я сказал. – Пински рассуждал с закрытыми глазами. – Я сказал, что именно он говорил. Ривера говорил, что самое трудное в работе…

– …все, что не делаешь, – докончил Страйкер. Он поглядел на Пински и резко спросил: – Какого цвета были носки у Риверы?

Пински удивленно открыл глаза:

– Носки у Риверы?

– Да.

Пински подумал, вспоминая, как он лежал на земле и все навалились на него. Глядя через лес ног и видя грязные тренировочные штаны Риверы возле костра, он вспомнил, как Ривера махал ему пистолетом и значком, чтобы Пински видел, что они у него.

– Белые, – сказал он и снова закрыл глаза. – Грязные-прегрязные белые. – Он вздохнул. – А теперь я хочу спать.

– Пошли, – сказал вдруг Страйкер. Что-то в его голосе заставило Нилсона выпрямиться. – Пошли, нам нужно пробраться в Отделение отчетов. Увидимся завтра, Нед.

– Почему – пробраться? – захотел узнать Нилсон, когда они вышли в длинный и пустой госпитальный коридор.

Ответ Страйкера отозвался эхом:

– Потому что Клоцман, может быть, приказал арестовать меня.

Пински улыбался с закрытыми глазами.

– Прощай, – прошептал он. – Доброй ночи. Спи крепко. Не позволяй клопам кусаться.

Наступила тишина.

Пински наконец обрел покой.

Теперь все проблемы были – их. Он вышел из игры. У него не было проблем. У него не было ответственности. Он мог спать всю ночь. Всю ночь.

– Хочу глоток воды, – объявил вдруг Тос.

27

Им удалось пробраться в Отделение отчетов незамеченными. Те, кто видел их, – не обратили внимания. В университетском городке невдалеке от них проходила демонстрация студентов, и в Отделении наблюдалось постоянное движение; копы сновали туда-сюда, привозили задержанных студентов; отвечали на вопросы репортеров, принимали родителей, а также университетский персонал, который видел все это много раз и еще увидит в будущем.

В результате, пользуясь обстановкой хаоса, им удалось проникнуть в Зал суда достаточно легко.

Нилсон сдал дежурство, было уже за полночь, и они нашли департамент совершенно пустым.

– Я все же думаю, ты спятил. – Они стояли у компьютера, и Нилсон говорил шепотом. Он, как пианист перед концертом, разминал пальцы. – Что ты собираешься опять отыскивать?

– Эберхардт, – сказала Дэйна. – Смотреть сведения по Эберхардту.

– Но нельзя все сказанное Риверой воспринимать серьезно, – возразил Нилсон. – Я имею в виду, он сам из себя сделал легенду, Джек, и заслуживает уже, чтобы его привлекли по нескольким статьям. Он – коп из копов. Весь этот сценарий и его крыша…

– Ну да, – согласился Страйкер. – Ты имеешь в виду, все это – для того, чтобы никто не знал, где он и что делает в каждый определенный момент? У него еще и репутация снайпера, так? Он в свое время завоевал кучу междепартаментских наград за победы в соревнованиях по стрельбе.

– Я тоже про это слышал, – подтвердил Нилсон.

– А псих по фамилии Эберхардт убил его сына. Ты помнишь Эберхардта?

– Не слишком хорошо: я в то время был в отпуске, и его вел Тос. – Нилсон достал сигареты. Предложил одну Дэйне, та отрицательно покачала головой, внимательно следя за экраном. Нилсон видел, как она осунулась, как побледнела, и знал, что она валится с ног от усталости. Он также знал, что она не успокоится, пока и вправду не свалится – в особенности после неудачи с преследованием. Ты готова сорваться, подумал он. Ты вовсе не суперженщина, как пытаешься показать. И ты сорвешься, если не будешь осторожна. Но я всегда рядом, не волнуйся. И я буду рядом.

Пока пальцы Нилсона плясали по клавиатуре, Страйкер продолжал говорить, голос был глухим от усталости.

– Да, мы засадили его, но ненадолго, – Говорил Страйкер, глядя, как Нилсон прокручивает на мониторе отчеты. – Мы предъявили всего лишь обвинение в изнасиловании.

– А как же убийство сына Риверы?

– Мы не смогли доказать. Все было ясно как день, но мы не смогли собрать достаточно доказательств. Та девушка, которую он пытал и насиловал, ухитрилась сбежать, прежде чем он убил ее. Почерк в обоих случаях – и с девушкой, и с убийством сына Риверы, – тот же. Но не было доказательств, черт побери, что это именно Эберхардт. И мы старались, как могли, и лаборатория старалась, но в конце концов он все же пошел по более легкой статье – его просто нужно было упечь за решетку. Эберхардт такого рода мразь, что издевательство и пытки – его хобби. И он был слишком хитер, чтобы быть пойманным. По крайней мере, так он сам думал: он счастливчик. Он учился в хороших школах, он сын богатого человека, он выше всех – так он думал. Он хвастался своими похождениями каждый раз, когда выскальзывал из наших рук. И теперь я хочу выяснить кое что как раз в связи с этими эпизодами. Вот оно и выясняется.

Они молча глядели на экран монитора – там появилось досье Эберхардта.

– О, мой Бог, – едва дыша, произнес Нилсон, – они все здесь.

И они были там.

Ентол и Хоторн были первыми: они арестовали Эберхардта за совращение несовершеннолетней; однако арест не привел к суду по причине ошибок в юридической терминологии.

Тим Лири арестовал его по обвинению в изнасиловании, но затем изменил свои показания, ссылаясь на то, что не уверен в правильной идентификации личности преступника.

– Наверняка его купили, – сказал Страйкер.

Меррили Трэск избила его, арестовывая по подозрению в намеренном нанесении телесных повреждений. Избиение и было использовано адвокатом для того, чтобы назвать «признание» Эберхардта недействительным.

Сэнди Рэндолф арестовал его по обвинению в хулиганстве в пьяном виде, затем его послали на психиатрическую экспертизу. Эксперты отпустили Эберхардта через месяц. Они сказали, что у него очень высокие интеллектуальные показатели и что он – не псих. А просто «с отклонениями в поведении».

Ричард Сантоза пытался арестовать его за изнасилование ребенка – но упустил после короткого преследования. Свидетелей не оказалось. Жертва изнасилования пережила нервное потрясение и не могла давать показания суду.

Страйкеру и Тоскарелли не удалось доказать его вину в убийстве Дэвида Риверы, и им пришлось согласиться на обвинение по другой статье, чтобы только убрать Эберхардта за решетку.

– Не могу поверить, – прошептал Нилсон.

– А я – могу, – откликнулась Дэйна. – Сплошные полицейские оплошности: в Вашингтоне их пруд пруди.

– Я тоже могу поверить, – добавил Страйкер. – Не считая Лири, ни один из копов – не «грязный». Но они были либо грубы, либо ленивы, либо мягкотелы, либо запуганы: и вот результат. Эта мразь, этот кусок дерьма, который начал с совращения несовершеннолетней, поверил, что ему сойдет с рук все, что бы он ни делал. Каждый раз, когда он уходил от нас – по какой бы то ни было причине, – он все более преисполнялся уверенностью в себе дикими фантазиями и эгоизмом. В конце концов он пошел на убийство – и все равно мы не смогли воздать ему по заслугам.

– То, что ты сказал, доказывает только, что все эти копы были просто обыкновенные люди, – заключил Нилсон. – В какие-то моменты они совершали ошибки. Но это не значит, что они все время поступали неправильно.

– Конечно нет, – согласился Страйкер. – Не все время – только иногда, – но с тем человеком, с которым нельзя было ошибаться.

– А где Эберхардт теперь? – спросила Дэйна.

– Посмотрим. Он должен был бы быть… – о, дерьмо! – Страйкер смотрел на экран и хотел прочесть вслух появившиеся там слова. Но они так и остались лишь обозначавшимися на экране.

– Эберхардта освобождают из-под стражи в девять часов утра завтра утром.