Текст книги "Ответная месть"

Автор книги: Паула Гослинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

9

Дэйна откинулась в кресле и посмотрела на свое собственное отражение в иллюминаторе. Ну, вот мы и вновь вместе, подумала она: ты и я. Спешу вернуться затемно в Грэнтэм, держу свое маленькое сокровище в руке – и жажду слова одобрения от этого чертова Короля детективов. Бог мой, какая я дура. Могла бы подождать по крайней мере до утра – так чего ты неслась на шестичасовую электричку? Скажи ты мне, – с досадой проговорила она почти вслух.

В записях Хоторна не было ничего, что указывало бы на причину его перемещения в Грэнтэм. Она тщательно посмотрела все в его кабинете – и безрезультатно. Затем поговорила с его секретарем – и вновь никакого результата.

Гэйб Хоторн всегда был скрытным и хитрым. Собирал информацию по крохам, делал выводы, подготавливал обвинение, – пока не набирал столько материала, чтобы его можно было с торжеством вывалить на голову ничего не подозревающей и ошарашенной публики.

Так он работал. И так зарабатывал свою репутацию.

Но она наконец-то кое-что нашла в его столе. Наспех нацарапанная записка, скомканная и брошенная в угол ящика. Вот все, что там было:

Грэнтэм

Френч-стрит

Офицер Хигли

Она немедленно позвонила в департамент полиции в Грэнтэм и попросила пригласить офицера Хигли. Ответ пришел весьма скоро: в местном департаменте полиции нет служащего с такой фамилией. Она запросила компьютер ФБР и узнала, что единственный офицер полиции с такой фамилией работает в Нью-Мексико, является пятидесятидевятилетним заместителем шерифа и должен через полгода выйти в отставку. Когда она дозвонилась до него, он ответил, что не знает никого по имени Гэбриэл Хоторн, однако когда-то, мальчиком, он знал престарелую Моди Хоторн, проживавшую в Вирджинии. Сейчас ей должно быть за сто – может, это пригодится Дэйне? – Дэйна сказала, что нет, спасибо.

Как последнюю надежду она добыла персональное секретное досье на Гэйба – и вот оно!

Гэйб Хоторн родился в Грэнтэме. Он вырос здесь, ходил в школу. И здесь поступил в департамент полиции. Прослужил он, однако, около месяца, затем компания его отца перебазировалась в Чикаго. Отец взял с собой всю семью. Гэйбу в то время было всего девятнадцать, и он жил с родителями. Он было снял квартиру в Грэнтэме, но двумя месяцами позже передумал – и тоже отправился в Чикаго. Причиной его ухода стал спор с одним офицером по фамилии Хигли, который также оставил полицию в это время. Читая между строк, Дэйна поняла, что им было позволено уйти по собственному желанию дабы их не уволили. Гэйб поехал в Чикаго, поступил в колледж и получил степень юриста. Затем он неизменно повышался по службе, работая в Департаменте судопроизводства.

А теперь, по прошествии стольких лет, Гэйб Хоторн вернулся в Грэнтэм и погиб здесь. Почему? Почему?

– Кофе, мисс?

Дэйна от неожиданности испугалась.

– Что? О, простите… нет, спасибо, не надо.

– Чай? Холодные напитки?

– Спасибо, ничего…

Стюардесса пошла по проходу, толкая перед собой тележку. Дэйна продолжала думать о Джеке Страйкере.

Она закрыла глаза и попыталась вызвать в воображении его образ. Плотно сложенный, широкий лоб и голубые глаза, лицо удивительно молодое и живое под седеющими волосами, длинный прямой нос и твердый, но чувственный рот. Он часто злился на нее, но она была уверена: он умеет ценить юмор, так же как была уверена в его способности быть нежным.

Задира, хулиган, тигр, яркая личность.

Нет. Он – другой. И вовсе не в нем дело, он не отвечает за ее интерес к нему. Он не старался пробудить интерес к себе. В конце концов, у него кто-то есть. Она видела женскую фотографию на его столе. Короткая стрижка, темные волнистые волосы. Тонкое лицо с высокими скулами, с маленьким, мягко очерченным ртом. Не то чтобы красавица, но когда увидишь, не забудешь. Наверное, они хорошо подходят друг другу.

У него есть женщина.

Кто-то, с кем, может быть, сейчас вместе.

Они должны быть сейчас вместе.

Она поежилась и выпрямилась в кресле, открыла глаза.

– Когда засыпаешь в самолете, всегда мерзнешь, – сочувственно сказал пожилой человек, ее сосед. – Могу я предложить вам мой плед?

Страйкер смотрел на микроволновую печь и мысленно посылал ей приказы превратить остывший в холодильнике обед во что-то необыкновенное. Видно было, как сбоку прозрачной кастрюли появился пузырек – и упал на дно. По прошествии секунды появился второй – и лопнул, не достигнув дна.

Как долго происходят некоторые события.

А некоторые – моментально.

Он думал о том, какие новости привезет агент Дэйна Марчант из Вашингтона – и даст ли она им новую линию расследования, новый ракурс, хоть что-то, что поможет выбраться из этого болота неопределенности.

Он стал думать о том, как она сейчас одета: костюм от Братьев Брукс, черные чулки… или джинсы и мешковатый свитер…

В любом случае нужно о чем-то думать, пока разогревается обед: или о копах, рыщущих по всему проклятому городу, или о лодыжках, коленях и прочих прелестях Дэйны Марчант.

Включи телевизор, сказал он самому себе.

Пообщайся же с миром, дурень.

Он находил сейчас в высшей степени удивительным, что когда-то наслаждался одиночеством. Склонившись над кастрюлей, он пережевывал перед телевизором куски резинового цыпленка и невкусную вермишель, и ему казалось, будто он грызет куски мебели. Вино – вот в чем дело. Открой бутылку вина. Порадуй себя. Налей себе бокал, поставь на «стерео» Равеля, возьми хорошую книгу.

Напейся.

Стань сентиментальным.

Встряхнись.

Пошли все к черту.

К тому времени, как позвонила Кейт, он размышлял, не научиться ли ему вязать.

– Привет.

– Кейт?

– Да.

– О, Кейт! – Он почувствовал себя лучше, услышав ее голос. Или, может быть, почувствовал себя в безопасности, когда ему напомнили о ее существовании, когда зазвучало тепло ее голоса.

– О, Джек! – Голос ее был полон слезами.

– Что-то случилось? Опять сны?

– Нет, нет, ничего, – быстро сказала она. – Все хорошо.

Наступила тишина.

– Как там погода?

– Прекрасная. День был изумительный. А ты как?

– Со мной тоже все хорошо, но у нас дождь. Я скучаю по тебе: приезжай, я все прощу. Я дошел до того, что глажу собственные рубашки.

– Но ты же всегда делал это сам, пока мы не встретились, – суховато заметила Кейт.

– Я разработал способ борьбы с артритом…

– Наверное, у тебя вышли все деньги?

– Да, много проиграл.

– Я оставила шесть чистых, отглаженных рубашек в моем шкафу.

– Нет, ты не оставила.

– Нет, я оставила.

– Так, значит, нет – не оставила?

Ее смех – все тот же, прежний.

– Пойди и отыщи их, когда я повешу трубку. Ты там ешь что-нибудь?

– Ты говоришь прямо как Тос. Я только что сам приготовил себе обед в микроволновой печи. Ты когда-нибудь пробовала мороженое из цыпленка с вермишелью?

– Ты меня пугаешь. Я сегодня наслаждалась старомодным английским чаепитием: тосты с анчоусами, запеченные креветки, яйца по-шотландски, лепешки, истекающие маслом, с земляничным джемом, экклский пирог, домашний торт, гата из грецких орехов…

– Что такое, черт возьми, экклский пирог?

– Я привезу тебе попробовать домой.

– Ты имеешь в виду, что привезешь мне, наконец, чувство дома?

– Именно это я и сказала, разве не так?

– Не совсем. Ты становишься англичанкой прямо… перед моими ушами.

– Ничуть! – Она делала вид, что оскорблена.

– Как тебе угодно. Как там Ричард?

Она помолчала, а когда заговорила, голос ее звучал неуверенно. Может быть, плохая связь, подумал он.

– Я так предполагаю, Ты имеешь в виду Ричарда Коттерелла?

– Да, я имею в виду его. И он также наслаждался этим роскошным чаепитием?

– Ты спрашиваешь как полицейский.

– А я и есть полицейский, ты что, забыла? Грязный коп… – Но его имитация речи из телефильмов всегда хромала, а дальнее расстояние не улучшило ее.

– Да, он тоже пил чай. Как идет расследование?

– Оно не идет, а подвешено в воздухе. Издевается над нами.

– А малышка мисс «Факел» из Вашингтона? – Голос ее совсем сдал, несмотря на высококалорийный чай.

– Снова в Вашингтоне: ей поручено проверить некоторые вещи. Завтра возвращается.

– А.

– Кэти… – Его голос стал мягок.

– Что? – Она была далеко-далеко.

– Нет, ничего. Что за тема завтра?

– О… опять Шекспир, конечно. Я сдаю доклад в полдень. Очень нервничаю. – На заднем плане послышалось бормотание. Голос был мужской. Безошибочно и ясно – мужской.

– Кто это там?

– Просто кто-то вклинился. Как прошло твое появление в суде?

– Хорошо. Вклинился – куда?

– Куда? В наш разговор. Меня ждут внизу. Нас пригласили после театра на вечер. Это уникальный шанс встретиться с несколькими актерами и дирек…

– Внизу? Ты что, звонишь из своего помета?

– Да, конечно.

Наступила тишина на полминуты. Итак, она в своей комнате, время – после одиннадцати вечера, и она там не одна.

– Джек? Ты здесь?

– Да, Кейт… знаешь, таймер сработал – мне нужно идти к моему пирогу. У меня в духовке чудный горячий пирог. Удачи тебе и твоей завтрашней речи, я буду думать о тебе. Бай.

Тут же он убедился на опыте: остатки запеканки из цыпленка с вермишелью, брошенные с высоты мужского роста, разбрызгиваются по окружности радиусом примерно в метр – и при этом еще норовят запрыгнуть под холодильник.

Он все еще ползал на коленях, убирая с пола остатки обеда, когда вновь зазвонил телефон. Ругаясь, он пошел отвечать, волоча за собой грязные бумажные полотенца.

– Да?!

– Это Дэйна. Мне кажется, я что-то добыла.

– Великолепно. Когда ты вернешься?

– Я уже вернулась. Я только что вошла…

– О!

– Я разбудила вас? Простите.

– Нет, нет, я просто мыл тарелки.

– Ваша очередь на кухне?

– Мое недельное дежурство на кухне: Кейт на конференции в Англии.

– А, понятно. – Наступила пауза. – Я думаю, дело потерпит до утра, но если вы ничего не имеете против того, чтобы выпить со мной в отеле, мне будет приятна компания.

– Это того стоит?

– Что – бар?

– То, что ты добыла в Вашингтоне?

– Ну… это наводит на размышления, – медленно проговорила она.

Он подождал, но она не захотела сказать большего. В его голове начала звучать какая-то мелодия… Все знают эти игры, – звучали слова песенки, – все играют в эти игры, всем нравится эта игра: а тебе… А Кейт? А мерзавцу Ричарду Коттереллу?

– Дай мне полчаса, я приеду, – сказал он в трубку.

10

– Иисус! Наконец что-то новое!

Все уставились на него.

– Угадайте, с кем сотрудничал Хоторн в течение трех своих месяцев работы? Здесь? – спросил Пински.

– С Франкони?

– Нет. С Филом Ентолом.

Вскочив при радостном заявлении Пински, сотрудники теперь дружно уселись и посмотрели друг на друга. Наконец, Тос заговорил:

– И что это значит для нас?

Пински, взбудораженный от бега, промокнул лицо платком и сунул его обратно в карман. Атмосферный фронт с юга накрыл теплом Грэнтэм, и все окна были открыты настежь, чтобы приветствовать весну. Как долго она продлится – никто не знал. Может быть, даже до ночи.

– В настоящий момент это ничего не значит, – решил Страйкер. – Благодаря Дэйне мы знаем, что Хоторн вырос в Грэнтэме и что в течение трех месяцев он работал в местной полиции.

– А теперь мы еще знаем, что в эти три месяца он работал вместе с Филом Ентолом, – подхватил Тос. – Эй, подождите-ка минутку. В нашей картотеке должны быть его отпечатки пальцев. Черт возьми, почему это мы не догадались сравнить их раньше? Почему их направили в Вашингтон?

– Потому что какой-то идиот промаркировал их как «недействительные» и они до сих пор не занесены в компьютер, – сказал Пински. – Что-то пытались сделать, но, видно, не довели до конца…

– Да, и еще все время плачутся, – с отвращением добавил Тос.

– Ты думаешь, информация о Хоторне спасла бы Ентола? – спросил Нилсон.

Страйкер подумал.

– Это могло навести его на мысль быть более осторожным, поскольку он бы знал о Хоторне.

– А вы полагаете, что это имело что-то общее с Хигли? – нерешительно спросила Дэйна. – Может быть, между ними была какая-то тайна.

Страйкер вздохнул:

– Я предпринял попытку проследить за передвижением Хигли, но сдается, он давно покинул город. Конечно, мы можем запросить телефонные отчеты со станции, обслуживавшей Ентола, и выяснить, звонил ли он в Чикаго. Но если он снял где-то за плату телефонный аппарат – и звонил не со своего домашнего номера, то мы никогда ничего не выясним.

– Но зачем ему было звонить Хоторну? – спросил Нилсон.

– Не знаю, – ответил Страйкер. – Между смертью Хоторна и Ентола был промежуток в несколько дней. – Он встал и начал мерить шагами пространство между столом и окном. По этой траектории уже явственно прослеживалась дорожка на зеленом линолеуме. – Может быть, Хоторн звонил Ентолу вместо того, чтобы ездить.

– Почему все-таки? – спросила Дэйна. – Зачем ему было звонить?

– Старый друг, бывший партнер, сотрудник, Ентол мог наилучшим образом информировать его по текущим событиям в городе. Френч-стрит была не в его округе, но нет копа в городе, который бы не знал эту улицу, так или иначе. – Он запустил пальцы в шевелюру и ерошил ее, пока волосы не встали дыбом. Как и покрытие из линолеума на полу, волосы уже начали уставать – местами поредели, вне всякого сомнения оттого, что их постоянно дергали и ерошили. – Что-то такое сказал капитан про Ентола – что это было, черт возьми? – Он уставился в стену, затем его лицо просветлело. – Правильно… я еще хотел переспросить его, а потом забыл… Он сказал: «Ентол плохо спал и хотел пораньше лечь».

– Вы думаете, это – из-за Хоторна? – спросила Дэйна.

– Может быть.

– Хрен с ними, с отпечатками пальцев. Но почему он не опознал Хоторна? – внезапно спросил Пински. – Снимок-то был разослан. Ентол наверняка видел его. Почему он не сказал?

– Может быть, он хотел сказать, – предположил Страйкер. – Может быть, поэтому его и убили.

– Конечно, я помню Гэбриэля Хоторна, – сказала миссис Ентол.

Они сидели в кабинете со стеклянными стенами, который, вероятно, был задуман для летнего обитания. Яркие цветочные мотивы присутствовали на обивке мебели и занавесках. Теплый день делал комнату комфортной и красивой, а стеклянные стены позволяли миссис Ентол держать играющих во дворе детей в поле зрения. Пока она говорила, ее глаза не упускали детей и то, чем они занимались. Но впечатление было такое, будто говоришь с кем-то, кто смотрит телевизор.

– Я помню его, потому что Фил сказал, что у него правильная фамилия: он всегда сам по себе[4]4
  Хоторн – в переводе «боярышник».


[Закрыть].

– Да, похоже, – согласилась Дэйна, обращаясь как бы к себе.

– Они не ладили? – спросил Страйкер.

Миссис Ентол пожала плечами. Она была миловидная и, вероятно, сокрушалась по поводу лишнего веса, а зря, потому что небольшая полнота очень шла ей. Но перенесенное горе иссушило ее кожу и обозначило морщинки у рта, а когда-то яркие глаза окружали темные круги.

– Они вполне ладили, я полагаю. Все это было давным-давно, да они и не бывали вместе подолгу. Я не помню, чтобы они были счастливы, расставаясь. У Хоторна была эта привычка: если все хорошо – его заслуга; если все плохо – вина Фила. Были и другие, кто с ним не уживался, но Фил… – Она всплакнула, но быстро взяла себя в руки. – Фил всегда был незлобив. И всегда уступал, вы знаете это?

– Я слышал, что Фила любили его друзья-офицеры, – мягко сказал Страйкер. – Капитан Корэса говорил, как его любили.

– Его – любили. Хоторна – нет. У него случилась драка в раздевалке с другим новичком…

– С Колином Хигли. Да, мы знаем об этом.

– Хигли ополчился на него за то, что он позволил Филу… ну, в общем, из-за мелочи. Оба вынуждены были уйти в отставку. Фил чувствовал себя неудобно, разговаривал с начальством – просил за Хигли, но никто ничего не смог сделать. Никто не слушал его. – Она выглянула из окна. Двое маленьких мальчиков играли во дворе – и один уже упал в особенно грязную лужу, окатив своего братишку градом брызг. Было очевидно, что и тот, и другой находят все это восхитительным, и оба желали повторить опыт.

– Грязь отмоется, – заметил Страйкер.

Миссис Ентол посмотрела на него укоризненно.

– Не вся, – ответила она. – Некоторую – не отдерешь.

– Вы имеете в виду?..

– Тот случай… – вздохнула она. – Я уже говорила.

– О, понятно… Как себя проявил Фил в деле Эберхардта? – Страйкер старался припомнить, что он вычитал в деле Ентола.

– Фил был офицером-оперативником, – сказала миссис Ентол. – Он – и этот Гэйб Хоторн поймали мальчишку Эберхардта, когда тот пытался ограбить бензоколонку… Они взяли его. Но Хоторн, он же юрист… он отпустил мальчишку. Как я и предсказывала, так все и закончилось… все свалили на Фила, – дескать, он был старшим офицером из них двоих… и Фил все подтвердил; сказал, что это он приказал Хоторну отпустить мальчишку.

– Но Эберхардт все же пошел под суд.

– О да. За ношение оружия – за нож. И посмотрите, что случилось: все думали, что именно Фил позволил ему уйти.

– О, я уверен, что это не так.

– Тогда чем же объяснить, что он получил повышение четыре года спустя после того, как сдал свои сержантские экзамены? – с надрывом спросила миссис Ентол. – Он каждый раз сдавал, и каждый раз они брали кого-то другого, и никогда – Фила. Но даже тогда он оправдывал ваш департамент. Так работает система, Мэй, говорил он мне. Нужно запастись терпением. Нужно понимать необходимость. Он никогда не раздражался – но я, я злилась. Ему следовало уже быть лейтенантом, как вам, может быть, даже капитаном. А теперь… теперь… – Ее голос сорвался, и она посмотрела вниз, на свои сжатые кулаки. Взрыв хохота и криков со двора отвлекли ее от горьких мыслей, и она встала. – Мне нужно вытащить детей из грязи, – сказала она. – Нам нужно еще о чем-то поговорить?

– Нет, на сегодня довольно, миссис Ентол. Спасибо. – Дэйна встала, и Страйкер неохотно поднялся тоже.

Выйдя, уже по пути к машине, он сердито посмотрел на Дэйну.

– У меня были еще вопросы, – сказал он. – Мне нужно было еще многое узнать.

Дэйна покачала головой:

– Вы бы не получили ответов. Во всяком случае, сейчас. Она еще не отошла, боль еще велика. И в особенности велика обида на департамент. Она бы отговорилась детьми, как она это сделала сейчас. Поверьте, ничего бы не вышло. Может быть, через день-два можно попытаться вновь. Или вам, или кому-то еще.

– Но она могла знать что-то…

– Ну хорошо, пойдемте обратно, – сказала Дэйна, начиная раздражаться. – Я работаю на Департамент Справедливости, не так ли? Мне приходилось задавать вопросы людям, у которых есть причины ненавидеть полицию. Чикаго, Детройт, Милуоки, Нью-Йорк – женщины, чьи мужья были убиты, более всего ненавидят полицию, на которую те работали. Позже, когда проходит некоторое время, они смиряются. Они уже могут вспоминать. Но не сейчас, Джек. В самом деле – это ничего не даст.

Он вздохнул теплый воздух, стараясь задержать ощущение весны, затем сказал:

– Ну хорошо, оставим.

Они шли к машине.

– Кто такой Эберхардт? – спросила она, в то время как он отпирал дверцу.

– Мерзкий тип, любил резать людей охотничьим ножом, – ответил Страйкер. – Мы с Тосом отправили его за решетку три года назад. Как насчет того, чтобы позавтракать?

– Хорошо бы.

Он закрыл дверцу и обошел машину, чтобы взглянуть на колесо. Затем сел – и сидел задумавшись, не включая зажигание.

– А что у тебя против Хоторна, между прочим? – осторожно спросил он. – Что-то было?

– Это личное.

– Так вот почему ты была послана поддерживать связь?

– Может быть. Мой начальник в департаменте обладает чувством юмора.

– Хоторн, чувствуется, не был удачлив.

Она смотрела прямо перед собой.

– Напротив, он был удачлив. Удача – все, о чем он заботился. Побеждать – это было хобби Гэйба Хоторна.

– И?..

– И – все. Думаю, если что-то и даст проверка телефонных разговоров, – обнаружится лишь, что Гэйб звонил Ентолу. И звонил он не по старой дружбе – он звонил, чтобы использовать Ентола. Гэйб всех использовал. Он не ведал сомнений, когда шел наверх; а за спиной оставались отпечатки его ботинок на лицах поверженных – его победный путь…

– Звучит так, будто ты его ненавидела.

Она глянула искоса.

– У тебя хороший слух.

Он включил зажигание.

– Давай позавтракаем, – только и сказал он.

11

Была очередь Пински свидетельствовать в суде по делу Бронковски, поэтому допрашивать последнего напарника Меррили Трэск, Стива Чина, пошли Тос и Нилсон. Стив был американцем китайского происхождения; с быстрой усмешкой, красивый, невысокий и плотный; зубы у него были белые, но один, золотой, посверкивал в углу рта.

– Парень, Меррили – она была настоящая бой-баба, – сообщил Стив. – Не раз меня разносила так, что я готов был обделаться со страху. Работать вместе с ней – это все равно что иметь в охране личную роту морских пехотинцев. Понимаешь? Я поверить не мог, когда мне сообщили, что с ней – все. Я тогда сказал, не меньше шести человек нужно, чтобы ее уложить. Или танк. Но нет – просто один выстрел. Так?

– Так, – подтвердил Нилсон, загипнотизированный ритмичным появлением, исчезновением и вновь появлением золотого зуба при быстрой улыбке и речи Чина.

– Мы просмотрели ее отчеты. Как ты думаешь, были старые недоброжелатели, которые что-то имели против нее?

– Ни одного не припомню, – сказал Чин. – Вы полагаете, что есть кто-то, кто из мести или зависти прикончил всех этих офицеров?

– Мы не знаем, – подчеркнул Тос. – Мы используем в расследовании каждую возможность. Как насчет ее личной жизни? Там кто-то был?

Бывший напарник задумался.

– Она была в разводе, к мужикам относилась сурово, – но она не была лесбиянка или что-то в этом роде.

– Ты уверен? – спросил Нилсон.

Странное выражение появилось на лице Чина.

– Уверен, – подтвердил он.

– Любовники?

– Нет, она сказала, что не желает больше эмоций. Она была одинокой, я так думаю, и все отдавала работе. Готовилась что было сил к сержантским экзаменам: работа для нее была вся жизнь. Понимаешь?

– И вот что дала ей работа, за все ее старания, – грубовато заметил Тос.

Чин покачал головой.

– Я до сих пор не могу поверить, что она уже не ввалится сюда и не заорет на меня, чтобы я, осел, бежал к машине – она готова ехать. Говорят, я и до сих пор вздрагиваю, как услышу женский голос в холле. – Снова быстрая усмешка. – Я никогда не бывал в обиде – она была великолепная девчонка и мне очень нравилась. Когда мне рассказали, что с ней стало, я испытал настоящее горе – и до сих пор не могу успокоиться. У меня уже не будет напарника как она, это точно. – Опять странное выражение мелькнуло на его лице. – Может, и не проживу долго без нее.

– Она любила риск? – спросил Нилсон.

– Риск? Она брала на себя ответственность, парень. Я был старшим офицером, но ее это не волновало: она все знала – и за все бралась.

– И ты не возражал?

Стив усмехнулся:

– Знаешь, в ней было больше веса.

– Ну хватит, – нетерпеливо сказал Тос.

Пожав плечами, Чин отодвинул стул и положил ноги на свой стол. Вокруг них стояли шум, суета, бесконечное движение, но Чин был спокоен и почти заторможен.

– Ладно. Факт, хорошо сработались, понимаешь? Я не агрессивный тип, а она дополняла меня. Во всяком случае, я ей очень благодарен. Наши отчеты несколько раз занимали первые места в округе, пару раз нам приказом выносили благодарность…

– А пару раз – нарекания, – ввернул Нилсон.

– Конечно, и это… – Впервые Чин почувствовал себя неуверенно, и его жизнерадостность как-то сразу испарилась. Он даже будто стал меньше ростом, как ни странно. – У нее была такая особенность, знаете… Как говорится, слишком много энтузиазма.

– Ты имеешь в виду, что она то и дело вышибала дух из подозреваемых? – язвительно подхватил Нилсон. – Игнорировала некоторые правила, как и ты сам?

– Да, – неохотно подтвердил Чин. – Я же сказал вам: она была бой-баба. И вспыльчива. Она не говорила, конечно, но я думаю, муж развелся с ней оттого, что она его поколачивала.

– А тебя она ни разу не побила? – полушутя спросил Нилсон.

– Не настолько, чтобы это было видно, – ответил Чин, и его кожа слегка потемнела.

Нилсон долгим взглядом посмотрел на него.

– Так ты признаешь, что она тебя била? – не веря своим ушам, переспросил он.

– Ты слышал, что я сказал, – ответил Чин, и его кожа стала еще темнее.

– Но отчего?

Чин смотрел в пол.

– У нее были слишком высокие требования, – спокойно пояснил он. – Да, она требовала многого: и на работе, и после.

– А ты виделся с ней после работы?

Чин поглядел в сторону, взял карандаш, долго разглядывал его, вертел в руке, затем продырявил им свой блокнот, карандаш сломался… Чин выбросил его в корзину.

– Иногда, – наконец ответил он.

Наступила тишина: никто из троих не решался заговорить.

Тос сделал невинные глаза, а на лице Нилсона отчетливо можно было прочесть, что он начинает понимать… Не знаешь, плакать здесь или смеяться, думал он. Бедняга.

– Не думаю, чтобы нам было это интересно, – наконец сказал он.

– И я не думаю, – согласился Чин.

– А ты уверен, что не подстрелил ее сам?

Чин вздохнул:

– Я уж подумывал об этом.

– И что же тебя остановило?

– Никто бы не поверил, что я отказывался от ее предложений, – грустно сказал Чин. – Говорю тебе, выглядела она очень даже неплохо. На вкус большинства людей, по крайней мере.

– Бог мой, – прошептал Нилсон. У него появилось чувство, что Чин был рад признаться, хотя и под давлением, в том, что на себе испытал такую необычную форму полицейских «зверств». Чин был прав: многие копы подумали бы, что парню повезло. Подумал бы так и сам Нилсон, если бы не был достаточно тонок, чтобы почувствовать грусть и боль под маской жизнерадостности. Здесь было унижение всех видов.

– Ты не был с нею, когда ее застрелили? – спросил Тос, не вполне уверенный, что понял суть разговора.

Он решил, что расспросит обо всем Нилсона попозже.

– Нет, у меня было свободное время. Выполнял одно поручение для семьи. Кто-то позвонил из заброшенной машины или что-то вроде того, когда она должна была встретиться со мной за ленчем. Это было по пути. Но она уже никогда не приехала туда. Ко мне, на ленч, я имею в виду. Когда я позвонил в участок – мне сказали, что в нее стреляли. И что она мертва.

– А как твой отчет об арестах после ее смерти? – спросил Нилсон.

Чин улыбнулся. Теперь стало видно, что это – человек, а не застывшая усмехающаяся маска.

– Спасибо, конечно, но – паршиво. Но я выкарабкаюсь как-нибудь.

– Тебе дали нового напарника? – спросил Тос.

– Да. Офицер Линда Тэнг. Вот она. – И он кивком указал в сторону маленькой китаянки, что стояла возле кофеварки и болтала с другой женщиной. У офицера Тэнг была чарующая улыбка, она была изящной и хорошенькой.

– На следующей неделе предстоит операция по обезвреживанию в Китайском квартале, и мы работаем там в связке с ФБР, – продолжал Чин. – Будем изображать молодую супружескую пару с денежными проблемами.

Нилсон усмехнулся:

– А вот эта – уж точно неплохая.

Чин покачал головой.

– Да она меня к себе и близко не подпускает, – грустно пожаловался он. Взглянул на Нилсона, ощущая в нем сочувствие: – Ты понимаешь женщин?

– Я пока только на исследовательской стадии, – ответил Нилсон.

Когда они сидели в машине, Тоскарелли спросил Нилсона, правильно ли он понял ситуацию: офицер Меррили Трэск сексуально домогалась своего партнера, принуждала его спать с ней, – а взамен взяла на себя его служебные обязанности во время патрулирования?

– Я так понял, – сказал Нилсон, заводя мотор и глядя в зеркало на идущий сзади транспорт.

– Почему это у меня никогда не было такого партнера? – спросил Тос, вспоминая фотографию Меррили Трэск, блондинки с полными губами и огромными голубыми глазищами. – Почему это тебе достался Пински, мне – Страйкер, а этот застенчивый коротышка получил такую роскошную свободную женщину, к тому же сексуально изголодавшуюся?

– Нам просто повезло, я полагаю, – ответил Нилсон.