Текст книги "Каперский патент (ЛП)"

Автор книги: Патрик О'Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Добро пожаловать, добро пожаловать домой, – вскричал Блейн, – я наблюдал за вашим приближением из окна гостиной, – проходите же, мой дорогой Мэтьюрин, проходите.

Он повел его наверх, в библиотеку, самую уютную комнату в доме, заставленную книгами и стеллажами с насекомыми, и усадил в мягкое кресло у камина, а сам расположился в соседнем, взирая на гостя все с той же доброжелательностью, пока вопрос Стивена «какие новости о Рэе и Ледварде?» не стер это выражение с его лица.

– Их видели в Париже. Мне стыдно признать, что они ускользнули. Вы можете сказать, что, имея все службы наготове, мы просто жалкое сборище глупышей, раз позволили им ускользнуть. Я не могу не признать, что наше первое действие – у клуба «Баттонc» провалилось самым ужасным образом. Но вот вы здесь: когда речь идет о взаимодействии всех служб, возникает масса возможностей, помимо обычной глупости.

Стивен на мгновение взглянул на Блейна: он хорошо знал своего шефа, чтобы понять – тот хочет сообщить не только о своей неуверенности в осмотрительности и компетентности некоторых разведывательных служб, действующих в королевстве, но также и о своей убежденности, что у Ледварда и Рэя был по меньшей мере один очень высокопоставленный коллега и покровитель где-то в правительстве. Принимая как данность, что они это понимают, Стивен только заметил:

– Но, полагаю, вы теперь хотя бы снова хозяин в собственном доме?

– Надеюсь на это, – сэр Джозеф улыбнулся, – но сама служба, как вы и сами знаете, находится в полуразрушенном состоянии, мне нужно создавать её заново. И опять-таки, хотя мои позиции в Адмиралтействе сильнее, чем раньше, некоторые мои партнеры и корреспонденты совершенно не радуют и... я, конечно же, сейчас не предложу вам на рассмотрение никакой тайной миссии. В любом случае, ваши замечания о возможностях в Южной Америке будут намного более ценными.

– Я задаю эти вопросы отчасти оттого, что они меня напрямую интересуют, но также и потому, что они напрямую влияют на восстановление капитана Обри.

– «Счастливчика» Джека Обри, – уточнил Блейн, удовлетворенно улыбаясь. – Господи, кому-нибудь вообще улыбалась такая удача? Как там поживает бедняга?

– Отдыхает в кругу семьи. Счастлив во всем, что касается его кармана, но, как вы знаете, это для него почти ничего не значит по сравнению с восстановлением в капитанском списке.

– Что касается формальной стороны процесса, то, разумеется, это невозможно начать, пока суд не приговорит Рэя и Ледварда и не оправдает Обри в том, чего он никогда не делал, пока не отменят обвинительный приговор. Есть и неформальная сторона, конечно, и что касается этого, у него есть моя абсолютная поддержка, но когда доходит до покровительства, моя поддержка мало что значит, а в таком деле и вовсе равна нулю. У Обри есть другие покровители, некоторые намного более влиятельные, но некоторые, например, герцог Кларенс и парочка адмиралов-вигов, могут нанести ему скорее вред, чем принести пользу. На флоте считают, да и публика тоже, что с Обри обошлись крайне несправедливо. Радость от его последнего успеха – яркое тому подтверждение. Между прочим, вы знаете, что комитет не примет его выход из клуба?

– Не знал. Но скажите, разве этот последний успех не возымеет эффект, разве не поможет изменить официальное мнение? Он же достаточно впечатляющий, вы сами это подтвердили.

– Изменить? Конечно же, нет. Успешные операции приватира для официального мнения не имеют национального значения – это же не королевский военный флот. Нет. Произошла чудовищная ошибка, все это знают, и когда теперешнее поколение чиновников сгинет лет через двадцать, и, разумеется, сегодняшний кабинет министров, то, может, тогда и сделают какой-то жест. Но пока Рэя невозможно привести в суд, а если и было бы возможно, то правительству это причинило бы невыразимые неудобства. Могу добавить, что если вся эта серия скандалов вскроется, так что позор нельзя будет переложить на другие плечи, то единственным способом сохранить официальное лицо будет совершить деяние государственного значения, важность которого может оправдать королевское помилование, пересмотр дела или восстановление. Если бы, например, капитан Обри вступил в схватку с кораблем французского или американского флота примерно равного ему по силе и захватил бы его или ухитрился сильно повредить, или всё сразу, то, вероятно, его могли бы восстановить в течение года или около того, а не, скажем, при следующей коронации или через одну. И никак иначе, поскольку, как я сказал, или имел в виду, приватирство – само по себе награда. И, Господи, какая награда в его случае! С сегодняшней ценой на ртуть, Мэтьюрин, он, должно быть, один из самых богатых моряков, и это уже не говоря о прочей добыче. Но этого у него не отнять, надо отдать ему должное. Я слышал, что вест-индские торговцы в знак признательности за захват «Спартана» намерены подарить ему обеденный серебряный сервиз.

– Несомненно, он может никогда уже не опасаться долговой тюрьмы, – согласился Стивен, – более того, когда он приехал домой, то узнал, что апелляционный суд разрешил весьма тяжкое дело, Бог знает на какую сумму, в его пользу. Это дело долгие годы висело над ним, его наследниками и правопреемниками, как гнусный бандит, еще с тех пор как...

– Господь всемогущий, какой же успех! – повторил сэр Джозеф, глядя в огонь. – На всем флоте говорят, по всему городу говорят – «Счастливчик» Джек Обри отправился в пробное плавание в «пустые» времена, когда на протяжении месяцев не захватывали ничего крупнее прибрежных хоу, шасс-маре или датских ботов, и вернулся с семью огромными жирными призами на хвосте, а ценнейший груз восьмого чуть ли не вываливался у него из трюма. Ха-ха-ха! Как же приятно думать о таком. – Блейн еще немного поразмышлял о сказанном, негромко хохотнул и продолжил: – Скажите, Мэтьюрин, как вам удалось убедить эти призы отплыть из Орты?

– Я, как обычно, допрашивал франкоговорящих пленных, – объяснил Стивен. – И узнав, что один из них – сигнальный старшина «Спартана», отвел его в сторонку. А потом объяснил, что если он сообщит мне условный флажный сигнал – как вы знаете, Орта находится в глубине длинного и сложного для навигации залива, очевидно, им пришлось бы общаться с расстояния – то получит свободу и вознаграждение, а иначе ему придется терпеть последствия своего отказа. Их я не уточнил. Старшина рассмеялся и заверил, что всегда рад помочь и заработать на ровном месте и со спокойной совестью, потому что сигнал – всего лишь старый добрый «Синий Питер» и выстрел в наветренную сторону. Мы бы и сами попробовали их в первую очередь. Так оно и вышло: шхуна держалась почти против ветра, подняла этот самый флаг, выстрелила из пушки, и призы начали выходить из бухты со всей возможной скоростью.

– Должно быть, это здорово порадовало ваши сердца! – рассмеялся Блейн.

– Радости хватало, но достаточно ненавязчивой – из боязни несчастливого слова, взгляда или жеста. Дело висело на волоске – настолько рискованное и грозящее провалиться, лед под нашими ногами оказался крайне тонким. Каждый приз нужно было захватить по очереди и послать туда нашу призовую команду. В итоге мы получили чудовищно огромную толпу злых и целеустремленных пленников, людей едва хватало, чтобы держать их под контролем и управлять кораблем одновременно. Два трофея, «Джон Басби» и «Притти Энн», оказались чертовски тяжелыми, неуклюжими и медленными, и их пришлось взять на буксир. В любой момент в поле зрения мог показаться «Конститьюшн». Непростое время, и хотя зачастую держался попутный ветер, мы вздохнули с облегчением, лишь пройдя шелмерстонскую отмель. Тогда мы отцепили буксир, выстрелили из всех орудий и сообщили на берег, чтобы готовили пир.

– Команда наверняка довольна капитаном Обри.

– Еще как. Они расцветили корабль флагами и громко славили его всю дорогу до причала. За исключением тех немногих, которых он уволил за разграбление призов или плохое поведение, шелмерстонцы перед ним буквально преклоняются.

– Его бы встретили радостными криками и здесь, на улицах, если бы он приехал. О нем вышло много газет и листовок, я некоторые для вас сохранил.

Блейн потянулся за кучей бумаг на низком столике, и пока он копался в них, Стивен заметил упавшую цветную афишу с изображением воздушного шара.

Воздушные шары занимали ум Стивена с тех пор, как он по пути перешел Пэлл-Мэлл. Рабочие чинили трубы, по которым светильный газ подавался к уличным фонарям, и он размышлял, можно ли использовать пахучее вещество вместо еще более опасного водорода. Он бы высказался на этот счет, если бы сэр Джозеф не накрыл афишу и не задвинул ее под стол. Вместо этого доктор достал посылку со словами:

– Обри решил лично не приезжать в город, но попросил передать вам это с наилучшими пожеланиями. Это судовой журнал «Спартана». Думаю, вы обнаружите в нем довольно ценные сведения о французских и американских агентах – он постоянно перевозил и тех, и других. Я добавил сюда протоколы допроса пленных, тоже представляющие определенный интерес.

– Как любезно со стороны мистера Обри, – поблагодарил Блейн, охотно принимая посылку. – Пожалуйста, сердечно поблагодарите его от моего имени, и, если сочтете приличным, передайте с наибольшим уважением мои комплименты его жене. Ее я помню по Бату – одна из самых прелестных молодых дам, которых я когда-либо видел. Извините, но я хочу просмотреть журнал за прошлый июль, когда, я думаю...

Сэр Джозеф не стал делиться тем, что думает, но, очевидно, речь шла о чем-то дискредитирующем. Пока он переворачивал страницы под зеленым абажуром, Стивен откинулся в кресле. Он любовался тем, как отсветы пламени играют на каминной решетке, турецком ковре и дальше – на рядах книг, полка за полкой сафьяна и телячьей кожи под исключительно легкой и изящной лепниной потолка.

В юности он знавал готические и даже романские потолки (способные хранить зимнюю сырость во время пылающего каталонского лета), а во время недолгой супружеской жизни с Дианой, не далее чем в фарлонге отсюда, на Халф-Мун-стрит, он познакомился с искусно сделанными потолками, украшенными позолотой и всяческими излишествами. Но большую часть жизни Стивен провел в меблированных комнатах, гостиницах и на кораблях. Ему не доводилось раньше встречаться с тихой, размеренной, чрезвычайно комфортабельной и устоявшейся элегантностью подобных комнат.

Даже Мелбери-Лодж, который он некоторое время делил с Джеком во время мира, не обладал подобными комнатами. Мэтьюрин обдумывал необходимые для их создания условия, когда зашла экономка и сообщила, что если сэр Джозеф изволит, то ужин можно накрыть через пять минут.

Чрезвычайно приятный и элегантный ужин, и довольно размеренный: любимый Блейном вареный омар с бокалом муската, «сладкое» мясо, спаржа с прекрасным легким кларетом и клубничный торт.

Во время ужина Стивен заново воспроизводил битву на обычный морской лад – кусочками хлеба на скатерти. Он снова описал экстаз «сюрпризовцев», когда они в подзорные трубы увидели, как призы поднимают якоря и выходят из гавани Орты – «как ягнята на бойню», по словам Обри, – и снова сэр Джозеф воскликнул:

– Господи, какой успех! Одна только ртуть десятикратно окупит корабль. И не надо выплачивать адмиральскую долю. Но некоторое восхищение прибылью и чужим корыстолюбием сделало меня многословным, простите, Мэтьюрин. Все же я верю и надеюсь, что доступ к такому состоянию не помешает южноамериканскому плану?

– Ни за что в жизни. Обри не будет счастлив на берегу, невзирая на богатство, пока его не восстановят в списке. Даже если бы и не это, он крайне великодушно заявил, что полностью готов к экспедиции, желает осуществить ее в любом случае и просит меня продать ему «Сюрприз». Мой помощник, мистер Мартин, которого вы можете помнить...

– Капеллан, написавший тот несчастный памфлет о злоупотреблениях во флоте?

– Он самый, и неплохой орнитолог. Он тоже считает своим долгом участвовать в экспедиции, хотя и недавно женился. Тем более, сейчас он приобрел то, что ему нравится называть богатством, Достаточно, чтобы жить в комфорте, так что я очень рад, рад за них обоих.

– Уверен, что так. Дорогой Мэтьюрин, простите меня за вульгарность и за то, что снова поведу речь о деньгах. Я прекрасно знаю, это неподобающая тема, но нахожу ее чрезвычайно любопытной. Мне очень хотелось бы знать, что мистер Мартин считает богатством.

– Общую сумму я не помню, но мой банкир в Лондоне, с которым мы проконсультировались, заверил, что если ее инвестировать в государственные облигации, то она принесет двести двадцать пять фунтов стерлингов в год, оставив еще пару сотен на экипировку и menus plaisirs [21]21
  непредвиденные расходы (фр.)


[Закрыть].

– Ну это, я думаю, больше средней бенефиции [22]22
  средства, выделяемые церковью на содержание священнослужителя, как в виде доли в церковных сборах, так и в виде права сдавать в аренду церковное имущество (в первую очередь землю).


[Закрыть] сельского священника. Разумеется, гораздо больше того, на что может надеяться помощник священника. И это он заработал за две недели приватирства. Благослови его Господь, такими темпами он скоро станет архиепископом.

– Не думаю, что уловил вашу мысль, Блейн.

– С легкостью в сердце я говорю шутливо, может быть, даже слишком шутливо по отношению к священному учреждению. Но факт в том, что доктор Блэкберн, архиепископ Йоркский во времена моего отца, пиратствовал у берегов испанских колоний. В конце концов вы и мистер Мартин окажетесь в тех же широтах. Не вернуться ли нам в библиотеку? У меня есть бутылка токайского, я бы хотел, чтобы вы его попробовали после кофе. А миссис Бэрлоу принесет нам каких-нибудь пирожных.

За время их отсутствия миссис Бэрлоу или могучий негр (единственный слуга в доме) растопил камин, и нить разговора прервалась, пока Стивен и Блейн какое-то время сидели, глядя в огонь, как пара котов.

– Я весьма сожалею о смерти Дюамеля, – прервал молчание Стивен.

– Как и я. Человек выдающихся качеств.

– И честности. Тогда я вам не сообщил, он вернул мне бриллиант, который Диана была вынуждена оставить в Париже, камень, называемый «Синий Питер».

Стивен достал его из кармана.

– Припоминаю, что видел на ней эту подвеску, когда однажды вы любезно пригласили меня на приём на Халф-Мун-стрит. А также хорошо помню обстоятельства, при которых его оставили в Париже. Не думал, что снова его увижу. Огромный и великолепный бриллиант, но послушайте, Мэтьюрин, разве не следует его держать в банковском сейфе?

– Может, и следует, – Стивен помолчал, – я обдумывал и так, и эдак и решил, что если возможно продлить освобождение от принудительной вербовки, то я бы отправился в Швецию и вернул камень, перед тем как отплыть в Южную Америку.

– Несомненно возможно.

– Скажите мне, Блейн, – поинтересовался Стивен, пристально глядя на него бледными глазами, – у вас есть какие-либо сведения, как там обстоят дела?

– По линии разведки я не делал запросов о миссис Мэтьюрин, запросов по служебным каналам, – ответил Блейн, и в его голосе прозвучали суровые нотки, – совершенно никаких. Но мои личные связи, связи простого обывателя, донесли до меня обывательский слух, циркулирующий по городу, и еще кое-что.

– Слух утверждает, что вследствие моей неверности в Средиземном море, она сбежала в Швецию с Ягелло?

– Именно так, – подтвердил Блейн, внимательно глядя на него.

– Вы не могли бы мне тогда хоть немного рассказать о Ягелло?

– Могу. С точки зрения ценности для разведки он великолепен: его влияние, как вы понимаете, ничтожно, но все, что есть, он готов предоставить в наше распоряжение. Что же непосредственно касается темы, так вот что я вам могу сообщить безотносительно сплетен. Об этом я узнал от сотрудника дипломатической миссии. Кажется, Ягелло собирается жениться на юной шведской леди. Также я узнал, хотя напрямую этого не говорили, и я не гарантирую, что мои предположения верны, они вполне могут оказаться ошибочными, что отношения между ним и миссис Мэтьюрин не того характера... не то, за что их обычно принимают. С другой стороны, вряд ли сильно ошибусь, предположив, что сейчас она далеко не богата. Хотя, конечно, летать на воздушном шаре можно и из духа приключений.

Блейн подошел к низкому столику, порылся под ним и вытащил афишу, которую до того прятал.

На ней был изображен синий воздушный шар среди клубящихся облаков, окруженный крупными красными птицами, быть может, орлами. В корзине шара нарисовали женщину с золотистыми волосами и красными щеками верхом на синей лошади. Она держала британский и шведский флаги. Из крикливого текста внизу бросалось в глаза имя «Диана Вильерс», повторенное трижды заглавными буквами, с восклицательными знаками в начале и в концеы.

Стивен изначально знал ее под этим именем и мысленно обычно называл ее Вильерс. Их брак на борту военного корабля, заключенный без священника, убедил Мэтьюрина не больше, чем саму Диану.

Некоторое время он рассматривал изображение – тщательную прорисовку канатов, окружающих воздушный шар и удерживающих корзину; одревеневшую фигуру и ее лишенное выражения лицо, замершую театральную позу. Абсурд, но что-то от Дианы в этом было. Она – прекрасная наездница, и хотя в жизни бы не села так даже на синей помеси осла и мула и тем более не приняла бы драматическую позу, но сама чудовищная неправдоподобность, символ лошади и полная беспечность седока имели с ней реальную связь.

– Спасибо, Блейн, – отозвался он спустя некоторое время. – Я глубоко благодарен вам за эти сведения. Есть ли что-то еще, пусть и неубедительное, что вы можете добавить?

– Нет. Вообще ничего. Но стоит отметить, что отсутствие болтовни и сплетен в таком месте, как нынешняя Швеция, само по себе о многом говорит.

Стивен кивнул, изучая афишу еще раз, и пытаясь понять хоть что-то по-шведски.

– Я бы хотел совершить полет на воздушном шаре.

– Когда я был во Франции перед войной, то наблюдал полет Пилатра де Розье. У них было два баллона – маленький монгольфьер прямо над корзиной и большой газовый над ним. Высоту они набирали неплохо, но на трех или четырех тысячах футов вся конструкция загорелась. Икар и то не мог бы разбиться на более мелкие осколки.

Сэр Джозеф пожалел о своих словах, как только произнес их; но любые смягчения или объяснения только усилили бы эффект. Так что он встал, принес вино из угла в комнаты и налил им по бокалу.

Они обсуждали токайское и вина вообще, пока не выпили половину бутылки. Потом Стивен поинтересовался:

– Вы говорите, что современная Швеция примечательно полна сплетнями.

– Едва ли это удивительно, если подумать. Бернадотта могли избрать кронпринцем, и он мог выступить против Наполеона, но он все еще француз, и во Франции не теряют надежды снова вернуть его на свою сторону. Они могут предложить ему Финляндию, Померанию – массу территорий. И у них есть определенное влияние на него – полдюжины незаконнорожденных детей в По, Марселе и Париже. Если и это не сработает, то всегда есть легитимная династия, изгнанные Васа. У них достаточно сторонников, и они могут устроить coup d'etat [23]23
  государственный переворот (фр.)


[Закрыть]. Опять-таки, Абоский мирный договор не по душе большинству шведов. И конечно же, здесь замешаны интересы русских и датчан, равно как и северных германских государств. Так что, несмотря на все текущие союзы, Стокгольм полон разного рода агентов, пытающихся повлиять на Бернадотта, его свиту, советников и различных противников, реальных или потенциальных. Их дела, ну, или приписываемые им дела, дают почву для невероятного количества болтовни. Не наше ведомство, и слава Богу – как-то видел Каслри [24]24
  Роберт Стюарт, виконт Каслри (1769-1822) – британский политик, с 1812 г. – министр иностранных дел.


[Закрыть], согнувшегося под тяжестью груды отчетов – но, естественно, мы свою долю информации получаем.

Маленькие серебряные настольные часы пробили час, и Стивен поднялся из кресла.

– Вы же не дезертируете, когда бутылка на середине отлива? – воскликнул Блейн. – Сядьте, как вам не стыдно.

Стивен уселся, но с его точки зрения, в бутылке могло быть хоть какао. Когда опустел последний бокал, он произнес:

– Могу ли я поведать вам о странном примере силы денег?

– Если вам угодно.

– Мой слуга, Падин, вы его знаете, чрезвычайно страдал от ретенированного зуба мудрости. Подобные операции за пределами моих способностей. Когда я отвел его к лучшему зубодеру Плимута, то никак не могли заставить его открыть рот – будто он смирился с болью. А теперь я привез его в Лондон, на прием к мистеру Каллису из больницы имени Гая, и ведет он себя совершенно по-другому. Он с радостью открывает рот, он терпит сверло, ланцет и щуп без крика. Не потому, что Каллис – официальный дантист принца-регента, в графстве Клэр это ничего не значит, но потому что операция стоит семь гиней и еще пол гинеи за перевязку. Подобная трата – больше чем Падин в жизни расходовал до этой экспедиции «Сюрприза» – не только придает человеку определенный статус, но и неизбежно влечет за собой невероятную степень хорошего самочувствия.

– Вы имеете в виду, что он не ждет вас внизу? – уточнил Блейн, иногда способный разочаровать собеседника. – Вы имеете в виду, что пойдете домой один? И вдобавок с этим безумно огромным бриллиантом в кармане? С легкостью представляю себе, как страховщик отказывается от выплат в такой ситуации.

– Какой страховщик?

– Вы же не хотите сказать, что камень не застрахован?

– Но придется.

– Дальше я услышу, что и у корабля нет страховки.

– Ага, – воскликнул ошеломленный Стивен, – есть же и морское страхование, точно. Частенько об этом слышал. Возможно, нужно побеспокоиться.

Сэр Джозеф взмахнул руками, но произнес лишь:

– Пойдемте, провожу вас до угла Пикадилли. Там всегда ошивается стайка факельщиков. Двое проводят до дома вас, а двое – меня. – По пути Блейн продолжил: – Когда я говорил о том, что мистер Обри может вступить в бой с государственным кораблем примерно равной силы, то я не совсем бросал слова на ветер, как это могло показаться. Если не ошибаюсь, он особенно хорошо знаком с гаванью Сен-Мартена, не так ли?

– Дважды исследовал и долго участвовал в ее блокаде.

– Могут возникнуть обстоятельства... вы можете остаться в городе еще на неделю?

– Конечно же, могу. Меня можно найти в «Блейкс». Но, в любом случае, мы встретимся в клубе Королевского общества за обедом в четверг, перед моим докладом. Я приведу с собой мистера Мартина.

– Буду счастлив познакомиться с ним.

Знакомство оказалось приятным для обеих сторон. Стивен усадил Мартина между собой и сэром Джозефом, и двое общались беспрестанно, пока не начались тосты. Мартин, как он признался, не уделял должного внимания жесткокрылым, но, так уж случилось, узнал многое о повадках, пусть и не о формах, южноамериканских семейств, наблюдая их вблизи на родной земле. Жуки, особенно светящиеся, вместе с планами Блейна по их новой классификации на истинно научных принципах, составили единственную тему их разговора.

На последовавшем собрании Общества Стивен зачитал свой доклад по остеологии ныряющих птиц, как обычно тихо пробормотав его. Когда выступление закончилось, и те члены Общества, которые могли и услышать, и понять Мэтьюрина, поздравили его, Блейн проводил Стивена во двор и отведя чуть в сторону, поинтересовался самочувствием Падина.

– Совершенно дрянное дело. – ответил Стивен. – Благодарю Господа, что сам не попытался. Зуб пришлось сломать и по одному выдергивать куски нерва. Он перенес операцию лучше, чем даже я бы сам, но боль все равно очень сильная. Я уменьшаю её как могу спиртовой настойкой опиума. Конечно, он демонстрирует значительную силу духа.

– Он свои семь гиней окупил, бедняга. – И дальше Блейн продолжил совершенно другим тоном: – Кстати о моряках, не повредит, если наш друг будет готов отправиться в короткое плавание почти без предупреждения

– Написать ему срочным письмом?

– Если сможете сделать письмо ни к чему не обязывающим. Все может оказаться лишь ложными предположениями, ерундой. Но обидно оказаться неподготовленным, если в итоге все обернется правдой.

Эшгроу никто и никогда не счел бы приемлемым жилищем – коттедж стоял внизу холодного, сырого северного склона на бедной болотистой земле. Единственная узкая дорога к нему шла по низине – глубокая грязь большую часть года, а после сильного дождя вообще не проехать. Но с вершины склона, из обсерватории, можно увидеть Портсмут, Спитхед, остров Уайт, Ла-Манш и оживленное судоходство. Более того, во времена приливов удачи Джек Обри заложил внушительные лесопосадки и более чем вдвое увеличил дом.

Скудные заросли кустарников прошлых лет в основном превратились в молодой лес. И хотя сам коттедж не мог соперничать с величественной конюшней, с ее двойным каретным сараем и рядами денников, в нем все же было несколько очень комфортных комнат. В одной из них, обычно предназначенной для завтрака, Джек Обри и София с удовольствием допивали еще один кофейник.

Хотя уже несколько лет прошло с тех пор, как сэр Джозеф видел Софию в Бате, она все еще оставалась одной из прелестнейших его знакомых. Несмотря на то, что жизнь с трудным, неистовым и чрезмерно темпераментным, не обладающим ни малейшей деловой хваткой, годами отсутствующим дома мужем, рискующим жизнью и здоровьем в далеких морях, и рождение троих детей взяли свое, несмотря на то, что суд и позорный столб лишили ее румянца на щеках, исключительная красота ее лица, глаз и волос осталась неизменной. А интенсивная умственная и духовная активность по поддержанию дома в порядке в отсутствие мужа и переговоры с иногда беспринципными дельцами стерли последние остатки вялости или беспомощности.

Последние вешние воды богатства, вернувшие дом к жизни (сложно представить, но совсем недавно эта теплая, светлая, веселая, обжитая комната стояла, как и многие другие, запертой и укутанной в саваны чехлов от пыли), заодно сотворили чудеса и с ее кожей: цвет лица стал как у юной девушки.

В то же время, София Обри дурочкой не была. Хотя она знала, что ничто помимо поражения в этой бесконечной войне и банкротства страны не должно создать им снова существенных материальных затруднений, но знала она и то, что Джек никогда не будет по-настоящему счастлив, пока его не восстановят в списке флота.

Внешне он радовался возможности проводить время с ней и с детьми. Конечно же, освобождение от тревог и практически неизбежной судебной тяжбы сыграло свою роль. Но она точно знала, что его вкус к жизни во много раз ослабел по сравнению с былыми временами. Один из многих примеров – в конюшнях держали лишь двух невзрачных рабочих лошадей, и Джек не собирался охотиться. Ко многим аспектам своей жизни он относился так, будто его избили.

Они практически не принимали гостей и едва ли наносили визиты. Частично потому, что большинство его старых соплавателей ушли в море, но главным образом потому, что Джек отказывался от всех приглашений, за исключением поступавших от людей, которым он был особенно обязан или которые безошибочно продемонстрировали свою дружбу во время суда.

Ранить его легко. Совсем недавно Софии тяжело пришлось во время общения с представителями комитета вест-индских торговцев. Они советовались с ней о подарке, точнее о гербах и надписях, которые на нем нужно выгравировать – сервиз уже ждал в мастерской Сторра.

Она умоляла не включать слова «ранее из королевского флота» и «бывший корабль его величества» и постоянные упоминания слова «приватир». Но джентльменам так понравилось собственное творение, и они так утвердились в мысли, что улучшить его невозможно, и София сомневалась – последуют ли какие-то изменения.

Отряд моряков неслышно прошел за окном, имея своей целью разобраться с гостиной по-флотски. То есть вынести из нее всё до досок, отмыть и начистить все, что попадется на глаза, а после снова обставить мебелью, выровняв кресла, столы и книжные шкафы строго по линейке. Поскольку они обыденно проделывали это каждый день с капитанской каютой в море, для них казалось вполне естественным делать то же самое с его домом на берегу. После недели добротного разврата в Шелмерстоне они уже успели перекрасить все деревянное в коттедже, а также побелить все бордюрные камни у подъезда к дому и дорожки в саду.

Они едва успели пройти мимо, как на дереве с дальней стороны газона запел черный дрозд. До него было достаточно далеко, но коттедж при всех своих неудобствах мог похвастать тишиной, и великолепная песня отчетливо слышалась в комнате.

– Хотелось бы мне уметь так петь, – пробормотал в восхищении Джек.

– Мой ненаглядный, – заверила София, сжав его руку, – ты поешь гораздо лучше.

Птица замолкла посреди трели – раздался приближающийся топот и вопли детей.

– Пошевеливайся, Джордж, мелкий толстожопый увалень, Навались, навались давай, не можешь что ли? – кричала Шарлотта.

– А я чё, не иду что ли? А вам меня придется подождать, – отозвался Джордж вдали.

– Шарлотта, не ори так рядом с домом. Некрасиво, да и родители услышать могут, – одернула ее Фанни воплем, подходящим более для погоды, при которой берут два рифа на марселе. Посторонние могли бы счесть их манеру речи вульгарной, агрессивной и чудовищно громкой. Но росли они в основном под присмотром моряков, заменяющих в Эшгроу обычных слуг. Предоставленные сами себе, дети обычно разговаривали как матросы. Ругались они почти всегда лишь по привычке, и на деле очень любили друг друга. Любой мог в этом убедиться, глядя, как они показались перед окном – девочки вели младшего брата за руки, и все трое подпрыгивали от восторга.

– Прибыло, прибыло, – закричали они, но не совсем в унисон и создавая много разноголосого шума.

– Прибыло, сэр, прибыло, мэм, – крикнул Киллик, широко распахнув дверь. В Эшгроу он исполнял то, что считал обязанностями дворецкого. А в его представлении дворецкие имели право ухмыляться и тыкать большим пальцем через плечо. – И оно в конюшенном дворе на крытой телеге, под охраной двух ребят с мушкетонами и возницы. Там еще был господин, который должен произнести речь, но он ужрался... прошу прощения, злоупотребил спиртным в Годалминге, так что они тут одни. Но речь всё равно на бумажке написана, так что можете ее сами прочесть. Они спрашивают, хотите ли вы, чтобы ящики занесли, сэр?

– Нет, – распорядился Джек. – Проводи их на кухню, но пусть они вначале разрядят мушкетоны, прежде чем ступят за порог. Дай им пива, хлеба, сыра, окорока и мясного пирога. А сам с Бонденом занеси ящики и принеси отвертку и маленький лом.

Ящики занесли в сопровождении детских криков, слышавшихся еще от коридора на кухню:

– Папа, можно мы их откроем прямо сейчас?

– Джордж, – ответил отец, осматривая аккуратно запечатанные и скрепленные железными полосами ящики с надписью наверху «Дж. Обри, эсквайру, Эшгроу-коттедж, Хэмпшир. ОБРАЩАТЬСЯ КРАЙНЕ ОСТОРОЖНО». – Будь умницей, сбегай наверх в комнату бабушки и скажи ей, что кое-что прислали из Лондона.