Текст книги "Каперский патент (ЛП)"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
И впрямь первоклассные буруны – под брамселями и наветренными лиселями он развивал больше десяти узлов, отбрасывая носом пенящуюся воду широко в стороны.
Во время взаимных препираний (штурман, естественно, вернул сполна капитанские придирки) приятный молодой помощник штурмана по имени Фрэнсис позаимствовал у Роука подзорную трубу. Он долго и внимательно вглядывался, а потом с огорченным видом передал трубу Стивену.
– Успокойтесь, мистер Фрэнсис, – посоветовал Стивен, трижды все перепроверив. – Это «Сюрприз» под командованием мистера Обри. Он должен встретить меня в Стокгольме. Капитан Уорлидж, могу ли я попросить вас лечь в дрейф и поднять флаг, дабы показать наше желание связаться с ними? Фрегат доставит меня в Стокгольм, сэкономив массу времени.
Как самый старший «леопардовец» из всех, Мэтьюрин приобрел огромный авторитет на судне. Говорил он с потрясающей уверенностью, а альтернатива казалась столь бессмысленной, что Уорлидж заверил – он всегда рад помочь офицеру его величества, и «Леопард» убрал грот-марсель.
От взгляда на лицо нового члена парламента от Милпорта у каждого поднялось бы настроение. Не то чтобы Джек Обри торжествовал или очевидно радовался (после того как они подошли к «Леопарду», оно скорее омрачилось на некоторое время), но жизнь сияла в нем, восстановилась гармония. Почти пропала та странная, паралитическая омертвелость, которая овладела им в последние месяцы. Лицо его было по своей природе веселым, пока с него не смело всю радость, славное румяное лицо, чьи черты сформировали смех и улыбки. Оно снова стало прежним, как минимум столь же румяным, и его освещали будто бы еще более яркие синие глаза.
Стивен почувствовал, что его грусть и отчаяние ослабевают и почти исчезают, пока они говорили и говорили о невероятно достойном поступке кузена Эдварда Нортона и о Палате общин. Здесь они сошлись во мнении, что для Джека будет мудро молчать, кроме вопросов о делах флота, в которых он полностью уверен, и в целом, но не безоговорочно, поддерживать Кабинет, или по крайней мере лорда Мелвилла.
Потом, выслушав довольно подробный отчет о том, как «Леопард» сел на мель, Джек вместе с Пуллингсом и Мартином показали Стивену новый манильский такелаж и слегка больший наклон фок-мачты:
– Думаю, на сажень мы скорость увеличили, – поделился Джек.
– Действительно, «Сюрприз» мчится будто лошадь быстрой крупной рысью, – согласился Стивен, глядя за борт на то, как море в своем быстром плавном беге периодически обнажает медную обшивку на миделе. С этими словами пришло осознание – каждый час миль на десять приближал его к Стокгольму, и завтра он наверняка уже окажется на берегу.
– Я бы не стал доверять ветру, – заметил Пуллингс. – Он меняет направление всю вахту. Думаю, лисели уберем еще до восьми склянок.
Зрелище быстрого бега вперед к будущему заполонило ум Стивена во время обеда. К тому моменту как они сказали все, что только можно, про парламент, Эшгроу, Вулкомб, детей, Филипа Обри и новые железные водяные баки «Сюрприза», мысли доктора унеслись прочь. Несмотря на глубочайшее удовлетворение при виде ожившего Джека Обри с другой стороны стола, в нем снова росла тревога.
Джек, конечно же, знал, зачем Стивен отправился на Балтику. К концу обеда он заметил, что его друг выглядит мучительно больным и лет на десять старше. Но в эти дела он вряд ли стал бы вмешиваться без спроса. После долгой, неуклюжей паузы (совершенно непривычной среди друзей) ему пришло в голову, что не стоит возвращаться к своим делам, он и так слишком эгоцентричный и невнимательный.
Так что он потребовал еще кофейник и завел разговор о Стэндише и музыке:
– Я рад сообщить, что после нашей последней встречи корабль обзавелся казначеем. Он совершенно неопытный, ни разу не выходил в море, и Софии пришлось ему помогать с расчетами, но зато благовоспитанный, друг Мартина и замечательный скрипач.
Стэндиш происходил из флотской семьи, хотя и не выдающейся – его отец умер лейтенантом. Всю жизнь он хотел отправиться в плавание, но друзья категорически возражали. Из почтения к их желаниям он начал готовиться к церковному служению, в чем ему мог помочь кузен. Во время учебы он, однако, больше интересовался классической литературой и лодочными прогулками, чем теологией. Ему не пришло в голову внимательно прочитать «Тридцать девять статей» [45]45
Символ веры англиканской церкви, утвержденный актом Парламента в 1571 г. Перед принятием таинства священства каждый кандидат в священнослужители обязан дать письменное согласие с этим документом.
[Закрыть] до того, как пришла пора под ними подписаться.
Стэндиш с величайшей тревогой обнаружил, что по совести не может этого сделать. А без подписания Статей нельзя стать священником. В таких обстоятельствах он имел возможность отправиться в море – чего он на самом деле хотел. Но в его возрасте уже слишком поздно дебютировать на квартердеке боевого корабля.
Единственной дорогой во флот оставалась должность казначея. Несмотря на неопытность (большинство казначеев начинали как секретари капитанов) старый сослуживец отца мог бы использовать свое влияние в Адмиралтейском совете для назначения на такую должность. Но казначей даже на корабле шестого ранга должен внести подтверждаемое обязательство на четыреста фунтов. Не посчитавшийся с желаниями семьи Стэндиш не мог набрать и четырехсот пенсов.
– Я подумал, что мы можем пренебречь обязательством в пользу скрипки, – объяснил Джек. – Уверяю тебя, слух у него удивительный, и струн он касается крайне деликатно – не приторно, но и не сухо, если ты меня понимаешь. Поскольку Мартин довольно неплохо пиликает на своем альте, мне пришло в голову, что можно попробовать сыграть квартетом. Что ты думаешь о чаше пунша, которую предложим разделить и ему? Позовем и Тома, и Мартина.
– Буду рад познакомиться с этим джентльменом, – заверил Стивен. – Но я очень давно не дотрагивался до виолончели. Сначала нужно перекинуться с ней несколькими словами.
Он ушел в свою каюту и после взвизгов и кряхтения настройки очень мягко сыграл несколько тактов, после чего позвал Джека:
– Узнаешь?
– Конечно. Финал «Фигаро», прекрасная вещица.
– Напеть ее правильно не могу, а вот со смычком получается лучше.
Потом он закрыл дверь, и несколько мгновений спустя кормовая часть корабля, обычно тихая при попутном ветре и умеренном волнении, наполнилась величественным, громогласным «Dies Irae» [46]46
день гнева (лат.). Песнопение проприя мессы, повествующее о Судном дне, включалось в свои произведения множеством композиторов. Скорее всего Мэтьюрин играл фрагмент «Реквиема» В.-А.Моцарта.
[Закрыть], перепугавшим квартердек.
Позже, гораздо позже, после пунша, представлений и долгих разговоров, каюта снова заиграла. На этот раз без пугающего осознания греховности – тише, мягче. Все четверо робко пробирались сквозь концерт в ре-мажоре Моцарта.
Этой ночью Стивен лег очень поздно. Глаза его покраснели и слезились от усилий, требуемых для следования за плохо знакомыми нотами при свете лампы, но разум чудесным образом освежился. Так что когда к нему пришел благословенный сон, Стивен проваливался в него все глубже и глубже, погрузившись в мир невероятно яркого сновидения и ни разу не проснулся, пока не услышал голос Джека:
– Прости, что разбудил, Стивен, но ветер сместился на девять румбов, и я не могу зайти в Стокгольм. У борта ждет лоцманский вельбот, он может доставить тебя на берег. Или отправляйся со мной в Ригу, а сюда заглянем на обратном пути. Что предпочитаешь?
– Вельбот, с твоего позволения.
– Отлично. Скажу Падину, чтобы принес горячей воды.
В ожидании Стивен поправил бритву. Но когда все было готово, он обнаружил – его руки слишком сильно тряслись, чтобы побриться. «Какой же я дурачок, ну и ну», – пробормотал он, и чтобы собраться с силами, потянулся за настойкой.
Он выронил бутыль до того, как успел налить хотя бы каплю в бокал. Каюту заполнил запах бренди, не лауданума. Стивен на секунду уставился на осколки, замечая несоответствие, но не имея ни времени, ни душевных сил его разрешить. Спустившись вниз и достав большую бутыль и маленькую фляжку, он мог бы возместить утраченное. «К дьяволу, – отверг он эту мысль. – Пополню запас в Стокгольме, а побреюсь у парикмахера».
– Вот и ты, Стивен, – тревожно глянул на него Джек. – Долго тебе придется пройти, я боюсь. Ты Падина с собой не берешь?
Стивен покачал головой.
– Я просто хотел сказать, прежде чем ты поднимешься на палубу... просто хотел сказать – передай кузине Диане нашу любовь.
– Спасибо, Джек. Не забуду.
Они поднялись по трапу.
– Ветер не вечен, – заверил Джек, спуская Стивена вниз, где Бонден и Плейс аккуратно посадили его в шлюпку. – Глазом моргнуть не успеешь, как мы вернемся из Риги.
Глава девятая
Хотя «Сюрприз» продвинулся вперед, насколько сумел среди бесчисленных островков, лоцманскому вельботу пришлось все же проделать долгий путь, прежде чем высадить Стивена на каменной пристани в самом центре города.
После восхода солнца день стал свежим и ярким. Ветер, хоть и переменчивый, полнился жизнью. Когда Стивен добрался до берега, то почти полностью отстранился от другого мира – мира своего сна, с его невероятной красотой и потенциальной опасностью, неясной угрозой близящейся беды.
Лоцман – серьезный, респектабельный человек, свободно говорящий по-английски, доставил его в серьезную, респектабельную гостиницу, где также свободно говорили по-английски. Стивен заказал себе кофе и сдобы, и, взбодрившись, отправился на встречу с корреспондентом своего банкира. Последний принял его с почтительностью, которую Мэтьюрин уже начинал воспринимать как должное (ну, или, по крайней мере, перестал ей изумляться), снабдил его шведскими деньгами и посоветовал лучшего аптекаря в городе: «Ученый человек, энциклопедических знаний, ученик самого великого Линнея. До его заведения едва ли сотня ярдов, доктору Мэтьюрину нужно всего лишь два раза повернуть направо, и он уже там».
Доктор Мэтьюрин дважды повернул направо и действительно обнаружил аптеку. Ошибиться было сложно – витрину заполняли не только обыденные бутылки с зелеными, красными и синими жидкостями, прозрачными и сверкающими, и пучки сушеных трав, но и разнообразные заспиртованные уродцы и необычные животные, вместе со скелетами – в том числе трубкозуб.
Стивен зашел внутрь. На первый взгляд аптека пустовала, и он начал внимательно разглядывать эмбрион кенгуру – даже потянулся, чтобы повернуть склянку, когда из-за конторки вышел очень низенький человек и спросил, что ему нужно, резким, подходящим скорее троллю голосом.
Стивен счел, что энциклопедические знания ни английский, ни французский не включают, поэтому спросил на латыни:
– Мне хотелось бы приобрести лауданум, если позволите, умеренно компактную бутыль.
Аптекарь ответил «Разумеется» уже гораздо более благосклонно. Пока он готовил настойку, Стивен поинтересовался:
– Скажите пожалуйста, а трубкозуб в витрине продается?
– Нет, сэр. Он из моей собственной коллекции. – Аптекарь задумался. – Я вижу, вы узнали животное.
– Я как-то раз близко познакомился с трубкозубом. Чрезвычайно привязчивое существо, хотя и робкое. Было это на мысе Доброй Надежды. И видел принадлежащий месье Кювье скелет в Париже.
– Ох, сэр, вижу вы великий путешественник, – произнес аптекарь, схватив бутыль обеими руками и подняв ее на уровень головы.
– Я флотский хирург. Моя профессия позволила побывать во многих частях света.
– Всегда мечтал путешествовать, но привязан к аптеке. Однако я поощряю моряков к тому, чтобы они приносили мне попадающиеся им в руки редкости, и подряжаю помощников хирургов посмышленнее находить для меня образцы растений и заморские лекарства, любопытные чаи, настои и так далее. Так что я путешествую опосредованно.
– Может статься, что вы путешествуете в лучших условиях. Пока не испытаете на себе, не оцените преследующие натуралиста на военном корабле огорчения. Как только начнешь разбираться, скажем, в термитах, как говорят – ветер переменился или отлив подходящий, и он должен подняться на борт, иначе его гарантированно оставят за кормой. Был я как-то в Новой Голландии и видел вот этих существ, – Стивен указал на кенгуру, – резвящихся на травянистой равнине. Но позволили ли мне подобраться к ним верхом или хотя бы одолжили подзорную трубу? Нет, сэр. Мне заявили, что если меня не будет на борту через десять минут, то за мной пошлют отряд морпехов.
А у вас, сэр, сотня глаз и единственное неудобство – ваше тело физически в одном месте, пока разум странствует за морями. У вас примечательная коллекция.
– Вот настоящий галаадский бальзам, – показал аптекарь. – Вот шерсть саламандры, а это черная мандрагора с Камчатки.
Он показал еще много диковинок, в основном медицинского характера, и чуть позже Стивен поинтересовался:
– А не привозил ли вам кто-нибудь из ваших молодых людей листья коки, или куки, из Перу?
– Да. Вон мешочек за ромашкой. Говорят, они избавляют от застоя телесных жидкостей и заглушают голод.
– Будьте добры завернуть мне фунт. И наконец, можете ли мне рассказать, где находится округ Кристенберг? Хотел бы пройтись туда, если это недалеко.
– И часа не займет. Сейчас нарисую вам карту. Вот тут болото, заросшее желтым ирисом, а на его берегу, сразу за ним, около моста увидите гнездо лебедя-шипуна.
– Я хочу найти дом под названием «Конингсби».
– Он вот здесь, я поставил крестик.
Стивен намеревался определить место, где живет Диана, и получить представление об окружающей местности. Потом он хотел вернуться в гостиницу, позвать парикмахера, сменить сорочку (он взял с собой три, запасной шейный платок и жилет), пообедать и послать сообщение с просьбой о визите. Он не собирался показываться у ее дверей без предупреждения.
Стивен пересек все необходимые мосты, прошел, внимательно осмотрев, мимо больницы Серафимов. Дома стали попадаться все реже, он шел по широкой дороге между полей, по сельской слегка холмистой местности, в основном пастбищам с лесами, приятной зелени. Скромные фермы, несколько коттеджей, тут и там – большие дома среди деревьев. С удовлетворением Стивен заметил, что вороны все серые, как в Ирландии.
Дорога, пусть широкая и ухоженная, оказалась не особо оживленной – два экипажа, редкая бричка да фермерская повозка, может, с полдюжины всадников и несколько пешеходов. Они все приветствовали Стивена, проходя мимо, и он, под впечатлением от зелени и ворон, отвечал по-ирландски: «Господь, Мария и Патрик с вами».
Не особо много движения на большой дороге и еще меньше – на узкой сельской дорожке справа, на которую Стивен свернул, еще раз взглянув на карту аптекаря. Она вела сквозь луга, огороженные ветхими заборами из жердей, будто они все принадлежали к одному большому, но запущенному поместью. Впечатление усиливала периодически видневшаяся на юге длинная садовая стена.
Мэтьюрин нашел заболоченные ирисовые поля и даже разглядел лебедя на гнезде, когда услышал стук копыт впереди. Ольшаник скрадывал звук, но раздавался он близко. Очевидно, лошади везли экипаж неплохим быстрым аллюром. Стивен начал искать, куда бы убраться с проселка, еще более зажатого здесь канавами с каждой стороны – широкими канавами с насыпью и забором на дальней стороне.
Он выбрал самую узкую часть правой канавы, зубами ухватил узелок с вещами, перепрыгнул, ухватился за ограду и встал на насыпи. Когда экипаж приблизился, то оказался фаэтоном, запряженным парой гнедых. Через секунду сердце Стивена замерло – ими правила Диана.
– Мэтьюрин, храни тебя Господь! – воскликнула она, жестко осадив лошадей. – Ах, как я тебя рада видеть, дорогой!
Подбежал грум, чтобы взять лошадей под уздцы, и она спрыгнула на зеленую обочину.
– Прыгай, – позвала она, протягивая руку, – ты точно перемахнешь через канаву.
Когда Стивен приземлился, она его поймала, забрала узелок и расцеловала в обе щеки.
– Как я рада тебя видеть! Залезай, я отвезу тебя домой. Ты совсем не изменился, – продолжила она, посылая лошадей вперед.
– Зато ты изменилась, дорогая, – ответил Стивен довольно спокойно. – Цвет лица бесконечно улучшился, ты jeune fille en fleur [47]47
девушка в цвету (фр.)
[Закрыть].
Чистая правда – прохладный, сырой северный климат и шведская кухня сотворили чудеса с ее кожей. Ее особенная красота, черные волосы и темно-синие глаза, требовали исключительного цвета лица. И сейчас Диана расцвела, как никогда ранее.
Они доехали до ворот в поле, и она развернула фаэтон со своим обычным мастерством, правя в обратную сторону по проселку с захватывающей дух скоростью. В отдельных местах от колес до края дороги не оставалось и шести дюймов, а подседельная лошадь периодически взбрыкивала и дурила, требуя твердой руки и полного внимания, поэтому поддерживать разговор не получалось. Они снова проехали через ольшаник, на дорогу пошире. «На Стадхаген», – объяснила Диана. Доехали до открытых железных ворот, в которые лошади завернули сами.
Заросшая дорога делала несколько поворотов среди деревьев, а потом раздваивалась – один путь вел через парк к большому дому, довольно богатому, но безжизненному, почти все окна закрыты.
– Поместье графини Тессин, – объяснила Диана. – Бабушки Ягелло. А живу я там, – она указала кнутом на дальний конец парка, где Стивен увидел дом с башней, поменьше и гораздо старше. Скорее всего, дом для вдовы, но Стивен промолчал.
Фаэтон остановился. Грум соскочил и повел его.
– А этот человек что, финн? – поинтересовался Стивен.
– О нет, – улыбнулась Диана. – Лапландец Ягелло, ему где-то с десяток принадлежит.
– Они что, рабы?
– Нет, вряд ли. Крепостные, по-моему. Стивен, заходи же.
Открылась дверь. Высокая, согбенная пожилая служанка сделала реверанс и улыбнулась. Диана что-то прокричала по-шведски ей в ухо и провела Стивена в холл.
Она открыла одну дверь, захлопнула ее со словами «Слишком убогая» и открыла другую. Та вела в приятную квадратную комнатку с пианино, книжными полками, большой керамической печью, парой кресел и кушеткой. За окном росла липа. Диана заняла одно из кресел и попросила:
– Сядь, где я могу тебя видеть, Стивен, на кушетку. Она нежно посмотрела на Мэтьюрина и продолжила: – Господи, как же я тебя давно не видела, о многом нужно поговорить, а я не знаю, с чего начать. – Последовала пауза. – А, скажу кое-что насчет Ягелло. Не то чтобы я обязана тебе что-то объяснять, Мэтьюрин, знаешь ли, но он сейчас приедет, и я не хочу, чтобы ты думал, будто обязан перерезать ему глотку.
Бедный ягненок, это окажется слишком жестоким! Когда я ему сказала, что буду рада его защите во время пребывания в Швеции, я имела в виду именно это. Защиту от оскорблений, преследований или плохого обращения. Ничего больше, и об этом я сообщила ясно. Конечно же, я объяснила, что сама оплачу путешествие. Мне нужна была просто защита, а не сожитель. Он не поверил – даже когда выражал все возможное уважение, заверял в братских чувствах и так далее, то подмигивал, боюсь, как все мужчины.
Долгое время мне не удавалось его убедить в том, что я имею в виду именно то, что сказала. Но в конце концов ему пришлось отступить. Я объяснила, что усилия тщетны, я поклялась. что больше никогда в жизни не дам ни одному мужчине причинить мне боль. Не смотри так сокрушенно, Стивен, все давно уже кончилось, я тебе искренне говорю. Молю Господа, чтобы мы не оказались простаками и нам бы это помешало восторгаться друг другом. Но, как я уже сказала, Ягелло пришлось мне поверить. Мы снова друзья, хотя он пытается помешать мне летать на воздушных шарах.
Ему предстоит женитьба на приторно милой девушке, влюбленной до безумия. Не очень умной, зато из хорошей семьи и отличное приданое. Я помогла устроить помолвку, и его бабушка очень мной довольна – когда вспоминает об этом, далеко не всегда.
– Очень рад услышать это, дорогая моя Вильерс... – начал было Стивен, но его прервал приход служанки.
Диана была вынуждена кричать ей так громко, как была способна, и, заметно охрипнув, объяснила:
– Ульрика говорит, что дома есть только яйца и копченый лосось. Я как раз собиралась за покупками, когда мы встретились. Она спрашивает, не желает ли господин вяленой лапландской оленины.
Ульрика внимательно следила за лицом Стивена. Увидев на нем выражение удовлетворенного согласия, она ушла, хихикая.
– Так, с Гедимином Ягелло мы разобрались. – продолжила Диана. – Кстати, когда они приедут, говорить придется по-французски, ее английский еще хуже. Давай начнем сначала – откуда ты прибыл?
– Из Англии, на «Сюрпризе», с Джеком Обри.
– Он в Стокгольме?
– Он отправился в Ригу, но вернется через день-два. Он шлет тебе свою любовь, их любовь. Так он и сказал: «Передай нашу любовь кузине Диане».
– Дорогой наш Джек. Господи, как же нас с Ягелло взбесил этот чудовищный суд. Он постоянно в представительстве, у него есть вся английская пресса. Джек перенес суд очень тяжело?
– Чудовищно тяжело. В предпоследнем плавании, по пути к Азорским островам, ты бы его не узнала: холодный, неулыбчивый. Никакого личного контакта с новыми офицерами и матросами, очень мало со старыми. Он на них нагнал страх Господень. Как я заметил, на корабле играть роль долго не получится – экипаж быстро заметит фальшь. Но настоящие чувства они узнают, и в данном случае Джек их ужасал.
– Но именно там он захватил огромные трофеи. Разве это не улучшило его настроения?
– Он успокоился за Софию и детей – дела в Эшгроу, кажется, обстояли печально. Но призовые деньги, даже в таком количестве, суть дела не поменяли. А вот Сен-Мартен поменял.
– О да, да! Как мы радовались! Капитан Фэншо в представительстве сказал, что это самая удачная подобная операция за всю войну. Его же должны теперь восстановить?
– Думаю, могут. Тем более, что его кузен Нортон отдал ему место от Милпорта, карманного округа на западе.
– Теперь-то уж точно, с такой небольшой разницей голосов в парламенте. Как же я рада за них обоих. Я обожаю Софи! Стивен, прости меня, но нужно присмотреть за олениной. У лапландца бывают трудности с Ульрикой. Он, видишь ли, не из этого дома – Ягелло мне его просто одолжил вместе с фаэтоном и лошадьми, чтобы возить бабушку в церковь и иногда в город. А со мной он ладит.
Оставшись один, Стивен стал размышлять. Одно время он считал, что Диана, наверное, летает на воздушном шаре просто для удовольствия, но сейчас казалось более вероятным, что изначальная его и Блейна мысль оказалась верной. Жила она пусть и не в мучительной бедности, но уж точно небогато. Его мысли мчались вперед, пытаясь обуздать невероятную спешку и возбуждение духа, чтобы он мог выработать убедительный, связный способ изъясниться. Он вынул из кармана аптекарский флакон и ломал восковую печать на пробке, когда Диана вернулась с его свертком:
– Стивен, ты это оставил в экипаже. Пишан отнес его в кухню.
– Спасибо, – воскликнул он, пряча бутылку обратно. – Это листья коки, я их купил в Стокгольме.
– А для чего они нужны?
– Они снимают усталость, и, при правильном применении, чувствуешь себя умнее и даже остроумнее. Я тебе их посылал из Южной Америки.
– К несчастью, они не дошли. Мне хотелось бы почувствовать себя умнее и даже остроумнее.
– Мне очень жаль. Дела не идут как надо. Скажи, ты получила письмо, которое я отправил из Гибралтара перед южноамериканским плаванием? Я его передал с Эндрю Рэем, который ехал домой посуху.
– Господь свидетель, ты же не доверился этому чертову ничтожеству Рэю? Я его видела пару раз, когда он вернулся. Сказал, что видел тебя на Мальте. Вы вместе слушали музыку. Кажется, ты наслаждался водолазным колоколом и другими удовольствиями Валетты. Но ни о каком письме или сообщении он не сказал. Надеюсь, в нем не было ничего секретного.
– Ничего, что мог бы понять незнакомец, – заверил Стивен, вставая – пожилая дама открыла дверь.
Это оказалась графиня Тессин. Диана представила их друг другу на французском, добавив, что Стивен – друг Гедимина. Она его представила как месье Мэтьюрина-и-Доманова – совершенно правильно, но лицемерно. Можно было не волноваться – старая дама слегка смутилась и, узнав, что Ягелло не ждут до обеда, ушла, хотя ее и просили остаться.
– Позвольте предложить вам руку, мэм? – спросил Стивен.
– Вы очень добры, сэр, очень любезны, но меня ждет Аксель. Он привык к моей походке.
– Если я когда-нибудь постарею, – призналась Диана за обедом, – то надеюсь, что смогу держать в уме изменения ценности денег.
– Немногим это дано.
– Нет, и графиня Тессин не из их числа. Изменения пугают ее до... не хочу сказать до скупости, она все-таки очень добрая. Но говорит, что вынуждена считать каждый пенни и уволила почти всех слуг. С меня берет чудовищно высокую арендную плату, а почти весь парк сдала под пастбище. Мне остался лишь маленький паршивый выгул. Я так надеялась разводить арабских лошадей, но здесь нет места. Стивен, почему ты не ешь? Есть у меня пара, прекрасную маленькую кобылку я тебе обязательно покажу после обеда, но будь у меня такой отличный луг, как у Джека Обри, я бы завела дюжину.
«Боюсь, мое волнение ее затронуло, – подумал Стивен. – Совершенно не в ее духе». Он заставил себя есть со всей видимостью аппетита, на которую его хватало, и слушал ее замечания об уроках английского. Мало места для предприятий подобного рода – очень много шведов и без того говорят по-английски. А еще об этом хозяине цирка, который немало платит за подъем на воздушном шаре.
– Он хочет, чтобы в следующий раз я надела блестки, – пожаловалась Диана.
Стивен редко, когда столь слабо контролировал эмоции и не мог вести вежливую беседу. Чувства давили все сильнее, и он благословил неловкое движение, которым Диана свалила на пол графин.
– Вина больше нет. – улыбнулась она. – Но по крайней мере, могу сварить тебе приличный кофе. Это все, что я умею по части домашнего хозяйства.
Кофе и правда оказался отличным. Пили они его на террасе с южной стороны дома. Арабская кобыла пришла посмотреть на них, приближаясь вежливыми робкими шажками, пока не удостоверилась в радушном приеме. Она встала, свесив голову через плечо Дианы и заглядывая ей в лицо огромными блестящими глазами.
– Она за мной следует, как собака. Когда может зайти в дом, то поднимается и спускается по лестнице. Единственная из всех известных мне лошадей, которую я рискнула бы взять с собой в корзину воздушного шара.
– Сомневаюсь, что когда-нибудь видел столь красивое и благосклонное создание, – признал Стивен. Красота лошади дополняла красоту Дианы, наполняя его сердце беспокойной радостью.
В стойлах они увидели еще одного коня.
– Всего лишь мерин, – заметила Диана.
Тщательно осмотрев конюшню, они пошли обратно в дом. Напряжение спало, и завязалась непринуждённая беседа: о кузенах Дианы, детях Софии, восстановлении «Грейпс», о благосостоянии миссис Броуд. В холле Стивен сказал:
– Дорогая, позволь тебя оставить? И можно я возьму бокал? Мне необходимо принять лекарство.
Присев, он отточенным движением большого пальца над горлышком бутылки отмерил дозу лауданума, подходящую случаю. Первый глоток крайне его поразил.
– Иисус, Мария и Иосиф! – сказал он. – Тролль, должно быть, использовал аквавит [48]48
национальный скандинавский крепкий напиток (до 50 градусов), получаемый настаиванием картофельного спирта в бочках из-под хереса или коньяка с пряностями.
[Закрыть].
Однако вскоре он привык к новому вкусу, чью необычность списал на использование в настойке другого дистиллята. Выпив, он снял бриджи и не без боли содрал пластырь, которым прилепил к телу голубой бриллиант. Он протёр теплый камень, с вновь возникшим восхищением посмотрел на него и положил в карман жилета.
Уже спускаясь по лестнице, он почувствовал, что опиум начал действовать, и вошел в квадратную комнатку достаточно сосредоточенным, решив поставить свое счастье на один бросок.
Диана оглянулась с улыбкой.
– Нужно настроить пианино, – сказала она, стоя рядом с инструментом и наигрывая правой рукой короткие трели. – Ты не помнишь ту часть из Гуммеля, которую так усердно разучивала Софи много-много лет назад? Я вдруг вспомнила ее, но тут есть одна фальшивая нота, и она все портит.
– Иуда среди нот, – отозвался Стивен.
Его руки блуждали по клавишам, играя отрывки из Гуммеля и их вариации, импровизируя, а затем он заиграл арию прощения графини Альмавивы. Он не решался спеть ее, его голос звучал бы нелепо или фальшиво, а может, одновременно и так, и так, но, закрывая крышку пианино, произнес:
– Диана, я пришел за прощением.
– Но дорогой, ты прощен. И уже давно. Я очень люблю тебя. Клянусь, в моем сердце нет ни злобы, ни обиды, ни враждебности.
– Я не совсем это имел ввиду, милая.
– О, по поводу всего остального, Стивен, наш брак с самого начала был нелепым. Мне никогда не стать твоей женой. Я нежно люблю тебя, но мы лишь раним друг друга, совершенно ужасная пара, оба, как кошки, сами по себе.
– Я прошу только позволения быть с тобой рядом. Я получил много призовых денег, унаследовал еще больше. Я лишь говорю, что ты могла бы получить место для своих арабских лошадей, стать хозяйкой половины Керрага в Килдэре, огромной территории английских пастбищ.
– Стивен, ты же знаешь, что я ответила Ягелло: я не буду зависеть ни от какого мужчины. Но если я и стану чьей-либо женой, так только твоей и ничьей больше. Я молю тебя принять этот ответ.
– Я не стану торопить тебя, дорогая, – сказал Стивен. Он стоял у окна, глядя на прекрасную зелень лип. Через несколько мгновений он повернулся со слегка искусственной улыбкой и произнес: – Можно я расскажу тебе необычайно яркий сон, которой приснился мне этим утром, Вильерс? Он о воздушных шарах.
– О шарах, наполненных газом или горячим воздухом?
– Полагаю, газом, я бы запомнил пламя. В любом случае, я находился в корзине и плыл выше облаков, широкого пласта белых облаков, волнистых и невероятно выпуклых, но объединенных в единое целое подо мной. А сверху нависало удивительно чистое и очень темное голубое небо.
– Ох, да, да! – воскликнула Диана.
– Все эти мысли у меня от человека, который был наверху, сам-то я никогда не покидал земли. Но вот чего я не почерпнул из его рассказов, так это исключительной интенсификации жизни, осязаемой глубины вселенской тишины, и абсолютного осознания света и цвета этого другого мира – непохожесть, которая становилась сильнее из-за того, что через редкие просветы в облаках был виден наш мир, с его серебряными реками, протянувшимися очень-очень далеко внизу, и четкими линиями дорог.
Но со временем вместо них пришли камень и лед, лежащие даже еще ниже. И к моему восторгу примешалось необъяснимое чувство страха, такое огромное, как само небо. Это был не просто ужас от мысли о моем уничтожении, хуже. Скорее страх быть полностью потерянным, телом и душой.
– И чем все закончилось?
– Ничем. Джек проревел, что шлюпка у борта.
– У Ягелло вошло в привычку рассказывать мне печальные истории о людях, которых уносило все выше и выше, все дальше и дальше. Они погибали от голода и холода, их больше никто никогда не видел. Но я летаю только на газовом воздушном шаре со специальным клапаном – можно выпустить воздух и опуститься вниз. Еще у нас есть якорь на длинной веревке. Со мной всегда Густав – очень опытный и сильный, и мы далеко не улетаем.
