Текст книги "Каперский патент (ЛП)"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
– Будем надеяться, что постоянная стрельба из орудий их подружит. Я заметил, что сильный шум и активность придают бодрость духу и сплачивают людей.
Сильного шума и активности хирург «Сюрприза» и его помощник получили в последующие дни сполна. Джек поймал Стивена на слове, и не только позднюю часть утренней вахты отдали под практическую стрельбу, но вечерние часы также заставали корабль с очищенной к бою палубой, грохочущим – иногда даже стреляющим с обоих бортов одновременно, выбрасывающим пламя из темного облака дыма, словно рукотворный вулкан.
Мартин и Мэтьюрин – тихие люди, они не любили чудовищный шум, не просто ужасный грохот последовательных взрывов, но рев орудийных станков, стремящихся то вперед, то назад, и всеобщий топот ног, носящихся между орудиями, артиллерийскими погребами и снарядными ящиками. Обоим не нравились орудия убийства сами по себе, но особенно негодовали они от того, что боевая тревога продолжалась даже в последнюю полувахту [9]9
с 18:00 до 20:00, она же в британском флоте «вторая собачья».
[Закрыть] – как раз когда корабль вошел в воды, интересные с точки зрения натуралиста.
«Сюрприз» не только ревел так дьявольски, что ни одна птица, медуза или пелагический краб не собирались держаться в зоне видимости, но и врачей вынуждали ограничиться орлопом, их местом по боевому расписанию. Их помощь требовалась и на учениях – многих неудачников привели или даже принесли вниз с ожогами, ссадинами, сломанными пальцами рук и ног и даже со сломанной ногой.
Иногда Стивен по трапам выбирался в главный люк и таращился туда-сюда на оживленную палубу. Его сердце грело зрелище Джека Обри, спешащего от орудия к орудию, иногда агрессивно освещенного вспышками пламени, иногда кажущегося высоким привидением. Он раздавал советы расчетам спокойным, совершенно уверенным ревом, загоняя неуклюжих матросов на их места, иногда впрягаясь в пушечные тали, чтобы накатить орудие, иногда с помощью лома наводя его. Все это он проделывал с пылким напряженным вниманием, а когда выстрел попадал в цель и расчет ликовал, на его лице проступало суровое удовлетворение.
Напряженная работа, очень правдоподобная имитация настоящего боя. Из пушек стреляли так часто, что они перегревались и становились своенравными, подпрыгивая и откатываясь со страшной силой.
Один раз «Прыгучий Билли» порвал одновременно и боковые тросы, и задние тали. С зюйд-веста шло сильное волнение, и вся смертоносная масса орудия и станка понеслась бы неуправляемо по палубе, если бы невероятно сильный Падин не удержал пушку вымбовкой, пока его товарищи закрепляли орудие. Работали они так быстро, как могли, но все это время Падину пришлось стоять с уже ободранной рукой, прижатой к раскаленному стволу – настолько раскаленному, что его кровь шипела, стекая по металлу.
Бонден, командовавший расчетом, отвел его вниз, открыто плачущего от боли. Слышно было, как он успокаивает Падина громким разборчивым голосом, предназначенным для инвалидов, иностранцев и буйных (Падин в этот момент попадал во все три категории): «Не бойся, приятель, доктор быстро тебя вылечит – ну ты и храбрый парень – а несет от тебя как от бифштекса – рискну сказать, он спасет тебе чертову руку – уж от боли точно избавит». И, потянувшись (Падин значительно превосходил Бондена ростом), аккуратно вытер слезы с его щек.
С болью, и очень острой, доктор справился опасной дозой лауданума, спиртовой настойки опиума, одного из наиболее ценимых им лекарств.
– Здесь, – сказал он на латыни своему помощнику, держа в руках бутылку янтарной жидкости – содержится самое близкое к панацее средство из известных. Периодически использую его сам. Прекрасно помогает при бессоннице, патологической тревожности, боли при ранениях, зубной боли, головной боли и даже при мигрени. – Он мог бы добавить в список душевную боль, но продолжил: – Как вы заметили, я подобрал дозу, исходя из веса страдающего и силы его страданий.
Сейчас, с благословения Господа, вы увидите, как лицо Падина вернется к выражению обычного доброжелательного благодушия, а несколько минут спустя он незаметно соскользнет на грань опиумной комы. Самый ценный препарат во всей фармакопее.
– Я в этом уверен. Но разве у приема опиума нет противопоказаний? Разве не может образоваться зависимость?
– Возражения высказывают только некоторые несчастные, в основном янсенисты [10]10
католическая секта, преимущественно французская, действовала в XVII-XVIII вв.
[Закрыть] – они также осуждают вино, хорошую еду, музыку, компанию женщин и, ради всего святого, выступают против кофе! Подобные возражения верны только касательно немногих бедных душ с мизерной силой воли. Они с той же легкостью становятся жертвами опьяняющих жидкостей, практически моральные имбецилы. Они подвержены и другим формам моральной ущербности. Иначе вреда не больше, чем от курения табака.
Стивен плотно закрыл бесценную флягу, убедился, что в запасе есть еще пара оплетенных бутылей, из которых ее можно снова наполнить и продолжил:
– Уже некоторое время адский грохот прекратился, так что, может быть, мы сумеем подняться и выкурить по сигаре на квартердеке. Вряд ли кто-нибудь будет возражать против добавочного дыма, я думаю. Падин, ты как себя чувствуешь?
Падин, чей разум заглушила латынь, а боль – лекарство, улыбнулся, но ничего не ответил. Стивен с тем же результатом повторил вопрос по-ирландски, попросил Бондена аккуратно привязать раненого в гамаке, чтобы его поврежденная рука не болталась, и повел Мартина на квартердек.
Пустота там поразила Стивена, пока он не заметил мистера Веста, пристально взирающего на грот-марс с бизань-вант. На марсе капитан и Пуллингс держали свои подзорные трубы параллельно друг другу, рассматривая что-то с наветренной стороны.
– Быть может, они увидели чеграву, – предположил Мартин. – Мистер Пуллингс заметил иллюстрацию в вашем Бюффоне – я его забыл раскрытым в кают-компании – и сказал, что, кажется, довольно часто встречал их в этих широтах.
– Давайте поднимемся по снастям и удивим их, – предложил Стивен, на которого внезапно нахлынуло необычное благодушие – прекрасный вечер, мягкий воздух, золотистое закатное небо и ярко-синие волны, белые по бортам и в кильватере.
Несколько старых «сюрпризовцев», все – былые пациенты Стивена, поспешили на корму вдоль шкафута, крича: «Не смотрите вниз, сэр – не цепляйтесь так за выбленки – держитесь за ванты, которые толстые, двумя руками – потихоньку, сэр – не шевелитесь на волнении, что бы ни делали». Встревоженные матросы помогали им карабкаться снизу, все выше и выше – очень высоко, потому что «Сюрприз» нес грот-мачту тридцатишестипушечного фрегата. Наконец-то два восторженных лица уставились на площадку марса сквозь «собачью дыру».
– Не дергайтесь, – воскликнул Обри, – Вы еще не обрели морскую поступь. Неподходящее время для беготни по снастям. Давайте руку.
Он вытащил Стивена и Мартина на платформу, и Стивен в очередной раз поразился его силе. Неполные девять стоунов Мэтьюрина – естественно, но Мартин-то гораздо более плотного телосложения. Но подняли его так же легко, как собаку за загривок – вытащили из «собачьей дыры» и поставили на ноги.
Наблюдали на марсе не за чегравой, а за парусом, причем недалеким.
– С каким апломбом все-таки эти восемнадцатипушечные шлюпы ходят, – проворчал Пуллингс. – Посмотрите, как несется! Сейчас еще мунсели поставят. Ставлю полкроны, что в течении пяти минут он лишится фор-брам-лиселя.
– Хотите взглянуть на него, сэр? – поинтересовался Джек, передавая Мартину подзорную трубу
Мартин приставил к ней единственный глаз, про себя отметил пролетевшего буревестника и после паузы воскликнул:
– Он стреляет! Я вижу дым! Конечно же, у него не хватит храбрости нас атаковать?
– Нет, нет, это один из наших. – Их достиг грохот выстрела. – Это сигнал нам лечь в дрейф.
– А нельзя ли сымитировать глухоту и уйти в противоположном направлении? – поинтересовался Стивен, которого пугало еще одно столкновение с королевскими офицерами.
– Большинство частных военных кораблей избегают своих государственных собратьев, если могут идти быстрее, – ответил Джек, – и такая мысль меня посетила в первую очередь. Но курс он сменил очень быстро, сразу на пять румбов, это значит, что нас узнали. Если мы не ляжем в дрейф после выстрела, а вот и второй, и если о нас доложат, мы можем и каперский патент потерять. «Сюрприз» чертовски легко узнать из-за этой необычной грот-мачты – заметен за десять миль, что твой надутый индюк. Том, наверное, для обычного крейсирования нужно поставить запасную короткую брам-стеньгу, а эту всегда можем вернуть на место в случае погони.
Пуллингс не ответил – он все ниже и ниже склонялся над подзорной трубой, лежащей на поручне марса, чтобы лучше ее сфокусировать, и наконец воскликнул:
– Сэр, сэр, это «Тартарус»!
Джек забрал подзорную трубу и через секунду тем, что у него считалось счастливым голосом, подтвердил:
– Так и есть. Можно разглядеть бредовый ярко-синий галс-боканец.
Последовал еще один выстрел, и Джек продолжил:
– Показывает свой номер. Сейчас будет передавать сигнал. Уильям всегда хорошо управлялся с сигнальными флагами.
Он позвал вахтенного офицера внизу:
– Мистер Вест, мы сблизимся со шлюпом на всех парусах, и пусть сигнальный старшина приготовится. Точно – вернулся он к соседям по грот-марсу, когда шлюп расцветился линией флагов. – живо подняли. Том, рискну предположить, что ты их можешь прочесть без сигнальной книги?
Пуллингс у Джека служил сигнальным лейтенантом, и большую часть списка сигналов знал наизусть.
– Попробую, сэр. – И медленно начал читать: – Добро пожаловать... повтор добро пожаловать... рады видеть... прошу капитана отужинать... имею сообщение... надеюсь... теперь телеграфирует Д О Г... сигнальный мичман у них безграмотный.
На квартердеке помощник сигнального старшины, шелмерстонец, спросил:
– Что бриг имеет в виду, сигналя Д О Г?
– Они имеют в виду нашего доктора. Он не какой-нибудь там два-пенса-за-визит полубрадобрей-полухирург. Нет, он настоящий врач с дипломом, в парике и с тростью с золотым набалдашником.
– А я и не знал, – удивился шелмерстонец, уставившись на марс.
– Многого ты еще не знаешь, приятель – отозвался старшина, впрочем, беззлобно.
– Приближающимся судном командует мистер Баббингтон, – объяснил Стивен Мартину. – Вы же помните мистера Баббингтона по партии в крикет?
– О да. Он сделал несколько рывков, прекрасно рассчитанных по времени, и вы мне рассказывали, что он играл за Хэмблдон. Буду очень рад снова его видеть.
Чуть позже он его увидел. Корабли дрейфовали под обстененными марселями, не очень близко из-за усиливающегося волнения. «Тартарус» крайне вежливо зашел с подветренной стороны фрегата. Его капитан, с красным от радости и усилий лицом, уговаривал Джека не поднимать свою шлюпку со шлюпочных ростров – у «Тартаруса» есть шлюпбалки, катер можно спустить за долю секунды.
– Буду очень благодарен, Уильям, – заверил Джек, с легкостью перекрывая голосом сотню ярдов моря. – Но визит будет коротким. Мне надо идти на зюйд, а погода может ухудшиться.
Катер коснулся воды, гостей перевезли к «Тартарусу», и Джек, забыв на секунду, что не может отдавать приказы, указал мичману: – Левый борт, пожалуйста.
Это означало бы подъем без церемоний. Но он собрался с мыслями, когда шлюпка зацепилась за борт, и пропустил вперед Пуллингса и Стивена – офицеров на королевской службе.
Секундное замешательство потонуло в визгливом возмущении доктора Мэтьюрина по поводу боцманской люльки, которую спустили, чтобы поднять его на борт сухим и без лишних тревог. «Что за оскорбительное отличие? – завопил он. – Разве я не просолёный морской волк?» Но тон его голоса полностью сменился, когда на палубе его встретил старый сослуживец Джеймс Моуэт.
– Джеймс Моуэт, вот счастье! Как я рад вас видеть. Но что вы здесь делаете? Я думал, вас назначили первым лейтенантом на «Илластриус».
– Так и есть, сэр. Уильям Баббингтон всего лишь подбросит меня до Гибралтара.
– Разумеется, разумеется. Расскажите, как поживает ваша книга?
Исключительно радостное лицо Моуэта несколько омрачилось.
– Что ж, сэр, издатели дьявольски...
Но Баббингтон вмешался, чтобы поприветствовать доктора на борту, и в конце концов, смеясь и болтая, привел всех в каюту. Там они застали миссис Рэй – довольно коротконогую смуглую молодую леди, сейчас очень мило покрасневшую от смущения, смеси переживаний из-за того, что ее здесь увидели, и радости от того, кого она увидела.
Никого это особо не удивило. Все присутствующие хорошо знали друг друга много лет – трое младших делили мичманскую берлогу на первом корабле Джека Обри. И все знали, что Баббингтон гораздо сильнее привязан к Фанни Харт (как ее звали в девичестве), чем к любой другой из своих бесчисленных пассий.
Быть может, выходить в открытое море с женой исполняющего обязанности второго секретаря Совета Адмиралтейства и чересчур. Но все знали, что Баббингтон богат, а у его семьи достаточно голосов в Парламенте, чтобы защитить от любых обвинений, не связанных с тяжкой некомпетентностью. Все к тому же имели хотя бы некоторое представление о репутации Рэя. Только Фанни оказалась по-настоящему удивлена, озадачена и обеспокоена. Она особенно боялась мистера Обри и села как можно дальше от него, укрывшись за Стивеном в углу.
Сквозь гул голосов Стивен слышал, как она шепчет:
– Странно это все выглядит, не правда ли, почти компрометирующе, так далеко от берега – чувствую себя не очень комфортно – путешествую, чтобы поправить здоровье – доктор Гордон прямо-таки настаивал на морском плавании – конечно, вместе с горничной. Господи, о да – так рада видеть, что у бедного капитана Обри дела идут неплохо, хотя, Боже ты мой, что бедняге пришлось пережить, он выглядит постаревшим, кто бы удивился – стоит ли мне сесть с ним за ужином? У Уильяма есть письмо от жены, может, оно его задобрит.
– Дорогая Фанни, он не нуждается в задабривании. Вы ему всегда нравились, даже если бы и было за что кидать камни, он бы не потянулся за ними. Но скажите мне вот что. Последний раз, когда мы говорили про капитана Баббингтона, вы его назвали Чарльзом, что меня озадачило. Хотя наверняка у него несколько имен и он предпочитает это.
– Нет, нет, – снова засмущалась Фанни – я в тот день все путала, мой ум, если его вообще так можно назвать, весь в беспокойстве. Мы незадолго до того побывали на маскараде у миссис Грэхэм. Я вырядилась горской пастушкой, а Уильям – Молодым претендентом [11]11
Карл Эдуард Стюарт (1720-1788), также известный как «Красавчик принц Чарли» или «Молодой претендент» – лидер Второго якобитского восстания 1745 года, популярный персонаж шотландского фольклора.
[Закрыть]. Как же мы веселились, о Господи! Так что я продолжала звать его Чарльзом еще несколько дней подряд – как же ему шла шотландская юбка.
Вы меня принимаете наверное за жалкую дурочку, но я невероятно рада слышать, что нравлюсь капитану. Я сяду рядом с ним за ужином, не переживая. Господи, как я надеюсь, что пудинг на сале не окажется сырым. Уильям говорит, что для капитана это так важно. Он клянется, что его можно приготовить за мгновение в скороварке Папена [12]12
Дени Папен (1647-1712) – французский изобретатель и физик, среди его наиболее известных изобретений – скороварка и предохранительный клапан.
[Закрыть], но во времена моего детства на пудинги всегда уходили часы.
Ужин прошел весело, со смехом и болтовней, и чисто с плотской точки зрения оказался крайне привлекательным после спартанской кухни «Сюрприза». Пока что не нашли кока ни для капитана, ни для кают-компании. Джек не сделал персональных запасов из экономии, Стивен по забывчивости, а кают-компания – из-за полнейшей нищеты. Питались они корабельными припасами, и поскольку корабль все еще оставался в домашних водах, пили не грог, а слабое пиво, мутнеющее и прокисающее с каждым днем. Единственной роскошью в капитанской каюте оставались завтраки, о которых Киллик позаботился самостоятельно.
Во время еды Баббингтон рассказал, как «Тартарус» два дня и ночь гнался за невероятно быстроходной американской шхуной, наверняка прорывавшей блокаду, стремящейся в Брест или Лорьян.
– Я установил счалки и перлини, как вы обычно делаете, – поведал Баббингтон, – и мы обязательно ее нагнали бы, если бы шкаторины обоих марселей одновременно не сорвались с ликтросов. Но мы все же отогнали ее миль на триста-четыреста к югу от курса, и ей придется проделать весь этот путь обратно, прежде чем команда увидит берега Франции.
– Мистер Моуэт, – напомнил Стивен во время паузы, когда со стола убирали, чтобы освободить место для пудинга и соответствующих вин – фронтиньяка и канарской мадеры, – вы рассказывали об издателях.
– Да, сэр. Я хотел сказать, что они чертовы прокрастинаторы.
– Ох, какой ужас! – воскликнула Фанни. – Они ходят в... особые дома, или...
– Имеется в виду, что они все затягивают, – успокоил ее Баббингтон.
– А...
– Именно. Книгу предполагали выпустить к Славному Первому Июня, потом отложили на день Трафальгарской битвы, а теперь уверяют, что ничего кроме годовщины Кампердауна публику не устроит. Но преимущество в этом тоже есть – можно отшлифовать уже написанное и добавить кое-что новое.
– Познакомьте нас с новой поэмой, Моуэт, – попросил Пуллингс.
– Пожалуйста, – поддержали Баббингтон и Фанни.
– Ну, – отозвался Моуэт со смесью удовольствия и скромности. – Она довольно длинная. Так что, если можно, мэм, – кивая в сторону Фанни, – я прочитаю только последние строфы. Она о битве, и эти строки должны показать самый разгар кровавой бойни.
Над бездной как на крыльях мчались,
Все ближе и ближе эскадры сближались.
«Очистить палубу», – тут боцман закричал.
«Очистить палубу», – закуток каждый отвечал.
Незваный страх с лица согнал их краску.
Все замерли в едином изумленьи,
В тиши могильной и в одном стремленьи.
Его на секунду прервал взрыв где-то ближе к носу, подозрительно похожий на выстрел двенадцатифунтовки.
Косой своею смерть по кораблям метет,
На каждой на корме уже кого-то ждет.
А демоны резни в кровавом наводнении
Губами чавкают и из реки кровавой пьют.
– Сэр, если позволите, – воскликнул высокий, побледневший и напуганный мичман из дверей каюты. – Вахта мистера Корнуолиса, и скороварка взорвалась.
– Никто не пострадал? – уточнил Баббингтон, вставая.
– Никто не убит, сэр, я думаю, но...
– Простите, – извинился Баббингтон перед гостями, – я должен сам посмотреть, в чем дело.
– Ненавижу все эти иностранные изобретения, – проворчала Фанни во время тревожной паузы.
– Никто не убит, – рассказал Баббингтон по возвращении, – и хирург уверяет, что ожоги ерундовые, полностью заживут за месяц или около того, но я с глубоким сожалением вынужден сообщить вам, сэр, что пудинг равномерно размазало по коку, его помощнику и подволоку. Они решили, что если положить утюг на предохранительный клапан, пудинг приготовится быстрее.
– Жалко, что так вышло с пудингом, – заметил Джек, когда они вернулись в кормовую каюту «Сюрприза», – но в целом, я редко когда так наслаждался ужином. И хотя Фанни Харт – ни Сцилла, ни Харибда, но друг друга они обожают, и только это на самом деле что-то значит. По пути в Портсмут Уильям заглянул в Эшгроу, поинтересоваться у Софии, как дела. Она передала ему письмо на случай, если мы повстречаемся. Дома все хорошо, и даже моя теща – не такое тяжкое испытание, как можно подумать.
Она заявила, что со мной жестоко обошлись и мы с Софией заслуживаем ее полнейшее сочувствие. Не то чтобы она хотя бы на секунду считала меня невиновным, но то, что, по ее мнению, я сделал, она полностью одобряет. Если бы ей дали такую возможность, она бы повторила этот трюк, как и любая женщина, движимая чувством долга касательно своих финансов... Ты же точно не «Марсельезу» подбираешь?
Стивен держал виолончель меж коленей и некоторое время уже очень тихо играл две-три фразы с вариациями – полусознательное музицирование, не мешавшее ни говорить, ни слушать.
– Нет. Это мелодия Моцарта, точнее, должна быть мелодия Моцарта. Она, без сомнения, крутилась в голове у того француза, который написал «Марсельезу». Но что-то от меня ускользает...
– Стивен, – воскликнул Джек, – ни одной ноты более, прошу тебя. Вспомнил, что ты имеешь в виду, только бы не упустить.
Он снял тканевый чехол с футляра скрипки, грубо настроился и сразу нащупал правильный мотив. Вскоре присоединился Стивен. Когда они оказались полностью удовлетворены, то остановились, настроили инструменты, передали туда-сюда канифоль и вернулись к основной теме, вариациям на нее, инверсиям. Вначале один принимался импровизировать, а другой подхватывал, потом они менялись и играли до тех пор, пока внезапный крен на подветренный борт едва не выбросил Стивена из кресла, а его виолончель не издала мрачный вопль.
Он снова сел, струны и смычок не пострадали, но свободно текущий ритм разрушился, и они больше не играли.
– Все равно неплохо, – заметил Джек, – я скоро вообще к чертям слух потеряю. Во время артиллерийских учений бегаю туда-сюда без остановки, делая то, на что обычно есть полдюжины мичманов у орудий. В жизни не думал, что эти маленькие дикари такие полезные. Теперь выжат, как лимон. Держись крепче, Стивен, – воскликнул он, поймав доктора, когда тот снова упал, на этот раз из стоячей позиции. – Где твоя морская поступь?
– Дело вовсе не в ней, – начал оправдываться Стивен, – корабль движется дико и разнузданно. В таких условиях и крокодил бы упал, если у него нет крыльев.
– Я предупреждал, что ночь будет тяжелой. – подтвердил Джек, подойдя к барометру. – Но возможно, она окажется еще тяжелей, чем я думал. Лучше бы приготовиться к шторму. Киллик, Киллик, сюда!
– Сэр? – Киллик появился немедленно, с куском плюсованной ткани под мышкой.
– Запри виолончель доктора и мою скрипку в хлебной кладовой вместе с этой штуковиной.
– Так точно, сэр. Виолончель доктора и вашу скрипку в хлебную кладовую вместе с объектом.
Вскоре после свадьбы Диана подарила Стивену невероятный, но безымянный образец мастерства и изобретательности краснодеревщиков. Он мог выступать в роли пюпитра (обычно так и использовался), но различные рычаги и створки превращали его в умывальник, маленький, но вполне пригодный письменный стол, медицинский ящик и книжный шкаф. В нем нашлось место для семи секретных отделений, астролябии, солнечных часов, вечного календаря и даже для набора граненых бутылочек, а также щеток и расчесок из слоновой кости. Но больше всего радовало Киллика то, что петли, накладки на замочные скважины, прижимные пружины, плашки ручек, запорные крышки и прочая фурнитура сделаны из золота.
Об этой штуке Киллик заботился словно идолопоклонник – плюсованная ткань была лишь одним внутренним чехлом из трех, предназначенных для плохой погоды. Употребляемое капитаном название Киллик считал неподходящим, неуважительным и неуместным. «Объект» – вот правильное слово, которое даже близко не связано с ночными горшками, а наоборот – со святостью, с реликвиями. Долгие годы Киллик пытался всех приучить именно к этому слову.
Джек постоял немного, с легкостью подстраиваясь под переменчивую бортовую и килевую качку. Губы его сложились будто бы для свиста, но на деле ум его занимала не музыка, а серия расчетов их местоположения, течений, силы ветра и изменяющегося атмосферного давления – сейчас и по опыту многочисленных подобных ситуаций в этой части Атлантики.
Он надел бушлат, поднялся на квартердек и второй раз оценил ситуацию, уже более инстинктивно, напрямую воспринимая морской ветер. Брам-стеньги уже спустили на палубу, задраили люки, установили заглушки на иллюминаторы и дважды закрепили шлюпки на рострах.
– Когда вызовут вахту левого борта, пусть зарифят марсели. Позовите меня, если ветер переменится, – приказал он Дэвиджу. – Вас сменяет капитан Пуллингс?
– Да, сэр.
– Тогда передайте ему мои распоряжения. Спокойной ночи, мистер Дэвидж.
– Спокойной ночи, сэр.
В каюте он заметил:
– Кажется, это может быть тот шквал, про который я говорил, утверждая, что бой или шторм замечательно помогает сработаться смешанной команде. Стоило же мне трепаться как дурачку. Я же не желал по-настоящему жестокого шторма.
– Пра-пра-прабабушка моего крестного жила в Авиле, в доме, который я покажу тебе и Софии, когда кончится война. Она лично знала святую Терезу, и святая ей как-то сказала, что больше слез пролито над сбывшимися молитвами, чем над теми, которые не услышаны.
