Текст книги "Игра на выживание"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Хайсмит Патриция
Игра на выживание

ПАТРИСИЯ ХАЙСМИТ

ИГРА НА ВЫЖИВАНИЕ

Моей подруге и учителю, Этель Стертевант, преподававшей английский язык в Барнард Колледж с 1911 по 1948, от всего сердца я посвящаю эту книгу с надеждой, что она поможет сделать досуг ещё более разнообразным.

А также выражаю благодарность Дороти Харгривз и Мэри Маккерди за их поддержку и гостеприимство.

Глава 1

В вере нет и не может быть случайностей... так что если вы осознаете, что попросту не можете не любить, то вашей любви не страшны любые испытания.

С.Киркегаард

Как Теодор и предполагал, супруги Идальго принимали гостей. Глядя на четыре ярко освещенных окна на втором этаже, откуда доносился смех и громкие голоса, он неловко поправил зажатую подмышкой тяжелую папку и снова задумался о том, стоит ли ему сейчас нажать кнопку звонка, или, может быть, все-таки лучше поймать другое такси и отправиться прямиком домой.

А дома холодно и неуютно, мебель накрыта полотняными чехлами. Иносенса, его служанка, все ещё гостит у своих родственников в Дуранго, ведь он не побеспокоился о том, чтобы заранее предупредить её о своем возвращении. И к тому же уже почти полночь, канун пятого февраля, национального праздника и всеобщего выходного. Завтра никто не работает. С другой стороны, у него с собой куча вещей – чемодан, объемистая папка с рисунками да ещё рулон холста. Да и не приглашал его сюда никто, хотя в семье Идальго он свой человек, а, следовательно, вполне может позволить себе явиться безо всякого приглашения.

Или, может быть, поехать к Лелии? Ведь была же у него такая мысль, когда он ещё только летел на самолете из Оахаки. Странно, и вообще, чего ради его вдруг занесло к этим Идальго? Ведь он написал Лелии, что вернется в Мехико сегодня вечером, так что, возможно, она даже ждет его. У неё не было телефона. Но к ней можно смело прийти в любое время, она никогда не возражала, если только сама не была занята созданием какого-нибудь нового живописного шедевра. Лелия так великодушна! Итак, решено: сначала он зайдет проведать супругов Идальго, а уже от них поедет к Лелии. Если, конечно, будет не слишком поздно.

Он подошел к двери, поставил на землю чемодан и решительно нажал кнопку звонка. Второй раз звонить не стал, хотя прошло не меньше двух минут, прежде, чем кто-то подошел к двери. Это была Изабель Идальго.

– Теодор, с возвращением! – по-английски приветствовала его она. А затем добавила по-испански: – Заходи. Как хорошо, что ты пришел. Да заходи же, не стесняйся. В доме полно гостей.

– Спасибо, Изабель. Я только что прилетел из Оахаки.

– Как здорово! – Изабель направилась в гостиную, взмахнула рукой, требуя тишины и объявила: – Теодор пришел! Карлос, пришел Теодор!

Теодор аккуратно поставил свой чемодан в угол тесной прихожей, прислонил к нему папку и пристроил рядом свернутые в рулон холсты.

Тем временем в прихожей появился Карлос, державший в руке бокал с выпивкой. На нем был твидовый пиджак вызывающе смелой расцветки.

– Ба! Кого я вижу! Дон Теодоро! – воскликнул он, свободной рукой обнимая Теодора. – Добро пожаловать! Заходи, давай выпьем!

Подавляющее большинство приглашенных составляли мужчины, небольшие группки гостей расположились по углам гостиной, а также на двух диванчиках и, судя по всему, провели уже не один час за увлекательной беседой. Знакомых лиц среди них было совсем мало, и Теодору совсем не хотелось, чтобы его представляли всем и каждому, но Карлос, кипучая активность которого возрастала пропорционально количеству выпитого спиртного, и тут проявил завидную настойчивость, принявшись водить его по просторной комнате и представлять всем подряд, будь то мужчина, женщина или ребенок – хотя оба ребенка, а это были светловолосые юные американцы, пришедшие сюда вместе с родителями, к тому времени уже успели уснуть, уютно устроившись на диванчике у стены.

– Не буди их, не надо их будить, – взмолился Теодор.

– Тебя давно не было видно, так где ты пропадал? – спросил Карлос.

– Я был в Оахаке, – с улыбкой ответил Теодор. – И за месяц написал полдюжины картин.

– Так давай, показывай! – лицо Карлоса расплылось в широкой улыбке.

– Нет, только не сейчас. Тут слишком мало места. Но я прекрасно провел время. И даже... – Он замолчал, ибо Карлос снова поспешно устремился куда-то, наверное, чтобы принести ему выпивку.

Теодор огляделся по сторонам, высматривая свободное место, где можно было бы присесть. Его взгляд упал на женщину, появившуюся со стороны холла, и в его душе всколыхнулась робкая надежда, что это его Лелия. Но это была не Лелия. Его кто-то толкнул. В гостиной было накурено, в воздухе витал ароматный дымок от американских сигарет. Среди приглашенных было пять или шесть американцев, скорее всего, это были преподаватели из столичного колледжа или университета Мехико, где Карлос Идальго преподавал сценическую режиссуру. К одному из диванчиков был придвинут низенький столик, на котором была выставлена целая батарея бутылок с джином и виски, и тут же стояло несколько стаканов.

Карлос же тем временем уже пробирался к нему через всю комнату, держа в обоих руках по бокалу – один полный, очевидно, предназначенный для Теодора, и свой, уже осушенный наполовину – успевая попутно перекинуться несколькими фразами со всеми, попадавшимися ему навстречу. Ему было двадцать девять лет, но выглядел он значительно моложе, благодаря гладкой коже и милому личику, делавшим его похожим на необыкновенно мужественного десятилетнего мальчика. Теодор догадывался, что именно эта его "детскость" и превлекла Изабель, которая была немного старше, однако на самом деле эта видимая невинность была порочна и обманчива. Карлос пользовался успехом у женщин и перед тем, как жениться на Изабель – тихой скромнице, каких, как известно, бабники чаще всего и выбирают себе в жены – обычно успевал поменять за год десять-двенадцать любовниц. И ещё у него было обыкновение рассказывать о них обо всех Теодору. Теодор же предпочитал разговаривать с ним о работе, всякий раз надеясь на то, что ему все-таки удастся разобраться, где истинный успех, а где – необузданный и ничем не оправданный энтузиазм, типичный для большинства мексиканских режиссеров, актеров и драматургов, когда речь заходит о чем-то, требующем доработки. Однако, Карлос утверждал, что постановка сдержанной драмы в Мехико не будет иметь успеха. Люди попросту не поймут её и не смогут оценить по достоинству. В конце концов Карлос все же пробрался к нему, сунул ему в руки стакан виски с содовой и снова поспешил прочь, окликая жену.

Заметив в толпе гостей двоих знакомых, Теодор подошел к ним и сказал:

– Добрый вечер, дон Игнасио. Как поживаете?

Сеньор Игнасио Ортис-и-Гусман Б. являлся директором одной государственной картинной галереи. Теодор познакомился с ним в свое время здесь же, в доме Карлоса, и, помнится, они тогда довольно долго беседовали на темы живописи. Второго человека звали Висенте, фамилию и род занятий которого Теодор никак не мог припомнить, хотя когда-то, несомненно, знал.

– Вы по-прежнему рисуете? – поинтересовался Ортис-и-Гусман Б.

– Да. Только что вернулся из Оахаки, целый месяц провел на пленэре, ответил Теодор.

Ортис-и-Гусман Б. равнодушно глядел на него, словно не и слышал ответа. Тот же, кого звали Висенте, щелкнул зажигалкой, изящным жестом поднося её к сигарете дамы, стоявшей рядом с ним.

Наступила неловкая пауза, и Теодору так и не удалось придумать ничего подходящего, чтобы можно было бы её заполнить. Затем двое мужчин возобновили прерванную беседу. Теодору же вспомнились и другие моменты, когда во время различных обедов и вечеринок его реплики – хотя, конечно, речь и тогда шла о сущих пустяках – отчего-то игнорировались присутствующими, как если бы за сказанным им скрывалась некая непристойность. Неужели и с другими нечто подобное случалость также часто, как и с ним? Мысль об этом не давала ему покоя. Ему казалось, что ко всем остальным и куда менее импозантным мужчинам, чем он сам, прислушиваются куда более внимательно, даже когда те несут откровенную чушь. Вот и теперь эти двое говорили о каком-то своем общем знакомом, и Теодор с большим опозданием подумал о том, что Ортис-и-Гусману Б. наверняка было бы небезынтересно узнать, что его, Теодора, попросили предоставить четыре картины для коллективной выставки, которую планировалось провести в мае в одной из галерей Национального института изящных искусств. Теодор отошел в сторонку и встал у стены. Возможно, с другими такое случается ничуть не реже, чем с ним самим.

Теодор Вольфганг Шибельхут, мужчина тридцати трех лет, стройный и высокий – особенно по сравнению со средним мексиканцем. У него были светло-русые, выгоревшие на солнце волосы, коротко остриженные у висков и образовавшие довольно густую шевелюру без пробора на макушке. Держался он непринужденно, улыбался обаятельно, а благодаря легкой походке и присущей ему раскованности движений, выглядел молодо и, казалось, не терял присутствия духа, даже когда у него было скверно на душе. Окружающие считали его веселым, общительным человеком, хотя на самом деле по складу характера он был, скорее, пессимистом. Однако, будучи человеком тактичным и хорошо воспитанным, он не имел привычки посвящать в свои невзгоды окружающих. Чаще всего эти смены настроения были беспричинными, но другим было совсем необязательно знать об этом. Весь мир вокруг себя он считал ничтожным и бессмысленным и был уверен в том, что все достижения человечества в конце концов исчезнут, канут в небытие – ведь они тоже были не более, чем случайностью, прихотью природы, равно как и сам человек. Свято уверовав в это, он так же придерживался той точки зрения, что раз уж жизнь такая короткая, то нужно взять от неё все, постараться стать счастливым самому и по возможности сделать таковыми окружающих. По логике вещей Теодор был вполне доволен жизнью и счастлив, если, конечно, такое вообще возможно в то время, когда надо всем человечеством нависла угроза ядерной войны и всеобщего уничтожения, хотя слово "логика" в данном контексте и казалось ему чужеродным. Можно ли быть счастливым "логически"? И вообще, есть ли логика в счастье?

– Тео, мы так рады, что ты зашел, – сказала ему Изабель Идальго. Сегодня утром Карлос как раз вспоминал о том, что ты вроде бы должен был бы уже и вернуться и было бы очень здорово, если бы ты тоже был сегодня вечером у нас. Мы звонили тебе домой.

– Наверное, все дело в телепатии, – с улыбкой ответил Теодор. – У Карлоса усталый вид. Он, наверное, много работает?

– Да. Как обычно. Все говорят, что ему нужно отдохнуть. – Она улыбалась, но взгляд её серо-голубых глаз был печален. – Сейчас они репетируют в университете "Отелло". Это в помимо его занятий. Он взваливает на себя все больше и больше. Даже сегодня ему пришлось задержаться на работе допоздна. Целый день без обеда, а теперь пьет на голодный желудок и тут же пьянеет.

Теодор снисходительно улыбнулся и пожал плечами, хотя увлечение Карлоса спиртным на всякого рода вечеринках всегда было большой проблемой. Похоже, присутствие большого числа людей возбуждало его, и он осушал бокалы один за другим, как если бы это была простая вода. Он ещё не успел сильно опьянеть, но Изабель знала, что уже очень скоро его окончательно "развезет", и спешила заранее оправдать мужа. Что же до того, что тот стремился взалить на себя непомерно много работы, то Теодор знал, что это объясняется, скорее, излишним честолюбием, чем кипучей жаждой деятельности. Карлос обожал созерцать своем имя в театральных программках и на афишах и прилагал все усилия к тому, чтобы это случалось как можно чаще.

– Лелия, наверное, сегодня уже не придет, – предположил Теодор.

– Мы её пригласили, – поспешила заверить его Изабель. – Карлос!... Разве ты не должен был заехать за Лелией?

– Ага! – зычным голосом отозвался Карлос из другого конца гостиной. Но сегодня днем она позвонила мне в университет и сказала, что не сможет прийти. Думала, небось, что Тео прямиком к ней отправится. – Карлос заговорщицки усмехнулся и подмигнул, покачиваясь в такт ритмичного кубинского танца, пластинку с записью которого он только что поставил на проигрыватель.

– Ясно. А она... – Но Карлос уже повернулся спиной к нему, снова склоняясь над проигрывателем. Теодор хотел лишь спросить, не заказывал ли он Лелии чего-нибудь в последнее время. Иногда она рисовала задники для его университетских постановок. Распрашивать о Лелии Изабель он не хотел, так как Изабель наверняка знала – не могла не знать – о том, что Карлос был весьма неравнодушен к Лелии. Дело дошло до того, что несколько раз он даже пытался с ней заигрывать, и однажды это произошло в присутствии Изабель, которая тогда сделала вид, что ничего не заметила.

– Извини, Тео, – сказала Изабель, нервно трогая Теодора за рукав. Там кто-то пришел. – Она отошла от него.

Теодор же ещё какое-то время наблюдал за тем, как Карлос пытался всучить бокал с выпивкой какой-то женщине, которая решительно, но безуспешно пыталась отказаться от такого угощения. Он вдруг подумал о том, что Лелия сама позвонила Карлосу заранее, чтобы таким образом избежать долгого препирательства по поводу её нежелания идти на вечеринку, когда он заехал бы за ней. Карлос был не из тех, кто мог вот так запросто смириться с отказом. Теодор взглянул на подвешенное к потолку "мобил", легкие детали которого плавно кружились и, казалось, должны были вот-вот столкнуться, но этого никогда не происходило, и ему было странно, что в этой комнате, среди художников, писателей и университетских преподавателей, он чувствует себя совершенным изгоем. Похоже, даже американцы, едва говорившие по-испански, ощущали себя здесь куда вольготнее. А ведь всего час назад, в самолете, он был счастлив предвкушением радостной встречи и решал, то ли ему позвонить Рамону, то ли поехать проведать супругов Идальго, или же прямиком отправляться к Лелии. Теодор с симпатией относился к Карлосу, но только так уж часто им удавалось обстоятельно, по душам поговорить хоть о чем-нибудь? "Хоть о чем-нибудь", с горечью подумал Теодор, вспоминая разговор, касавшийся сути веры и оборвавшийся именно в тот момент, когда замолчал сам Теодор, которому нужно было собраться с мыслями. Конечно, все то были вопросы, ответы на которые могло дать лишь время, да и Карлос был ещё слишком молод, но ведь, с другой стороны, они оба были людьми взрослыми и разумными, а значит, должны были уметь до чего-то договориться. Глядя на Карлоса, можно было подумать, что он только что проглотил, по меньшей мере, полдюжину таблеток бензедрина. Во всяком случае, заставить его сконцентрироваться на каком-то определенном предмете более, чем на минуту, было невозможно. Начав разговор с обсуждения пьесы Теннесси Уильямса, он перескакивал на рассказ о декорациях какого-то француза, прослушанной им в университете записи Сары Бернар и представленной ему на рассмотрение пьесе какого-то студента, на постановку которой он надеется получить средства от государства. Возможно, это тоже было небезынтересно, но все-таки его это никак не устраивало. Разве может истинное искусство создаваться в такой суете? Разве искусство – в большинстве своем – не является воплощением эмоции, обретенной в состоянии душевной гармонии? Интересно, а к латиноамериканцам это применимо? Подобное философствование показалось Теодору весьма забавным, и он невольно улыбнулся. Эта улыбка не оказалась незамеченной: один из приглашенных, рыжеволосый человек, которого Теодор видел впервые, приветливо кивнул ему и улыбнулся в ответ. Так или иначе именно это помогло ему принять решение. Все, больше он не станет тянуть, и прямо сейчас отправится к Лелии. Ведь раньше часа спать она все равно не ложилась и к тому же имела привычку читать в постели.

Теодор огляделся по сторонам – нужно было бы попрощаться с Карлосом и Изабель, но их нигде не было видно, хотя это, наверное, и к лучшему, ему ужасно не хотелось препираться с Карлосом, который просто наверняка постарался бы его удержать – а затем вышел в прихожую, взял свою папку, чемодан и холсты, после чего тихонько выскользнул на улицу.

Ему повезло. Пройдя два квартала и оказавшись на Авенида-де-лос-Инсурхентес, он поймал свободное такси. Немного поколебавшись, ехать ли домой к себе, что, конечно, было ближе, или к Лелии, назвал адрес:

– Granaditas! Numero cien'vient'y siete. Cuatro pesos. Esta bien? 1)

______________________________

1) Гранадитас, дом номер сто пятьдесят семь. Четыре песо. Этого достаточно? (исп.)

Шофер недовольно заворчал что-то насчет тяжелого чемодана, позднего часа и предпраздничного вечера, после чего затребовал пять песо. Теодор согласился и сел в машину.

Ночь выдалась ясная, в воздухе пахло свежестью. В любое другое время на дорогу от дома Идальго ушло бы не более десяти минут, но в тот вечер весь центр города от Хуареса до Центральной площади был запружен автомобилями и пешеходами. Водитель же, похоже, как будто специально выбрал маршрут, проходящий по самым оживленным улицам, чтобы плестись еле-еле в плотном потоке машин.

Во время очередной остановки в боковом окне возникла чья-то наглая физиономия, после чего последовал вопрос:

– А тут, случайно, нет никого по имени Мария?

Компания подвыпивших юнцов, стоявших неподалеку, разразилась дружным хохотом, и пьяная рожа молча удалилась.

Теодор вздрогнул от неожиданности, но затем пришел в себя и предусмотрительно немного приподнял стекло. Сегодня на улицах будет особенно много пьяных, особессно в том районе, куда он направлялся, по другую сторону от Центральной площади. Внезапно он вспомнил, что у него есть подарок для Лелии, и уже мысленно представляя себя показывающим ей свои новые наброски и готовые картины, приосанился и велел таксисту поторопиться. Лелия умела слушать, она была хорошим критиком и ещё лучшей любовницей! Теодор думал о том, что она была именно той женщиной, о которой мечтает любой мужчина. Да уж, такие, как она встречаются нечасто: привлекательная женщина, надежный друг, женщина, способная выслушать и ободрить, а к тому же умеющая ещё хорошо готовить, и, самое главное, с пониманием относящаяся к его частым сменам настроения, приступам одиночества и прочим душевным порывам, когда порой он заявлялся к ней в четыре часа утра, иногда из-за того, что у него было отвратительное настроение, навевавшее мысли о самоубийстве, а в другой раз и потому, что он чувствовал себя бесконечно счастливым и хотел во что бы то ни стало поделиться с ней своей радостью. И все-таки глупо пытаться возводить такую женщину в ранг абстрактного идеала. Это была Лелия, просто его Лелия. Единственная в своем роде, ибо второй такой женщины, наверное, не существовало на всем белом свете.

Теодор подумал и о том, что Рамон тоже может оказаться у нее. Не исключено, что он даже остался там на ночь. Хотя, все-таки вряд ли она именно в этот вечер оставит его у себя, да и к тому же он в любом случае постучит в дверь, прежде, чем войти.

Такси доставило его по нужному адресу. Расплатившись с водителем, Теодор вышел из машины и забрал свой багаж. Ночью этот квартал представлял собой довольно мрачное зрелище: все магазинчики были закрыты, а старые дома отгораживались от погруженной во мрак, пустынной улицы высокими, наглухо запертыми воротами. В доме Лелии ворота запирались на щеколду изнутри, но их можно было открыть при помощи палочки, просунув её в щель между створками. Палочка для этой цели – плоская жердочка от деревянной птичей клетки – обычно стояла тут же в уголке, прислоненная к стене. Вот и теперь она оказалась на своем привычном месте, так что Теодору оставалось лишь взять её в руки и поднять щеколду. Он оказался в маленьком, загроможденном дворике, где единственным источником света были лишь несколько освещенных окон в верхних этажах. Взглянув наверх, Теодор увидел, что в окне у Лелии тоже горит свет. Он вошел под каменную арку без двери и начал свое восхождение вверх по лестнице. Лелия жила на третьем этаже. Пройдя по длинному коридору, он в конце концов остановился перед её дверью и постучал.

Ответа не последовало.

– Лелия? – тихонько окликнул он. – Это я, Теодор. Открой!

Обычно она не открывала дверь тем, кого не хотела видеть, но Теодор не входил в эту категорию посетителей. Иногда же она просто читала что-нибудь интересное, и если в это время он стучался к ней, и даже был при этом не один, а вместе с Рамоном, то она могла помедлить ещё две-три минутки, и лишь потом шла открывать, зная, что они никуда не уйдут, а будут терпеливо дожидаться её за дверью.

Теодор постучал более настойчиво.

– Рамон?... Это Теодор!

Он толкнул запертую дверь, жалея о том, что не прихватил с собой её ключа. Ключ от её квартиры он обычно носил с собой, но по какой-то причине, возможно, желая хоть ненадолго почувствовать себя совершенно свободным от нее, перед отлетом в Оахаку снял его со своей связки ключей. Фрамуга над дверью дверью была приоткрыта. Теодор встал на цыпочки и толкнул створку, отчего та распахнулась настежь.

– Лелия? – снова позвал он, глядя на открытое окошко.

Возможно, она пошла в гости к кому-нибудь из соседей или просто вышла, чтобы позвонить. Он придвинул чемодан вплотную к стене, поставил на него ногу и осторожно подтянулся. Просунув голову в открытое окошко, огляделся по сторонам, прикидывая, на что придется приземляться, если ему все-таки удастся пробраться внутрь. Из-за приоткрытой двери спальни выбивался приглушенный свет ночника, но и его было достаточно, чтобы заметить красный пуфик, стоявший всего в каких-нибудь двух футах от двери. На какое-то мгновение он замер, напряженно прислушиваясь, не слышно ли шагов на лестнице. Не хватало ещё только, чтобы кто-либо из жильцов ненароком застал его за этим занятием – пытающимся пролезть через фрамугу над дверью в квартиру Лелии. Но все было тихо, лишь где-то играло радио. Опершись руками о пыльный нижний край деревянной рамы, он просунул голову в квартиру, после чего подтянулся, отталкиваясь ногами от чемодана. Уже налегая животом на нижний край окна, практически перегнувшись пополам, Теодор ненадолго замешкался, начиная подумывать о том, а не вылезти ли ему обратно. Боль заставила сделать его следующее движение, и он, извиваясь, стал постепенно пролезать вперед, пока его руки уже не опирались о дверь со стороны квартиры, каблуки касались верхнего края рамы, а кровь ударила в голову. Он безуспешно попытался просунуть через окошко правое колено. Но из этого ничего не вышло. Тогда, не выпуская из виду красный пуфик, он просто выпрямил ноги и медленно соскользнул вниз, с грохотом обрушиваясь на пол.

Теодор встал, отряхивая ладони и обводя счастливым взглядом такую знакомую, просторную комнату, по стенам которой были развешаны постоянно сменявшие друг друга рисунки и эскизы, а затем отпер дверь и внес свои вещи. Включил торшер, стоявший рядом с диваном. На длинном столике лежал букет белых гвоздик, которые следовало бы поставить в вазу. На том же столе стояла также бутылка бокарди, его любимого рома, и он подумал о том, что Лелия, должно быть, купила её специально для него. Он прошел по маленькому коридорчику мимо кухни и остановился на пороге спальни. Она была там. И уже спала.

– Лелия?

Она лежала на кровати лицом вниз, а на подушке расплывалось огромное кровавое пятно, похожее на алый ореол вокруг её головы с черными локонами.

– Лелия! – Он одним прыжком подскочил к кровати и сорвал с неё тонкое розовое покрывало.

Пятна крови алели на её белой блузке; в крови была и правая рука, на которой он заметил ужасную, глубокую рану. Рана была ещё влажной. Задыхаясь и дрожа, Теодор осторожно взял её за плечи и перевернул. Представшее его глазам зрелище заставило его в ужасе отшатнуться. Ее лицо было обезображено до неузнаваемости.

Теодор обвел взглядом комнату. Угол у ковра на полу был завернут. Это было единственное проявление беспорядка. Окно же оказалось распахнутым настежь, что было так непохоже на Лелию. Теодор подошел к окну и выглянул на улицу. Окно выходило во двор, но забраться сюда с земли было совершенно невозможно. Но вот с крыши... Квартира Лелии находилась на предпоследнем этаже, а всего в нескольких дюймах от её окна проходила водосточная труба, заканчивавшаяся чуть повыше окна нижнего этажа. Теодор уже сто раз говорил ей о том, чтобы она поставила себе на окно решетку. На окнах всех квартир на этаже Лелии, а также в окнах верхнего этажа такие решетки уже имелись. Но теперь уже было слишком поздно вспоминать об этом. В следующий момент его охватило отчаяние. Он опустился на стул и закрыл лицо руками.

И вдруг его осенило: это дело рук Рамона. Ну конечно же! У Рамона был вспыльчивый характер. Ему самому и прежде уже несколько раз доводилось вставать между Рамоном и Лелией, когда Рамон в приступе безудержного гнева был готов ударить её. Наверняка и на этот раз они поссорились из-за какого-нибудь пустяка, думал Теодор, или же, возможно, Лелия не оценила по достоинству какой-нибудь его подарок... Нет, наверное, между ними произошло нечто гораздо более ужасное, нечто такое, что сейчас и вообразить было трудно, но он был почти уверен в том, что это дело рук Рамона. У Рамона тоже был ключ о её квартиры. Он мог запросто войти через дверь.

– Аи-айииии! – внезапно послышался визгливый вопль в коридоре, и тут же последовал тяжелый удар в дверь.

Теодор бросился к двери и одним рывком распахнул её. За ней никого не было, лишь слышались чьи-то удаляющиеся торопливые шаги, сбегающие вниз по лестнице. Теодор не раздумывая бросился следом, он был уже на площадке первого этажа, когда услышал скрежет деревянных ворот о бетонное покрытие дорожки. Выбежав на тротуар, огляделся по сторонам. Ему удалось заметить лишь двоих мужчин, чинно прогуливавшихся по противоположной стороне улицы и о чем-то мирно беседовавших. Теодор обвел взглядом погруженный в темноту двор. Но ведь он на самом деле слышал, как скрипнули деревянные ворота. Мучимый осознанием собственной беспомощности, а также смутно подозревая, что, возможно, зря он все это делает, он все же вернулся обратно и снова поднялся наверх. Если это и был убийца, даже если и в самом деле был он, то все равно не было никакого смысла бежать за ним на улицу, не имея к тому же ни малейшего представления о том, в какую сторону тот мог направиться. А возможно, это был никакой и не убийца, а просто хулиган с улицы или один из подгулявших гостей с вечеринки, что была в самом разгаре в одной из квартир выше этажом. Но если это все-таки был убийца, а он его упустил...

Перестепив порог квартиры Лелии, Теодор остановился. Он должен действовать разумно. Первым делом нужно вызвать полицию. Во-вторых, взять под охрану квартиру, чтобы никто не мог проникнуть сюда и уничтожить отпечатки пальцев. И, наконец, разыскать Рамона и позаботиться о том, чтобы он заплатил жизнью за то, что натворил.

Теодор вышел из квартиры и закрыл за собой дверь, собираясь дойти до закусосчной, находившейся в двух кварталах, где был установлен телефон, но спустившись всего на два лестничных марша, он столкнулся с соседкой Лелии.

– Добрый вечер, дон Теодоро! – приветствовала его женщина. – С праздником...

– Вы знаете, что Лелия умерла? – выпалил Теодор. – Ее убили! В её собственной квартире!

– Аааааа! – вскрикнула женщина, прикрывая рот рукой.

Тут же открылись две двери. Послышались голоса:

– В чем дело? Что случилось? Кого убили?

После этого Теодору пришлось со всех ног мчаться вверх по лестнице, с которой он только что спустился, обратно в квартиру Лелии, потому что дверь оставалась незапертой, и в неё уже успели забежать двое мужчин.

– Ну пожалуйста! – взмолился Теодор. – Вы должны немедленно выйти отсюда! Здесь нельзя ничего трогать! Тут могут быть отпечатки пальцев! – Но все эти увещевания не возымели никакого действия, и, наверное, десятка полтора человек успели заглянуть в спальню и, испуганно вскрикнув, отшатнуться от двери и выбежать обратно, в ужасе прикрывая глаза руками.

– Ну просто как дети малые! – по-английски фыркнул Теодор, наблюдая за ними.

Сеньора де Сильва вызвалась позвонить в полицию из своей квартиры, но прежде чем уйти, она сказала Теодору:

– Кажется, я слышала кое-что. Это было часов около одиннадцати вечера, может, чуть раньше. Какой-то грохот на крыше. Но потом он стих, и больше ничего слышно не было. Во всяком случае, звона разбитого стекла я не слышала.

– Так ни одного стекла и не было разбито, – поспешно отозвался Теодор. – А что ещё вы слышали?

– Ничего! – Она испуганно глядела на него широко распахнутыми глазами. – Я просто услышала грохот. Как будто кто-то пытался перелезть через крышу. Короче, там, на крыше кто-то был. Но я не выглядывала из окна. А нужно было бы поглядеть, что там такое. Пресвятая Богородица!

– А вы не слышали за стеной шума борьбы?

– Нет. А, может быть, и слышала. Я не уверена. Хотя вполне могла слышать!

– Тогда будьте так любезны, идите и вызовите полицию, – попросил её Теодор. – А я останусь здесь и прослежу, чтобы больше сюда никто не заходил.

В коридоре под дверью тем временем уже собралась целая толпа любопытстных, главным образом состоявшая из уличных мальчишек. Некоторые из зевак находились в изрядном подпитии. Теодор закрыл дверь сразу же, как только ему удалось убедить одного из юнцов отцепиться от косяка.

Затем он опустился на красный пуфик, обратившись лицом к двери и стал дожидаться приезда полиции. Он думал о Рамоне, о его благочестивой католической душе, оказавшейся в плену у страсти к Лелии. Рамон терзался и мучился из-за того, что не мог жениться на ней, но, в то же время, и бросить, оставить её тоже было превыше его сил. Теодор, по крайней мере, дважды слышал, как в минуту отчаяния или в приступе гнева, вызванного каким-нибудь обидным словцом, неосторожно оброненным Лелией, Рамон говорил: "Ей-Богу, Тео, если я сейчас же не брошу её, то мне не останется ничего иного, как только наложить на себя руки!" Ну, или что-то в этом роде. Не велика разница, размышлял Теодор, убить себя или объект своего вожделения. С психологической точки зрения между ними порой не проводят различий. Выходит, этот негодяй убил её вместо себя!

Глава 2

Приезд полиции ознаменовался оглушительным воем сирены. Судя по раздавшемуся в подъезде грохоту, можно было подумать, что по лестнице поднимается целый взвод солдат, на самом же деле полицейских оказалось всего трое: офицер, невысокий толстячок лет пятидесяти, перепоясанный широким ремнем в стиле Сэма Брауни, к которому с обеих сторон было прицеплено по кобуре, а вместе с ним двое высоких молодых полицейских в форме цвета хаки. Выхватив из кобуры пистолет, толстяк направил его на Теодора.