Текст книги "Игра на выживание"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Ты сейчас живешь у себя или у Артуро?

– У себя. Артуро пришел вчера вечером и остался на ночь.

Теодор мучительно поморщился при одном лишь воспоминании о жилище Рамона. Квартира состояла из одной-единственной комнаты с высоким потолком, в уголке которой была устроена испровизированная кухня. Туалет находился в конце общего коридора. Стены комнаты украшало несколько ярких картин, нарисованных Лелией, и когда Рамон пребывал в хорошем расположении духа, то его жилище совсем не казалось мрачным. Однако, стоило лишь Рамону впасть в меланхолию, как буквально на всем появлялась печать серости и уныния, и тогда сразу бросалась в глаза серая стена соседнего дома, на которую открывался вид из окна, и ужасная люстра под самым потолком, и обшарпанная, купленная где-то по случаю подержанная мебель.

– Ты ведь совсем не переживаешь, не так ли? – спросил Рамон, затягиваясь своей тонкой сигареткой и выпуская дым из ноздрей.

– Есть вещи, которые вовсе необязательно выставлять напоказ перед всеми, – ответил Теодор в свою защиту.

– Значит, теперь я – "все"? Я, кого раньше ты называл своим лучшим другом?

– Я по-прежнему считаю тебя своим другом. Надеюсь, помощь адвоката тебе пригодилась.

– О, да. Адвокат. Он просто стоял рядом и молча слушал, пока меня не закончили допрашивать.

– Но ведь в любом случае, ты там не задержался, Рамон.

Рамон поглядел на него из-под покрасневших, воспаленных век и горько усмехнулся.

Теодору хотелось сказать что-нибудь такое, чтобы с лица Рамона исчезло это злобное выражение. Теодор думал о том, что Рамону просто страшно. Вот почему он старался оправдаться перед всеми, настойчиво уверяя всех подряд, что он не убивал Лелию. Ему было страшно, потому что много раз в минуты гнева во время размолвок с Лелией, он, должно быть, представлял себя делающим то, что сотворил с ней убийца – а, возможно, это был сам Рамон. Теодор хотел тихо спросить Рамона теперь, глядя ему в глаза, был ли это он или нет, но побоялся. Теодор взглянул в сторону лестницы, ведущей наверх. Иносенсе хотелось увидеться с Рамоном, но так и не дождавшись его, она, в конце концов, поднялась к себе, и наверное, уже спала.

– Что ж, дон Теодоро, я рад увидеть, что вы в полном порядке, и вас ничто не тревожит. Ты же никогда не хотел жениться на ней, не так ли?

– Я вообще не собирался жениться, ни на ней, ни на ком-либо еще. Но это отнюдь не умаляет моей любви к Лелии, – ответил Теодор.

– Лелия была всего лишь симпатичной девчонкой, что попалась тебе на пути во время одного из твоих путешествий. Симпатичная туземка с талантом к рисованию.

– Лелия значила для меня гораздо больше. Ты сам не знаешь, что говоришь.

Дрожь Рамона унялась, хотя он так и не притронулся к выпивке.

– Может быть, теперь, когда её не стало, она кажется тебе ещё ближе, чем раньше, когда она была жива. Ты же сам говорил, что все определяет сознание. Ты не такой, как мы все, Тео. И в этом все дело.

У теодора не было ни малейшего желания вступать в дискуссию на тему католического и протестантского мировосприятия, или, того хуже, на темы разногласий между католиками и экзистенциалистами, которые, в представлении Рамона, были сплошь людьми бессовестными и беспринципными. И все это лишь потому, что он, подобно Рамону, не испытывал угрызений совести за то, что состоит в любовной связи, не освященной узами законного брака!

– Постоянно уезжал куда-то по своим делам и бросал её одну, продолжал Рамон, как будто разговаривая сам с собой.

– А ещё чаще брал вас обоих с собой. Я тоже любил её, Рамон.

– Я верю тебе, Тео. Просто какая-то странная это была любовь. Ты уговаривал меня жениться на ней, а её – выйти за меня замуж. Помнишь?

– Но это было когда я только-только с вами познакомился. До того, как понял, что Лелия вовсе не мечтает о замужестве. Тогда мне стало ясно, что лезу не в свое дело. Я просто не понимал. И мне очень жаль, что я вторгся в ваши отношения со своими советами и уговорами. Ведь это было не мое дело.

– Не твое. Но ты все-таки хотел, чтобы мы поженились, не так ли? спросил Рамон, тыча ему в грудь пальцем.

– Мне просто казалось, что вы любите друг друга и смогли бы стать хорошей парой. – Теодор разглядывал свой стакан с виски, зажатый в неподвижной, словно окаменевшей, руке. Он почувствовал, что краснеет. Это было похоже на то, как если бы Рамон вторгся в одну из его очень личных, хотя и глупых романтических фантазий. Относясь вполне благосклонно к идее их возможного брака, Теодор тем не менее в тайне рассчитывал на то, что сам он лишь "выиграет" в этом ситуации, ибо разлука с Лелией пойдет ему лишь на пользу, и она сохранит в памяти лишь самые светлые воспоминания о нем, не омраченные прозаическими проблемами, неизменно возникающими в жизни семьи. Ему казалось, что если Лелия и отдаст предпочтение Рамону, то она будет любить его не так сильно, как любила бы его, если бы он стал её мужем. И к тому же здесь в полной мере раскрывалось значение христианской заповеди о том, что "да не оскудеет рука дающего". Так что Теодор во всех смыслах привык считать себя победителем. Конечно, если бы Рамон и в самом деле женился на Лелии, он чувствовал бы себя одиноким. Он бы стал упиваться своим одиночеством, получая от этого ни с чем несравнимое удовольствие.

Часы на каминной полке пробили полночь.

– Тео, а почему ты сам ни разу не предложил ей выйти зи тебя замуж? Ведь она могла и согласиться.

– По двум причинам. Во-первых, это стало бы страшным ударом для тебя. А во-вторых, я не уверен в своем постоянстве по отношению к ней, как к своей жене. Когда я был чуть моложе, то я влюблялся едва ли не каждый месяц – в зависимости от того, над чем я тогда работал. Новая картина, новый стиль и новая пассия, как дополнение к тому и другому. Нечто похожее могло произойти, если бы я женился на Лелии. А так... так я прочто любил её одну целых три года. Думаю, так было лучше для нас обоих. – Нахмурившись, он залпом выпил виски. – Мне не хочется говорить об этом сейчас. Я устал, Рамон, да и тебе тоже надо отдохнуть.

Рамон порывисто поднялся с дивана.

– Что ж, не буду тебя задерживать. Мы все устали. Так что пора и бай-бай. – Выпрямившись во весь рост, Рамон все так же презрительно смотрел на него, и этот его взгляд раздражал Теодора и вместе с тем задевал его.

– Рамон, ты можешь сколько угодно говорить, что ты любил её сильнее и дольше, чем я, что ты стал бы ей хорошим мужем, но, Рамон, ведь я тоже её любил. – С этими словами он положил руку Рамону на плечо, ожидая, что тот вывернется, но когда Рамон и не шелохнулся, хватка Теодора стала крепче. Друг мой, поверь, мне очень жаль, что этому уже никогда не суждено исполнится.

– Чему? – нетерпеливо спросил Рамон.

Теодор убрал руку.

– Тебя проводить? Или, может быть, вызвать такси?

– Спасибо, не надо. Я лучше пройдусь пешком.

Теодор вышел во двор и открыл ему ворота. Он хотел было сказать, что Иносенса просила передать ему привет, но потом раздумал.

– Рамон, ты уж постарайся отдохнуть.

– Непременно, – насмешливо бросил Рамон на ходу, и исчез в темноте улицы.

Глава 8

Прошла неделя. За это время Саусас звонил Теодору лишь однажды, попросив его приехать в тюрьму, чтобы взглянуть на шестерых "подозреваемых", собранных им там. Ни с одним из тех, кто был предъявлен ему для опознания, Теодор знаком не был, хотя за одним из них, омерзительного вида типом лет тридцати пяти и в самом деле числилось одно жестокое изнасилование и убийство.

Теодор пытался рисовать, но получалось так плохо, что он был вынужден оставить это занятие. Виной всему была его замедленная реакция, так что теперь, три недели спустя после убийства, на душе у него было гораздо хуже, чем с самого начала. Его мучила бессонница, и очень часто он вставал по ночам, чтобы сделать новую запись в своем дневнике и перечитать то, что им было написано раньше. Он также просматривал старые записи, надеясь отыскать там имена людей, которые Лелия могла случайно упоминать в разговоре с нем, но не обнаружил ничего подобного, ибо у него не было обыкновения заносить такие подробности в свой дневник.

Как-то вечером он позвонил супругам Идальго, решив наведаться к ним в гости. Карлос снял трубку, и в ответ на предложение встретиться заявил, что у него много работы, и он будет занят весь вечер.

– А как насчет завтра? – спросил Теодор. – Может быть, встретимся у меня за обедом?

– К сожалению, Тео, на этой неделе никак не получится, – ответил Карлос. – Я сам позвоню тебе на следующей...

– Карлос, ответь мне, пожалуйста, всего на один вопрос. У тебя больше не было никаких соображений? Насчет Лелии? Ну, там, может быть, вспомнилось какое-нибудь имя, упомянутое в разговоре, может быть, она обмолвилась о каких-то своих опасениях – короче, хоть что-нибудь?

– Тео, я пребываю в таком же неведении, как и ты.

– Но ты, по крайней мере, провел весь январь в городе. Меня-то здесь не было.

– Но я не виделся с ней.

– Даже когда она делала декорации для твоей постановки "Лисистраты"?

– Там была только одна декорация. Пустяковая работа. Она всего лишь раз приехала в университет... – Карлос замолчал.

– Ясно, – со вздохом констатировал Теодор.

Они договорились созвониться на будущей неделе.

В довершение ко всему Теодору ещё пришлось понервничать и из-за странных телефонных звонков, когда он снимал трубку, а на том конце провода царило гробовое молчание. Теодор упомянул данное обстоятельство в разговоре с Саусасом, который проявил к данному явлению ненавязчивый, но довольно настойчивый интерес. Не слышал ли Теодор какого-либо шумового фона в трубке? Кто первым бросал трубку? Первым это делал Теодор, хотя, когда ему позвонили во второй раз, он дожидался ответа в течение примерно трех минут. Почему не подождал подольше? Да потому что в этом не было никакого смысла! В конце концов, не исключено, что эти телефонные звонки не имели никакого отношения к убийству. А что если это Рамон развлекался подобным образом? Рамон вел себя довольно странно в последнее время, на работу не ходил, целыми днями безвылазно торча в своей убогой квартирке, или же и того хлеще, носился по городу, нанося визиты знакомым – своим, Теодора и Лелии и убеждая их в своей невиновности. Саусас же, со своей стороны, установил наблюдение за Рамоном, и был осведомлен о каждом его шаге.

Теодор подумал и о том, что звонить ему могла Элисса Стрейтер, тем более, что и прежде она уже несколько раз проделывала подобные фокусы с телефоном, а потом перезванивала через несколько минут и как ни в чем не бывало разговаривала с ним. Но такое случалось лишь когда она напивалась до одурения. Время от времени, когда судьба их сводила на какой-нибудь вечеринке, она флиртовала с ним, говорила, что он самый привлекательный мужчина во всей Мексике, но Теодор не испытывал к ней никаких иных чувств, кроме отвращения. А так как он был резок и сдержан в разговоре с ней, когда она позвонила после смерти Лелии, чтобы выразить ему свои соболезнования, а заодно и пригласить на вечеринку, то не исключено, что теперь она мстила ему. А может быть, просто напивалась до бесчувствия и не могла произнести ни слова. Теодор как-то раз даже попробовал окликнуть её, сказав в молчащую телефонную трубку: "Элисса... Элисса, это ты?", но тут же замолчал, сознавая всю нелепость своего положения. Возможно, Саусасу это будет сложно объяснить, но Теодор был уверен на все сто процентов, что Элисса Стрейтер не убивала Лелию и не нанимала кого бы то ни было для её убийства. Она принадлежала к одной из "хороших" семей Америки, так что вежливость и обходительность настолько глубоко укоренились в её душе, что наряду с алкоголем вошли в её плоть и кровь. "О да, конечно" и "Благодарю вас" были самыми упортебительными фразами из её лексикона. Однажды он стал невольными свидетелем того, как кто-то нечаянно опрокинул ей на платье бокал с вином, и слышал, как Элисса равнодушно сказала: "Ой, какая жалость!" Саусас наверняка мертвой хваткой вцепился бы в Элиссу, решив, что если та была явно или тайно влюблена в Теодора, значит и мотив налицо, и вряд ли тогда Теодору удалось бы разубедить его в этом. А потому о ней он не обмолвился ни словом. Элисса была одной из тех женщин – и отнюдь не первой в жизни Теодора – уже одно лишь повышенное внимание со стороны которых можно было расценивать, как компрометирующий факт. Теодору казалось, что любой мужчина, даже самый распоследний урод мог воспользовать их доступностью. Видать, таковы уж были издержки их сексуальных пристрастий.

И вот однажды утром, когда Теодор по своему обыкновению находился у себя в студии, пытаясь работать, к нему вошла Иносенса, принесшая утреннюю почту. Это был счет от адвоката Кастильо, бюллетень, выпущенный Институтом искусств из Сан-Мигель-де-Альенде и открытка с изображением здания аэропорта, над которым развевался американский флаг. Теодор перевернул её и прочел адресованное ему послание:

Понедельник

Amados mios 1),

Я немного рисую и хорошо провожу время в обществе Инес, вместе с которой мы уже исколесили почти всю Флориду. Чудесная страна и замечательный климат. Вернусь через две недели. Люблю вас обоих,

Ваша Лелия

_______________________________

1) Любимые мои (исп.)

Судя по почтовому штемпелю, открытка была отправлена восемнадцатого февраля из Тампы, штат Флорида. Инес была двоюродной сестрой Лелии, которая в свое время вышла замуж за американца и жила в Орландо.

– Что это? – спросила Иносенса, заметив его странную реакцию.

Теодор покачал головой, не сразу находя нужные слова.

– Шутка... чья-то глупая шутка.

С этими словами он протянул ей открытку. Иносенса читала не очень бегло, но все-таки текст открытки был напечатан по-испански, что во многом упрощало её задачу. И к тому же послание было составлено именно так, как его написала бы Лелия, с той лишь разницей, что Лелия подписала бы его от руки, поставив просто "Л." вместо полного имени и, пожалуй, добавив ещё парочку "Х", обозначавших поцелуи.

– От сеньориты Лелии?

– Иносенса, эта открытка была написана от силы неделю назад! И отослана из Северной Америки!

– Боже Святый! Это сама её душа говорит с вами! – воскликнула Иносенса и испуганно прикрыла рот рукой, в то время, как разум настойчиво твердил ей, что этого не может быть.

– Нет, это всего-навсего чья-то дурацкая шутка, – гневно возразил Теодор, направляясь к телефону, установленному у него в спальне.

Ему не удалось застать Саусаса на месте, но он решительно заявил, что это "muy, muy importante" 1), и тогда на том конце провода пообещали, что немедленно свяжутся с Саусасом по рации, ибо он направлялся куда-то в полицейской машине. Положив трубку, Теодор принялся расхаживать по комнате, разглядывая открытку и размышляя о том, удастся или нет установить пишущую машинку, на которой был напечатан текст, и вообще, была ли это машинка с испанским шрифтом, так как над одной из букв "n" отсутствовал предусмотренный правилами правописания значок "~", так называемая "тильда". Или, может быть, автор послания намеренно опустил ударения и надстрочные знаки, чтобы текст выглядел так, как будто он был напечатан на американской пишущей машинке. Теодора не покидало ощущение, что человек, написавший эту открытку, находился в Мехико. Это была шутка кого-то из тех, кому очень хотелось посмотреть на его реакцию.

_______________________________

1) очень, очень важно (исп.)

Карлос Идальго? Однажды он и в самом деле разыграл нескольких своих знакомых, пригласив их на вечеринку и дав неверный адрес – позднее, умирая со смеху, он приехал за ними и благополучно доставил туда, куда было нужно, к себе на новую квартиру – но Теодору не верилось, что Карлос мог опуститься до такой низости.

Саусас перезвонил ему в течение следующих пятнадцати минут, и Теодор прочел ему текст открытки.

– У вас есть какие-нибудь соображения на счет того, кто бы мог это отправить?

– Absolutamente no! 2)

_______________________________

2) Совершенно никаких! (исп.)

– Ага, – задумчиво проговорил Саусас. – Сеньор Шибельхут, я сейчас нахожусь неподалеку от дома Рамона Отеро. Вы не могли бы поскорее подъехать сюда? Я бы вас там подождал.

– Ну, в общем-то... да. А где, в самом доме?

– На улице. На углу, справа от входа, если стоять лицом к фасаду. Встретимся там минут через десять. Вы успеете к этому времени?

– Дорога может занять минут пятнадцать. Но в слюбом случае, я приеду так быстро, как только смогу.

– Ну и открытку, конечно, не забудьте с собой захватить!

Глава 9

Когда Теодор подъехал к дому Рамона, Саусас уже дожидался его. Он расхаживал взад и вперед по тротуару и нервно курил. Теодор вышел из такси – он мог при приехать и на своей машине, но тут её было негде припарковать – и стал переходить на другую сторону улицы, лавируя между велосипедистами и грузовиками, так как на светофоре в это время горел красный свет. Он достал открытку, которую до этого бережно положил во внутренний карман пиджака.

– Здрасте, – непринужденно бросил ему Саусас и поднес открытку близко к глазам, вчитываясь в текст. Затем он перевернул её, вынул изо рта сигарету и понюхал бумагу. – У вас есть знакомые во Флориде?

– Нет. Но у Лелии там была двоюродная сестра, Инес Джексон. Она живет в Орландо. Лично я с ней никогда не встречался. Ее имя упоминалось в газетах.

– Гм. А Лелия с ней была в хороших отношениях?

– Насколько мне известно, да. Они были не слишком близки, но все-таки...

– Ладно, vamonos 1) – сказал Саусас и вразвалочку направился к двери подъезда, в котором жил Рамон.

_______________________________

1) Идем (исп.)

Узкая дверь подъезда была открыта, и там играли две босоногие девчушки, передвигавшие металлические крышки от бутылок по замызганным кафельным плиткам, которыми был выложен пол. Саусас нажал кнопку вечно сломанного звонка рядом с табличкой с именем Рамона, после чего они стали восхождение по лестнице. Поднявшись на первый этаж, нужно было пройти по небольшому коридорчику, где находилась другая каменная лестница и подняться по ней ещё на три пролета. В конце концов они подошли к высокой серой двери и постучали.

Отвеат не последовало.

– Рамон? Откройте немедленно! Это капитан Саусас!

В ответ на этот призыв из-за двери послышались шаркающие шаги. Дверь приоткрылась, и из-за неё выглянул Рамон, на осунувшемся, небритом лице которого при виде Теодора появилось вопросительно-изумленное выражение. На нем была старенькая пижама в розовую полоску. Саусас решительно толкнул дверь и вошел.

Очевидно, до их прихода Рамон лежал в кровати. Измятая постель была в беспорядке, на кровати стояла пепельница, и ещё одна была оставлена на полу, рядом с кроватью. На спинке стула висели брюки. В комнате был непомерно высокий потолок, как если бы – что было привычным делом для квартир в этом районе города – она была частью некогда огромного и величественного помещения, разгороженного в свое время на жалкие клетушки. В углу рядом с импровизированной кухней маленький голубой попугайчик Рамона привычно возился в своей клетке, пытаясь открыть дверцу, которая, едва поддавшись, тут же падала с неизменным лязганьем – звяк-звяк. Теодор не мог спокойно выносить это зрелище, его сердце разрываолсь от жалости.

– У нас тут имеется одна интересная открытка, – объявил Саусас Рамону. – Не желаете взглянуть?

Рамон покорно опустился на смятую постель. Он взял открытку, и Теодор видел, как по мере прочтения у него встают дыбом волосы.

– Кто это написал?

– Еще не знаем. Вот, решили, справиться у вас, нет ли у вас каких-нибудь соображений по этому поводу.

Рамон с укором взглянул на Теодора.

– Шутка кого-нибудь из твоих американских приятелей?

– Он говорит, что в данный момент у него нет знакомых во Флориде.

– Взгляните на дату. Восемнадцатое февраля. Рамон, кто, по-вашему, мог сыграть такую шутку? Если нам удастся разыскать человека, то, возможно, мы отыщем и убийцу, – продолжал Саусас.

Рамон сидел неподвижно, взгляд его воспаленных глаз, под которыми залегли темные круги, был устремлен в пол, а затем крепко зажмурился и повалился на бок, утыкаясь головой в подушку. Теодор подметил про себя, что Рамон сильно похудел, это было заметно по его осунувшемся лицу и плечам. Теодор был потрясен этим удручающим зрелищем.

– Рамон, сядьте! – Саусас направился к нему, и Теодор отвернулся, не имея никакой возможности прекратить этот фарс и вместе с тем будучи не в состоянии выносить это зрелище.

Послышался шлепок, напоминавший звук пощечины. На откидном столике стояла фотография Лелии в купальнике, прислоненная к мозаичной иконе в русском стиле с изображением распятого Христа. Лелия в Акапулько. Этот снимок Теодор видел впервые. Карточка была слегка помята, у неё были обтрепанные уголки, как если бы Рамон носил её в бумажнике. Христос же с иконы, казалось, глядел прямо на нее.

– Рамон! Никто из ваших знакомых не собирался в поездку по Флориде?

Услышав тяжкий вздох Саусса, Теодор обернулся. Саусас взглянул на него и беспомощно развел руками.

– И вот так уже целых две недели. От него ничего невозможно добиться. Он и под пыткой не скажет, какое сегодня число. Потому что просто не знает. – Сняв с головы шляпу, Саусас бросил её на сиденье стула. – Рамон, так вы хотите помочь нам в поисках убийцы или нет?

– Это я убил её, – сказал Рамон, уткнувшись лицом в подушку.

– Что? Вы её убили? – Саусас направился к Рамону. – Значит, Рамон, её убили вы?

– Да.

– Тогда расскажите нам об этом поподробнее. Куда вы дели нож?

– Он за плитой, – пробормотал Рамон.

Саусас грубо схватил его за плечо.

– За какой плитой? В её квартире?

– Да.

Теодор почувствовал давящую боль в горле и понял, что все это время он не дышал.

– Ну и гад же ты, Рамон! – Он хотел было наброситься на Рамона, но Саусас удержал его.

– Сейчас мы во всем разберемся, сеньор Шибельхут, – объявил Саусас. Драться пока ещё рано. Мне необходимо позвонить.

Рамон затравленно глядел на Теодора.

– Дополнительный восемь-четыре-семь, – сказал Саусас в трубку. Энрике, это ты?... Энрике, por favor. 1) – Свободной рукой он вынул из кармана сигарету и спички и между делом прикурил.

_______________________________

1) Пожалуйста (исп.)

Теодор же почувствовал приступ внезапнонго отвращения. Ему больше не только не хотелось ударить Рамона, но даже просто прикоснуть к нему было, казалось, превыше его сил. Он думал о том, что перед ним сидит покойник. За эти три недели, прошедшие после убийства, он успел умереть и превратился в самого настоящего мертвеца.

– Алло, Энрике. Тут у нас Рамон Отеро утверждает, что нож спрятан за кухонной плитой в квартире Бальестерос... Si! – говорил Саусас срывающимся от волнения голосом. – Немедленно! Прямо сейчас! Я находусь в квартире Отеро. У тебя есть его номер телефона?... Да, немедленно перезвони! – Он положил трубку и с улыбкой взглянув на недавних приятелей, направился к ним. – Значит, Рамон, вы решили признаться? Расскажите мне, как это было. Что между ваи произошло?

Всхлипнув и испустив протяжный вздох, Рамон обхватил голову руками.

– Мы поругались.

– Вот как? И из-за чего же?

– Я хотел, чтобы она... ушла вместе со мной.

– Куда?

Наступила секундная пауза, а затем:

– Я хотел, чтобы она вышла за меня замуж.

– А она отказалась? Может быть, сказала, что любит Теодора?

– Нет, – решительно замотал головой Рамон, – но она отказалась стать моей женой, и тогда я... я убил её. Да. Я её убил. – Теперь остановившийся взгляд Рамона был устремлен куда-то в пустоту, руки безвольно лежат на коленях, плечи опущены вниз, как у согбенного старца. – Я ударил её ножом, – прошептал он.

– А потом? – спросил Саусас, напряженно вслушиваясь в каждую фразу.

– Я ударил её ножом, – повторил Рамон.

Саусас испытующе глядел на него.

– И это вы принесли цветы?

– Не помню. Наверное, я специально выходил, чтобы их купить – и принес их в квартиру. А потом ушел и запел дверь на ключ. Это я точно запомнил.

– Цветы были куплены в промежутке между десятью тридцатью и одиннадцатью тридцатью вечера. Вы принесли их уже после того, как убили ее? – уточнил Саусас.

– Да, конечно, – ответил Рамон. – Я в этом уверен, потому что...

– Продолжайте, Рамон.

Но Рамон больше ничего не сказал. Он напряженно вглядывался в пространство перед собой, как будто пытался увидеть там нечто необыкновенное, невидимое постороннему глазу. Теодор подумал о том, что если он купил цветы уже после того, как совершил убийство, то время вполне совпадает. К тому же столь циничная выходка была вполне в духе Рамона вернуться с цветами на место убийства и швырнуть их на стол.

Саусас принялся расхаживать по комнате.

Теодор, томясь в нервном ожидании телефонного звонка, прошел в дальний угол, где была устроена кухня, состоявшая из раковины и двухконфорочной газовой плиты, поставленной на маленький холодильник, и ничем не отгороженная от общего пространства комнаты. На плите стояла миска, из которой торчала ручка ложки, а на дне плескались остатки давнишнего супа из помидор. В раковине валялась грязная консервная банка из-под супового концентрата. К стене над раковиной была приколота кнопкой нарисованная Ленией забавная карикатура, изображавшая широко улыбающегося Рамона за мытьем посуды – очень симпатечное лицо с копной черных, как смоль волос – и летящие во все стороны водяные брызги. Услышав у себя за спиной шаги Саусас, Теодор обернулся.

Саусас разглядывал попугайчика в клетке.

Птичка действовала уже не так активно, как прежде, пытаясь удержаться на своими крохотных коготках на двух вертикальных, скользких прутья решетки и приподнимая клювлм дверцу клетки. Ей удавалось приподнять дверцу почти на три дюйма, чего было бы больше, чем достаточно для того, чтобы выбраться на волю, если бы она находилась ближе ко дну клетки; но когти постоянно соскальзывали вниз по гладким металлическим прутьям, и тогде ей приходилось выпускать из клюва дверцу, чтобы ухватиться им за соседний прут. Дверца же тем временем падала с тихим звяканьем. И тогда пернатый пленник начинал все заново, энергично упираясь коготками о прутья и набираясь сил для последнего рывка. Теодор отвернулся, злясь на себя за то, что невольно засмотрелся на это зрелище, в котором, к слову сказать, ему тоже мерещилась некая двусмысленность: в самом ли деле птичке хотелось выбраться на волю, или, может быть, ей просто нравилось бряцать дверцей клетки? Двусмысленность была основой жизни, самим ключой к тайном мироздания! Почему Рамон убил Лелию? Потому что он любил её. У Теодора появилось гнетущее предчувствие, что он никогда не сможет возненавидеть Рамона за содеянное так сильно, как тот того заслуживает.

– Такая настоячивость должна быть вознаграждена. – Саусас наклонился поближе к клетке, и Теодор снова взглянул в его сторону.

Звяк... звяк-звяк. Пауза в несколько секунд, в течение которых птичка давала отдых своим уставшим мускулам, а, возможно, и пыталась напрячь свой крохотный мозг в поисках более уверенной опоры. А затем снова: звяк... звяк-звяк.

Зазвонил телефон, и Саусас метнулся к аппарату через вчю комнату.

– Ага... ага, – повторял он, кивая головой, окружая себя клубами сизого сигаретного дыма. – Так, хорошо, очень хорошо... Что ж, все сходится. Он вымыл его. – Он мелком взглянул на Рамона, который по-прежнему сидел неподвижно, тупо уставившись в одну точку. – Замечательно. Да. В участке. – Саусас положил трубку, сосредоточенно наморщил лоб, а потом снова пыхнул сигаретой и объявил Теодору: – Нож был там. Им пришлось двигать плиту. Он был засунут между ней и стеной. И на нем обнаружили отпечаток его большого пальца. – Он взглянул на Рамона. – Вы ведь вымыли нож, не так ли?

– Да, – согласно кивнул Рамон.

– Ладно, Рамон! Одевайтесь! поедем в тюрьму7 И на этот раз выйдете вы оттуда очень не скоро.

Рамон медленно встал с кровати и направился к шкафу.

– А что это был за нож? – спросил Теодор.

– Один из кухонных ножей. Форма лезвия совпадает с характером нанесенных ранений. Энрике сказал, что это был большой типа тесака, который у тому же очень часто точили.

Теодор внезапно вспомнил этот нож. Он был похож на нож мясника, с широким лезвием, сужающимся на конце. Этот нож появился у Лелии ещё до того, как они познакомились. Теодор перевел взгляд на Рамона, вяло копошившегося перед раскрытым шкафом. Какая участь ждет этого человека? Какого наказания он заслуживает? Если по справедливости, то над ним нужно проделать все то, что он сотворил с Лелией, а потом ещё и кастрировать.

– Мы позаботимся о нем, – пообещал Теодору Саусас, словно читая его мысли.

Рамон натянул белую футболку и поверх неё надел свой светло-синий пиджак. На нем были черные брюки. Можно было подумать, что он одевался с закрытыми глазами. Закончив одеваться, он подошел к ним. Саусас взял его за руку и решительно повел к двери.

Теодор взглянул на птичку, а затем подошел и снял клетку с крюка. Он также прихватил и зеленую материю, которой Рамон обычно накрывал клетку и сунул в карман коробочку с птичьим кормом. А потом, не обращая внимания на ухмылку Саусаса, вслед за ними направился к выходу.

Однако, оказавшись в коридоре, Рамон повернул не к лестнице, а пошел совсем в противоположную сторону, направляясь в дальний конец коридора.

– Рамон! – окликнул его Саусас.

– Он пошел в туалет, – объяснил Теодор, однако Саусас все-таки отправился следом за ним.

Рамон скрылся за узкой дверью.

– Там есть окно? – тревожно спросил Саусас.

– Кажется, нет.

– Если оно там есть, и он попробует вылезти через него, то наверняка разобьется в лепешку. С такой-то высоты..., – сказал Саусас, равнодушно поводя своими густыми черными бровями.

Они терпеливо ждали, и в конце концов из-за двери тесного туалета, где, как Теодору было хорошо известно, не было ни света, ни бумаги, а иногда и воды, послышался шум спускаемой воды. Затем Рамон вышел в коридор, и они продолжили свое шествие. Рамон шел впереди в сопровождении Саусаса, а замыкал процессию Теодор. Рамон же, похоже, даже не обратил внимание на то, что Теодор нес клетку с его попугаем.

– Я хотел бы зайти в собор, – сказал Рамон, когда они вышли на улицу.

– В собор? Это которой на площади?

– Ну всего на минутку. Это же совсем недалеко отсюда.

Саусас был явно раздражен этой просьбой, но Теодор видел, что его католическая душа не могла не откликнуться на нее.

– Ладно. Идем. Но только совсем ненадолго. И чтобы мне там без глупостей, ясно?

Пройдя всего лишь каких-то полквартала, они уже могли созерцать пронзающие голубое небо шпили Собора города Мехико. Кварталы района, где жил Рамон, были огромными и мрачными. Былое величие некогда грандиозных каменных строений ныне деградировало до уровня дешевых лавчонок и давно пришедших в упадок, захолустных квартир. Босоногая, морщинистая старушонка, похожая на маленькую больную обезьянку, бросилась им под ноги, выпрашивая "за ради Бога" несколько сентаво. Ее цепкие ручонки скользнули по пиджаку Рамона, а затем вцепились в рукав Теодора. Брезгливо содрогаясь, как если бы на него прыгнула жаба, Теодор сунул руку в карман, нашарил там несколько мелких монеток и бросил их в её морщинистую ладошку. Рамон сделал шаг с тротуара, выходя на дорогу, прямо под колеса такси, на полной скорости выскочившего из-за угла, и Теодор инстинктивно схватил его за руку и одним рывком втащил обратно на тротуар.