Текст книги "Спецслужбы и войска особого назначения"

Автор книги: П. Кочеткова

Соавторы: Татьяна Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц)

СОМАЛИ

РЕЦЕПТ АКАДЕМИИ ИМЕНИ ФРУНЗЕ

Сообщения телеграфных агентств из Могадишо заставили ужаснуться: погибшие исчисляются тысячами, городские улицы усеяны трупами, разрушено большинство домов, нет электричества и воды… Трудно себе представить, что все это происходит в чистом и уютном белокаменном городе, который древние мореплаватели прозвали жемчужиной Индийского океана. Неужели сомалийцы решили подтвердить свою давнюю и недобрую репутацию, отраженную еще Николаем Гумилевым в стихотворении «Сомалийский полуостров»:

 
В целой Африке нету грозней Сомали,
Безотраднее нет их земли…
 

Режим Сиада Барре оказался одним из самых долговечных в современной политической истории Африки.

18 октября 1969 года вместе с советской правительственной делегацией А. Букалов прилетел в Могадишо для участия в похоронах президента Сомалийской республики Абдирашида Али Шермарка, убитого накануне солдатом собственной охраны. Торжественные похороны состоялись 20 октября, а рано утром следующего дня сомалийская столица была разбужена лязгом гусениц и грохотом моторов. С балкона гостиницы «Джуба» было видно, как в предрассветной мгле через центр города движется танковая колонна. Мощные свежевыкрашенные «Т-34» с открытыми люками не спеша занимали позиции у правительственных учреждений и красного кирпичного здания парламента (бывшего когда-то при итальянцах фашистским клубом колонии). Отключенные телефоны безжалостно молчали. У входа в гостиницу – вооруженный патруль под командой веселого лейтенанта. На мой вопрос, что случилось и почему не работают телефоны, последовал четкий ответ… по русски: «Почта, телеграф, телефон – ленинский план вооруженного восстания. Академия Фрунзе!» Мы узнали, что ночью в стране произошел военный переворот. Национальное собрание было распущено, конституция отменена, правительство арестовано. Вся власть перешла в руки Верховного революционного совета во главе с генерал-майором Мохамедом Сиадом Барре. Так закончился первый этап государственного развития Сомали, получившего свою независимость в памятном I960 году, прозванном «Годом Африки».

В Могадишо был объявлен комендантский час, а советская делегация, прихватив группу итальянских дипломатов, представлявших бывшую метрополию на похоронах Шермарка, в тот же день спешно вылетела на самолете сомалийских ВВС в Найроби, столицу соседней Кении…

В Сомали началась новая жизнь, шел поиск новых доктрин и новых союзов. Крайняя идеологизация общества, милитаризация экономики, возрождение давней идеи «Великого Сомали» – вот основные вехи первых лет нового режима. В названии страны появилось слово «демократическая», а в лозунгах – ссылки на марксизм-ленинизм и шариат. Армия, и раньше оснащаемая и обучаемая с советской помощью, стала получать из СССР современное вооружение. При содействии советников из КПСС была создана и новая правящая партия – Сомалийская революционная социалистическая. Ее генеральным секретарем, конечно, стал президент республики Мохамед Барре. Он сосредоточил в своих руках ничем не ограниченную власть и сначала умело маневрировал, стараясь поддержать хрупкий баланс сил между различными сомалийскими племенами.

Сиад Барре оказался умным и ловким политиком. Выходец из довольно малочисленного клана «марехан», он постепенно передал под контроль своих соплеменников важнейшие должности в партии, армии и государстве. Бывший пастух, а затем выпускник итальянской полицейской школы, Сиад Барре самоучкой овладел всеми премудростями политической интриги и провозгласил себя «отцом сомалийской нации». После антимонархического переворота в Эфиопии в 1974 году советское руководство заметно охладело к постоянным просьбам сомалийцев о военной и экономической помощи. И когда Сиад Барре в 1977 году предпринял вооруженное вторжение в населенную сомалийцами эфиопскую провинцию Огаден, то Куба и СССР поддержали режим Менгисту Хайле Мариама, нового лидера Эфиопии. Огаденская авантюра Сиада закончилась сокрушительным военным поражением, хозяйственные и политические последствия которого ощущаются по сей день. Оскорбленный Сиад Барре денонсировал советско-сомалийский договор о дружбе и сотрудничестве и пошел на сближение с американцами. Сама логика конфронтаций в советско-американских отношениях времен «холодной войны» подсказывала и оправдывала такое решение. В обмен на незамедлительно предоставленные кредиты США получили военную базу в порту Бербера, в стратегически важном Аденском заливе. До этого правом захода в стоянки в Бербере пользовались только советские военные корабли.

(А. Букалов. Агония //Новое время. – 1991. – № 3.)

КРАСНЫЕ БЕРЕТЫ

Засухи сменялись наводнениями и разоряли и без того нищую экономику Сомали (республика давно входит в пятерку самых отсталых стран за земле). Обострялись и межэтнические противоречия: кланы, обойденные при дележе государственного пирога, поднимали голову на окраинах страны. Это сомалийский парадокс: рост межплеменных конфликтов в стране, представляющей собой наиболее компактное национальное образование в Африке южнее Сахары. В стране, где все жители говорят на одном языке и молятся одному богу – Аллаху. Сиад Барре применил политику «железного кулака», одним из столпов диктаторского режима стала мощная служба госбезопасности и входящие в нее «красные береты» – дворцовая стража.

Мне много раз доводилось встречаться с генералом Сиадом в ходе переговоров в Сомали советских руководителей (некогда всесильный член политбюро Д. Полянский в 1970 году, маршал А… Гречко в 1972-м), в дни официального визита Сиада в Советский Союз (1971) и ответной поездки «президента» Н. Подгорного в Сомали (1974), когда был подписан упомянутый договор о дружбе. Последняя встреча состоялась два года назад. Тогда на президентской вилле «Сомалия» Сиад, отвечая на вопросы «Нового времени», так прокомментировал внутриполитическую обстановку в стране: «Группки людей, одержимые навязчивыми идеями или просто находящиеся на службе у иностранцев, совершили нападения на мирных жителей в городах и населенных пунктах на Севере. Они получили должный отпор. Это дело прошлое. И даже если еще и постреливают в северных районах, мы уверены, что покончим с этими выступлениями быстро и решительно». Семидесятилетний президент, оправившийся от травмы, полученной в автокатастрофе, был уверен, что быстро покончит со смутой. Но получилось иначе: все непримиримые сомалийские национальные движения сумели объединиться для того, чтобы покончить с самим Сиадом Барре.

Напряженность в стране стала нарастать после событий 6 июля прошлого года, когда футбольные болельщики на стадионе в Магадишо освистали президента. В ответ «красные береты» открыли огонь по трибунам. Число жертв того дня колеблется от 23 до 400 человек (по некоторым источникам – 1,5 тысячи убитых и 2 тысячи раненых). Как утверждает региональная организация по правам человека «Африка уотч», правительственные войска убили от 40 до 50 тысяч человек с июня 1988 года по январь 1990 года.

С ростом вооруженных выступлений не только на севере, но и центральных и южных районах Сомали контроль Сиада Барре над страной стал стремительно ослабевать. В последнее время оппозиция с издевкой называла президента «мэром Могадишо».

Один за другим последовали шаги, которые должны были означать грядущую либерализацию режима: 11 октября 1990 года в спешном порядке была введена в действие новая временная конституция: отменена статья (аналогичная нашей шестой), запрещавшая образование и деятельность политических партий. На следующий день Сиад Барре подал в отставку с поста генерального секретаря правящей партии. Но было уже поздно: ситуация вышла из-под контроля. В канун Нового года столица была наводнена мятежниками. Начались расправы и грабежи. Теперь Сиада Барре нельзя была назвать даже «мэром Могадишо»: он укрылся в подземном бункере штаба своих вооруженных сил в районе городского аэропорта.

Крысы и бродящие собаки поедали трупы на улицах Могадишо. Больницы переполнены ранеными. Создалась угроза эпидемий. Подошли к концу запасы продовольствия. В этих условиях началась эвакуация иностранцев из Сомалийской Республики. Всего их оказалось немногим более 500 человек, из них 39 советских граждан и 350 итальянских. Прошлой осенью наше посольство наконец переехало из старого здания в центре города, которое занимало с 1961 года, в более просторный комплекс на одной из окраин. Новый год встречали все вместе (сотрудники советских учреждений и члены их семей) за высокими стенами посольства. Из города доносилась стрельба. Несколько раз грабители проникали на территорию комплекса. В сомалийском МИД обещали усилить охрану, но разбежались даже те полицейские, которые дежурили у ворот посольства раньше. Самолет «Аэрофлота», посланный из Аддис-Абебы, не смог совершить посадку из-за боевых действий вокруг аэродрома.

И тогда посол Владимир Корнеев принимает решение (не знаю, успел ли он согласовать его с Москвой). В три часа пополудни 5 января кортеж автомобилей со всеми советскими людьми покидает территорию представительства и быстро по безлюдным улицам устремляется к парку, в котором разместилось американские посольство. Там уже ждут: до вечера американские дипломаты принимают у себя всех иностранцев, желающих покинуть Могадишо. Темнеет. На территории посольства огни не зажигают.

Ровно в полночь под покровом темноты начинается операция «Прощай, любимый город!» Управляемые приборами ночного видения один за другим на лужайку перед домом садятся пять мощных американских военных вертолетов. Забрав каждый по 15–18 человек, они взмывают в ночное небо и через десять минут доставляют своих пассажиров на палубы авианосца «Гуам» и сторожевого корабля «Третон», прибывших на внешний рейд сомалийской столицы. Они специально пришли сюда, отделившись от военной армады, собравшейся в Персидском заливе. В ту же ночь корабли снимаются с якоря и берут, курс к берегам Объединенных Арабских Эмиратов. «Гуам», пожалуй, переплюнул самые знаменитые женевские отели: на его борту в офицерских каютах нашли приют послы и высокопоставленные дипломатические представители двенадцати стран мира!

Послы уплыли, еще через пару дней удалось эвакуировать из Могадишо и почти всех остальных иностранцев. Предоставленный сам себе город с новым ожесточением окунулся в пожар междоусобной войны.

(А. Букалов. Агония //Новое время. – 1991. – № 1.)

АВСТРИЯ

«КОБРА», КОТОРАЯ ВСЕГДА ГОТОВА К БРОСКУ

Длинный ярко-желтый автобус (на таких здесь возят детей в школу) на большой скорости несся по аллее старинного парка. Крутой поворот перед небольшим мостиком, перекинутым через глубокий овраг, заставил водителя сбросить газ. Именно в этот момент и прозвучали выстрелы. Дюжина крепких парней в черных комбинезонах и стальных шлемах окружила автобус. В ход пошли большие лопаты. С их помощью в широких окнах пробили проемы. В них стремительно, по-щучьи, скользнули нападавшие. И уже через секунду на земле лежала тройка террористов, вдоль стены выстроились заложники.

Операция по освобождению обошлась без жертв. Да они и не предусматривались. Все это – учеба, хотя и максимально приближенная к действительности. Занятие проводили на глазах у советского министра внутренних дел Виктора Баранникова в центре подготовки отряда особого назначения австрийской жандармерии. Таково официальное название этого антитеррористического подразделения, чаще именуемого просто «Коброй» – по изображению на его эмблеме.

Центр расположен на территории старинной усадьбы в Шенау, километрах в сорока к югу от Вены. Некоторым нашим бывшим соотечественникам это место знакомо: в начале 70-х годов здесь располагался лагерь еврейских эмигрантов из СССР.

Захват арабскими террористами израильских спортсменов на Олимпиаде 1972 года послужил для австрийцев серьезным предупреждением. Ну а уже когда год спустя террористы в районе пограничной с Чехословакией станции Мархегг атаковали железнодорожный состав с евреями-эмигрантами из СССР, численность антитеррористической команды была увеличена до 100 человек и перед ней были поставлены более широкие задачи.

В составе команды, рассказывает полковник Йоханнес Пехтер, – 14 офицеров, 26-унтер-офицеров и 116 рядовых. В постоянной боевой готовности находятся три десятка бойцов, 10 специалистов различного профиля – взрывники, химики, парашютисты, подводники и другие – и еще 2 офицера.

В случае тревоги – захват заложников, угон самолетов – команда готова в считанные минуты направиться в любую точку страны, имея все необходимое – от огнестрельного оружия и средств связи до парашютов, аквалангов и горных лыж. Есть свой автотранспорт и обычные вездеходы местного производства марки «Штайр-Даймлер-Пух». «Таких бы нам сотню», – мечтательно отметил Виктор Баранников, осматривая броневичок. В случае нужды армия предоставляет самолеты и вертолеты, а железная дорога – специальный состав, которому открывается «зеленая улица».

Кроме того, «Кобра» обеспечивает охрану определенного круга лиц, безопасность авиалайнеров австрийской компании «Остриэн эйрлайнз», особенно на азиатских и ближневосточных маршрутах.

Бывают и неожиданные задачи. Так, в канун Рождества «Кобре» пришлось конвоировать автомобильную колонну с грузом гуманитарной помощи москвичам. Отбор в «Кобру» очень строгий. Надо иметь соответствующие физические данные, предварительно получить полицейское образование, как правило двухгодичное, а уже затем пройти психологические тест и выдержать весьма обстоятельное собеседование. Примерно половина этих испытаний не выдерживают.

Каждые шесть месяцев набирают 20–25 человек. Полгода – начальная подготовка, а затем в течение двух лет физические тренировки чередуются с теоретическими и практическими занятиями.

В ходе знакомства с хозяйством полковника Пехтера советских журналистов, не посвященных во все подробности взаимодействия органов внутренних дел двух стран, ждал приятный сюрприз. Когда шло представление офицерского состава советскому министру, прозвучало: «Здравия желаю»… Оказалось, что вот уже четыре месяца в Шенай преходят стажировку три советских офицера – Михаил, Виктор, Владимир. Фамилии просят не называть – дома их ждет серьезная работа.

Как это бывает с советскими людьми, за границей все нравится: и форма ладная, неприметная, удобная, и оружие, начиная с французского револьвера и кончая карабинами с охотничьим зарядом. Они удобнее, чем пластиковая взрывчатка, если нужно выбить дверь: выстрел, и на месте замка – дыра размером с блюдце. Перед отъездом из Шенау полковник Пехтер вручил советскому министру подарок – обычный жандармский нож.

(А. Ковригин. Нож для министра //Новое время. – 19.91. – № 51.)

ФРАНЦИЯ

ДЬЯВОЛЬСКОЕ КОВАРСТВО МИНИСТРА

Такой самодержец, как Наполеон, может по своему желанию сместить даже столь изобретательного, бессовестного и исключительно хорошо осведомленного министра полиции, как Жозеф Фуше. Он может выгнать его вон, как конюха, но может очутиться и перед необходимостью провести несколько ночей без сна, туша пожар в конюшнях.

Для Бонапарта 1810 года характерна была замена такого острого и гибкого инструмента, как Фуше, столь тупым орудием, как Савари; а для Фуше в любой период его жизни было характерно стремление нанести удар унизившему его человеку минированием дороги своего преемника.

У Савари не оставалось выбора. «Вы министр полиции. Присягайте и беритесь за дела!» – г крикнул ему император. Если царедворец и начальник императорской жандармерии и предпочитал увильнуть от столь щекотливого назначения, он все же не посмел сказать это вслух.

Фуше, внезапно вышвырнутый вон, творец самой эффектной и широкой полицейской системы в Европе, был не такой человек, чтобы уйти, хлопнув дверью или сделав неловкий жест. Он был слишком хитер и хорошо осведомлен, слишком сдержан и рассудителен, чтобы решиться на бесполезное сопротивление. Но он обладал бесспорным юмором, он любил и умел оставлять в дураках тех, кого имел причины презирать или бояться. На этот раз, после сделанного Наполеоном шага, он избрал своей мишенью Савари.

Фуше вынужден было радушно принять генерала Савари, герцога Ровиго, показать ему все, сделать так, чтобы на новом посту он чувствовало себя как дома. У новоиспеченного министра были все основания ненавидеть и бояться Фуше, и теперь больше, чем когда-либо, и все же он дал возможность надуть себя этому законченному интригану, которого он унизил и который принял его в парадной форме, но с обезоруживающей сердечностью.

Савари имел неосторожность предоставить своему предшественнику «несколько дней» на приведение министерства в порядок. Фуше мог сделать это и в половину данного ему срока. Вместе с преданным ему другом он в течение четырех дней и четырех ночей насаждал в министерстве сатанинский ураган беспорядка. Любой мало-мальски значительный материал изымался из архивных папок, каждый документ в этом обширном резервуаре шпионских донесений и политических сообщений был удален для спокойствия Фуше или для того, чтобы озадачить его преемника. Все, что могло скомпрометировать людей, над которыми ему желательно было сохранить еще власть, было отложено в сторону, чтобы попасть затем в Феррьер, имение уходящего в отставку министра. Остальное было предано огню.

Драгоценные имена и адреса, имена тех, кто служил Фуше шпионами в фешенебельном квартале Сен-Жерменского предместья, в армии или при дворе, не должны были достаться в наследство Савари. Пусть ему достанутся мелкие филеры, доносчики и осведомители, привратники, официанты, прислуга и проститутки, пусть он попробует с их помощью управлять полицейской службой!

Общий указатель был уничтожен; списки роялистских эмигрантов и секретнейшая переписка исчезли, некоторым малосенсационным документам приданы были неверные номера. Таким образом, существеннейшая часть этой огромной машины была с дьявольским коварством приведена в негодность. Старые агенты и служащие, на которых мог бы опереться Савари, были заранее подкуплены, чтобы одновременно работать в пользу изгоняемого министра и обо всем регулярно доносить тому, кто намерен был остаться их действительным хозяином.

Когда Фуше, наконец, передал дела Савари, то при этом иронически предъявил лишь один серьезный документ – меморандум, относившийся к изгнанному из Франции дому Бурбонов. Увидя, как разграблены архивы министерства, Савари поспешил с протестом к императору. Фуше, вместо того чтобы направиться с посольством в Рим, преспокойно отдыхал в Феррьере, упиваясь сообщениями о бешенстве своего тупого соперника. Но на этот раз гроза разыгралась всерьез, и молнии засверкали вокруг колпака и погремушек шутника.

От Наполеона в Феррьер помчались курьеры с требованием «немедленной выдачи всех министерских документов». Фуше дерзнул намекнуть, что ему известно слишком многое. В его руки обычно попадали секреты семьи Бонапарта, этих скучных и беспокойных братьев и сестер императора. Но он счел целесообразным уничтожить их. Если он проявил чрезмерное усердие…

Император был взбешен этой прямой попыткой шантажа; не один эмиссар обращался к Фуше, и каждому он давал все тот же кроткий, но возмутительный ответ. Он очень жалеет – он, без сомнения, сделал промах в припадке осторожности, но все бумаги им сожжены. В ответ на это Наполеон вызвал графа Дюбуа, начальника личной полиции, до недавнего времени подчиненного Фуше.

Впервые во Франции человек, чиновник, открыто перечил своему повелителю; шагая по комнате взад и вперед, Наполеон осыпал этого мятежника самыми яростными и грубыми ругательствами.

Дюбуа явился в Фёррьер, и Фуше пришлось примириться с тем, что все его бумаги были опечатаны. Такой поступок причинил ему больше унижения, чем неудобства, ибо он имел благоразумие за несколько дней до этого убрать и спрятать все наиболее важное. Он слишком далеко зашел в своей «шутке», и, подчинившись, тотчас же принялся писать императору оправдания, казавшиеся правдоподобными. Но было уже поздно. Наполеон отказался принять его и послал ему одну из самых презрительных отставок, когда-либо дававшихся министру.

«Господин герцог Отрантский, ваши услуги более не могут быть угодны мне. Вы должны в течение двадцати четырех часов отбыть к месту вашего нового назначения».

И новому министру полиции было поручено озаботиться, чтобы Фуше немедленно подчинился указу об изгнании.

Выполнив эту приятную обязанность, Савари приступил к управлению имперской полицией вопреки Фуше. Попытавшись дать повышение кое-кому из третьестепенных осведомителей, оставленных ему в наследство предшественником, он быстро убедился, что ему понадобятся более надежные и опытные шпионы.

Человек туповатый и упрямый, Савари все же был не глуп и сумел – возможно, пользуясь советами Демаре или Реаля, – успешно поставить дело шпионажа в высших слоях общества. В подвергшихся разгрому помещениях министерства он нашел список адресов, которые Фуше со своими друзьями почему-то не уничтожил. Этот список, предназначался для курьеров, разносивших письма, велся доверенными писцами; и Савари, предположив, что большая часть их все еще остается верной начальнику, которого он сменил, решил помешать тому, чтобы они об этом узнали; он забрал список в свой кабинет и лично полностью его скопировал. Здесь он наткнулся на имена, изумившие его, имена, которые, по его словам, он ожидал бы скорее встретить в Китае, чем в в этом своеобразном каталоге. Но многие адреса не имели обозначений, кроме цифры или начальной буквы, он заподозрил, что они и есть самые ценные.

Савари специальным письмом вызвал к себе каждого агента; письмо это доставлялось одним из его собственных курьеров. Час свидания не был обозначен, но из предосторожности Савари назначил свидание только одному человеку в День. Каждый из приглашенных агентов являлся к вечеру; и Савари, прежде чем впустить его, предусмотрительно осведомлялся у главного привратника, часто ли этот посетитель приходил к господину Фуше. Почти во всех случаях оказывалось, что привратник видел его раньше и мог что-нибудь сообщить о нем. Этим путем Савари подготовлялся к тому, чтобы взять правильный тон при встрече с новоприбывшим, – с одним он был сердечен, с другим сдержан, в зависимости от того, как поступал его предшественник.

Так он действовал в отношении «специалистов», обозначенных инициалами или номером. Иногда случалось, что кое-кто из агентов пользовался более чем одним инициалом. Посланный Савари курьер вручал ему два письма, и при его появлении в министерстве ему объясняли, что писцы по ошибке написали ему дважды.

Савари твердо решил перещеголять Фуше постановкой своей секретной службы и придумал иной способ ознакомления с агентурой. Кассиру приказано было извещать его каждый раз, когда какой-нибудь агент явился за поручением жалованья или денег на расходы. Поначалу людей являлось мало – настолько подозрительно относились сотрудники Фуше к новому руководству; но через несколько недель жадность взяла верх, и незнакомцы начали заглядывать в министерство «просто за справкой», как они объясняли. Они неизменно встречали нового начальника. Савари относился к каждому такому визиту как к чему-то само собой разумеющемуся; он маскировал свое незнакомство с агентурой, разговаривал о текущих событиях. Нередко, побудив какого-нибудь «визитера» прихвастнуть своими успехами, он по своей инициативе повышал ему жалованье.

Действуя настойчиво и методично, Савари с течением времени восстановил все мастерски законспирированные связи Фуше. Предстояло сделать следующий шаг – разработать и расширить всю систему шпионажа. На это его толкал Наполеон. Вскоре Савари заслужил прозвище «Сеид Мущара», т. е. шейха полицейских шпионов. В его руках были сосредоточены целые группы доносчиков и филеров, фабричные рабочие, извозчики, уличные носильщики и попросту сплетники.

Когда фешенебельный Париж покидал столицу на лето, Савари переносил слежку за самыми высокопоставленными особами и на их дачи. На него работали домашние слуги, садовники и письмоносцы, равно как многие из никем не заподозренных гостей. И, наоборот, он побуждал хозяев шпионить за своими слугами, и каждый домовладелец обязан был докладывать ему обо всех переменах в его доме и регулярно осведомлять ПОЛИЦИЮ о поведении своей прислуги.

Савари не щадил никого. Он обозлил духовенство и с таким увлечением осуществлял свою мелочную, назойливую слежку за всем Парижем, за всей Францией, что заслужил всеобщую ненависть и презрение – ив этом не было ничего удивительного.

Савари был алчен и снедаем тщеславием. Типичный бюрократ, случайно поднявшийся на самую верхнюю ступень служебной лестницы, он с необычайной подозрительностью относился ко всему, что, как ему казалось, хоть в малейшей степени могло умалить его достоинство.

(Р. Роуан. Очерки секретной службы. – М., 1946.)