Текст книги "Спецслужбы и войска особого назначения"

Автор книги: П. Кочеткова

Соавторы: Татьяна Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОСОБОГО РИСКА

Хотя это испытание было нужно не только для создателя атомной бомбы, но и дипломатии как фактор устрашения явных и потенциальных врагов СССР, ТАСС о событии сообщило нарочито скупо, справедливо полагая: чем меньше информации, тем больше страха. «В соответствии с планом научно-исследовательских работ в последующие дни в Советском Союзе проведено испытание одного из видов атомного оружия. Целью испытания было изучение атомного взрыва…»

У причастных к испытанию взяли подписку о неразглашении тайны. Люди опасались четверть века рассказать об увиденном и пережитом 14 сентября 1954 года даже женам и детям. Но сегодня, четыре десятилетия спустя, это стало возможным.

Встретиться с двумя участниками тех событий посоветовал заместитель начальника отдела УКГБ по гомельской области Михаил Воронович: «Им будет что рассказать!»

Иван Рыбак, 1932 года рождения, житель горпоселка Копаткевичи Петриковского района.

«Это я с виду ничего, а внутри трухлявый. Особенно ноги подводят. Все мы, ветераны тех учений, пали на ноги – кто раньше, кто позже. В тридцать лет стали гипертониками, сердечниками. Так что какой уж с меня землероб.

Посмотрите, каким я был в сорок третьем: Немецкая фотография. Нас с матерью только что привезли в концлагерь. Это в Германии. В городке Лерта. Донорами крови были. Видите, на воротнике номер 71/6? То есть 71-е место, 6-й барак. Нас с матерью по разным баракам развели. Весной сорок пятого подростков стали водить на уборку в гестапо лагеря. Война шла к концу, и мы решили бежать. Выкрали наши личные дела, выдрали фотографии. Думали, если у немцев не будет наших фотографий, то они нас не найдут… Побег не удался, а вскорости нас освободили англичане. Впрочем, это другая тема. Остались живы – и слава Богу.

В пятьдесят первом меня призвали в армию. Служил в артиллерии в Прикарпатском военном округе под Львовом. Закончил полковую школу, был помощником командира взвода. Потом направили на курсы командиров отделения химической защиты. О радиационном поражении живой силы на курсах и речи не было.

20 июня 1954 года ночью сыграли боевую тревогу. В те годы этим злоупотребляли, и мы к тревогам привыкли. Вот и на этот раз спокойно подцепили к тягачам свои гаубицы – и маршем на железнодорожную станцию. Закрепили технику на платформах, ждем отбоя. Но вместо него подают паровоз. Поехали. Куда – не говорят.

Вот и Москва. Мы – к замполиту, а он знает столько же, как и мы. Ладно, едем дальше. Вторые, третьи, четвертые сутки. На пятые пересекли Волгу, подъезжаем к батюшке Уралу. Чуем сердцем, что-то затевается. В наш состав «впрягся» второй паровоз, перевалили и через перевал. Прибыли на станцию Тоцкое. А там народу военного, техники всех родов войск – взглядом не окинешь.

Жара в те дни стояла, скажу я вам, невыносимая! А тут команда – 50-километровый марш-бросок в глубь степи. Приехали, разбили палатки, обустроились. Только тогда собрал всех начальник штаба и произнес по-солдатски краткую, жесткую речь. Вы сюда приехали не к теще, а на первое испытание атомной бомбы с участием войск. Это большая честь для каждого солдата Советской Армии.

В письмах, предупредил начальник штаба, – ни слова о том, где вы, чем занимаетесь. Ваша переписка будет контролироваться. Все дали подписку о неразглашении военной тайны в течение 25 лет.

Моя Галина Степановна до сих пор на меня обижается. Если бы знала, говорит, что ты был под тем проклятым атомным грибом, ни за что не пошла бы за тебя. «А если бы дети калеками родились?» Слава Богу, все обошлось. Дети здоровы, уже и внуков дождалась.

Июль, август и часть сентября занимались усиленной подготовкой к предстоящим учениям, командовать которыми было поручено Георгию Константиновичу Жукову. Нас, химзащитников, начали натаскивать по части умения пользоваться рентгенометром, дозиметрами и гамма-бета-радиометром, которые до тех пор были засекречены.

О радиационной опасности особенно не распространялись. Но, если имеется противогаз, бояться нечего. Правда, предупреждали не смотреть на вспышку взрыва. А уж если кому невтерпеж – вот вам защитные пленки к окулярам противогаза. От ударной же волны надо прятаться. Для проверки и настройки приборов выдали эталонные ампулы с мощным радиоактивным излучением. Этакие безобидные на вид металлические карандаши. Почти три месяца они нас постоянно облучали. Но никто нам не говорил, что это опасно для здоровья;

– Ученые были?

– Надо полагать. Сужу по тому, что работать с приборами нас обучали гражданские специалисты весьма высокой квалификации. Дело другое, что они были неразговорчивы. Значит, поступило соответствующее указание на этот счет.

Эпицентр обозначили белым треугольником, чтобы хорошо просматривался с высоты. В него навезли целые колонны различной военной техники и «живой силы противника» в виде коров, овец, собак, птицы. Целый Ноев ковчег! Животных помельче позапихивали в кабины внутрь танков, самоходок. Живность покрупнее привязали к колесам. Все это оградили желтыми флажками, как территорию, на которую выпадает больше всего радионуклидов и в которую без специального разрешения нельзя заходить.

Вокруг эпицентра сплошным кольцом располагались все рода войск со своей техникой, вооружением. Диамерт этого живого кольца я не знаю. Полагаю, он был не больше 20 километров. Знаю только, что наше отделение располагалось в пяти километрах от флажков. Мы сидели в блиндажах с двухслойным бревенчатым слоем земли, соединенных между собой траншеями. Технику укрыли в окопах.

Внешне оцепление разбивалось на две полудуги – «обороняющие войска» и «наступающие».

Я был в «наступающих». Перед нами ставилась такая задача: после взрыва броском достичь флажков, по пути замеряя радиацию и осветительными ракетами предупреждая об опасности. Затем войти в соприкосновение с «обороняющимися».

14 сентября. Утро, солнце и безветренность обещали знойный день. Настроение тревожное, подавленное. Большинству из нас по 20, не женаты. Ходили слухи, что после облучения может возникнуть мужское заболевание… А тут еще наигранное безразличие командования к безопасности людей. Мол, учение как учение, не лучше и не хуже других.

Нас заранее предупредили: бомбу взорвут между 9 и 10 часами. У кого имелись часы, смотрели на циферблат. В 9.20 Жуков отдал приказ.

Что собой представляет звук взрыва атомной бомбы? Похож на мощный, противный, сухой треск грозового разряда, от которого вдруг качнулась земля. Вспышки света не видел. Через короткий промежуток времени послышался нарастающий сплошной гул. И вдруг физически ощущаешь, слышишь, как чудовищной силы воздушная волна сдувает все с блиндажа, выворачивает бревна перекрытия, давит до треска на двери и на голову сыплется земля. Тут же команда майора, начальника химзащиты отделения: «По машинам! Вперед!» (В некоторых средствах массовой информации называется другое время выхода из укрытия – через 40 минут) Выскакиваем в противогазах, одних гимнастерках и кирзовых сапогах из блиндажей и видим пугающее своими размерами, разрастающееся грибовидное облако. Пыль превращает день в сумерки. Вскакиваем в оснащенный приборами бронетранспортер – и вперед! А в это время все огневые средства, доставленные на учения, в том числе и самолеты, ударили по эпицентру. Пыль стоит – света божьего не видно, гудит земля от разрывов, а клубящийся гриб все выше, кучерявее. Как в дурном сне.

Многие воинские подразделения в пыльной буре сбились со своего сектора продвижения к эпицентру. Мы залетели за желтые флажки. Приборы зашкаливало. Я дал предупредительную ракету и остановил «наступающих». Плутали в пыли минут 15. Выбрались. Опять дал ракету: «За нами!»

Обошли флажки, благополучно достигли позиций «обороняющихся». Замерили друг на друге радиационный фон – примерно – 48 Бэр. (Допустимая накопленная доза для работников группы А, обслуживающих атомные реакторы, имеющих дело с радиоактивными материалами, – 5 Бэр в год.)

– Таким образом, побывать в эпицентре вам не пришлось?

– Нет, побывал. На следующий день нас туда повезли на экскурсию – показать «работу» атомного взрыва, бомбометания и наземного оружия.

Так что я своими кирзовыми сапогами топтал опаленную атомным взрывом степь Тоцкого полигона. Передать словами увиденное невозможно. Например, башни тяжелых танков КВ посрывало и поразбрасывало по сторонам, как фанерные макеты.

Стволы орудий поскрючивало в фиги. Запомнился корпус самолета, аккуратно перерезанный ударной волной, а в кабине еще живой баран с запекшейся кровью у носа, рта, ушей. Животные, которые были снаружи, почти все погибли от температуры взрыва, ударной волны и радиационных ожогов. На них обгорела шерсть, вздулась кожа. Техника была разбросана, искорежена, перевернута. Березовая роща превратилась в скопление черных свеч. Трава выгорела, поэтому малейшее дуновение ветра – ив небо взлетала туча пепла.

Солдат, техники на учение нагнали столько, что наш отъезд задержался на месяц. И все это время ветер подымал пепел полигона и разносил по всему Оренбуржью.

– Вам выдали какой-нибудь документ, подтверждающий участие в Тоцких учениях?

– Нет. Только десятилетия спустя, уже после чернобыльской катастрофы, я начал писать в военные архивы. Откликнулись и прислали выписку из приказа от 20 октября 1954 года, изданного в Тоцке. «Личному составу нашей бригады выпала великая честь участвовать в учениях с применением атомного оружия. Отмечаю наиболее отличившихся в ходе учений: командира отделения химзащиты сержанта И. П. Рыбака…» Вот и все.

– Этот документ дает вам право на какие-то льготы?

– Обещают приравнять к ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС, но с выдачей удостоверения что-то не спешат.

Закончив отвечать на вопросы, Иван Рыбак начал размышлять вслух:

– В 11 лет фашисты угнали меня в Германию, превратив меня в донора крови. Пусть символически, с большим опозданием, но немцы передо мной повинились, выплатив 760 дойчмарок. Кроме того, имея статус малолетнего узника немецких концлагерей, я получаю 50 процентов надбавки к минимальной пенсии. А Родина-мать, сделав меня в 1954 году подопытным кроликом, подкосив мои ноги, заткнув мне на 25 лет рот, да так, что и я врачам не мог ни в чем признаться, – эта Родина-мать не то что помочь, но и повиниться передо мной не хочет.

– Так вы бы, участники Тоцкий учений, создали общественную организацию, которая защищала бы ваши интересы!

– Маленько опоздали с советом, – иронизировал Иван Петрович, протянув еще один документ.

«Временное удостоверение, выданное Рыбаку Ивану Петровичу Всесоюзным комитетом ветеранов подразделений особого риска, объединяющих в своих рядах бывших военных и служащих Советской Армии и ВМС, войск МВД и КГБ СССР, принимавших участие в войсковых учениях с применением атомного оружия в целях испытания этого оружия. Деятельность комитета направлена на решение медицинской, социальной и материальной реабилитации этой категории людей. Просим оказать содействие и помощь. Без оригинала подписи и печати недействительна». Подпись, дата – октябрь 1991 г.

Уповая на просьбу этого комитета, поехал Рыбак в Гомель в областной спецдиспансер радиационной медицины. Пожаловался на старый недуг ног. Уехал ни с чем. «Ваше заболевание не связано с радиационным облучением…» «Не связано» – и все тут. Не веришь – попробуй проверь… Обидно ветеранам подразделения особого риска. Обидно и нам за них.

(В. Бондаренко. В кромешном атомном аду // Республика. – 1995. – 4 августа.)

САМОЛЕТЫ ОДИН ЗА ДРУГИМ ПОШЛИ В НЕБО

Рассказывает Дмитрий Борисович Соловьев, 1933 года рождения, житель г. Петрикова:

– В 1954-м я был авиамехаником в Закавказском военном округе. Наш авиационный полк располагался недалеко от Тбилиси, точнее – в г. Марнеули. В июне начальство получило приказ поднять на крыло 30 МИГ-15 и отправить их на всесоюзные учения. Куда – пообещали сообщить потом. Начали тщательно готовиться к отлету. Обслуга вылетела недели на две раньше. В воздухе нам сообщили: летим в Оренбургскую область на Тоцкий полигон.

Две дозаправки в пути, и мы садимся на аэропорт в десяти километрах от Тоцка. Он был сооружен на скорую руку – вымощен большими металлическими плитами. Здесь сообщили новость, которая всех проняла, что называется, до костей: мы будем участвовать в учениях с применением атомного оружия. Эпицентр взрыва километрах в 35 от аэродрома.

Разбили палатки, начали готовиться к приему наших самолетов. Когда они прибыли, пошли ежедневные учения по отработке полетов к эпицентру взрыва, обозначенного белым треугольником, имитацией бомбометания и обстрела ракетами цели с фиксацией ФКП – фотокинопулеметом. Было и такое задание: пролететь через облако атомного взрыва.

Хотя мы были на удалении от «передовой», тревога нас не покидала. Все помнили о Хиросиме и Нагасаки, были наслышаны о мощи и коварстве атомного оружия.

Официально не сообщалось, но наши летчики знали, и, разумеется, поделились секретом со своими механиками: бомбу понесет один из средних бомбардировщиков ИЛ-28 в сопровождении двух Истребителей. Эти самолеты располагались на нашем же аэродроме, но отдельно, взлетали с грунтовой дорожки. Они так же, как и мы, ежедневно отрабатывали свое задание.

О дате и времени взрыва атомной бомбы – между девятью и десятью часами – мы знали. Всем выдали светозащитные пленки к противогазам.

Утро 14 сентября. Накануне была жара до 40 градусов. Начавшийся исторический день прохлады тоже не предвещал. Было много работы. Все МИГи под завязку были заправлены горючим, загружены боеприпасами. На душе тревожно. В 9.20 поступает команда о начале учения. Вырулил и поднялся в небо со своей полосы с чудовищным грузом ИЛ-28, за ним – сопровождающие истребители. Летний состав всех подразделений начеку у самолетов.

В 9.34. – ослепительная вспышка. Мне показалось, что я почувствовал на щеке тепло. Тяжелым, сотрясающим душу громом ухнул взрыв, и через какое-то время до нас докатилась тугая волна воздуха. Не опрокидывающая (все же далековато от эпицентра), но ударная, дышащая раскаленным воздухом, пыльная. Я глянул в сторону взрыва и увидел атомный гриб, мощно разрастающийся в объеме, медленно подымающийся в небо. (Потом от летчиков мы узнали, что бомба сбрасывалась с большой высоты и взорвалась в трехстах метрах от земли, с отклонением от цели 200 метров). Тут же последовала команда нашего командира полка: «Запустить двигатели!» Самолеты один за другим пошли в небо.

Сразу после атомного взрыва послышался сплошной гул. Это молотила по эпицентру со всех видов оружия наземная техника. Потом аэродромный рокот заглушил другие звуки. Летчики рассказывали, что заходя на бомбометание, иногда сквозь пыль удавалось увидеть технику и сооружения, разбросанные, разбитые взрывом, наземными огневыми средствами. Поднятая пыль мешала точному бомбометанию, хотя и производилось оно с небольшой высоты.

Погода моментально испортилась. Откуда-то появились тучи, подул сильный ветер, поднялась пыльная буря. Она была настолько сильной, что один из наших МИГов, не видя полосы, вынужден был сесть, не выпуская шасси.

Кроме противогазов, никаких средств защиты не было. Между тем радиоактивного пепла и песка было столько, что их приходилось стряхивать с одежды и палаток. Кто из нас тогда знал, как они опасны?! Стоит ли удивляться, что у всех участников учений впоследствии появились характерные заболевания. Но, дав подписку о неразглашении военной тайны, мы не имели права раскрыть ее даже врачам.

– До или после взрыва вас медики проверяли?

– Ни нас, ни пехоту, насколько я знаю, не проверяли. А вот животных, помещенных в эпицентр, говорят, проверяли и до, и после. И хотя многие из нас дожили до седых волос, имеем семьи, детей (дай Боже, чтобы тоцкая атомная бомба не сказалась на наших внуках и правнуках), все мы, ветераны тех испытаний, приобрели с молодых лет характерные болезни, которые никому «не видны» лишь потому, что медицинская статистика ими не занимается, не анализирует. И раньше, и сейчас государству выгодно, чтобы о Тоцких учениях забыли напрочь. Раньше – по причине секретности, теперь – чтобы не разориться на льготах.

Сентябрь 1954-го. Трагедия и уроки. Уроки мужества, гражданской позиции и уроки равнодушия, фарисейства. Тот сентябрьский день породил святое и грешное. Затянувшийся грех – преемственный и взывает к государственному покаянию. И дай Бог, чтобы этот зов не стал гласом вопиющего в пустыне.

(В. Бондаренко. В кромешном атомном аду / Республика. – 1995. – 4 августа.)

АТТРАКЦИОНЫ НА ВЫЖИВАНИЕ

Существует множество различных аттракционов на выживание, на проверку человеческого организма к моральной и физической адаптации в сложных условиях. Не удивительно, когда претенденты на полет в космос проверят себя во время изматывающих упражнений на земле, под водой и в воздухе. Зато весьма неестественно и, может, даже диковато выглядят те самоистязания, на которые добровольно соглашаются воины-спецназовцы, желающие сменить обычный форменный берет на краповый ярко-бурого цвета.

И так каждый новый период обучения, который начинается в Краснознаменной особой бригаде оперативного назначения внутренних войск Республики Беларусь с немного жутковатого ритуала сдачи экзамена. Мечтающие получить краповый берет – символ высокого профессионализма и отваги – бросаются в сущий ад, состоящий из трех тяжелейших кругов. У тебя есть прекрасная перспектива выйти оттуда с окровавленным лицом, перебитым носом и сломанными челюстями, с одеревеневшими мускулами на ногах и руках, можешь на довольно продолжительное время потерять способность логически соображать и нормально передвигаться. До конца подобные испытания проходят далеко не все. Сходишь с дистанции – повторяй эксперимент на выживание заново. Правда, охотников во второй раз попасть в мясорубку находится не много. Зачем все это нужно? Говоря высоким стилем, краповый берет доказывает твое право называться суперсолдатом, не чувствующим физической боли и душевного страха перед лицом опасности.

Таких надежных и умелых парней первыми бросают под пули террористов для спасения беззащитный людей, ими гордятся соратники по службе. Говоря же просто, находятся еще среди нас такие фанатики, которые не безосновательно считают себя сильными и ищут возможность доказать это на деле. Она предоставилась им в виде экзамена на краповый берет. Как сказал заместитель командующего внутренними войсками по оперативной и боевой подготовке полковник Николай Билин, подобный экзамен – именно дело для настоящего мужчины, испытание на зрелость, мужество, способность ощутить свое «я» в жизни. Здесь есть что-то средневековое от рыцарских турниров, где честь и достоинство нужно было заслужить на поле брани.

В последний раз в бригаде оказались 24 кандидата, выразивших готовность посражаться за вожделенный берет. В шеренгах плечом к плечу выстроились офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты, на время забывшие о субординации. Впереди их ждали два интересных и в то же время опасных дня. Каждый мысленно представлял себя победителем. А до финиша дойдут только считанные единицы.

На первоначальном этапе проверялась общефизическая подготовка и владение приемами рукопашного боя. В жаркий летний день бойцы в тяжелых полуботинках по грунтовому покрытию бегали стометровую эстафету, кувыркались и прыгали на тренажерах, падали на спину, на бок, на живот. Изрядно вымотавшись, они к тому же вынуждены были демонстрировать бойцовские качества в схватке с вооруженными противниками, которые замахивались то длинной заостренной палкой, то ножом, то резиновой дубинкой, то угрожали пистолетом или автоматом. Вся интрига заключалась в том, что ты сначала стоишь к врагу спиной и не знаешь, какое оружие он применит, когда повернешься к нему лицом. Заметим, что первый день оказался ничто по сравнению со следующим – кровопролитным и высасывающим энергию их хрупких человеческих органов. Правда и на данном, не самом тяжелом этапе, один старлей умудрился потянуть ногу, а пятеро, по мнению непредвзятого, не прощающего никаких ошибок, совета краповых беретов, должны были сойти с марафона. Может быть, назавтра они и порадовались данному обстоятельству, насмотревшись на разбитые в кровавую кашу лица однополчан.

Правда, перед тем, как окунуться в завтрашний день, оставшиеся бойцы успели продемонстрировать коллективное умение и навыки по обезвреживанию вооруженных террористов, захвативших автобус и двухэтажное здание с заложниками или укрывшихся в лесу. Особенно интересно было наблюдать за действиями спецназовцев, штурмовавших старенький и разбитый «ПАЗйк», когда они обескуражили бедного бандита, наскочив на него со всех сторон – из окон, с крыши, через дверцы.

Следующий день встретил экзаменуемых невыносимой жарой, что стало дополнительным препятствием на пути к краповому берету. Солдаты, головы которых были обвязаны зелеными ленточками, начали преодоление адского пути с форсирования вязкого болотца.

В промокшем насквозь комбинезоне ты выскакиваешь из воды и напутствуемый взрывами бежишь к полосе препятствий. Вот там и начинаются настоящие испытания: колючая проволока, барьеры, деревянные стены, бетонные щиты. И все это под огнем, автоматными очередями, дымом. А какой недюжиной смелостью нужно обладать, чтобы прыгнуть в яму, окутанную черным смердящим угарным газом, где тебя ждет еще взрывпакет под ногами. Прошел полосу туда-обратно и направляйся вперед – на зараженный участок местности.

Врываешься в лес с противогазом на лице. Стекла очков запотели – ничего не видно. Колючие ветки больно царапают руки и лицо. Мало того, на каждом шагу поджидают ловушки – завалы, натянутая проволока. Спотыкаешься, задыхаешься от имитации дыма, падаешь, но двигаешься дальше.

Выскочил «из джунглей» – пошел на огненноштурмовую полосу. Там тебя снова ждут препятствия. Силы на исходе, а еще без передышки нужно метко отстрелять из гранатометов, пулемета, БМП, автомата, винтовки, пистолета, собрать радиостанцию, спрыгнуть на ходу из грузовика. Короче, к финишу приходят измотанные «трупы» в растерзанных в клочья камуфляжных комбинезонах. Оставшиеся мысли – пить и свалиться в траву. 55 минут беспрерывного бега позади. Нас ждет мордобой.

К последнему этапу были допущены лишь восемь человек. Трудно сказать, счастливчики они или же мученики. Отдохнув около получаса, каждый из них оказался на ринге, чтобы выдержать 12 минутный кулачный бой с четырьмя противниками.

На тебя накинут бронежилет, на голове – шлем с мягкой подкладкой, кулаки сжаты в перчатках кикбоксинга. С первым соперником можно и посражаться и даже разбить ему нос. Зато на других сил не хватает. Начинается элементарная мясорубка: удар – в челюсть, удар – в бровь, удар – в челюсть, удар – в глаз… Только успевай прикрывать перчатками лицо, и главное, не падай на землю. Упал – нога партнера угодит в голову или живот. Заставляют подняться с земли только ободряющие окрики зрителей и командира части, полковника Сергея Мещерякова: «Боец, врежь ему! Пусти кровь!» После боя на руки сослуживцев падает вконец обессилевшее и окровавленное существо, мало чем похожее на человека.

Кружка воды в лицо, еще одна… Все! Вроде что-то видно из-под опухших век. Я – «краповый берет!»

Зачем же все-таки нормальному человеку нужны эти самоистязания? Довольно просто ответил на такой вопрос один из испытуемых, З6-летний старший прапорщик Гинтаутас Пабиленис:

– Сдавая экзамен на краповый берет, я посвящаю себя служению добру, отдаю дань памяти и уважения героям-однополчанам.

(Храпач С. Белорусские Рэмбо //Комсомольская правда в Беларуси. – 1995. – 28 июля.)