Текст книги "Фрося. Часть 3 (СИ)"
Автор книги: Овсей Фрейдзон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)
Фрейдзон Овсей Леонидович
Фрося. Часть 3
глава 1
Май, что в Сибири, что в Поставах, что в Москве... везде это месяц, когда всё вокруг расцветает, когда природа щедро раздаривает земную благодать, а люди, сняв с себя тяжёлые зимние одежды, оголяют шею, руки, колени, подставляя их под приятное тепло весеннего солнышка, и от этого выглядят свежо и радостно.
Фрося возвращалась с ночной смены из больницы в кардиологическом центре, где она уже семь лет работала санитаркой.
Не смотря на усталость, бессонную ночь и разброд в мыслях обновление природы и на неё действовало одухотворяюще.
Почему-то не захотелось возвращаться так рано домой и она решила проигнорировать общественный транспорт, и пройтись пешком.
Фрося шла уже по хорошо знакомой улице, вдыхая утренний весенний воздух и проходя мимо памятного сквера (в котором четырнадцать лет назад, приняла судьбоносное решение рожать ребёнка от Семёна), и снова подчиняясь велению души, без колебаний завернула под ту же сень деревьев, и уселась, может быть даже на ту же самую скамейку.
Солнце пробивалось сквозь молодую листву, отражаясь синим пламенем в сапфировых глазах Фроси.
Она закинула на верхний край скамейки голову, с удовольствием принимая на лицо благодатные солнечные лучи: Да, наслаждаюсь солнышком, а, когда-то живя в деревне, а позже в Поставах, к этому времени уже мои лицо, руки и ноги покрывались устойчивым загаром, а веснушек было не счесть...
И она невольно улыбнулась этой мысли.
Наверно, годы всё же дают о себе знать, ведь в январе проскочила своё пятидесятилетие.
Как всё же стремительно несётся время, кажется, совсем недавно, отгремела свадьба её старшего сына Стасика и она отправилась в неизвестность на встречу возможному замужеству, которое так и осталось возможным, её постигло разочарование в мужчине, которого, скорей всего, сама себе придумала от безысходности одиночества... и вот Москва.
Кто она – деревенская девчонка до восемнадцати лет, а затем двадцать пять лет жизни в до ужаса провинциальном городке Поставы, к этому можно ещё добавить, почти год прожитый в Сибири...и вот она москвичка.
Москвичка, москвичка... далеко не сразу она привыкла к этому слову, да, что там слово, к этому определению, а скорей всего, званию – столичный житель.
Кто бы мог подумать, что она, столько лет промыкавшаяся в жилье без удобств, будет жить на двенадцатом этаже в благоустроенной трёхкомнатной квартире, да и ещё с балконом и мусоропроводом.
Многое из того, что имеет сегодня, она обязана маме Кларе, так она стала называть мать Семёна почти сразу же после приезда в Москву на постоянное жительство в её квартиру.
Ах, как она была против того, что Фрося пошла работать в больницу санитаркой, ворчливо гудела своим низким прокуренным голосом:
– Доррогуша, ты с ума сошла, мне стыдно перрред памятью своего сына, нам, что срредств не хватает, живи, навёррстывай, что упустила в жизни.
Я бы тоже кинулась во все тяжкие, так, кто на меня позаррится, но это я пошутила, но почему бы тебе не посещать театрры, концерррты, музеи, наслаждаться обществом такой интерресной старрой женщины, как я, а на самом деле могла бы завести толковых подрружек, и более того, подыскать себе хоррошую парртию или так, для времяпррепррровождения серрьёзного мужчину.
Нет, Фрося не спорила с ней, а откровенно смеялась.
А та не унималась:
– Ну, почему санитарркой и в трри смены, это так тяжело, можно вон пойти в газетный киоск журналы прродавать или в гардерроб в театрр... я же понимаю, что ты в торрговлю в Москве пока не годишься, но, прридумать только – санитаррка...
Фрося не стала объяснять милому сердцу человеку, что после того, как вскоре по их приезду с малым Сёмкой в Москву, Клара Израилевна попала в больницу с гипертоническим кризом, и именно в эту больницу, где она когда-то искала следы своего любимого, и где узнала про свою позднюю беременность – и она решила, что это судьба.
К сожалению, здоровье её обожаемой мамы Клары становилось всё хуже и хуже, и всё чаще и чаще она лежала в этой больнице, и у Фроси появилась возможность быть рядом у её постели не только в часы приёма.
А, что, работа, как работа, ей ли бояться физического труда, да и для неё привыкшей не к таким нагрузкам эта трудовая деятельность была сущая безделица.
Ладно, что я рассиделась здесь, можно подумать делать вовсе мне нечего, вот скушаю мороженное и пойду домой, надо обед сготовить к Сёмкиному возвращению со школы, с мамой Кларой вовремя готовки поболтать, скучно ей становится, ведь на улицу уже не выходит, с палочкой чуть до туалета добирается, ну, и конечно покурить на балкон, по-прежнему курит, как паровоз...
Фрося подошла к лотку, где продавали мороженное, купила сразу три порции и уселась опять на свою скамейку, и с наслаждением предалась любимому лакомству.
В считанные минуты проглотила всё, вытерла руки и лицо салфеткой, подкрасила губы и отправилась домой.
Поднявшись на лифте на уже привычный двенадцатый этаж, отпёрла своим ключом дверь и крикнула с порога:
– Мамочка Клара сейчас чай будем пить, наверно заждалась меня.
Ответная тишина иглой воткнулась в сердце...
– Мамочка Клара...
Уже тише, переходя на шёпот, позвала Фрося и не разувшись, вбежала в зал.
В своём любимом кресле, бывшем Вальдемара, с газетой в руках, свесив голову на грудь, сидела уже мёртвая её мама Клара.
глава 2
Смерть Клары Израилевны не стала для Фроси большой неожиданностью.
Она понимала, что годы, а скорее дни, плохо себя чувствующей свекрови сведены к минимуму, не смотря на то, что возраст был ещё далек от критического, что такое семьдесят два года... но сколько выпало на долю этой женщины хрупкого телосложения, но невероятной силы воли, мужества, энергии и жизнелюбия.
Мама Клара стала для Фроси за последние почти восемь лет настоящей подругой, заменившей ей в полной мере, находившихся вдалеке Аглаю и Олю.
С горькой усмешкой подумала, почему-то в мыслях о подругах не мелькнуло имя её обожаемой дочери Ани...
Эх, Аня, Аня...как они отдалились за последние годы друг от друга и в этом нет ничего удивительного, в жизни дочери появился мужчина, который стал в последствии её мужем.
С первого взгляда и разговора с Мишей, Фрося поняла, что в этом человеке заложена та притягательная сила, которая оторвёт от матери её девочку, но помешать и воспрепятствовать этому союзу, она была бессильна.
Фрося подняла заплаканные глаза и посмотрела на разглаженное смертью лицо дорогой мамы Клары: если бы не её поддержка, как бы она справилась с отдалением от неё дочери...
Ах, боже мой, если бы только отдаление, ведь понятно было, что Аня заневестилась и в любом случае на её жизненном пути встретился бы парень, с которым она связала бы свою жизнь брачными узами.
Всё это так, но брак с Мишей и последующие события, могли просто свести с ума.
Фрося склонилась над гробом, и погладила холодную руку покойной:
– Спасибо тебе, моя милая мамочка Клара, ты заменила мне, отсутствующих рядом со мной, близких и друзей, избавила от многих душевных и жизненных тревог, а теперь я снова один на один со всеми тяготами и радостями жизни.
Младший сынок пока не в счёт...
Ах, как плакал Сёмка, который никак не мог уяснить, что его любимой бабушки больше нет, он похоже ещё до конца не понял, что он потерял навсегда свою несравненную бабулечку, как хорошо, что в своё время, Фрося нашла их друг для друга, а ведь многие не поняли её поступка, в том числе и её сыновья Стас с Андреем.
Интересно, кто из моих близких приедет на похороны, которые состоятся послезавтра?!
Хорошо, что ей подсказали и в больнице, где она работала, Клару Израилевну малость забальзамировали, всё же тепло в квартире, и не хотелось бы, чтоб мамочка выглядела плохо в последние дни на земле.
Весь сегодняшний день прошёл, как в тумане.
Ладно, что ещё не до конца растерялась, позвонила в скорую помощь, сестре мамы Клары, Розе Израилевне, на бывшую работу – в прокуратуру...и завертелось...
Лучше не вспоминать приход со школы Сёмки...
Жалко мальчишку, для него эта потеря и вид мёртвой бабушки стал страшным ударом и, как могло быть иначе.
И очень хорошо, что внучки Розы Израилевны увели его вместе с бабушкой спать к себе домой, она и всех соседей выпроводила, эту ночь ей хотелось побыть и в последний раз поговорить по душам наедине с мамой Кларой.
А потом... а потом надо будет привыкать жить вдвоём с сыном, который тоже недолго побудет с ней, ведь впереди у него армия, хорошо было бы, если бы он поступил в институт и остался рядом с ней, но до этого момента ещё есть года четыре-пять...
Мысли поплыли в обозримое прошлое, когда было принято окончательное решение обосноваться в Москве и Клара Израилевна развернула активную деятельность, и меньше чем через два года они получили эту квартиру взамен той двухкомнатной, в которой проживала Клара.
А до этого Фрося и Сёмка получили новую фамилию Вайсвасер, а последний и своё настоящее отчество Семёнович.
С улыбкой Фрося вспомнила, как всегда решительная Клара Израилевна, смущаясь, говорила ей:
– Доррогуша, фамилия Вайсвасер в нашей стране не очень популяррная и откррывающая дверри, но без этого мы не сможем получить кварртирру, а мальчишка не сможет стать официально сыном моего Семёна и это создаст ему дополнительные тррудности в жизни, а с его внешностью они всё рравно будут.
Фрося не дала долго себя упрашивать или уговаривать:
– Мамочка Клара, я уже давно сроднилась с евреями и тесно связана с ними с августа сорок первого, когда в мои руки попала моя Анечка.
Кроме того, Меир с Ривой, раввин Рувен, старый Соломон, Ицек и Бася, да и ещё мой драгоценный зять – эти все люди сыграли и играют в моей жизни огромную роль, а про вас с Сёмкой и говорить нечего.
Поэтому фамилия, которую носил ваш сын, станет для меня не обязанностью, а наградой судьбы.
Я ведь ради своей дочери была даже готова принять геур и стать полноправной еврейкой.
– Нет, нет, доррогуша, я же большевик с дорреволюционым стажем, закорренелая атеистка и всё что связанно с ррелигией ррезко отверргаю, хотя моя семья в Горродке была весьма веррующая.
– Мама Клара, а я крещёная католичка и хоть не часто бывала в костёле, но многие обряды и традиции соблюдала.
Несколько лет жила рядом бок о бок с ксёндзом и старших своих мальчишек крестила.
Я не знаю, есть или нет бога и даже об этом не задумываюсь, хотя что-то свыше обязательно есть, ведь только эта сила помогла нам найти друг друга...
– Дуррочка, ты моя, дуррочка, это ты мой бог, это твоя необыкновенная душа божья, это ты вернула мне, потерряного, казалось бы, навсегда сына в лице моего замечательного внука, веррнула смысл жизни, и радость от совместного прроживания с такой необыкновенной женщиной, ставшей мне дочкой, подрругой и помощницей, и до последнего своего дыханья я буду молиться на тебя...
глава 3
Фрося сменила догорающие свечи у изголовья спящей непробудным сном Клары Израилевны, осмотрела мрачную комнату с занавешенными зеркалом и стеклянными витринами, снова уселась на стул рядом с гробом, обитым красной материей, и опять ушла в свои думы: она ведь, давно бабушка, у Стасика с Ниной уже двое деток и третий намечается.
Старший сын вполне доволен своей семейной жизнью и это только радовало мать.
Нина успешно справлялась с оставленным ей Фросей хозяйством, ушла с работы и вместе с её подружкой и соседкой Олей приторговывала на базаре, что сулило достаток, а с ним и семейная жизнь идёт гладко.
Тем более, с её старшенким, таким домашним, хозяйственным и рукастым.
Он уже на своём заводе стал заместителем директора и очень уважаемым человеком в Поставах.
Как когда-то его батюшка приспособился к местным властям, вступил в партию, сменил свою старенькую Победу на нового Жигуля, и уже свысока поглядывал на Аню с Андреем и даже на мать.
Как он был удивлён, когда Фрося попросила перевезти в Москву вместе с её вещами, старое кресло Вальдемара, затащив его наверх, вытирая пот, всё бубнил:
– На чёрта тебе сдалась эта рухлядь, лучше бы я тебе лишних пару мешков картошки привёз...
А она в ответ смеялась:
– Стасичек, мы не голодаем, а за зиму, дай бог, два мешка этой картошки и уходит, а вот за прочие домашние угощения огромное спасибо.
– Да, ладно тебе мама, ведь если бы не ты, был бы у нас дом, хозяйство и эти угощения?!
Что сказать, хорошо, что сын её благодарный, бывает же такое, что и добрым словом не вспомнят, принимают, как должное.
У Анечки тоже есть дочурка – трёхлетняя Маечка, кроме этого, она ведь воспитывает дочь Мишы от первого его брака и Фрося побывавшая недавно в Вильнюсе, заметила какие тёплые, родственные отношения у её дочери с приёмной, и это очень радовало. Аня сохранила своё отзывчивое сердце и умение ладить с людьми.
Эх, ладить, ладить...
Как она ладит этому пижону, так назвала его мама Клара, а что толку, себе сломал жизнь, а заодно и её Анюточке.
Вначале всё выглядело не так уж и плохо – Аня успешно окончила университет, поступила на ординатуру, и после смерти Баси, перебралась к своему будущему мужу.
Вскоре они зарегистрировались и вроде жизнь катилась по назначенному чёткому маршруту, а не тут-то было.
Аню, как замужнюю и отличницу не распределили, а оставили в Вильнюсе в республиканской больнице на хирургическом отделении.
Про то дочери знать не надо, но по просьбе Фроси за немалые деньги, с помощью верного друга Ицека, она и получила такое престижное место.
Фрося и Рива в далёком Израиле не могли не нарадоваться, их мечта осуществилась.
Пришёл шестьдесят седьмой год, в июне разразилась шестидневная война и весь Советский Союз услышал про эту маленькую и гордую страну – Израиль, но мало кто воспринимал её так, из радио и телевизора, с громких статей в газетах везде звучало агрессор, империалисты, сионистские выродки...
Редко кто разбирался здесь в истине происходящего на Ближнем Востоке, но охотно верили официальным источникам и партийным руководителям, которые подвергали злобным нападкам, клеймлению и осуждению страну, где проживала дорогая сердцу Фроси Рива и её так пострадавший и натерпевшийся в годы войны народ.
Все евреи Советского Союза на своей коже ощутили проявления антисемитизма, смешно сказать, даже Фрося с её фамилией.
В больнице к ней подошла сестра-хозяйка:
– А что это милочка ваши распоясались, не добили их немцы и полицаи, так арабы с нашей помощью постараются.
Фрося не нашла слов для ответа и просто плюнула ей в рожу.
А вот у Сёмки и того было хуже – на уроке русской литературы какой-то малолетний подонок сидевший сзади на парте, скрутил в трубку тетрадку и гундосил впереди сидящему Сёмке на ухо:
– Жид, жид, убирайся в свой Израиль...
Жид, жид, убирайся в свой Израиль...
Семён терпел, терпел, выскочил из-за парты и со всех своих сил врезал обидчику по носу.
Тут и завязалась драка посреди класса, а зачинщик кто, конечно Семён Вайсвасер, ведь это он первым ударил Петю.
Фросю срочно вызывали в школу, но она смотрела со слезами на её такого худенького и малорослого сына, который подал ей записку от классного руководителя – всё лицо Сёмки было в синяках, опухшая губа и глаз, на разорванную и грязную форму Фрося уже внимания не обращала:
– За что тебя так сынок?
– Мам, мам я ему тоже дал, как следует, я вижу, что мне трудно с ним справиться, он ведь второгодник, такой здоровый, а все вокруг нас собрались за школой и кричат: в честной драке выясните правду, пока кто-то не завалится.
Тот Петька, как начал меня лупить кулаками, а я никак не могу до него добраться, тогда я изловчился и ногой ему между ног, как жахнул, он и свалился, а как визжал, все пацаны ржали...
– А за что вы дрались, нельзя было избежать этого?
– Нет, нельзя было...
И сын ей честно рассказал, как всё обстояло, Фрося вздохнула, и назавтра пошла в школу.
Предварительно она поговорила с мамой Кларой, как когда-то с ксёндзом Вальдемаром и воинственно настроенная отправилась в учебное заведение.
Встретили её там совсем не ласково, директриса и классная просто слюной брызгали от возмущения, обвиняя в разнузданной драке щуплого Семёна.
Фрося зазвала Сёмку из-за дверей учительской:
– Уважаемые дамы, посмотрите на этого бандита и на его лицо...
У женщин глаза просто на лоб полезли от этого зрелища.
– А теперь Сёмочка выйди...
И когда за сыном закрылась дверь, Фрося им выдала, не стесняясь в выражениях, здесь ей пригодилась вся выучка базарной торговки, а в заключении бросила:
– И, если вы не наведёте в школе порядок, если ещё раз только мой сын пострадает от антисемитских выпадов, вам придётся предстать перед заместителем прокурора Кларой Израилевной Вайсвасер, и я не гарантирую вам ваши рабочие места...
Конечно, это был уже не сорок восьмой год и за спиной её была такая мощная поддержка, да и сама она уже была весьма тёртый калач, да если тогда в конфликте Стасика и Ани и против них настроенного класса, она сумела обуздать школу с её нападками, так теперь и подавно.
Тон и поведение преподавателей сразу изменились, но Фрося не стала их выслушивать, а кивнула на прощание и с гордо поднятой головой вышла наружу.
Бабушка Клара после рассказа Фроси смотрела на своего внука и в руках её ломались одна за другой папиросы:
– Когда еврреи включились в рреволюционную боррьбу, думали, что всё перременится, но, увы...
А ты, мой мальчик, боррись за себя, не сгибайся, твоя боррьба ещё вся вперреди.
И старая женщина ушла на балкон курить, вытирая на ходу слёзы.
Совсем иначе дела обстояли в Вильнюсе и это была длинная история, которая до сих пор так и не закончилась, а завершиться она могла только слезами Фроси.
глава 4
После переезда в Москву, особенно в первые месяцы пребывания в ней, Фрося очень часто наведывалась к своим старшим детям в Вильнюс и Поставы.
Почти на все праздники и часто в выходные то с Сёмкой, а чаще одна, она катила в поезде, всё более знакомым раз от разу маршрутом.
Когда заезжала к Стасику, в свой бывший дом, то навозила им кучу подарков и вкусных угощений, успевала понянчиться с детками, а внук и внучка родились буквально с интервалом в один год, и даже успевала послушать от подруги Оли последние Поставские новости.
От неё она, кстати, узнала, что у её первого мужа Степана меньше чем через год после свадьбы Стаса умерла жена и он остался жить на хуторе вдовцом с почти взрослым сыном, и Оля часто видит его на базаре, даже пытается с ним заговаривать, и тогда он передаёт Фросе привет.
Обычно Стасик на следующий день после её приезда к ним, рано утром отвозил Фросю на своей машине в Вильнюс.
Вместе с мамой он привозил Ане богатые дары в виде свежих и заготовленных продуктов с их хозяйства, и обменявшись с сестрой несколькими предложениями, укатывал обратно к себе домой. В своих Поставах он чувствовал себя намного комфортней, чем в Вильнюсе в обществе сестры и Баси, а позже с Михаилом.
Фрося знала, что Аня изредка тоже наезжала в Поставы к брату и его семейству, что бы понянчиться с племянниками, но добрые дружеские отношения с Ниной у них не сложились, невестка явно ревновала сестру к брату, и давала понять Ане, что её присутствие в их доме не очень желательно.
Дочь жаловалась на это обстоятельство матери, но что могла та поделать, тем более находясь в Москве:
– Ах, Анечка, взрослая жизнь полностью отличается от времени, когда вы были детьми и не зря говорят, ночная кукушка всех перекукует.
У каждого у вас уже есть своя семья, кто его знает, может пройдёт немного времени и всё встанет по своим местам, и Нина поймёт, что не стоит встревать в отношения между братом и сестрой, что от их дружбы она только выиграет.
Кстати, твой муженёк, мог бы тоже быть поприветливей к Стасу, сальцо то вон, как наяривает, а к беседе снизойти, так слабо, конечно же, не тот уровень, куда нам до него.
Ах, доченька, доченька, только с годами сознаёшь всё больше и больше, что без родни и друзей, когда вырастают дети, оставаться очень плохо.
Я вон, о своих сёстрах и их семьях вовсе ничего не знаю, и к моему стыду, очень редко вспоминаю о них, и даже забыла, как они толком выглядят.
Фрося часто задумывалась, почему так получилось, что её дети стали так разобщены между собой, искала в происходящем свою вину и не находила, ведь никогда она не противопостовляла одного другому, всем старалась дать в жизни максимум из того, на что была способна.
Иногда к ней подкрадывалась смешная мысль, однако, не лишённая здравого смысла, что причина в том, что у них всех разные отцы, а Аня вовсе особая статья.
Неожиданно Фрося вспомнила голос дочери по телефону, когда та, рыдая, поведала о смерти Баси, для девушки это был шок, сравнимый с тем, который почувствовала Фрося, когда от них ушёл Вальдемар.
Но, тогда дети менее болезненно восприняли эту утрату, чем их мать, они были примерно такого возраста, как сегодня Сёмка.
Бася умерла тихо, как и жила, легла спать и не проснулась, для Ани это было страшной трагедией, ведь почти девять лет бок о бок, шутка сказать, с пятнадцати лет девочка жила со старой женщиной под одной крышей.
Да, примерно, столько же времени она прожила рядом с мамой Кларой и тоже между ними была та теснейшая душевная связь, как и у её девочки с Басей.
Фрося отошла от гроба, прошлась по залу, разминая затёкшие ноги, с хрустом потянулась и подошла к балконному окну.
Выглянула на улицу, с их двенадцатого этажа был хорошо виден зачинающийся рассвет.
Вернулась к своему месту у гроба, поправила свечи и вновь глубоко задумалась: безусловно, не поехала бы она тогда в Сибирь, жизнь её и детей сложилась бы совершенно иначе, лучше или хуже трудно сказать, но точно иначе.
Жалеет ли она об этом... конечно, нет, та поездка многое расставила по своим местам, и определила новые повороты судьбы, в первую очередь, это встреча с Семёном, их пылкая и страстная любовь, в результате которой на свет появился сынок, ставший целью её сегодняшней жизни, и что греха таить, то, что она сейчас живёт в Москве и в данный момент находится рядом с гробом ставшей родной мамы Клары всё звенья одной цепи...
Когда-то, именно, в Москве она приняла решение не прерывать беременность – плод их любви с Семёном, и жизнь привела её обратно в этот город, но не это главное, главное, что её мальчишка стал определяющим звеном в её судьбе, её любовью, надеждой и отрадой.
Старшие дети не только отдалились расстоянием проживания, но и душевной близостью.
Со Стасом и Аней она находится в постоянном контакте, часто наезжает к ним и они иногда навещают её в Москве, а вот Андрея она уже не видела почти три года.
Ничего удивительного, ведь уже в годы своего студенчества тот быстро отдалился от матери, братьев и сестры.
Он будто бы стеснялся своей провинциальной родни, смотрел свысока, тяготился их обществом и только материальная зависимость от матери какое-то время позволяла им поддерживать отношения.
А потом...а что потом, он окончил институт, укатил к папаше в Новосибирск и мотается по геологическим партиям, только от Алеся она и знает что-то о сыне.
Иногда, правда, он звонит в Москву матери поздравляет с каким-нибудь праздником, но больше балагурит и практически ничего не рассказывает о себе, и так мало интересуется жизнью близких, что после такого разговора Фрося ходит несколько дней, как в воду опущенная.
Фрося опять взглянула на застывшее лицо Клары Израилевны: как она чувствовала настроение Фроси после этих звонков, тут же организовывала поход в театр или концерт, заставляла наряжаться и они выходили в люди.
В ушах Фроси звучали слова мамы Клары:
– Доррогуша, хватит киснуть, порра нам выйти в люди, на них посмотреть и мне себя показать на фоне такой блестящей молодой женщины, все встрреченные нами мои коллеги и знакомые обзавидуются, рраспрравь плечи и вперрёд...
Фрося горько вздохнула: последние два года мама Клара уже не выходила в люди, но её просто выпихивала из дому, поручая шефство над ней своей сестре или кому-то из старых знакомых.
Вдруг тишину разорвал телефонный звонок, Фрося от неожиданности подпрыгнула на стуле и побежала в прихожую, где у них стоял аппарат.
