Текст книги "Книготорговец из Кабула"
Автор книги: Осне Сейерстад
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Шарифа вздыхает. Ей на ум приходит история ее невестки Джамили и постигшее ту наказание.
Джамиля происходила из хорошей семьи и была чиста и прекрасна как цветок. Брат Шарифы жил в Канаде и скопил там много денег, поэтому мог позволить себе посвататься за восемнадцатилетнюю красавицу. Сыграли пышную свадьбу: пятьсот человек гостей, роскошное угощение, ослепительно прекрасная невеста. Жениха Джамиля увидела впервые в день свадьбы – все устроили родители. Брат Шарифы, высокий худой мужчина сорока с лишним лет, специально приехал из Канады, чтобы жениться по афганскому обычаю. Медовый месяц длился две недели, а потом новобрачный уехал обратно, чтобы оформить визу для жены. А пока Джамиля должна была жить вместе с семьями двух братьев Шарифы. Однако оформление визы непредвиденно затянулось.
Через три месяца Джамиля попалась. Позвонили из полиции. Оказалось, что видели, как какой-то мужчина влезает в ее окно.
Мужчину поймать не удалось, но зато – как доказательство преступной связи – братья Шарифы нашли его телефон в записной книжке мобильного Джамили. Семья Шарифы тут же расторгла брак и отослала провинившуюся домой. Там ее заперли одну в комнате на те два дня, что продолжался семейный совет.
Через три дня брат Джамили пришел в дом Шарифы сообщить, что его сестра умерла от электрошока – короткое замыкание в вентиляторе.
На следующий день ее похоронили. Море цветов, море печальных лиц. Мать и сестра были безутешны. Все сожалели, что прекрасной Джамиле был сужден столь короткий век.
Великолепные похороны, говорили все. Прямо как свадьба.
Честь семьи была спасена.
У Шарифы хранилась видеокассета со свадьбы, но однажды брат Джамили одолжил ее, да так и не вернул. Не должно было остаться никаких напоминаний о том, что свадьба вообще имела место. Однако Шарифе удалось сберечь пару фотографий. На них молодожены, серьезные и неловкие, разрезают свадебный пирог. Черноволосая Джамиля ослепительно хороша в своем непорочном белом платье и белой фате. Ни по взгляду, ни по изгибу алых губ невозможно догадаться об истинных ее чувствах.
Шарифа вздыхает. Конечно, Джамиля совершила ужасное преступление, но скорее по глупости, чем по испорченности.
«Она не заслужила смерти. Но на все воля Аллаха», – бормочет Шарифа и шепчет молитву.
Одного она не может понять. Это семейного совета, на котором мать Джамили, ее собственная мать, решила убить свою дочь. Именно она, мать, в конце концов, приказала трем сыновьям убить провинившуюся. Братья вместе вошли в комнату сестры. Вместе положили ей на лицо подушку и вместе держали, крепко, еще крепче, пока тело не перестало дергаться.
А потом вернулись к матери.
Самоубийство и песня
Женская тоска по любви в Афганистане является табу. И по строгим клановым кодексам чести, и по учению мулл она стоит вне закона. Молодые люди не имеют права встречаться, влюбляться и выбирать. Любовь здесь не имеет никакого отношения к романтике, напротив, это серьезное преступление, караемое смертью. Если казнят только одного из влюбленных, то это обязательно будет женщина.
Молодая женщина, прежде всего предмет торговли или обмена. Брак – это контракт, заключаемый между семьями или внутри одной семьи. Главное, чтобы брак был выгоден клану, – о чувствах думают меньше всего. Афганские женщины на протяжении многих веков терпят страшную несправедливость. Об этом свидетельствует их стихи и песни. Песни, которые не предназначены для чужих ушей, песни, чье эхо должно умереть в горах или пустыне.
Протест заключается в «самоубийстве или песне», пишет афганский поэт Сайед Бахудин Мажрух в книге о пуштунской женской поэзии. Этот сборник ему удалось составить с помощью свояченицы. Сам Мажрух погиб от руки фундаменталиста в 1988 году в Пешаваре.
Стихи или отдельные строчки передаются женщинам из уст в уста – у колодца, в поле, у печи. В них говорится о запретной любви – всегда замужней женщины к чужому мужчине – или о ненависти к мужу, обычно старику. Но стихи выражают и гордость за свою женскую сущность, за смелость, необходимую, чтобы оставаться женщиной. Этот жанр называется ландай, что означают «короткие». Обычно это всего несколько строк, кратких и ритмических, «напоминающий крик или удар ножом», по выражению Мажруха.
О вы, жестокие, вы видите, что старик
ложиться в мою кровать,
И еще спрашиваете, почему я плачу и
рву на себе волосы.
Боже мой! Ты послал мне мрачную ночь,
И снова дрожу я с головы до пят,
Потому что ложусь в ненавистную мне постель.
Но в стихах есть место и бунту, женщина рискует жизнью ради любви в обществе, где страсть находится под запретом и провинившимся неоткуда ждать пощады.
Дай мне руку, любимый мой, давай спрячемся в поле,
Чтобы любить или пасть под ударом ножа!
Я бросаюсь в реку, но вода не принимает меня.
Везет же мужу: меня всегда выкидывает на берег.
Завтра утром убьют из-за тебя.
Не говори, что ты меня не любишь.
Большинство этих вскриков повествуют о разочаровании и тоске по непрожитой жизни. Одна несчастная молит Бога о том, чтобы в следующей жизни Он сделал ее кем угодно, хоть камнем, но только не женщиной. Нигде нет ни проблеска надежды, наоборот, сквозной темой этой поэзии является безнадежность и отчаяние. Отчаяние тех, кто не пожил настоящей жизнью, не смог насладиться своей красотой, молодостью, радостями любви.
Я была прекрасна как роза.
Под тобой я пожелтела, как апельсин.
Раньше я не знала страданий.
Потому-то и выросла стройной, как сосна.
А еще эти стихи исполнены сладострастия. С бесстыдной откровенностью женщины прославляют свое тело, плотскую любовь, запретный плод, как будто желая шокировать мужчин, бросить вызов их мужественности.
Прижмись своим ртом к моему,
Но отпусти мой язык на волю, и он расскажет тебе о любви.
Сначала обними меня, крепко-крепко,
А потом уж прикуешь себя к моим бархатным бедрам.
Мой рот не твой, не бойся, съесть его!
Он не из сахара и не растает.
Хочешь рот мой – бери его,
А кувшин мне ни к чему – я и так вся мокрая.
Деловая поездка
Еще холодно. Первые лучи солнца упали на обрывистые каменистые горные кручи. В окружающем пейзаже преобладает цвет пыли – коричнево – серые тона. Склоны сплошь покрыты камнями – от булыжников, что, срываясь, грозят вызвать обвал, до мелкого гравия, – похрустывающими под копытами лошадей. Крепкая трава, пробивающаяся между камней, до крови режет ноги путникам: контрабандистам, беженцам и скрывающимся боевикам. Впереди веером разбегаются тропинки, исчезающие за камнями и холмами.
Мы находимся на контрабандистском пути из Афганистана в Пакистан. По нему провозят все – от опиума до ящиков с кока-колой и сигаретами. Эти тропинки протаптывали на протяжении столетий. Именно по ним талибы и боевики арабской «Аль-Каиды» выскользнули из Афганистана, когда поняли, что дело плохо, и просочились в Пакистан на контролируемые племенными кланами территории. По этим тропинкам они возвращаются, чтобы напасть на американских солдат – неверных, вторгшихся на святую мусульманскую землю. Пограничные районы не подчиняются ни афганским, ни пакистанским властям. По обе стороны границы живут пуштунские кланы, которые и контролируют каждый свой участок земли.
Может показаться абсурдным, но подобное состояние безвластия закреплено пакистанским законом. По свою сторону границы пакистанские власти проложили асфальтовые дороги, и их юрисдикция простирается исключительно на эти пути сообщения и прилежащую нейтральную полосу в двадцать метров шириной. На всей остальной территории действует племенной закон.
Этим утром книготорговец Султан Хан тоже пересекает границу в обход пакистанских пограничников. Стражи государственных рубежей находятся менее чем в ста метрах от тропы. Но им остается только смотреть на людей, лошадей и тяжело груженых осликов, пока те не приближаются к шоссе. Ничего поделать они не могут.
Когда власти умывают руки, находится не мало охотников взыскать с въезжающих «пошлину». Путников нередко останавливают вооруженные мужчины, обычно жители близлежащих деревень. Султан принял меры предосторожности. Деньги Соня зашила ему в рукава рубахи, вещи упрятаны в грязный мешок из под сахара. В дорогу он надел самые старые шальвар – камиз, какие только нашлись дома.
Как и для большинства афганцев, пакистанская граница для Султана закрыта. То, что у него в Пакистане есть дом и бизнес, что там живут его родственники и ходит в школу его дочь, не имеет значение. Въезд запрещен. Под давлением международного сообщества Пакистан запретил границу, чтобы не допустить на свои земли террористов и приверженцев Талибана. Бессмысленная затея, если учесть, что талибы и террористы и так не стали бы пересекать границу через контрольно-пропускные пункты с паспортом в руках. Они пользуются теми же тропинками, что и Султан во время своих деловых поездок. Этим путем в Пакистан из Афганистана ежедневно въезжают тысячи людей.
Лошади с трудом одолевают подъем. Султан восседает на лошадиной спине, седла нет. Даже в самой старой своей одежде он выглядит элегантно, борода по обыкновению ухожена, маленькая феска сидит на голове как влитая. Даже когда он в страхе цепляется за поводья, то производит впечатление изысканного господина, отправившегося на прогулки в горы полюбоваться живописными видами. Но чувствует он себя неуверенно. Один неверный шаг – и можно свалиться в пропасть. Лошадь же спокойно взбирается по знакомой тропке, как будто и не чувствуя человека на спине. Конец драгоценного мешка из-под сахара Султан крепко-накрепко намотал на руки. В мешке лежат книги, что он собирается пиратским манером отпечатать в Пакистане, и черновик контракта, который, как он надеется, станет контрактом его жизни.
Вместе с Султаном едут другие афганцы, желающие попасть в закрытую страну. Женщины в парандже, боком сидящие на лошадиных спинах, решили навестить родственников. Рядом скачут студенты, праздновавшие с семьей религиозный праздник Эйд,[8]8
Эйд (Эйд аль фитр) – окончание Рамадана, священного, девятого месяца лунного календаря. – Перев.
[Закрыть] а теперь возвращающиеся в университет в Пешавар. Возможно, затесалась сюда и парочка – другая контрабандистов или бизнесменов. Султан не задает лишних вопросов. Он думает о своем контракте, пытается сосредоточиться на поводьях и проклинает про себя пакистанские власти. Сначала надо день ехать в машине от Кабула до границы, потом ночевать на заплеванном пограничном пункте, а потом еще целый день тащится на лошади, пешком в пикапе. По главной дороге путь от границы до Пешавара занимает всего час. Султану кажется унизительным, что с ним обращаются как с недочеловеком и вынуждают тайком перебираться через границу. По его мнению, после всего, что Пакистан сделал для талибов, после всей поддержки, оказанной бывшему режиму – денежной, военной, политической, – в одночасье превратиться в лакеев США и закрыть границы – чистое лицемерие.
За исключением Саудовской Аравии и Объединенных Арабских Эмиратов, Пакистан единственный официально признал правительство талибов. Правящей верхушке было выгодно, чтобы у власти в Афганистане остались пуштуны, которые проживают и на территории Пакистана, а потому находятся в сфере ее влияния. Талибан практически полностью состоял из пуштунов, самой многочисленной этнической группы в Афганистане: к ним принадлежит около сорока процентов населения. Вторая по величине народность, таджики, проживает на севере страны. Каждый четвертый афганец – таджик. Северный альянс, что так упорно сражался с талибами, а после 11 сентября получил значительную помощь американцов, в основном является таджикской группировкой. Пакистанцы относятся к таджикам с большим недоверием. Теперь, после нападения Талибана и усиления влияния таджиков, пакистанцы убеждены, что их окружают одни враги: Индия на востоке, Афганистан на западе.
Но в самом Афганистане национализация нетерпимость не получила широкого распространения. Конфликты, как правило, провоцирует борьба за власть между разными полевыми командирами, которые натравливают племена друг на друга. Таджики боятся, что если пуштуны получат слишком много власти, то в следующий раз, когда вспыхнет война, они начнут резать таджиков. По той же причине пуштуны опасаются таджиков. То же самое можно сказать и о взаимоотношениях узбеках и хазара, живущих на северо-западе страны. Нередки и военные столкновения между полевыми командирами, принадлежавшими к одной этнической группе.
Султана мало волнует, чья кровь течет в его и чужих жилах. Как и многие другие, он смешанного происхождения: отец был таджиком, мать – пуштункой. Первая жена – пуштунка, вторая – таджичка. Формально он считается таджиком, поскольку национальная принадлежность передается по отцовской линии. Он знает оба языка – пушту и дари, диалект персидского, на котором говорят таджики. Султан считает, что афганцам давно пора покончить с войнами и вместе поднимать страну. Когда-нибудь, мечтает он, Афганистану удастся догнать соседей. Но пока будущее выглядит не слишком радужно. Султан недоволен соотечественниками. В то время как он усердно трудится над расширением бизнеса, другие не могут придумать ничего лучше, как потратить накопленное на путешествие в Мекку. Перед отъездом в Пакистан у Султана состоялся разговор с двоюродным братом Вахидом, хозяином небольшого магазина автозапчастей. И вот этот Вахид, которому едва-едва удается окупать затраты на торговлю несколько дней назад заявляется к Султану в магазин и сообщает, что наконец-то накопил денег на авиабилет в Мекку.
– Ты думаешь, молитвы тебе помогут? – насмешливо интересуется Султан. – В Коране написано, что мы должны трудиться и сами решать свои проблемы, добывать желаемое потом и кровью. Но мы, афганцы, слишком ленивы, нам нужно обязательно обратиться к кому-то за помощью – к Западу ли, к Аллаху.
– Но в Коране написано также, что мы должны славить Господа, – возразил Вахид.
– Если бы пророк Мухаммед слышал все эти призывы, вопли и молитвы, к нему обращенные, он бы плакал горькими слезами, – продолжал Султан, – Можно сколько угодно биться лбом об землю, но Афганистана этим не подымешь. Все, что мы умеем, – это кричать, молиться и воевать. Но если люди не работают, никакие молитвы им не помогут. Мы не имеем права ждать милости Всевышнего! – восклицает Султан, распаляясь от собственного красноречия. – Только и делаем, что бездумно бродим в поисках какого-нибудь святого, вместо того чтобы засучить рукава!
Он знал, что провоцирует двоюродного брата, но для Султана работа важнее всего в жизни. Этому он пытался научить сыновей и сам стремился жить в соответствии со своими словами. Поэтому он забрал сыновей из школы: пусть поработают в магазине, они должны помочь ему построить книжную империю.
– Паломничество в Мекку – это одно из пяти оснований ислама, – возражал брат. – Правоверный мусульманин должен признавать существование Бога, молиться, держать пост, раздавать милостыню и хотя бы раз в жизни побывать в Мекке.
– Возможно, мы все когда-нибудь сможем съездить в Мекку, – сказал под конец Султан. – Но прежде мы должны это заслужить, и ехать туда надо не с просьбами к Богу, а в знак благодарности.
Вахид, облаченный в белые одеяния пилигрима, сейчас, наверное, на пути в Мекку, думает Султан. Он усмехается и вытирает пол со лба. Солнце достигло зенита. Наконец-то тропа начинает спускаться под гору. Внизу виднеется маленькая долина, где на тележной дороге ждет несколько пикапов. Это машины для переправы через Хайберский проход, их хозяева неплохо зарабатывают на перевозке нежеланных гостей в страну. Когда-то здесь проходил Великий шелковый путь, соединявший две крупнейшие цивилизации прошлого, Китай и Рим. По нему на запад везли шелк, а обратно на восток – золото, серебро и шерсть.
Вот уже более двух тысяч лет, как всякого рода незваные гости пытаются овладеть Хайберским проходом. Через этот перевал завоеватели: персы, мугалы,[9]9
Мугалы – старинное название маньчжуров.
[Закрыть] монголы, афганцы и англичане – пытались проникнуть в Индию. В VI веке до нашей эры персидский царь Дарий I занял значительную часть Афганистана, а потом, перебравшись через Хайберский проход, дошел до реки Инд. Два века спустя пришел черед Александра Великого и его армии пробиваться через перевал, в самом узком месте которого может пройти только один верблюд с грузом или две лошади, прижавшиеся вплотную друг друга. Чингисхан частично разрешил Великий шелковый путь, в то время как миролюбиво настроенные путешественники вроде Марко Поло просто шли по следам караванов на восток.
Со временем Дария I и вплоть до XIX века, когда Хайбер заняли англичане, местные горные племена пуштунов оказывали отчаянное сопротивление завоевателям. После 1947 года, когда англичане ушли, контроль над перевалом и всем горным районом до самого Пешавара вновь перешел к местным племенам. Самым могущественным из них считаются африди, прославленные войны.
Даже после пересечения пакистанской границы первое, что напоминает о себе, это оружие. Вдоль шоссе на пакистанской стороне через равные промежутки можно прочесть надпись: «Хайбер райфлз» – это название фирмы по производству ружей, а также местного племенного ополчения, отвечающего за безопасность в регионе. Деревня рядом с границей известна своим «черным» рынком, где можно недорого купить оружие и гашиш. Здесь никто не интересуется, есть ли у покупателя лицензия, но тот, кто попадется нелегально приобретенным оружием на территории Пакистана, рискует надолго угодить в тюрьму. Среди глинобитных домов возвышаются огромные роскошные дворы, построенные на грязные деньги. Небольшие каменные крепости и традиционные пуштунские дома, окруженные высокими глинобитными стенами, рассыпаны по горному склону. Кое-где пейзаж нарушают бетонные стены – это так называемые драконьи зубы, укрепления, возведенные во времена Второй мировой англичанами, опасавшимися танкового наступления немецких войск в Индию. В этих диких местах, худо-бедно контролируемых местными кланами, нередки случаи похищения иностранцев, поэтому правительству пришлось пойти на ряд строгих мер. Даже по пешаварскому шоссе, которое патрулируется частями регулярной армии, иностранцам запрещено передвигаться без охраны. Всю дорогу до Пешавара охранники держат заряженное оружие на коленях. Без нужных бумаг и вооруженного охранника иностранцы также не могут ехать из Пешавара в сторону афганской границы.
После пары часов езды по узким дорогам между скалами и обрывами Султану опять приходится пересесть на лошадь, и только еще через несколько часов он, наконец, спускается в долину, где виднеется Пешавар. Он садится на такси и едет до Сто третьей улицы в пригороде Хайатобад.
На улице уже смеркается, когда Шарифа слышит стук в дверь. Значит, он все-таки приехал. Она сбегает по ступенькам вниз, открывает. Он стоит в дверях, грязный и усталый. Отдает мешок из-под сахара и заходит следом за ней в дом.
– Поездка прошла хорошо?
– Природа там просто потрясающая, – отвечает Султан. – И удивительно красивые закаты.
Пока он моется, жена готовит ужин и расстилает скатерть на полу между мягких подушек. Султан, чистый, в свежевыглаженной одежде, выходит из ванной. Он выражает недовольство стеклянными тарелками, которые поставила Шарифа.
– Я не люблю стеклянных тарелок. Они выглядят как дешевка, – говорит он. – Барахло, купленное на грязном базаре.
Шарифа заменяет стекло фарфором.
– Вот так-то лучше, на них и еда кажется вкуснее, – говорит Султан.
Он рассказывает последние новости из Кабула, она – из Хайатабада. Супруги не виделись несколько месяцев. Они разговаривают о детях, о родственниках, строят планы на предстоящие несколько дней. В каждый свой приезд в Пакистан Султан обязан нанести множество визитов вежливости тем из родственников, кто еще не вернулся в Афганистан. Сначала он должен посетить тех, у кого за время его отсутствия умер кто-то из семьи. Потом ближайшую родню и дальше по степени родства – скольких успеет за время своего пребывания в городе.
Султан вдыхает при мысли о всех родичах Шарифы – сестрах, братьях, зятьях, свекрах и свекровях сестер, двоюродных братьях и сестрах, – которых ему придется навестить. Невозможно держать в тайне его приезд, в этом городе все всегда знают все. К тому же эти визиты вежливости – единственное, что еще осталось Шарифе от брака. Если она чего и вправе требовать, так только того, чтобы муж поддержал хорошие отношения с ее родственниками и обращался с ней как с женой, пока они в гостях. Когда все визиты распланированы, Шарифа выкладывает последние новости о соседях снизу, то есть о заключениях Салики.
– Знаешь, что такое шлюха? – говорит Султан, возлежа на подушках что твой римский император. – Вот она шлюха и есть.
Шарифа не соглашается, Салика ведь даже ни разу не была с юношей наедине.
– Но мысли-то у нее соответствующие, – настаивает Султан. – Если она еще и не потаскуха, то легко может стать ею. Выбрала себе никчемного парня, который никогда не сможет найти работу. И откуда тогда у нее возьмутся деньги на ее любимые украшения красивую одежду? Если кастрюля не прикрыта крышкой, в нее может попасть все что угодно. Грязь, земля, пыль, насекомые, палые листья, – продолжает Султан. – Вот и семья Салики как эта кастрюля без крышки. И на них сыпалась всякая грязь. Отец далеко, и даже когда вроде бы жили с ними, дома почти не появлялся. Теперь он уже три года как беженец в Бельгии, а все еще не выправил нужные бумаги, чтобы взять к себе семью, – фыркает Султан. – Тоже никчемный человек. Не успела Салика научиться ходить, как начала искать себе жениха. И случайно ей подвернулся этот нищий ничтожный Надим. Но сначала-то она пыталась заарканить нашего Мансура, помнишь? – спрашивает он жену. Теперь и книготорговец поддался желанию посплетничать.
– Да, и ее мать тоже принимала в этом участие, – припоминает Шарифа. – Все время спрашивала, не пора ли нашему мальчику жениться. Я всегда отвечала, что еще рано, ему надо учиться. Меньше всего мне нужна была такая никчемная и самонадеянная невестка, как Салика. Когда приехал твой брат Юнус, они его стали изводить этими вопросами, но и он ни за что не взял бы за себя дешевку вроде Салики.
Тема преступлений Салики наконец-то исчерпана. Однако у супругов хватает родственников, которым можно перемыть косточки.
– Как дела у твоей двоюродной сестры? – громко смеясь, интересуется Султан.
Одна из двоюродных сестер Шарифы провела всю жизнь, ухаживая за родителями. Когда те умерли, ей было сорок пять лет, и братья выдали ее замуж за вдовца, который искал мать своим детям. Султану никогда не надоедает вспоминать эту историю.
– После свадьбы она совершенно изменилась. Наконец-то стала женщиной, – насмехается он над кузиной. – Но детей так и не появилось, видимо, месячная болезнь у нее прекратилась еще до свадьбы. А значит, что у нее не было ни ночи передышки!
– Должно быть, так, – вставляет слово Шарифа. – А помнишь, до свадьбы она выглядела такой тощей и высохшей. А теперь ее не узнать, небось, вообще не просыхает, – хохочет она. Высказывая столь смелые заявления, Шарифа прикрывает рот ладонью и трясется от смеха.
Растянувшись на подушках перед тарелками с остатками еды, супруги как будто опять обрели былую близость.
– А помнишь, у тебя была тетка, за которой ты подсматривала в замочную скважину? В конце концов, ее совсем согнуло, потому что муж любит делать это сзади, – смеется Султан.
За одной историей следует другая. Султан и Шарифа лежат на полу и по-детски смеются над бурной половой жизнью своих родственников.
На первый взгляд может показаться, что никто в Афганистане и не помышляет о сексе. Женщины прячутся под паранджой, да и под ней длинные свободные одежды. Длинные штаны, длинные рубахи; даже на тех, что носят дома, редко увидишь вырез. Женщины и мужчины, не являются членами одной семьи, не имеют права находиться в одном помещении. Им нельзя есть вместе, нельзя разговаривать. В деревнях даже свадьбы мужчины и женщины празднуют раздельно, раздельно танцуют и веселятся. Но это только на поверхности. А в глубине кипят настоящие страсти. Под угрозой смертной казни люди в Афганистане все равно заводят любовников и любовниц, как и повсюду в мире. В городах есть проститутки, к которым ходят юноши и молодые мужчины, пока не дождутся своей невесты.
Сексуальность занимает важное место в афганских мифах и легендах. Султан особенно любит истории, рассказанные восемнадцать веков назад поэтом Руми в книге «Маснави». На примере секса Султан доказывает, что человек не должен бездумно повторять то, что делают другие. Он рассказывает Шарифе:
– У одной вдовы был осел, которого она очень любила. Осел всегда слушался приказов и отвозил ее, куда она пожелает. Она же кормила его отменной едой и бережно ухаживала за ним. Но вот животное начало хиреть и быстро уставать. Да и аппетит совсем потеряло. Вдова недоумевала, в чем дело, и как-то раз зашла ночью в хлев посмотреть, нормально ли осел спит. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что в хлеву на сене лежит служанка, а осел на ней. Так повторялось ночь за ночью, вдову стало разбирать любопытство, и она решила попробовать это дело сама. Она отослала служанку на пару дней домой и улеглась под осла на сено. Когда служанка вернулась, то нашла вдову мертвой. К своему ужасу, она увидела, что вдова, в отличие от нее, не надела на член осла кусочек тыквы, чтобы укоротить его, прежде чем предаться удовольствию. Кончика было более чем достаточно.
Отсмеявшись, Султан поднимается с подушек, поправляет камиз и отправляется просмотреть свою электронную почту. Американские университеты просят выслать номера журналов за семидесятые годы, ученые интересуются древними рукописями, а типография в Лахоре прислала новую калькуляцию стоимости печатания открыток с учетом недавнего повышения цен на бумагу. Открытки для Султана – главный источник дохода, за один доллар он получает шестьдесят готовых открыток, а продает их потом по три за доллар. Теперь, когда Талибана больше нет, и он может торговать, чем хочет, все идет как по маслу.
Следующий день уходит на изучение корреспонденции, посещение книжных магазинов, почтамта, отправление и получение посылок и на нескончаемые визиты вежливости. Сначала Султан навещает двоюродную сестру, чтобы принести свои соболезнования, – ее муж умер от рака, затем следует более приятный визит – к двоюродному брату, ненадолго приехавшему домой из Германии, где тот работает разносчиком пиццы. Саид, брат, раньше служил авиаинженером в «Ариана эйр», когда-то славной афганской авиакомпании. Теперь Саид подумывает вернуться с семьей домой, в Кабул, и попробовать вновь устроиться на старую работу в «Ариане». Но сначала он хочет накопить немного денег. Разносить пиццу в Германии – гораздо более прибыльное дело, чем работать авиаинженером в Афганистане. К тому же он еще не придумал, как решить семейную проблему, которая возникает сразу по возвращении домой. В Пешаваре у него жена и дети, в Германии он живет с женой номер два. Если он вернется в Кабул, им придется жить всем вместе. Эта перспектива его угнетает. Пока первая жена закрывает глаза на существование второй. Она ее никогда не видела, муж аккуратно посылает деньги домой. Но что будет, когда они все съедутся?
У Султана в Пешаваре настали нелегкие деньки. Одного родственника выставили из дома, который он снимал; другому нужен капитал, чтобы начать новый бизнес; третий просит денег в долг. Султан редко одалживает родственникам деньги. А они часто у него просят, во время тех же визитов вежливости, зная, как хорошо у него идут дела. Но Султан обычно отвечает отказом, по его мнению, большинство просто лентяи и должны справляться самостоятельно. В любом случае они должны показать, на что годны, а мало кто способен удовлетворить строгим требованиям Султана.
Во время совместных визитов супругов обязанность поддерживать разговор берет на себя Шарифа. Она рассказывает разные истории, вызывая улыбки и смех. Султан обычно сидит и слушает. Время от времени он вставляет пару слов о рабочей морали или о своем бизнесе. Но когда Султан дает знак, что пора уходить, оба тут же встают и прощаются, ведя за собой Шабнам. Молча идут они в темноте угольно-черных от грязи улиц Хайатобада, переступая через мусор, вдыхая резкий запах, доносящийся из подворотен.
Однажды вечером Шарифа принарядилась особо, чтобы посетить неких дальних родственников. Настолько дальних, что в любом другом случае они бы не попали в список визитов, хотя и живут всего в двух кварталах. Шарифа выступает в лодочках на высоченном каблуке, Султан и Шабнам, держать за руки, не спеша, бредут за ней.
Их ждет радушный прием. Хозяева выставляют на стол сушеные фрукты и орехи, карамель и чай. Сначала идет обмен любезностями и последними новостями. Дети слушают родителей. Шабнам щелкает фисташки и скучает.
Но одной из девочек, тринадцатилетней Белкизы, нет на месте. Она знает, что ей нельзя появляться на людях, потому что она и есть цель визита.
Шарифа уже приходила сюда по тому же делу, на сей раз Султан неохотно составил ей компанию, чтобы показать, насколько серьезно они относятся к сватовству. Они выступают от имени Юнуса, младшего брата Султана. Он обратил на Белкизу внимание еще несколько лет назад, когда жил беженцем в Пешаваре. Она тогда была еще совсем ребенком. Он попросил Шарифу посвататься от его имени. Сам он ни разу не говорил с девочкой.
Отвечали им всегда одно и то же: Белкиза слишком молода. Зато родители были готовы отдать за Юнуса свою старшую дочь, двадцатилетнюю Ширин. Но Юнуса это не устраивало: старшая сестра далеко не так красива, как Белкиза, да и слишком уж очевидно выказывала свое благоволение, как ему казалось. Все время вертелась вокруг, когда он приходил в гости. А однажды даже позволила ему подержать свою руку, когда никто не видел. Это, по мнению Юнуса, плохой знак: приличные девушки так не делают.
Все-таки родители долго надеялись пристроить за Юнуса старшую дочь – он хорошая партия. Когда у Ширин появились другие женихи, родители пошли к Султану и предложили девушку Юнусу в последний раз. Но Юнусу Ширин была не нужна, он положил глаз на Белкизу и не собирался менять свое мнение.
Несмотря на неизмененный отказ, Шарифа возвращается вновь и вновь, чтобы просить руки Белкизы. В этом не было ничего неприличного, напротив, так она показывала, насколько серьезно семья относиться к сватовству. Старая пословица глоссит, что мать жениха должна ходить в дом невесты, пока подошвы туфель не станут тоньше чесночной шелухи. Поскольку мать Юнуса, Бибигуль, находилась в Кабуле, эту задачу взяла на себя его невестка Шарифа. Она расхваливала достоинства Юнуса: он и свободно говорит по-английски, и занимается книготорговлей вместе с Султаном, так что Белкиза никогда ни в чем не будет нуждаться. Но Юнусу скоро должно было исполниться тридцать лет.
