Текст книги "Книготорговец из Кабула"

Автор книги: Осне Сейерстад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Может ли Бог умереть?

Нескончаемая рутина дополнительного задания сводит Фазиля с ума. Ему ужасно хочется вскочить и закричать, но он сдерживается и продолжает работать, как и полагается одиннадцатилетнему мальчику, который получил дополнительное задание в наказание за невыученный урок. Рука отрывисто чертит буквы на листке тетради. Он пишет мелко, чтобы не занимать много места: тетради дороги. Красноватый свет газовой лампы падает на бумагу, и в какой-то момент мальчику начинает казаться, что он пишет по языкам пламени.

В углу сидит бабушка и поглядывает на него своим единственным глазом. Второго она лишилась когда упала в печь, встроенную в пол. Мать Фазиля Мариам кормит грудью двухлетнего Осипа. От усталости Фазиль начинает писать с еще большей одержимостью. Он должен закончить, даже если придется сидеть всю ночь напролет. Он не вынесет, если учитель еще раз ударит его указкой по пальцам. Просто не переживет стыда.

Учитель велел ему десять раз написать, что есть Бог: Бог есть творец, Бог вечен, Бог всемогущ, Бог есть добро, Бог есть знание, Бог есть жизнь, Бог видит все, Бог слышит все, Бог знает все, Бог всем правит, Бог всех судит, Бог….

Фазиль получил дополнительное задание за то, что не смог правильно ответить на уроке ислама. «Я всегда отвечаю неправильно, – жалуется он матери. – Когда я вижу учителя, то от страха все забываю, он всегда сердитый и ненавидит тебя за малейшую ошибку».

В тот день, когда Фазиля вызвали к доске отвечать урок о сущности Бога, все с самого начала пошло наперекосяк. Он читал урок дома, но когда вышел к доске, то в голове был полный туман. Как будто он думал о чем-то другом, когда читал учебник. Он ничего не мог вспомнить. Учитель ислама, одетый в рубаху и широкие шаровары, с тюрбаном на голове и длинной бородой, взглянул на него своими пронзительными черными глазами и спросил:

– Может ли Бог умереть?

– Нет, – ответил Фазиль и задрожал под взглядом учителя. Он боялся, что любой его ответ окажется ошибочным.

– Почему?

Фазиль как язык проглотил. Почему же Бог не может умереть? Его нельзя пронзить ножом? Нельзя ранить пулей? Мысли лихорадочно сменяют одна другую.

– Ну? – говорит учитель.

Краснея и заикаясь, Фазиль лепечет что-то невнятное.

Слово переходит к другому мальчику.

– Потому что Он вечен, – торопливо отвечает тот.

– Правильно. Может ли Бог говорить? – продолжает спрашивать учитель.

– Нет, – отвечает Фазиль. – Или да.

– Если ты считаешь, что Бог может говорить, то, как Он это делает?

Фазиль опять замолкает. Как Он разговаривает? Громовым голосом? Тихим голосом? Шепотом? Снова он затрудняется с ответом.

– Итак, если Он может разговаривать, значит, у Него есть язык? – спрашивает учитель. – Есть ли у Бога язык?

Фазиль напрягает мозги, пытаясь угадать правильный ответ. Он сомневается, чтобы у Бога был язык, но не смеет произнести ни слова. Лучше промолчать, чем сказать глупость на смех всему классу.

Отвечать опять приходится другому мальчику:

– Он говорит через Коран. Его язык – это Коран.

– Правильно. Может ли Бог видеть? – продолжает задавать вопросы учитель.

Фазиль замечает, что он теребит в руках указку и легонько постукивает ею по ладони, как будто отрабатывает предстоящие удары по рукам Фазиля.

– Да, – отвечает Фазиль.

– И как Он это делает? У него есть глаза?

Учитель бил его линейкой по пальцам, пока из глаз у мальчика не брызнули слезы. Фазиль чувствовал себя самым глупым в классе, и стыд от наказания ранил куда больнее, чем удары. Потом учитель и задал ему это дополнительное задание.

Учитель напоминает Фазилю талиба. Еще полгода назад все были одеты так же, как и он. «Если ты это не выучишь, не сможешь учиться дальше», – сказал он под конец. А может, учитель и впрямь был талибом, думает Фазиль. Мальчик знает, что талибы были очень строгими.

Написав, что есть Бог десять раз, он должен выучить это наизусть. Сначала он бормочет фразы про себя, потом повторяет матери вслух. Под конец вроде бы все запомнилось. Бабушка жалеет внука. Сама она никогда в школу не ходила. Ей кажется, что задания слишком сложны для маленького мальчика. Она держит стакан в своих культях и прихлебывает чай.

– Когда пророк Мухаммед пил, он не издавал ни звука, – строго говорит ей Фазиль. – после каждого глотка он трижды отставлял стакан от губ и благодарил Господа, – рассказывает мальчик.

Бабушка искоса взглядывает на него своим единственным глазом:

– Ну ладно, ладно.

Жизнь пророка Мухаммеда – это домашнее задание на завтра. Фазиль дошел до главы, где повествуется о привычках пророка, и читает вслух, водя пальцем по строчкам, справа налево:

– «Пророк Мухаммед, мир ему, всегда сидел на полу. В его доме не было никакой мебели, ибо он считал жизнь человеческую всего лишь кратким путешествием, в которое следует брать только самое необходимое, как это делают путешественники. Дом должен быть не более чем временным пристанищем, служащим защитой от холода, жары, диких зверей и любопытных взглядов посторонних.

Мухаммед, мир ему, обыкновенно отдыхал на левом боку. Задумавшись, он любил ковырять в земле лопатой или щепкой или сидел, обхватив руками колени. Спал пророк на правом боку, подложив под голову правую руку. Иногда он спал на спине, мог положить ногу на ногу, но всегда следил за тем, чтобы все тело было прикрыто. Он терпеть не мог лежать на животе и запрещал это остальным. Он не любил спать в темной комнате или на крыше. Пред сном он всегда мылся и читал молитвы, пока не заснет. Во сне он тихо похрапывал. Если он вставал ночью по малой нужде, то по возвращении всегда мыл руки и лицо. Он спал в набедренной повязке, но рубаху обычно снимал. Так как в то время туалетов в домах не было, пророк нередко отходил от города на несколько километров, чтобы его никто не мог увидеть. Мочился он на мягкую землю, чтобы не забрызгаться. Он всегда следил, чтобы при этом находиться под прикрытием какого-нибудь большого камня или скалы. Купался он всегда закрывшись одеялом или же в набедренной повязке под струями дождя. Сморкаясь, он всегда прикрывал нос платком».

Фазиль начинает читать о привычках пророка – теперь о том, как тот принимал пищу. Пророк любил финики, особенно с молоком или сливками. Из мяса он предпочитал шейку или бока, а вот лук и чеснок не ел, потому что после них изо рта плохо пахнет. Перед тем как сесть за стол, он всегда снимал обувь и мыл руки. Ел пророк при помощи одной лишь правой руки, брал еду только со своей стороны блюда и никогда не тянулся к середине. Он никогда не пользовался столовыми приборами, а ел с помощью трех пальцев. Положив в рот кусок пищи, он каждый раз благодарил Господа.

И еще: когда он пил, то не издавал ни звука.

Фазиль закрывает книгу.

«Тебе пора ложиться, Фазиль».

Мариам постелила ему в той же комнате, где они только что ужинали. Вокруг уже посапывают братья и сестры. Но Фазилю еще надо выучить молитвы на арабском. Он зубрит непонятные слова Корана, пока не валится от усталости на циновку, забыв раздеться. Завтра в семь часов он должен быть в школе. Его охватывает дрожь. Первым уроком завтра ислам. Измученный, он засыпает беспокойным сном и видит, что его опять вызвали к доске, и он опять не ответил урок. Он все знает, но не может выдавить не слова.

А высоко в небе над деревней собрались тяжелые тучи. Только мальчик заснул, как разразился ливень. Вода просачивается через глинобитную крышу и барабанит по стенам. Капли дождя усеивают куски пластика, заменяющие окна. Прохладный ветерок врывается в дом, бабушка просыпается и начинает ворчать.

«Слава Аллаху!» – говорит она, замечая дождь. Проводит культями по лицу, словно молясь, поворачивается на бог и снова засыпает. Рядом с ней тихонько посапывают четверо детей.

Полшестого утра, когда будят Фазиля, дождь уже стих и первые лучи солнца касаются верхушек окружающих Кабул гор. За то время, пока мальчик умывается, одевается и собирает школьную сумку, солнце успевает почти полностью высушить лужи, оставшиеся после ночного дождя. Фазиль наскоро завтракает, запивая еду чаем, и выбегает из дома. Он хмур и резок с матерью. Стоит ей немного замешкаться, как он начинает злиться. Все его мысли об учителе ислама.

Мариам не знает, что бы ей еще такого сделать для старшего сына. Он и так получает больше еды и заботы, чем любой из его братьев и сестер. Мать не оставляет в покое мысль, что она не в состоянии обеспечить ему полноценное питание, необходимое для работы мозга. Если ей в руки случайно попадает немного лишних денег, они идут на одежду Фазилю. Она возлагает на него большие надежды. Она помнит, как счастлива была одиннадцать лет назад. Тогда она родила первенца Каримулле, любимому мужу. Она помнит роды и свою радость, что родился сын. В честь такого события устроили большой праздник, ей и сыну преподнесли богатые подарки. Каждый день в гости приходили родственники, молодую мать окружили вниманием и заботой. Два года спустя у нее родилась дочка. Тогда уже не было ни праздников, ни подарков.

Она прожила с Каримуллой всего несколько лет. Когда Фазилю исполнилось три, его отец погиб в уличной перестрелке. Овдовев, Мариам подумала, что жизнь кончена. Одноглазая свекровь и мать Мариам посовещались и решили выдать молодую женщину замуж за младшего брата Каримуллы Хазима. Но тот не пошел в старшего брата ни умом, ни силой. Магазин Каримуллы был разрушен во времена гражданской войны, так что теперь семья живет на жалованье Хазима. Он работает таможенником.

Но Фазиль будет учиться и обязательно станет известным человеком, надеется мать. Сначала она хотела устроить его в магазин Султана. Ей казалось, что работа в книжном магазине пойдет мальчику на пользу. Султан взял на себя содержание племянника, и у него дома кормили куда лучше, чем могла позволить себе Мариам. Когда Фазиля отослали домой, Мариам проплакала весь день. Она боялась, что сын сделал что-то не так, но потом, знакомая с нравом Султана, поняла, что брату попросту больше не нужен подсобный рабочий.

Тогда-то младший брат Юнус и предложил определить Фазиля в Эстеклал, одну из лучших школ в Кабуле. Фазилю повезло: его приняли сразу в четвертый класс. Все, что ни делается, к лучшему, думает Мариам. Она искренне жалеет двоюродного брата и ровесника Фазиля Аймала, сына Султана, который с утра до позднего вечера работает в отцовском магазине, не видя белого света.

Она треплет по голове Фазиля, бегущего по направлению к глинистой дороге. Мальчик прыгает с кочки на кочку, стараясь не попасть в лужу. Автобусная остановка находится на противоположенном краю деревни. Фазиль занимает место спереди, где полагается сидеть мужчинам, и вскоре автобус вваливается в Кабул.

Фазиль появляется в классе среди первых и садится на свое место в третьем ряду. Один за другим приходят мальчики. Большинство худенькие и бедно одетые. Многим их одежда явно велика, – видимо, перешла по наследству от старших братьев. Здесь можно увидеть наряды всех фасонов и расцветок. Кое-кто все еще одевается так, как было предписано Талибаном. У многих шаровары надставлены кусками материи, мальчики из них выросли. Другие достали с чемоданов и из чуланов свитера и штаны по моде семидесятых, в которых ходили старшие братья до прихода талибов. На одном мальчике болтаются мешковатые джинсы-бананы, затянутые на талии ремнем, другой щеголяет в клешах. Третьему его одежда явно мала, из-под короткого свитера виднеются трусы. Несколько мальчишек ходят с расстегнутой ширинкой. Почти всю жизнь они проходили в шароварах и длинных рубахах и еще не привыкли к новой детали кроя. Многие носят вытянутые клетчатые хлопчатобумажные рубашки, какие можно увидеть у русских детдомовцев. И у них тот же голодный диковатый взгляд. На одном из мальчиков тонкий пиджак, который ему явно велик, рукава закатаны до локтей.

Мальчики играют, кричат и кидают друг в друга, чем попало, слышен скрип парт, которые возят по полу. Звенит звонок, входит учитель, и все пятьдесят учеников занимают свои места. Деревянные скамьи для сидения приколочены к партам. Они рассчитаны на двоих, но мальчики нередко сидят по трое: мест на всех не хватает.

Как только учитель входит в класс, мальчики вскакивают и здороваются:

– Салям алейкум! (Да благословит тебя Бог!)

Учитель медленно обходит ряды учеников, проверяя, все ли взяли учебники и сделали домашнее задание. Он следит за тем, чтобы у мальчиков были чистые ногти, одежда и обувь. Если и не совсем чистые, то хотя бы не очень грязные. В противном случае он отправит ученика домой.

Потом учитель спрашивает домашнее задание, и сегодня все мальчики хорошо подготовились.

– Тогда идем дальше, – говорит учитель. – Харам! – громко произносит он и пишет новое слово на доске. – Кто-нибудь знает, что это такое?

Один мальчик поднимает руку.

– Дурной поступок – это харам.

Он прав.

– Дурной поступок, противоречащий исламу, – это харам. Например, убийство без причины. Или несправедливое наказание. Распитие алкоголя, употребление наркотиков – это харам. Грешить – это харам. Есть свинину – это харам. Неверных не волнует, что они могут совершить харам. Многое, что у мусульман считается харамом, неверным кажется хорошим делом. Это плохо.

Учитель окидывает класс взглядом. На доске он составляет большую схему, включающую три понятия: харам, халал и мубах. Харам – это дурное, поступать так запрещено; халал – это хорошее, поступать так разрешено; понятием мубах описываются сомнительные случаи.

– Мубах – это нехороший поступок, который тем не менее не является грехом. Например, есть свинину, если это может помочь избежать голодной смерти. Или охотиться – убивать, чтобы выжить.

Мальчики усердно пишут. Потом учитель задает вопросы, проверяя, все ли хорошо поняли.

– Если человек считает, что харам – это хорошо, кто он тогда?

Все молчат.

Приходится учителю самому ответить на свой вопрос:

– Неверный. А харам – это хорошо или плохо?

Теперь почти все руки взметнулись в воздух. Фазиль не смеет поднять руки, он до смерти боится ошибиться. Он съеживается, пытаясь спрятаться за спиной впереди сидящего мальчика. Учитель показывает на одного из учеников, который мгновенно вытягивается у парты и отвечает:

– Плохо!

Фазиль тоже подумал. Неверный – это плохой человек.

Комната тоски

Аймал – младший сын Султана. В свои двенадцать лет он уже работает по двенадцать часов в сутки. Его будят на рассвете каждый день, семь дней в неделю. Он сопротивляется и натягивает на себя одеяло, пока Лейла или мать не заставляют его подняться. Он моет бледное лицо, одевается, ест пальцами яичницу, макая в желток кусочки хлеба, и пьет чай.

В восемь часов утра Аймал отпирает маленький киоск в темном фойе одной кабульской гостиницы. Здесь он торгует шоколадом, печеньем, лимонадом и жвачкой. Аймал считает деньги и мается от скуки. Про себя он давно окрестил магазинчик «комнатой тоски». Каждый день, отпирая дверь, он чувствует, как у него сжимается сердце, а к горлу подступает комок. Здесь ему придется сидеть до восьми вечера, пока не заберут домой. В это время на дворе уже темно, он ужинает, а потом остается только идти на боковую.

Перед дверью его магазинчика три больших корыта. Так служащие гостиницы пытаются собирать воду, капающую с потолка, но все усилия напрасны. Сколько корыт бы они не выставили, перед дверями Аймала всегда натекает большая лужа, и люди обходят стороной и корыта, и магазинчик. В фойе часто сумрачно, как в пещере. Днем свет из окон не проникает во все темные углы, несмотря на раздвинутые занавески. Вечером, если дают электричество, включаются лампы на потолке. А бывает, что и не дают. Тогда остаются только большие газовые светильники на столе у регистратора.

В 1960-е годы, когда гостиницу только построили, она считались самой современной в Кабуле. В то время по фойе сновали мужчины в элегантных костюмах и модно стриженые женщины в мини-юбках. Звучала западная музыка, подавали алкоголь. Здесь бывал даже король – принимал участие в важных встречах или просто заглядывал пообедать.

Шестидесятые и семидесятые остались самым либеральным периодом в истории Афганистана. Сначала под управлением жизнелюба Захир Шаха, а потом его двоюродного брата Дауда, который хотя и закрутил гайки и набил тюрьмы политзаключенными, в остальном всячески поддерживал модернизацию и западный образ жизни. В здании гостиницы расположились бары и ночные клубы. Потом жизнь в стране покатилась под откос, и то же самое произошло с гостиницей. За время гражданской войны она почти превратилась в руины. Стены комнат, выходящих в город, изрешетили пули, балконы обрушились от взрывов гранат, ракеты продырявили крышу.

Когда к власти пришли талибы, все ремонтные работы прекратились. Гостиница находилась в плачевном состоянии, да и особой потребности в разбомбленных номерах не наблюдалось. Управлявшие странной муллы не были заинтересованы в развитии туризма, напротив, они стремились по возможности ограничить въезд иностранцев в страну. С годами потолки в гостинице стали обрушиваться, полуобвалившиеся перекрытия с трудом поддерживали покосившиеся стены.

С установлением в Кабуле нового режима рабочие снова принялись латать дыры в стенах и вставлять стекла. Аймал нередко стоит и смотрит, как они чинят крышу, или наблюдает за отчаянными попытками электриков запустить генератор, обеспечивающий питание микрофонов и громкоговорителей для очередной важной встречи. Фойе заменяет Аймалу площадку для игр. Здесь он скользит по мокрому полу, ходит туда-сюда. Но на этом его развлечения заканчиваются. Ужасающе тоскливо. Ужасающе одиноко.

Время от времени он болтает с кем-нибудь, кого встречает в этом унылом месте. С уборщиками, регистраторами, швейцарами, охранниками, какими-нибудь случайным постояльцем и владельцами соседних киосков. С покупателями у них не густо. За одним из прилавков стоит продавец традиционных афганских украшений. Он тоже по целым дням мается от скуки. Особого спроса на украшения среди постояльцев гостиницы не наблюдается. Другой торгует сувенирами, но заламывает такие цены, что люди, едва взглянув на них, уходят и больше не возвращаются.

Окна многих киосков покрыты толстым слоем пыли либо прячутся за кусками картона или занавесками. На одной разбитой вывеске написано: «Ариана эйрлайнз». Так называется афганская национальная авиакомпания. Когда-то она владела большим парком самолетов. Пассажиров обслуживали элегантные стюардессы, у которых можно было заказать и виски, и коньяк. Много самолетов сбили во время гражданской войны, остальные разбомбили американцы, когда охотились на Усаму Бен Ладена и муллу Омара. Единственный уцелевший самолет в роковой день 11 сентября находился в аэропорту Нью-Дели. С этого-то лайнера, по-прежнему курсирующего по маршруту Кабул – Нью – Дели, и должно начаться возрождение «Арианы». Но чтобы вновь открылась контора в гостинице, одного маршрута мало.

В противоположном конце фойе находится дверь в ресторан, где самые вежливые официанты Кабула подают самую отвратительную в городе еду. Они как будто стараются хоть как-то сгладить неприятные ощущения от безвкусного риса, пересушенной курятины и водянистой моркови.

Посреди фойе выделяется небольшое огороженное пространство в несколько квадратных метров – зеленый ковер, окруженный низкими деревянными перегородками. Это неизменное место встречи постояльцев и министров, охранников и официантов. Все они регулярно склоняются здесь ниц бок о бок на маленьких ковриках, покрывающих большой зеленый. В молитве все равны. Есть также просторная молельная комната в подвале, но большинство довольствуется парой минут на зеленом ковре, которые удается урвать между совещаниями.

Еще в фойе стоит шаткий столик, на котором громоздится вечно работающий телевизор. Хотя он и находится прямо напротив киоска Аймала, мальчик почти никогда его не смотрит. По единственному афганскому телеканалу «Кабул ТВ» редко увидишь что-нибудь интересное. Транслируют по большей части религиозные программы, какие-нибудь длинные ток-шоу, выпуски новостей, а чаще всего просто показывают афганские пейзажи под аккомпанемент афганской народной музыки. На канале разрешено работать женщинам-дикторам, но танцовщиц и певиц в эфир по-прежнему не пускают. Руководство утверждает, что народ к этому еще не готов. Иногда показывают чешские и польские мультфильмы. Тогда Аймал стремглав несется к экрану, но очень часто его ждет разочарование: большую часть мультиков он уже видел.

На улице находится бассейн, когда-то – гордость гостиницы. Одним прекрасным днем его открыли с большой помпой и при стечении народа. История закончилась довольно печально. Вскоре вода в бассейне побурела – никто не догадался установить очистительную систему. Когда вода окончательно загнила, бассейн закрыли. Люди жаловались, что после купания на коже выступают зудящие водянистые волдыри, были случаи и других кожных болезней. Ходили слухи, что кто-то даже умер. Воду откачали, и больше бассейном никто никогда не пользовался.

Теперь светло-голубое кафельное дно покрывает толстый слой пыли, а высохшие кусты роз, высаженные по краям бассейна, тщетно пытаются скрыть неудачное начинание от глаз прохожих. Тут же рядом находится столь же заброшенный теннисный корт. В телефонном справочнике гостиницы по-прежнему можно найти номер тренера. Но если ему повезло, он должен был подыскать себе другую работу. В первую после падения Талибана весну, когда новая жизнь только-только начинается, его услуги спросом пока не пользуются.

Аймал проводит свои дни в бесцельных блужданиях между магазином, рестораном и залами для совещаний. Он человек ответственный и всегда поглядывает одним глазом, не появился ли у его киоска какого-нибудь потенциальный покупатель. Было время, когда гостиница кишела людьми и товары в буквальном смысле слова сметали с полок. Когда талибы бежали из города, гостиницу заполонили журналисты. Журналисты, которые месяцами питались гнилым рисом и запивали его зеленым чаем – обычный рацион боевиков Северного альянса, – дорвались до контрабандных пакистанских шоколадок «Баунти» и «Сникерс», продававшихся в киоске Аймала. Они покупали воду по цене тридцать крон (около 132 рублей) за бутылку, творожный сыр по девяносто крон (около 396 рублей) за коробку и банку оливок, хотя каждая оливка стоила целое состояние.

Журналистов цены не волновали: они только что одолели Талибан и завоевали Кабул. Мужчины были грязные и бородатые, что твои партизаны, и даже женщины носили мужскую одежду и высокие, замызганные грязью сапоги. Попадалось много светловолосых с розовой кожей.

Аймал иногда тайком пробирался на крышу и наблюдал, как репортеры говорят в микрофон перед большими камерами. Уже помытые и причесанные и ничуть не похожие на партизан. По фойе слонялись весельчаки, которые были не прочь пошутить и поболтать с мальчиком. Аймал успел хорошо выучить английский в Пакистане, где в качестве беженца прожил большую часть жизни.

Тогда никто не интересовался, почему он не ходит в школу. Все равно школы были закрыты. Он считал доллары, нажимал кнопки калькулятора и мечтал стать крупным предпринимателем. Тогда с ним был Фазиль, и оба мальчика, раскрыв от удивления глаза, наблюдали за наводнившим гостиницу странным народом, не забывая подсчитать прибыль. Но не прошло и пары недель, как журналисты исчезли. Долго ли выдержишь в номере без воды, электричества или даже окон? Да и война закончилась, статьи были напечатаны, и Афганистан больше никого не интересовал.

Только уехали журналисты, как гостиницу заполнили министры нового афганского правительства, их секретари и помощники. Диваны в фойе оккупировали смуглые пуштуны в кандагарских тюрбанах, вернувшиеся домой афганцы-эмигранты в костюмах с иголочки и свежевыбритые полевые командиры. Гостиница стала приютом для тех из новых правителей Афганистана, которым негде было остановиться в Кабуле. Большинство из них никогда не пробовали «Баунти», а воду пили из фонтанчика. Им в голову не приходило спускать деньги на импортную продукцию Аймала. Их не прельщали ни итальянские оливки, ни «Витабикс», ни французский творожный сыр «Кири» с истекшим сроком годности.

Иногда в Афганистан и в гостиницу опять случайно заносит какого-нибудь из давешних журналистов. Увидев Мансура, они интересуются:

– Ты еще здесь? А почему не в школе?

– Я хожу во вторую смену, – отвечает он, если дело происходит утром. А если его застают после обеда, говорит: – Я работаю после школы.

Ему стыдно признаться, что он не ходит в школу, будто последний бродяжка. Ведь Аймал – мальчик из богатой семьи. Его отец – состоятельный книготорговец, страстный любитель книг, мечтающий создать собственную книжную империю. Только вот он никому, кроме сыновей, не доверяет управлять своими магазинами. Когда после мусульманского Нового года в Кабуле открылись школы, отец не стал посылать сыновей учиться. Аймал настаивал, но отец сказал, как отрезал: «Ты будешь коммерсантом, а этому лучше всего можно научиться в магазине».

С каждым днем Аймал все больше чахнет и вянет. Его лицо приобрело землянистый цвет. Ребенок начал сутулиться, движения стали вялыми и безжизненными. Его прозвали «грустный мальчик». Дома он скандалит и дерется с братьями: это единственная возможность дать выход энергии. Аймал завидует своему двоюродному брату Фазилю, который поступил в финансируемую французским правительством школу Эстеклал. Как-то Фазиль приходил в гости и показывал свои тетради, ручку, линейку, остро заточенные карандаши. Штаны у него были все в грязи, и он рассказывал столько интересного!

«Нищий сирота Фазиль учится в школе, – пожаловался Аймал старшему брату Мансуру. А я, чей отец читал все книги на свете, должен работать по двенадцать часов в день. Вместо того чтобы гулять, играть в футбол, общаться с друзьями, я торчу в этом магазине», – возмущался он.

Мансур был согласен с братом, и ему не нравилось, что тот целыми днями простаивает за прилавком. И он тоже просил Султана отправить младшего в школу.

«Потом, – сказал отец. – Потом. Пока мы все должны как следует потрудиться. Мы закладываем основание для нашей будущей империи».

Что было делать Аймалу? Сбежать из дома? Отказаться вставать по утрам?

Когда отца нет поблизости, Аймал отваживается покинуть фойе. Он запирает магазин и уходит погулять на парковочную площадку. Может, ему попадется кто-нибудь, с кем можно поболтать или погонять камешек вместе. Как-то раз на этой парковке он познакомился с добровольцем из Англии. Тот неожиданно обнаружил свою машину, угнанную еще во время правления Талибана. Оказалось, что теперь на ней разъезжает некий министр, уверяющий, что приобрел ее абсолютно законным образом. Англичанин время от времени заглядывал в магазин Аймала. Мальчик каждый раз справлялся, как продвигается дело с машиной.

«Не видать мне машины как своих ушей, – отвечал англичанин. – Новые бандиты пришли на смену старым!».

Редко когда встречается нечто из ряда вон выходящее, нарушающее повседневную рутину. Тогда в фойе набивается народ и Аймал больше не слышит эха своих шагов, когда выбирается в туалет. Так было, когда убили министра авиатранспорта. Подобно другим иногородним министрам, Абдурахман жил в гостинице. Во время заседания ООН, на котором должны были назначить новое правительство Афганистана, у него нашлось достаточно сторонников, поддержавших его кандидатуру на пост министра. Противники же утверждали, что он обыкновенный плейбой и мошенник.

Трагедия разразилась, когда тысячи ходжей – паломников в Мекку – стали жертвами турагентства, продавшего билеты на несуществующий самолет: «Ариана» организовала чартерный рейс до Мекки, однако мест катастрофически не хватало.

Вдруг паломники увидели, как из ангара выкатился принадлежащий «Ариане» большой самолет, и кинулись к нему занимать места. Но самолет направлялся отнюдь не в Мекку, нет, на нем министр авиатранспорта должен быть лететь в Нью-Дели. Одетых в белое ходжей никто и не собирался пускать на борт. Разъяренные паломники избили стюардов и ворвались в салон. Там они увидели вольготно устроившегося министра в компании нескольких помощников. Паломники вытащили его в проход и забили до смерти.

Аймал услышал о случившемся одним из первых. Фойе бурлило, народ волновался, всем хотелось знать подробности.

«Министр убит паломниками? Кто за этим стоит?»

Аймал навострил уши. Одна конспирологическая теория сменила другую.

«Может быть, это начало вооруженного воспоминания? Межэтнических разборок? Таджики хотят перебить пуштунов? Может быть, это чья-то месть? Или просто паломников довели до отчаяния?»

В одночасье в фойе стало еще мрачнее. Гул голосов, серьезные лица, взволнованные лица – от всего этого Аймалу захотелось плакать.

Он вернулся в свою комнату тоски. Уселся за стол. Съел «Сникерс». Оставалось еще четыре часа до окончания рабочего дня.

Пришел уборщик, подмел пол, выкинул мусор.

– Ты сегодня такой грустный, Аймал.

– Джигар хун, – сказал Аймал. Этот оборот, в переводе с персидского означающий «мое сердце истекает кровью», используется для выражения глубокой скорби.

– Ты был с ним знаком? – спросил уборщик.

– С кем?

– С министром.

– Нет, – ответил Аймал. – Хотя да, немного.

Лучше уж пусть его сердце истекает кровью из-за несчастного министра, а не от тоски по собственному загубленному детству.