Текст книги "Книготорговец из Кабула"

Автор книги: Осне Сейерстад

Прогулка под паранджой

Она все время теряет главную из виду. Колышущиеся паранджи так похожи одна на другую. Их вкруг волнует целое море, синее море паранджей. Она опускает глаза и смотрит на землю, те грязные туфли она может отличить от чужих грязных туфель. Она видит полоску белых штанов и край пурпурно-красного платья. Так и идет она по всему базару, не отрывая глаз от туфель под колышущейся паранджей. За ней, задыхаясь, спешит беременная паранджа, она едва поспевает за энергично шагающими компаньонками. Первая останавливается выбрать ткани на простыни. Во время разговора с торговцем ее рот прикрыт, а черные глаза с трудом угадываются за нитяной вуалью. Паранджа торгуется, помогая себе руками и носом, что выпирает из-под складок покрывала подобно клюву. В конце концов, она решается, тянется за сумочкой и отдает торговцу пару синих бумажек. Торговец отмеряет несколько метров полотна в голубой цветочек. Полотно исчезает в сумке под паранджой.

Сквозь ткань паранджи проникают ароматы шафрана, чеснока, сушеного перца и свежеподжаренной пакоры,[11]11
  Пакора – особый вид кукурузных лепешек, которые жарят в масле со специями.


[Закрыть] смешиваясь с запахом пота, дыханием и резким запахом мыла. Нейлон на лице настолько плотен, что чувствуешь, как у тебя пахнет изо рта.

Паранджи плывут дальше, по направлению к русским алюминиевым чайникам самой дешевой марки. Женщины щупают товар, спрашивают мнение продавца, торгуются, приходят к согласию. Чайнику тоже находится место под паранджей, что струится складками над чашками и тазами, ковриками и метлами, постепенно разбухая. Две другие, не столь целеустремленные покупательницы останавливаются принюхаться, потрогать пластмассовые заколки и золотистые браслеты, потом, спохватываясь, опять начинают высматривать в толпе свою предводительницу. Она стоит у тележки, на которой вперемешку горой лежат бюстгальтеры. Белые, светло-желтые и розовые, сомнительного покроя. Некоторые привязаны к жердочке и дерзко развеваются на ветру, подобно флагам. Паранджа ощупывает бюстгальтеры и прикидывает размер на пальцах. Она высовывает из-под складок обе руки, проверяет ткань на эластичность, натягивает чашечки и выбирает на глаз мощную конструкцию, напоминающую корсет.

Две отставшие идут дальше, вертя головами. Женщина в парандже – все равно, что лошадь в шорах, она может смотреть только прямо перед собой. Нитяная вуаль переходит в плотную ткань как раз напротив уголков глаз, так что женщины не могут скосить взгляд в сторону. Приходится поворачивать голову. Это еще один маленький секрет изобретателя паранджи: мужчина всегда может определить, на кого или на что устремлен взгляд его жены.

Покрутив головами, женщины находят главную паранджу в одном из узких проходов во внутренней части базара. Она держит в руках полоску кружев, плотных синтетических кружев, как на шторах советского производства. Шторное кружево отвлекает ее надолго, эта покупка насколько важна, что она осторожно высовывает из-под паранджи голову, нарушая тем самым запрет будущего мужа показывать лицо публично. Но трудно же оценить качество сквозь дырочки в шторке на глазах. Только хозяин ларька видит ее лицо, которое, несмотря на веющую с гор прохладу, покрыто капельками пота. Шакила встряхивает головой, озорно улыбается, смеется, торгуется и да, даже флиртует. Теперь видно, как она развлекается. Она все время это делала, и продавцы прекрасно понимали язык колышущейся, кивающей, летящей паранджи. Она умеет флиртовать при помощи одного лишь мизинца, ноги, руки.

Шакила набрасывает кружева на голову, и вдруг становится ясно, что это никакая не штора, это кружева на фату, последний штрих к свадебному наряду. Конечно, белую фату надо обшить кружевами. Сделка заключена, продавец отмеряет кружево. Шакила улыбается, и кружево исчезает в сумке под паранджей, паранджа снова наброшена на голову и закрывает Шакилу до пят, как и полагается. Сестры идут дальше, протискиваясь сквозь все более узкие проходы между торговыми рядами.

Слышен несмолкающий ровный гул голосов. Мало кто из продавцов пытается криком привлечь внимание к своим товарам. Большинство занято разговором с соседями, другие сидят в непринужденной позе на мешке из-под муки или горе ковров и следят за происходящим на базаре. Зачем расхваливать свой товар и зазывать, если покупатели все равно купят-то, что им нужно?

Время как будто остановилось на Кабульском базаре. Тут продают те же товары, какие мог бы застать Дарий Персидский в VI веке до нашей эры. На больших коврах под открытым небом и в тесных лавках лежат вперемешку предметы роскоши и первой необходимости, а привередливые пальцы переворачивают их и щупают. Большие холщевые мешки наполнены фисташками, курагой и зеленым изюмом. На ветхих тележках громоздятся пирамиды маленьких желтых плодов – гибрида лайма и лимона, – которые едят с кожурой, настолько она тонкая. Бьются и квохчут куры в мешках. Перед торговцем пряностями высятся горки Чили, красного перца, карри и имбиря. Торговец пряностями обычно по совместительству и знахарь, как заправский врач, он прописывает те или иные сушеные травы, корешки, фрукты и чаи от разных болезней, начиная с самых обычных и заканчивая самыми что ни на есть загадочными.

Запахи свежего кориандра, чеснока, кожи и корицы смешиваются с гнилой вонью или пересохшей реки, что разделяет базар на две части. На мосту через реку продают туфли из толстой овечьей кожи, хлопок на развес, цветные и узорчатые ткани на любой вкус, ножи, лопаты и мотыги.

Иногда попадаются товары, которых не было во времена Дария. Контрабанда, вроде сигарет с экзотическими названиями «Плежер», «Уэйв» или «Пайн», пиратская кока-кола из Пакистана. Маршруты контрабандистов тоже не изменились с веками: либо через Хайберский проход в Пакистан, либо через горы в Иран. Что-то перевозят на ослах, что-то на грузовиках. А вывозят по тем же самым тропинкам героин, опиум и гашиш. Дальше находятся ряда менял, менялы в традиционных рубашках и тюрбанах стоят с большими синими пачками афгани, свеженькими, только со станка, сегодняшний курс – тридцать пять тысяч афгани за доллар.

Один человек продает пылесос марки «National». Рядом можно увидеть пылесосы марки «National» по той же цене. Но и оригинальный, и контрафактный способом не пользуются. В условиях постоянных перебоев с электричеством большинство кабульцев полагается на старую добрую метлу.

Туфли шлепают по грязи дальше. Рядом с ними ступают коричневые сандалии, грязные туфли, черные туфли, стоптанные, видавшие лучшие времена и розовые пластиковые с бантами. Попадаются даже белые, хотя еще недавно талибы вообще запретили ходить в белой обуви, потому что белый был цветом их флага. Талибан запретил и туфли с набойками. Стук женской обуви мог бы отвлекать мужчин от серьезных мыслей. Но наступили новые времена, и если бы каблуки могли стучать по грязи, тогда по всему базару раздавалось бы возбужденное цоканье. Иногда в глаза бросаются накрашенные ногти на ногах – еще один признак свободы. Талибан запретил использовать лак для ногтей и ввел эмбарго на импорт. Несчастным, осмелившимся нарушить запрет, отрубали кончики пальцев. Борьба за права женщин этой весной, первой после бегства талибов, по большей части шла на уровне туфель и ногтей и не поднялась выше замызганного края паранджи.

Не то чтобы никто не пытался. После падения власти Талибана было учреждено сразу несколько женских объединений. Некоторые работали еще при талибах, организовывали подпольные школы для девочек, обучали женщин правилам гигиены, учреждали курсы по борьбе с неграмотностью. По-настоящему героическим поведением во времена талибов прославилась Сухайла Сиддики, теперешний министр здравоохранения в правительстве Карзая и единственная в Афганистане женщина – генерал. Она продолжала преподавать женщинам медицину, и заставила талибов, открыть закрытое ими было отделение для женщин при больнице, где работала. Она была одной из немногих женщин в Кабуле, кто отказался носить паранджу. Позже она рассказывала, как это произошло: «Молодчики из религиозной полиции подошли ко мне с палками в руках, но я подняла свою, готовая дать сдачи. Тогда они опустили палки и оставили меня в покое».

Однако даже Сухайла редко выходила на улицу во время правления Талибана. Каждое утро ее, закутанную в черную шаль, отвозили на машине в больницу, а вечером на машине же забирали домой.

«Афганские женщины утратили свое мужество», – с горечью сказала она после падения Талибана.

Уже через неделю после бегства талибов одна женская организация попыталась провести демонстрацию. Женщины, в туфельках и шлепанцах, собирались возле одного дома в Микрорайоне и собирались идти в город. Большинство дерзко сбросили паранджу с головы, но процессию остановили власти под предлогом того, что не могут гарантировать безопасность участниц. Каждый раз, когда женщины пытаются что-то сделать вместе, их останавливают.

Теперь двери школ вновь открыты для девочек, молодые женщины устремились в университеты, а некоторым удалось вернуться на работу. Начал выходить еженедельник для женщин, который готовят также женщины, да и Хамид Карзай никогда не упускает возможность поговорить о правах женщин.

Женщины принимали активное участие в работе законодательного собрания – Лойи джирги – в июне 2002 года. Самых свободомыслящих из них поднимали на смех депутаты-мужчины в тюрбанах, но женщины не сдавались. Одна под крики негодования и свист потребовала, чтобы министром обороны назначали женщину.

«Так сделали, например, во Франции», – подчеркнула она.

Но в народе мало что изменилось. В семьях царят те же традиции: решающий голос всегда за мужчиной. Ничтожно малое число кабульских женщин решилось снять паранджу, и большинство даже не знает, что в XIX веке их прабабки и слыхом не слыхивали об этом наряде. Паранджу ввели при короле Хабибулле, который правил в 1901–1919 годах. Он приказал двумстам женщинам из своего гарема, покидая дворец, надевать паранджу, чтобы они своими прекрасными лицами не соблазняли мужчин. Их головные покрывала были украшены искусной вышивкой, а принцессы дома Хабибуллы носили паранджи, расшитые золотом. Паранджа стала обозначать принадлежность женщин к высшему классу, защищая их от взгляда простолюдинов. К пятидесятым годам паранджу стали носить по всей стране, но по-прежнему в основном женщины из обеспеченных слоев населения.

У паранджи были и свои противники. В 1956 году принц Дауд шокировал собравшихся на празднование Дня независимости тем, что его жена появилась на публике без паранджи. Принц убедил брата, чтобы тот приказал своей жене сделать то же самое, и попросил министров выбросить паранджи своих жен. Уже на следующий день на улицах Кабула можно было увидеть женщин в длинных плащах, темных солнечных очках и маленьких шляпах. Ранее эти женщины ходили полностью прикрытыми. Первыми, надев паранджу, высшие классы первыми от нее и отказались. Она превратилась в признак избранности среди бедных, многие домработницам и служанкам были отданы за ненадобностью шелковые паранджи их хозяев. Сначала прикрывались женщины, принадлежавшие к пуштунскому большинству, потом их примеру последовали остальные этнические группы. Но принц Дауд хотел полностью избавить Афганистан от паранджи. В 1961 году был принят закон, запрещавший ношение паранджи государственным служащим. Им было рекомендовано одеваться на западный манер. Прошло еще несколько лет, прежде чем все начали соблюдать закон, но в 1970-е годы уже практически нельзя было найти учительницу или секретаршу, которая не была бы одета в блузку и юбку, а мужчины носили костюм. Тем не менее «раздетые» женщины рисковали тем, что им пустят пулю в ногу или плеснут кислотой в лицо, – так фундаменталисты выражали свое негодование. Во время гражданской войны с каждым годом все больше и больше женщин вновь начали прикрываться. А с приходом к власти Талибана женские лица и вовсе стали немыслимые зрелищем на улице.

Туфли главной паранджи теряются в массе другой обуви на одном из узеньких мостов через пересохшую реку. Немного позади шлепают невидимые сандалии ее сестер. Все, что им остается, – это следовать за толпой. Искать друг друга по туфлям бесполезно, обернуться или остановиться тем более. Паранджи стиснуты между другими такими же паранджами и мужчинами, которые несут товары на голове, под мышкой или на спине. Земли не видно. Перебравшись на другую сторону, три паранджи принимаются искать друг друга. Одна в черных туфлях, белых штанах с кружевной оторочкой, платье с пурпурно-красным краем, другая в коричневых пластиковых сандалиях и платье с черным краем, третья, самая худенькая, – в розовых пластиковых туфлях, лиловых штанах и таком же платье. Они находят друг друга и переглядываются, советуясь. Главная ведет их в магазин. В настоящий магазин с витринами, где выставлены товары, на самой окраине базара. Там она видела одеяло, которое пленило ее сердце, гладкое розовое ватное, под названием «Париж». Одеяло идет в комплекте с подушками, украшенными цветочками, сердечками и рюшем. Все аккуратно уложено в удобный чемоданчик из твердого прозрачного полиэтилена. На нем нарисована Эйфелева башня, а ниже стоит надпись: «Сделано в Пакистане».

Вот какое одеяло выбрала она для своей будущей супружеской постели. Постели этой она и в глаза не видела, и Боже ее упаси увидеть до первой брачной ночи! Она торгуется. За чемоданчик с одеялом и подушками продавец просит несколько миллионов афгани. Чудовищная сумма!

Она пытается сторговать сокровище подешевле, но продавец стоит на своем. Она уже собирается уходить, когда он наконец сдается. Женщины под паранджой, раздувшейся от покупок, получает вожделенное одеяло меньше чем за треть от первоначальной цены, но, отдавая деньги, вдруг передумывает. Вместо нежно-розового она берет ярко-красное. Продавец упаковывает покупку и дарит клиентке от имени магазина красную помаду. Раз уж она выходит замуж.

Она мило благодарит и поднимает вуаль, чтобы попробовать помаду. Шакила и продавец одеял и косметики уже почти, что успели подружиться. Кроме него, в магазине одни женщины, так что и Мариам с Лейлой, набравшись храбрости, приподнимают паранджу, и вот уже три пары бледных губ становятся ярко-красными. Женщины смотрятся в зеркало, жадными глазами изучают сокровища на прилавке. Шакила ищет отбеливающий крем. Светлая кожа – одна из важнейших примет красоты по афганским понятиям. Невеста должна быть бледной.

Продавец советует выбрать крем под названием «Перфакт». На упаковке написано по—английски: «Отбеливающий крем с алое» – и масса китайских иероглифов. Шакила пробует: впечатление такое, будто она намазала лицо густой цинковой мазью. На некоторое время кожа становится белее, но первоначальный цвет лица проглядывает сквозь слой крема, в результате остаются коричнево-белые пятна.

Чудо-крем засовывают в набитую сумку. Сестры смеются и обещают приходить в магазин каждый раз, когда соберутся выходить замуж.

Шакила довольна и хочет поскорее добраться домой и похвастаться покупками. Они ловят автобус и протискиваются внутрь. В последний ряд за шторкой. Задние ряды автобусов предназначены для паранджей, их детей и сумок. Паранджи трещат по швам, задираются, попадают под ноги. Когда садишься, надо слегка придержать паранджу, иначе ткань будет тянуть голову вниз. Они опускаются на краешек сиденья, ставят сумки на колени и под ноги. Для женщин выделено не так много мест, и с появлением каждой новой пассажирки остальным приходится потесниться. Скоро сестры уже не могут пошевелиться, зажатые другими паранджами, их телами и сумками.

Измотанная, наша троица с сумками вываливается на остановке рядом со своим разбомбленным домом. Они вплывают в прохладу квартиры, снимают через голову паранджи, вешают их каждая на свой крючок и вздыхают с облегчением. У них снова есть лица. Лица, которые украла у них паранджа.

Третьесортная свадьба

Вечер накануне свадьбы. В комнате яблоку негде упасть. На полу не единого просвета между телами женщин, которые едят, танцуют, Разговаривают. Это так называемая ночь хны. Сегодня вечером жениху и невесте намажут хной ладони и ступни. Это придает конечностям оранжевый оттенок, а молодым якобы приносит счастье в браке.

Но сейчас жених и невеста находятся в разных комнатах, у мужчин свой праздник, у женщин свой. Вдалеке от мужских глаз женщины дают волю эмоциям с пугающей силой. Шлепают одна другую по попе, щиплют за грудь и танцуют друг перед другом, руки извиваются как змеи, бедра раскачиваются, как у арабских танцовщиц живота. Маленькие девочки танцуют с грацией прирожденных искусительниц, кокетливо стреляя глазками. Даже пожилые матроны выходят показать себя, но обычно снова садятся, не успев как следует разойтись. Они продемонстрировали, что еще могут, но уже не хотят танцевать до упаду.

Шакила сидит на единственном в комнате диване, который поставили здесь специально по случаю свадьбы. Невеста следит за происходящим со стороны, ей не разрешается ни танцевать, ни улыбаться. Показать радость – значит обидеть мать, которую она покидает, грусть заденет будущую свекровь. Невеста должна выглядеть равнодушной, ей нельзя вертеть головой по сторонам – только смотреть прямо перед собой неподвижным взором. Шакила блестяще справляется со своей ролью, можно подумать, она всю жизнь репетировала. Прямая, как королева, она спокойно беседует сидящей рядом женщиной – эта часть выпадает всем по очереди. Двигаются только губы, когда Шакила отвечает на вопрос соседки.

Наряд невесты переливается красным, черным и золотым. Складывается впечатление, будто ее завернули в афганский флаг и посыпали сверху золотыми блестками. Груди стоят прямо, как два холма; очевидно, что бюстгальтер, который она покупала на глаз, пришелся впору. Талия туго зашнурована. Шакила намазала лицо толстым слоем «Перфекта», подвела карандашом глаза и накрасила губы новой ярко-красной помадой. Внешность ее тоже полностью соответствует идеалу невесты. Невеста должна выглядеть как кукла. Афганцы и невесту, и куклу называют одним словом – арас.

Поздно вечером во дворе появляются процессия с тамбуринами, барабанщиками и факелами. Это женщины из дома Вакила – его сестра, свояченицы и дочери. В непроглядном мраке раздается их песня, подкрепляемая танцами и хлопками в ладоши:

 
Мы забираем эту девушку из ее дома и ведем в наш.
Невеста, не опускай голову и не плачь столь горько!
Так хочет Бог, возблагодари лучше Бога.
О Мухаммед, посланник Божий, помоги ей.
Сделай все сложное простым!
 

Женщины из семьи Вакила танцуют чувственный танец с шалями и платками, в которые закутаны их лица и тела. От разгоряченных тел пышет жаром, веет сладковатым запахом пота. Хотя все окна открыты настежь и занавески развиваются на ветру, прохладный воздух не может остудить пыл этих женщин. Только когда вносят блюда с пловом, танец замирает. Все садятся на пол прямо, на том месте, где только что стояли или танцевали. Одни лишь старшие устраиваются на подушках вдоль стены. Еду, которую готовилась в огромных котлах во дворе, разносит сестра Шакилы Лейла и младшие кузины. Большие блюда с рисом, крупными кусками баранины, баклажанами в йогуртовом соке, макаронами, фаршированными шпинатом с чесноком, и картофель под соусом из паприки ставят на пол. Женщины садятся кружком вокруг блюд. Правой рукой они берут щепоть риса и суют его в рот. Мясо макают в соусе и заедают кусками хлеба, которые открывают от больших ломтей. Все это делается правой рукой. Левая, грязная, рука не должна касаться еды. Воцаряется тишина, нарушаемая только звуком жующих челюстей, да время от времени женщины вежливо потчуют друг друга. Признаком хорошего тона считается подкладывать особо аппетитные куски соседям.

После того как все насытились, начинается церемония намазывания хной. Уже совсем поздно, никто больше не танцует. Кто-то успел заснуть, остальные ложатся или садятся кружком вокруг Шакилы и наблюдают за тем, как сестры Вакила намазывают ей ладони и ступни зеленой массой и поют песню хны. Когда ладони намазаны, Шакила складывает их в кулак. Одна из будущих золовок перевязывает каждый кулак по отдельности полоской ткани крест-накрест, потом наматывает на них мягкие лоскутки, чтобы руки не запачкали одежду и постель. Потом она снимает с Шакилы нижнее белье – длинные белые хлопчатобумажные штаны и длинную рубаху, – укладывает ее на циновку посреди комнаты и подсовывает ей под голову большую подушку. Невесту начинают кормить крупными кусками мяса, жареной печенью и дольками сырого лука, заранее приготовленными сестрами для той, что покидает дом.

Бибигуль сидит и смотрит на дочь. Она провожает взглядом каждый кусочек, что сестры отправляют Шакиле в рот. И вдруг начинает плакать. Все женщины ударяются в слезы, одновременно убеждая друг друга, что у Шакилы все будет хорошо.

Поев, Шакила укладывается спать возле Бибигуль. Она лежит, свернувшись клубком и тесно прижавшись к матери. Всю свою жизнь Шакила спала в одной комнате с матерью. Эта ночь – последняя в материнских объятиях. Следующую она проведет уже в объятиях мужа.

Через несколько часов ее будят и сестры разматывают полотняные обмотки на руках. Хну соскребают, кожа на ступнях и на ладонях приобрела оранжевый оттенок. Шакила смывает свое вчерашнее кукольное лицо и, как обычно, съедает плотный завтрак: жареное мясо, хлеб, сладкий пирог и чай.

Время – девять часов, пора накладывать макияж, делать прическу и наряжаться. Шакила, ее младшая сестра Лейла, вторая жена Султана Соня и одна из двоюродных сестер появляются на пороге знакомой квартиры в Микрорайоне. Здесь находится салон красоты, который работал даже во времена Талибана. И тогда невестам хотелось накраситься и нарядиться к свадьбе, хотя это и было противозаконно. Но тут им помогало одно из требований Талибана. Они приходили в эту квартиру в парандже и уходили в парандже, зато с новым лицом.

Большое зеркало, стол. Полка уставлена бутылочками и тюбиками, судя по захватанности и дизайну, двадцатилетней давности. На стенах плакаты со звездами Болливуда.[12]12
  Болливуд (по аналогии с Голливудом) – собирательное название индийских кинокомпаний, расположенных по большей части в Бомбее.


[Закрыть] Декольтированные красотки кокетливо улыбаются Шакиле, твердо и уверенно сидящей в кресле.

Шакилу трудно назвать красавицей. Широкое лицо с мощной нижней челюстью, припухшие веки, пористая кожа. Но зато у нее прекрасные ослепительные белые зубы, блестящие волосы и шаловливый взгляд, и ни одна из дочерей Бибигуль не пользовались такой популярностью, как она.

«Не понимаю, чем ты меня так приворожила, – сказал ей Вакил во время обеда у Мариам. – Ты ведь не красавица». Он произнес это с нежностью в голосе, и Шакила восприняла его слова как комплимент.

Но сейчас она переживает, что недостаточно красива для невесты, и ее обычно веселый взгляд потух. Свадьба – дело серьезное, тут не до шуток.

Сначала тяжелую гриву волос наматывают на деревянные бигуди. Потом выщипывают густые, сросшиеся на переносице брови. По бровям сразу можно понять, замужем женщина или нет, потому что незамужним выщипывать брови запрещено. Шакила кричит, парикмахерша орудует пинцетом. Брови приобретают красивую дугообразную форму, и Шакила любуется на себя в зеркало. Впечатление такое, будто и глаза поднялись немного вверх.

«Приди ты пораньше, я бы еще обесцветила тебе волосы на верхней губе, – говорит мастерица. Она показывает Шакиле загадочный, немного облезший тюбик, на котором написано: „Крем для обесцвечивания нежелательных волос“. – Но теперь мы уже не успеем».

После этого парикмахерша намазывает Шакиле лицо «Перфектом». Потом накладывает на веки широкую полоску красно-золотых блестящих теней, подводит глаза толстым карандашом и делает стрелки, а для губ подбирает темную красно-коричневую помаду.

«Что бы я ни делала, все равно мне не стать такой же красивой, как ты», – говорит Шакила своей младшей невестке Соне, второй жене Султана. Соня в ответ только улыбается и что-то бормочет. Она как раз в этот момент одевает светло-голубое платье из тюля.

Когда Шакила готова, приходит очередь Сони наводить красоту, остальные же в это время помогают Шакиле с платьем. Лейла одолжила ей свой эластичный пояс, чтобы сделать талию тоньше. Утреннее свадебное платье сшито из блестящей яркой мятно-зеленой ткани и украшено синтетическими кружевами, рюшами и золотой тесьмой. Зеленый цвет обязателен, потому что это цвет ислама и счастья.

Платье надето и сидит как надо, ноги втиснуты в белые с золотыми пряжками туфли на высоченном каблуке – теперь парикмахерша снимает бигуди. Получившиеся кудри закалывает посреди головы, а челку с помощью большого количества пены для укладки волос делают волнистой и зачесывают набок. Остается приколоть мятно-зеленую фату. В качестве последнего штриха на праздничную прическу наклеивают множество маленьких голубых звездочек с золотой каймой. Еще по три серебреные звездочки наклеивают Шакиле на каждую щеку. Теперь ее почти не отличить от болливудских звезд на стенах.

«О Боже, простыня, простыня! – внезапно вскрикнула Лейла. – О Боже!»

«О Боже!» – вырывается и у Сони, она смотрит на Шакилу, которая даже бровью не повела.

Лейла срывается со стула и выбегает на улицу. К счастью, до дома совсем близко. Подумать только, она чуть не забыла самое главное – простыню!..

Прочие, не обращая внимания на панику Лейлы, остаются на своих местах. Но вот все звездочки на волосах и щеках наклеены, пора надевать паранджу. Шакила изо всех сил старается не испортить свадебную прическу. Она не натягивает паранджу на голову, как обычно, а оставляет ее висеть на волосах. А значит, и нитяная вуаль остается болтаться где-то на затылке, а не на глазах, как полагается. Соня и кузина вынуждены вести ее по лестнице, как слепую. Шакила готова скорее упасть, чем показаться на улице без паранджи.

Она снимает ее со слегка, надо сказать, примятых кудрей только во дворе дома Мариам, где играют свадьбу. Завидев невесту, гости бросаются к ней. Вакила еще нет. Во дворе уже полным полно народу, во всю угощающегося пловом, кебабом и котлетами. На свадьбу пригласили несколько сотен родственников. С самого рассвета повар с сыном что-то рубят, нарезают, варят и взбалтывают. К свадебному обеду закупили: сто пятьдесят килограммов риса, пятьдесят шесть килограммов баранины, четырнадцать килограммов телятины, сорок два килограмма картофеля, тринадцать килограммов лука, пятьдесят килограммов шпината, тридцать пять килограммов моркови, один килограмм чеснока, восемь килограммов изюма, два килограмма орехов, тридцать два литра растительного масла, четырнадцать килограммов сахара, два килограмма муки, два десятка яиц, разные пряности, два килограмма зеленого чая, два килограмма черного чая, четырнадцать килограммов леденцов и три килограмма карамели.

Поев, два десятка мужчин исчезают в соседнем доме, где находится Вакил. Настал момент для последних переговоров. Обсуждают финансовые детали и гарантии на будущее. Вакил должен поручиться, что, если разведется с Шакилой без повода, выплатит ей определенную сумму денег в качестве компенсации и обеспечит ее жильем, одеждой и едой. Интересы Шакилы защищает ее старший брат Султан. Контракт подписывают мужчины из обеих семей.

После того как все формальности улажены, мужчины выходят на улицу. Шакила с сестрами следят за происходящим из-за занавесок в доме Мариам. Пока мужчины ведут переговоры, Шакила переодевается в белое платье и закрывает лицо фатой из советского тюля. Теперь она ждет, когда Вакила введут к ней, и они уже вместе выйдут к гостям. Он выходит почти смущенно, они здороваются, опустив глаза, как предписывает обычай, и выходят из дома не глядя друг на друга. Если верить примете, тот из молодых, кому удастся выставить ногу вперед, когда они остановятся, и будет верховодить в семье. Побеждает Вакил, или Шакила дает ему победить, как от нее и ожидают. Какой смысл добиваться власти, на которую она все равно не имеет права?

Для молодых во дворе поставлено два стула. Важно, чтобы они сели одновременно, потому что, если первым сядет жених, невеста будет руководить им во всех решениях. Поскольку никто садиться не хочет, Султан, в конце концов, заходит сзади и медленно прижимает их к стульям, так что они одновременно касаются сидений. Все аплодируют.

Старшая сестра Шакилы Феруза накрывает молодых одеялом и держит перед ними зеркало, куда они должны посмотреться. Это первый раз, когда обычай дозволяет их взглядам встретиться. Вакил и Шакила неподвижно уставились в зеркало, как будто и впрямь видят друг друга в первый раз. Феруза поднимает у них над головой Коран, в то время как мулла произносит свое благословение. Молодые сидят, опустив голову и внимают Божьему слову.

Потом перед ними ставят блюдо с пирогом из сладких крошек и сахара, посыпанным корицей. Все хлопают, пока они кормят друг друга с ложечки. Чтобы показать, что супруги желают друг другу долгой жизни, они должны также пить друг друга.

Но не всех охватывает умиление при виде молодых, захлебывающихся фантой.

– Когда-то во время этой церемонии люди поднимали бокалы с шампанским, – шепчет одна из тетушек, которая еще помнит более либеральную эпоху. Тогда на свадьбах пили и вино, и шампанское. – Да, те времена уже никогда не вернутся, – вздыхает она. Времена, когда можно было носить нейлоновые чулки, западные платья с короткими рукавами, – а главное, не надо было прятаться под паранджой, – уже почти стерлись из памяти.

– Третьесортная свадьба, – так же шепотом отвечает старший сын Султана Мансур. – Невкусная еда, дурацкая одежда – котлеты с рисом и рубахи с шалями. Когда я буду жениться, сниму бальный зал отеля «Интерконтинентал», и у меня все будут одеты в современную одежду, а подавать будут лучшую еду. Импортную, – уточняет он. – Да и вообще, я собираюсь жениться за границей, – добавляет Мансур.

Шакила и Вакил празднуют свадьбу в доме Мариам, во дворе которого ничего не растет. Свадебные фотографии несут на себя отпечаток войны. Стена, на фоне которой снялись молодые, вся в выщерблинах от пуль и осколков гранат. Молодожены неподвижно смотрят в камеру. Серьезные, неулыбчивые лица и изрешеченная пулями стена на заднем фоне придает фотографии трагический оттенок.

Настала пора приниматься за свадебный торт. Молодые вместе держатся за нож и разрезают торт с сосредоточенным видом. Потом они кормят друг друга, едва приоткрывая рот, словно боясь нарушить еще какой-нибудь запрет, и крошки сыплются им на одежду.

За разрезанием торта следует музыка и танцы. Для многих гостей это первая свадьба после бегства талибов. А значит, первая за много лет свадьба с музыкой и танцами. Запрет на музыку сделал праздники намного скучнее. Теперь же все пускаются в пляс, кроме жениха с невестой, которые остаются сидеть на стульях и смотреть. Еще светло – из-за введения комендантского часа празднование свадеб перенесли с вечера на послеобеденное время. К десяти часам все гости должны быть дома.