Текст книги "Книготорговец из Кабула"

Автор книги: Осне Сейерстад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Сердца женщин из Микрорайона исполняются сочувствия, но больше этого они ничего предложить не могут. Если уж Султан что-то вбил себе в голову, женщины семьи Хан не в силах повлиять на его решение. Особенно если дело касается магазина. «Мы бы рады вам помочь, но это не в нашей власти. Все решает Султан, – говорят они. – А Султана нет дома».

Просительницы продолжают плакать и стенать. Они знают, что им сказали правду, но никак не могут оставить последнюю надежду. Входит Лейла с яичницей и свежим хлебом. Детям она принесла кипяченое молоко. Когда появляется Мансур, родственницы столяра падают к его ногам и принимаются их целовать. Он отбрасывает женщин пинком. Они знают, что именно Мансур, как старший сын, обладает властью принимать решения в отсутствие отца. Но он твердо решил выполнить волю Султана.

«После того как Султан отобрал его инструменты, Джалалуддин больше не может работать. Мы уже несколько недель толком не ели. Мы успели забыть вкус сахара, – плачет бабушка. – Покупаем полусгнивший рис. Дети совсем исхудали. Смотрите, остались одна кожа да кости. Каждый день отец бьет Джалалуддина. Я и представить себе не могла, что в моей семье вырастит вор», – продолжает бабушка.

Женщины из Микрорайона обещают сделать все от них зависящее, чтобы убедить Султана изменить решение. Но они отлично знают, что это ни к чему не приведет. Когда бабушка и тетя Джалалуддина с детьми доковыляли до дома, оказалось, что полиция уже забрала столяра.

После полудня Мансур отправляется давать показания. Заложив ногу за ногу, он сидит напротив стола начальника полицейского участка. При допросе присутствует семеро человек. Стульев на всех не хватает, двоим, приходится сидеть на одном стуле, столяр же сидит на корточках на полу. Полицейские являются собой довольно пестрое сборище. Кто-то одет в серую зимнюю униформу, кто-то в традиционный костюм, кто-то – земляную форму военной полиции. В деревни редко что происходит, поэтому кража открыток для них большое событие. Один полицейский встал в дверях, как бы раздумывая, остаться послушать или идти дальше.

«Ты должен сообщить нам, кому продал открытки, или же мы отправим тебя в центральную тюрьму», – говорит начальник участка. От слова «центральная тюрьма» веет ледяным холодом. Там содержатся настоящие преступники.

Съежившийся на корточках, столяр выглядит совершенно беспомощным. Он сжимает и разжимает свои рабочие кулаки. Они покрыты бесчисленными большими и маленькими шрамами от порезов, которые зигзагами исчертили ладони. В ярком солнечном свете, льющемся из окна, хорошо видны все следы, что оставили после себя лезвия ножей, зубья пилы и шила, вошедшие в руки столяра. Может показаться, что и смятенная душа работяги переселилась в эти натруженные руки, потому что в его отрешенном взгляде не видно никаких чувств. Как будто все происходящее его не касается. Через некоторое время его отправляют обратно в камеру – маленькую каморку площадью в один квадратный метр, где он не в состоянии даже лечь в полный рост. Приходится либо стоять, либо сидеть, либо лежать скрючившись.

Судьба Джалалуддина теперь находится в руках семьи Мансура. Они могут забрать заявление или же оставить его в силе. Если оставят в силе, делу будет дан ход, и тогда никто при всем желании уже не сможет отпустить столяра. Дело перейдет в ведение полиции.

«Мы можем держать его здесь под арестом самое большее семьдесят два часа, так что вам надо поторопиться с решением», – говорит начальник полицейского участка. По его мнению, Джалалуддина следует наказать за содеянное. Для начальника бедность не является оправданием кражи. «В стране полно бедняков. Если их не наказывать за кражи, общество лишится всяких моральных ориентиров. Мы должны четко сигнализировать обществу о том, что любое нарушение закона для нас неприемлемо».

Полицейский начальник громогласно обсуждает дело с Мансуром, которого начали одолевать сильные сомнения. Узнав, что Джалалуддин может получить шесть лет тюрьмы за кражу открыток, юноша никак не избавится от мысли о детях столяра, об их голодных глазах и дырявой одежонке. Он думает о своей легкой жизни, о том, что за пару дней может потратить больше денег, чем семья столяра за месяц.

Почти половину стола начальника участка занимает огромный букет искусственных цветов. Несмотря на толстый слой пыли, они все равно так и бросаются в глаза. Полицейские в Дех-Худайдад явно любят яркие цвета: стены в комнате мятно-зеленого цвета, лампа – жгуче-красного. Как и в большинстве официальных учреждений Кабула, на стене висит портрет военного героя Масуда.

«Не забывай, что во время Талибана вору отрубали бы руки, – с ударением говорит начальник участка. – Это случалось с людьми, повинными в гораздо менее серьезных прегрешениях. – И начальник участка рассказывает об одной деревенской женщине, которая после смерти мужа осталась одна с детьми: – Она была очень бедна. У младшего сына не было обуви, и у него мерзли ноги. Дело было зимой, он не мог выходить на улицу. Старший сын, даже еще не подросток, украл пару ботинок для младшего брата. Его поймали и отрубили правую руку. – По мнению начальника полиции, это уж чересчур сурово. – Что до столяра, то факт неоднократного совершения кражи ясно свидетельствует об испорченности его натуры. Если человек крадет, чтобы добыть пропитание для своих детей, он делает это единожды».

Начальник полицейского участка показывает Мансуру конфискованные улики, которые хранятся в шкафу за спиной. Там собраны выкидные, кухонные и боевые ножи, пистолеты, карманные фонарики и даже колода карт. За игру в карты полагается шесть месяцев тюремного заключения.

– Мы конфисковали колоду, потому что проигравший избил победителя и ударил его вот этим ножом. Они были пьяны, так что преступник понес тройное наказание: за поножовщину, пьянство и игру в карты, – смеется он. – Второй картежник избежал наказания: в результате полученных травм он стал инвалидом, что само по себе является более чем достаточной карой.

– А какое наказание полагается за пьянство? – немного нервно интересуется Мансур. Он знает, что по законам шариата употребление алкоголя считается большим грехом и должно сурово наказываться. В Коране наказание обозначено как восемьдесят ударов плетью.

– Честно говоря, я обычно закрываю на это глаза. Делаю исключение для свадеб. Главное, чтобы все ограничивалось кругом семьи и не выходило за рамки приличий, – говорит начальник участка.

– А как насчет прелюбодеяния?

– Если преступники стоят в браке, они должны быть забиты камнями до смерти. Если нет, им полагается по сто ударов плетью, и они должны пожениться. Если мужчина женат, а женщина не замужем, он обязан взять ее второй женой. Если женщина замужем, а мужчина не женат, ее должны казнить, а мужчину – пороть плетьми и потом заключить в тюрьму. Но я стараюсь и на это смотреть сквозь пальцы. Среди таких женщин нередко встречаются вдовы, нуждающиеся в деньгах для детей. Я стараюсь помочь им вернуться на правильный путь.

– Ты имеешь в виду проституток. А как насчет обычных людей?

– Как-то раз мы застукали одну парочку в машине. Мы, а точнее, родители заставили их пожениться. Справедливое решение, не находишь?

– Гм… – бормочет Мансур. Его не очень прельщает перспектива женитьбы на какой-нибудь из своих подружек.

– Мы же не талибы, – говорит начальник участка. – Мы совсем не сторонники каменования. Афганцы и так достаточно настрадались.

Начальник полицейского участка дает Мансуру три дня на размышление. Грешника все еще могут помиловать, но когда делу дадут ход, будет уже поздно.

Мансур в задумчивости покидает полицейский участок. Ему неохота возвращаться в магазин, и он идет пообедать домой, чего уже давно не делал. Дома он раскидывается на циновке. К счастью, еда уже готова, иначе скандала было бы не избежать.

– Мансур, сними обувь, – говорит мать.

– Да ну ее к черту, – отвечает Мансур.

– Мансур, ты должен слушаться мать, – настаивает Шарифа. Мансур молча устраивается на полу, подняв скрещенные ноги в воздух. Обувь снимать он не собирается. Мать закусывает губы.

– До завтра мы должны решить, как поступить со столяром, – говорит Мансур, закуривая.

Мать плачет глядя на него. Мансур ни за что не осмелился бы закурить при отце. Но стоит отцу уехать, как сын ни за что не упускает случая насладиться сигаретой, а также негодованием матери и курит до, во время и после еды. Дым плотным облаком висит в маленькой гостиной. Бибигуль много раз увещевала внука, что он должен слушаться матери и перестать курить. Но на сей раз искушение оказывается сильнее ее, она протягивает руку и чуть ли не шепотом просит:

– А можно мне одну?

В комнате воцаряется гробовое молчание. Неужели бабушка, решила начать курить?

– Перестань мама! – кричит Лейла, вырывая сигарету из ее пальцев.

Мансур дает бабушке другую, и Лейла в знак протеста покидает комнату. Довольная Бибигуль попыхивая сигаретой и тихо посмеивается. Задрав голову, она глубоко вдыхает дым и даже не покачивается, как обычно.

– Так мне меньше хочется, есть, – объясняет она. – Отпусти его, – насладившись сигаретой, говорит Бибигуль внуку. – Он и так достаточно наказан – весь этот позор, побои отца. К тому же он ведь вернул открытки.

– Ты видел его детей. Что с ними будет без отца? – поддерживает ее Шарифа.

– Мы будем виноваты, если его дети умрут, – вставляет Лейла, вернувшаяся, как только мать затушила сигарету. – А вдруг они заболеют, и у них не будет денег на врача? Тогда мы будем виноваты в их смерти. Или если они умрут с голоду, – продолжает она. – К тому же столяр может умереть в тюрьме. Мало кто выдерживает шесть лет в тюрьме – столько там всякой заразы, туберкулеза и прочих болезней.

– Будь милосердным, – говорит Бибигуль.

Мансур звонит Султану в Пакистан по недавно купленному мобильному телефону. Он просит у отца разрешения отпустить столяра. В комнате стоит мертвая тишина – все внимают разговору.

Слышно как Султан кричит из Пакистана:

– Он бы разорил меня, сбил бы цены! Я ему хорошо платил. Ему незачем было воровать. Он просто негодяй. Его вина очевидна, надо только выбить из него признание. Никто не имеет прва безнаказанно разорять мое предприятие.

– Он может получить шесть лет тюрьмы! К тому времени, как он выйдет, его дети могут умереть с голоду, – кричит в ответ Мансур.

– Шесть лет так шесть лет! Мне все равно. Пусть из него выбьют правду о том, кому он продавал открытки.

– Легко тебе решать, когда сам сыт! – кричит Мансур. – Я начинаю плакать при одной мысли о его тощих детях. Его семье конец.

– Да как ты смеешь перечить отцу?! – громыхает в трубке голос Султана. Тем, кто, подобно собравшимся в комнате домочадцам, хорошо его знает, легко представить, как он выглядит в эту минуту: лицо налилось кровью, тело содрогается от ярости. – Какой ты после этого сын? Ты должен делать все, как я велю! Что с тобой? С чего это вдруг ты стал так непочтительно вести себя по отношению к отцу?

На лице Мансура явственно читается внутренняя борьба. Он еще ни разу в жизни не смел ослушаться приказа отца. Никогда не осмеливался вступить с ним в открытый спор, да и сейчас не рискует вызвать на себя его гнев.

– Хорошо, отец, – в конце концов, соглашается Мансур и кладет трубку.

Семья сидит в полном молчании. Мансур ругается сквозь зубы.

– У него каменное сердце, – вздыхает Шарифа.

Соня молчит.

Каждое утро и каждый вечер к ним приходят родственники столяра. Когда бабушка, когда мать, когда тетя или жена. Они всегда приводят с собой кого-нибудь из детей. И каждый раз получают один и тот же ответ: решение за Султаном. Как только он вернется, все удастся уладить. Но семья столяра знает, что это неправда что Султан уже вынес приговор.

Под конец домочадцы Султана не выдерживают и перестают открывать дверь несчастным родственникам столяра. Сидят дома молчком и притворяются, что в квартире никого нет. Мансур идет в полицейский участок – просит об отсрочке до приезда отца, чтобы снять с себя эту тяжкую обязанность. Но начальник участка не может ждать. В маленьких камерах участка арестованный не должен находиться больше нескольких суток. От Джалалуддина еще раз требуют назвать имя того, кому он продал открытки, столяр, как и прежде, отказывается. На него надевают наручники, выводят на улицу.

Деревенские полицейские не располагают автомобилем, поэтому обязанность отвести преступника в центральный полицейский участок в Кабуле ложится на Мансура.

На улице стоят отец столяра, его сын и бабушка. Они нерешительно подходят к Мансуру. Тот чувствует себя ужасно. В отсутствие Султана роль бессердечного палача приходится играть ему.

«Я должен делать то, что велит мне отец», – оправдывается он, надевает солнечные очки и садится в машину. Бабушка с малышом отправляются назад в деревню. Старый Фаиз забирается на свой раздолбанный велосипед и едет за машиной. Он намерен провожать сына, сколько хватит сил. В зеркале заднего вида маячит его прямая фигура, которая постепенно отстает и скрывается в клубах пыли.

Мансур едет гораздо медленнее обычного. Кто знает, когда столяр в следующий раз увидит город.

Они прибывают в центральный полицейский участок. Во времена Талибана мало было мест, вызывавших такую же ненависть в народе. В этом здании, которое тогда принадлежало министерству морали, располагалась религиозная полиция. Сюда тащили мужчин со слишком короткой бородой или в коротких штанах. Женщин, которые шли по улице в одиночку или в компании мужчин, не являющихся их родственниками, а также со следами косметики на лице, хотя бы даже под паранджой. Этих людей месяцами содержать в подвале здания, прежде чем отправить в другие тюрьмы или освободить. После бегства талибов двери следственного изолятора открыли и отпустили арестованных на свободу. Здесь были найдены куски кабеля и палки, применявшиеся для пыток. Мужчин избивали нагими, женщин во время пыток заворачивали в простыню. До талибов в этом здании сначала размещалась печально известная своими злодеяниями тайная полиция просоветского режима, потом – быстро сменявшие друг друга полицейские ведомства моджахедов.

Столяр поднимается по массивным каменным ступеням на второй этаж. Пытается пристроиться рядом с Мансуром, бросая на него умоляющие взгляды. За время ареста его глаза вроде бы стали еще больше. Они словно вылезают из орбит в бессильной мольбе: «Прости меня, прости. Я буду всю жизнь на тебя работать. Прости меня!»

Мансур глядит прямо перед собой. Ни за что на свете нельзя поддаваться. Султан сделал свой выбор, и он, Мансур, не имеет права перечить отцу. Отец может лишить его наследства, может выгнать из дома. У него и так уже есть ощущение, что любимчиком Султана сделался младший брат. Это его отец отправил на компьютерные курсы, ему обещал купить велосипед. Если Мансур теперь пойдет наперекор Султану, тот может отказаться от сына. Как ни жаль столяра, рисковать ради него своим будущим Мансур не собирается.

Они ждут, когда заявление зарегистрируют и их вызовут на допрос. По правилам подозреваемый в преступлении находится в тюрьме, пока обвинение не будет доказано или снято. Кто угодно может заявить в полицию на кого захочет, и тогда подозреваемого арестуют.

Мансур излагает дело. Столяр опять сидит на корточках. Пальцы у него на ногах длинные, скрюченные. Под ногтями толстый слой грязи. Свитер и жилет лохмотьями болтаются на спине, брюки мешком висят на бедрах.

Полицейский, производящий допрос, слово в слово фиксирует сказанное. Он пишет мелким почерком на бумаге под копирку.

– И чем тебя так привлекли открытки с афганскими сюжетами? – смеется полицейский. Дело кажется ему забавным курьезом. Не ожидая ответа, он продолжает: – Скажи, кому ты их продавал. Мы все понимаем, что ты крал их не для того, чтобы посылать родственникам.

– Я взял только двести штук, а еще несколько мне дал Расул, – пробует вывернуться столяр.

– Не ври, Расул ничего тебе не давал, – говорит Мансур.

– Запомни, это твой последний шанс рассказать на правду, – говорит полицейский.

Джалалуддин нервно сглатывает и похрустывает пальцами. И вздыхает с облегчением, когда полицейский продолжает допрос Мансура, выясняя, где, когда и как все произошло. В окне за спиной следователя виднеется одна из кабульских возвышенностей, покрытая маленькими домишками, которые лепятся по склонам. С горы, перекрещиваясь, сбегают тропинки. Столяру видно, как по ним вверх-вниз снуют маленькие, похожие на муравьев человеческие фигурки. На постройку домов пошел самый разнообразный подручный материал, который только можно найти в разоренном войной Кабуле, это и листы гофрированного железа, и одна-другая вязанка соломы, несколько кусков пластмассы, пара кирпичей и обломки руин разрушенных домов.

Вдруг полицейский присаживается на корточки рядом Джалалуддином.

– Я знаю, что твои дети голодают и что ты не закоренелый преступник. Я даю тебе последний шанс. Смотри не упусти его! Если ты сейчас мне расскажешь, кому продавал открытки, я отпущу тебя на свободу. А если не скажешь, сядешь на несколько лет в тюрьму.

Мансур слушает без особого интереса – столяра уже сто раз спрашивали об этом. Может, он говорит правду, может, он никому ничего и не продавал. Мансур бросает взгляд на часы и зевает.

Вдруг с губ Джалалуддина слетает слово. Тихо, едва слышно он произносит чье-то имя.

Мансур подскакивает.

Человек, носящий это имя, владеет киоском на рынке, где продаются календари, ручки и открытки. Поздравительные открытки по случаю религиозных праздников, свадеб, помолвок, дней рождения – и открытки с афганскими сюжетами. Последние торговец обыкновенно покупал для перепродажи у Султана, но уже давно к ним не заглядывал. Мансур его хорошо запомнил, потому что тот постоянно во всеуслышание жаловался на дороговизну.

Джалалуддина как будто прорвало. По-прежнему дрожа, он продолжает свой рассказ:

– Как-то раз вечером я возвращался с работы, и он подошел ко мне. Мы поболтали, и он спросил, не нуждаюсь ли я в деньгах. Я ответил как есть – что нуждаюсь. Тогда он предложил принести ему открыток. Сначала я отказался, но он пообещал мне много денег. Я подумал о своих детях. Моего заработка не хватает, чтобы прокормить семью. Я подумал о жене: ей всего тридцать, а уже начали выпадать зубы. Подумал об укоряющих взглядах, которыми встречают меня домашние за то, что я так мало приношу. У детей нет одежды и обуви, они плохо питаются, у нас нет денег даже на то, чтобы вызвать врача к больным. И я подумал, что, если возьму несколько, всего лишь несколько открыток, пока работаю в магазине, мне удастся хотя бы чуть-чуть поправить наши дела. Султан этого даже не заметит. У него так много открыток и так много денег. И я взял несколько открыток и продал их.

– Мы должны поехать к скупщику и конфисковать краденое, – говорит полицейский и приказывает столяру, Мансуру и еще одному полицейскому следовать за ним.

Они приезжают на рынок и идут к киоску. За окошечком стоит мальчик-подросток.

«Где Махмуд?» – спрашивает полицейский в штатском.

Махмуд ушел на обед. Полицейский показывает мальчику удостоверение и говорит, что хочет осмотреть открытки. Мальчик впускает их через боковую дверь, и они попадают в тесное пространство между стеной и прилавком, заваленное штабелями товара. Мансур с полицейским хватают с полок открытки – те, что отпечатаны Султаном, – складывают в пакет. Однако сложно сказать, какие из них Махмуд приобрел законным образом, а какие купил у Джалалуддина.

Полицейский забирает мальчика вместе с открытками в участок.

Другой полицейский остается ждать Махмуда. Киоск закрыли. Сегодня никому не суждено купить, у Махмуда ни открытку для выражения благодарности, ни фотографии горных военных героев.

Когда в участок, наконец, приводят Махмуда, от которого еще пахнет кебабом, допрос начинается заново. Сначала Махмуд отрицает, что вообще знаком со столяром. Он утверждает, что все открытки приобретены им законным образом у Султана, Юнуса, Экбала или Мансура. Потом признается, что да, однажды к нему приходил столяр с открытками, только он, Махмуд, ничего не купил.

Хозяину киоска тоже приходится провести ночь в следственном изоляторе. Наконец-то Мансур может идти. На выходе его поджидают отец, дядя, племянник и сын столяра. Они подходят к нему, протягивают руки. К ужасу несчастных, Мансур как будто их не замечает. Он больше не в состоянии выносит самого их вида. Джалалуддин признался, дело раскрыто. Султан будет доволен.

Теперь, когда удалось доказать факт кражи и продажи краденого, дело направят в суд.

На ум приходят слова начальника полиции: «Это твой последний шанс. Если ты признаешься, мы отпустим тебя домой к семье».

Мансура мучает совесть, он спешит поскорее выйти на улицу. Юноша старается думать о том, что сказал ему перед отъездом Султан: «Рискуя жизнью, я развивал свое дело, меня били, меня сажали в тюрьму. Я, не жалея сил, тружусь на пользу Афганистана, и вот появляется этот чертов столяр и хочет воспользоваться плодами моих трудов. Пусть его накажут. И ты, Мансур, не поддавайся жалости».

В обветшалом глинобитном домике в Дех-Худайдаде сидит женщина, уставившись в пустоту. Ее младшие дети плачут, они еще не ели и ждут возвращения из города дедушки. Может быть, он купил чего-нибудь поесть? Завидев на дороге дедовский велосипед, они бегут к воротам. Но у старика в руках ничего нет. И на багажнике ничего. Увидев, какое мрачное у него лицо, дети замирают. На какое-то мгновение воцаряется тишина, потом ребятишки дружно ударяются в плач, повиснув на деде: «Где папа? Когда он вернется?».