Текст книги "Энгус: первый воин"

Автор книги: Орландо Паис Фильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава шестнадцатая
Сигурд Змееглазый

– Энгус, – устало обратился ко мне король Родри. – Обороняться от этих проклятых датчан и мерсийцев мы можем. Но сколько мы протянем так? Эти норманны прибывают и прибывают, как вода в половодье.

– Мы продержимся до тех пор, пока не перебьем всех, мой господин. Мы будем истреблять их, как истребляют вредителей на полях. – Я промочил горло глотком эля, который еще оставался в кружке, и добавил уже менее уверенно: – Победа всегда будет на нашей стороне. – Мне хотелось ободрить самого благородного человека Кимра.

– Твои бы слова да Богу в уши, Энгус.

– Он слышит меня, господин мой, ибо мы ищем не славы себе, а освобождения Родине!

Тут король вдруг понизил голос, словно нас кто-то мог подслушать, и сказал:

– Я вызвал тебя из-за того, Энгус… – А потом, еще немного помолчав, продолжил. – Ходят упорные слухи, будто Гутрум ужесточил свои атаки на Уэссекс. Ничто не может утолить его жажды власти, и он раскидывает сети по всему королевству. Если Альфред не устоит, Гутрум сосредоточит все удары на нас, и тогда мы окажемся в окружении датчан и мерсийцев. Люди, идущие с севера, говорят, что Уэссекс держится из последних сил, что он опустошен, что уже пали несколько крепостей. А то, что после Уэссекса они ударят по нашим границам, – несомненно.

Я задрожал и стиснул кулаки, кровь вскипела у меня в жилах. Доколе будет продолжаться эта ужасная война против безбожников и беззаконников! Доколе мы будем своими жизнями расплачиваться за ненадежный мир?! Доколе я не смогу соединиться с Гвинет!? Эта вынужденная отсрочка сводила меня с ума и возбуждала еще больший гнев против подлых змей, постоянно жаждавших новой крови и разрушений.

– Гутрум намерен загнать Альфреда в Корнуолл, а когда вокруг не останется больше ни пяди земли для завоеваний, он возьмет в качестве трофея самого Альфреда и убьет его, – продолжал между тем говорить король.

В это мгновение откуда-то издалека послышался стук копыт, и пыль заклубилась на повороте дороги перед замком. Это прибыл гонец с важными известиями.

– Ваше величество! Простите мой вид… – конь его и в самом деле был весь в мыле, а всадник блестел от пота. По-видимому, он скакал всю ночь напролет, лошадь уже едва держалась на ногах, а всадник выглядел не лучше. – На юге появилась еще одна норманнская армия! Говорят, что она идет под командованием брата короля Хальфдана, а зовут его Сигурд Змееглазый. Это огромная армия, и мы не знаем, собираются ли норманны напасть на юг Гвента или на юг Уэссекса. Кажется все-таки, что они движутся к Уэссексу!

Король приказал позаботиться о лошади, спросил всадника, не голоден ли он, и распорядился принести мяса и хлеба. Я подошел к гонцу и глубоко заглянул в измученные глаза, пытаясь немного успокоить его. Потом я попросил его сесть, спокойно поесть, ибо мы поняли всю важность новостей и уже принимаем меры. И после этого снова обратился к королю, на этот раз более серьезно:

– Вы понимаете, что это значит, мой господин? Нам придется дать норманнам великую битву за южный Кимр. В противном случае падут и весь Уэссекс, и король Альфред. Ведь его положение и так уже критическое, он едва держится и без этого нового подкрепления.

– Одно не исключает другого, Энгус, ибо, как я уже сказал, если Уэссекс падет, то следующими под ударом все равно окажутся наши границы.

– Позвольте мне лично провести разведку прибывающих датских войск, Ваше Величество!

У нас было слишком много проблем и слишком мало времени на то, чтобы вырабатывать изысканную тактику, – но, как бы там ни было, страха мы не испытывали. То, пусть небольшое, но все же свободное время, что всегда предшествует любому сражению, теперь казалось нам вечностью перед лицом опасности, нависшей над нами и над всей Британией.

– С тобой мое позволение, Энгус!

– Я пошлю вам вести, как только смогу, господин мой! – прошептал я и посмотрел на короля. Тот подался вперед, облокотился на стол и прикрыл глаза руками.

Таким я видел короля впервые, и, пожалуй, видел только я. Родри тяжело вздохнул, и слезы едва не показались у меня на глазах.

– Пришла пора заключить или договор об общей защите всех наших границ – или… перемирие, – прошептал он.

В наступившей тишине я мог слышать, как звенят в воздухе комары. Казалось, больше ни одного звука не вырвется из наших уст. Но вот прошло некоторое время, и король заговорил снова:

– Собери своих людей, Энгус, а я приготовлю документ о заключении военного союза, который ты доставишь королю Альфреду. Он благородный человек и понимает, что оба наши королевства должны выстоять любым путем! Возьмешь с собой и кимрское знамя с драконом, друг мой. Я же с Браном и Оуеном пока останусь здесь на случай неожиданного поворота событий.

– Я выезжаю немедленно, Ваше Величество, а потому прошу вас передать мой прощальный привет Оуену и Брану.

Мы с Хагартом быстро подготовились к выступлению. Я все честно рассказал своим воинам, и мои слова встретил лишь всеобщий хор одобрения. Люди оживились, они рвались к битве, к победе – а для настоящего сражения это обязательное условие. Как просто все для обычных воинов, для тех, кто не участвует в планировании боя! Но для тех, кто занимается стратегией, грядущая битва заранее отзывается в душе болью. Для тех, кто участвует в битве, работая мечом и топором, всегда есть, пусть хотя бы короткие, промежутки между одним поединком и другим, между прошлым и будущим. Для них период обдумывания новых сражений – время спокойствия, когда им не надо ни о чем ни думать, ни беспокоиться. Но для стратегов нет на войне минут спокойствия и отдохновения, они должны тысячу раз увидеть грядущий бой внутренним взором, тысячу раз прочувствовать боль поражения и тысячу раз заранее оплакать смерть своих солдат, своих братьев по оружию… Стратег не имеет права совершать ошибки. И король показал мне, что лучшим стратегом является тот, кто проверяет свои планы еще и еще, кто предвидит свои ошибки, предугадывает несчастные повороты судьбы, как провидец, и даже более, чем провидец, – как человек, умеющий управлять будущим.

Но даже среди тяжелых ночных раздумий я все же до сих пор предпочитал находиться рядом со своими солдатами. Рядом с теми, кто бросается в сражение, не предвидя и не предугадывая ничего, не страдая предчувствиями и опасениями, а желая только одного из двух – победить или достойно умереть.

Я оставил замок Динефвр со спокойной душой, которая, правда, напоминала кусок льда. Но мысли мои постоянно возвращались к Гвинет… Когда же мы сполна насладимся счастьем? Я надеялся, что при необходимости принцессы с королем сумеют дать врагу достойный отпор – ведь у них есть неприступная каменная крепость, с ними Бран и Оуен, там, в конце концов, сам король и его могучая армия, которая заняла все подступы к замку. С ними все будет хорошо, ибо взять Динефвр невозможно!

Однако, едва прибыв в северный Морганвг, мы тут же выяснили, что норманны ушли прямо к южному Кимру и что они в любой момент могут напасть на Гвент, а в особенности на земли Гвинет и Гвеноры.

Мы взяли с собой сорок драккаров, чтобы сбить противника с толку, но на всякий случай держали наготове знамена с драконом, приготовившись вывесить их на мачты в любой момент, дабы союзники не спутали нас с норманнами.

Мы отчалили ясным прозрачным утром. Моя доблестная армия свято верила в меня, и я не должен был подвести своих верных воинов. Мы стали спускаться по морю Свана, и ветер дул в наши паруса мягко, но мощно. Однако море оставалось тихим и гладким, небеса синими и спокойными, а ночью над нашими головами ярко засияли звезды… Я огляделся вокруг и вздохнул. Грезами я уносился далеко-далеко, на свою давно покинутую родину. В последнее время такие мечтания совсем измучили меня, поэтому я закрыл глаза и погрузился в глубокий, но легкий сон.

На следующий день мы увидели армаду Сигурда Змееглазого. Еще проходя Гвент, мы отправили гонцов к Родри с известием, что на юге Кимра никаких следов Сигурда нет. Значит, он избрал своей целью Альфреда… Что ж, теперь уже поздно сворачивать паруса. И пусть на их стороне сила, но зато на нашей стороне неожиданность и отличное знание тактики противника.

Так мы на всех парусах мчались к самому северу Уэссекса. Было ясно, что Гутрум и Сигурд решили окружить короля Альфреда со всех сторон. И теперь Сигурд разделил свою армию пополам, причем с двойной целью: чтобы иметь прикрытие для прибывающих с моря подкреплений и чтобы отвлечь внимание короля Уэссекса от прибытия армады Сигурда на север – той самой армады, за которой теперь гнались мы на своих сорока судах.

Мы прибыли к тому месту, где высадились норманны, темным дождливым полднем и обнаружили у их кораблей небольшую охрану. Это было нам на руку. Мы со стариной Хагартом приготовили для них хороший подарок! Едва подойдя на драккарах почти вплотную к охране, я громко крикнул:

– Один! – и пустил зажженную стрелу, подавая сигнал о прибытии.

Пока мы все еще были, как и они, норманнами, ответ не замедлил последовать.

– Один! – прокричали оттуда.

Они обрадовались прибытию новых подкреплений… Действительно, в Британию все прибывали и прибывали ярлы со своими дружинами, чтобы помочь проклятому датчанину покорить этот остров.

Но наше появление должно было стать смертным приговором и апокалипсисом для этих норманнов. Мы с моей тысячей пиктов и скоттов посеем среди них ужас и соберем урожай смерти! В конце концов, у всех бывают поводы пожаловаться на судьбу! Гладкие мягкие морские волны пожрут их останки, а их души возблагодарят христианского Бога за то, что Он, наконец, прекратил эту бессмысленную, кровавую, чудовищную бойню.

И от меня им ждать милости не пришлось. Наше нападение было стремительным и неотвратимым. Мы побросали тела в воду, подожгли часть кораблей и узнали от пленников, что одна половина войска ушла, чтобы соединиться с Гутрумом, а другая отправилась брать крепость одного из вассалов Альфреда к северу от Суморсета в Карруме. Вот куда следовало нам двигаться дальше, чтобы обрушиться на датчан.

– Хагарт, бери лучшую лошадь, еще несколько человек и скачи вперед. Найди начальника крепости и попытайся убедить его в том, что мы союзники, и пришли сюда, чтобы помочь им.

Хагарт умчался немедленно, ведь он являлся названым братом Морскому Волку, Хладнокровному. Мы много раз сражались с ним вместе, выигрывали великие битвы и не раз делили радость и грусть. Но сейчас у нас не оказалось времени даже на то, чтобы попрощаться.

– Я доберусь до крепости еще засветло и вернусь обратно к рассвету с хорошими вестями, – пообещал он мне и стиснул шенкелями лошадь, одну из самых крупных в нашем войске и все же казавшуюся маленькой для такого мощного человека, как Хагарт. Я некоторое время стоял неподвижно и все смотрел в сторону той невидимой крепости, до которой было меньше дня пути. Мысленно я молился и просил Господа защитить моего друга и тех двадцать человек, что он захватил с собой. Но вот небо накрыла тяжелая туча, означавшая, что скоро хлынет дождь. Я перевел взгляд на своих воинов и решил расположить их лагерем вдоль ручья у самого подножия холма. Оружейники должны наточить оружие. Завтра поутру я отдам команду общего сбора, и, возможно, уже к полудню мы все будем у стен маленькой крепости, нуждающейся в нашей помощи.

Так я хотел сделать сначала. Однако сердце стало твердить мне, что необходимо двинуться сейчас же, не откладывая, и тогда мы, может быть, успеем дойти до крепости уже к ночи. Что-то внутри настойчиво говорило мне: надо сделать именно так… Не знаю, откуда взялось это чувство, понукавшее меня, но тревога оказалась так сильна, что грызла меня беспрестанно до тех пор, пока я не решил отправиться с войском немедленно. Не важно, что люди и лошади устали…

С того момента, как Хагарт уехал, прошло уже несколько часов. Теперь он должен быть далеко впереди, и догнать его мне никак не удастся. Впрочем, это было к лучшему, поскольку к тому времени, как подойду я, он как раз все объяснит местному вождю, и решение в нашу пользу будет уже принято.

Мы выступили несмотря на дождь; и когда подошли под стены крепости, действительно не очень большой, тут же услышали, как охрана просигналила тревогу.

Все высыпали к палисаду с оружием в руках; причем среди защитников крепости мы увидели немало женщин.

Я тут же приказал поднять знамя с драконом Кимра, и мы стали отчаянно размахивать им, отчего казалось, что дракон готов сорваться с материи и поглотить врагов. Я не сомневался, что они увидят в нас союзников.

Затем на стене появился их вождь в окружении лучников, а рядом с ним и Хагарт, который радостно приветствовал нас. Мы, в свою очередь, ответили им пением боевых рожков, и скоро ворота распахнулись перед нами.

Под наведенными на нас луками мы вошли внутрь крепости и опустили мечи в знак нашей доброй воли. К нам спустился их вождь, на этот раз в сопровождении воинов с мечами. Его звали Одда. Имя это показалось мне очень странным.

Эту ночь, до той поры, пока утренний свет не рассеял тени, моя армия провела в стенах крепости, освещенной всего лишь несколькими мерцающими факелами. Узнав о том, что мы посланы на помощь королю Альфреду, нам оказали в крепости достойный прием, и я пересмотрел свое отношение к Одде. Он чем-то напомнил мне Брана, разве что оказался менее мощным и проницательным. Одда проявил по отношению к нам истинное гостеприимство и всячески выказывал свои добрые намерения. Он объяснил, что Альфред уже получил документ с предложением заключить военный союз между народами южного Кимра и северного Уэссекса, поскольку с королем Уэссекса их связывала давняя дружба. Поев и утолив жажду, мы обсудили последние события в королевстве. И наконец, после нескольких часов откровенных бесед, Одда пожелал нам спокойной ночи.

– Пора отдыхать, – добавил он. – Вы, должно быть, очень устали после долгого перехода.

Действительно, пришла самая пора отдохнуть и восстановить силы.

На следующий день нам предстояло выработать план обороны, и я решил переговорить об этом с Оддой.

– У меня есть план… – начал я, после чего мы с ним поднялись на стену, откуда можно было видеть передвижение войск. – Давайте выследим их расположение и нападем на них сами в первое же утро еще до рассвета.

– Но благоразумно ли это? – осторожно спросил он. – Здесь мы, по крайней мере, находимся под защитой стен. – Возражения Одды конечно же имели смысл, и он искренне полагал, что у него выгодная позиция для того, чтобы сопротивляться. Но…

– Буду с вами говорить совершенно откровенно, – ответил ему я. – Как вы можете заключить по моему виду, когда-то я принадлежал к войску норвежцев, соперников датчан, а потому знаю, что ваша крепость не продержится и нескольких дней, если они осадят ее. Другие, куда более крупные и защищенные крепости, падали за день. А тут еще следует иметь в виду и то, что войск у Сигурда Змееглазого много. Судя по тому, что рассказали нам пленные, у него около шестидесяти кораблей, на каждом приблизительно по тридцать человек. Таким образом, мы имеем две тысячи воинов…

– Но мой гарнизон не превышает двухсот человек! Господи помилуй! – едва ли не в ужасе воскликнул вождь.

– Тысяча двести, позвольте напомнить, – и с этими словами я протянул ему руку.

– Можете рассчитывать на мою помощь в чем угодно и когда угодно, Энгус. Я верю в ваше решение.

– Лучшее время для атаки на этих ублюдков – раннее утро, перед самым рассветом, когда они еще не проснулись…

Одда весело рассмеялся. Да, действительно, он обладал таким же детским характером, как и Бран.

Несколько позже вернулись наши разведчики и сообщили, что армада Сигурда находится в шести часах пути отсюда и двигается, скорее всего, в нашем направлении. Кроме того, разведчики узнали, что на пути норманнов лежат еще две деревни, где они непременно остановятся, чтобы забрать провиант и лошадей, в которых сильно нуждаются.

«Значит, этой ночью они еще не нападут», – подумал я. Они непременно захотят отдохнуть и атакуют нас не раньше следующего дня. Деревни они, конечно, сомнут с ходу, но штурм крепости – это совсем иное дело.

Я очень рассчитывал на то, что датчане, как обычно, встанут лагерем где-нибудь неподалеку, и, услышав об этом, Одда с энтузиазмом поддержал мой план нападения ранним утром. Он выслал вперед разведчиков, и мы стали готовиться к битве.

Скоро решительный час настал.

Поначалу бледная луна то пряталась среди густых черных туч, то появлялась в холодном зимнем небе. Но вскоре стало совсем темно, и мы едва видели друг друга. Наступило самое подходящее время для захвата лагеря Сигурда. Все играло нам на руку, даже гробовая тишина, не прерываемая ни шумом орла, ни уханьем совы, ни волчьим рычанием, что обычно всегда сопровождают любое передвигающееся войско.

Охрана лагеря плохо соблюдала воинскую дисциплину: некоторые оказались пьяны, остальные просто спали, побросав рядом оружие. Луки, стрелы, молоты, мечи и копья валялись повсюду на земле, словно кем-то забытые детские игрушки.

Мы обговорили с Хагартом и Оддой все детали нападения, и когда я получил их согласие во всем, то подал сигнал к атаке. И, словно полчища насекомых на тучные поля пшеницы, мы устремились на спящего врага. Мы вгрызались ему в горло молча.

Всего в несколько мгновений мы уничтожили весь лагерь. Те, кто оказался настолько упрям, что попытался драться, выглядели по сравнению с нами неповоротливо и вяло. Они валились с ног, как снопы. Ибо дрались датчане, движимые только страхом и боязнью умереть. Некоторым мы позволили убежать, но всех сопротивлявшихся уничтожили. Звенело железо мечей и копий, топоры прорывали красные борозды в черепах врага.

Когда поднялось солнце, лагерь врага представлял собой страшную картину опустошения. Первые солнечные лучи упорно пробивались через густой туман, открывая нам ужасные плоды нашей ночной атаки: недвижимые трупы, содрогающиеся тела и стоны умирающих и раненых. Алая кровь язычников окрасила долину в красный цвет. Где-то вдали, за завесой пыли, еще различались тени немногих, спасающихся бегством. Их преследовала наша конница.

Битва – всегда дело страшное, и мы оправдывали себя лишь тем, что разбили врага и принесли свободу королевству, которому грозило рабство. И только поэтому мы могли рассчитывать на благодарность наших родных и близких.

Мы потеряли совсем немногих, но имена этих мужественных людей останутся в нашей благодарной памяти. Одда потерял больше, поскольку его воины, скрывавшиеся за спасительными стенами, не привыкли сражаться в открытом поле.

Сам Сигурд был мертв. В его могиле нашел свое последнее прибежище и старый Рагнар. Мы собрали всю добычу, которую датчане награбили по саксским деревням, включая и их военную одежду, являвшуюся для нас ценным трофеем. Однако наиболее дорогой находкой оказалось шелковое знамя с вороном, вышитое тремя дочерьми Рагнара Лодброка, короля Уппсалы. Потом мы возвратились в крепость и еще долго праздновали победу зимы 878 года. Мы и представить себе не могли тогда, насколько важной окажется эта простая победа для всей истории Британии.

Глава семнадцатая
Болота Суморсета

Но счастье воина недолговечно. Едва мы одержали победу над Сигурдом Змееглазым, как узнали, что Гутрум вновь собрал огромное войско, с которым углубился в южный Уэссекс, заставив его население искать убежища в Армориканской Британии [14]14
  Арморика – кельтское название северо-западной Галлии (п-ов Бретань в Нормандии).


[Закрыть].

На юге же начался такой разгул насилия, грабежей и зверских убийств, каких не бывало никогда прежде. И самым обидным при этом было то, что королевством Уэссекс в то время управлял человек неслыханно благородный и щедрый. Но ему теперь приходилось править, являясь не полноправным властителем, а скорее узником в собственном королевстве. В результате корона стала для него воистину тяжкой обязанностью, а не символом жизни со славой и пышностью. Теперь несчастный король вместо того, чтобы купаться в роскоши, подобно остальным британским правителям, печалился о своем государстве, как отец, и всей душой страдал страданиями своего народа.

Но несправедливость проявлялась и в другом: в то время как Альфред жил узником в форте Суморсета, Гутрум распоясался вовсю, и его армия захватила уже почти все королевство, неся за собой горе и боль во все семьи.

Мы попрощались с Оддой, который остался на своем посту в замке на случай дальнейших нападений, и отправились на помощь доброму королю Альфреду. До сих пор я не могу сказать с точностью, кого именно мне приходилось защищать. Я так давно оторвался от родной деревни, затерявшейся где-то на севере земли скоттов, и уже так долго сражался за народы юга, что теперь мне казалось: я сражаюсь за всю Британию. И я буду сражаться дальше до тех пор, пока будет на этой земле существовать хотя бы один король, готовый пожертвовать собой и до последнего вздоха драться с датчанами, чтобы защитить свой народ.

С помощью нескольких разведчиков Одды мы удачно пересекли всю страну, размокшую от беспрерывных дождей. Мы шли, несмотря ни на что, изо всех сил торопясь помочь благородному королю. Добирались мы до него долго, и как только приблизились к желанной цели, разведчики Одды ушли вперед предупредить Альфреда о нашем прибытии и о предлагаемой нами помощи. А мы так и остались стоять под дождем и ждать.

Скоро разведчики вернулись с приглашением от короля, и мы двинулись в замок.

Вокруг красовалось бестолковое, наспех выстроенное укрепление, окружавшее настолько простые и ветхие дома, что мне на мгновение показалось, будто я вернулся домой… Немногочисленные слуги при помощи костров тщетно пытались придать этой скромной обители некую торжественность. Увидев такое, норманнские отряды и впрямь могли просто пройти мимо, поскольку выглядела крепость совершенно пустой и незначительной. Я никогда не мог представить, что великий король живет в столь непритязательном месте.

Мы шли, с трудом вытягивая ноги из жидкой грязи, когда навстречу нам вышел сам король с низко опущенной головой, слишком низко для христианского короля.

– Ваше Величество! – я преклонил перед ним колено не только из уважения, но и для того, чтобы всячески подчеркнуть его значимость, поскольку видел перед собой слишком печального, слишком подавленного правителя.

– Благодарю Господа за ту помощь, что оказываешь ты мне, благородный воин… – ответил он просто, но искренне. Передо мной стоял воистину несчастный человек, но, несмотря ни на что, от него исходило удивительное чувство спокойствия и мира. Возможно, это происходило оттого, что разум его оставался спокоен, – ведь он честно исполнял свое предназначение. И не его вина в том, что он оказался разбит датчанами, разбит после того, как дважды щедро заплатил им за возможность жить в мире.

– А я счастлив тем, что имею честь помочь вам в столь тяжелые для Британии времена, – ответил я. Тогда король попросил рассказать ему историю моих приключений, что я и сделал, но вкратце. После этого мы долгие часы обсуждали трагическое положение королевства, и искали стратегию, которая помогла бы нам выстоять перед лицом хаоса.

Дождь лил не переставая. Это был не тот дождь, что бурей проносится над лесами и деревнями – нет, он долго и нудно шел все время, шел бесконечные невыносимые часы. Земля, и без того изрядно влажная, не могла больше впитывать влагу, и среди полей появились огромные лужи, сливавшиеся в небольшие озерца, превращавшиеся в настоящие непроходимые болота. И вот в них вдруг закипела жизнь – и эта кипучая новая жизнь неожиданно показалась мне Божиим чудом, благословением Альфреду. Он часто смотрел на болота, и его взгляд отшельника терялся в них, мысли смешивались с дождем, но, по крайней мере, он мог быть уверен в том, что какое-то время датчане его не тронут, ибо болота представляли собой естественную преграду. Любой, сунувшийся в них, неизбежно проиграл бы любое сражение. С другой стороны, для людей, все еще остававшихся в замке, эти же болота предоставляли и другую прекрасную поддержку, ибо олени уходили из лесов к замку, выгоняемые взбесившимися водами.

Но король Альфред понимал, что этот рай слишком эфемерен, и как только солнце возвратится к жизни, датчане, подобно насекомым, ринутся на последнее убежище страны. Однако шанс, данный самой природой, все же позволил нам как следует обдумать стратегию и конкретные военные действия. Нам хватило времени, чтобы поднять дух оставшихся в замке людей и научить их кое-чему, что могло бы помочь в будущих сражениях. И потому король в эти бесконечные дни оставался спокоен, проводя время за размышлениями и молитвами.

Христианин, каким был Альфред, всегда умел подчинять характер и поступки Богу и всегда благодарил Его за полученный дар, но в отличие от своего брата Этельреда, который проводил все свои дни в молитвах и жалобах, король Альфред считал, что жизнь есть жестокое проявление борьбы, пыла, мужества и тяжелой повседневной работы. И потому он решил построить мост над чудесно возникшими и отделившими его от Гутрума болотами. Король мудро рассудил, что это займет руки и мысли оставшихся солдат и жителей деревень, еще не попавших под власть датчан. Необходимо во что бы то ни стало поддерживать их боевой дух на высоте, а это в сложившихся обстоятельствах с каждым днем становилось все труднее и труднее. В конце концов он не мог требовать еще большей преданности и жертв от тех, кто присоединился к нему по собственной воле, надо было дать им занятие, пробуждающее к жизни и к надежде на лучшие времена как для них самих, так и для всей Британии.

О, если бы Альфред мог знать, какое будущее ждет его! Если бы он мог предвидеть грядущие дни и годы, то лишь улыбнулся при мысли о несчастье, свалившемся сейчас на его плечи, и подумал бы, что это легкая печаль, а не тяжелое горе.

Страдание за своих солдат, за всех подданных, за все королевство Уэссекс заставило короля Альфреда претворить строительство моста в жизнь как можно быстрее. Он вызвал своего ближайшего помощника, дал ему приказания и с радостью смотрел на энтузиазм, вспыхнувший в глазах воинов, которые с восторгом восприняли идею своего короля. Короля, в свои неполные тридцать лет выглядевшего стариком. Короля, закаленного в битвах и обогащенного постоянным чтением писаний монахов, к которым он относился с самой величайшей серьезностью.

Нет, Альфред не заслужил того, что обрушилось на него с такой неотвратимостью и с такой жестокостью!.. Но, как я уже видел по собственной жизни, в такой слабости всегда кроется сила, а в хаосе всегда скрывается мудрость опыта. Те горькие часы борьбы несчастного короля на самом деле оказались признаками великой и скорой славы, которая начала коваться в грязи и вони болот. Потому что именно благодаря ему и его выдержке в скором времени воспрянут все королевства британского юга.

Нам никогда не дано разгадать пути Господни! Мы никогда не сможем объяснить себе все те события и несчастья, через которые нам выпадает пройти. Наше дело не просто уметь терпеливо ждать. Иначе зачем было Богу ежеминутно порождать нас, говорить через нас порой в тишине беззвучным голосом, говорить через вдохновения и события, что порой бьют по нам так сильно. И вера наша вынуждена работать денно и нощно, каждую минуту нашей жизни, и больше всего – в трудные времена. Поэтому, глядя на усилия этого удивительного короля, я не раз задумывался о том, а хватило ли бы у меня самого сил на такое самообладание в подобных обстоятельствах.

Люди Альфреда работали в болотах Суморсета изо всех сил. И мост, предназначенный для того, чтобы перекрыть болото, уже вот-вот должен был вознестись. Еще несколько последних усилий – и мостом можно пользоваться, еще пару дней – и любой пройдет по нему через непроходимые болота. А дождь все продолжал и продолжал лить, лить нещадно и нудно. Но это не останавливало строителей, ибо король сам объяснил им значение моста. Половина людей работала днем, позволяя другой половине отдыхать, а ночью происходила замена. Это ускоряло процесс постройки, а обилие дичи в лесах давало возможность строителям не особенно заботиться о пище.

Альфред радовался быстро идущему делу и вызвал к себе старинного приятеля, епископа Ассерского, который всегда сопровождал его в долгих путешествиях, выслушивал его признания, страдал его страданиями и писал историю жизни короля. Благодаря этому религиозному человеку история Британии того времени не останется для потомков неизвестной, не улетит в пустоту и неведение, словно осенние листья на ветру.

И все-таки, несмотря на мост, Альфред продолжал рассчитывать и на зиму. Впрочем, надежда была слаба, ибо датчане могли двинуться на юг по берегу даже в большие холода. И вот начались морозы, ледяной ветер резал лица едва не в кровь. Необходимо было прикрывать чем-то тело, но строители, казалось, не обращали на мороз никакого внимания – раны душевные казались им гораздо более страшными. Даже саксы, не столь привыкшие к холодам, как мои солдаты и я, все же храбро боролись с морозом все время, пока строился мост. Их мужество теперь могло поколебать лишь неожиданное нападение Гутрума; ибо как только до ушей этих измученных людей доходили хотя бы смутные вести об очередной устроенной резне, они подрывали не только моральный дух строителей, но и их физические силы.

А датчан становилось все больше. Их стало уже столько, сколько не могла предвидеть даже мудрость Альфреда. Они прибывали в таких количествах, что уже никто не решался помыслить оказывать им сопротивление. Корабли швартовались непрерывно, высаживая на берег все новые и новые орды. Гутрум занял уже весь южный Уэссекс, он окружил его со всех сторон, слева и справа, с моря и с суши. Но здесь, на крошечном клочке земли, король Альфред все еще продолжал сопротивляться, пытался собраться с силами, имея лишь горстку своих людей и наш тысячный отряд.

Я понимал, что ввиду такого количества врагов наша помощь становится совсем незначительной, и потому скоро, как только кончатся спасительные дожди и высохнут болота, мы окажемся лицом к лицу с таким огромным войском, что всякое сопротивление будет практически бесполезным. Однако короля Альфреда ждала совсем иная судьба. Он сопротивлялся до конца, и вовсе не эти болота грязи стали его могилой…

Король молчал… Но по его глазам я видел, как грядущая битва принимает у него в голове вполне конкретные очертания. Апокалипсис для норманнов… Этого человека веры не могло согнуть ничто и никогда.

Я попытался сказать ему что-нибудь ободряющее.

– Мой король, как много сил я черпаю в храбрости ваших устремлений и вашем мужестве!

– Весьма благородное замечание с твоей стороны, мой друг. Щедрость твоей поддержки как бальзам ложится мне на душу в эти трудные времена. Нам необходимо поддержать и воинов, трудящихся на строительстве день и ночь, но я вынужден признаться, что не знаю, как это сделать в моем положении.