Текст книги "Энгус: первый воин"

Автор книги: Орландо Паис Фильо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Ненниус же провел весь тот день в написании истории Британского острова, и в этом ему помогали много других монахов и послушников, которые терпеливо украшали манускрипт потрясающими по красоте и разнообразию рисунками. Как приятно было мне видеть их преданность и замечательные плоды их усилий!

Тогда я впервые услышал и разговоры о людях, что угрожали острову, – это был народ моего отца, то есть и мой народ, поскольку я тоже был наполовину норманном. Разговор шел между двумя старыми монахами.

– Это было бы слишком просто, – сказал один из них.

– Что? Обратить язычников?

– Да! – с восторгом ответил первый.

– Но как, когда дух их смущен, и когда они совершили столько злодейств и жестокостей, опустошив все вокруг и все вокруг предав огню?

– Но вспомни, как святой Колумба обратил пиктов. Ведь тогда не было народа более злобного! И в таком случае – какая разница, брат Вилиперто?

– Какая разница?! Не знаю, не знаю, но эти разбойники уничтожили все королевство, и теперь нет даже короля, который мог бы противостоять им. Все мы прокляты! Они дальше всех отстоят от Бога, брат. Несомненно, куда легче обратить собак, диких медведей, муравьев или рыб. Давай построим подводную церковь, чтобы могли молиться рыбы, да еще одну в лесу, чтобы исповедовать птиц и крестить диких кабанов!? И не забудь крошечную часовенку для насекомых! Хотя это и люди, брат… Я не верю в возможность их обращения.

Разговор двух монахов едва не рассмешил меня, но, зная Айвара и Хальфдана и ту ненависть, которую они питали ко всем островитянам, я все-таки вынужден был принять сторону брата Вилиперто.

Ночью я увидел, как брат Грегориус работает над манускриптом вместе с Ненниусом и еще двумя монахами. Я попросил их рассказать, о чем они пишут именно сейчас, и они показали мне часть манускрипта. Я снова поразился тонкой работе и мастерству исполненных рисунков.

Монахи показали мне те картинки, которые на самом деле не иллюстрировали текст, а, по точному определению брата Грегориуса, словно освещали его изнутри. Все это происходило в келье, называемой скрипториумом, – специальной комнате при библиотеке, где монахи переписывали книги, а художники рисовали к ним картинки. Сам акт передачи письменными словами мудрости, имевшейся в сердцах этих священников, как и простое выведение слов, буква за буквой, являлись тяжелым трудом. А брат Грегориус еще и настаивал на том, что главное – не просто красивые иллюстрации, а то, чтобы они создавали исходящий из текстов свет. И это действительно было так. Для него склоняться над этими святыми пергаментами и наслаждаться их содержанием было настоящей работой сердца или «работой сердцем», как любил повторять он. При этом брат Грегориус подробно объяснял, что он вкладывает в это понятие. Еще один монах пояснил мне, что перья для этих работ специально умягчаются в горячем песке и вырезаются вручную. Я в который раз поразился их усердию и преданности работе.

И пока брат Грегориус исполнял свой труд, Ненниус воспользовался моментом и поведал мне о справедливости:

– Сын мой, справедливость существует через намерение создать равенство между самыми большими и самыми маленькими, между самыми маленькими и еще меньшими. Ты должен любить и нести справедливость в себе, стремясь познать себя и любить то, ради чего существуешь. Будь усерден в своем труде, добивайся цели всем сердцем. Будь великодушен в победе и мужествен в поражении. Если ты не прав и соблазнен злом, проси о справедливости твоих братьев, равно как и о надежде, доброте, чистоте, стойкости и воздержании. Помни, что, будучи несправедливым, ты приобретаешь равнодушие и безумие, ибо, любя зло, ты пропадаешь для любви Господа. И если кто-нибудь горд и зол, Божия справедливость не желает, чтобы такой человек, возлюбленный зла, имел надежду или иную добродетель, или красоту души. Ищи же Божественной справедливости, сражайся за нее и будь просто Божьим человеком, ибо вот твоя цель, Энгус, как и цель всех остальных людей на земле. У справедливости много врагов, один из них – зависть, из которой произрастают алчность, насилие и война. Вспомни меч из своего сна «тот, что приносит справедливость»! – И снова я поразился тому, что он помнит о моем сне. – Меч ничего не будет стоить, Энгус, если у тебя не будет чистого сердца.

– Но откуда вы так много знаете о моем сне, преподобный отец? – отважился спросить я. – Кто дал вам власть проникать в человеческое сердце?

Но, не ответив на мой вопрос прямо, аббат снова заговорил:

– Твой сон может являться пророчеством о твоем будущем, юноша. Я знаю о некоем мече, который ждет настоящего воина, обладающего семью добродетелями. И добродетели эти он должен хранить так, как настоящий воин хранит свой меч. И этот меч придет к тебе, Энгус, если ты и есть тот самый воин. Именно поэтому я и учу тебя и готовлю твою душу.

Я глубоко задумался над словами Ненниуса. Одна часть моего существа ликовала и пела, другая – была напугана тем, каким мистическим образом открылся мой истинный путь. Меня, словно буря корабль, раздирали всевозможные противоречия.

– Но если так суждено, то расскажите же мне и о седьмой добродетели, – наконец попросил я, совершенно потрясенный признанием Ненниуса и тайной моего сна. Казалось, какая-то иррациональная воля вселилась в мою душу для того, чтобы я победил своих врагов Айвара и Хальфдана.

– Седьмая же добродетель есть воздержание, защищающее нас от мирового зла и собственной суетности. Воздержание несет мир в твою душу. Тот мир, когда душа твоя знает время, в которое говорит с ней Господь. А когда в тебе говорит Бог, то и дела твои приносят мир всем и везде, куда бы ты ни пошел. Воздержание дано человеку потому, что все можно использовать как в больших, так и в малых количествах, и опасность таится в обоих случаях. Человек должен воздерживаться в еде, в беседе, в одежде, в прогулках, в размышлениях, в желаниях, в понимании – и тогда во всем будет царствовать гармония.

– Но что же делать, если я не могу достичь этой добродетели?

– Если ты соблазняем против воздержания, надо искать поддержки в других добродетелях. Доброта вынуждает нас любить воздержание больше удовольствий, благоразумие показывает, как опасно отсутствие воздержания, а сила духа укрепляет волю путем смирения и умеренности.

– И вы считаете, что я и вправду могу быть одарен такой милостью и достичь всех семи добродетелей, преподобный отец?

– Энгус, мы все обладаем этими добродетелями и должны только укреплять их, ибо они наш замок, наша защита и опора. Но помни: соблазн всегда будет находить в тебе самое слабое место – или твою самую неразвитую добродетель. Никогда не забывай о них, ибо как только ты отвлечешься и забудешь хотя бы одну из них, враг начнет атаку в этом направлении. Поэтому храни и люби все добродетели, стой на страже своих самых ценных сокровищ, ибо человеческое сердце требует усилий и жертв во имя все большей любви и доблести. Храни же дарованную тебе милость, Энгус, чтобы никто и никогда не ворвался в твой замок. Дай отпор любому нападению, и ты станешь героем и победителем.

– Но если говорить честно, преподобный отец, то до сих пор я прожил свою жизнь скорее с грехами, чем с добродетелями. Разве грех не естествен для человека? Разве можно совсем убрать его из сердца и жизни?

– Энгус, все возможно для тех, кто живет в Боге. Есть семь смертных грехов, тех, что отталкивают человека от Божьей милости и которых теперь ты не должен терпеть в своем сердце. Конечно же, если в один прекрасный день ты все же хочешь исполнить свое предназначение.

И он снова заговорил о моем высоком предназначении, словно моя жизнь уже давно была кем-то расписана и определена. Сам же я весьма сомневался, что, во-первых, смогу исполнить это пока неизвестное мне дело, а во-вторых, дело это все более приобретало очертания какой-то непосильной работы.

– Первый грех – обжорство, и он состоит в том, чтобы есть без разбора, без всякого воздержания. Сын мой, запомни, что питаться и пить надо лишь для того, чтобы поддерживать жизнь, а обжорство делает это лишь для самого себя. Когда ты ешь и пьешь в соответствии со справедливостью, но вдруг порой почувствуешь желание поесть или выпить более необходимого, Господь посылает ангела, дабы охранить тебя советами справедливости, благоразумия, силы духа, и призывает тебя к сдержанности и воздержанию.

Чтобы понять, что такое обжорство, мне, конечно, не потребовалось даже примеров. Стоило только вспомнить своих бывших товарищей, когда они возвращались после какого-нибудь налета или захвата деревни. Они были прекрасным воплощением и всех остальных грехов, о которых собирался рассказать Ненниус, что он и сделал.

– Однажды ко мне пришел король и сказал, что очень несчастлив, поскольку слишком тучен и жена больше не хочет спать с ним в одной постели. Он просто смотрел, как рушится его королевство, будучи не в силах собраться и изменить опасное положение. Я объяснил ему, что обжорство опасно не только само по себе, оно имеет и далеко идущие дурные последствия. Они заключаются в стремлении копить богатства ради того, чтобы есть все больше и лучше. Итак, король много ел, потом стал есть и пить неумеренно, потом стал копить богатства, что в свою очередь заставило его воровать, обманывать и совершать другие дурные поступки. И вот этот несчастный человек стал тратить все силы своей души лишь на то, чтобы есть, становился ленивым, сонным и больным. И наконец окончательно разрушил себя. Вот почему грех – это оковы, рабство, которое в конце концов, убивает человека.

Что ж, это описание весьма подходило для большинства моих былых товарищей.

Было уже поздно, и мы отправились спать. И, засыпая, я подумал о том, что, должно быть, все это время носил какую-то мистическую броню против тех невидимых, но опасных ловушек, которые поглотили так много народа и сделали их игрушками своих прихотей. И все, что они делали, становилось бесполезным и дурным. Мне же была дана светлая невидимая броня, которая весьма пригодится и в будущем. Ведь я тоже могу попасть в подобную ловушку и потерять все мужество честного и порядочного человека.

Наутро Ненниус пришел ко мне поговорить о похоти.

– Любезный сын мой, обжорство, гордыня, зависть и несправедливость неотделимы от похоти. И если ты будешь совращаем похотью, вспомни о воздержании, которое противостоит обжорству; о смирении, которое противостоит гордыне, о преданности, которая противостоит зависти, и о справедливости, которая противостоит несправедливости. Также вспомни и о том, что жадность вовсе не противоположность расточительности, ибо быть щедрым – значит быть добрым, справедливым и стойким.

Честно говоря, не думал, что когда-нибудь испытывал настоящее чувство жадности, – я просто привык добиваться в бою того, чего хотел. Однако я продолжал внимательно слушать Ненниуса.

– Сын мой, заклинаю тебя не становиться жадным, ибо это тот грех, который порождает в сдавшихся ему чудовищные страсти. Накопление богатств никогда не удовлетворяет, но таит в себе множество опасностей. Именно поэтому жадный человек бежит от честности и надежды. Леность заставляет его желать зла другим, зависть терзает его из-за того, что он не все может получить. Таким образом, жадность никогда не предложит тебе ни лекарства, ни освобождения твоему сознанию.

Задумавшись о последних словах, я постарался честно и до конца пересмотреть свою жизнь и сделал это с радостью, поскольку действительно хотел по-иному взглянуть на некоторые очень беспокоившие меня вещи. На то, что я видел во время битв и не мог забыть… Сражения… Враги… Друзья тех, кто предал честь и мужество моего отца. И я не мог ничего противопоставить тем ужасным вещам. Я не мог ничем оправдать яростное безумие Айвара и Хальфдана, не мог забыть зла, причиненного норманнами. Память об этом была еще слишком свежа во мне. К тому же у меня имелось много причин не забывать об этом.

Научив меня всем добродетелям, Ненниус решил показать мне их обратные стороны, чтобы сделать грехи как можно более безопасными. Поэтому на следующий день он явился говорить о гордыне.

– Сын мой, гордыня – это действие против смирения. А поскольку смирение существует через намерение человека постоянно помнить о том, что он появился в ходе акта творения из ничего и потому ничтожен перед Господом, вечным, первоначальным и совершенным, то гордыня в человеке есть противоположность смирению. И человек с помощью добра, справедливости, благоразумия и силы духа должен бороться на стороне смирения против гордыни, чтобы всегда помнить о том, что он явился ниоткуда и обязан любить и почитать Господа.

Все сказанное старым аббатом о смирении оказалось для меня совершенной новостью. Еще никто и никогда не советовал мне смиряться, хотя отец, конечно, не говоря об этом вслух, иногда выказывал признаки этого чувства. Однако больше всего среди окружавших меня ранее людей я видел именно гордыню. И вдруг в добродетелях, о которых рассказывал мне старик, я увидел зеркало, в котором различил многие грани жизни отца своего, Морского Волка. Может быть, именно поэтому непримиримость между ним и Айваром была столь сильной и неодолимой… Между тем Ненниус продолжал:

– Энгус, ты можешь быть соблазняем гордыней богатства, дружбы, силы, красоты, науки, храбрости и множества другого. Но ты всегда ищи при этом благоразумия и стойкости, которые приведут тебя к справедливости. И справедливость покажет, что в тебе существуют две цели: вторая будет жаждать богатства, чести, дружбы, силы, красоты, науки и храбрости, но первая приведет тебя к Богу, Который создал тебя из ничего и Который умер за тебя, унизив Себя и став в смерти самым последним человеком.

– Но откуда у Бога столько смирения, преподобный отец? Став человеком, Бог смирил Себя и Свою высшую природу, а такого не сделал бы ни один норманнский бог, даже обманщик Локи. Как же христианский Бог мог принять такие условия, преподобный отец?

– Это Бог любви, сын мой… – ответил Ненниус с выражением бесконечной доброты на лице и взглядом, который наполнил меня теплыми водами необычайной доброты. И я понял, что этот человек любит меня, как мать любит свое дитя. И поэтому мне достаточно просто видеть его и понимать всю правду, таящуюся в его словах… Я чувствовал, как весь пропитываюсь этим чувством, и с этого момента мне стало окончательно ясно, что теперь я не могу не стать другим человеком.

– Отец мой! – воскликнул я. – Сравнительно с вашей добротой зло человеческое есть воистину бесконечный позор! И пора человеку прекратить уничтожать самого себя, если он может обладать такой силой и такими добродетелями! Ваш Бог действительно заслужил самой чистой, самой искренней преданности! И все могло бы быть настолько проще…

– Да, сын мой, но зло и несправедливость человека происходят в большей мере из-за его лености, чем сами по себе. Ну, а пока пора отдохнуть, сын мой.

И скоро я увидел другой сон, уже совершенно таинственный и наполненный ужасными событиями. Такими ужасами часто бывают наполнены сны, когда ночь отпускает на волю все наше безумие, которое мы сдерживаем днем.

В этом сне явились мне властные короли в роскошных одеждах, в изумительно украшенных коронах, в богатом и разнообразном вооружении. Над их головами рядом с коронами вращались разноцветные светящиеся кресты. Эти кресты меняли цвета и сияли, как звезды. Но вдруг каждый из королей превратился в какое-нибудь животное, и они начали пожирать друг друга самым кровожадным образом, словно волки, которые делят добычу. Те, кто еще секунду назад были благородными правителями, перестали говорить по-человечески, а лишь рычали, как звери. Они превратились в яростный клубок, шум стоял ужасный, и крепкие зубы рвали кусок за куском всякую плоть, возникавшую на пути их пасти.

Я проснулся, ничего не понимая. Сердце гулко стучало. Увиденное произвело на меня сильное впечатление. И наутро я, все еще взбудораженный воспоминанием об этом странном сне, нашел Эфрона, которому уже привык поверять все свои тайны. Я рассказал ему сон, и он, подумав, ответил:

– Ах, Энгус, поскольку сон твой удивителен, это дело Ненниуса. Только он может дать твоему сну какое-то объяснение, если оно вообще существует. Лично я вообще сомневаюсь, что сны имеют какое-то объяснение. Скорее всего, это просто бред и ничего больше. Но… послушай, что я скажу: если этот сон действительно тебя очень беспокоит, лучше рассказать о нем настоятелю.

– Спасибо тебе, Эфрон. Именно это я и собирался сделать.

После полудня я пошел искать Ненниуса и обнаружил его молящимся. Я подождал, пока аббат закончит молиться, и поспешил пересказать ему свой сон. Выслушав его до конца, он немного подумал, словно ища разгадку тайны, и, наконец, сказал мне следующее:

– Сны не всегда объяснимы, Энгус. И не надо, чтобы ты любой сон воспринимал так болезненно. Это все-таки не реальность, хотя порой во снах нам даются предупреждения и вдохновение от наших ангелов-хранителей.

Я был весьма разочарован, поскольку ожидал некоего облегчения от той бури, которую поднял у меня в душе этот сон. Но я привык уважать мнение мудрого старика.

Остаток дня я провел в лесу, вырубая большой деревянный крест, который намеревался подарить своим монастырским друзьям. Я позволил себе с головой уйти в дело, полезное и одновременно приятное, а сам начал думать о том, как трудно будет мне, несмотря на всю решимость, оставить эти места, такие спокойные и такие богатые мыслями и чувствами – места, где я наконец понял, как жить в мире.

Но уже перед самым сном ко мне снова пришел Ненниус.

– Вставай, сын мой, и выслушай, что я пришел рассказать тебе о твоем сне. Думаю, что ты видел нечто простое, но очень и очень важное и, может быть, напрямую связанное с той миссией, которая возложена на тебя и твоих последователей. Ты говоришь, что видел в этом сне королей, верно?

– Да, преподобный отец… – ответил я, и образы сна снова встали передо мной, как живые.

– И эти короли сильно отличались друг от друга? – пытал меня Ненниус, глядя куда-то вверх, словно изучал сцены на каком-то невидимом полотне.

– Да-да, они были совсем разные.

– И над каждым из них сиял крест?

– Да…

– И они носили короны?

– Да, носили.

– Сияющие кресты… Короны… И эти кресты были прекрасны? Я имею в виду, они испускали сильное сияние?

– Да, они были прекрасны, и у каждого был свой особый цвет.

– Сын мой, кресты над коронами суть добродетели! Различные добродетели, которыми обладал каждый из королей, и добродетели эти были выше их монархической власти, выше их величия, выше всего в мире. У каждого короля была какая-то одна добродетель, а их могущество проистекало от соединения всех.

– Да-да, я понял, – прошептал я, как всегда пораженный способностью аббата открывать столько тайного смысла в, казалось бы, на первый взгляд, странном сне.

– Но, увы, у каждого была только одна добродетель, ибо крест у каждого над головой был тоже только один…

– Я понял и это…

– Так теперь ты видишь, какова важность всех добродетелей, Энгус?

– Но почему они неожиданно обратились в зверей и стали отчаянно грызть друг друга?

– О, Энгус, короли эти представляют собой христианские королевства. И поскольку каждое из них не обладает всеми добродетелями, они становятся легкой добычей для зла и зависти, которые вынуждают их пасть, превращаясь в разъяренных животных, потерявших свое величие и ставших чудовищными тварями. А битва их являет собой войны между христианскими королями, ибо при отсутствии добродетелей красота и могущество превращаются в разрушение и гибель. – Аббат заглянул мне в глаза и продолжил. – Помни все это крепко, сын мой, ибо дело твое требует силы, чтобы бороться. А до тех пор ты еще не раз увидишь, как многие королевства низвергаются в бесчестье и позоре.

Объяснения Ненниуса стали для меня подобны удару грома по голове – ведь то, о чем он говорил мне, было правдой. У сна оказался простой и ясный смысл. Но тут наступило время ночной молитвы, и я пошел молиться вместе с братьями.

Так день за днем я узнавал все больше и больше нового. И не только во время служб, но и в другое время, проведенное с монахами, я постоянно открывал для себя новый смысл в самых простых вещах. А благодаря урокам Ненниуса, я и вообще стал видеть жизнь совершенно по-другому. По сравнению с нынешним взглядом, мое прошлое видение казалось мне теперь окутанным каким-то густым туманом. Сейчас же мне подарили зрение орла. Я мог посмотреть на короля и по его поведению представить себе сразу всю его судьбу, ту судьбу, которую он создал себе своими деяниями. И это видение людей и их судеб давалось мне не благодаря рунам или какой-то магии. Более того, все эти ритуалы казались мне теперь ничтожно мелкими и смешными играми, посредством которых несчастные слепцы пытаются найти то, чем уже и так обладают. Или пытаются возместить то, что возместить невозможно.

Мне казалось, что Ненниус уже закончил обучать меня всему, что я должен был знать. Конечно же учиться у него я мог бесконечно, и всей жизни моей не хватило бы, чтобы впитать всю мудрость этого старика. Но, как он сам однажды сказал, что мне пока достаточно знать о добродетелях, которыми я должен руководствоваться и которые помогут мне в борьбе со грехом. «Именно они станут оружием в твоем деле», – сказал он, велев мне крепко подумать об этом. На следующее утро я был крещен и, несмотря на кажущуюся простоту обряда, почувствовал, что с того дня обрел новые силы, необходимые для противостояния ожидавшему меня впереди. Я больше не ощущал себя одиноким, боль от потери отца заметно смягчилась. Теперь меня вдохновляли другие герои и другие ценности.

Готовя лошадь к дальнему походу, я чувствовал, как слезы неудержимо струятся по моим щекам, но это были слезы чистой благодарности за нежность и внимание, полученные в обители. Нежность, которая навеки осталась в глубине моей души, и те перемены, которые произошли со мной здесь, будут навсегда самым драгоценным наследием моей жизни, сокровищем, остающемся со мной, куда бы я ни направился.

Пришел брат Эфрон, с которым я подружился и которому доверял, и принес с собой именно то, чего я втайне желал: завернутый в простую холстину пирог – это было для него выражением самой большой щедрости и самого большого уважения ко мне.

Подошел и Ненниус, которого теперь я любил как отца.

– Энгус, – обратился он ко мне, словно давая последний урок, – а знаешь ли ты, что человек больше всего соблазняем ленью и отрицанием? Знаешь ли, что даже человек простой, усердный и любящий добро может однажды поддаться им и не вынести их соблазна? Будь всегда бдителен, сын мой.

И подарив мне этот последний добрый совет, старик крепко обнял меня. Старый монах Ненниус, мой друг, мой отец, мой учитель… По лицу моему лились слезы, и я долго не отпускал его. Тогда он поцеловал меня в лоб и сказал:

– Да хранит тебя Бог, сын мой.

И по его морщинистому лицу тоже побежали слезы.

Затем я вскочил на коня, и Эфрон дал мне несколько манускриптов, которые я должен был передать принцессам Гвента. Проехав несколько шагов, я обернулся, чтобы в последний раз сказать своим друзьям «прости». И та картина, что предстала моему взору, навсегда запечатлелась в памяти: тихая, мирная обитель и с любовью глядящие на меня люди, которые помогли мне стать другим. Помогли обрести моей голове новое сознание, а сердцу – новую веру.