Текст книги "Будешь моей мамой? (СИ)"
Автор книги: Оливия Лейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Регина знала, на что шла. Я никому ничего не обещал, а Олененок… Главное – моя дочь, точка, – заявил именно в тот момент, когда Саша буквально промчалась мимо нас к дому, только волосы белым облаком окутывали стройную фигуру.
– Я сейчас, – проговорил и пошел за ней, но услышал:
– Ну-ну, – усмехнулся Рустам. – Многоточие… – практически пел. – Удержится он, ага.
Я догнал ее в пустой гостиной, едва освещенной парой ночных светильников. Все спали, мы были вдвоем. В беседке меня ждали друзья, коллеги и даже любовница, но… Эти светлые волосы сводили меня с ума. Широко распахнутые большие глаза лишали воли.
Губы, округлившиеся буквой «0»… Я догнал своего Олененка, к себе привлек, почти готовый нарушить слово…
– Куда ты? Тебя обидели? – обнимал, но делал вид, что это не то, чем было.
– Пусти! – уперлась руками мне в грудь. – Я на стол накрыла, теперь свободна, как всякая прислуга! – едко закончила. Слишком заведенная, чтобы тыкать контрактом.
– Что за бред? Ты не прислуга!
– Твоя рыжая считает иначе, но мне настолько все равно, что…
Неожиданно в гостиной погас свет. Резко и без видимых причин. Я выглянул в окно – электричество отсутствовало, как вид блага в принципе.
– Что случилось? – проговорил я. Саша больше не вырывалась, а задумчиво смотрела на дверь. Я тоже повернулся туда. Кто-то невысокого роста с фонариком на голове приближался к нам. – Это что? – удивился я. Что за дети подземелья!
– Это не что, это мой сын, – тяжело вздохнула она…
Глава 7
Саша
Ну что за горе мое луковое! Я же просила Тимошу не экспериментировать в чужом доме! Это могло быть опасно для него во всех смыслах! Либо уши надерут, либо током ударит! Лучше, конечно, уши. А еще прекраснее шило из попы достать и выбросить.
– Тима! – бросилась к сыну. Он деловито выключил слепящий свет, и я увидела, что на нем специальные перчатки, а в руках крестовая отвертка. Но самое удивительное: шкодил он не один! Мой бедокур и девочка-ромашка, вот тебе раз!
– Саби?! – с изумлением шепнул Адам. – Что происходит?! – а это уже раскатисто и властно. Видимо, она нечасто гуляла по ночам, это я привычная.
Я немного испугалась реакции Адама. Сафаров никогда не был покладистым и пушистым, но и бурей эмоций его не назвать: он врач, и умел контролировать свои позывы, но кавказский темперамент порой брал свое – так было семь лет назад, так и сейчас тоже, но с иным окрасом: у Адама дочь, за нее он порвет голыми руками. Порвет даже моего сына… Не нашего. Сафаров, кроме биологического материала, отношения к Тимоше не имел!
Я быстро сморгнула зарождающуюся обиду. Ведь это мной утаенная информация: сначала не сказала, затем солгала – какие к Сафарову вопросы? Только то, что он обманывал меня, использовал как девочку по вызову: приготовь, убери, удовлетвори, а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо.
– Это я виноват, – Тима вступился за Сабину, хотя в принципе сомнительно, что Сафаров собрался кричать на дочь. – Меня ругайте, – в темноте увидела, что брови насупил и готов отвечать по всей строгости законов чужого дома.
– Я же просила не экспериментировать здесь, – тихо проговорила. – Извините, Адам Булатович, – повернулась, – такого больше не повторится. Я поговорю с сыном.
– Саша… – в голосе что-то неясное. Я приготовилась к жесткой отповеди, но неожиданно вперед выступила кудрявая крошка Сабина. Она крепко держала за руку моего сына, но смотрела на своего папу. Молчаливый диалог, суть которого была ясна без лишних слов. – Спелись, – покачал головой Сафаров. – Давайте по кроватям, – подхватил на руки дочь, – завтра поговорим.
– Вы злитесь? – деловито поинтересовался мой Тима. – Я починю, просто предохранитель перегорел.
– Я сам починю, – мы вчетвером отправились наверх, – а твоя мама, – впился в меня тяжелым взглядом, – мне поможет.
Глаза адаптировались к темноте, да и в голосе слишком много оттенков: приказ, просьба, необходимость. Я споткнулась на ступеньке, но Адам поддержал, слишком крепко обнимая за талию. Я зыркнула недовольно, но он проигнорировал. У нас вообще-то контракт: приставания – это повод уйти, громко хлопнув дверью. Но Сафаров действовал так, что даже мой любознательный и наблюдательный сын не прикопался бы! Поганец!
– Жду внизу – шепнул Адам куда-то в волосы, прежде чем раствориться в темноте коридора. Наши с сыном комнаты находились в противоположном крыле.
В детской темно, тихо и как-то мрачно. Комната в принципе рассчитана на гостя любого возраста: здесь не было кровати для ребенка, ярко-выкрашенных стен и горы игрушек. Просто гостевая спальня, чистенькая и аккуратная. Но мой сын вывалил вещи, разбросал конструктор, а небольшой столик для письма сделал рабочей зоной с проводами, инструментами и паяльником.
– Тима, – включила на телефоне фонарик, – я же просила не чудить. Мы же не дома, – мягко высказывала. Он у меня хороший добрый мальчик, бесстрашный даже: спать в темноте – легко, обесточить весь дом – еще проще!
– Мам, я работал, – кивнул куда-то в сторону стола и забрался в постель, – но розетка коротить начала. Потом пробки слетели, ну ия и пошел проверить! – говорил со мной, как с дитяткой неразумной. Тимофей порой удивлял как никто. Слишком самостоятельный для своего возраста, умный не по годам, удивительно рассудительный. В кого?! В меня только шило в попе и упертость. Тогда, возможно, в отца?
– А Сабина как с тобой оказалась? – допытывалась я.
Тимоша вздохнул и устроился на подушке, зевнул широко и сладко. Ну наконец-то сморило моего любопытного варвара!
– Я мимо проходил…
Ага, мимо. Комнаты у них совсем не рядом! Но уже не стала останавливаться на этом.
– Свет увидел, ну и зашел. Саби не спала, чё-то рисовала. Я позвал с собой, она согласилась, – так все просто у него! – Она такая грустная, мам. Я предложил ей дружить и показал, что со мной дружить интересно.
О, это точно! В садике он был звездой у ребят: никогда не знаешь, что у него за игра на уме!
– А что она нарисовала? – поинтересовалась я. Девочка так общается, это не просто блажь.
Тима неожиданно бойко сел в кровати и задумался, прежде чем ответить.
– Тебя, – они сам был удивлен. Я тоже. Даже не знаю, что это могло бы значить…
– Ладно, ложись, – устало за ухо заправила выбившуюся светлую прядь. – А я пойду…
– Давай я помогу отцу Сабины! – тут же встрепенулся сын.
– Нет уж! – строго ответила. – Хватит твоей помощи! – но поцеловала ласково, подталкивая легкое одеяло под детский бочок. Я очень любила сына: он мой свет в окне и стимул стремиться к большему, развиваться, не опускать беспомощно лапки и покорно склонять голову, подставляясь под удары судьбы. Но у всего этого была своя цена – вина. Из-за меня ему пришлось повзрослеть раньше сверстников. Присутствие меня, как матери, всегда было меньше, чем у других детей. Отца у моего мальчика тоже нет в каком-то смысле из-за меня. Ведь… Ведь я могла сказать Сафарову, а не гордо убегать в закат, лелея свою боль и обиду. Нет, я не обманывалась, полагая, что Адам ради меня отказался бы от невесты из «своих», но он делом показывал и доказывал, что кровь для него не пустой звук: Адам помогал родне по первой просьбе или даже предвосхищая ее, так же и ему спешили на помощь, едва замаячит проблема. Наверняка не бросил бы первенца, пусть и незаконнорожденного от русской влюбленной девчонки. Возможно, нам с Тимой жилось бы чуть полегче. Но я не сказала и не жалела! Подбородок инстинктивно взлетел вверх, поддерживая мое решение: мне не нужно оправдываться за свое молчание! Я поступила глупо, но по совести – обманщик не достоин чуда отцовства! Да, этими чувствами тогда руководствовалась. Да и школу жизни, ускоренный курс молодого бойца прошла неслабую. Я никому и ничего не должна: теперь все сама умела, и без мужика не пропаду! А в моей жизни всегда будет защитник – мой сын. Мужчина, который никогда не разлюбит, потому что я – мама.
– Спокойной ночи, – прошлась пальцами по светлым волосам. За сына я была бесконечно благодарна Адаму Булатовичу Сафарову, только он не узнает, что когда-то сделал мне лучший подарок. Моя ложь была принята им без особого рвения докопаться до истины. Потому что ему это не нужно, его устраивал расклад, где на стороне не бегают шестилетние мальчики с его глазами. Не положено ему по статусу. Чести семье Сафаровых не делает, и министерские планы на будущее может подпортить. Тогда я была влюблена, а сейчас понимала, что мы не пара: врач из обеспеченной дагестанской семьи и медсестра с периферии, практически сирота при живом отце. Я тогда сама обманулась: служебный роман приняла за реальные чувства. Что же, молода и неопытна была. Надеюсь, что поумнела с тех времен.
Минут через пятнадцать я спустилась в гостиную – ожидаемо Адама еще не было. Сабина – девочка ранимая и беспокойная, ее не так просто уложить. Может, подняться и помочь? Я ведь няня.
Через несколько минут осторожно заглянула в детскую своей юной подопечной: кровать не видела, но слышала голос Сафарова. Он читал сказку дочери, мягко, тихо, успокаивающе. Любовь. В каждой интонации – отцовская ласка и забота. Я прижалась щекой к прохладному дереву, позволив на мгновение испытать чувство покоя, защиты, безопасности, которые должен давать мужчина одним своим присутствием. Конечно, все это предназначалось не мне, но я позволила молоденькой Саше, которую когда-то называли Олененок, пробиться к свету и выйти на поверхность. Всего на мгновение. Одной улыбкой. Хрустальной слезинкой, тоже одной. Во мне не было ненависти. Да, сейчас осознала это с изумляющей ясностью. Ну не судьба мы друг для друга! Случайность, давшая росток внутри меня. Разве за это можно ненавидеть? Сколько людей в мире сходятся и расходятся, просто у нас все капельку сложнее и немного больнее. Но семь лет прошло, давно пора отпустить и забыть.
Грустно, что вышло так. Я родила не от того мужчины, и как итог мой сын не знал отца. Я не жила простую жизнь замужней женщины, обычную, с бытовухой, ссорами и нежными объятиями на диване у телевизора. Но разве я несчастна? Нет! Все вышло как вышло, а Адам… пусть будет счастлив, а его девочка выздоровеет и проживет долгую прекрасную жизнь. Моим спасательным кругом на протяжении долгих семи лет были любовь к сыну и обида на его отца. Последнюю я отпустила, тихо прикрыв дверь.
На диване в гостиной сама не заметила, как уснула. А ведь думала о гостях Сафарова, которые в темноте сидели и ели стейки с салатом. Ничего, ночь лунная, не пронесут мимо рта. Особенно рыжая Регина: он у нее огромный, проглотит и не подавится. Стерва она, конечно. Когда остались практически одни, попыталась продемонстрировать свое положение в жизни Сафарова:
Даже не надейся, нянька. Таких, как ты, Адам на завтрак надкусывает и выплевывает.
Так она мне шепнула с мерзкой улыбочкой. Да только я научилась правильно общаться с подобными наглыми особами и отбривала их на раз.
Зато тебя даже не надкусишь: курага размером, – прошлась оценивающим взглядом, – L? Или XL? – и звонко рассмеялась на ее возмущенное пыхтение.
Да, теперь она будет ненавидеть меня в десять раз сильнее. Возможно, даже Сафарову на мозги капать. Если меня уволят, значит, правда она в его жизни не просто эпизод. Понятно же, что они любовники. Таким голодным взглядом смотрят только на мужчину, который уже видел тебя голой, и тебе, женщине, это понравилось. Да и территорию Регина метила вполне ожидаемо для любовницы: дешево, нагло, сердито.
Нет, это не ревность, исключительно реакция на высокомерие и попытки унизить меня. Регина на самом деле красива и эффектна, должна быть уверена в себе и не ревновать к каждой мимо проходящей, а если что, претензии пусть предъявляет мужчине: я ничего не делала, чтобы привлечь Адама ни тогда, много лет назад, ни сейчас. Все сам. Все сам… Широко и вкусно зевнула. Все сам…
Меня окружала звенящая жарой пустыня и ароматная восточная ночь. Я устроилась поудобнее, заерзала, даже обняла… А что, собственно, я обняла? Дерево? А разве в пустыни есть деревья?! Какой-нибудь баобаб? Прошлась рукой по стволу – твердый. Запустила пальцы в крону – мягко-жесткие листья. Носом уткнулась… Это не кора, это кожа с запахом солнца и яркой амбры.
– Адам?! – всполошилась, резко распахивая глаза. Он по-хозяйски нес меня на руках, а я слишком привычно обнимала его за шею. – Куда ты меня…
– Спокойнее, Олененок, – слышала, что улыбался. – Ты уснула, а я готов проявить милосердие и уложить тебя баиньки, – крепче прижал к себе, буквально качая на руках.
– Не нужно мне твое милосердие!
И руки на моей заднице тоже! Да-да, именно там!
– Я вообще пробки чинить иду!
Сафаров тихо и подкупающе рассмеялся.
– Пробки не чинят, их подключают. А ты не идешь, а едешь. На мне, Олененок, едешь.
– Их вбивают обратно, – буркнула я, ерзая на руках. А что? Выбило пробки – значит, правильно «вбить их обратно». Пусть считает это новым фразеологизмом от Александры Лисицыной!
– Тим явно не в тебя пошел, – заключил уверенно Адам. Сердце предательски замерло. Эта тема самая скользкая, все ледяные дорожки мира отдыхали. Не хочу и не буду это обсуждать! – Кто его отец, Саша? – Адам буквально считывал мои мысли и язык тела. Логично, что тема мне неприятна со всех ракурсов, и тем не менее продолжал развивать ее.
– Отпусти меня, – взбрыкнула, не бурно, но давая понять, что его близость – лишнее между нами. Мне все это не нужно. Прошлое должно остаться прошлым! Ну и контракт, да!
– Только когда ответишь, – тембр стал глубже, а звучание – жестче. – Я должен знать, кого ты любила по-настоящему. Это ведь было по любви, Саша?
Я выкрутилась и змеей выскользнула из его объятий. Я не хотела лгать, но и правда слишком дорого мне станет. Пусть просто забудет! Нет нас! Нет! И никогда не было! Это не моя ложь, это его правда! Адам женился на другой и родил с ней дочь, а мой сын – табу! Нечего к нам лезть!
– Адам Булатович, я еще раз вам напоминаю, – начала спокойно, без криков, истерик и игр, – мы не знакомы. Между нами ничего никогда не было. Вы ошиблись и спутали меня с кем-то, – или так, или я собираю вещи. Ходить по минному полюя не нанималась. Я тему его женитьбы не поднимала, не обвиняла, не строила обиженную мину, и я требовала того же в отношении себя! Либо расходимся. Это все я вложила в твердый взгляд глаза в глаза.
Сафаров с минуту сверлил мое лицо, хирургическим буром пробраться в голову пытался, сканировал, как холодный рентгеновский аппарат. Раньше я была как на ладони, теперь научилась закрываться и блокировать эмоции. Адам плотнее сжал полные чувственные губы и медленно, словно нехотя, кивнул.
– Я пойду, Александра. Свет тушить.
– Чинить, – поправила его. – Я с вами, – и достала из кармана телефон, включив фонарик. Это мой сын набедокурил, мне разбираться. – Ведите, Адам Булатович, – подсветила ему дорожку.
Надеюсь, Сафаров возьмет с меня пример и будет придерживаться официального тона и нейтралитета в общении. Да, встречались когда-то, секс был, симпатия, и? Он что, за всеми своими бывшими бегает с расспросами «от кого ты залетела?». От кого надо, от того и родила!
Я тряхнула головой, оказавшись в какой-то подсобке. Все, хватит уже гонять мысли туда-сюда: все, что требовала от Адама, и меня касалось, даже в наибольшей степени.
– А пацан у тебя рукастый, – после тяжелого продолжительного молчания Сафаров звучал глухо, но достаточно ровно. Как констатация факта.
– Извини, – светила фонариком, пока он копался в проводах, – такого больше не повторится.
– Желательно, – сухо кивнул.
– Там гости…
– В темноте, да не в обиде, – Адам повернулся и стрельнул в меня взглядом.
– В тесноте, да не в обиде, – вечно он поговорки переиначивал!
– Это ваш народ так говорит, а наш…
– Крутит словами, как выгоднее, – иронично заметила. Адам такой же: когда нужно – люблю, куплю и убежим; когда не нужно – у меня невеста, а ты случайная страсть, которая была под рукой. Ее, девушку из своих, он уважал, ее ни-ни до свадьбы. Но мужчине ведь нужно, а Олененки всякие сами просятся. Блин, опять завожусь! Все. Вдох-выдох. Сложно рядом с Адамом нейтральной оставаться, особенно если провоцирует.
– Не всегда, – повернулся ко мне и щелкнул выключатель. – Готово.
Но часто, и мы оба это понимали и признавали. Он сам такой же: жонглировал словами и фактами виртуально, в цирке выступать можно!
– Адам Булатович, я хотела согласовать выезды с Сабиной: ей нужна социализация. Кино, парки, по магазинам. Я готова и под мою ответственность, – свернула разговор в русло, где главное – здоровье его дочери. Это для него приоритет. Девочке просто необходимо общение и взаимодействие с окружающим миром: со всеми его прелестями и стрессами. Я успела пообщаться с Розой Эммануиловной и узнать, что предыдущие няни опасались вывозить девочку: она могла устроить истерику, которую сложно унять. Это травмирующая ситуация, как для ребенка, так и для взрослого. Бонусом шла еще и ментальная затрещина от разъяренного Сафарова, как мне рассказали. Я осознавала риски, но мне нужно точно понимать, буквально на практике, каков он – моральный барьер Сабины. С бассейном ясно, но это точно не все, судя по рассказам Розы Эммануиловны.
– Я тебе доверяю, – прервал мой молчаливый монолог Сафаров. – Такого парня вырастила: он и за тебя заступился, и мою дочь в обиду не дал, от вины не бежит. Мужик, – резюмировал как будто с гордостью за… меня? – Саби удивила… Это даже странно…
– Что странно? – не поняла я.
– Сабина плохо принимает новых людей, даже детей. У нас много родни, но, – широкие плечи на мгновение поникли, выдавая великую печаль. Он грустил о дочери и, вероятно, очень тосковал по ее матери. Раз он женился, значит, чувства были, – тебя и твоего сына приняла за считанные часы.
Сердце предательски дрогнуло, страшась возможной параллели. Сафаров какой угодно, но не дурак. Единственное, что помогло мне скрыть тайну рождения Тимоши, – орлиная гордость и врожденное эго. С ним бы такого не произошло: его не обманули бы, не посмели бы. Точка.
– Главное, Саша – из глаз ушли все нежность и грусть, осталась одна бескомпромиссность, – Никаких романов, пока ты работаешь на меня.
– С тобой и не собиралась ничего заводить, а на вообще мы не договаривались: ни устно, ни письменно. Я же не в монастыре служу! – вздернула бровь. У меня даже выходной будет, целое воскресенье! Я не то чтобы собиралась в ближайшее время романы крутить: спасибо Олегу, отшептал. Но подобные ультиматумы эгоистичны и крайне неактуальны.
Какие-то замашки самодура!
– Саша, я просто не хочу этого ни видеть, ни слышать. И вообще, не беси меня!
– Почему?
– Почему что? – словно бы начал терять терпение.
– Почему «все»? – вздернула подбородок, отвечая на острый взгляд Сафарова.
– Потому что… – медленно пошел на меня, не лениво, наоборот, напряжение в каждом шаге. – Потому что…
Глава 8
Адам
Почему? ПОЧЕМУ? Это хороший вопрос, и я постоянно его задавал сам себе. С няней для дочери – тут все ясно: в компетенции Саши не было сомнений, а ее отношение к людям, пациентам и детям – это особая тема. Добрая, чуткая, человечная – она каждого воспринимала, как личную ответственность: помочь, улыбнуться, подбодрить, просто сказать, что все будет хорошо. Я критиковал Олененка за это: помогать нужно, это наша работа, но привязываться не стоит – это всегда плохо кончается. Я знал лично. Про собственное маленькое кладбище каждого врача – это не миф, это жесткая реальность и печальная статистика. Саша должна была закалиться, чтобы полностью погрузиться в профессию, она ведь собиралась стать врачом. Ради себя самой. Стала ли? Не уверен. Но именно такой человек, чуткий и добрый, мне нужен был для моей Сабины. Такую няню искал. И нашел. Александра изменилась в отношении меня, это точно, но не к людям. К ним нет.
Кто-то считал сексуальным большую грудь и рабочий пухлый рот, а меня возбуждала бесхитростная искренность и чувственная податливость в красивых женщинах.
– Почему… – двинулся на нее, на просто няню, с которой у нас нет прошлого. Так она сказала. Или приказала?
Легко ей, а вот я постоянно думал об этой женщине: прокручивал в голове первую встречу, хотел увидеться, надеялся, что согласится работать на меня. И мечтал. Да, мечтал о моем нежном Олененке. Вспоминал прошлое, наше с ней, общее, пронзительное до дрожи и ласковое, как летнее утро. Родное, как руки матери, и страстное, как звенящая июльская ночь.
Столько лет прошло, откуда эта тяга? Ведь давно не возвращался мыслями к девушке с огромными влажными глазами, невинными и обещающими любить только меня. Любил сильно – да. Поступил плохо – признаюсь и каюсь. И что забыл – тоже согласен. Смерть Мадины – горькая пилюля, но я знал, что приму ее. А горе с дочерью подкосило, все силы забрало, мысли и ресурсы только туда. Спасался работой. Когда-то она была моей единственной страстью. Когда-то…
Я упорно гнал от себя мысли о той девушке, которой Саша когда-то была, но, увидев ее спящую в гостиной на моем диване: прекрасную, небрежно растрепанную, с розовыми губами идеальной формы, а если зацеловать их, то припухали как сладкая соблазнительная ягода. Тогда я вспомнил своего Олененка. Стройная, гибкая, тонкая, с прозрачной кожей и пшеничными густыми волосами – Саша была красивой девушкой, а стала прекрасной женщиной. Внутри защемило, и это точно не про секс. Олененок чувственная и податливая, она никогда не демонстрировала чудес эквилибристики в постели, но была для меня желанной. Потому что это отзывалось на уровне сердца.
Я не верил в любовь как в состояние души, только в химию и физику тел. У меня было много женщин, но я не страдал потребительством в отношении них. Все взаимно, честно, с максимальным уважением. С Сашей Лисицыной, юной медсестричкой, начиналось именно так. Ничего серьезного, никаких чувств, только желание, чтобы эти тонкие руки меня обнимали, губы целовали, а волосы в моем кулаке, жестко, глубоко, до всхлипов и стонов. Потом пришли нежность, желание видеться чаще, вообще постоянно, засыпать вместе, гулять, держась за руки. Противоестественно для меня, но так необходимо. Как воздух просто! Сколько раз хотел порвать, чтобы минимизировать душевные страдания для нее и риски для себя. Не вышло. Не смог. Тянул до последнего. Боялся сделать ей больно. Остаться без нее тоже боялся. А вышло, что… Нет, я не верил! Мы год вместе были, никогда Олененок и намека не давала, что способна на подлость, а если бы любила кого-то – я почувствовал бы. Но факт – сын зачат, когда вместе были. Я долго вспоминал и таки да: ездила Саша к отцу в Ярославль. Может, случилось что? Может, обидели там… Как мужики могли женщину оскорбить? Силой взять, а итог – беременность. Может, страшно было признаться мне? Если бы мой был… Сказала бы. Лгать и скрывать бессмысленно что тогда, что сейчас.
Я хотел бы такого сына, как Тим. Не по возрасту смышленый, сильный, смелый. Ответственности не боялся, вину умел признавать. Мать любил и защищал, дочку мою в обиду не давал. Воспитан отлично: как у нас в Дагестане, с большим почетом и уважением к родителям: к старшим, к младшим.
Если допустить хотя бы один процент, что мальчонка мой, пусть и совсем не похожий, то даже не знаю. Это подлость и предательство. Это семь лет лжи. Это праздники, которые мы не проводили вместе. Дни рождения, которые я пропустил все до единого. Новый год, который мы встречали, не подозревая друг о друге. Это жизнь, которую можно было прожить иначе! Как это объяснить?! Как это оправдать?! Нет. Нет! Это нереально. Что де-факто, что деюре мы были бы чужими людьми. Просто дядя, просто мальчик. А Саша… Задушил бы своими руками! Или забрал бы ребенка на шесть лет. Чтобы все по-честному!
– Саша, – едва сдержался, чтобы плечи не сдавить, прижать, обнять, целовать, любить. Дрожь на кончиках пальцев прятал в сжатых кулаках… – Ты бы мне сказала, если бы Тим был моим? Не смолчала бы? Не обманула? – мне это важно. Я должен знать!
О нас нельзя сейчас говорить: о чувствах, о прошлом, о настоящем и тем более о будущем. Она обижена. Я смущен несвойственными мне порывами. О нас потом или никогда. Многое зависеть будет именно от нее. От вопросов. От ответов. От желаний. Наших общих. Олененок злилась. Я тоже в раздрае. Может, поговорим и разберемся. Начнем с главного вопроса.
– Я уже говорила тебе… – изумленная и потерянная. – Я…
Саша не умела врать. Моя нежная Саша. Олененок. Я пойму, если солжет. Отбросив эмоции, заявляю ответственно – семь лет назад эта женщина не лгала, когда шептала про любовь. Я, блин, ничего не понимал, кроме одного – между нами было по-настоящему! Я любил и она любила!
– Адам Була…
– Адам… – все-таки сжал острые плечи в летнем легком платье. Пылающая кожа, широко распахнутые глаза, губы приоткрыты. – Назови меня по имени… Пожалуйста… – склонился над ней, навис, закрыл собой. Поглотить и проглотить готов. – Как раньше звала… – да, нежно, сладко, особенно. Губы целовать хочу. Всю хочу. Своей сделаю. Снова.
– Ад… – подалась мне навстречу, слабея в моих руках.
Телефонный звонок неожиданно спугнул нависшее напряжение и нарастающее откровение. Олененок моргнула, словно ото сна очнулась и оттолкнула меня, сама прыткой козой отпрыгнула в сторону.
– Черт… – достал телефон и выронил тут же. На экране светилось имя «Регина».
– Рыжая твоя звонит, – Олененок моментально растворилась в этой практически незнакомке Александре Лисицыной. – Ответь, – улыбка жесткая и дерзкая, – барышня, наверное, темноты боится, – круто развернулась и направилась к выходу. Уже в дверях через плечо бросила: – Мой сын к тебе, Сафаров, отношения не имеет. Расслабься уже. Доброй ночи, Адам Булатович, – поставила жирную точку между нами.
– Ах, шайтан! – кулак на инстинктах врезался в стену. Коту под задницу полетел мой контроль – Да, – рявкнул в телефон. Врач – это интеллект, разум, ответственность. Это холодная голова и смелые руки. А у меня ладони вспотели, а пальцы дрожали. Сейчас даже вены не смог бы вскрыть, не то что операцию провести.
– Адам, ты где? – Регина сдерживалась, но была недовольна. А что, собственно, произошло?! Что за предъявы?!
– Иду, – клацнул зубами и отключился. Нужно всех домой отправлять. Хватит, отметили новую должность.
В беседке никто особо обо мне не скучал: мужики ели и пили, только Регина недовольно сверкала желтыми глазами.
– Адам, братишка, ну зачем ты нам интимную обстановку своим светом испортил?! – Рустам наворачивал сочную говядину с лепешками, явно на мангале подогретыми, и овощным салатом с кинзой и острым чили.
– Остро, капец! – выдохнул огнем Борик. – И вкусно, – за спину мне глянул. – А няня где?
И этот туда же! Не здравомыслящие мужчины и интеллигентные врачи, дававшие клятву Гиппократа, а членистоногие крабы и горные козлы кругом!
– Спит! – не смог держаться нейтрального тона. – И вам в люлю пора.
– Можно тебя? – Регина поднялась и неспешно скрылась в темноте за беседкой. Да, присутствующие здесь знали, что ничего серьезного между нами нет. Мы с Клычковой профессионалы своего дела и коллеги, остальное – рабочая побочка, но Рустам все же хлопнул себя по лицу, а Борик показательно чикнул скальпелем по моим яичкам. Регина женщина и достаточно самолюбива, чтобы не признать в Саше соперницу.
Эти двое – тоже любители за ягодицу младший персонал ущипнуть да на уши присесть, заглядывая в декольте молодых медсестер и юных ординаторов, но Регина взрослая женщина, наверное, поэтому тот же Борик предполагал, что у нас серьезно и мое вдовство слишком подзатянулось. Только Рустам знал наверняка, что я никогда на ней не женюсь и в семью не приведу.
Это не про национальность: мой отец сам женился на русской, деду и родне пришлось смириться. Я никогда не видел в этом проблемы, а мама не позволяла прессовать меня и промывать мозги, что смешанные браки это нонсенс, а не собственное желание, за которое пара сама держит ответ. Спасибо ей за это. Мать – единственная женщина, которой я с большим уважением и любовью целовал руки. Дело всегда было в другом: я не планировал жениться по любви, потому что той самой любви до тридцати лет и не испытывал, а жар плоти удовлетворял, не задействовав нейронов в голове, и сердечная мышца никак не реагировала. Поэтому Мадина. Милая девушка, которая хотела немного счастья, прежде чем жестокая судьба заберет ее. Жалость – да. Любовь – нет. Но этот союз подарил мне чудо отцовства, мою маленькую Сабину. Это знак от Аллаха, что слово сдержал не зря. Но Всевышний справедлив: я обманул прекрасную девушку Сашу, и он наградил меня чувствами к ней, которые можно попытаться забыть, но они всегда были и, вероятно, будут со мной. Вот такое наказание любовью.
Регине я ничего не обещал и больше жениться не собирался, по крайней мере, просто потому, что нельзя быть бобылем! Если я решу связать себя священным узами, то с женщиной, которая внутри отзывалась. Если бы не слово, данное Мадине, когда держал хрупкие худые руки в яблоневом саду на нашей малой родине в Дагестане; отцу и родителям невесты в мечети клятву давал, приняв благословение мулы, все могло бы быть иначе. Только мать яростно против была, да отец молча и недовольно губы поджимал. Она другого для меня хотела: любви, огня, детей и чтобы до гроба. Отец просто не желал для меня такого, но не лез: отец Мадины другом ему был. Я успокоил мать тогда, а через два года на родных коленях вспоминал Олененка и сглатывал горчащий ком. На ней женился бы, если бы не слово, данное перед Всевышним и пророком нашим.
– Что происходит, Адам? – Регина сложила руки на полной груди, постукивая носком туфли на высоких шпильках. Роскошная зрелая женщина: ее внешние данные позволяли выбирать и партнера на ночь, и спутника на всю жизнь. Регина в разводе, без детей, с карьерой и приличным заработком для женщины. Она достаточно умна и понятлива. Поэтому я не знал, откуда это ревностное недовольство! Мои отношения с Олененком только между нами, и на публику мы их не демонстрировали.
– Ты мне скажи? – оперся о дерево и смерил ее спокойным взглядом. Нужно было рвать с ней еще месяц назад, когда начала намекать на желание стать ближе, с дочкой моей познакомиться, к ужину с родителями присоединилась вроде как случайно. Но больно уж яро доказывала, что способна держаться в рамках «просто удовлетворение потребностей организма». У меня тогда очередная няня уволилась, и я поставил на паузу разрыв: нужно закрыть сначала одну проблему, прежде чем другую на задницу найти. Все же мы работали вместе.
– Что у тебя с этой пигалицей?
У кого-то явно проблемы с самоконтролем. Это плохо.
