Текст книги "Будешь моей мамой? (СИ)"
Автор книги: Оливия Лейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Глава 17
Саша
Я осторожно отступила и отправилась в детскую. Говорить о подслушанном разговоре Адаму? Если даже на сто процентов не уверена, что речь шла о нем. Да и обвинить девушку в интригах, суть которых неизвестна, тоже странно – ревностью попахивает или бабкиными сплетнями. Скажу, если увижу девицу рядом с Сафаровым! Прекрасный компромисс!
– Тимоша, держи вещи и иди в мою комнату переодеваться, – отправила сына. Да, это дети, но все же Сабина девочка, причем другой культуры и религии. Так положено.
Я переодела Саби, но густые волосы собирать не стала. сделала милую «мальвинку».
– Красавица, – погладила еще по-детски пухлую щечку. Сабина в ответ коснулась моей скулы, а потом и вовсе обняла. Она молчала, но в ее глазах столько всего, что даже боязно не оправдать доверие.
Мы вышли, держась за руки. Прежде чем войти в свою временную спальню, постучала: зачем смущать сына, если он еще без штанов?!
– Тима, оделся?
– Ага, – распахнул дверь, а я закатила глаза. Вот почему у него в руках отвертка?!
– Тима! – воскликнула обреченно. – Не нужно сегодня экспериментировать!
– Мам, успокойся, – так по-взрослому сказал. – Я подтянул болты на окнах, защита от детей.
– Третий этаж, а если бы…
– Мам, я что, дурачок – из окна выпадать?
Мне хотелось и плакать, и смеяться, отшлепать его и расцеловать. Залез, открыл пресловутую защиту, проверил и затянул, чтобы другие не выпали. Чудо-мальчик! И юдо тоже!
– Ты хорош, – оценила светлые брюки, голубую рубашку с подтянутыми рукавами и… Сын расстегнул пуговицы сильнее, чем положено. Как Адам! – И волосы уложил, – осмотрела зафиксированную челку. Как у Адама! Если бы он был брюнетом, то сходство бросалось бы в глаза совсем явно. – Идем? – взяла обоих за руку.
– А ты не будешь переодеваться?
– Я… – замявшись, протянула, но Сабина уже открыла шкаф и погладила бледно-голубой шелк, а в глазах столько восторга!
– Мам, надень! – попросил сын. – Ты будешь самая красивая!
– А сейчас некрасивая? – пыталась съехать.
– Ты всегда самая лучшая! – и они оба бросились меня обнимать.
– Ждите в детской, – сдалась. Когда дети вышли, я переоделась: платье настолько точно повторяло цвет моих глаз, чем совершенно изумляло. Неужели такое можно купить в магазине? А село как! Просто идеально! Точно по фигуре: легкий шелк, утонченность, грация и совершенно не пошло.
Я достала украшения, погладила пальцами сверкающую вязь и застегнула пояс на талии. Камни удивительно гармонировали с цветом неба. Бирюза, серебро и нежность голубого. Я застегнула серьги, надела браслеты, последним было колье. Крутанулась у зеркала и звонко рассмеялась. Хороша, да! Очень хороша!
Буквально в дверях столкнулась с Адамом. Он чуть отошел и осмотрел меня ярким горящим лихорадочным взглядом. Я прикрыла дверь и замерла в паре шагов от него. Дыхание сбилось, сердце ломало ребра, стремясь к своему хозяину, ноги дрожали от восхищения в глазах мужчины напротив. Да, я люблю его. Я снова его люблю…
– Саша… – бросился ко мне и привлек в объятия. – Какая ты красивая. Господи, какая красивая, – коснулся моих губ.
– Адам, нас увидят… – не позволила нежности перейти в бурную страсть. Дети или взрослые – неважно, но это харам стопроцентный. – И, пожалуйста, не представляй меня как-то по-особенному… – может, Сафаров и не собирался, но на всякий случай предупредила. Только после нашего откровенного разговора.
– Да это и не требуется, – подмигнул загадочно. – Пойдем за детьми.
Если бы у меня было всего одно слово, чтобы описать кавказский праздник, я бы выбрала «огонь»! Яркие краски, веселая музыка, шумно и весело. Прошло всего полчаса, а торжество уже вспыхнуло, словно в унисон первым звездам еще на светлом небосклоне!
– Ого! – мой Тима тоже удивился. Мы в первый раз на подобном мероприятии. Я даже растерялась: куда идти, куда бежать?
– Давай детей мне, Сашечка, – подошла тетя Роза в ярком платье цвета костра.
– Но…
– Сегодня для детей организовали отдельную зону. За ними есть кому присмотреть, – убеждал Адам.
– Хорошо, – выпустила ладонь сына. – Тетя Роза, вы прекрасно выглядите! – похвалила от души.
– Даты сама красавица! – и как-то хитро на Сафарова взглянула. – Очень красивая… – и снова этот загадочный тон.
– Пойдем за стол? – Адам меня не касался, но смотрел слишком красноречиво. На мне не было бюстгальтера (его точно было бы заметно), и платье буквально стекало по моей двоечке с половиной, а соски встали от жгучего взгляда, полного желания.
Неожиданно какая-то девушка с русыми волосами и непокрытой головой закрыла Сафарову глаза, тихо посмеиваясь. Я была изумлена такой неприкрытой тактильности, ну и взревновала, что уж тут!
Адам убрал руки, резко обернулся, затем подхватил незнакомку и закружил в крепких объятиях.
– Наконец-то! Думал, не успеете!
– Самолет задержали, но мы сделали это!
– Саша, – они повернулись ко мне: девушка смотрела с любопытством, Адам светился, как начищенный рубль, – познакомься с моей младшей сестрой Шейлой.
– Очень приятно, – я улыбнулась. Сестра!
– Шейла, это Александра, моя…
– Я няня Сабины, – опередила его. На всякий случай. Адам вздернул черную бровь, мол, что ты несешь, Саша?!
– Няня?! – она рассмеялась, заливисто и весело. – Шутники! Очень приятно, Саша, – и чмокнула меня в щеку. А что происходит вообще?!
– Где Эмин и мои племянники?
– Мальчишки играть отправились. Муж голодный! – и снова рассмеялась. Такая яркая, такая хохотушка. Совсем не похожа на сдержанного и строгого брата.
– Адам Булатович, – к нам подошла какая-то женщина в платке. Видимо, хозяйством у Сафаровых заведовала. Именно она звала на помощь Юлию Германовну, когда их атаковала вяленая свинина, – помощь ваша с барашком нужна. Хозяйка, мама ваша, просит вас.
– Сейчас женщин провожу за стол…
– Да иди уже! Мама зовет! Я сама Сашу провожу, – и Шейла взяла меня под руку. – А вон и Эмин! – мы пошли в сторону высокого крепкого мужчины.
– Звезда моя, – взял поданную тонкую ладонь, – ты куда убежала?
– С невестой брата знакомилась. Саша, это мой муж, Эмин Арджанов, – и ему подмигнула: – Красивая, правда?
Невеста?! В смысле?!
– Правда, – но поцеловал ее руку.
Я была настолько шокирована, что молча опустилась на стул совсем недалеко от юбиляра. На мгновение наши взгляды встретились: Булат Зелимханович прошелся по мне удивленным взглядом, затем в нем появилось какое-то обреченное понимание, и в восторге от этого он не был.
– Шейла, – шепнула ей, – почему ты назвала меня невестой? Почему на меня все смотрят?
– Саша, на тебе помолвочные украшения. Все же видят, что жених – наш Адам! Он же от тебя не отходит!
– О… – только и выдала.
Надень их, если захочешь быть со мной…
Это что, такое своеобразное предложение руки и сердца?! О-о-о… Слов у меня не было!
Вроде Адам как бы и предупредил, но я и не подозревала, что это практически помолвка. Кольца же нет…
Нос пощекотал дымный и пряный аромат, отвлекая от раздумий. Его нельзя ни с чем спутать: горячий запах баранины на углях, душистый дымок от шашлыка, пряность аджики. Это пахнет так сытно и радушно, что слюнки потекли рекой.
– Все хорошо? – Адам неожиданно появился рядом, устраиваясь в кресле, и сжал мою руку под столом. Я только кивнула – началось застолье, которое меня ошеломило.
Стол буквально ломился от угощений и разнообразия. Мою тарелку наполняли снова и снова. Главное преступление здесь, очевидно, быть голодным или скромничать.
– Ты что, не любишь нашу еду? – пошутила Юлия Германовна, и на мою тарелку опустился очередной обильно приправленный кусок сочного шашлыка. Обжигающий мясной сок и острота соуса – очень вкусно! К утру точно прирасту на пару килограмм!
Я ненавязчиво рассматривала людей и поражалась обилию красок: девушки в платьях цвета спелого граната, небесной лазури (я!) и золота, что звенело при каждом движении. Седые старцы в строгих черных одеждах, но с живыми и мудрыми глазами. Изумрудный газон, мерцающий в свете зарождающихся звезд. Но главный цвет – красный: на шашлыках, румянец на щеках, алые языки пламени в костре, который зажгли в каком-то интересном очаге, и на гигантском шампуре запекался целый барашек: его медленно крутил мужчина, одновременно поливая соком, стекавшим в специальный поддон. Удивительно! В первый раз такое вижу!
– Я хочу поднять тост, – Адам встал и повернулся к Булату Зелимхановичу, – дорогой отец, как горный орел, ты всегда был для меня примером силы и мудрости. Желаю тебе крепкого здоровья, такого же долгого и счастливого жизненного пути, как горы Кавказа, пусть твои мечты всегда сбываются, а сердце наполняется радостью. Пусть твои корни – семья и друзья – дают тебе силу. За здоровье, за семью, за друзей, что рядом сегодня. За тебя, папа!
Я заслушалась! Тосты цепочкой пошли один за одним, и это не наши «ну, за любовь». Целые поэмы: о предках, о чести, о гостеприимстве, о любви. Образно, страстно, с душой. Каждый тост как спектакль: я ловила каждое слово, даже когда не все понимала, но дагестанский язык получалось прочувствовать душой.
Сегодня не просто застолье. Это какой-то удивительный гимн жизни, гордости, предкам и простому человеческому счастью быть вместе.
– Пойдем танцевать! – меня увлекла за собой Шейла. Она сама как вихрь, жизнь, музыка!
Да, здесь не просто музыка. Это нечто физическое, что входит в тебя через ступни и заставляет сердце биться в ритм мелодии. Виртуозные пассажи флейты, пронзительные и чарующие. Мощный и ровный гул барабанов. Даже гармонь звучала! Здесь музыка – это не фон для жеманного застолья: это команда «жить!».
И самое главное, что я чужая по крови, но ощущала себя родной. Меня обнимали женщины, со мной чокались. Шейла с подругой тянули меня в круг, чтобы я, неуклюже перебирая ногами, попыталась повторить их шаги.
– Получается? – смеялась и танцевала, живя огнем внутри себя.
– Конечно! – Шейла смеялась звонко, заразительно, из самой глубины души. Мне очень понравилась сестра Адама.
Ритм изменился, и в центр вышла та самая девушка – Малика. Она в такт музыке кружилась и грациозно выделывала кренделя руками. На нее смотрели: все вышли из круга, уступая сцену ее изяществу. Искусная танцовщица и красивая девушка, этого не отнять.
– Я соскучился, – в толпе рука Адама скользнула по моей спине, поглаживая, массируя. Волосы прятали эту невинную, но непозволительную ласку. Сафаров совсем не смотрел на Малику, только на меня. – Ты рядом, но мне так мало тебя… – шепнул, мазнув губами по моей макушке. С огнем играл мой джигит.
Неожиданно платок с головы Малики соскользнул и приземлился аккурат возле ног Адама. Он сначала просто удивился, затем нахмурился, но поднял его.
Малика неспешно шла к Адаму и смотрела прямо в глаза: она показывала себя и абсолютно игнорировала меня. Сафаров передал ей легкую ткань; она покорно приняла и кротко опустила глаза.
Адам сделал знак музыкантам, и воздух пронзила тихая томная мелодия. Он предложил мне пройти в центр.
– Я не умею… – одними губами.
– Доверься мне, – почувствовала сердцем. Адам крутился вокруг меня, отбивая четкий ритм. Я даже не представляла, что он так умел! А прыжки и выбросы ногами… Адам, казалось, не касался земли. Я пошла за ним, но использовала женственность и изящество: плавность рук и резкость ног на самых жгучих музыкальных страданиях. Сафаров прожигал меня восхищенным взглядом, а гости подбадривали, хлопая в ладоши – это кружило голову. Это не просто танец: это полет, история, признание. Признание в любви.
Ноги Адама выбивали молниеносную дробь, ускоряясь к завершению. Его осанка – вызов всему миру; его взгляд – огонь на вершине Кавказских гор. Огонь, который зажжен женщиной: он горел на моих щеках и пылал в сердце. Я отвечала ему грацией, гордостью и силой любви, скрытой в плавных нежных движениях.
Мы не говорили, не обнимались, даже не касались друг друга, но танец сам все расставил по местам. Показал всем, кто мы друг для друга. Пара.
Из круга мы вышли плечом к плечу – рядом и близко.
– Пить хочу – восстанавливая дыхание, отделилась и отправилась к столу. Жадно глотала гранатовый сок, разбавленный ледяной водой. Нужно с Адамом поговорить относительно намерений этой Малики…
– Саша, можно тебя на пару слов? – рядом возникла мать Адама. Она взяла меня под руку и повела в отдаленную беседку в зарослях винограда. Мы присели рядом: она вздохнула, а я занервничала.
– Саша, простите за прямоту, но… – повернулась ко мне: – Тимофей – сын Адама?
Я испуганно замерла. Как она догадалась? Ведь никто до того…
– Почему вы так подумали? – я и так решилась рассказать Адаму, но его мать застала меня врасплох, и я начала отнекиваться.
– Я помню своего сына маленьким, – с любовью окунулась в воспоминания: – Та же мимика, жесты, нестандартный ум. Глаза, Саша! У них одни глаза…
– Тима просто много общается с Адамом, он подражает ему… – продолжала отрицать.
– Знаете, Саша, я еще в первую встречу заметила, как мой сын на вас смотрит. Я спросила, кто вы. Он рассказал, что вы – та самая Саша.
– Та самая? – не поняла. Адам говорил обо мне с матерью?
– Я сопоставила сроки и поняла, что та Саша, про которую сын рассказывал, ища утешения у мамы… Мой гордый первенец страдал по той девушке. Та Саша не могла родить от другого!
Я молчала. Значит, он все-таки думал обо мне…
– Саша, я спрашиваю не для того, чтобы осудить вас, – взяла меня за руку, согревая похолодевшую ладонь. – По-женски я вас отлично понимаю: вас обидели, оскорбили, оставили. Вы злились и были правы! Но вы не сломались и вырастили прекрасного сына!
Это дорогого стоит! Такая сила духа. Знаете, я тоже уходила от мужа беременная Адамом! – улыбнулась хитро, становясь молодой и дерзкой. – И моя поддержка всегда будет с женщиной, поверьте и ничего не бойтесь!
– Юлия Германовна, я… – все еще сомневалась.
– Столько лет, Саша. Я вся извелась в раздумьях. Как бабушка я хочу знать, если у меня внук. Вашим родителям повезло иметь такого мальчика.
– Мама умерла, когда мне было девятнадцать, а у отца своя семья… – тихо ответила. – Мы с Тимом одни. Команда… – улыбнулась сквозь пробивавшиеся слезы.
– Я тоже рано потеряла родителей, – по-матерински привлекла к себе, – детдомовская…
– Гладила меня по спине.
– Мне страшно рассказать… – всхлипнула. – Я знаю, что должна, но боюсь…
– Хвала Господу! – Юлия Германовна прикрыла глаза, а руки задрожали. – Наш Тимочка. Наш! – и коснулась моих волос. – Ты должна сказать. Будет сложно, мой сын с характером, но любящая женщина всегда найдет правильные слова для любящего мужчины. Адам тебя любит, не сомневайся.
Да, больше тянуть нельзя. Я должна сказать как можно раньше…
Глава 18
Адам
Я вытер взмокший лоб и наконец вышел из круга. Умотали меня лезгинкой! Давно не практиковался: тело само помнило движения, но возраст все-таки брал свое. Я уже не такой молодой орел, каким был в двадцать лет!
А где Саша? Снова огляделся. Сегодня мне не хотелось, чтобы она оставалась одна, даже сестру попросил приглядывать за Олененком. Нет, на празднике безопасно! Ни один мужчина не посмеет не то что коснуться ее неподобающе, а просто взглянуть косо!
Я всего лишь переживал, что могла напугаться стремительности торжества: громко, шумно, необычно. Саша была изумлена и говорила, что никогда не была на кавказских застольях. Она веселилась, смеялась, танцевала… Как же смело и ярко она отвечала на мои чувства! Сегодня мы окончательно поняли и приняли друг друга.
Саша не сняла пояс и не вернула мне, узнав, что именно означал конкретно этот набор украшений. Она могла это сделать, но не сделала! И скандал тоже не устроила. Надеюсь, это сакраментальное «да».
Я отправился к освещенной и украшенной площадке с детьми – наверняка Саша там.
Скоро бахнет салют: хочу, чтобы мы все вместе его смотрели. Вчетвером.
– Сын! – окликнул отец. Он стоял в компании Юсуфа Зурабова. Его я знал лично, но с их семьей знаком шапочно. Не было у нас общих дел, и пересекались мы редко. – Помнишь нашего дорогого гостя? – папа был навеселе.
– Приветствую еще раз, – пожал протянутую руку. Мы сидели за одним столом, но не рядом, а гостей было слишком много, чтобы каждого лично поприветствовать.
– Здравствуй, Адам, рад наконец пообщаться поближе, – Зурабов проявлял радушие и искреннюю радость повторного знакомства.
– Папа! – к нам подбежала девушка с густыми черными волосами в бордовом платье. Она вскинула голову и взглянула прямо мне в глаза, пристально и смело. Я нахмурился, узнавая в ней танцовщицу, которая мне под ноги платок бросила.
Это можно было бы назвать дерзким бунтом против жестких правил для наших женщин, но мной лично воспринималось как наглость. Девушка видела, все видели, что я выбрал себе спутницу на всю жизнь! Своим вызывающим поведением эта девчонка явно пыталась унизить мою избранницу! Этого ни простить, ни принять не мог, и не хотел! Я выбрал Сашу, а Саша выбрала меня!
– Прошу прощения, – даже не стал ждать официального представления, пошел к детям. Пусть привыкает, что женщина, которая ведет себя нагло и навязчиво, недостойна уважения. Недостойна даже быть замеченной!
Детвора гуляла так же весело, как и мы, взрослые! Я сразу заметил Тима, а рядом неизменно Сабина. Он абсолютно точно рос лидером: возле него собралась компания детей – они что-то шумно обсуждали, куда-то бежали. Создали свой собственный мир внутри общего праздника. Мои племянники с Тимом как близнецы-падаваны.
– Сашу не видели? – едва выловил своих в этой суете. Они такие ловкие и быстрые – куда мне за ними, старому?
– Искать маму! – кинул клич Тим, и они с Сабиной и ребятней рассыпались по поляне, утопающей в синей ночи с редкими вкраплениями света. Я заметил светлые волосы и бросился навстречу.
Саша брела задумчиво среди кустов шиповника. Что-то случилось? Кто-то расстроил ее?
– Мама! – Тим буквально врезался в нее.
– Аккуратней, – я тоже подходил, – снесешь, богатырь!
– Мама! – Сабина повторила маневр и… заговорила. Она назвала Сашу мамой!
Мы с Олененком застыли, изумленно переглядываясь. Она тоже слышала! Это не обман моего отцовского слуха!
– Сабина… – Саша опустилась на ее уровень. – Малышка!
– Саби, ты говоришь! – я собирался подхватить ее, но Тим сказал:
– Вот твой папа, – показал на меня. – А это моя мама.
– Папа у нас один, – уверенно утверждала моя дочь. Я напрягся: о чем они?
– Нет! – со смехом возразил Тимоша. – Чтобы был один папа, он с моей мамой жить должен!
– Так они и живут! – парировала Сабина уверенно, словнои не было двух лет молчания.
– В одной комнате жить, целоваться, кровать одна! – настаивал Тим.
– Они целуются, – авторитетно заявила Саби. – Ты мой братик, – обняла его. – У тебя глазки как у моего папы, – и на меня взгляд перевела: – Правда, папочка? Ты ведь тоже заметил?
Я ошеломленно смотрел на… своих детей с одинаковыми глазами и густыми темными ресницами. Как же так? Неужели правда?
Резко вскинул голову и встретился взглядом с Олененком. Вся уверенность и бравада рассыпались: именно сейчас она была настоящей и смотрела… Испуганно и обреченно. О, Всевышний! Неужели я такой дурак! Сам не заметил и женщине поверил! Не лживой, но обиженной смертельно! Обманула! Первенца скрыла! Сына лишила! А-а-а! Меня разрывало от осознания этой величайшей несправедливости! Как же так! Как так?!
– Сабина, ты заговорила, – Саша пыталась отвлечь всех нас от разорвавшейся в ночи бомбы.
– Она давно говорит, – махнул рукой Тим. – Со мной уже с неделю! – затем замолчал, глядя на мать, ожидая каких-то комментариев: – Мам?
– И пап? – Сабина взяла меня за палец. – Это наш папа, – подвела к сыну. Тугой ком из невысказанных слов, слез радости и боли сжал горло, а руки тряслись и дрожали в ритме вины и сожаления: семь лет… Семь! – А это мама, – коснулась волос Саши, все еще находившейся на уровне детей. – Ты будешь моей мамой? – так по-детски бесхитростно попросила.
Саша не успела ответить: над нашими головами пронесся выстрел, и небо разорвалось разноцветными гроздьями, озаряя дом, сад, лица людей… Мне стало сложно дышать: в голове сплошной гул, а в сердце хаос. Я ничего не слышал и не видел: смотрел в себя и на него. На своего сына. Почему? Почему?! За что меня так жестоко обманули и лишили права быть папой?
– Все, дети, уже пора на боковую, – услышал тихое. Меня выбросило снова в жизнь, и я взглянул на Сашу. – Сабина, как хорошо слышать твой голос, – и мне послала долгий взгляд, отвлечь пыталась.
– Да, – хрипло вытолкнул из пересохшего горла, – ты умница…
Я рад, безумно счастлив, но сложно проникнуться этой радостью, когда весь в мыслях о другом ребенке. Мальчике, который много лет не знал отца.
– Мам, я не понял, а что Сабина говорила про дядю Адама? – Тим не понимал. Да, дружок, я тоже совсем не понимал твою маму.
– Завтра обо всем поговорим, завтра… – повела детей к дому. Я шел следом. Просто и сложно одновременно.
Еще около часа Саша занималась детьми, готовя их ко сну: я стоял прислонившись к стене у детской и ждал; она тянула время. Боялась разговора. Правильно, он простым не будет. У меня много, очень много вопросов.
– Спокойной ночи, – поцеловал в лоб дочь и подошел к другой кровати. Я ведь даже не мог по-отечески обнять сына, чтобы не вызвать шквал вопросов и не выглядеть каким-то извращенцем! Я хороший папа – так Тим мне сказал. Но я для него чужой папа, и я не знал, как объяснить, что не бросал его. Что люблю его! Уже люблю! Как сына моей любимой женщины, а теперь… Сердце ныло от тоски, жалости, обиды.
– Поговорим? – цапнул тонкое запястье и повел в свою спальню. Слишком злой, чтобы быть деликатным, но старался не причинить боли. Сейчас меня волновал главный вопрос: почему?
Я с силой захлопнул дверь и прожег Сашу темным взглядом. Она потирала запястье, была настороженной, опасливо озиралась. Неужели думала, что даже будучи очень злым на нее, способен причинить физический вред? Нет, на это не способен. Мне хотелось придушить Олененка сейчас: в руках зудело, а разум поглощал черный туман, но сердце билось, а билось оно в ритме ее имени. Александра, Саша, Олененок…
– Почему? – спросил главное.
– Адам… – она отступила на шаг, потом еще: симметрично отвечала моему приближению. Мне не нужно уточнять, не спутала ли Сабина что-то: маски слетели, Александры больше нет, а Олененок не умела врать.
– Почему, Саша? – ничего не мог поделать: голос утробно рычал, как у пресловутого снежного барса!
Я ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный как стон
Раздался вдруг… и начал он
Сердито лапой рьть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертью грозил…
Аллах, подари мне спокойствие. Дай услышать и понять эту женщину! Не своди с ума отсутствием логики ее поступков!
– Потому что, – выдохнула, но не дерзко и грубо. Обреченно. – Обижена была. Ты женился, уехал… Что я должна была делать?! – вскинула голову гордо, но руками обнимала себя за плечи: ее била крупная дрожь, а в глазах – грусть и боль.
– Ты не имела права, – покачал головой. – Это и мой ребенок! – голос сорвался в крик.
– Ты должна была сказать! Обязана!
– Я ничем не была обязана женатому чужому мужу! – ответила тем же тоном. – Ты ведь не сильно страдал обо мне! Тебе и так родили дочь!
– Ты понятия не имеешь об этом! – зарычал на нее. Мы до сих пор не обговорили, как в моей жизни случилась Мадина. Если бы я знал… Если бы знал… – Семь лет! Семь! – орал на нее. – Как ты могла, Саша?! Кто позволил тебе? Кто дал тебе право! Мой сын! Мой! Как у тебя хватило глупости на такой поступок?!
– Обида, – шепотом ответила. – Ее у меня было на два таких поступка.
Я подошел ближе и коснулся плеч, сжал, затем приподнял острый подбородок:
– Ты знала, что беременна, когда мы виделись в последний раз?
– Знала, – честно и гордо. – Я ждала, что ты догонишь меня, тогда бы… А так… Бессмысленно…
– Нет. Нет! – сжал прекрасное лицо. – Это моя кровь и плоть! Я бы никогда не отказался…
– Вот именно! – прервала меня. – Ты не отказался бы, платил алименты, виделся бы с Тимошей… Но от меня ты отказался тогда. Я тебя любила, Адам. Так любила… – глаза стали стеклянными, а горечь была острее скальпеля. – Я мечтала быть для тебя ценной. Именно я! Не сын, жалость или обязанность… Чтобы ты просто выбрал меня… По любви…
Воздух в спальне сгустился от ранящих слов и старой обиды. Мы стояли друг напротив друга, совсем близко, но словно разделенные невидимой стеной, которую возводили годы. Долгие семь лет.
– Саша… – мой голос упал до шепота, хриплого и тяжелого. – Олененок мой… – злость ушла куда-то. Мука в ее глазах все решила. Этой нежной и сильной женщине досталось: и от судьбы, и от меня.
Саша не ответила, лишь отвела взгляд, но ее подбородок предательски дрожал. Это дрожание зацепило за самое нутро. Я мягко коснулся гладкой щеки: погладил, всем своим существом показывая, что больше никогда не обижу. Олененок повернулась снова, и мы встретились: не просто глазами, это встреча сквозь года. Стена наконец дала трещину.
Мои пальцы, дрожащие, неуверенные, коснулись тонкой ладони. Саша дернулась, но не отняла руку. Это был мост: сквозь кожу просачивались вся боль и тоска семи лет в разлуке. То, о чем мы новые не говорили, но больше об этом нельзя молчать.
Я притянул свою Сашу в объятия: она напряглась, одеревенела, выстраивая по привычке новую преграду, защищаясь от меня. Но этого не нужно. Я ничего не требовал, я просил! Мои руки, губы, глаза молили о шансе для нас новых и прощении для нас старых.
– Адам… – в огромных глазах стояли слезы. Слезы гнева, боли, обиды и той самой жажды, что сжирала меня изнутри.
– Прости, – выдохнул я. – Прости, любимая. Я не могу без тебя. Я люблю тебя. Я всегда любил только тебя…
– Я люблю тебя… – подалась навстречу, ломая последнюю преграду. Ее губы нашли мои, но не в страстном порыве, а отчаянном, жаждущем надежды. Это был не поцелуй-примирение или поцелуй-битва, даже не поцелуй-капитуляция. Он с привкусом соленых слез, горького непонимания, тоски об утерянном времени и сладкого обещания, что все это теперь позади.
Мы упали на кровать, как в бездну: движения хаотичные, неуклюжие, спутанные – мы заново учились языку тел друг друга. Каждое прикосновение – вопрос и ответ одновременно. Срывая одежду, обнажали не только кожу, но и душу, сердце, незажившие раны. Мы излечим их сегодня, медленно, верно, с блаженством.
Когда не осталось ничего лишнего: одежды, масок, обид, я вошел в эту прекрасную женщину с тихим стоном узнавания. Саша вторила мне в ритме прощения. Это было не завоевание и утверждение над ней. Это возвращение домой – в единственное место, где боль растворялась.
Неспешно, медленно, в тягучей сладости, не столько стремясь к кульминации, сколько продлевая этот миг полного слияния. Жажда и страсть переплавились в нечто большее – в глубокую, всепоглощающую нежность.
– Прости… Скучал… Моя… – на ухо обрывочно, ощущая на ее шее горячие капли. Я держал Олененка крепко, любил жарко и боялся. Боялся, что если отпущу, она исчезнет. Поэтому я не отпущу никогда!
Потом наступила тишина. Тишина, наполненная прерывистым дыханием и стуком одного сердца на двоих. Мы лежали, сплетенные, не в силах и не желая разъединяться. Обида ушла, оставив после себя усталую, чистую пустоту, которую теперь предстояло заполнять заново – уже вместе. У нас целая семья для этого! Раскрасим жизнь заново.
– Люблю тебя, – мягкие губы коснулись моей груди в беззвучном поцелуе. Теперь я понял ясно: у жизни нет конца. Это всегда самое начало. Главное, не бояться идти вперед!
Ночь была прекрасна, а пробуждение ужасным. Я проснулся резко, неожиданно от истошного крика женщины.
– Подстилка! Потаскуха! Развратница! – возле кровати была та самая дочь Зурабовых в одной сорочке. Она кричала и обзывалась. Что за черт!
Я тряхнул головой и вскочил с постели, закрывая ошалевшую и перепуганную Сашу, натянувшую одеяло до самого подбородка.
– Не ори! – велел закрыть рот, пока не перебудила полдома. – Как ты посмела войти в спальню мужчины? Кто воспитывал тебя, бесстыжая?
– Я… я… – опустила глаза ниже и тут же чувств лишилась от моей наготы. Да, я спал голый! И хотел бы продолжать это делать!
Как по команде на крик сбежались: родители девицы, пара свидетелей и… отец. По лицам было видно, что планировалось что-то другое, но развитие событий шокировало всех. Только папа выглядел помятым и заспанным. Их с мамой спальня на этом этаже, совсем недалеко.
– Бедная моя девочка! – кинулась к дочери Зурабова.
– Моя дочь! Как ты посмел! – взревел глава их семьи. – Ты опозорил нашу девочку!
– Девочку? – и я рассмеялся, зло и жестко. – Достойные чистые девушки в спальню к мужчине не приходят, – припечатал оскорблением.
– Сын, прикройся, – хмуро велел отец. Мы встретились глазами. Если он замешан, то Всевышним клянусь – разорву связь с родителем!
Он обошел меня и схватил сброшенные наспех брюки еще вечером. Я закрывал широкой спиной Сашу, а она сидела, как мышка. Но отец ее заметил: по глазами видел, когда одежду мне передал. Но смолчал.
– Прошу всех покинуть мою комнату, – холодно объявил. – Здесь вам не базар.
– Жду в кабинете, – ответил отец и вышел, за ним остальные.
Я натянул брюки и повернулся к Олененку. Только светлая макушка и огромные глаза остались от нее. Я присел рядом, поцеловал ее, волос коснулся.
– Пять утра только, спи, – буквально силой заставил лечь. – Я быстро.
В кабинете отца собралась коалиция неспящих, ничего, кроме лютого раздражения, у меня не вызывавшая. Я полностью отошел ото сна и прекрасной ночи, задумка семьи Зурабовых (их дочери точно) стала предельно ясна. Змея!
Отец сидел за столом, а напротив – мать и дочь Зурабовы. Юсуф Рамзанович нервно расхаживал по кабинету и причитал, цитируя Священную книгу.
– Сын, – отец устало поднялся.
– Пять утра, – равнодушно бросил я, – ближе к делу.
– Ты обесчестил мою дочь! – Зурабов начал с наезда.
– Вы уверены, что у нее осталась честь? – я тоже умел предъявлять. Мать семейства ахнула. – Или в вашей семье принято в спальню к взрослому мужчине вламываться? Вы растите бесстыдниц и развратниц?
– Адам! – отец пытался оборвать и образумить меня.
– Это не оскорбление, – холодно ответил, – это мои глаза видели.
– Что на это скажешь, дорогой гость? – отец взял роль «адвоката».
– Я перепутала в темноте, – девушка подала голос и картинно опустила глаза.
– Молчи, бесстыжая! – Юсуф Рамзанович шикнул на нее. – Булат, твой сын должен жениться! Девочка впервые увидела мужчину, еще и при таких позорных обстоятельствах! Слухи пойдут, честь наша попрана.
Я не хотел, чтобы трепали имя Саши, но ее и так видела эта хитрая змея. Неужели надеялась, что я поведусь, чтобы замять скандал и вроде как не выдавать свой блуд? Дура.
